ЧЕТЫРЕХЛЕТНЯЯ ВОЙНА 1914-1918 г. И ЕЕ ЭПОХА. XIX. Великобритания в эпоху мировой войны
ЧЕТЫРЕХЛЕТНЯЯ ВОЙНА 1914-1918 г. И ЕЕ ЭПОХА. XIX. Великобритания в эпоху мировой войны (ср. т. IX, 258/343).
1. Экономическое положение Англии накануне мировой войны. Первое десятилетие XX века в истории Англии отмечено значительным изменением в ее хозяйственном положении. Уже к концу предшествующего столетия ей приходится со всё возрастающими трудностями поддерживать свое монопольное положение на рынках, так как на смену безраздельного господства приходит борьба с новыми индустриальными странами — в особенности с быстро развертывающими свои производительные силы Соединенными Штатами и Германией. С наступлением же нового столетия ее позиции на мировом рынке оказываются уже значительно подорванными.
Правда, как раз именно первое десятилетие XX века приносит Англии некоторый хозяйственный расцвет и подчеркивает роль страны, как «мастерской мира», играющей главную роль в снабжении своими фабрикатами мирового рынка. Внешняя торговля Англии все еще продолжает давать цифру, превышающую цифру внешней торговли других стран. Так, вывоз для Англии и ее ближайших соперников выражался (в миллионах фунтов стерлингов):
|
1908 г. |
1910 г. |
||
|
Фабрикатов |
Сырья |
Фабрикатов |
Сырья |
Англия |
234 |
36 |
343 |
53 |
Соединенные Штаты |
97 |
85 |
160 |
118 |
Германия |
161 |
60 |
244 |
86 |
Но вместе с тем — несмотря даже на хозяйственный расцвет, переживавшийся Англией в это время, темп роста вывоза оказывается менее резко выраженным для нее, чем для тех стран, которые выступают ее соперниками на мировом рынке (см. выше статистическую сводку при статье «Империализм»).
Англии уже приходится выдерживать успешную с ней конкуренцию со стороны Соединенных Штатов и Германии. Несмотря на все еще благоприятную цифру ее вывоза, Англия отстает в развертывании своей промышленности. Фактически, ее положение главного поставщика мирового рынка поддерживается почти исключительно ее текстильной промышленностью. Из общего числа веретен в мировом производстве хлопчатой пряжи в 143 миллиона на долю Англии приходится в 1913 году 55,6 миллионов, то есть 38,8%, по сравнению с 32 миллионами веретен Соединенных Штатов, почти 9 миллионами веретен России, 61/2 миллионами веретен Индии и т. д. В области же производства чугуна она к этому времени занимает только третье место, далеко отстав от Соединенных Штатов (ежемесячная выработка в Англии в 1913 году — 869 тысяч тонн и в Соединенных Штатах — 2 601 тысяча тонн), а в области выработки каменного угля — второе место (5 617 тысяч тонн в неделю по сравнению с 9 946 тысячами тонн в Соединенных Штатах).
Само собой, такое отставание темпа развития английской промышленности обгоняется не столько успешной конкуренцией со стороны более благоприятно снабженных сырьем и рабочей силой стран, сколько именно тем, что делает эту конкуренцию успешной. Англия — страна старейшего капитализма. Ее соперники выступили на мировом рынке тогда, когда промышленное развитие Англии достигло значительной высоты. Использование английским капиталом естественных ресурсов, таким образом, продвинулось далеко вперед к тому времени, когда другие страны лишь приступали к их эксплуатации. К тому же запасы сырья и другие условия развития промышленности в Англии были далеко не значительны. За исключением каменного угля — этой основы хозяйственной мощи Англии — страна не располагала, в сущности, никакими ресурсами.
Совершенно естественно, что через два столетия быстрого промышленного развития Англия оказалась близкой к концу своих ресурсов. Даже в наиболее значительной части их, в области каменноугольных залежей, к 1911 году имеющиеся запасы, по исчислению сэра Вильяма Рамзей, президента Британской Ассоциации Наук, не превышали уже 100 миллиардов метрических тонн, что приводило к выводу о полном истощении каменноугольных ресурсов в течение не более 175 лет, если темп роста выработки будет таким же, как и до 1911 года. Совершенно естественно, что степень эксплуатации английских ресурсов являлась в начале XX века более значительной, чем в других странах. Отсюда вытекала большая выгодность для английского капитала помещений за границей, а не в самой Англии, где с сокращением ресурсов процент прибыли оказывался ниже. По сравнению со степенью эксплуатации природных богатств в других странах, предприятия Англии были гораздо более насыщены капиталом и могли «оплачивать» капитал лишь более низким процентом, чем предприятия зарубежные. Так, по данным Джона Ли («The Britains Decline»), доходность капитала, помещенного в английских железных дорогах, неизменно понижалась с 1896 года, тогда как доходность железных дорог в «молодых» колониальных и зарубежных странах, напротив, за тот же период возрастала:
Шеры английских дорог
|
1896 г. |
1911 г. |
Дивиденд |
5,23% |
5,09% |
Цена шеры |
154,76 пунктов |
107,91 пунктов |
Шеры колониальных и иностранных дорог
|
|
|
|
6,2% |
8,1% |
|
117,87 пунктов |
155,81 пунктов |
Данные эти относятся к железным дорогам, шеры которых котируются на английской бирже, и они совершенно определенно свидетельствуют о том, что английский капитал необходимо должен был проявлять с конца XIX — начала XX века тенденцию к отливу из страны. И на самом деле — анализ назначения новых капиталов в период времени, непосредственно предшествовавший мировой войне, не оставляет никаких сомнений в том, что именно такова была тенденция английского капитала. В течение 1911-1913 годов, например, новые капиталы распределялись, по данным «Economist», следующим образом:
Назначение капиталов |
1911 г. |
1912 г. |
1913 г. |
|||
Млн. ф. ст. |
%% |
Млн. ф. ст. |
%% |
Млн. ф. ст. |
%% |
|
Англия |
26 |
13 |
45 |
32 |
36 |
18 |
Британские колонии |
65 |
34 |
73 |
34 |
78 |
39 |
Другие страны |
101 |
53 |
93 |
44 |
84 |
43 |
Таким образом, ко второму десятилетию XX века Англия еще в большей степени, чем раньше, стала страной, вывозящей капиталы и развивающей промышленность в других странах (даже не преимущественно в пределах самой Британской империи). Другими словами, она превращалась из страны, строящей производство преимущественно внутри, в страну, базирующуюся на развитии промышленности за своими пределами, то есть превращалась из страны промышленного капитализма в страну капитализма финансового. В этих особенностях экономического быта Англии начала XX века и необходимо искать объяснения явлений ее политической жизни накануне мировой войны 1914-1918 годов.
2. Британский империализм. Относительный застой в самой Англии уже с конца XIX века заставляет английских государственных деятелей пересмотреть основы английской колониальной политики. Истощение ресурсов в метрополии превращает в чрезвычайно острый вопрос для английской промышленности проблему контроля над колониальными ресурсами. Британская империя создалась в период между концом XVIII и началом XX века в результате экономической, а не политической экспансии Англии. Развитие английской промышленности, в период безусловного господства ее (вплоть до семидесятых годов), зависело целиком и полностью от внешних рынков. Вступавшие на путь капитализма позднее Англии страны опирались при этом на свой внутренний рынок и лишь с укреплением этого последнего (обычно — при высоких таможенных пошлинах, ограждавших туземную промышленность от конкуренции) переходили к «завоеванию внешнего рынка». Уже в начале XIX века в Англии, напротив, чувствуется непосредственная зависимость хозяйственной конъюнктуры от положения на внешнем рынке: континентальная блокада Наполеона, например, в 1811 году вызывает жесточайший кризис. Таким образом, в отличие от всех остальных стран Англия все время ищет рынков. Но этими рынками вплоть до семидесятых годов были, главным образом, рынки европейских стран. Даже в начале XX века вывоз Англии направлялся преимущественно на эти рынки. Экспорт в колонии в 1904 году и позднее не превышал и половины экспорта Англии в самостоятельные государства, причем наиболее крупным потребителем английской промышленности была Германия. Колонии для Англии представляли собой преимущественно рынки сырья. Это положение сохранилось вплоть до мировой войны, как об этом свидетельствует следующая таблица:
Характер товаров |
В 1906 г. |
В 1910 г. |
||
Из колоний |
По другим странам |
Из колоний |
По другим странам |
|
Продукты питания |
58,5 |
179,6 |
71,9 |
185,8 |
Сырье |
63,5 |
147,9 |
79,5 |
181,6 |
Фабрикаты |
19,5 |
136,3 |
18,7 |
138,1 |
Прочие |
0,6 |
1,8 |
0,5 |
2,0 |
Даже в первое десятилетие ХХ века, таким образом, из колоний вывозилось на первом месте сырье, а из других стран – продукты питания. Этим и объясняется в течение всего ХIХ века особенность английской колониальной политики. Еще с момента отпадения североамериканских колоний, образовавших самостоятельные Соединенные Штаты, внимание английских государственных деятелей обращается не на те колонии, которые поглощают избыточное население метрополии (так называемые «белые» колонии), а на те участки земного шара, которые по своим климатическим и иным условиям представляют относительно плохую почву для заселения, но зато отличаются богатством естественных ресурсов (так называемые «цветные» колонии). Только по отношению к последним Англией ведется колониальная политика в смысле закрепления политического господства метрополии. «Белые» колонии остаются фактически независимыми странами, номинально являющимися «британскими владениями», но свободными от какого бы то ни было вмешательства в их дела со стороны метрополии. Британская империя на протяжении всего ХIХ века остается, поэтому, политическим организмом, лишенным единства управления и единого законодательства.
