Союз Советских Социалистических Республик. Деятели СССР и ОР. Самуоский, Нажмутдин

Самуоский, Нажмутдин (Эфендиев) (автобиография). Я родился в 1891 году в селении Куруш Самурского округа, происхожу из бедной семьи овцеводов-кочевников. Селение Куруш находится на 11 000 футов — это высшая точка населенных пунктов в Европе. Живущие здесь занимаются исключительно овцеводством, причем на 8 месяцев в году приходится откочевывать в соседний Азербайджан на зимние пастбища на равнину. Население аула Куруш чрезвычайно отсталое и до сих пор живет первобытно.

Мой отец также вел кочевой образ жизни, имея небольшое скотоводческое хозяйство. Раннее детство, а потом и юность, оставили у меня довольно тяжелые воспоминания. Кочевой образ жизни с большими лишениями, неприветливый, с вечными откочевками в кибитках в соседний Азербайджан (геокчайский уезд), был мне знаком до 8 лет. С этих лет меня оставляли дома — в ауле — на попечении деда, под руководством которого мне вменялось в обязанность изучение корана в первую очередь, а затем и других арабских религиозных книг. Дед мой, проживши 110 лет, был ученым арабистом и пользовался в округе большим уважением и влиянием.

Я был крайне неподатлив к восприятию всех премудростей религиозного учения и, конечно, меня за это крепко наказывали, то есть, попросту, били. Так продолжалось до 12 лет, до смерти моего деда. К этому времени один из моих дядей был назначен окружным кадием в селение Ахты (центр Самурского округа). По его требованию я перешел на его попечение, которое оказалось для меня еще более тяжелым. В новой обстановке я вскоре увидел всю неприглядность существовавшего порядка и ложь религии. Увидел все ханжество, лесть, угодливость и лицемерие лиц, желавших быть близкими к дяде-кадию, а с его стороны те взятки, те вымогательства, кои стали обыкновением в обиходе этого «уважаемого» арабиста, носителя шариатского религиозного права.

При самодержавии в Дагестане существовало своеобразное «военно-народное управление». В аулах во главе с муллой существовал сельский суд, в округе во главе с кадием — шариатский и в центре Дагестанской области во главе с ученым, вроде муфтия, — народный областной суд. Судили горцев по шариату и по адату, и, характерно, председателями судов в округах были помощники начальников округов, а состав суда — три-четыре депутата по одному от каждого участка, выбираемые на три года. В областном центре председателем являлся помощник губернатора, состав суда — один депутат от каждого округа. Разумеется, в состав сельских судов входили кулаки, зажиточные, а окружных — ханы, беки. То же самое в областном суде. Вот какая своеобразная «конституция» была выработана царизмом для облегчения управления страной. Это своеобразное управление опиралось для проведения велений самодержавной власти как бы на местных людей, посредством использования шариатского права и адата и местного имущего класса.

Дальше учение мое пошло как по линии заучивания корана и его «адатов», содержание которых я при всем своем желании не понимал, так и по линии услуживания самому дяде. В мои обязанности входило: колка дров, носка воды, подметание, набивка папирос, чистка сапог и другие домашние обязанности. Одновременно меня заставляли посещать мечеть и держать «уразу» (пост).

На почве непослушания в исполнении этих приказаний я и тут продолжал чувствовать «крепкую» руку дяди. Правда, с открытием в Ахтах школы дядя, видя, что все его товарищи по службе туда посылают своих детей, решил и меня приблизить к «европейской» культуре, коя вела (по разумению дяди) через школу в писари к начальнику участка. Меня отдают в 2 классную сельскую школу, которую я должен был посещать после моих домашних обязанностей. Окончил я ее в 1906 году, между прочим, учился успешно.

По окончании школы мне было предложено поступить писарем к начальнику докузпаринского участка Самурского округа, что и хотели сделать насильно, получив первоначально мой решительный отказ. Не видя возможности жить в патриархально-родовой семье, где я должен был повиноваться требованиям старших, я начал изыскивать способ бегства из дома, и вскоре этот счастливый случай мне представился. Я, присоединившись к односельцу, ссыльно переселенцу, сбежал с ним в Сибирь. Прибыв в Иркутск, с помощью этого ссыльного я поступил в «услужение» в железный склад «Рубанович и сыновья» за обед и три рубля жалованья в месяц.

