Алексей Михайлович

Алексей Михайлович, второй царь московский из дома Романовых, сын царя Михаила Федоровича и второй его жены Евдокии Лукьяновны (Стрешневой), родился в 1629 г., с трехлетнего возраста воспитывался под руководством боярина Бориса Ивановича Морозова, человека умного и по тому времени образованного, слегка наклонного к новым обычаям, но хитрого и своекорыстного; последний, находясь при царевиче безотлучно в течение 13 лет, приобрел очень сильное влияние на своего питомца, отличавшегося благодушием и привязчивостью. 13-го июля 1645 г. 16-летний Алексей Михайлович наследовал престол своего отца, причем, как видно из свидетельства Котошихина, косвенно подтверждаемого и некоторыми другими показаниями (например, Олеария), последовало созвание земского собора, санкционировавшего воцарение нового государя, — признак того, что, по воззрениям людей XVII в., избирательное право земли, выразившееся в акте 1613 г., в принципе не прекратилось с кончиной первого царя из новой династии: по теории Котошихнна, царя Алексея Михайловича, как и его отца, обрали на царство люди всех чинов Московского государства, однако без ограничения (гласного или тайного) его царской власти в силу чисто субъективной причины, именно личного характера юного царя, слывшего «гораздо тихим» и сохранившего за собой не только в устах современников, но и в истории прозвание «тишайшего». Следующий царь Алексей Михайлович является более самодержавным государем, чем был его отец; унаследованные от Смутного времени привычка и потребность обращаться за содействием к земщине слабеет; соборы, особенно полные, еще созываются, но уже значительно реже, особенно в позднейшие годы царствования, и приказное начало в государственной жизни берет перевес над земским. Царь окончательно становится воплощением нации, средоточием, от которого все исходит, и к которому все возвращается. Такому развитию самодержавного принципа соответствует внешняя обстановка, неслыханное до того развитие придворного блеска и этикета, впрочем не устранявшее простодушного, патриархального обхождения царя с его приближенными. Но сразу однако царь Алексей Михайлович мог поставить свою власть на недосягаемую высоту: первые годы его царствования напоминают события юности Иоанна Грозного или затруднения, с какими пришлось бороться вначале царю Михаилу. По смерти матери (18 августа того же 1645 г.) Алексей Михайлович всецело подчинился влиянию Морозова, не имевшего более соперников. Последний ради укрепления своего положения сумел решить в желательном для себя смысле вопрос о женитьбе царя, устроив его брак с дочерью своего верного подручника, Марьею Ильиничной Милославской (16 января 1648 г., после того, как невеста, первоначально избранная самим Алексеем Михайловичем — Всеволожская — была устранена под предлогом падучей болезни) и сам женившись на сестре царицы. Царский тесть Милославский заодно с Морозовым, пользуясь своим положением, начал выдвигать своих родных и друзей, не упускавших случая к наживе, и в то время, как молодой царь, во всем  полагаясь на любимого и чтимого им «второго отца», мало вникал в дела лично, в народе накоплялось недовольство: с одной стороны, отсутствие правосудия, лихоимство, тяжесть налогов, соляная пошлина, введен, в 1646 г. (отменена в начале 1648 г.), в соединении с неурожаем и скотским падежом, с другой стороны, благоволение правителя к иностранцам (близость к Морозову и влиятельное положение заводчика Виниуса) - и иностранным обычаям (разрешение потреблять табак, сделанный предметом казенной монополии), — все это в мае 1648 г. привело к кровавой катастрофе. Непосредственное обращение толпы на улице к самому царю, до которого жалобы не доходили иным путем, благодаря неуместному и грубому вмешательству клевретов Морозова, разразилось мятежом, продолжавшимся несколько дней, осложнившимся сильным пожаром, который однако послужил к прекращению дальнейшего волнения. Морозова удалось спасти от ярости толпы и укрыть в Кирилловом Белозерском монастыре, но тем более поплатились его сообщники: думный дьяк Назар Чистый, умерщвленный мятежниками, и ненавистные начальники приказов земского и пушкарского, Плещеев и Траханиотов, которыми пришлось пожертвовать, выдав их на казнь, причем первый был даже вырван из рук палача и варварски убит самой толпой.

Царь Алексей Михайлович (1629—1676). С портрета в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел.