Английский парламент законодательствует только для метрополии и цветных колоний, и английский кабинет управляет только метрополией и цветными колониями. Зато по отношению к «цветным» колониям последовательно применялся порядок управления из метрополии, вызывая нередко в этих колониях восстания (Индия), и именно к овладению такими колониями направлена была мысль. О захвате все новых и новых колоний в тропических и субтропических странах, способных расширить ресурсы английской промышленности, свидетельствует вся история Англии в течение XIX века. Уже министерство Дизраэли энергично проводит политику колониальной экспансии. Его преемники продолжают эту политику с таким успехом, что в течение последних 17 лет XIX века поверхность Британской империи возрастает на треть (с 7 до 11 миллионов кв. миль) — за счет, главным образом, Африки (см. колонии, статистическое приложение, XXIV, 523/4). И эта политика продолжает усиливаться. «Говорят, наша империя и без того велика, и нам не нужны новые территории, — возражал лорд Розберри в 1883 году противникам колониального расширения, — но ведь мир ограничен пространством, и нужно иметь в виду потребности будущего: водружая наш флаг в новых странах, мы приобретаем права, которыми воспользуемся позднее... Нужно помнить, что наш долг, завещанный нам историей, заботиться о том, чтобы мир принял не чужую, а нашу окраску».
Эта особенность английской колониальной политики — укрепление мощи метрополии в «цветных» или, как их иначе называют, «коронных» колониях при полном отсутствии государственного единства между «белыми» — начала, однако, сходить на-нет с 80-х годов, когда в экономическом быту Англии стали чувствоваться последствия экономического соперничества Германии и Соединенных Штатов. Если в предшествующие периоды (особенно в середине XIX века) главными своими врагами Великобритания считала Россию и Францию (сначала угроза Индии, затем английскому влиянию в северной Африке), то постепенно к числу их прибавилась и Германия. Правда, вражда к Франции была сильнее вплоть до конца XIX века. После фашодского инцидента, когда полковник Маршан своей экспедицией к верховьям Нила едва не вызвал войну между Францией и Англией в сентябре 1898 года, отношения продолжали еще оставаться натянутыми. Но прежнее мирное сожительство между Англией и Германией, установившееся с 1890 года (после заключения соглашения о спорных границах в Африке) вскоре было нарушено, с одной стороны, попытками германского колониального расширения в Африке, а с другой — тягой Германии к Ближнему Востоку и ее успехами в этой области. И в результате Англия начала сближаться сначала с Францией, а затем и с союзницей последней, царской Россией, чтобы в Европе создать противовес растущей конкуренции со стороны Германии. «Каковы резонные требования Германии, и каково то «место на солнце», которого она добивается, — спрашивает в печати один из крупнейших консервативных публицистов Англии в 1911 году. — Немецкое недовольство есть недовольство спекулянта, который, строя не по средствам и заложив свои постройки, производил без учета требований рынка, не зная, куда сплавлять свои товары... и теперь боится дня расплаты, грозящего ему разорением». «Англия не вправе, — продолжает он, — даже если бы и хотела, предложить Канаду, австралийские колонии или Южную Африку на предмет удовлетворения германского недовольства. Франция не отдаст ни Индо-Китая, ни североафриканских колоний». При таких условиях «согласие» между колониальными империями против нового конкурента диктовалось самыми прямыми интересами и Англии, и Франции.
Но то же, что вызывало сближение между Великобританией и Францией, а затем и между Великобританией и Россией накануне мировой войны, — еще раньше поставило вопрос о консолидации самой Британской империи. С одной стороны, экономическое соперничество Германии, выливавшееся в форму соперничества политического, создавало потребность в усилении защитного аппарата всей империи. До начала XX века дело охраны империи лежало на метрополии. В 1902 году из 80 миллионов фунтов стерлингов военного бюджета Англии на долю самоуправляющихся колоний приходилось всего 2 миллиона. Постоянная армия Канады не превышала 100 человек, армия Австралии — 2000, а Новая Зеландия обладала армией в 300 человек. Флот точно так же был целиком английским: военным судостроением не занимались ни Канада, ни Австралия, ни Новая Зеландия. Поэтому возникал уже в конце 80-х годов вопрос об организации общеимперской военной силы, а это, в свою очередь, ставило вопрос о перестройке политической, о создании общеимперского парламента и министерства. Такую цель вписала в свою программу возникшая в 1884 году «Лига Имперской Федерации». С другой же стороны, экономическое соперничество Германии приводило к необходимости консолидации империи и в области экономических отношений. Торговые сношения, построенные на фритредерских принципах, не обеспечивали за метрополией никакого контроля над торговыми операциями и развитием промышленности во всей Британской империи. Поэтому к концу XIX века возникает мысль о таможенном союзе, проповедь которого берет на себя талантливый министр колоний, Джозеф Чемберлэн, в 1903 году оставивший этот пост специально ради кампании в пользу «тарифной реформы».
Методом укрепления империи явились имперские конференции, то есть совещания министра колоний с представителями колониальных министерств (преимущественно — колониальными премьерами). Первая конференция собралась в 1887 году по случаю бриллиантового юбилея королевы Виктории, и ее результаты были чрезвычайно ничтожными: вопрос о сплочении империи на ней не был даже поставлен. Лишь на второй конференции (1897 г.) Чемберлэн сделал первый доклад о таможенном союзе, но и вторая конференция не дала практических результатов, так как «доминионы», или самоуправляющиеся колонии, не проявили отзывчивости к самой мысли о создании имперского таможенного союза. Потребовалась бурская война и участие в ней добровольческих контингентов из самоуправляющихся колоний, чтобы собравшаяся немедленно после окончания этой войны третья конференция вынесла несколько пожеланий о более активном участии колоний в деле защиты империи.
Несмотря, однако, на задержки в практическом проведении в жизнь новых течений в деле имперского строительства, факт изменения основ британской колониальной политики к моменту заострения экономического соперничества между Англией и Германией уже давал себя чувствовать в английской политической жизни. Водораздел в политических группировках все более и более стал пролегать по линии отношения к вопросам имперского строительства (вопрос о таможенном союзе, вопрос о военном судостроении и усилении армии, вопрос о перестройке политической организации империи, вопрос об отношениях с Германией). В парламенте и вне его, во всей Британской империи наметились две основные группировки, две основные линии решения поставленных вопросов. Это наметилось особенно резко во время бурской войны, когда в самой Англии возникла сильная оппозиция «южноафриканской авантюре», возглавляемая радикалами и поддержанная рабочими. К 1906 году борьба тенденций развернулась вокруг вопроса о «тарифной реформе», поставленного чрезвычайно остро в порядок дня политической жизни Англии Чемберлэном с 1903 года.
3. Борьба тенденций в Британской империи. Весь период времени с момента заострения вопроса об имперском строительстве и по начало мировой войны рисуется периодом поражений сторонников укрепления империи. Если до конца XIX столетия впечатление все больше и больше складывалось в том смысле, что Англия начинает управляться преимущественно сторонниками империализма — с 80-х годов пребывание у власти либералов бывало крайне непродолжительным, а их парламентское большинство, складывавшееся к тому же из голосов и ирландских депутатов, все уменьшалось, — то с 1906 года наступает период длительных побед именно либеральной партии. Правда, только в 1906 году, то есть на первых после бурской войны выборах, либералы получили подавляющее большинство в 354 голоса, что давало либералам «чистое» большинство без голосов ирландцев и впервые появившейся в стенах Вестминстера Рабочей Партии. На выборах в январе 1910 года это большинство упало до 124, а на выборах в декабре 1910 года — последних имевших место до мировой войны — до 126 голосов. Однако, с 1906 и по 1918 годы либеральная партия неизменно пребывала у власти, поддерживаемая и ирландцами, и рабочими коммонерами. Эта картина значительно отличается от той, какая была характерна до конца бурской войны, когда на протяжении 26 лет на долю либералов пришлось всего девять лет пребывания у власти, а на долю унионистов — вдвое больший период времени. Но, несмотря на такой характер политической жизни Англии, накануне войны 1914-1918 годов, борьба тенденций внутри Британской империи, заострившаяся с окончанием англо-бурской войны, развертывалась неизменно в сторону положительного разрешения проблемы консолидации империи.
Вопрос о создании единой военной силы для империи разрешен был первоначально в 1909 году, когда между Австралией и Новой Зеландией, с одной стороны, и Англией, с другой, было заключено соглашение о постройке за счет этих колоний двух дредноутов, девяти контрминоносцев, одного крейсера, а для Канады построено было шесть контрминоносцев. Правда, Австралия специально оговорила, что предназначенный для нее дредноут должен находиться в австралийских водах, и что без специального голосования австралийского парламента данное судно не может принять участия ни в каких операциях метрополии. Правда, сэр Вильфрид Лорье, премьер Канады, еще резче подчеркнул суверенность самоуправляющихся колоний, заявив в 1911 году на имперской конференции, что безотносительно к характеру военных действий метрополии Канада сохраняет за собой право решать, будет ли она принимать участие в войнах метрополии или нет. В Индии в 1907 году вспыхнуло серьезное восстание, а с тех пор там усилились течения в сторону «экономической самостоятельности» и политического освобождения. Таким образом, в течение, всего довоенного периода преобладали до известной степени центробежные тенденции, стремление каждой отдельной колонии защитить себя от каких бы то ни было притязаний со стороны метрополии. Но вопрос о политической консолидации империи все-таки оказался сдвинутым с мертвой точки фактом создания вооруженных сил всей империи.
