ЧЕТЫРЕХЛЕТНЯЯ ВОЙНА 1914-1918 г. И ЕЕ ЭПОХА. ХХХVIII. Скандинавские страны

ЧЕТЫРЕХЛЕТНЯЯ ВОЙНА 1914-1918 г. И ЕЕ ЭПОХА. ХХХVIII. Скандинавские страны (ср. XXXIX, 124/187), т. е. Швеция и Норвегия — к которым часто причисляют по признаку культурной, религиозной и частью этнографической близости, а также в связи с наблюдающейся среди них тенденцией к некоторому политическому сближению, Данию и Финляндию, — представляют типичный пример глубокой зависимости, хозяйственной и иной, небольших государств, желающих занять нейтральную позицию в борьбе великих держав, от этих последних. Заявив с самого начала мировой войны как порознь, так и совместными датско-шведско-норвежскими декларациям и о своем решении соблюдать строгий нейтралитет сначала в войне между Германией и Австро-Венгрией, с одной стороны, Россией, с другой стороны (1 августа 1914 г.), а затем и в войне всей Антанты со срединными империями, Швеция и Норвегия сверх того заключили 8 августа 1914 г. особое соглашение, которым они взаимно обязывались как сохранять мир  между собой, так и принять всевозможные меры к действительному осуществлению своего нейтралитета и ограждению его от всякого рода нарушений со стороны двух воюющих коалиций.

Несмотря на единодушное желание не вмешиваться в войну, в  которой как Швеция, так в особенности Норвегия при слабости их военных и морских сил все равно могли бы лишь стать жертвой войны, не играя сами никакой существенной роли в определении ее исхода, отношение двух стран к воюющим сторонам не было одинаковым. В случае войны только между срединными империями и дореволюционной Россией, симпатии их, правда, были бы, несомненно, на стороне первых: это предрешалось как антипатией двух демократических по своему составу и государственному строю стран к лже-конституционной, самодержавной России вообще, так и русской политикой в отношении к Финляндии и к ее правовому укладу в частности. В Швеции к этому прибавлялись еще опасения относительно захватнических замыслов, которые приписывались российскому правительству, — опасения, приведшие при систематическом содействии германской политики и печати, в особенности начиная с 1906 г. (т. е. почти непосредственно после разрыва шведско-норвежской унии), к ожесточенной антирусской кампании, требовавшей усиления как сухопутных, так и морских сил страны и проникшей в широкие слои в частности крестьянского населения, как показала добровольная подписка на сооружение первоклассного крейсера, на приобретение пулеметов и развитие военной авиации (1911 г.) и грандиозный стокгольмский митинг 6 февраля 1914 г.

Со вступлением в войну Франции, в особенности же Англии, положение дел, однако, менялось. Не говоря уже о том, что по отношению к ним отпадал немаловажный аргумент глубокого несоответствия политического строя, сильный в отношении России, а также, казалось, обвинения в захватнических намерениях хотя бы относительно Скандинавии, обе страны находились издавна в весьма важных для их хозяйственной жизни торговых, финансовых и т. д. отношениях в частности с Англией. Так, даже в Швеции, территориально особенно близкой к Германии, сумма торгового оборота с Англией (496,7 млн. крон) превышала в 1913 г. сумму оборота с Германией (469 млн. крон): хотя ввоз из Германии в этом году (289,9 млн. крон) и был значительнее, чем ввоз из Англии (206,8 млн. крон), но зато вывоз Швеции в Англию (237,3 млн. кр.) заметно превышал вывоз Швеции в Германию (179,1 млн. кр.). В частности же, большая часть шведской металлургической промышленности находилась в полной зависимости от ввоза английского угля (в 1913 г. из Англии угля и кокса было ввезено 4 916 т., из Германии — всего лишь 431 тыс. тонн, и даже в 1914 г. из Англии — 4 683 тыс., из Германии — лишь 335 тыс. тонн.). Еще более значительна, однако, была зависимость от Англии хозяйственной жизни Норвегии, обращенной лицом не к закрытому Балтийскому морю, а отчасти к открытому Немецкому морю, отчасти непосредственно к океану. Достаточно напомнить, что норвежский торговый флот, тоннаж которого доходил до войны до 2,6 млн. регистровых тонн, занимал четвертое (после Англии,  Германии и Соединенных Штатов) место в мире и что норвежские суда играли не только существенную роль в рыболовном деле, а в китовом промысле как в пределах Северного, так и в пределах Южного Ледовитого океана обогнали всех остальных конкурентов вместе взятых, но сверх того осуществляли крупные торгово-посреднические функции, в особенности в индийско-китайской торговле, на Антильских островах и т. д., чтобы стало ясным, насколько эта едва ли не важнейшая отрасль норвежской хозяйственной жизни находилась в прямой зависимости от благорасположения Англии, как владычицы морей.