Когда волнение утихло, царь в назначенный день лично обратился к народу и тронул его искренностью своих обещаний настолько, что главный виновник происшедшего, Морозов, за которого просил царь, мог вскоре возвратиться в Москву; но его господство кончилось навсегда. Московский мятеж отозвался в том же году подобными же вспышками в отдаленных Сольвычегодске и Устюге; в январе 1649 г. обнаружились в самой Москве новые, вовремя подавленные попытки возмущения опять-таки против Морозова и Милославского. Гораздо серьезнее были вспыхнувшие в 1650 г. мятежи в Новгороде и Пскове, где производилась скупка хлеба для уплаты шведам части условленной суммы за перебежчиков из областей, отошедших к Швеции по Столбовскому миру. Вздорожание хлеба, вывозимого за границу, вызвало толки об измене бояр, всем заправляющих без ведома царя, дружащих иноземцам и заодно с ними замышляющих выморить голодом русскую землю. Для усмирения бунтов пришлось прибегнуть и к увещаниям, и к разъяснениям и к военной силе, особенно относительно Пскова, где волнение упорно продолжалось несколько месяцев. Однако посреди этих смут и неурядиц правительство успело совершить законодательную работу весьма крупного значения, — кодификацию Соборного Уложения (см.). Согласно с давним желанием русских торговых людей, в 1649 г. английская компания была лишена своих привилегий, поводом к чему, помимо различных злоупотреблений, послужила казнь короля Карла I: английским купцам отныне позволялось торговать только в Архангельске и с уплатой обычной пошлины. Реакция против начинавшегося сближения с иноземцами и усвоение чужих обычаев сказалась в новом запрещении торговли табаком. Несмотря на старание английского правительства после реставрации, прежние льготы англичанам возобновлены не были; но ограничение иностранной торговли внутри государства повело за собой в последующие годы, когда войны с Польшей и Швецией потребовали крайнего напряжения платежных сил, непредвиденные последствия: в казну нужно было стягивать возможно большие запасы серебряной монеты, а между тем обнаружилось сильное сокращение привоза серебра, поставлявшегося ранее английскими купцами в слитках и в звонкой монете, подвергавшейся затем перечеканке. Правительство прибегло с 1655 г. к выпуску медных денег, долженствовавших ходить al pari с серебряными, что однако скоро оказалось невозможным, так как, уплачивая жалованье медью, казна требовала уплаты сборов и недоимок непременно серебром, а чрезмерные выпуски медной монеты и без того, делая размен фикцией, повели к быстрому понижению курса. Наконец, развившееся также в громадных размерах производство фальшивых денег  окончательно подрывало доверие к новому платежному средству, и последовало крайнее обесценение меди и, следующее непомерное вздорожание всех покупных предметов. В 1662 г. финансовый кризис разразился новым мятежом в Москве, откуда толпа бросилась в с. Коломенское, любимое летнее местопребывание царя, с требованием выдачи бояр, считавшихся виновными в злоупотреблениях и во всеобщем бедствии. На этот раз волнение было усмирено вооруженной силой, и мятежники понесли суровое возмездие; но медные деньги, бывшие еще целый год в обращении и упавшие в цене в 15 раз против нормальной стоимости, были затем уничтожены. Еще более тяжелое потрясение испытало государство в 1670—71 гг., когда ему пришлось выдержать борьбу не на жизнь, а на смерть с казацкой вольницей, нашедшей вождя в лице Стеньки Разина и увлекшей за собой массы черного народа и поволжское инородческое население (см. Разин). Государственный строй однако оказался достаточно крепким, чтобы осилить враждебное ему стремление и устоять в опасной борьбе социального характера. Наконец, к эпохе царя Алексея Михайловича относится и тяжкий кризис в церковной жизни русского народа, начало векового раздвоения, вызванного «новшествами» Никона, но коренившегося в самых глубинах народного миросозерцания: церковный раскол открыто выразил идею безусловного преклонения перед авторитетом своей национальной старины, взятой в целом, без малейших уступок, и начал отчаянную борьбу за сохранение своей святыни против наплыва новых влияний, становящихся более и более ощутительными по мере приближения к концу XVII в. Суровые репрессивные меры, гонение и ссылки, имевшие результатом крайнее обострение религиозных страстей, экзальтированное изуверство, напрашивающееся на мученичество, проповедующее добровольное самосожжение, голодную смерть или самопогребение, — такова в общих чертах картина положения, созданного роковым церковным недоразумением (см. Аввакум, Никон, раскол), это положение еще крайне осложнилось и отягчилось лично для