Александр III, Император Всероссийский

Александр III, Император Всероссийский, второй сын цесаревича, впоследствии императора Александра Николаевича и великой княгини Марии Александровны, родился 26 февраля 1845 года, наследником престола объявлен после смерти старшего брата, цесаревича Николая Александровича, скончавшегося 12 апреля 1865 года; 28 октября 1866 года сочетался браком с датскою принцессою Софиею-Фредерикою-Дагмарою, дочерью короля Христиана IX (Императрица Мария Феодоровна). Теоретическим образованием его руководил бывший профессор политической экономии Московского университета Чивилев, наибольшее же влияние на весь склад его миросозерцания оказал другой его наставник, К. П. Победоносцев (см.), и это влияние сохранило полную силу в продолжение всей жизни Александра. Основными чертами этого миросозерцания являются глубокая, искренняя религиозность, вера в неисповедимые пути Промысла, убеждение в необходимости всячески поддерживать и укреплять государственный характер национальной церкви, как необходимой и незаменимой сотрудницы правительственной власти, опоры ее авторитета и общественного строя вообще, и самый искренний культ самодержавия, как единой истинной формы государственного управления. Став наследником, Александр получил возможность принимать участие в государственных делах, как член Государственного Совета, командующий войсками гвардейского корпуса и атаман всех казачьих войск. В 1870-х годах через посредство Е. Ф. Тютчевой, фрейлины императрицы Марии Александровны, Александр близко сошелся с родственными ему по взглядам славянофильскими кружками, что отразилось на его отношении к внешней политике, главным образом к ставшему в те годы на очередь вопросу об освобождении славянских народов. В войне 1877-78 годов Александр принимал личное участие, как начальник рущукского отряда действующей армии, имевшего преимущественно наблюдательный характер, но выполнившего и не лишенные стратегического значения операции против Осман-Базара, Разграда и Эски-Джумы. Весьма активное участие принял Александр в ту же эпоху в создании Добровольного флота, мысль о котором возникла в связи с опасениями возможной войны с Англиею из-за восточного вопроса. 2 марта 1881 года состоялось вступление Императора Александра III на престол.

Правительственная политика эпохи. В манифесте, изданном в самый день восшествия на престол, выражалось обещание посвятить свои силы заботам о благоденствии, могуществе и славе России, о поддержании порядка и власти, о соблюдении строжайшей справедливости и экономии; тут же упоминалось об исконных русских началах и об обеспечении повсюду русских интересов. Для окончательного решения вопроса о судьбе конституционного проекта Лорис-Меликова, одобренного перед смертью императором Александром II (см.), было созвано 8 марта совещание. Проект был отвергнут. После этого Лорис-Меликов вышел в отставку (7 мая); удалились от дел также другие министры и государственные деятели, не подходившие или не вполне подходившие к возобладавшему течению, — великий князь Константин, Д. Милютин (заменен генералом Ванновским), Валуев, Абаза (министр финансов), Сабуров.

Император Александр III (1845-1894). С портрета, писанного И. Н. Крамским (1837-1887). (Русский Музей Императора Александра III в Санкт-Петербурге).