Война, в частности морская война с сопутствовавшей ей свирепой блокадой Германии Англией и последующей беспощадной подводной войной Германии против английского господства на морях, естественно должна была самым тяжелым образом отразиться на двух скандинавских странах. И та и другая за последние десятилетия перестали жить более или менее обособленной от мирового рынка жизнью, в частности находились от него в сильной зависимости в области ввоза предметов продовольствия, в особенности хлеба, муки и т. д.; за последнее десятилетие до войны количество ввозившейся в Швецию пшеницы составляло 50%, ржи — 15% ежегодной потребности. При ничтожных размерах годной для обработки земли и постоянном росте населения выход заключался отчасти в эмиграции, отчасти в интенсификации сельского хозяйства, в особенности скотоводства, требовавшего, однако, также весьма значительного ввоза кормов и в развитии разных видов промышленности (см. ниже). Весьма значительна была также потребность в ввозе сырья для текстильной промышленности, в частности хлопка и шерсти, несмотря на то, что в отношении текстилей обе страны продолжали находиться в почти полной зависимости от мирового рынка. При таком положении вещей весьма естественно, что Швеция, в общем, больше тяготела к Германии, Норвегия — к Англии, что не мешало тому, что в обеих странах начало войны должно было вызвать тяжелую панику, так как можно было опасаться, что задавленное надвигавшимися друг на друга силами воюющих народное хозяйство, как Швеции, так и Норвегии обречено на полную катастрофу, а их население — на вовлечение в войну, голод и нищету. На самом деле положение оказалось менее грозным, главным образом, потому, что обе воюющие стороны не могли, а, пожалуй, временно и не были заинтересованы в том, чтобы поставить нейтральные страны в фактическую необходимость становиться решительно па ту или другую сторону. С одной стороны, главный морской враг Германии, Англия, узко потому не могла придать блокаде Германии сразу «голодный» характер, что должна была, считаться с торговыми и иными интересами нейтральных стран вообще и в частности наиболее могущественной из них, т. е. Соединенных Штатов Америки, далеко не сразу окончательно определивших свою дальнейшую политику. В то же время ей представлялось важным сохранить возможность пользоваться именно скандинавскими странами для транзитной через них торговли с Россией, располагавшей помимо них лишь одним европейским портом, соединенным с центром страны железной дорогой, т. е. Архангельском (Мурманская железная дорога была построена, да и то весьма неудовлетворительно  лишь во время войны), а стало быть и для снабжения России частью продуктов, потребных ой для возможности продолжать войну. С другой же стороны, и Германия с Австро-Венгрией, фактически лишившиеся с самого начала войны как возможности грузообмена по важнейшим сухопутным (русской и французской) границам, так и свободы действий всего их торгового флота и потому скоро начавшие испытывать острую нужду в хлопке, металлах, в частности меди, и т. д. и т. п., также были заинтересованы в сохранении под боком у себя нейтральных стран для транзитных через них или вывозных из них операций. Этим объясняется чрезвычайное развитие торгового оборота, характеризовавшего первый год-полтора войны в жизни не только Швеции и Норвегии, но также Дании, Голландии, Италии с Швейцарией и др. нейтральных государств Европы (Испании, Болгарии до сентября 1915 г. и Румынии до вступления ее в 1916 г. в войну). Ввиду того, однако, что в конечном итоге из воюющих держав наибольшие военные выгоды от такого положения вещей доставались все же Германии и ее союзникам, а также ввиду все возраставшего в Англии сознания огромной силы Германии и опасности, угрожавшей от нее всему дальнейшему положению Англии, а стало быть и сознания необходимости подвергнуть Германию «голодной» блокаде, — ввиду, далее, улучшения морских сообщений с севером Европейской России и возраставшего значения Владивостока для доставки в нее военного снаряжения, — ввиду, наконец, выяснявшегося постепенно все более благоприятного уклона политики Соединенных Штатов, Англия стала с течением времени все более и более закручивать винт блокады, увеличивая список запретных товаров, все решительнее пользуясь своим «правом» осмотра нейтральных судов и отвода их до решения английских призовых судов в английские порты и т. д. Недовольство и озлобление нейтральных стран к концу, войны — нейтральными остались из европейских государств, помимо Дании, Швеции и Норвегии, лишь Голландия и окруженная со всех сторон территориями воюющих держав Швейцария, да отрезанная от германско-австрийско-болгарско-турецкой коалиции Испания, — так же как и протесты их, в частности повторные протесты скандинавских стран, при этих условиях были совершенно бессильны и приводили лишь к давлению на местные власти и общества. Так, замена в Швеции кабинета Хаммаршельда (с 1 марта 1917) сначала кабинетом Свартца-Линдмана (март 1917 г.), затем кабинетом Эдена-Брантинга (осень 1917 г.) явилась прямым результатом нежелания Англии идти на какие бы то ни было соглашения с «германофильским» кабинетом первого из них для облегчения тяжелого положения хозяйственной жизни Швеции, созданного блокадой.