И это вполне понятно. Тот тип имперского строительства, который был свойствен Англии в пору ее мировой промышленной гегемонии, тип торгового влияния на колонии, отпадал с превращением Англии в страну, вывозящую капитал во все возрастающей доле. Финансовый контроль над экономикой и политикой оказывался недостаточным, так как при наличии крупного влияния со стороны финансового капитала иного происхождения этот контроль не всегда обеспечивал и политическое влияние Англии в делах колоний. Наиболее яркую иллюстрацию такого положения доставляли англо-канадские отношения. По данным Григга, британского торгового комиссара в Канаде, в 1910 году положение дела было достаточно грозным для английского капитала. В общей сумме вложенный в канадские предприятия американский капитал достигал к этому времени 226,8 миллионов долларов. Правда, Англия являлась все еще главным вкладчиком в канадские предприятия, имея на своем активе 605 453 852 доллара. Но наличность в Канаде 168 промышленных компаний чисто американского происхождения, наличность значительной доли американского капитала в лесном хозяйстве колонии и даже в земельных участках Альберты и Британской Колумбии, а главное возрастание заинтересованности американского капитала в канадском хозяйстве свидетельствовали о начавшейся конкуренции между финансовыми капиталами Англии и Соединенных Штатов. И не трудно было усмотреть именно в этой конкуренции источник некоторых «сепаратистских» устремлений, установившихся с XX веком в канадской политике. Прямым следствием возрастающей роли американского финансового капитала нужно было объяснить проект договора о взаимности, защищавшегося канадским кабинетом в 1911 году и построенного на признании необходимости снижения таможенных пошлин на американскую продукцию. Таким образом, одного только финансового контроля становилось уже столь же недостаточно, как и одного торгового контроля, сохранившегося, но уже быстро сходящего на нет под влиянием конкуренции Соединенных Штатов и Германии. Вопрос о политическом завершении торгово-финансового единства империи вытекал, иначе говоря, не только из необходимости имперской организации военной обороны, но и из потребности сохранения экономического единства.
На этой-то почве и развертывалась в Британской империи борьба тенденций. Мы видели уже, что в области военной защиты разрешение вопроса пролегло между двумя тенденциями: колонии начали принимать участие в образовании вооруженной силы империи, но при этом сохраняли за собою контроль за этими силами. Как и всякий компромисс, это решение вопроса оказалось неудовлетворительным и быстро привело, через усиление борьбы тенденций, к новому, более прямолинейному решению. В Канаде в 1911 году выборы дали большинство сторонникам единства империи во главе с сэром Робертом Борденом, который по образованию кабинета отверг проект Вильфрида Лорье относительно принципа взаимности и занял позиции, соответствовавшие позициям английских унионистов.
4. Усложняющие вопросы: Ирландия, суфражизм, земельный вопрос и рабочее движение. В самой Англии, однако, в одной только области, именно в области внешней политики, эта борьба тенденций приводила прямо к актам, свидетельствующим о доминировании в английской политической жизни проблемы укрепления политического единства Британской империи. Здесь сэром Эдвардом Греем, министром иностранных дел, продолжен был последовательно курс, взятый еще лордом Розберри. Несмотря на то, что в кабинете Асквита, продержавшемся у власти неизменно до августа 1914 года, находились люди, пытавшиеся организовать сближение между Англией и Германией (лорд Холден, военный министр, и Джон Бернс, министр местного управления), несмотря на то, что либеральная печать вела кампанию за кампанией против и «тарифной реформы», и проектов всеобщей воинской повинности, и создания общеимперского парламента (выдвинутого новозеландским премьером Уордом на имперской конференции 1911 года) — внешняя политика Англии продолжала вестись в направлении к созданию защитных союзов и соглашений против Германии. Уже 4 августа 1914 года выяснилось, что Греем были взяты определенные обязательства относительно участия Англии в войне между Францией и Германией. Связь между Россией и Англией точно так же была гораздо серьезнее, благодаря работе Грея, чем это можно было предполагать и чем это предполагалось населением Англии до мировой империалистической войны. Но еще во время агадирского инцидента — когда империалистические круги Германии решили было использовать «миролюбие» Англии для нажима на Францию и активной политики в северной Африке — враждебность внешней политики Англии всяким попыткам германской экспансии выявилась в совершенно ясной форме. Такой ясности, однако, не было ни в чем ином. И это находило свое объяснение в ряде жгучих вопросов, волновавших политическую жизнь метрополии. Такими вопросами были — ирландский, женский, земельный и рабочий.
Ирландский вопрос, еще с восьмидесятых годов являвшийся одним из решающих вопросов для обеих правящих партий — тори и либералов — по существу накануне мировой войны перестал уже быть ирландским. Он стал вопросом о характере имперского строительства. Как раз с проблемой создания политического единства Британской империи, требования населения Ирландии о предоставлении ему права самоуправления (гомруля) поставили перед политическими партиями метрополии дилемму: имперский централизм или федерализм. Опиравшиеся на «протестантский гарнизон» северо-западных провинций Ирландии унионисты, допуская самоуправление в уже пользовавшихся этим самоуправлением «доминионах», вместе с тем не намеревались усложнять дело имперского строительства гомрулем для Ирландии. Опыт, говоривший о том, что наибольшие препятствия создаются на пути имперского строительства именно привычкой к отсутствию контроля со стороны метрополии (пример Канады и Австралии, отчасти Южной Африки), заставлял их высказываться против ирландского гомруля. Либералы же, сначала (во время Гладстона) принявшие с некоторой неохотой мысль об ирландском самоуправлении в обмен за голоса ирландских депутатов, с 1906 года окончательно перешли к идее федерации, как основы государственного единства империи. Пропаганда «деволюции», то есть перестройки даже метрополии на началах самоуправления отдельных ее частей (Шотландия, Ирландия, Англия, Уэльс), заняла видное место в деятельности либералов. Но так как голоса ирландцев по-прежнему продолжали — в особенности после выборов в январе и в декабре 1910 года — играть роль решающего фактора в палате общин, то общеимперский характер этого вопроса отступал на задний план. В период 1912-1914 годов этот вопрос, породивший ожесточеннейшую борьбу (вплоть до вооружения и подготовки восстаний как «оранжистами», сторонниками унии, так и националистами и шин-фейнерами, то есть сторонниками гомруля и полной независимости Ирландии), становится вопросом о насилии над «меньшинством», об «исторической справедливости», об «историческом долге Англии» и т. д. Все годы, непосредственно предшествовавшие мировой войне, были годами упорной борьбы унионистов с проектом гомруля, внесенным кабинетом Асквита на рассмотрение палаты общин, трижды ею принятым и трижды же отвергнутым палатой лордов. В самый канун войны в третий раз отвергнутый проект должен был уже стать законом на основании акта о праве палаты лордов на вето, но по взаимному согласию между партиями проведение его в жизнь было отложено до окончания войны.
Второй вопрос, усложнявший картину борьбы тенденций, это — женский вопрос. С начала XX века в Англии зарождается и крепнет стремление женщин средних классов к равноправию. Разительная разница в образовании, подчеркиваемая частичными исключениями, в политических правах, в семейном положении полов при всё усиливающемся вовлечении женщин в капиталистическое производство — ставила перед женщинами ряд вопросов перестройки бытового уклада. В связи с этим здесь возник ряд женских обществ, ставивших своей задачей как политическое, так и экономическое равноправие женщин. Наибольшей известностью пользовался Женский Общественно-Политический Союз, основанный госпожой Панкхерст. К 1911 году вопрос о женском политическом равноправии был уже поставлен в порядок дня английского парламента. Короткий законопроект, предоставляющий каждой женщине, которая является квартиронанимателем, избирательные права (так называемый «примирительный законопроект»), 5 мая 1911 года был принят палатой общин во втором чтении. Но в виду остроты других очередных проблем английской политической жизни и заострения борьбы вокруг вопроса об ирландском гомруле, продвижение вопроса об избирательных правах женщин задерживалось. В силу этого в политическую жизнь внесен был новый усложняющий момент в виде террористических выступлений деятельниц Женского Социально-Политического Союза. Попытки покушений на министров (суфражистки бросали в них топором, избивали, срывали их митинги и т. п.) завершили собой кампанию битья стекол в магазинах и других выступлений, имевших целью обратить общественное внимание на женское бесправие (см. Женский вопрос, пр. 6/17).
Вносило усложнение в политическую жизнь Англии накануне мировой войны и то обстоятельство, что после победы либералов над палатой лордов по вопросу о праве вето борьба между мелкой буржуазией, представленной либералами, и земельными собственниками, составляющими значительную часть реакционного большинства палаты лордов, перенесена была в экономику. Земельная монополия представляла собой экономическую базу мощи землевладельческой части палаты лордов, и завершение победы над этой палатой либералы основательно видели в изменении всей системы земельных отношений, в уничтожении монополии земельной собственности. Дело, начатое еще консерваторами в интересах укрепления мелкой реакционной поземельной собственности, либералы перестроили уже в 1907 году на началах муниципальной собственности, сдающейся в аренду мелким хозяевам (см. XXI, 106/112; на основании закона 1907 года до 1914 года было образовано всего 8 300 собственнических и 130 526 арендных хозяйств парцеллярного типа). Ллойд Джордж, после успехов своего «революционного» бюджета (прогрессивно-подоходное обложение и обложение незаработанных доходов) и борьбы с вето лордов, предпринял кампанию против земельной монополии. За два месяца до войны вышло два доклада специальной комиссии, назначенной либеральной партией для обследования земельного вопроса, а еще ранее этого по всей стране проведен был Ллойд Джорджем «крестовый поход» против крупной земельной собственности.