благодушного царя столкновением между ним и той могучей личностью, энергия которой непосредственно вызвала к жизни таящийся в массах запас фанатизма: патриарх Никон, имевший ранее неограниченное влияние на царя Алексея Михайловича и на весь ход государственных дел, второй «великий государь», ближайший (после удаления Морозова) друг и советник царя, владевший совестью последнего, резко поссорился с ним, покинул свой престол, и прискорбный конфликт завершился соборным судом, лишившим патриарха священного сана и осудившим его на заключение (см. Никон). Но тот же собор подтвердил главное дело Никона и, наложив на его противников бесповоротную анафему, окончательно уничтожил возможность примирения и объявил расколу решительную войну, которая и была принята: в течение 8 лет (1668—76) царским воеводам пришлось осаждать одну из народных святынь, явившуюся оплотом старины, — Соловецкий монастырь, брать его приступом и вешать захваченных мятежников. Одновременно со всеми этими тяжелыми событиями во внутренней жизни народа с 1654 г. и до самого конца царствования не прекращались внешние войны, толчок к которым дали происшествия в Малороссии, где Богдан Хмельницкий поднял знамя религиозно-национальной борьбы. Связанный первоначально невыгодным вечным миром, заключенным при его отце, поддерживавший в первые годы дружеские отношения к Польше (план общих действий против Крыма), царь Алексей Михайлович не мог отказаться от вековых традиций Москвы, от ее национальных задач и, после некоторых колебаний, должен был выступить решительным ходатаем за православный русский юго-запад и, наконец, принять под свою руку гетмана Богдана со всей Украйною, что означало войну с Польшей. Как ни трудно было решиться на этот шаг, — упустить добычу, которая сама давалась в руки, не воспользоваться таким исключительно благоприятным случаем для осуществления давнишних заветных стремлений, оттолкнуть от себя Малороссию с риском, что она бросится в объятия Турции, значило бы отречься от своей миссии и совершить трудно поправимое политическое безрассудство. Вопрос был решен на земском соборе 1653 г., вслед за чем совершилось принесение присяги в Переяславле (8 января 1654 г.), и Малая Русь официально перешла под державу московского царя на условиях, обеспечивавших ее автономию. Открывшаяся немедленно война, в которой Алексей Михайлович принимал личное участие, ознаменовалась блестящими, небывалыми до тех пор успехами московского оружия, завоеванием захваченного в Смутное время и окончательно отнятого по миру в 1654 г. Смоленска, всей Белоруссии, даже коренной Литвы с ее столицей Вильною (1654—55); московский государь принял в свой титул именование «всея Великие, Малыя и Белыя Руси самодержца», а также великого князя Литовского. Вековой спор казался близок к разрешению; Польша, навлекшая на себя еще победоносное шведское нашествие, находилась на краю гибели, но именно совместные действия против нее двух врагов, отнюдь не бывших союзниками, скорее мешавших друг другу и претендовавших на одну и ту же добычу (Литву), послужили к спасению Речи Посполитой; вмешательству дружественной и единоверной Австрии, заинтересованной в ее поддержании против чрезмерно усилившейся Швеции, удалось склонить царя Алексея Михайловича к перемирию с Польшей в 1656 г., с удержанием завоеванного и с обманчивой надеждой на будущее избрание его самого на польский престол, главное же, — побудить его к войне со Швецией, как гораздо опаснейшим врагом. Эта новая война, в которой Алексей Михайлович также лично участвовал (с 1656 г.), была очень несвоевременна, пока спор с Польшей не получил окончательного разрешения, но избежать ее по изложенным причинам было трудно: в качестве будущего короля Польши царь оказался далее лично заинтересованным в ее сохранении. Начав войну, Алексей Михайлович решил попытаться осуществить другую давнишнюю и не менее важную историческую задачу России, — пробиться к Балтийскому морю, но попытка не увенчалась успехом, оказалась преждевременной: после первоначальных успехов (взятие Динабурга, Кокенгузена, Дерпта) пришлось потерпеть полную неудачу при осаде Риги, также Нотебурга (Орешка) и Кексгольма (Корелы). Кардисский мир 1661 г. явился подтверждением Столбовского, т. е. все взятое отдано обратно. Такая уступка была вынуждена начавшимися в Малороссии после смерти Хмельницкого (1657) смутами и возобновившейся польской войной. Присоединение Малороссии далеко еще не было прочным: между «москалями» и «хохлами», во многом весьма непохожими друг на друга и еще плохо знакомыми между собой, не замедлили возникнуть неудовольствия и недоразумения. Стремление добровольно поддавшегося края