Уже 29 апреля появился новый манифест, в котором принятое решение получило яркое выражение; в нем говорилось: «глас Божий повелевает Нам стать на защиту силы и истины самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений»; при этом все верноподданные призывались служить верою и правдою Государю и государству, к искоренению крамолы, к утверждению веры и нравственности, к доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действиях учреждений. Таким образом, правительственная программа в общих чертах была намечена, основной же мотив ее выражен особенно определенно. И все-таки мысль об общественном содействии правительству, унаследованная от эпохи «веяний» 1880 года, не была еще оставлена: вновь назначенный министром внутренних дел граф Н. П. Игнатьев, бывший посол в Константинополе, видный проводник славянофильских тенденций в области внешней политики, в своем первом циркуляре обещал «принять безотлагательные меры, чтобы установить правильные способы, которые обеспечивали бы успех живому участию местных деятелей в деле исполнения Высочайших предначертаний». Формы такого участия здесь ближе не определялись, на практике же оно в первый год царствования выразилось в призыве «сведущих людей» в комиссии по выработке законопроектов по отдельным вопросам государственного хозяйства (питейному, переселенческому). При этом самый подбор призываемых всецело зависел от правительства, и голос их мог иметь только осведомительно-совещательное значение. Но и такая форма обращения к общественному содействию была оставлена, когда в следующем 1882 году место славянофила Игнатьева занял граф Д. А. Толстой. Возвращение его к власти после демонстративной отставки, полученной им при Лорис-Меликове (24 апреля 1880 года), было всеми понято, как симптом полного торжества реакции после первого года нерешимости и колебаний. 15 мая 1883 года состоялось коронование в Москве Александра III. В последующие годы в обществе наступило заметное внешнее успокоение. Революционное движение, не найдя отклика в массах, быстро замирало; прежняя тактика терроризирования власти не внушала больше веры, и, лишившись притока новых сил, народовольческая организация уже в 1884 году была совершенно разгромлена. Либеральная «оппозиция» никогда не казалась особенно грозной, и всякие проявления ее вовне легко подавлялись. Для этого предпринята была целая серия экстренных мер, с неослабной энергией применявшихся в продолжение всей рассматриваемой эпохи. Уже в министерство Игнатьева, 4 сентября 1881 года было обнародовано Положение об усиленной и чрезвычайной охране, создавшее целую однородную систему весьма расширенных полномочий местной администрации по отношению к городскому и земскому самоуправлению, обществам, собраниям, печати и отправлению правосудия (сравни административные наказания) на место прежних разрозненных и разновременных исключительных мероприятий того же порядка. При этом усиленная охрана была введена тогда же в целом ряде местностей (список которых потом неоднократно пополнялся), чрезвычайная же пока оставлена без применения на случай недостаточности первой. С этого момента исключительные положения, возобновляемые регулярно на каждый новый годичный срок, прочно вошли в административный обиход и только по имени остались временными, на деле же все больше и больше вытесняли и заслоняли собою нормальный порядок управления. Прежде всех почувствовала тяжесть нового режима печать: уже в самые первые недели после 1-го марта многие газеты, более или менее открыто поднимавшие вопрос о необходимости перехода к конституционным формам («Страна», «Голос» и др.), подверглись предостережениям, приостановкам и прочим административным карам, а с назначением графа Д. А. Толстого вследствие систематических преследований должны были прекратиться «Голос», «Страна», «Порядок», «Молва», «Дело» и др., в 1884 году были запрещены «Отечественные Записки». Для рассмотрения и решения вопросов о прекращении периодических изданий был введен ускоренный и упрощенный порядок (совещание, составленное из четырех министров). Зато печать реакционного лагеря оказалась полною госпожою положения, и «Московские Ведомости» получили значение настоящего официоза. Дополнением к «временным правилам о печати» (1882) явились подобные же «правила о библиотеках и читальнях» (1884), причем в данном случае, как и во многих других, смело и легко проводилось в жизнь то, что ранее только проектировалось в реакционно-настроенных кругах, но отвергалось как слишком рискованный вызов обществу.

Повернув решительно на путь безусловного консерватизма в области вопросов государственного строя, правительство в то же время в первые годы уделило немалое внимание улучшению материального положение крестьянства и рабочих, чтобы предупредить брожение в массах, особ, в виду усиливавшегося стачечного движения среди рабочих. Предпринятые меры, впрочем, в значительной части были намечены еще в эпоху Лорис-Меликова и перешли к новому периоду по наследству от предыдущего; таковы: понижение выкупных платежей и завершение самой выкупной операции (с 1-го января 1883 года) с прекращением временно-обязательных отношений (закон 28 декабря 1881 года), учреждение Крестьянского банка для содействия приобретению земель путем покупки крестьянскими обществами, товариществами и отдельными лицами (18 мая 1882); отмена подушной подати (с 1-го января 1886); льготные условия аренды крестьянами казенных земель без торгов (1884); далее: закон о работе малолетних на фабриках (1-го июня 1882, — первый шаг на пути к охране труда) и учреждение фабричной инспекции, дальнейшее ограничение детского труда и начало регламентации труда женского (12-го июня 1884, 3-го июня 1885), наконец, закон о найме рабочих на фабрики и заводы (3 июня 1886) и правила о надзоре за фабричными заведениями (октябрь 1886). Однако очень скоро попечительные законы столкнулись с интересами дворянства и купечества и были частью изменены, частью парализованы мероприятиями противоположного характера, особенно в области аграрных отношений, так как мощь окрепшей административной власти, казалось, делала прежние опасения перед массами совершенно призрачными.

В области финансовой политики последовало (15 июня 1882) введение налога с имуществ, переходящих безмездными способами (наследств и дарений), дополнительного и раскладочного сборов с торгово-промышленных предприятий (1885, повышение в 1887-91), налога на доходы с денежных капиталов, учреждение института податных инспекторов. Все эти финансовые реформы носили (также в связи с программою Лорис-Меликова) характер подготовительных мер к постепенному введению подоходного налога и связаны (как и фабричные законы) с именем министра финансов Н. Х. Бунге; последним звеном в этой цепи явилось уже в 1893 году введение государственного квартирного налога (без предоставления квартиронанимателям избирательных прав по городскому управлению). Однако все эти прямые налоги не могли в достаточной степени пополнить казну, и последняя извлекала, как и прежде, гораздо больше из косвенных налогов на предметы потребления: (повышение акциза на вино в 1881 году и на сахар в 1890 году — сахарная «нормировка»; введение в 1887 году и затем сильное повышение акциза на спички и на керосин; начало введения казенной винной монополии, на первый раз в виде опыта в некоторых восточных губерниях).