Наконец, самое крупное значение в смысле усложнения английской политической жизни имело рабочее движение.
Уже с 1900 года в палате общин появляются два рабочих коммонера, которые занимают независимую позицию и, вопреки установившейся с 1871 года традиции, не входят в радикальное крыло либеральной партии. В 1906 году выборы дают уже 29 рабочих депутатов, образовывающих свою рабочую фракцию. К 1910 году 12 депутатов углекопов, после выборов в 1906 году вошедших в состав либеральной партии, переходят к фракции рабочей. С этого момента влияние английских рабочих на парламент начинает, как будто, крепнуть. Особенно сильно проявляется оно во время обсуждения в парламенте закона о стачках (1906 г.), которым палата общин отменяет судебный вердикт по делу о стачке в Таффской долине. Либеральный кабинет в тот момент подготовил законопроект, который не столько снимал с профессиональных союзов материальную ответственность за причиненный предпринимателям во время стачек ущерб, сколько регулировал эту ответственность. Профессиональные же союзы требовали полной и безоговорочной отмены вердикта суда. Во время выборов каждый кандидат должен был, если рассчитывал на голоса рабочих, дать обещание, что будет поддерживать отмену вердикта. И когда правительственный законопроект был внесен на рассмотрение палаты общин, оказалось, что большинство палаты поддерживает поправки рабочей партии. Это было симптомом возросшего значительно политического удельного веса рабочего класса Англии, причем факт появления в стенах парламента самостоятельной рабочей фракции, принявшей затем имя «Рабочей Партии», был лишь слабым выражением тех глубоких изменений, какие произошли в английском рабочем классе накануне войны.
В основе этих изменений лежало как раз именно то, что и порождало попытки перестройки всей британской империи — именно изменение в хозяйственном положении Англии на мировом рынке. В течение длительного периода времени, — фактически с крушения чартизма в 1848 году — английский рабочий класс совершенно мирился с капиталистическим способом производства и со своим положением в капиталистическом обществе в силу быстрого роста материальной культуры рабочих в обстановке хозяйственной монополии Англии. С конца XIX века этот рост приостанавливается, а с начала XX века рабочий класс переживает реальное ухудшение своего положения. К 1910 году реальная заработная плата в Англии уже определенно падает: при падении номинальной заработной платы на 0,3%, с 1900 по 1910 годы стоимость существования поднялась на 9,9%. Это порождает в 1911-1914 годах резкий подъем стачечной волны и стремление рабочей массы действовать помимо сложившихся исторически правящих партий на аппарат государственной власти. Первоначально вызывая со стороны либерального кабинета Асквита попытки подавления (посылка солдат в Фетерстон, где произошли во время стачки столкновения между войсками и бастующими в 1907 году), нарастающее рабочее движение скоро ставит в порядок дня политической жизни Великобритании вопрос о социальных реформах. В 1912 году обе партии — и консервативная, и либеральная — соперничают друг с другом в области именно социального законодательства, хотя такие идеологи консерваторов, как лорд Роберт Сесиль, высказываются против либеральных законопроектов, выдвигая теорию государственной безответственности за материальное благополучие населения. Кабинетом Асквита проводится в 1912 году закон о социальном страховании, далеко оставляющий позади более старый закон германский (о страховании на случай болезни и инвалидности). Даже проблема «тарифной реформы» в политической литературе начинает окрашиваться в тона, отвечающие удельному значению рабочего движения. В двух сериях памфлетов, появившихся в период ожесточенной политической борьбы 1909-1910 годов, необходимость тарифной реформы и нежелательность ее защищались аргументами, способными привлечь на сторону противников или защитников именно рабочую массу. Речь в этот период идет уже не об имперских нуждах и интересах, а о влиянии тарифной реформы на рабочий бюджет.
Такие явления английской политической жизни значительно усложняли, как мы уже говорили, общую картину политической и общественной жизни Великобритании, вносили в нее новые, дополнительные черты, иногда совершенно затушевывавшие вопросы общеимперского строительства. Тем более это было так, что внутри страны намечалась борьба общественных сил в направлении, не благоприятствовавшем четкой и ясной постановке вопросов последнего порядка.
5. Классовые отношения в Англии накануне войны. Выборы 1906 года дали либералам абсолютное большинство в палате общин. Вместе с тем они впервые выдвинули в качестве самостоятельной силы в английской политике и Рабочую Партию. Как мы видели, оба эти факта были тесно связаны с положением английской промышленности на мировом рынке. Оба эти же факта свидетельствовали и о складывающихся в Англии классовых отношениях.
Либералы, победившие на выборах 1906 года и затем проведшие более или менее удовлетворительно выборы в январе и декабре 1910 года, представляли собой к началу XX века совершенно иной общественный лагерь, чем та партия, которая носила это имя до восьмидесятых годов XIX столетия. Английский либерализм эпохи Кобдена представлял собой течение мысли, свойственное промышленному капиталу. Промышленная буржуазия создала эту партию для борьбы за индивидуализм, пользовалась ею для борьбы с фабричным законодательством, ставила перед ней задачу проведения в жизнь свободной торговли. Либеральная партия к XX веку утеряла уже значительную часть поддержки со стороны промышленной буржуазии. Вся тяжелая индустрия целиком и полностью стала на позиции «тарифной реформы» и империализма. Крупный центр тяжелой индустрии, Бирмингам, дал Джозефа Чемберлэна, личная история которого символизировала собой отход тяжелой индустрии от либерализма (Чемберлэн был радикалом и стал унионистом). Либералы продолжали пользоваться поддержкой только части промышленной буржуазии, чьи интересы по-прежнему требовали свободы торговли, поддержкой легкой индустрии. Вместе с тем, с изменением положения Англии на мировом рынке и с усилением в ее экономической активности роли финансового капитала — главную политическую силу стал представлять собой именно этот последний, целиком и полностью занявший позиции британского унионизма. К концу XIX века гладстоновская партия настолько уже утеряла опору в капиталистических кругах, что могла удерживаться у власти только голосами ирландцев.
Бурская война — заострив империалистические устремления унионистов и столкнув их с интересами потребителя идеей таможенного союза и протекционизма — заставила массы населения, обладавшие избирательными правами, снова поддержать либералов. Выборы 1906 года вернули либералов к власти независимо от ирландских голосов. Но вместе с тем, эти выборы указали либералам, что главная поддержка партии находится в мелкобуржуазных, страдающих от развития мощи финансового капитала, кругах населения и отчасти в рабочей массе, уровень классового сознания которой еще недостаточно высок для борьбы за власть. Вот почему либеральная партия, с таким изменением социального остова ее избирательской массы, повернула далеко в сторону от идей либерализма середины XIX века и перешла к платформе социального реформаторства. Идеологи английского либерализма попытались дать принципиальное обоснование этому новому перевоплощению либерализма (Герберт Самюэль, Вальтер Ренсимэн, Ллойд Джордж) в теории коллективной, государственной ответственности за индивидуальное благополучие. И практически весь довоенный период отмечен законодательством, которое носит определенно демократичный характер: 8-мичасовый рабочий день в копях (1912 г.), страхование от безработицы, болезни и инвалидности (1911 г.), женское избирательное право в муниципалитетах, государственные пенсии старикам, принудительное отчуждение земель для мелкой муниципальной аренды (1907 г.) и т. д.
Но уже выборы 1910 года показали, что основной классовый водораздел пролегает не в направлении «тарифной реформы» против «социальной реформы», что либералы, по существу, играют роль промежуточного буфера между двумя основными классами английской общественности. Консерваторы-унионисты сплотили вокруг себя весь финансовый и промышленный мир Англии, за вычетом части легкой индустрии (с 1910 года даже текстильные округа Англии перестали быть безраздельно либеральными). Либералы опирались на неопределенную массу избирателей, еще не нашедшую своей классовой партии и лишь прощупывавшую эту партию в Рабочей Партии. И как ни ничтожны были количественно силы последней, именно она играла роль того лагеря, какой в политической жизни противопоставляется империалистическому. Либералам не оставалось ничего иного, как использовать для укрепления своего влияния в тех же массах, на которые опирается и Рабочая Партия, именно программы практических мероприятий этой последней. Но и такая тактика либералов не меняла картины. Рабочее движение в стране не утихало. По числу стачек и участвующих в них 1913 год был рекордным, а первая половина 1914 года — до начала войны — давала повод ожидать не менее крупных итогов и для этого года. В рабочем классе эти стачки порождали необычайный подъем и укрепляли чувство солидарности в классовой борьбе. Во время, например, всеобщей дублинской стачки, руководившейся Дж. Ларкиным, конгресс тред-юнионов поддерживал стачечников подвозом продовольствия, которое было им заказано у Английского Общества Оптовых Закупок (объединение потребительских рабочих кооперативов в Манчестере). В той же Ирландии образовалось два вооруженных лагеря, причем рабочим и там, в этой борьбе унионистов, во главе с Карсоном, с националистами и шин-фейнерами, принадлежала немалая роль: рабочие создали и вооружили «гражданскую армию», во главе которой стояли в частности и вожди стачки (Джемс Коннолли и др.), и которая в 1915 году восстала против Англии. Женское движение продолжало разрушать традиционное уважение к законности и парламентаризму. А работа унионистов среди армии и отказы офицерского состава подчиняться распоряжениям правительства содействовали еще больше ослаблению авторитета власти.
Таким образом, классовые отношения в Англии в самый канун мировой империалистической войны складывались определенно, как отношения между двумя основными классами общества, консервативным классом собственников и революционным, несмотря на недостаточный еще уровень классового сознания, классом рабочим. Естественно, что это и должно было необходимо найти отражение в позициях либералов, — ни к одному из этих классов не принадлежавших и опиравшихся на промежуточные мелкобуржуазные слои населения, — расхождением практики и принципов.
