Бакунин Михаил Александрович

Бакунин, Михаил Александрович, родился в 1814 г. в помещичьей семье Новоторжского уезда Тверской губернии, воспитывался в артиллерийском училище, короткое время был офицером, в 1835 г. вышел в отставку и поселился в Москве. Здесь сблизился он с кружком Станкевича (см.) и скоро занял в нем одно из первых мест. В это время Бакунин был ревностным гегельянцем, проповедовал, что «все действительное разумно», и  оказал этою проповедью большое влияние на Белинского, доказывавшего тогда; что и самодержавие Николая I разумно и должно существовать. Личные отношения с Белинским и московскими друзьями (в числе которых был в те годы и Катков) скоро, однако же, разладились. Когда Бакунин в 1840 г. уезжал за границу, его провожал один Герцен, но и тот отзывался о Бакунине, что «его можно уважать за ум, но не любить». Последующая жизнь Бакунина показала, что это одиночество его в дни молодости не было вызвано только случайными обстоятельствами: с русскими либералами, даже наиболее левыми, страстная, нетерпимая натура Бакунина никогда не могла ужиться. Корень разногласий лежал, однако, еще не в политической области: и за границей, в Берлине, Бакунин первое время мало интересовался политикой, увлекаясь, по-прежнему, философией, которую он слушал (у Вердера) вместе с Тургеневым. К этой области относится и первая его печатная работа (брошюра о системе Шеллинга, как «попытке реакции против свободной философии», вышедшая в 1842 г.). Изучение реакции в философии скоро привело Бакунина и к изучению общественной реакции: в том же году в «Deutsche Jalirbücher» Руге появилась его статья «О реакции в Германии», подписанная французским псевдонимом Jules Elisard. С нее начинается деятельность Бакунина, как публициста. Герцен, сначала не знавший, кто был автор, назвал ее «художественно-превосходной». Помимо восторга русских друзей и внимания заграничной публики (сближение Бакунина с Вейтлингом и «коммунистами»), политические выступления Бакунина немедленно же вызвали последствия и другого рода: уже в следующем году Бакунин подвергся полицейским преследованиям в Швейцарии (при участии русского посольства). На основании донесений цюрихской полиции Бакунин получил приказание немедленно вернуться в Россию, отказался ему последовать и был, заочным приговором сената, лишен всех прав состояния. Таким образом, уже в 1844 г. — раньше Герцена и его друзей. Бакунин формально  сделался эмигрантом. Он переселился в Париж, где, между прочим, тесно сблизился с Прудоном, проводившим в разговоре с Бакуниным целые ночи напролет. Отрезанный от русской жизни, Бакунин принял живое участие в делах польской эмиграции, по своей деятельности всего ближе стоявшей к России. За речь на польском банкете в память восстания 1830 г. министерство Гизо, по настоянию русского посла Киселева, выслало Бакунина из Парижа (1847 г.). Он переехал в Брюссель, где жил в то время и Маркс: к этому времени относятся, по-видимому, их первые столкновения; мало-помалу взаимные отношения приобрели очень острый характер, особенно со стороны Маркса, доходившего до заподозревания Бакунина в провокаторстве. После февральской революции Бакунин на короткое время снова вернулся в Париж, но революционное движение, начавшееся в Германии, с которой были связаны все прежние отношения и интересы Бакунина, привлекло его сначала в Лейпциг, позже в Бреславль. Летом 1848 г. Бакунин участвует в славянском съезде в Праге, где играет очень видную роль, выступая в качестве проповедника всеславянской федерации: панславистом он себя, однако, не считал и выдвигал федерацию, главным образом, как противовес официальному славянофильству Николаевской России. Когда славянский съезд был разогнан Виндишгрецом, Бакунин бежал снова в Германию, где пытался примирить славянское движение с немецким и венгерским, а затем принял деятельное участие в саксонском восстании (апрель 1849 г.). Здесь он впервые выступил активно, как руководитель вооруженного восстания. Когда последнее кончилось неудачей и Дрезден был взят саксонскими и прусскими войсками, Бакунин был захвачен в плен, просидел