Установить научно проверенные ближайшие последствия и хотя бы важнейшие длительные результаты войны для Швеции и Норвегии, как равно и для других стран, участвовавших и не участвовавших в войне, представляется в настоящее время едва ли возможным. Для подтверждения этого положения достаточно указать на то, что определить истинный удельный вес ввоза и вывоза так же затруднительно, как и учесть реальное значение — в довоенных (и вообще реальных) соотношениях — данных о росте т. н. национального богатства, государственных доходных и расходных бюджетов, заработной платы и т. д. Отдельные попытки критического разбора подлежащего материала имеют, в общем, весьма условное значение, ибо преследуют обыкновенно специальные партийные, классовые и т. д. цели.

В дальнейшем излагаются доступные, по необходимости довольно отрывочные, данные, характеризующие состояние экономической, социальной и политической жизни двух скандинавских стран, каждой в отдельности, в связи с главнейшими и наиболее четкими проявлениями влияния на них войны.

Швеция. Население страны определилось по окончательным данным переписи 1920 г. в 5 847 037 чел.; из них 1 701 249 (т. е. немного более 29%) проживали в городах, из которых лишь три имели более 100 000 жителей, 15, включая и эти три, более 20 тыс. жителей. По предварительным статистическим исчислениям оно возросло к 1925 г. до 6 036 118. При этом по-прежнему наблюдается довольно значительное эмиграционное движение, естественно снизившееся во время войны, но достигшее в последующее время (рекордный год пока 1923, давший 29 238 эмигрантов) значительного развития (главный центр эмиграции Соединенные Штаты Америки).

Хозяйственная жизнь страны характеризуется возрастающим ослаблением роли собственно сельскохозяйственной деятельности по сравнению с добывающей и обрабатывающей промышленностью: к 1920 г. около 44,2% всего населения занимались торгово-промышленной деятельностью.

В то же время наблюдается последовательный рост интенсивности сельского хозяйства, главным образом, за счет производства хлебных злаков и кормовых трав, в направлении развития скотоводства с молочным хозяйством, маслоделием и т. д. Количество скота к 1916 г.: лошадей 701 тыс., рогатого скота 2,9 млн., овец 1,4 млн., свиней 1 млн. голов; в 1920 г.: лошадей 728 тыс., рогатого скота 2 736 тыс., овец 1 568 тыс., свиней 1 071 тыс. Двигателями развития являются, с одной стороны, крупные капиталистические хозяйства, с другой стороны — сильно развивающиеся крестьянские кооперативы. Значительную роль в бюджете населения играет рыболовство. Продовольственные затруднения военного и ближайшего послевоенного времени привели, помимо временного понижения количества скота, часть, которого пошла на убой, к усилению роли рыболовства.

Огромное распространение лесной площади (около 52% всей территории Швеции, из коих почти четвертая часть, 23,1%, составляет государственную собственность) обеспечивает лесному промыслу разных видов (лесопильные заводы, деревообделочные, бумажные) исключительное значение. В 1913 г. один вывоз разных видов древесного материала, как-то: строевого леса, древесного угля, целлюлозы и т. д., достигал 315 млн. крон, т. е. составлял около 38,6% всего вывоза страны (в 1924 г. вывоз достиг 349 млн., в 1925 г. — 366 млн. кр.).