По отношению к торгово-промышленной деятельности правительство вступило на дорогу усиленного протекционизма в форме субсидий, казенных заказов и охранительных таможенных пошлин. Ярким выразителем покровительства не столько промышленности, сколько промышленникам, явился преемник Бунге И. А. Вышнеградский (1887-92), между прочим, значительно ослабивший в угоду купечеству применение фабричных законов, проведенных при его предшественнике. Уже в 1877 году, в связи с расходами, вызванными войной, таможенные пошлины были повышены, и было установлено взимание их золотом по номинальной цене, а не по курсу; дальнейшее повышение отдельных ставок тарифа продолжалось во все царствование Александра III; в 1888 году последовало огульное повышение на 20%, а в 1891 году введен новый тариф с еще более высокими ставками, повлекший за собою настоящую таможенную войну с Германией и содействовавший обострению русско-германских отношений. Вообще только торговый договор, заключенный между обеими странами в 1894 году, смягчил крайности протекционизма (договор был заключен также с Францией). В области железнодорожного дела следует отметить установление контроля над провозными тарифами, усиленный выкуп железных дорог в казну и особенно начало сооружения великого сибирского пути (19 мая 1891). В связи с последним грандиозным предприятием еще несколько раньше последовало издание закона о переселениях крестьян (13 июня 1889) в целях содействия колонизации прилегающих к сооружаемой дороге пространств. Другая важная в торговом и политическом значениях железнодорожная линия, Закаспийская, была доведена до Самарканда (потом проведена и далее, к Ташкенту и к Андижану). В финансовом отношении к концу царствования удалось достигнуть, по-видимому, блестящих результатов: равновесие между государственными доходами и расходами установилось, и вместо хронических дефицитов, наблюдавшихся в первые годы, росписи стали сводиться с постоянным превышением дохода, общая сумма которого возросла весьма значительно; возрос также запас золотой наличности, наряду с чем был произведен ряд конверсий, уменьшивших %, уплачиваемый по государственным долгам.

Однако блестящие финансовые результаты были достигнуты ценой крайнего напряжения платежных сил населения и оказались лишенными сколько-нибудь прочного фундамента. Это особенно ярко сказалось в 1891 году, когда постигший Россию исключительный неурожай превратился в ужасающий народный голод. Казне пришлось затратить свыше 150 000.000 рублей на прокормление голодающих, и, тем не менее, голод унес до 300 000 жизней. У крестьянства в массе не оказывалось никаких запасов, и оно являлось совершенно бессильным перед лицом стихийного бедствия. Выяснялось, что и в нормальные годы 70% крестьянства не могут получить со своих наделов даже минимально необходимого пропитания. Безмерная бедность и глубокая невежественность народа грозно сказались и в следующих 1892-94 годах при вспышке холерной эпидемии, и в самых размерах, которые приняла эпидемия, и в сопровождавших ее беспорядках и бунтах. Опять перед интеллигенцией, чутко отнесшейся к народному бедствию, восстали старые вопросы. Умственная растерянность и беспомощное искание путей, наложившие печать гнетущей бесцветности на жизнь и литературу 80-х годов, проходили. Исчезла старая вера в самостоятельную политическую роль интеллигенции, в перевороты в интересах народа, помимо народа, но рождалась новая вера в инициативу и силу самих масс в той их части, которая была захвачена сплачивающим влиянием быстро множившихся фабрик. На смену народничеству (см.) шел марксизм и одновременно с тем усилилось экономическое движение в рабочей среде. Но больших размеров оно пока еще не приняло, и лишь к концу рассматриваемого периода стало чувствоваться, что «успокоение» было только временное.

До того курс казался взятым безукоризненно. Решительно отказавшись от всяких проектов государственного переустройства на началах хотя бы полуконституционных, правительство все же в общем еще долго не отступало от традиций предыдущей эпохи и в отдельных, иногда, как мы видели, достаточно важных областях законодательства осуществляло задуманное раньше. К числу таких доделок и дополнений можно отнести и изданный 3 мая 1883 года закон, облегчавший до известной степени положение раскольников (получение паспортов на общем основании, право избрания, хотя не безусловное, в общественные должности, устройство молитвенных домов с разрешения администрации). Мысль о подобном облегчении положения «последователей сект, не признаваемых особенно вредными», уже в 1864 году получила форму Высочайше утвержденных предположений, не вошедших однако в жизнь; «Особое совещание» 1879 года находило полезным дать им движение, мотивируя это пожелание консерватизмом старообрядчества, его приверженностью к национальной старине и неподатливостью на революционную пропаганду. С течением времени, однако, под впечатлением достигнутого успокоения, все резче и резче обнаруживается течение, прямо враждебное реформам предыдущего царствования, тенденция подвергнуть их все по очереди пересмотру и переделке, как не оправдавшие возлагавшихся на них надежд и построенные на неверных основаниях. В этом общем попятном стремлении намечаются три струи — властно-бюрократическая, враждебная принципу независимости и самоуправление вообще, вероисповедно-клерикальная, восстающая против свободы религиозного самоопределения, и сословно-дворянская, противная идее общественного равноправия.

