Честертон Гильберт Кизс

Честертон (Chesterton), Гильберт Кизс, английский писатель, родился в 1873 г. Сын лондонского земельного агента.  Дебютировал Честертон в 1900 г. сборниками стихов: «Greybeards at Play» и «The Wild Knight» (позднейшие стихи Честертона; «The Ballad of the White Horse», 1911, сборник «Wine, Water and Song», 1915, и стихи, вкрапленные в роман «The Flying Inn», 1914). Честертон начал с декларации в «Седобородых» своей «ужасающей старости», но уже в «Рыцаре» темперамент взял свое, и его обильное, многостороннее, причудливое, насквозь оптимистическое творчество стало реакцией против мещански-плоской доминанты 90-х годов и против усталого аристократизма эстетов. Он боролся старым английским оружием — веселой бессмыслицей (Стерн и др.). Полнокровное и буйное его творчество было отголоском «старой веселой Англии» народной баллады, Чосера, Делонэ, Шекспира и Диккенса. Освежающим смехом своих стихов, неистовыми и веселыми дурачествами, великолепными нелепостями Честертон стремится пробудить в людях обостренное восприятие жизни через искусство, беззаботность, возврат к романтическому прошлому. В этом — смысл его причудливых романов-фантазий («The Napoleon of Notting Hill», 1904, новый вид детектива без преступника в «The Club of Queer Trades», 1905, кошмар «The Man who was Thursday», 1908 и веселый клубок легко разрешаемых уголовных загадок в «Manalive», 1912). К великому соблазну пуритански-чинного мещанства, Честертон умудряется находить юмор даже в Библии и, создавая божество по своему образу и подобию, смеет утверждать, что бог, несомненно, смеется и подмигивает. Но Честертону мало быть улыбчивым, чудаковатым апостолом смеха, он хочет быть социальным проповедником, его творчество насквозь тенденциозно и полемично. Он демократ и нестрашный потрясатель основ. Он за «Потаенный народ» своего стихотворения «The Secret People». Он ждет взрыва народного гнева против притеснителей-плутократов, которых поспешно отождествляет с банкирами-евреями. Но сам он остается в положении героя своего социального детектива «The Man who knew too much», 1924. Он «человек, который слишком много знал» о социальных мерзостях окружающего, но и слишком тесно был связан с ним, чтобы бороться до конца. Обычай он готов осмеять, но заповеди блюдет твердо. А что до цели ожидаемой им революции, то по Честертону Revolution is Revolution, т. е. оборот колеса, возвращающий нас к утопии мифического средневековья, к старой веселой Англии, где ремесленники и мелкие землевладельцы поголовно обеспечены, здоровы, веселы и беззаботны, и путь к такой утопии либо в эстетической революции, в побеге из действительности в красивую сказку прошлого его «Наполеона из пригорода», либо утопическая проповедь возврата к мелкому землевладению в его «Охотничьих рассказах» («Tales of the Long Bow», 1925), либо путь обращения к добру негодяев вроде Фламбо под благотворным влиянием честертоновой панацеи от всех зол — католичества («Сапфировый Крест»).

Критика капиталистической цивилизации у Честертона глубоко симптоматична. Сведенная плутократами на положение поденщика, мелкобуржуазная интеллигенция вспоминает устами Честертона о том времени, когда она могла скаредно копить или весело тратить плоды своих трудов, не задумываясь над великим кризисом, к которому ведет ее капитализм. Бунтарь Честертон слишком отравлен  бесплодностью эстетизма, от которой тщетно хочет отделаться. Он слишком беспочвен и беспредметен, чтобы быть для кого либо опасным. Вся его искрящаяся энергия уходит на шумливую борьбу против трезвенников и вегетарианцев («Перелетный Кабак»).

Темперамент полемиста рано увел Честертона в журналистику. Демократ, парадоксальный революционер и явный консерватор, он, благодаря личным связям, сотрудничал в либеральной и рабочей прессе, став ее enfant terrible. Он всегда оставался при особом мнении: когда либералы высказывались за трезвость, он стоял за пиво, когда либералы голосовали за свободу совести, он ратовал за католицизм, и часто редакции приходилось оговаривать его фельетоны в передовице. Публицистом остается Честертон и когда пишет о литературе. В литературных кругах Англии он известнее всего, быть может, как автор монографий о Р. Браунинге (1903), Диккенсе (1906), Бернарде Шо (1910), В. Коббете (1926), Р. Стивенсоне (1927) и блестящего очерка «Викторианский период в литературе» («The Victorian Age in Literature», 1918). О давно умерших писателях он пишет, как о современниках, о том из их наследия, что живо и актуально и в наши дни. В его книгах напрасно искать фактической полноты, но редко где найдешь столько спорных, но метких, суждений о литературе. В специфически английском жанре «essay» Честертон достиг исключительного мастерства. Его бесчисленные «essay» собраны в ряде книг: «The Defendant» (1901), «Heretics» (1905), «Ortodoxy» (1908), «Tremendous Trifles» (1909), «What’s Wrong with the World?» (1910), «Eugenics and other Evils» (1922) и др. И все это, действительно, либо потрясающие и блестящие пустяки, либо фанатическое обоснование и защита явно безнадежных позиций. Из второстепенных жанров Честертона отметим его психологический детектив, основанный на вживании сыщика в поведение преступника и на «логике невероятного». Сыскные похождения католического патера Брауна составили уже четыре сборника рассказов: «The Innocence» (1911), «The Wisdom» (1914), «The Incredulity» (1926), «The Secret» (1927) — of Father Brown. Лучший из них — первый (по-русски «Сапфировый Крест»), некоторые рассказы которого поднимаются до социальной сатиры («Загадочные шаги»), в остальных сборниках самоплагиат и навязчивый прием вывернутого наизнанку трюизма быстро приедаются. Как историк, Честертон написал «Краткую историю Англии» («Short History of England», 1917). В ней, верный своему публицистическому методу, он рассматривает не прагматику истории, но то, что пережило века и посейчас актуально. Книги о Франциске Ассизском (1923) и о Христе («Everlasting Man», 1926) продолжают серию книг Честертона по вопросам религии (теологический роман «The Ball and the Cross», 1910, и др.).

Язык Честертона — парадоксален, блестящ и небрежен, когда он сам устает от своего острословия. Композиционно он крайне неровен, колеблясь от чарующей легкости «Наполеона» и «Жив-Человека» до утомительной запутанности и явных несообразностей многих рассказов о патере Брауне. Словарь Честертона часто криклив и напыщен. Целые рассказы он строит на развернутых словесных каламбурах — в «Охотничьих рассказах» он заставляет своих героев зажигать Темзу и т. д. Многие из стихотворений Честертона, вроде «Lepanto», исключительно виртуозны по технике. На русский язык переведено большинство романов и рассказов.

Ив. Кашкин.