Возрастающее значение, в особенности до мирового экономического кризиса 1920—1921 г., чрезвычайно тяжело отразившегося как на Швецию, так и на Норвегию, приобретало горное дело, а также железоделательное и сталелитейное производство: в 1915 г. имелось 135 заводов с 28 868 рабочими (при 214 в среднем рабочих на завод, что свидетельствует о распыленности и малой капиталистической мощности огромного большинства заводов), в 1924 г. количество металлургических рабочих достигло 37 801 чел. Потребность Германии, а также и других стран во время войны в продуктах металлургического производства привело к быстрому росту этого производства. Отсутствие английского угля не вполне возмещалось доставкой угля германского, несмотря на огромный рост ввоза последнего. До 1915 г. ввоз угля и кокса — в тысячах тонн — достигал из Англии 2 816, из Германии — 2 174; в 1916 г. из Англии — 1 707, из Германии — 4 281; в 1917 г. из Англии — 604, из Германии — 1 708; пришлось прибегнуть в усиленной степени к древесному углю,  что впрочем лишь повышало качество продукта, а отчасти и к водной энергии, имеющейся в большом количестве: значение ее именно с этих пор начало учитываться более или менее серьезно, но  не получило и в настоящее время надлежащего развития.

Достигший к 1913 г. 1 663,8 млн. крон торговый оборот Швеции (ввоз 846,5 млн. кр., вывоз 817,3 млн. кр.), из которого 965,7 млн. приходилось на ввозную и вывозную торговлю с Англией и Германией (около 58% всего торгового оборота), претерпел за время с 1913 г. серьезные изменения, о которых дает представление следующая табличка (в миллионах крон):

Ввоз. Вывоз

1914 г. – 721,9; 772,4

1915 – 1142,5; 1316,4

1916 – 1138,6; 1556,4

1917 – 758,6; 1349,6

1918 – 1233,3; 1350,4

1919 – 2534,0; 1575,7

1920 – 3373,5; 2293,6

1921 – 1258,7; 1097,2

1922 – 1114,1; 1153,7

1923 – 1294,5; 1142,0

1924 – 1424,0; 1260,9

1925 – 1436,0; 1357,0.

Резко выраженное преобладание вывоза над ввозом за 1914—1918 гг., как и еще более резко выраженное преобладание ввоза над вывозом за 1919—1921 гг., а также за 1923—1925 гг. свидетельствуют о хотя и противоположных, но одинаково обусловленных войной нарушениях нормального развития шведского  народного хозяйства. Оставляя в стороне вопрос о роли Швеции в транзитной торговле, можно сказать, что первый период характеризуется так же точно выкачиванием из страны имеющихся у нее средств (в частности железа, стали, леса,  бумаги и т. д.), как второй характеризуется восстановлением истощенного за годы войны сырьевого текстильно-продовольственного и машинного оборудования страны. Состав главных предметов ввоза и вывоза характеризуется для 1925 г. следующей таблицей (в млн. крон):

Ввоз. Вывоз.

Животноводство и продукция животноводства – 50,5; 71,2

Зерно и мука – 129,8; 10,4

Колониальные товары – 126,5; 0,1

Текстильное сырье и полуфабрикаты – 131,9; 9,7

Текстильные фабрикаты – 132,9; 18,4

Уголь, кокс и т. д. – 184,5; 227,1

Металлические изделия и машины – 281,5; 293,1

Лес, целлюлоза, бумага – 11,4; 366,1

Скачкообразный характер развития хозяйственной жизни страны естественно отразился и на ее государственных финансах. Государственный консолидированный долг, составлявший к 1910 г. лишь 543,4 млн. крон, достиг к 1920 г. — 1 280,6 млн. крон, а к 1 января 1926 г. — 1 733,9 млн. крон, количество же бумажных денег возросло от 206,5 в 1930 г. до 759,9 млн. кр. в 1920 г., но к 1926 г. сократилось до 529,7 млн. кр. С самого начала войны государственный банк был освобожден от обязательного до того размена бумажных денег на золото. В настоящее время золотое обращение восстановлено полностью.