Прежде всего, эта реакционная политика проявилась в университетском вопросе. Агитация в правительственных сферах и в известной части прессы против устава 1863 года велась уже давно (см. Александр II), и уже в 1879 году министром графом Толстым был выработан для внесения в Государственный Совет проект нового устава; последовавшая в 1880 году отставка Толстого замедлила дело, но в 1882 году, после его возвращения к власти, старый проект был поставлен на обсуждение, был отклонен в Государственном Совете большинством ³/₄ голосов, но, тем не менее, получил утверждение 23 августа 1884 года. Новый устав нанес тяжелый удар университетской автономии, заменив выборное начало назначением от правительства (ректор, деканы, профессора) и подчинив всю академическую жизнь властному контролю министра и попечителя учебного округа. Введение института приват-доцентуры лишь в незначительной степени осуществило «свободу слушания», так как студенты обязывались прослушать известное число определенных курсов, читаемых определенными лекторами. Процедура государственного экзамена в особых испытательных комиссиях, по букве закона и по самому существу дела совершенно обособленных от университета, свелась к обременительной формальности, так как при недостатке в России ученых сил, стоящих вне университетов, членами испытательных комиссий по необходимости являлись те же лекторы in согроrе, причем обыкновенно лишь председателем комиссии назначался профессор из другого университетского города. Студенты по-прежнему остались на положении отдельных слушателей, всякое общение между ними на почве корпоративного устройства категорически запрещалось, и только в виде тайных и строго преследуемых кружков могли существовать земляческие и иные объединяющие организации. Была введена форма для студентов, и, помимо надзора общей полиции, они были подчинены распорядительной власти особой университетской инспекции в лице назначаемого попечителем инспектора (вместо прежнего выборного проректора), субинспекторов и низших служителей. Результаты нового устава оказались, однако, отрицательного свойства: научный уровень преподавания, во всяком случае, не повысился, профессорские коллегии утратили всякую самостоятельность и авторитет в глазах слушателей, и спокойное течение университетской жизни то и дело нарушалось студенческими волнениями, нередко весьма продолжительными и интенсивными. Таких «историй» было немало уже в конце 1870-х годов в связи с разными фактами как академической, так и общественной жизни; сильно обострилось положение в 1880-81 годах, в кратковременное управление министерством народного просвещения Сабурова; затем последовало на некоторое время затишье, но в 1884 году вспыхнули беспорядки в Киеве при праздновании 50-летия тамошнего университета (одновременно с введением нового устава), повлекшие за собою временное закрытие университета и поголовное увольнение всех его слушателей, принимавшихся потом обратно по строгому выбору. Волнение, как всегда, не ограничилось одним пунктом, а отозвалось и в других университетах. Еще более серьезный характер носили беспорядки, вспыхнувшие в 1887 году в Москве на почве крайнего озлобления студенческой массы против инспекции: из стен университета движение вышло на улицу, и было подавлено при помощи военной силы. Во главе министерства после ухода Сабурова стал на короткое время барон Николаи, а затем (с 1882 года) уже на долгий срок — Делянов, всецело стоявший под влиянием Толстого, Победоносцева и Каткова. Вскоре после введения нового университетского устава совершилось повсеместное закрытие высших женских курсов (в 1886 году). Особенно характерным признаком времени явился министерский циркуляр, затруднявший поступление в средние школы детей лиц, принадлежащих к низшим и беднейшим слоям населения. Далее самым знаменательным фактом в области начального народного образования явилось учреждение (с 1884 года) и усиленное насаждение церковно-приходских школ в противовес земским и с явной тенденцией постепенно достичь полной передачи всего дела обучения народа в руки духовенства, которому были тогда же подчинены низшие школы грамотности. Клерикально-нетерпимое направление, представленное Победоносцевым, неизменно и до самого конца своих дней занимавшим пост обер-прокурора Синода и проявлявшим свое громадное влияние во всех сферах государственной жизни, отразилось также на положении духовных академий и семинарий стеснением свободы богословского и церковно-исторического исследования и принижением «светских наук» в стенах духовно-учебных заведений. В области военно-учебного дела последовало обратное преобразование организованных Милютиным военных гимназий в кадетские корпуса с усилением во всей их постановке военно-дисциплинарного духа. В духовной связи со всем описанным направлением стоят такие факты, как издание (весьма разнородно составленного) списка книг, запрещенных для приобретения в публичные библиотеки, усиление и до того жестокого цензурного гнета, характерное восстановление старого закона о закрытии театров в субботние и предпраздничные вечера и в течение всего великого поста и т.п.

