Союз Советских Социалистических Республик. Деятели СССР и ОР. Сапронов, Тимофей Владимирович

Сапронов, Тимофей Владимирович (автобиография). Как сейчас помню 1891-92 голодные годы (мне тогда было 4-5 лет). Кирпичная с потолком, но без крыши, с побитыми стеклами избенка, кругом «ни кола, ни двора», и лишь к этой избенке прислонился шалашишко, — это ночлег каким-то путем уцелевшей и съевшей солому крыши клячи; больше не только скотины, но и курицы не было. Вдруг ночью раздадутся раскаты грома, польется дождь, мать и отец прячутся в откосах двери избы, детишки (их было семь) в откосах окон. Журчанье воды, шлепанье с потолка «водопадов», раскаты грома сливаются с криком, писком детишек и с грозными окриками «замолчать м..» отца. Сквозь все это изредка слышится всхлипывание матери и робкие просьбы: «Володя, не ругайся, не гневи бога».

Своего хлеба даже из лебеды не было, купить не на что, «выдачка» (помощь голодающим) остается у старосты и его приближенных кулаков. Запрягаем клячу и едем, во главе с матерью, побираться. Выбираемся из дому ночью, - стыдно. Выезжаем в поле, и тут прорывается наружу накопившееся материнское горе. Под стук колес разбитого рыдвана раздаются причитанья: «И ми-лы-е детушки, зачем я вас столько народила, на горюшко великое, и что же вас господь батюшка не возьмет от меня горемычной».

А вот большой базар города Мценска. Отпряженная кляча жует солому. Нас окружила тесным кольцом толпа зевак, слышатся голоса: «Смотрите, смотрите! Как хорошо пляшет девочка побирушки». Это плясала моя трехлетняя сестренка и картавеньким язычком «тачала приказки». Одни насмехались, другие умилялись таким зрелищем, третьи набожно крестились и бросали ей «трынки» и «семерки» (1-2 копейки). А где же мать? Она забилась в угол рыдвана и тихо всхлипывает.

Нагрянула «карючка», люди мрут, как мухи, их таскают на кладбище и переливают известкой. По деревне ходят «душегубы» (санитарные отряды), «отравляют народ».

Вдруг схватила «карючка» мою мать. Она ломает себе руки и ноги, от боли корчится в клубок и издает дикие вопли. А отец на нее орет: «Замолчи м.., а то услышат, придут и отравят. Наплодила цельную дюжину, а сама издыхать хочешь. Что я с ними буду делать?» — не унимается отец. Отец-таки «не дал» умереть матери. Целую неделю не пускали никого к себе в дом и говорили, что матери нет дома, она ушла в гости. А в это время рвали крапиву, парили ее в чугуне и горячей крапивой обкладывали мать. Она выздоровела. Медицина была посрамлена.

После голодных годов в семье положение мало чем изменилось. Отец находился всегда запроданным за пуд муки, за воз соломы, попу, местному помещику и деревенскому кулаку, поэтому небольшой наш посев убирался с поля после того, как отец отработает у своих заимодавцев, то есть тогда, когда хлеб на корню наполовину осыпался или подгнивал от дождей. Таким образом, многодетная семья с новины оставалась без хлеба, и снова шли в продажу отец, старшие братья и сестры, и отдавались в залог последние полосы земли и добришко из материнского сундука. На почве голода и других недостатков у нас в семье происходили частые скандалы, ссоры, побои отцом детей и их истощенной и больной матери.

Семи лет я пошел в школу, где за рваный вид моей одежонки подвергался насмешкам, а иногда и побоям, и имел кличку «побирушка». Вскоре, однако, у меня оказалось много защитников из детей богатых за мои подсказывания им во время уроков. С восьми лет я был отдан пасти скотину, а двенадцатилетним мальчиком был увезен местной помещицей (графиней Левшиной) в Питер, где и пробыл целый год бесплатно, из-за куска хлеба, обслуживая барскую семью. Когда же 13-летний мальчик потребовал оплаты своего труда, он, как «неблагодарный», был отправлен разгневанной барыней на родину.

С детства меня пичкали писаниями о «житиях святых», и я ими зачитывался и был до фанатичности набожен, за что мать ожидала и для себя награды в «царствии божием». В Питере меня таскали по церквам, монастырям, «мощам» и «святым могилкам». Но наряду с этим «еретик» швейцар снабжал меня такими книжонками, которые переворачивали в моей голове все понятия о боге, а тут еще усиленные слухи и разговоры о «бунтах» на Обуховском, Семенниковском и других заводах. Воочию я наблюдал многочисленные манифестации студентов и их схватки с полицией (зима 1900-1901 г.) и невольно себе задавал вопрос «почему». А швейцар мне разъяснял, что нет бога, а есть люди, богатые и бедные, которые ведут между собою борьбу. Царь и жандармы на стороне богатых. Этот швейцар (Малинин) впервые пошатнул во мне веру в бога.