Помимо вышеуказанных явлений война временно отразилась на хозяйственной жизни Швеции в виде ряда ограничительных мер в отношении свободного обращения товаров. Ввиду особенной остроты продовольственно-кормового кризиса уже с самого начала войны последовали распоряжения, запрещавшие вывоз особо важных как в этом, так и в других отношениях продуктов. Вслед затем был запрещен вывоз из Швеции всех вообще товаров, был обнародован мораторий, и установлено право правительства прибегать к реквизициям и к установлению максимальных цен, а также введено особое обложение лиц, пользующихся чрезвычайными, обусловленными военным временем, доходами от своей торгово-промышленной деятельности. Далее, было признано необходимым прибегнуть к рационированию разных продуктов продовольствия: в октябре 1916 г. были введены сахарные, в январе 1917 г. — хлебные картонки (от 250 до 200 грамм на человека в день), еще позднее (осень 1918 г.) такие же карточки на картофель, а вслед затем на репу и брюкву, не говоря уже о карточках на молочные продукты и на кофе. Уже весной 1917 г. все эти ограничительные меры вызвали во многих местах хлебные бунты. Отменить их, да и то не сразу, удалось лишь с августа 1919 г. К продовольственному кризису присоединился с начала 1917 г. другой, не менее серьезный, топливный кризис, вызвавший в короткий срок (до мая 1918 г.) более или менее беспорядочную порубку до 19,5 млн. куб. метров леса.

Все это свидетельствовало само по себе об остром кризисе не только экономической, но и социально-политической жизни. Он усиливался кризисом, в частности, в области промышленности. В отличие от выросшей за время войны металлургической (и древесно-бумажной) промышленности, текстильная, резиновая и кожевенная промышленность, а также и химическая, явно хирели. Не хватало сырья (хлопок, шерсть и т. д.), меди, смазочных масел, бензина и других нефтяных продуктов. Безработица, правда, была относительно незначительна, не только благодаря тому, что оказалось возможным направлять квалифицированных, а также строительных рабочих на сравнительно выше обыкновенного оплачиваемые лесные, каменоломные и т. п. работы. Громадный рост цен (семья, жившая в 1914 г. на 2 тыс. кр. в год, должна была проживать около мая 1917 г. более 3 тыс. крон, а в октябре 1918 г. почти 5 тыс. крон, иначе говоря, стоимость жизни повысилась за годы войны не менее, чем на 150%) не компенсировался для трудящихся масс ростом заработной платы, как всегда, не поспевавшей за вздорожанием жизни. В то же время на глазах у всех в отдельных руках сосредоточивались сказочные, с точки зрения довоенного типа жизни, богатства. Все это не могло не отразиться и на политической жизни Швеции.

Старая борьба феодальных и крестьянских элементов Швеции осложнилась, уже начиная с 1890 годов, зарождением рабочего движения, нашедшего себе под германско-английским влиянием выражение, с одной стороны, в развитии профессиональных союзов, шедших в общем по типу английских тред-юнионов, с другой стороны — в возникновении и постепенном усилении социал-демократической партии. Консервативное по своему бытовому типу, несмотря на свои теоретически-революционные (поскольку речь идет в частности об социал-демократической партии) лозунги, рабочее движение Швеции задерживалось в своем классово-идеологическом развитии медлительностью   капиталистического развития Швеции вообще. Лишь бурное развитие шведского капитализма, начавшееся преимущественно с 90-х годов XIX века, а вслед за тем уроки войны и послевоенного времени создали почву для появления в Швеции собственно-революционного социалистического движения. Впервые оно проявилось в 1917 г. в организационном оформлении левого социал-демократического течения, создавшего к началу 1921 г. почву для образования шведской коммунистической партии. К этому времени уже более 60% всех рабочих (число их доходило, не считая батраков, рыболовов и др., до 400 тыс. человек, занятых, преимущественно, в металлургической, текстильной, лесной и т. п. промышленности) были организованы в профессиональные союзы, близко примыкавшие по своей структуре и идеологии к английским тред-юнионам и германским Gewerkschaften и объединенные в довольно рыхлые национальные организации.

Развитие рабочих организаций, сохранивших тесную бытовую и идеологическую связь с породившим их крестьянством и ратовавших за «постепенное» улучшение рабочих условий жизни в целом с  включением и сельскохозяйственных рабочих-батраков, привело в 1913 г. к изданию закона об обязательном страховании на случай старости и нетрудоспособности для всего населения. В 1916 г. он был дополнен законом о страховании от несчастных случаев, а в 1918 г. законом о призрении бедных, в котором должны были принять участие не только, как прежде, приходы (или местные коммунальные учреждения), но также провинциальные собрания и само государство. Параллельно с этим рабочим движением и в противовес ему развились, однако, с 1917 г. и предпринимательские буржуазные группировки, т н. Bondeftrbund (союз фермеров и зажиточных крестьян или «кулаков»), с одной стороны, и союз «шведского союза работодателей» (Svenska Arbetsgivare Foreningen), члены которого имели к 1920 г. под своим хозяйственным началом около 300 тыс. рабочих и сохраняют посейчас огромное влияние на политическую жизнь Швеции, с другой стороны.