Прочную опору существующего порядка видели в дворянстве, и с первых годов рассматриваемой эпохи и затем на всем протяжении ее красной нитью проходит стремление всеми возможными мерами поддержать экономическое положение и вместе с тем социально-политическое преобладание в местной жизни землевладельческого класса, поместного дворянства, как благонадежного консервативного элемента, уже расставшегося с недавними конституционными увлечениями и в массе своей всего более озабоченного сохранением и возможным расширением сословно-политических и сословно-экономических привилегий. Уже в мае 1883 года, во время коронационных торжеств, волостным старшинам, было преподано указание «слушаться своих предводителей дворянства» и не верить ложным толкам о прирезке новых земель. Но дворянство, не сумевшее после эмансипации 1861 года приладиться к новым условиям хозяйства, экономически «оскудевшее», несмотря на выкупные платежи, заложившее и перезаложившее свои земли в частных поземельных банках и обществах взаимного кредита, прежде всего, ходатайствовало о материальной поддержке со стороны государства. Из 77,8 миллионов десятин, принадлежавших дворянству в 1861 году (не считая крестьянских наделов), оно утратило к 1892 году 20,1 миллиона, то есть слишком 25%, а в 10 нечерноземных губерниях даже без малого 50%; ипотечными долгами было обременено в 1870 году 2,8% частного землевладения, а в 1885 году уже 25%. Дворянскому землевладению нужен был льготный долгосрочный кредит, и оно его получило. 21 апреля 1885 года (по случаю столетия жалованной грамоты Екатерины II) последовало учреждение Дворянского земельного банка с целью закрепления в руках дворянства ускользающей из них земельной собственности, чтобы сословие, оставаясь на местах и экономически окрепнув, могло удержать за собою руководящее положение в областной жизни. Оба сословных банка, возникшие один вскоре после другого, — крестьянский и дворянский,— были затем объединены в одном управлении, несмотря на существенное различие их задач. Для усиления средств дворянского банка был выпущен особый внутренний выигрышный заем. 12 июня 1886 года был издан закон о найме на сельские работы, установивший для наемного рабочего в случае нарушения им договора не только гражданскую, но и уголовную ответственность. Стремление внести регламентацию во внутренний строй крестьянской жизни и поддержать по возможности деревенский status quo вызвало к жизни закон (18 марта 1886) об ограничении крестьянских семейных разделов, затем закон (8 июня 1893), воспрещающий переделы общинной земли чаще, чем через 12 лет; в том же году (14 декабря) издан важный по своему значению закон о неотчуждаемости крестьянских надельных земель, долженствующих оставаться в крестьянских же руках. Важные перемены в сословно-дворянском духе последовали в области местной администрации и самоуправления: вопросы данного порядка рассматривались уже в совещании 1879 года и затем в работавшей в начале 80-х годов «Кахановской» комиссии, и теперь получили ярко выраженную специфическую окраску.

22 июля 1889 года стал законом представленный Толстым уже в начале 1887 года проект «положения о земских начальниках, несмотря на сильные возражения против него в Государственном Совете. Этот закон, ставивший себе целью создать «близкую к народу, твердую и попечительную правительственную власть», наделенную широкими полномочиями судебно-административного характера, особенно по отношению к сельскому населению, является наиболее резким выражением сословного начала, хотя в его окончательном редактировании и можно усмотреть своего рода компромисс между сословностью и бюрократизмом: земский начальник (преемник прежнего мирового посредника по опеке над крестьянами), обязательно потомственный дворянин, хотя бы даже и не местный и без высокого образовательного ценза, не выбирается непосредственно дворянством, а утверждается правительством по представлению местного предводителя. Введение института земских начальников повело за собою упразднение бессословного мирового суда повсеместно, кроме обеих столиц и Одессы, хотя ряд городов ходатайствовал об его оставлении (земские начальники — в уездах, назначенные городские судьи в городах). Контролю и утверждению новой власти были подчинены и урегулированные ранее изданными законами дела о крестьянских разделах и земельных переделах.

В полном соответствии с обозначившимся курсом правительства оказалось и изданное в следующем (1890 год) новое земское положение, обеспечившее за гласными-дворянами по закону большинство в земских собраниях, и ранее принадлежавшее им фактически, благодаря системе выборов и цензу, и заменившее выборных крестьянских гласных таковыми же по назначению губернатора. В том же классовом направлении подверглось переработке Городовое положение (1892), лишившее избирательных прав массу мелкого мещанства и передавшее управление городским хозяйством всецело в руки домовладельцев и гильдейского купечества (с исключением евреев), то есть наиболее зажиточных слоев городского населения. Полномочия губернской администрации по отношению к самоуправлению были значительно расширены предоставлением ей права кассировать постановление последнего не только с точки зрения их законности, но и целесообразности, «соответствия интересам населения». Немалым изменениям подверглись, наконец, и судебные учреждения с основанным на них порядком судопроизводства; хотя Уставы 1864 года и не были заменены новым кодексом (вопрос об этом впрочем возбуждался), но в новеллах не было недостатка. 7 июля 1889 года дела о преступлениях по должности и против порядка управления были изъяты из ведения суда присяжных и переданы суду коронному с участием сословных представителей в виду «чрезмерной снисходительности присяжных к преступным деяниям против порядка управления и против должностных лиц»; кроме того, был изменен порядок избрания присяжных заседателей; потерпела ограничения судейская несменяемость и независимость, а также гласность судопроизводства.