Несмотря на то, что пацифизм и сокращение вооружений фигурировали в программе либералов, рост вооружений шел непрерывно в течение всего периода пребывания либералов у власти. Несмотря на то, что формальная демократия являлась одним из самых важных пунктов в либеральной программе — и даже была основным аргументом в борьбе либералов с палатой лордов — именно либералы первыми внесли в практику английского парламентаризма приемы управления, сводившие на-нет роль представительного собрания. Так, окончательное решение вопроса о гомруле и вопроса о вето лордов дано было не столько вотумом палаты общин, сколько сговором между лидерами либеральной и консервативной партии. Так, отвергнув идею общеимперского парламента и кабинета, либералы одновременно проводили в жизнь политику, требовавшую расширения компетенции английского государства в вопросах имперского строительства и потому проводившую еще более глубокую борозду между прежней полной ответственностью кабинета перед парламентом и установившейся накануне войны свободой действий в ряде общеимперских актов.
6. Война и политический строй Англии. Особенно все эти тенденции сказались в политическом быту Англии немедленно после того, как 4 августа 1914 года сэр Эдвард Грей внес в палату общин свое предложение о выступлении Англии против Германии, и палата вотировала объявление войны. Самое участие Англии в войне, — вытекавшее с логической неизбежностью из общеимперской политики страны, в свою очередь явившейся результатом положения Англии на мировом рынке, — было формально предусмотрено рядом соглашений, о которых английский парламент вовсе не был осведомлен. «Сэр Эдвард Грей, — говорилось совершенно основательно в циркулярном письме исполнительного комитета Рабочей Партии к входящим в партию организациям от 7 августа 1914 года, — как это совершенно доказано фактами, сообщенными им самим палате общин, обязал страну, без ведома нашего народа, поддержать Францию в случае возникновения какой бы то ни было войны и дал гарантии поддержки ранее, чем палата общин имела какую-либо возможность обсудить этот вопрос». Именно в силу такой фактической независимости внешней политики Англии от народного представительства немедленно после начала войны здесь образовывается «Союз Демократического Контроля», ставящий себе целью борьбу за уничтожение «тайной дипломатии», что и нашло выражение в следующих двух положениях программы Союза: 1. Никакая часть территории не может быть передана от одного правительства к другому без согласия, выраженного плебисцитом или иным способом, самого населения данной территории. 2. Никакой договор, соглашение или обязательство не могут быть заключены от имени Великобритании без санкции парламента. Должен быть создан соответствующий аппарат демократического контроля над внешней политикой. Основоположниками этой организации были в равной мере и рабочие, и либералы. Так, секретарем Союза стал с самого начала Э. Д. Морел, скончавшийся в ноябре 1924 года, а в числе членов исполнительного органа его были Рамзей Макдональд, Артур Понсонби, Чарльз Тревелльян, Норман Энджель, Джон Гобсон и др. Другими словами, Союз Демократического Контроля сразу же привлек, в подлинном смысле этого слова, цвет мелкобуржуазной интеллигенции Англии — и это было результатом определенно недемократического характера английской внешней политики, вскрытого первыми проявлениями войны в английской политической жизни.
Но отсутствие подлинного подчинения кабинета парламенту представляло собой явление, которое было лишь вскрыто войной, а существовало в английском политическом быту давно, прикрываясь различными формами и традициями (например, «традицией непрерывности внешней политики», то есть неизменности ее при всех кабинетах). Равным образом, существовало в английском быту и ранее усиление роли «постоянных чиновников» различных министерств — до такой степени, что некоторые авторы (например, Веббы) считали такую роль чиновников даже положительным явлением, усматривая в ней укрепление влияний, «независящих от классовых интересов». Война же произвела в политическом строе Англии несравненно более радикальный переворот. Речь идет о фактическом уничтожении всякого значения парламента на время войны.
Кабинет Асквита еще продолжал некоторое время довоенную политику правительства партий. Но уже с мая 1915 года партийный кабинет Асквита был сменен коалиционным кабинетом национальной обороны, совершенно порвавшим с традицией правительства партий. В этот кабинет, под руководством по-прежнему Асквита, вошли и либералы, и консерваторы (в том числе вождь олстерских «бунтарей», Карсон), и рабочие, причем Гендерсон занял пост министра народного просвещения, а Робертс и Брейс поделили между собой портфели товарищей министра финансов и внутренних дел. Смысл перестройки кабинета заключался в укреплении его авторитета и освобождении его от парламентского контроля. Все дела решались после перестройки фактически без обсуждения в парламенте. Да и могло ли быть иначе, раз кабинет превращался в своего рода представительное собрание всех партий, вместо того, чтобы быть аппаратом партийного господства?
Менее, чем через полтора года к этой перестройке прибавилось еще образование так называемого Военного кабинета из пяти представителей министерства, во главе с Ллойд Джорджем, ставшим тогда уже премьер-министром. Этот Военный кабинет представлял собой совершенно определенно исполнительный орган при представительном собрании — собственно кабинете. Но и юридически отрыв кабинета от парламента был оформлен в ряде законодательных актов. Свободу действий правительства не могли умалить после издания «Актов о защите державы» не только партийные соображения, программы или обязательства, но и конституционные гарантии. По этим актам «король в Совете», то есть, на деле, кабинет министров получил ничем неограниченное право в области организации обороны и забот об общественной безопасности, что сводилось, в частности, к предоставлению министру внутренних дел неограниченного права ареста и высылки в концентрационные лагери «любого, живущего в пределах королевства, лица».
Подобная политическая революция привела, разумеется, и к созданию нового аппарата в государстве. В частности, прежний характер кабинета, как совещания премьера с товарищами по министерству, не имеющего формального значения, изменился, и кабинет превратился в формально заседающий и ведущий протоколы государственный орган. Был создан и специальный «секретариат кабинета», на который возлагались обязанности по координированию работ отдельных министерств, по обслуживанию конференций между премьерами различных государств и т. п. Окончательно этот аппарат сложился уже по восстановлении мира, в ноябре 1919 года, но ведет он свое происхождение еще с начала 1917 года.
Во время войны был сделан шаг и к тому, чтобы превратить английский кабинет в аппарат управления всей империей. Прежде всего, колонии приняли самое горячее участие в военных операциях Англии. Канадские войска сражались у Ипра и в других пунктах французского фронта; австралийские войска принимали участие в галлиполлийских, месопотамских и иных операциях. К концу 1916 года Австралия дала войне не менее 500 тысяч солдат и Канада — почти полмиллиона. Новая Зеландия ввела в июле 1916 года всеобщую воинскую повинность. Даже буры, во главе с генералом Сметсом, героем бурской войны, и индусы приняли активное участие в войне. Таким образом, военное единство Британской империи получило значительный размах и окрепло в результате войны. Но участие в войне поставило перед колониями вопрос и об участии в направлении внешней политики. «Империя, — говорил в декабре 1915 года сэр Роберт Борден, премьер-министр Канады, — значительно выросла в наших глазах по сравнению с тем, что она собой представляла год тому назад. После того, как мощные армии доминионов и коронных колоний выстроились в боевую линию, началась новая и удивительная эпоха для империи. Чреватые значением события открывают собой новый порядок вещей, и мы уже можем сказать, что внешняя имперская политика не является более делом одной Великобритании; вопросы войны и мира не могут и не будут решаться в империи ею одной». В таком же духе высказывались и Андрю Фишер, бывший премьер Австралии, и Вилльям Юз, тогда занимавший этот пост. Но дело не ограничилось только декларациями колониальных премьеров. В 1916 году на заседании кабинета, на котором намечались и ближайшая политика империи и условия участия доминионов в мирных переговорах, принимали уже участие премьеры Канады и Австралии, Борден и Юз, в качестве полноправных членов кабинета. Таким образом, война сильно сблизила отдельные части империи с метрополией и фактически поставила вопрос о перестройке государственного аппарата всей империи.
К этому следует еще прибавить и сдвиг в вопросе о протекционизме. Во время войны, в интересах ограждения английского производства, введен был ряд таможенных тарифов, так называемые тарифы Мак Кенны. Брешь в фритредерских позициях либералов была, таким образом, пробита.
Мировая империалистическая война, однако, сблизив колонии с метрополией и вызвав ряд значительных перемен в общем строе политической жизни страны, подрывала одновременно экономический базис, на котором строится единство Британской империи. Она привела к экономическому истощению Англии (см. т. XLVI, Финансирование войны и т. XLVII, Денежный кризис эпохи войны) — и чрезвычайно ослабила мощь английского финансового капитала.
7. Период капиталистической спекуляции. Война с ее повышенным спросом на продукты определенных ответвлений народного хозяйства и созданием искусственной монополии на ряд предметов массового потребления необходимо содействовала развитию капиталистической спекуляции. Рост цен, инфляция, финансовые операции в связи с займами, законодательное и административное воздействие на заработную плату, в смысле задержки ее роста — все это имело место в Англии в годы войны и все это порождало накопление огромных состояний. Частично, когда источник состояния заключался в «сверхприбылях» военных предприятий или предприятий иного характера, этот рост поддавался немедленно учету и даже в условиях острой финансовой нужды государства экспроприировался государством в виде налога на сверхприбыль, доходившего до 80% последней. Но общая картина выяснилась только по окончании войны, когда налоговая политика государства дала возможность установить нарастание богатства для всего населения, облагаемого подоходным налогом. Особой комиссии палаты общин по вопросу о росте богатств во время войны в 1920 году были доставлены следующие сведения (см. ст. 409/10).