В результате всего этого простая до того (почти чисто двухпартийная по классическому английскому типу XVIII и первых трех четвертей XIX века) партийная политическая жизнь Швеции значительно осложнилась.

Этим в конечном итоге, на ряду с обстоятельствами международного характера, определяется и политическое развитие Швеции за время от 1910 г. до наших дней. Оно характеризуется ускоренным темпом перехода от полуфеодально-крестьянского типа жизни с почти полным отсутствием четкого классового деления населения к возрастающему расслоению последнего на определенные классовые группы и стремлению последних к соответствующей их классовому составу партийной организации. Наибольшую сознательность и последовательность проявляют в этом отношении, естественно, два крайних фланга: чисто буржуазно-капиталистический, с одной стороны, коммунистический, — с другой стороны. Процесс задерживается и осложняется социальной и идеологической рыхлостью двух важнейших посредствующих звеньев: «радикально-демократической» мелкой буржуазии и противореволюционной, по своему местному прошлому и общим тенденциям, социал-демократии. Колебаниями этих двух последних групп определяется неустойчивость правительственного аппарата Швеции за последние полтора-два десятилетия.

Начиная с 1906 г. и кончая 1925 г., Швеция видела смену не менее 12 правительств, (консервативного Линдмана от мая 1906 и до октября 1911 г., либерального Стаафа от октября 1911 до февраля 1914 г., консервативного Хаммаршельда от февраля 1914 до марта 1917 г., умеренного консервативно-либерального Свартц-Линдмана от марта до осени 1917 г., коалиционного, либерально-социал-демократического Эден-Брантинга от осени 1917 до марта 1920 г., с.-д. Брантинга от  марта до осени 1920 г., «неполитических», фактически же коалиционных консервативно-либеральных министерств де Гера (осень 1920 до февраля 1921 г.) и фон Зидова (февраль-октябрь 1921 г.), с.-д. министерств Брантинга (октябрь 1921 — апрель 1923 г.), Триггера (апрель — октябрь 1923 г.), Оандлера (октябрь 1924 — осень 1925 г.) и нынешнего министерства, каждое из коих, разумеется, опиралось на более или менее искусственное по своему составу большинство риксдага. Состав  второй палаты (фактически решающей) иллюстрируется следующей таблицей:

	1911 г.	1914 г.	1917 г.	1921 г.	1924 г.
Консерваторы	65	86	59	62	65
Аграрная партия	-	-	12	21	23
Либералы	101	71	62	41	5
Либералы-демократы	-	-	-	-	28
Социал-демократы	64	73	86	93	104
Левые социал-демократы	-	-	13	-	-
Коммунисты	-	-	-	-	3

Мировой экономический кризис 1921-22 г. привел, в частности, к кризису шведской промышленности; так, например, чрезвычайно важная для экономической жизни Швеции металлургическая индустрия до настоящего времени не может оправиться от резкого изменения прежних условий мирового рынка. Кризис, заметное вздорожание жизни, безработица и т. п. нашли себе выражение в резко выраженном обострении борьбы предпринимателей с рабочими, что проявилось как в локауте 130 тыс. рабочих (начало 1925 г.), так и в постепенном ухудшении положения рабочих (фактическое удлинение рабочего дня при понижении заработной платы и т. д.); рабочие же поныне сохраняют верность социал-демократической партии, насчитывающей около 160 тыс. членов (членов коммунистической партии было в 1924 г. около 7 000, к 1926 г. около 9 500).