Особое место в политике эпохи занимают меры по отношению к некоторым окраинам государства и вообще к инородцам. Здесь выступает на сцену воинствующий национализм об руку с религиозною нетерпимостью. Особенно тяжкому гонению подверглись евреи. В самом начале эпохи, летом 1881 года на юге России (в Одессе, Киеве, Полтавской губернии, вообще более, чем в сотне городов и местечек) внезапно вспыхнул ряд еврейских погромов (см. антисемитизм и евреи). Вслед затем, 3 мая 1882 года, были изданы «временные правила», запретившие евреям вновь селиться и приобретать или арендовать недвижимость вне городских поселений в черте оседлости. Правительственные акты 1886-87 годов ввели %-ную норму для приема евреев в средние и высшие учебные заведение (даже в черте оседлости — высшая норма 10%); в 1889 году последовало аналогичное установление еврейской нормы при приеме в сословие присяжных поверенных. Положение 1890-92 годов абсолютно устранили евреев от участия в земском и городском самоуправлении. В конце эпохи, в 1891 году, было отменено по отношению к Москве и Московской губернии право евреев-ремесленников селиться повсеместно, и жившие там ремесленники выселены в пределы «черты оседлости» (из одной Москвы до 20 000 человек). По отношению к Польше продолжалась начатая уже раньше политика обрусения под крайне суровым режимом генерал-губернатора Гурко. Та же система теперь распространилась и на Прибалтийский край, в котором с неуклонной энергией начали вводиться общеимперские учреждения, хотя бы и в урезанном виде (Городовое Положение, судебные учреждения, однако без суда присяжных; в таком же виде, впрочем, они постепенно распространялись и на другие окраины, особенно азиатские). Немецкий язык стал заменяться русским в администрации, суде и школе. Последовало назначение ряда лиц русской национальности на должностные посты в крае, закрытие многих, иногда очень древних, немецких учебных заведений, преобразование Дерптского университета в русский. Неоднократно имели место конфликты с лютеранским духовенством, повлекшие высылку многих пасторов в дальние места; сочтено было важным даже переименовать некоторые города и места (Дерпт — Юрьев, Динабург — Двинск, Динамюнде — Усть-Двинск, Гунгербург — Усть-Нарова). Внося некоторые несомненные улучшения в устарелый судебно-административный строй края, эта политика главным образом все же преследовала национально-обрусительные цели; острие ее было обращено против немцев, ранее всегда пользовавшихся известным фавором в высших сферах, и правительство в своей борьбе против немецкого элемента, представленного наиболее дворянами-землевладельцами, до известной степени опиралось на эстонское и латышское население; но и последнее мало выигрывало в своих национальных стремлениях, вместо прежнего онемечения подвергаясь теперь обрусению. Споры о «балтийской конституции» и о законности или незаконности ее нарушения выдвинули на очередь и вопрос о финляндской конституции: в реакционной печати открылся поход против «сепаратизма», то есть автономии («Московские Ведомости», «Новое Время», «Свет»; статьи Ордина и др.), и завязалась оживленная полемика по этому вопросу между газетными обрусителями и финляндскими юристами и знатоками местного права (Мехелин, Германсон). Правительство вначале еще не проявляло агрессивных намерений; однако к концу эпохи и в этой области отношение сильно омрачились. Настроение, враждебное особому строю Финляндии, стало явно одерживать верх в правительстве, раз вступившем на путь национализма и логикою вещей увлекаемом все дальше в том же направлении. Некоторые шаги к «объединению» (в роде, например, объединения почтовых знаков) были уже сделаны, но это еще были пока более симптомы назревавшей новой политики (см. Финляндия). К области окраинной политики, соприкасающейся уже с внешними отношениями, принадлежит запрещение иностранным (по существу дела главным образом германским) подданным приобретение земельных имуществ в губерниях Западного края.