До совершеннолетия я принужден был скрываться от домашних, особенно от своего всесильного дяди. С момента прибытия в Иркутск, где я прожил 9 лет, я работал на том же складе, сначала в качестве мальчика, рабочего, а потом и служащего. Иногда мне удавалось выезжать на заработки и в другие места Сибири (Чита, Сретенск и т. д.). Часть заработка я тратил на свое учение. Здесь я должен сказать, что мне очень много приходилось заниматься в свободное время самообразованием, причем на седьмой год моего пребывания в Иркутске я уже мог сдать экстерном экзамен в Горнотехническое училище.

Ко времени пребывания в Сибири, особенно на летних заработках, нужно отнести мое знакомство с революционерами, революционным мировоззрением и марксистской литературой. В начале 1915 года, получив от матери сведения о том, что отец умер, и ее дядя-кадий выгнал из дому, не дав никаких средств к существованию, я вынужден был вернуться в Дагестан и жил около года в ауле Куруш или в Ахтах. Иск, предъявленный до моего приезда моей матерью на принадлежащее ей по праву наследство, был мною прекращен заявлением в суде о том, что я отказываюсь от этого имущества, так как оно загрязнено взятками дяди.

Чтобы поддерживать свою семью, я должен был выехать на заработки в Баку. После 6-месячной безработицы, с помощью Азизбекова (расстрелянного в числе 26 бакинских комиссаров) я поступил на нефтепромысла Эмир Бабаева. В Баку я ближе познакомился с Азизбековым, а после и с Наримановым. К этому времени относится начало революционной работы среди бакинских рабочих-нефтяников. В Баку я вошел в близкое соприкосновение с гуммитистами-большевиками. За революционную работу в 1917 году я был подвергнут тюремному заключению и освобожден при поддержке рабочих за недоказанностью обвинения полицией.

Во время армяно-татарской резни в 1918 году, выступив на митинге с критикой на армяно-татарскую буржуазию, я был схвачен и чуть ли не расстрелян, но благодаря вмешательству Азизбекова попал в подвал. Рабочие, узнав об этом, сообщили Джапаридзе, и через четыре дня я был освобожден.

В 1918 году, после мартовских событий, получив соответствующие директивы от бакинских товарищей, я должен был выехать в Петровск, но Петровск в это время был занят бичераховцами и другими контрреволюционными силами. Мне пришлось отправиться в Астрахань и оттуда в Москву, откуда, получив указание от Сталина, я должен был отправиться на подпольную работу в Дагестан; но тогда, как известно, отступала ХIІ армия, две трети которой были захвачены тифом, и мне Кировым было предложено остаться в Астрахани до окончательного выяснения событий, которые происходят в Дагестане и вообще на Кавказе, и заняться работой в политотделе XI армии. Я был назначен начальником информации и политинспектуры Поармии XI. В 1919 году я был выбран председателем бюро гуммитистов-большевиков, принимая все меры, по указанию партии, по увеличению организации гуммитистов-большевиков, в частности проводил работу среди мусульман для облегчения защиты Астрахани.

В 1919 году, после организации Наркоминдела, я был назначен уполномоченным по делам Кавказа. Отдел по делам Ближнего Востока возглавил Нариманов. Одно время я исполнял также обязанности начальника политотдела XI армии. При отступлении XII армии отступила из Дагестана и сформированная из горцев специальная часть, в которой было до 1500 человек, из коих добрались до Астрахани 300, остальные погибли в дороге от тифа. Мне было поручено политическое руководство этими горскими частями, охранявшими красноярский боевой участок.

Мне пришлось в качестве члена штаба при астраханском военкомате принимать участие в подавлении восстания внутри Астрахани. Особенно жестока была борьба с внутренним контрреволюционным движением. Что было пережито защитниками Астрахани в 1919 году, об этом знает история революционного движения за эти годы. Астрахань пережила такую осаду, какой не пережил ни один город в нашем Союзе. Было много дней, когда все сидели без куска хлеба, питались селедкой, и то в лучшем случае.