удержать в целости свою административную особность встречалось с московской тенденцией к возможному объединению управления и всех внешних форм жизни; предоставленная гетману самостоятельность не только во внутренних делах Украйны, но и в международных сношениях, трудно согласовалась с самодержавной властью царя; казацкая войсковая аристократия чувствовала себя вольнее при польских порядках, чем при московских, и не могла ужиться с царскими воеводами, на которых, впрочем, и простой народ, более тянувший к единоверной царской Москве, чем к шляхетской Польше, имел не раз основание жаловаться. Уже Богдан имел неприятности с правительством, не мог привыкнуть к новым отношениям, был очень недоволен прекращением польской и начатием шведской войны, однако, несмотря на представлявшиеся искушения, остался верным данной присяге. После его смерти открылась борьба за гетманство, длинная цепь интриг и междоусобий, шатаний из стороны в сторону, доносов и обвинений, в которых трудно было не запутаться правительству. Выговский, перехвативший гетманство у чересчур молодого и неспособного Юрия Хмельницкого, шляхтич по происхождению и по симпатиям, тайно передался Польше на самых, по-видимому, заманчивых условиях (1658) и с помощью крымцев нанес сильное поражение князю Трубецкому под Конотопом (1659). Дело Выговского, тем не менее, рушилось вследствие несочувствия к нему рядовой казацкой массы, но малорусские смуты этим не кончились. В это же время возобновилась война с Польшей, успевшей избавиться от шведов и не желавшей идти на уступки в надежде на украинские брожения; об избрании царя Алексея Михайловича на польский престол, которое и раньше обещалось лишь в виде политического маневра, не было больше речи. После первых успехов (победа Хованского над Гонсевским осенью 1659 г.) война пошла далеко не так удачно, как в первую стадию (поражение Хованского Чарнецким у Полонки, измена Юрия Хмельницкого, катастрофа при Чуднове, Шереметев в крымском плену, — 1660 г.; потеря Вильны, Гродна, Могилева, — 1661 г.). Правый берег Днепра был почти потерян: после отказа от гетманства Хмельницкого, постригшегося в монахи, его преемником оказался также присягнувший королю Тетеря; но на левой стороне, оставшейся за Москвой, после некоторых смут явился другой гетман, — Брюховецкий: так положено начало политическому раздвоению Украйны. В 1663—64 гг. поляки воевали с успехом и на левой стороне, но не могли взять Глухова и отступили с большими потерями за Десну. После долгих переговоров оба государства, крайне утомленные войной, наконец, заключили в 1667 г. на 13,5 лет знаменитое Андрусовское перемирие, разрезавшее Малороссию надвое: царь Алексей Михайлович получил утраченные его отцом Смоленск и Северскую землю и приобрел вновь левобережную Украйну, на правом же берегу только Киев с ближайшими окрестностями, уступленный временно, на два года (но не отданный обратно). Такой исход войны во всяком случае мог назваться успешным, но далеко не соответствовал первоначальным ожиданиям (например, относительно Литвы) и, до известной степени удовлетворяя национальному самолюбию Москвы, сильно разочаровал и раздражил малорусских патриотов, отечество которых оказалось поделенным и более, чем на половину, возвращенным под ненавистное владычество, из-под которого столько времени и с такими усилиями пыталось выбиться (Киевщина, Волынь, Подолия, Галичина, не говоря уже о Белой Руси). Малорусские смуты не прекратились, но еще осложнились после Андрусовского перемирия (см. Малороссия, Дорошенко, Брюховецкий, Хмельницкий Юрий, Самойлович, Многогрешный). Гетман правобережной Украйны, Дорошенко, ни за что не хотевший подчиняться Польше, готовый служить Москве, но лишь под условием полной автономии и непременного соединения всей Украйны, решил ввиду неисполнимости последнего условия подчиниться Турции, чтобы под ее властью достичь объединения Малороссии. Опасность, грозившая со стороны Турции и Москве, и Польше, побудила бывших врагов уже в конце 1667 г. заключить договор о совместных действиях против турок; договор был затем возобновлен с королем Михаилом (Вишневецким) в 1672 г., и в том же году последовало вторжение султана Магомета IV, к которому присоединились крымский хан и Дорошенко, в Украйну, взятие Каменца и заключение королем унизительного мира с турками, который однако не прекратил войны. Царские войска и левобережные казаки в 1673—74 гг. удачно действовали на правой стороне Днепра, и значительная часть последней вновь подчинилась Москве. В 1674 г. правобережная Украйна вторично испытала ужасы турецко-татарского опустошения, но полчища султана опять удалились, не объединив Малороссии.