В области внешней политики царствование Александра III является эпохой ни разу не нарушенного мира, хотя опасность такого нарушения возникала неоднократно. Последовавшее уже в конце 70-х годов охлаждение между Россией и Германией, замена тройственного русско-германо-австрийского союза 1872 года двойственным германо-австрийским 1879 года (см. Александр II), появление в качестве министра графа Игнатьева, который слыл на Западе за сторонника воинственного «панславизма», влиятельное положение, занятое Катковым, и шовинистический тон его «Московских Ведомостей» — все эти обстоятельства внушали известные опасения правящим и общественным кругам Германии и Австрии. Немало возбуждения вызвала здесь враждебная германизму застольная речь генерала Скобелева, произнесенная им в Париже (в феврале 1882) и понятая, как открытый призыв к совместной борьбе России и Франции против общего врага. Но русское правительство было слишком занято внутренними делами, чтобы вызывать международные осложнения, и уже в августе 1881 года произошло первое свидание Александра III с императором Вильгельмом в Данциге, подтвердившее, хотя бы официально, прежние дружественные отношения. Назначение в 1882 году на пост министра иностранных дел дружественного Германии Н. К. Гирса в свою очередь содействовало прояснению горизонта и успокоению умов в соседних с Россией странах. Свидание Александра III с императором Вильгельмом и Францем-Иосифом в Скерневицах (сентябрь 1884) и посещение русским государем императора Франца-Иосифа в Кремзире (август 1885) вновь засвидетельствовали поддержание традиционных отношений между Россией и ее соседями, однако не вернули былой близости при изменившемся политическом положении. Как раз в это время произошли важные события на азиатском и европейском Востоке, привлекшие общее напряженное внимание сперва к русско-афганским пределам, а затем к Балканскому полуострову. Приостановившееся после покорения в 1881 году Ахалтекинского оазиса русское поступательное движение в Средней Азии возобновилось в 1884 году и завершилось мирным присоединением Мерва. Уже это новое приближение России к границам находящегося под английским протекторатом Афганистана заставило Англию насторожиться, но вопрос принял характер опасного кризиса, когда 18 марта 1885 года вследствие спора о пограничной полосе генерал Комаров, разбив афганцев, взял штурмом их позиции на реке Кушке. Событие произвело впечатление начавшейся войны, и некоторое время боевое столкновение с Англией казалось неизбежным. Однако удалось уладить дело мирным образом, так как Англия, в сущности, опасалась только захвата русскими Герата, русское же правительство не пожелало использовать свою победу для рискованного во многих отношениях дальнейшего движения. В результате переговоров русская государственная граница продвинулась до Серахса (на реке Герируд или Тетжен; оазис Пенджде, Зульфагарский проход) и до плоскогорья Памира. Но едва успел сойти со сцены афганский кошмар, как перед Европой вновь стал во весь рост грозный восточный вопрос. Русский ставленник в Болгарии князь Александр (Баттенберг, племянник императрицы Марии Александровны), после поездки в Петербург, решил отделаться от данной его княжеству после Берлинского конгресса конституции (см. Болгария) и произвел в 1881 году переворот, опираясь на поощрение русского правительства, ставшего на путь, враждебный всяким конституциям, и на содействие находившихся на болгарской службе русских офицеров. Болгарская конституция была отменена (что получило одобрение в официальном «Правительственном Вестнике») и заменилась личным режимом князя и его русских советников (генерал Эрнрот и др.). Однако опыт оказался неудачным: тяжесть русской опеки, возрастающая непопулярность и опасение за свое положение побудили князя Александра повернуть в другую сторону. Он восстановил конституцию и, став во главе болгарского национального движения, вступил в соглашение с Англией. На подготовленной таким образом почве в сентябре 1885 года совершился новый переворот: болгарское княжество самовольно присоединило к себе отрезанную от него на Берлинском конгрессе автономную (турецкую) провинцию Восточную Румелию. Это являлось, разумеется, естественным завершением национального объединения, завоеванного русским оружием и предначертанного Сан-Стефанским договором. Однако совершение этого шага без ведома и согласия России и занятая болгарским князем по отношению к ней позиция, его связь с Англией, план Англии создать из Болгарии своего рода «буфер» для России на Балканском полуострове (по типу Афганистана в Средней Азии) — все это привело в крайнее раздражение русские правительственные круги. Влиятельная публицистика, по традиции славянофильская, совершенно изменила свой тон по отношению к своевольным «братьям» и готова была требовать усмирение Болгарии турецкими полчищами с согласия и поощрения России. До этого дело однако не дошло; зато вместо великой войны вспыхнула малая (осенью того же года) между Болгарией и Сербией. Король Милан вздумал взять на себя роль стража неприкосновенности фактически разорванного Берлинского трактата и свести соседские счеты с Болгарией. Но авантюра закончилась плачевно: вместо легкой победы ему пришлось испытать жестокое поражение, а князю Александру была дана возможность восстановить вполне свою популярность. Тогда преданная России часть болгарского офицерства (русские офицеры были отозваны) устроила заговор против князя (1886 год), арестовала его и выпроводила из Болгарии в Россию, откуда он уехал в Австрию. Но этот новый переворот немедленно вызвал обратный удар, и Александр был возвращен остальной частью офицерства, опиравшейся на войско. Однако вернувшийся в Болгарию князь, чувствуя непрочность своего положение и желая вновь опереться на Россию, обратился с личным письмом к русскому императору, отдавая свою судьбу в его руки; полученный ответ категорически осудил его возвращение — и тогда Александр сложил с себя корону и покинул Болгарию навсегда. Но это торжество над Баттенбергом не только не дало России никакого выигрыша, а еще более осложнило дело и на многие годы испортило отношения страны-освободительницы к стране освобожденной. Миссия генерала Каульбарса в Болгарию только подлила масла в огонь; дипломатические сношения с Болгарией были прерваны после ряда демонстраций в стране против России. До карательной экспедиции, однако, дело не дошло (предполагалась отправка двух русских судов в болгарские воды), и Болгария, руководимая своими регентами (Муткуровым и Стамбуловым), была предоставлена самой себе. Ожидали, что она скоро раскается в своем поведении, но вместо того в 1887 году состоялось избрание болгарским князем Фердинанда Кобургского (см.), католика, офицера австрийской службы. Вопреки непризнанию его Россией, новому князю удалось упрочиться в стране, где возобладало германо-австрийское влияние. Остальные державы, также пока не признавая нового болгарского правительства формально, признали его фактически, и Россия осталась в болгарском вопросе совершенно одинокой, и лишь в следующее царствование удалось вновь завязать более дружественные отношения с Болгарией.