Таким образом, за время войны состояния, учитываемые при подоходном обложении, выросли до 13 миллиардов фунтов стерлингов в год. И надо принять во внимание, что во время войны дивиденды отдельных фирм росли чрезвычайно быстро.
Борьба с этой спекуляцией велась государством в Англии в различных направлениях.
С одной стороны, с первых же моментов войны был принят ряд мер по контролю над рынком некоторых продуктов массового потребления (сахар, затем пшеница и т. д.). К 1919 году фактически весь продуктовый и сырьевой рынок находился уже под правительственным контролем, причем к концу войны была введена и карточная система распределения наиболее важных продуктов. С другой стороны, за время войны введено было обложение сверхприбылей, давшее за период с 1916 по 1920 годы свыше 900 миллионов фунтов стерлингов дохода казначейству, несмотря на то, что фирмы широко практиковали «разжижение» своего основного капитала, выдавая акционерам дополнительные акции без взноса какой бы то ни было платы за них, и скрывали сверхприбыли под видом повышенных отчислений на амортизацию, в резервный фонд и т. д. Все меры этого порядка, вошедшие в историю под именем «военного социализма», однако, не помешали образованию колоссальных капиталов в руках у немногих фирм (см. в XLVI т. Рабочее движение во время войны).
Другой чертой этого периода спекуляции было укрепление концентрации капитала. Из 43 акционерных банков в Англии 1913 года к концу войны осталось всего только 20. При этом именно в военный период все банковское дело оказалось в руках у «большой пятерки», пяти финансистов, располагающих 83% всего английского банковского капитала. Этот процесс амальгамации и концентрации развернулся и в промышленности. Так, известная, мыловаренная фирма «Левер и братья», располагавшая акциями 40 компаний в 1913 году на сумму в 11,7 миллионов фунтов стерлингов, к 1921 году была уже владельцем 158 компаний с капиталом в 46,7 миллионов фунтов стерлингов.
Наконец, для характеристики этого периода капиталистической спекуляции необходимо привести еще и тот факт, что образовавшийся в данный период новый капитал шел не на создание новых предприятий, а на усиление финансовой мощи старых по преимуществу. Число новых предприятий и компаний за время войны значительно сократилось, как сократилась, и сумма вложенных в них капиталов:
Годы |
Число компаний |
Номинальный капитал, млн. ф. ст. |
1913 |
7425 |
157,2 |
1914 |
6214 |
113,2 |
1915 |
4062 |
53,3 |
1916 |
3393 |
50,4 |
1917 |
3963 |
67,8 |
1918 |
3504 |
127,9 |
Таким образом, военный период в истории Англии был отмечен, во-первых, концентрацией капитала, а во-вторых, значительным укреплением финансового капитала при общем хозяйственном и финансовом истощении страны. Это и предопределило собой политическую жизнь в последовавшие вслед за окончанием войны годы.
8. Крах либерализма. Организатором военной Англии с 1916 года был Ллойд Джордж, в довоенный период являвшийся пугалом для всех прекраснодушных дам из «Лиги подснежника» (женская консервативная ассоциация). Он был вождем либералов и радикалов в их борьбе с лордами и с крупным финансовым капиталом. Он явился вдохновителем и проводником социального законодательства накануне войны. Но война изменила ориентацию мелкой буржуазии, фактическим лидером которой был Ллойд Джордж. Склонявшаяся к союзу с рабочими, в свою очередь еще недостаточно освоившимися с мыслью о самостоятельной борьбе за власть, либеральная партия в момент войны раскололась. Часть ее, проникнутая настроениями либерализма середины XIX века, вышла из партии, не прияв войны и уйдя в оппозицию (Союз демократического контроля поглотил значительную часть этих сецессионистов). Часть продолжала оставаться в партии, но, не разделяя все усиливавшегося империализма Ллойд Джорджа, сошла на время с исторической сцены вместе со своим вождем Асквитом. На переднем плане во время войны продолжали оставаться только национальные либералы, как их впоследствии стали называть, быстро усваивавшие и империализм, и общую линию политики унионистов.
Эти расколы военного времени были преддверием к расколам послевоенного периода. До 1922 года Ллойд Джордж продолжал оставаться у власти, проводя уже политику не довоенного либерализма, а унионистов, с которыми он и составил свой кабинет после выборов 1918 года, оставивших у власти коалиционный кабинет, но без участия представителей Рабочей Партии (об эволюции последней к этому времени см. т. XLVI, Рабочее движение во время войны). Данный кабинет оказался всецело во власти финансовых группировок Англии. Когда один единственный раз кабинет министров, под влиянием Ллойд Джорджа, попытался занять позиции, расходившиеся с позициями банковского капитала, «Financial Times» (26, IX, 1921) напомнил кабинету об этой его зависимости: «Разве он и его коллеги не представляют себе ясно, что «полдюжины человек», руководящие пятью крупными банками, могут свергнуть всю правительственную постройку финансов, отказавшись возобновить векселя казначейства?» И вместо политики социальных реформ, вместо политики свободной торговли — коалиционный кабинет постепенно усвоил политику финансового капитала, подготовлявшего тот процесс накопления, какой в последующие годы перекладывал все бремя восстановления английской экономики на плечи рабочих и порождал небывалое в истории страны заострение классовых противоречий. Именно этот коалиционный кабинет провел 19 августа 1921 года закон об охране промышленности, служивший первой послевоенной ступенькой к последовательному протекционизму и завершавший «тарифы Мак Кенны». Именно этот кабинет отвергал все мероприятия, предлагавшиеся рабочими (в частности Ллойд Джордж решительно выступил против проекта национализации копей, выдвинутого горнорабочими в 1919 году и подержанного всей Рабочей Партией). Именно этот кабинет провел отказ от контроля над железными дорогами и копями, установленный во время войны, но связывавший руки капиталистам. Именно этот кабинет вел политику ослабления со стороны рабочих организаций, всячески втягивая их в органы по классовому сотрудничеству (комиссии Уитли по примирительному разбирательству и т. п.). Словом, от либерализма новой формации, либерализма 1906-1914 годов не остается и следа. Вместе с тем, кабинет Ллойд Джорджа ведет политику сначала интервенции, затем блокады Советской России, тем самым закрывая английским товарам доступ на огромный и емкий русский рынок. Вместе с тем, он проводит последовательно в жизнь постановления мирной конференции в Версали, превратившей главного из европейских потребителей английской промышленности, Германию, в банкрота.
В результате, отколы от либеральной партии продолжаются постоянно и неизменно. Недовольная союзом с протекционистами мелкая буржуазия начинает искать защиты своих потребительских интересов то у старой гвардии либерализма (независимые либералы во главе с Асквитом), то у Рабочей Партии, в которую вливается значительная часть бывших либералов еще в 1918 году. Ллойд Джордж остается в ничтожном меньшинстве даже в коалиционном кабинете. На выборах 1922 года за него и его сторонников подано было уже только 1 678 088 голосов, по сравнению с 5 383 896 голосами консерваторов, 4 236 733 голосами Рабочей Партии и 2 507 204 голосами независимых либералов (последователей Асквита).
9. Безработица и ее причины. Оселком испытания нового политического строя, установившегося после войны, оказывается безработица, нависающая черной тучей над всей английской жизнью с 1921 года.
Первым экономическим отображением окончания войны явился лихорадочный подъем промышленности. Несколько лет отсутствия надлежащего снабжения мирового рынка мирной промышленностью, несколько лет повышенного голода на предметы широкого потребления и восстановление изношенных орудий производства создают картину повышенной активности всех предприятий немедленно после окончания войны. Но эта ложная конъюнктура подъема очень быстро сменяется чрезвычайно тяжелым и затяжным кризисом. Уже в 1920 году чувствуются некоторые признаки наступающего перепроизводства. К 1921 году емкость рынка быстро и катастрофически сжимается. И в Англии наступает длительная полоса самой тяжелой безработицы, которая когда-либо переживалась рабочим классом страны. На протяжении всего военного периода число безработных членов тред-юнионов колебалось от 1,1% (в 1915 году) до 0,4% (в 1916 г.). На протяжении всего XX века средняя безработицы установилась в 4,4%. Между тем, в 1921 году пропорция безработных среди членов профессиональных союзов сразу поднялась до 15,3%, а в 1922 году — до 15,4%. Правда, в 1923 году эта пропорция понизилась до 11,3%, а в 1924 году — до 8,1 % (см. XL, 40, приложение, табл. 52-53), но в 1925 году вновь повышается до 10,5%. При этом следует иметь в виду, что данные о безработице берутся преимущественно из записей в «вакантных книгах» тред-юнионов, а длительно безработный в большинстве случаев выходит из союзов (за это время число организованных в союзы сократилось с 8 миллионов с лишним в 1920 году до 4 с половиной миллионов в 1923 году); поэтому эта пропорция не дает правильного представления о степени интенсивности безработицы, преуменьшая ее значительно. Как бы там ни было, в течение всего периода с 1921 года в Англии установилась длительная и значительная безработица, бедствия которой не исчерпываются только фактическим числом потерявших работу, а концентрическими кругами отдаются по всей промышленности. В отдельных отраслях народного хозяйства эта безработица сказывается сокращением работ без актуального расчета рабочих (в текстильной промышленности в 1924 году, помимо 15% безработных, 29% работало всего по 19 часов в неделю, получая заработки сдельно). В других она сказывается падением заработной платы.