С улучшением положения на фронтах и продвижением Красной армии на Кавказ у меня возникла мысль о необходимости подготовки работников, и вот в 1920 году, согласно моей просьбе, РВС XI армии в лице Кирова разрешил открыть в Астрахани школу для подготовки советских работников из горцев, получив необходимый кадр для этой цели из горских частей, защищавших красноярский боевой участок. Из этой школы вышло 40 человек подготовленных советских работников из горцев, которые впоследствии со мной выехали в Дагестан. Многие из этих товарищей во время ликвидации восстания в горах Дагестана в 1920-21 годах пали жертвами контрреволюции.

В 1920 году я был командирован Поармом XI в Москву, где Стопани, Мидивани и мне было поручено приступить к организации кавказского ревкома и в частности горского отдела при нем. Я был назначен председателем этого отдела.

В этом же году в марте месяце я прибыл с Красной армией и Кавревкомом в Петровск, а затем в Темир-Хан-Шуру, куда я был назначен членом Дагревсовета обороны (впоследствии Дагревкома). Как более знакомому с советским строительством, мне пришлось начать организовывать в Дагестане советский аппарат, как в центре, так и на местах.

В октябре 1920 года с помощью и под руководством грузинских меньшевиков в горном Дагестане было поднято восстание известным контрреволюционным имамом Гоцинским и полковником Алихановым. Согласно приказу Реввоенсовета Кавфронта, я был назначен военным руководителем по освобождению осажденной повстанцами крепости Гуниб, а после и политруководителем всех оперировавших тогда военных частей в горном Дагестане. Подавление этого восстания было делом чрезвычайно тяжелым. Я приступил к организации и оформлению партизанских отрядов, и я был назначен начальником всех этих отрядов. Ликвидация восстания продолжалась 10 месяцев. В первые четыре месяца с большими трудами и жертвами нам удалось освободить крепости Гуниб и Хунзах; после того, как был разбит и уничтожен отряд в 700 человек, захвачены орудия и огнеприпасы, направлявшиеся через Араканское ущелье, я с некоторыми своими частями был отрезан от центра и вынужден был в освобожденном нами же Хунзахе выдержать осаду, которая продолжалась два месяца при полном отсутствии продовольствия и при чрезвычайно мизерном количестве снаряжения и огнеприпасов. Применяя необходимую военную тактику, нам удалось получать от горского населения продовольствие. У нас уже истощалась конина, была масса заболеваний, некоторые уже поговаривали о необходимости сдаться, но я, зная психологию горских масс, обратился к самим повстанцам, с соответствующим воззванием в том духе, что если они — сыны Шамиля, если они считают себя героями, храбрецами и т. д. и т. д., они должны дать продовольствие осажденным и уже после этого в равной борьбе идти против нас. И вот, как это ни странно, нам начали представлять фрукты, хлеб и пр. Почти полтора месяца мы держались на продовольствии самого населения, и таким образом осада крепости была выдержана. Гарнизон был спасен.

По ликвидации восстания в 1921 году я был назначен народным комиссаром внутренних дел и заместителем председателя Ревкома ДССР. В этот период мною были образованы все отделы Дагревкома (потом Совнаркома) и народные комиссариаты, а также проведена работа по советизации ДССР. В этом же году мною по всему Дагестану были проведены съезды бедноты, причем на этих съездах мне удалось добиться согласия населения на повсеместную ликвидацию шариатских судов с заменой их народными судами, что и явилось переломным моментом в замене шариатского права народными судами.

В конце 1921 года вторым съездом советов я был назначен председателем Центрального исполнительного комитета ДССР, в каковой должности состою бессменно.

Я состою членом ВКП(б) с 1917 года и членом президиума дагестанского комитета ВКП(б) с 1921 года. За работу по борьбе с последствиями голода, являясь вначале председателем помгола, а потом и последгола, награжден золотым жетоном ЦК последгола при ВЦИКе. За боевые же заслуги на фронтах награжден 2 орденами «Красного Знамени» и двукратно награжден золотым оружием на окружных съездах Аварского и Гунибского округов. С 1921 года состою бессменно членом ВЦИК, а также и членом ЦИК СССР.