год в заключении в Саксонии (в Кенигштейне), затем был выдан саксонским правительством австрийскому (как участник славянского движения), просидел около года в Праге, затем пять месяцев в Ольмюце — «все в цепях, а в Ольмюце и прикованный к стене», наконец в 1851 г. выдан австрийским правительством России; Бакунин был привезен в Петербург и заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Из крепости он писал императору Николаю I (по приглашению этого последнего), рассказав ему «всю свою жизнь за границей, со всеми замыслами, впечатлениями и чувствами». Письмо это не оказало влияния на дальнейшую судьбу Бакунина; император Николай до конца жизни продолжал держать его в заключении, переведя его в 1854 г. из Петропавловской крепости в Шлиссельбург, где у Бакунина от цинги выпали все зубы; император Александр II при амнистии (по случаю коронации 1856 г.) вычеркнул Бакунина из представленного ему списка. Лишь в 1857 г. матери и брату Бакунина удалось добиться замены заключения ссылкой в Сибирь на поселение. Несколько позже поселение было заменено ссылкой на житье, с возвращеньем Бакунину прав гражданской службы, — а в генерале-губернаторе восточной Сибири, Муравьеве (Амурском, см.) Бакунин нашел такое начальство, какого только мог желать. В Сибири Бакунин женился, и личная жизнь его устроилась относительно хорошо; но обывательское благополучие совершенно не могло удовлетворить такую натуру, как Бакунин, и он воспользовался первым же представившимся случаем (разрешенной ему Муравьевым поездкой по Амуру), чтобы через Японию на американском судне бежать в Сан-Франциско. Там он нашел друзей, которые помогли ему добраться до Лондона, куда он приехал в  конце 1861 г. Здесь он принял самое деятельное участие в издании «Колокола»; главным образом Бакунину следует приписать ту позицию, какую занял «Колокол» в польском вопросе: Бакунин и в это время продолжал рассматривать польское восстание, как начало общей революции в России. В восстании 1863 г. он надеялся принять и личное участие, хлопотал сначала о сформировании «русского легиона», затем отправился, через Данию и Швецию, с «морской» экспедицией Ланинского, но отделился от нее еще раньше ее окончательной неудачи, и остался в Стокгольме. В то же время он вступил в деятельные сношения с завязывавшимися тогда революционными организациями внутри России, с агитационными целями всячески раздувал их значение, хотя сам не всегда верил самому их существованию. В России он в это время больнее всего возлагал надежды на «среднее сословие», понимая под этими словами то, что впоследствии называли «разночинной интеллигенцией», к крестьянству же относился скептически («черная русская изба... спит, как спала, мертвая и бесплодная в продолжение веков», писал Бакунин, иронизируя над верой Герцена и Огарева в русскую общину). Неудача шляхетски-буржуазного польского восстания заставила его изменить взгляды: уже в 1864 г. он надеется в Польше исключительно на «хлопское дело». Скоро и в русском крестьянстве он начинает видеть «другую сторону»: «бунтовскую»; место же «среднего сословия» занимают, более определенно, «нигилисты»: «ищите публики новой в молодежи, в недоученных учениках Чернышевского и Добролюбова, в  Базаровых, в нигилистах — в них жизнь, в них энергия, в них честная и сильная воля», писал он (в 1866 г.) Герцену и Огареву, констатируя упадок «Колокола» (Герцен приписывал этот упадок, между прочим, и влиянию Бакунина с его слишком резким, непримиримым отношением к русской действительности). Для того, чтобы исполнить свое назначение, молодежь должна, во-первых «идти в народ» (лозунг, впервые брошенный Бакуниным), во-вторых, устраивать конспиративные общества, образчиком которых явился нечаевский кружок, устав которого составлен при ближайшем участии Бакунина. Впоследствии Бакунин, однако же, очень разочаровался и в самом Нечаеве, и в заговорщических методах действия. Идеи Бакунина имели громадное влияние на последующее движение в России: «хождение в народ» осуществилось уже при его жизни, в первой половине 70-х гг., причем, как это и понимал сам Бакунин, целью