Боули (в сборнике «These eventful Years», The Encyclopaedia Britannica Comp., v. I, ch. 25) дает следующую сводку движения денежной заработной платы для некоторых профессий и средней для всех видов труда к середине каждого года от 1915 по 1923 годы, по сравнению с серединой 1914 года, и изменение стоимости жизни (питание, одежда, квартирная плата, отопление и разное) по официальным данным за тот же период (см. ниже).
Принимая во внимание спорность и приуменьшенность официальной оценки вздорожания жизни (см. LX, приложение, табл. 47), нельзя не признать, что положение английского рабочего значительно ухудшилось.
О том же процессе пауперизации рабочих говорят и данные о деятельности попечительств о бедных, к помощи которых прибегают, хотя и чрезвычайно неохотно, поставленные в тяжелое положение рабочие. В 1920 году число пользующихся помощью этих попечительств составляло в день (в январе) в среднем только в Англии (с Уэльсом) 574 383, в 1921 году — 659 583, а в 1922 году — уже 1 486 494 и в 1923 году — 1 530 362.
Словом, с 1921 года картина складывалась самым определенным образом, как картина затяжной тяжелой депрессии. И причины этой депрессии были совершенно ясны. Они заключаются в сокращении, и весьма значительном, внешних рынков Англии (см. XL, приложение, табл. 38 в).
И столь же ясны были причины сокращения емкости английского рынка. С одной стороны, из системы мировых товарных отношений вышиблена была политикой блокады вся восточноевропейская равнина, с другой, и центральная Европа перестала потреблять английскую продукцию за неимением возможности оплачивать ввозимые товары. Слабым оказывался после войны спрос и со стороны колоний, так как за время войны отсутствие снабжения из Англии вызывало в колониях к жизни строительство собственной промышленности.
Таким образом, безработица, а главное — ее затяжной характер и причины, порождающие столь интенсивное сокращение емкости английского рынка — ставили перед государством совершенно определенную проблему восстановления народного хозяйства в самый короткий срок. И от ответа на этот вопрос со стороны той или иной политической группировки и зависели, в сущности, судьбы этой группировки в политической жизни страны.
Ллойд Джордж, как мы видели, попытался в своем коалиционном кабинете пойти по пути тарифной реформы. Но опираясь на мелкую буржуазию и те рабочие массы, которые еще не доросли до понимания необходимости завоевания политической власти, он недооценил потребительских интересов своей социальной базы. Идея протекционизма у этой массы непопулярна в силу значения для нее дешевых продуктов питания, то есть основных статей английского импорта (см. таблицу в начале статьи). Вместе с тем, коалиционный кабинет не придерживался твердой линии даже в этом вопросе. Неопределенность политических позиций промежуточных слоев населения в критические моменты лишает их твердости и решительности. В силу этого политическая жизнь Англии необходимо должна была вернуться к одной из двух альтернатив: либо последовательный империализм, с перестройкой всей Британской империи на началах таможенного союза, либо радикальное изменение всей европейской политики Англии в поисках европейских рынков.
10. Победа и поражение консерваторов. Выборы 1922 года должны были дать ответ на этот кардинальный вопрос английской политики и экономики. Результаты выборов показали, что либерализм в Англии уже окончательно сошел на нет, что здесь постепенно водораздел начинает проходить между консерваторами и Рабочей Партией. Рабочая Партия почти целиком отвоевывала места у либералов, консерваторы же сохранили фактически прежнее количество мест (см. XL, приложение, табл. 64).
Либералы превратились в третью по численности партию в парламенте. Правда, число голосов, поданных за каждую группировку, еще говорило об относительном равенстве избирательных шансов и либералов и рабочих кандидатов. Так, собрано было голосов:
Консерваторами – 5383896
Рабочими – 4236733
Национальными либералами – 2507204
Независимыми либералами – 1678088
Прочими – 375510.
Вместе с рабочими коммонерами либералы имели бы абсолютное большинство, если бы избирательная система Англии — после реформы 1918 года, предоставившей избирательные права всем взрослым мужчинам и части женщин (в возрасте от 30 лет несамостоятельным и 25 лет самостоятельным), но оставившей деление на округа неизменным и неравномерным — давала точное отражение в парламенте числа поданных голосов. Тем не менее — выборы 1922 года предоставили решение кардинального вопроса о путях политического и хозяйственного развития Англии консерваторам.
И как раз эта партия, имевшая в таможенном союзе империи определенное решение, потерпела на этом именно вопросе поражение. Имперская конференция, созванная для решения вопроса о таможенном союзе, на этот раз определенно отвергла единственное решение, какое консерваторы могли предложить.
В результате, предложения Болдвина, премьер-министра консервативного кабинета, не нашли поддержки и в палате общин, так как национальные либералы по вопросу о тарифной реформе опять заколебались, учитывая, с одной стороны, настроения избирателей, а с другой — настроения колоний. К январю 1924 года Англия, поэтому, пережила новые выборы.
Но прежде чем перейти к ним, необходимо остановиться на подлинных причинах поражения кабинета Болдвина. Если непосредственным поводом к отставке его был вотум палаты, то в основе этого поражения консерваторов лежит основное противоречие английского капитализма, создавшего до войны огромную семью колоний, плохо связанных политически с метрополией, а во время войны утратившего прежний свой финансовый контроль над ними. Мы уже отмечали, что за время войны английские колонии значительно развернули свою промышленность. Это, разумеется, не представляло собой ничего отрицательного с точки зрения английского финансового капитала, поскольку последний был фактическим хозяином этой промышленности. Ведь в отличие от французского капитала, довольствовавшегося всегда более низким процентом, английский получал с этих предприятий более высокую прибыль и оставался полновластным хозяином. До войны, как читатель уже знает, в Канаде, например, в предприятиях английский капитал определенно преобладал. И если бы строительство колониальной промышленности продолжалось и во время войны при помощи английского финансового капитала, в результате получился бы рост внутриимперской мощи, рост тяги к имперскому единству и даже повышение спроса на английскую продукцию со стороны колоний.
Но в том то и дело, что за время войны Англия не экспортировала не только своей продукции, но и своего капитала; капитал оставался для погашения военных издержек. Более того. Акции различных предприятий, в том числе и колониальных, ею распродавались. Таким образом, контроль над колониальной промышленностью стал переходить в другие руки. Но и по окончании войны, благодаря крайне большому финансовому голоду в самой Англии, приток капиталов в колонии оказывался чрезвычайно незначительным. Так, в течение послевоенного периода назначение новых капиталов приобрело следующий вид:
В результате, естественно, оказывается, что финансовый контроль в колониях переходит все больше и больше в руки, главным образом, американского капитала. Особенно сильно это чувствуется в Канаде, территориально близкой к Соединенным Штатам и давно уже служившей ареной соперничества для английского и американского капиталов. Здесь к началу 1923 года ни в одном предприятии не было более 13% английского капитала, в ряде же ответвлений народного хозяйства Канады пропорция английского капитала упала до 0,3%. Но Канада — не исключение. Когда в конце 1923 года премьер-министр Квинсленда, Теодор, искал займа для государственной промышленности этой колонии, Лондон отказал ему в займе, а Соединенные Штаты покрыли заем своей подпиской — несмотря на то, что в Квинсленде это означало усиление «национализаторских» склонностей рабочего правительства...
Это-то ослабление финансового контроля метрополии над колониальной экономикой и является в основе причиной того крушения политики тарифной реформы, которое вызвало в конце 1923 года падение кабинета Болдвина и повлекло за собой выборы в январе 1924 года.
11. Первое рабочее правительство и нарастание классовой борьбы. Кабинет Болдвина был вынужден подать в отставку в результате голосования против него и либералов, и рабочих. Поэтому на выборах в январе 1924 года установилось и своего рода избирательное соглашение между этими двумя партиями против консерваторов. В результате, хотя соотношение голосов, поданных во время выборов, фактически не изменилось — консерваторы потеряли всего 24 тысячи, рабочие выиграли 66 тысяч, а либералы — 111 тысяч — тем не менее, благодаря объединению национальных и независимых либералов и определенному избирательному соглашению в одних округах и борьбе «в три угла» в других, численное соотношение сил в парламенте оказалось изменившимся не в пользу консерваторов (см. XL, приложение, табл. 38 в).
Ни одна партия, в результате, не могла самостоятельно образовать кабинета. Известное соглашение, если не прямая коалиция, представляло единственный выход из создавшегося положения. Второй по силе партией была рабочая. На ее долю и выпало решение вопроса о форме образования нового кабинета. Путем сговора с либералами лидер Рабочей Партии, Макдональд, выбрал путь согласованной работы, причем основой для соглашения был избран тот выход из политического и экономического тупика, который был альтернативен проекту таможенного союза, а именно — путь сближения с СССР и с Германией, путь фактического отказа от прежней внешней политики Англии. Либералы пошли на это соглашение, обезопасив себя от «социалистических экспериментов». Таким образом, впервые в истории Англии на политической арене появился рабочий кабинет.
Первым же шагом нового кабинета было признание СССР «de jure» и начало переговоров, закончившихся в августе подписанием ряда англо-советских договоров. Но поскольку признание вытекало из соглашения, и было поддержано либералами, постольку в вопросе о конкретном характере договоров наметился раскол между «союзниками». При ожесточенной оппозиции консерваторов, либералы заколебались. «Уступчивость» кабинета Макдональда (вызванная прямым нажимом на него со стороны тред-юнионов) им рисовалась чрезмерной, и они не оказывали договорам столь бесспорной поддержки. В результате этого расхождения и прикрываясь — из за отсутствия альтернативного решения вопроса — отказом кабинета привлечь к судебной ответственности редактора коммунистического органа Кемпбелля, либералы, вместе с консерваторами в октябре оставили рабочее правительство без большинства в парламенте и вызвали парламентский кризис, разрешение которого дано было выборами 29 октября 1924 года.