Норвегия. Население Норвегии достигло к 1926 г. 2 646 306 человек, из них 70,34% проживали в сельских округах, 29,66% в городах, в громадном большинстве весьма незначительных размеров: свыше 100 тыс. жителей —1 (Осло, пр. Христиания), от 100 до 20 тыс. — четыре, от 20 до 10 тыс. — 13, от 10 до 5 тыс. — 39. Эмиграция, направляющаяся на 90% в Соединенные Штаты и достигшая в 1911 г. рекордной тогда цифры в 12 447 чел., в последующие годы, в особенности же за время войны, сильно упала (минимальное количество в 1918 г. — 1 226 чел.) вслед за ее окончанием, снова, стала подыматься, достигнув в 1923 г. неслыханно большой цифры, обусловленной кризисом 1921 — 1922 г. (18 287), после чего она снова сильно упала (1924 г. — 8 492 чел.). Наряду с окончательной эмиграцией, приводящей к полному разрыву с прежней родиной, продолжает играть существенную роль более или менее долговременная миграция. Чрезвычайное значение в жизни Норвегии имеет ее торговый флот, сильно пострадавший — до потери ½  своего состава (при гибели около 1 200  матросов и иных служащих флота), — во время войны и непосредственно после нее и восстанавливающий лишь в самые последние годы свой тоннаж и хозяйственные базы своего существования и развитии. Этим объясняется отчасти указанное уменьшение количества эмигрантов в собственном смысле этого слова. Для оценки значения торгового флота Норвегии необходимо иметь ввиду, что лишь около 10% его обслуживает экономические нужды самой Норвегии, остальные же 90% работали преимущественно в области местной (в частности каботажной) торговли Индии и Китая, Средней Америки и Черного моря. Количество служащих, в том числе и матросов торгового флота, достигало к 1921 г. 26 тыс. человек, количество же лиц так или иначе заинтересованных в его деятельности и развитии превышало 112 тыс. чел., т. е., по заключению одного норвежского ученого, около 16% всего мужского населения Норвегии.

Другим выходом для избытка населения являлось развитие промышленной жизни страны при помощи использования обильной ее водной энергии. Теоретически размеры пригодной для электрификации водной энергии Норвегии определяются приблизительно в 15 млн. лошадиных сил, из коих государству принадлежит около 2 млн., коммунам столько же, тогда как остальная их масса составляет частную собственность. При полном недостатке угля развитие промышленной жизни Норвегии действительно всецело зависит от этого источника энергии, на который, начиная с XX века, и обращено усиленное внимание Норвегии. Тем не менее к 1921 г. было использовано лишь около 1,2 млн. лошадиных сил  (в 1807 г. — 250 тыс.; в 1915 г. — 750 тыс.), да и то подавляющее большинство энергии (ок. 800 тыс. л. с.) было обращено на осветительные, а не на двигательно-технические нужды. Только благодаря применению водно-электрической энергии, однако, оказалось возможным поставить использование железных, цинковых, алюминиевых и др. богатств, в особенности северной Норвегии, на экономически рациональную почву. С этого времени и начинается бурное развитие крупнокапиталистического предпринимательства Норвегии. Оно отразилось, естественно, и на двух производствах, составляющих главные статьи собственно норвежского вывоза, на лесо- и рыбопромышленности, из коих первая дала в 1923 г. вывозную массу (строевой лес, древесная масса, бумага и т. д.) на 339 млн., в 1924 г. на 334 млн. крон (при 67 691 рабочих в 1923 г.), т. е. более 38% всего вывоза, вторая — ок. 30% вывоза.

Рост и соотношение ввоза и вывоза Норвегии приблизительно определяются цифрами следующей таблицы (в млн. крон); об условной ценности этих цифр было уже упомянуто выше.

	Средний годовой
	Ввоз млн. крон	Вывоз млн. крон
1901-1905 гг.	289	183,5
1911 – 1915 гг.	596,4	422,7
1916	1353,7	988,3
1917	1661,8	791,4
1918	1252,6	755
1919	2583,7	782,1
1920	3029,9	1241,8
1921	1463	637
1922	1314	765
1923	1342	812
1924	1547	1041
1925	1401	1047

Для характеристики состава ввоза и вывоза могут служить следующие цифры, относящиеся к главным предметам ввоза и вывоза в 1920 г.

Ввоз (млн. крон)

Хлеб (зерно и мука) – 260

Другое продовольствие – 70

Сахар и кофе – 144,2

Текстили – 343

Обувь – 44,2

Уголь и кокс – 343,5

Керосин и т. д. – 65,4

Металлы, машины – 412,6

Суда – 367

Вывоз (млн. крон)

Рыба и рыбная продукция – 225

Лес и производство продуктов (бумага) – 556,7

Удобрение – 60,4

Суда – 42,2.

Как и в Швеции, но с еще большим постоянством наблюдается достигающее максимального развития в 1919 и 1920 г. преобладание ввоза над вывозом (пассивный торговый баланс); в отличие от Швеции не замечается даже за годы войны (1914—1918 г.) преобладания вывоза над ввозом, что обгоняется, прежде всего, бедностью Норвегии металлами, которыми богата Швеция и которые находили постоянно возраставший спрос в Германии. Возможность платежного покрытия разницы между ввозом и вывозом Норвегии отчасти обгоняется доходами страны от фрахтов, т. е. от исключительного развития ее торгового флота; отчасти же именно эта разница привела к резкому понижению норвежской валюты и обострению внутреннего экономического кризиса, выразившегося в возрастающей роли финансового капитала, энергично подчинявшего и подчиняющего себе все формы производства (вплоть до рыбопромышленности и сельского хозяйства); это вызывает ответный рост более или менее радикальных общественных течений, требующих, в лице коммунистической партии, подчинения банков государственному контролю, что встречает широкое сочувствие и среди страдающего от земельной спекуляции крестьянства, а также среди занятого рыболовством населения, все более попадающего в кабалу специально создавшихся для развитая рыболовного дела банков.