Вернувшись из Питера, я еще одно лето пас скотину у местного помещика, а затем с 15 лет поступил к подрядчику малярных работ и выполнял эту работу до Февральской революции. В промежутках перерыва строительного сезона я работал на фабриках, был грузчиком, дворником и пр. В 1905 году приезжаю в Москву и попадаю в водоворот революционного .движения. Революция с ее многочисленной революционной литературой, массовыми демонстрациями и митингами произвела во мне сильный идеологический переворот, и я принимаю участие в уличных демонстрациях и массовках, хотя и не осознавая цели и задачи отдельных политических партий и глубокий смысл их взаимной борьбы. Осмысливать политические события я начал после подавления революции. Связался с группой большевиков абрикосовских и динговских рабочих. Вскоре группа распалась, часть ее — Янин и другие, за «эксы» пошли на каторгу.

В 1907 году у меня в моем отсутствии был первый обыск, и за найденную литературу и кое-что из оружия арестовали и выслали из Москвы моего брата, так как он заявил, что все найденное принадлежит ему. В 1907 году я вступаю в союз строителей, но он вскоре был закрыт градоначальником, а работники частью разбежались, частью были арестованы. Напрасны были в годы реакции мои поиски какой-либо организации среди строительных рабочих, и мне ничего не оставалось, как только работать над собой.

Из литературы у меня были: «Эрфуртская программа», «Нищета философии», кое-что Лассаля, всего 5-6 брошюрок. Прочитывал я их по нескольку раз, многого не понимал, и спросить было не у кого. В 1912 году, когда снова началось рабочее движение, получив в помощь газету «Правду», я начал усиленную работу по организации строительных рабочих. Прежде всего, были созданы профессиональные, а затем партийные группы. Долго нам не удавалось получить связи, и мне без посторонней помощи приходилось не только организовывать группы, но и выступать на них в качестве пропагандиста.

Накануне войны нам удалось легализовать союз строителей, который занял резкую антивоенную позицию, и вскоре из его членов выделяется несколько десятков человек большевистской организации. По нашей инициативе после объявления войны восстанавливается нелегальное Центральное бюро профессиональных союзов и инициативная группа большевиков городского района.

Почти все годы войны я живу нелегально, работая в Москве, Ленинграде, Саратове, Нижнем и в Туле. Участвовал в руководящих органах партийных организаций этих городов (кроме Тулы). Февральская революция застает меня в Тушине, где я активно участвую в организации фабрично-заводских комитетов, сельских, волостных и районного советов и партийных ячеек. Одновременно с этим работал в московском городском и губернском советах, губернском комитете большевиков и в других партийных, профессиональных, советских и земских органах. Оттуда же был избран в учредилку.

После Октябрьской революции и до конца 1919 года я был председателем московского губисполкома. По чисто специфическим условиям работы в соприкосновении с центральными учреждениями мне еще в 1918 году пришлось столкнуться с отрицательными сторонами главкизма и одному из первых пришлось начать борьбу против главкистского бюрократизма.

На седьмом Съезде Советов моя точка зрения (против главкизма за горизонтальное строительство советов и их отделов) поддерживается всеми местами против центральных учреждений и одерживает верх, выразившись в постановлении 7-го Съезда Советов о советском строительстве, одобренном 9-м съездом партии. Мною были выдвинуты проекты постановлений о советском строительстве на 8-м и 9-м Съездах Советов, и ими были приняты. (Часть моих статей и докладов по этому вопросу составляет сборник «Статьи и доклады по организационным вопросам партийного и советского строительства», изданный при московском комитете в 1920 г.).

В годы революции я состоял в партийных и советских губернских руководящих органах Московской, Петроградской, Харьковской и Самарской губерний, был секретарем Уралбюро ЦК РКП, членом ЦК РКП, председателем Малого Совнаркома, членом ВЦИК и его президиума, председателем Главкомгосора и работал в ряде других центральных и местных партийных, советских, хозяйственных и профессиональных органов.

Будучи секретарем ВЦИК, я много работал над упрощением и удешевлением советского аппарата в центре и на местах. По этому вопросу я был докладчиком на сессиях ВЦИК и являюсь автором проектов постановлений этих сессий об упрощении и удешевлении губернских и уездных советских аппаратов.