Но и ранее неоднократно непрочность соглашения была ясна. Неоднократно кабинет Макдональда оставался в меньшинстве. И хотя парламентские традиции требуют в таком случае ухода кабинета в отставку, по молчаливому нежеланию всех идти на выборы без программы признавалось, что такое голосование не имеет принципиального значения и не влечет за собой отставки кабинета. Несмотря, однако, на непрочность парламентского положения кабинета Макдональда, он представлял собой, с точки зрения и консерваторов, и либералов, определенный плюс. Рабочая масса рассматривала его, как свой кабинет (в составе его преобладали рабочие, хотя многие посты замещены были независимыми либералами) и потому считала, что этот кабинет даст ей разрешение ряда больных вопросов (безработица, жилищный вопрос) и гарантирует ее безопасность от наступления капитала по линии государственных преследований союзов. В этих условиях заострявшаяся в течение всего периода с 1921 года классовая борьба необходимо должна была смягчиться — и смягчилась.
Но ненадолго. Наличность рабочего кабинета возбудила в рабочих такие ожидания, каких не мог оправдать кабинет Макдональда, гораздо более близкий по духу либеральным кабинетам прежнего времени, чем рабочей классовой борьбе. Макдональд неоднократно подчеркивал, что он не сторонник классовой борьбы, а его министры, в роде ближайших его заместителей Томаса и Кляйнса, с 1918 года являлись и являются активными участниками «Ассоциации предпринимателей и рабочих», созданной с целью «примирить интересы хозяев и рабочих». Таким образом, очень быстро наступило разочарование в кабинете. Вожди профессиональных союзов начали открыто критиковать поведение рабочих министров, причем их критика вполне нередко совпадала с критикой, исходящей от небольшой численно, но хорошо построенной Коммунистической Партии Великобритании. Вполне поддерживая политику Макдональда в деле сближения с СССР, вожди профессиональных союзов на гулльском конгрессе (сентябрь 1924 года) определенно указывали кабинету, что его задача — не выполнять придворные функции, а выступить с программой реформ, «для проведения в жизнь которых мы и создали» Рабочую Партию. В свою очередь, профессиональные союзы Англии начали сближаться с союзами СССР (посещение делегацией последних, во главе с Томским, гулльского конгресса). При наличии же такого расхождения между союзами, имеющими внутри Рабочей Партии главную массу голосов, роль рабочего кабинета в смысле «умиротворителя» уже не была столь значительной, чтобы консерваторам и либералам необходимо было в классовых своих интересах поддерживать не имеющий большинства в палате кабинет.
Отсюда то поражение кабинета, которое и вызвало выборы в октябре 1924 года. Выборы проходили целиком под знаком борьбы за англо-советские договоры, то есть за то решение вопроса о дальнейшем развитии английской экономики и Британской империи, какое предлагается рабочим классом Англии. Во время выборов и на этот раз либералы перестали играть самостоятельную роль. Из-за желания не допустить рабочего кандидата, либералы отдавали свои голоса консерваторам. Таким образом, выборы превратились в неосложненную прежними партийными делениями генеральную схватку между двумя классами: капиталистическим и рабочим.
Исход выборов все еще был далеко неопределенен, когда Макдональд был поставлен в тяжелое положение неожиданно для него сфабрикованным «письмом Зиновьева», рассчитанным на запугивание рядового избирателя призраком «красного заговора» (как это было названо в Англии), коммунистической революции. Растерявшись и не успев в достаточной мере овладеть аппаратом министерства иностранных дел, где он оставил на своих местах всех старых чиновников, Макдональд допустил посылку вызывающей ноты представителю СССР, Раковскому, по поводу этого «письма», чем создал в умах у многих избирателей убеждение в подлинности последнего и придал консервативным аргументам против сближения некоторую долю убедительности. В результате — хотя число голосов, поданных за рабочих кандидатов, увеличилось почти на 1 100 000 — число мест в парламенте оказалось ничтожным, по сравнению с предшествующими выборами: именно 151, вместо 192.
Больше всего, однако, пострадали в эти выборы либералы, число представителей которых упало до 40 (вместо 158). Выиграли консерваторы, которые получили 400 мест. Таким образом, как это всегда бывает в исторические периоды, отмеченные значительным заострением классовых отношений, политическая роль промежуточных классов сходит на нет, лицом к лицу остаются два основных класса.
Это наиболее выпукло обрисовалось в апреле-мае 1926 года, в силу заострения до степени всеобщей забастовки конфликта в горнозаводской промышленности.
Основным непосредственным поводом к обострению было стремление горнопромышленников добиться сокращения заработной платы (до 25%), удлинения 7-часового рабочего дня (до 8 часов) и заключения коллективных договоров в областном, а не общегосударственном масштабе. Горняки чрезвычайно упорно сопротивлялись этим притязаниям горнопромышленников, усматривая в данном наступлении капитала лишь первый шаг к общему ухудшению положения рабочего класса и переложению на рабочих бремени восстановления народного хозяйства Англии. Этот конфликт назревал еще с 1925 года, когда угроза всеобщей стачки побудила министерство Болдвина пойти на субсидирование горной промышленности и тем временно снять с порядка дня политической жизни страны вопрос о положении в горной промышленности. Но более слабая степень сопротивляемости континентальных рабочих (Германия, Бельгия, Франция) наступлению капитала вызвала столь значительное ухудшение их положения, что успешная конкуренция английской горной промышленности с пользующейся дешевым трудом промышленностью других стран стала невозможной иначе, как при условии чрезвычайного возрастания сумм, отпускаемых правительством. Последнее, в конце концов, вынуждено было отказаться от политики субсидирования. Это уничтожило смягчающие конфликт условия, и конфликт стал обостряться с 1926 года до такой степени, что была назначена под председательством Герберта Самюэля специальная парламентская комиссия, которая признала необходимым ввести ряд изменений в строение английской горной промышленности с целью удешевления продукции, но вместе с тем и настаивала на сокращении и заработной платы.
Переговоры между заинтересованными сторонами фактически прервались еще в апреле, когда промышленники довели до сведения горняков, что в случае отказа принять условия хозяев рабочие будут подвергнуты локауту. В свою очередь горнорабочие объявили о своей готовности начать всеобщую забастовку с 1 мая, то есть с момента вступления в силу решения о локауте. Правительство выступило в роли посредника, но по своей классовой природе выполняло эту роль в интересах горнопромышленников и, воспользовавшись, с одной стороны, угрозой Генерального Совета тред-юнионов поддержать выступлением всех рабочих стачку горняков, а с другой, отказом наборщиков и печатников газеты «Daily Mail» печатать направленные против рабочих статьи, — прервало переговоры. В результате вспыхнула не только стачка горняков, но и еще З1/2 миллиона рабочих бросили работу в стачке солидарности с горнорабочими.
Стачка, охватившая всю страну и превратившая «в войну» «вооруженный мир» в английской общественности, закончилась поражением Генерального Совета, который с самого начала, под влиянием правых вождей и благодаря неустойчивости левого крыла, отказывался толковать это столкновение классов, как политическую борьбу (какой она и являлась в обстановке современных классовых отношений в Англии). Но независимо от своего исхода стачка оказалась тем оселком, на котором испытанию подверглись все классовые отношения в стране. Мобилизация всех сил буржуазного общества, сказавшаяся не только тем, что против горняков и рабочих других производств выступали единодушно и «правые» (Черчилли и Джойнсоны Гиксы), и «левые» буржуазного лагеря (Асквит, Самюэль, Джон Саймон), но и тем, что штрейкбрехерство организовывалось буквально всеми имущими (использование автомобилей частных лиц для обслуживания населения транспортом, работа «специальных констеблей») — имела своим противовесом мобилизацию всех сил рабочего класса. Снова оба основные класса английского общества столкнулись в обостренном конфликте. И тем самым классовые противоречия еще более углубились, приобрели еще более непримиримый характер, а классовые отношения проступают в еще более обнаженной форме, без всякого смягчения, достигавшегося ранее ролью промежуточных классовых групп.
И на этом, естественно, обрывается эпоха в истории Великобритании, в послевоенный период стоящей перед целым рядом острых вопросов внутреннего и имперского, политического и экономического строительства и переживающей такое обострение классовых отношений, какого она не переживала со времен Кромвелля.
БИБЛИОГРАФИЯ. Л. Троцкий, «Куда идет Англия»; Макс Бер, «Англия наших дней»; А. Чекин (В. Яроцкий), «Современная рабочая Англия»; И. Херасков, «Англия до и во время войны»; М. Бер, «Современный английский социализм»; Крег, «Краткий очерк рабочего движения в Великобритании»; А. Чекин (Яроцкий), «Очерки современного тред-юнионизма»; «These eventful years», Encyclopedia Britainnica; R. Makdonald, «The Labour Foreign Policy»; Р. Snowden, «Should labour govern»; S. В. Webb, «The decline of Capitalism»; John Lee, «The Britains Decline»; J. Humphry, «The History of Labour Representation»; J. Hendersen, «The Labour Policy»; Walter Crotch, «Industrial Anarchy and the Way-ont»; Labour Yearbooks, за 1916, 1919, 1923, 1924 и 1925 годы; Montly Bulletin of the Labour Research Department; The Ministry of Labour Gazette за 1919-1925 годы, The Round Table за 1915-1924 годы (ежемесячный журнал, содержит крайне ценные по материалу статьи по вопросам имперского строительства); «The Statist», за 1910-1924 годы, «The Economist» за те же годы.
В. Яроцкий.
Номер тома | 47 |
Номер (-а) страницы | 381 |