Когда возбужденный болгарскими событиями восточный кризис улегся, приняв затяжной характер, внимание обратилось вновь на западные отношения. Несмотря на неоднократные свидания государей и министров и на уверения во взаимной дружбе, в отношениях между Россией и Германией (с ее обоими союзниками в свите) все более и более укоренялось обоюдное недоверие и недоброжелательство. В конце 1880-х годов дошло до того, что война между Россией и Германией непосредственно или между Россией и Австрией (что неминуемо повлекло бы и столкновение с Германией в силу условий союза 1879 года) не выходила из пределов возможности. Такому обострению отношений содействовало многое: и соперничество на Балканском полуострове, где все более утверждалось австро-германское влияние политическое и экономическое, и отмеченная выше таможенная война, явившаяся следствием тарифа 1891 года с его запретительными ставками, и, наконец, политическая обособленность России. Последнее обстоятельство естественным образом сближало Россию с Францией: и она также была изолирована политически, и ее отношения к Германии также были весьма натянуты и время от времени грозили перейти в открытое столкновение (особенно в 1887 году); вражда проявлялась неоднократными пограничными инцидентами, периодическим оживлением идеи «реванша» за 1870-71 годы (генерал Буланже, Поль Дерулэд и лига патриотов), питалась опасением нового немецкого вторжения, вызывающим тоном и вообще политической гегемонией Германии. Германия, в свою очередь, опасалась возрождения военного могущества Франции, раздражалась тоном французской патриотической прессы и, считая новую войну неизбежной в будущем, не прочь была ускорить ход событий и напасть сама, прежде чем нападут на нее. Грандиозные вооружения обеих сторон и обоюдные подозрения создавали очень тяжелую политическую атмосферу. Тройственный союз, преобладавший в Европе, естественно, наводил на мысль создать ему противовес в форме двойственного союза России и Франции, который в случае столкновения поставил бы Германию перед трудной перспективой одновременной борьбы на два фронта. Но, кроме политической почвы, интересы России и Франции соприкасались и на почве экономической: французские промышленные круги начали сильно интересоваться Россией, как рынком для помещения свободных капиталов, особенно в период русско-германского таможенного конфликта. Россия нуждалась в займах, и французские сбережения, приходя ей на помощь, делали выгодную аферу и в то же время содействовали политическому сближению. Все эти причины, вместе взятые, оказались достаточно сильными, чтобы сделать в будущем возможным даже форменный союз между демократической свободомыслящей республикой и автократической клерикальной монархией. В течение 80-х годов обмен международными любезностями производился множество раз по самым разнообразным поводам, при всякой встрече русских и французских военных и моряков, даже по поводу смерти Каткова (в 1887 году); инцидент из-за авантюры Ашинова, вздумавшего основать что-то вроде колонии на берегу Красного моря, в области французского влияния, не омрачил отношений. Правда, различие между политическими принципами обеих стран давало себя чувствовать, и русское правительство уклонилось даже от официального участия в Парижской всемирной выставке 1889 года, устроенной в ознаменование столетия революции. Это, однако, не помешало устройству в 1891 году французской промышленно-художественной выставки в Москве. В связи с ней французская эскадра (адмирал Жерве) посетила Кронштадт, откуда гости проехали и в Петербург, и в Москву. Ответом на этот визит явилось посещение русской эскадрой (адмирал Авелан) Тулона в 1893 году. В обоих случаях не было недостатка в шумных дружественных манифестациях. Официально, впрочем, это русско-французское сближение не отразилось на отношениях к Германии; но новая линия русской внешней политики уже достаточно наметилась.

При необычайно крепком сложении Александра III можно было ожидать долгого царствования; но его жизнь прервалась неожиданно и преждевременно. 17 октября 1888 года царский поезд на пути из Крыма потерпел крушение близ станции Борки (недалеко от Харькова). При этом государь получил ушибы в области поясницы, на которые первоначально не обратил внимания; однако вследствие этого, как полагают врачи, у него развился хронический нефрит. Летом 1894 года болезнь достигла уже такой степени, что, наконец, заставила заняться серьезным лечением; но было уже поздно; в сентябре император Александр III поехал в Крым и здесь 20 октября 1894 года скончался в Ливадии.

См. сборник «Старина и новизна», изд. при Обществе Ревнителей русского исторического просвещения в память Александра III, где напечатаны некоторые письма Александра III и воспоминания о нем («Воспоминания об императоре Александра III» Берга — в III томе — и «Письма из Рущукского отряда» графа С. Д. Шереметева — во II томе): дальнейшую библиографию см. при статье Россия.

Н. Аммон.