являлась не пропаганда идей, а организация. В этом и выразилась тенденция «бакунистского» или «бунтарского» течения 70-х гг. (в противоположность пропагандизму «лавристов»; см. Россия — история). Вера же в крестьянское движение и в конспиративную тактику надолго пережила самого Бакунина. Окончательной целью борьбы являлось установление строя, который Бакунин представлял себе в виде свободной федерации мелких, внутренне вполне самостоятельных общин (см. анархизм). Скоро, однако же, Бакунин должен был убедиться, что то, что было ему антипатично в русском строе, вовсе не составляет индивидуальной особенности России. Отсюда и переворот, как представлял его себе Бакунин, должен был быть и мог быть только международным. А так как в Западной Европе Бакунин находил и общественные элементы, революционность которых была гораздо более несомненна, чем соответствующее качество русского крестьянства, то его практическая деятельность со второй половины 60-х гг. сосредоточивается преимущественно на Западе. В 1867 г. Бакунин выступает с пропагандой своих идей на конгрессе Лиги мира и свободы, а в 1868 г. меньшинство бернского конгресса этой Лиги под влиянием Бакунина основывает Alliance de la Democratie Socialiste. Мир рабочих — «это единственный мир, в который я верю на Западе, точно так же, как у нас (в России) — в мир мужицкий и грамотный мир беспардонных юношей», писал Бакунин в 1869 г. Отсюда естественное стремление завязать связи с Интернационалом, который в свою очередь не прочь был использовать обширные связи Бакунина в романской Швейцарии и Италии. «Союз социальной демократии» был принят в Международное общество рабочих весьма снисходительно, несмотря на безграмотность его программы с марксистской точки зрения (в ней говорилось об «установлении равенства между классами», как о главной цели союза: Маркс в собственноручном письме очень мягко указывал на эту «описку»). Но дружба столь разнородных элементов не могла быть прочна: Бакунин и в Интернационале проводил свой принцип полной независимости отдельных местных организаций (секций), а марксисты стояли за централизацию всего движения в руках главного совета. Крушение парижской коммуны в сильнейшей степени дискредитировало бакунинскую идею непосредственной социальной революции и вызвало реакцию в пользу более медленных способов действия через посредство парламентского механизма, профессиональных организаций и т. д. Лондонская конференция Интернационала (1871 г.) высказалась в пользу образования особой рабочей партии, что вызвало решительный протест бакунистов. Но гаагский конгресс Интернационала, в следующем году, принял тот же принцип в еще более резкой форме и одновременно исключил из числа членов Интернационала главных вождей «союза» — Бакунина и Гильома. Решение спора при помощи coup d’Etat оказалось, однако, гибельным для самого Международного общества рабочих: все романские страны отпали вместе с Бакуниным, так же, как и часть бельгийцев, а вскоре Интернационал окончательно распался. Но попытка применит бакунинские теории на практике в Испании имела так же мало успеха, как и собственная попытка Бакунина устроить революционную коммуну в Лионе, в октябре 1870 г. Номинально, бакунинский интернационал, центр которого составляла так называемая «Юрская федерация», просуществовал до 1877 г., но практическое значение его год от года падало. Последние годы своей жизни Бакунин жил, в сущности, на покое, в Локарно. Он умер 6 июля 1876 г. в Берне, куда приехал лечиться, и там похоронен.

М. А. Бакунин (1814—1876). С  портрета масляными красками, с разрешения Н. Н. Ге.

Ср. анархизм, II. 573 и сл. См. Max Nettlau, «Michael Bakunin» (bond. 1900, 8 т., существует лишь в 50 рукописных экземплярах); I. Guillaume, «L’International. Documents et souvenirs. 1864—78» (3 т., Par., 1905—07); Michel Bakounine, «Oeuvres» (1-й т. с обстоятельным введением Nettlau, 2-й с биографическими и библиографическими указаниями. I. Guillaume); его же, «Correspondance aveс Herzen et Ogarjew»; в   России издание сочинений Бакунина стало выходить под ред. А. И. Бакунина в 1906 г.

М. Ц.