29 января 1676 г. царь Алексей Михайлович скончался. Его первая жена, умерла уже 2 марта 1669 г., после чего Алексей Михайлович, чрезвычайно привязавшийся к боярину Матвееву, женился вторично (22 января 1671 г.) на его дальней родственнице Наталье Кирилловне Нарышкиной. Уже и раньше, в первые годы царствования Алексея Михайловича, европейские влияния проникали в Москву под эгидой Морозова; потом присоединение Малороссии с ее школами дало новый сильный толчок в направлении к Западу, имело результатом появление (и деятельность) киевских ученых в Москве, основание Ртищевым Андреевского монастыря с ученым братством, деятельность Симеона Полоцкого, как неутомимого писателя стихами и прозой, проповедника и наставника старших царских сыновей, вообще, перенесение латино-польской и греко-славянской схоластики на новую почву. Далее, Ордын-Нащокин, бывший начальником посольского приказа, является «подражателем иностранных обычаев», учредителем почт для заграничной переписки и основателем рукописных курантов (первых русских газет); а бежавший за границу подьячий того же приказа Котошихин, автор известного сочинения о современной ему России, представляется также несомненным и горячим западником. В эпоху же могущества Матвеева культурные заимствования становятся еще более ощутительными: с 1672 г. при дворе царя появляются  иноземные, а потом и свои «комедианты», начинают разыгрываться первые театральные «действа»; у царя и бояр заводятся европейские экипажи, новая меблировка, в иных случаях иностранные книги, дружба с чужеземцами, знание языков; курение табака уже не преследуется, как прежде; затворничеству женщин приходит конец: царица уже ездит в открытом экипаже, присутствует при театральных зрелищах, царевны учатся даже у Симеона Полоцкого. Близость эпохи решительных преобразований явно чувствуется во всех этих фактах, равно как в начинающейся военной реорганизации, в появлении полков «иноземного строя», в упадке отживающего местничества, в попытке устройства флота (верфь в с. Деднове, корабль «Орел», сожженный Разиным на нижней Волге; мысль об откупе курляндских гаваней для русских кораблей), в начавшемся устройстве заводов, в стремлении пробиться к морю на западе. Международные сношение мало-помалу распространяются на всю Европу, до Испании включительно, между тем как в Азии русское владычество дошло уже до Великого океана, и утверждение на Амуре повело за собой первое знакомство и затем столкновение с Китаем. Царствование Алексея Михайловича представляет собой эпоху перехода от старой Руси к новой России, эпоху трудную, когда неудовлетворительность старого порядка давала себя чувствовать на каждом шагу и неудачами на войне, и резкими неурядицами внутри государства, когда правительство изыскивало способы к удовлетворению все более усложнявшихся задач внутренней и внешней политики, сознавало уже свою отсталость во всех сферах жизни и потребность вступить на новую дорогу, но еще не решалось объявить войну старой замкнутости и старалось обойтись при помощи паллиативов. Царь Алексей Михайлович был типичным человеком своей эпохи, соединяющим крепкую привязанность к старой традиции с любовью к полезным и приятным нововведениям: стоя еще крепко на старой почве, будучи образцом древнерусского благочестия и патриархальности, он уже заносит одну ногу на другой берег. Человек более живого и подвижного темперамента, чем его отец (личное участие Алексея Михайловича в походах), любознательный, приветливый, радушный и веселый, в то же время усердный богомолец и постник, примерный семьянин и образец благодушия при сильной подчас вспыльчивости, очень умеренно пользовавшийся своей властью и искренно любимый всеми, всем желавший добра, — царь Алексей Михайлович не был человеком сильного характера, был лишен качеств преобразователя, был способен на нововведения, не требовавшие крутых мер, но не был рожден для борьбы и ломки, как его великий сын. Его способность сильно привязываться к людям (Морозов, Никон, Матвеев) и его мягкосердечие легко могли вести ко злу, открывая путь всяким влияниям, создавая всемогущих временщиков и подготовляя в будущем борьбу партий, интриги и катастрофы в роде событий 1648 г. Любимым его летним местопребыванием было с. Коломенское, где он построил себе дворец, любимой потехой — соколиная охота. Умирая, царь Алексей Михайлович оставил большое семейство: вторую жену, трех сестер, двух сыновей (Феодора и Иоанна) и шесть дочерей (см. София) от первой жены, сына Петра (родился 30 мая 1672 г.) и двух дочерей от второй жены, — два лагеря Милославских и Нарышкиных, не замедливших по его кончине начать между собой борьбу, обильную последствиями.

См.: Соловьев, «Истоки России с древних времен», т. Х—XII; Костомаров, «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», т. II, ч. 1: «Царь Алексей Михайлович»; Ключевский, «Курс русской истории», ч. III; Платонов, «Лекции по русской истории».

Н. Аммон.