Несмотря на внешнее благополучие государственных финансов, долг Норвегии возрос за одно только время от 1920 до 1925 г. с 1 129 млн. до 1 730 млн. крон (из них 715 млн. внешних), из коих, правда, часть пошла на разного рода предприятия по электрификации страны, по сооружению железных и шоссейных дорог и т. д. Роль иностранного, в частности американского, капитала в этой области в настоящее время еще не поддается учету.

Политическая жизнь Норвегии протекала от 1914 до 1919/20 г. под знаком войны и вызванных ею серьезных потрясений экономического и социального уклада страны, отразившихся как на рабочем классе (ок. 140 тыс.), так в особенности на крестьянстве и на мелкой буржуазии вообще. 1921—1922 гг. привнесли общий экономический кризис. Это отразилось в неудачной железнодорожной и всеобщей забастовке 1921 г., из коих первая при малом протяжении железнодорожных  линий Норвегии (к 1925 г. около 3 500 кг) не могла иметь серьезного влияния на ход жизни всей страны, тогда как вторая также не захватила наиболее жизненных, продовольственно-финансовых интересов Норвегии. С этих пор начинается усиленное наступление предпринимателей на завоеванные до этого рабочими Норвегии позиции (локауты конца 1923 и начала 1924 г.), ухудшение положения последних, ослабление их организованности, а отсюда и ослабление их влияния на общегосударственную жизнь. Так, в частности, количество фабрично-заводских комитетов, достигавшее до забастовки 1921 г. в одной только Христиании (ныне Осло) 687, упало к концу того же года до 54, а количество членов профессор организаций Норвегии, достигшее к середине 1920 г. 143 810, упало в 1921 г. до 94 983, а в 1922 г. — до 83 804 млн. Лишь с самого конца 1922 г. начался новый, хотя и очень медленный, подъем и по числу членов, и по числу профессиональных организаций. Этим же в значительной степени определяются также колебания рабочего движения Норвегии в отношении коммунистического движения.

В настоящее время рабочее движение Норвегии возглавляется тремя группами, — старой социал-демократической (Буэн, Иверсен), центристской, сначала шедшей вместе с левым, коммунистическим крылом (М. Транмэль), и коммунистической (Олаф Шефго). Первая вышла в 1920 г. из состава рабочей партии Норвегии после того, как большинство партии присоединилось к коммунистическому Интернационалу, и образовала самостоятельную с.-д. партию. В 1923 г. произошел на чрезвычайном конгрессе рабочей партии раскол, приведший, в связи с организационными и иными разногласиями, к выходу чистых коммунистов (О. Шефго и др.) из состава рабочей партии и к образованию Норвежской коммунистической партии, всецело примыкающей к Коминтерну и насчитывавшей к 1926 г. 16 тыс. членов (7 ежедневных газет); в стортинге она имеет 6 депутатов, но влияние ее значительно превосходит как ее общий численный состав, так и количество ее парламентских представителей. Отношение большинства рабочей партии Норвегии («транмэлистов») ко второму (Амстердамскому) и третьему (коммунистическому) Интернационалу остается поныне колеблющимся.

В 1924 г. в состав стортинга (парламента) Норвегии входили: 54 консерватора и умеренных либерала, 22 агрария, 34 либерала, 24 рабочей партии 6 коммунистов, 2 социал-демократа и 2 р.-дем. (ср. XL,  приложение современное состояние важнейших государств, табл. 72).

Прошло время боевого соединения всех радикальных и либеральных общественных течений, боровшихся сначала за «освобождение» от шведского насилия (кабинет Михельсона 1905—1907 г.), а затем за ограждение Норвегии от концессионных захватов национальных богатств Норвегии иностранными державами — Англией и в особенности Германией, — причем уже наметилась острая вражда правого «концессионистского» и левого «антиконцессионного» течения [кабинеты: Левланда (1907—1908 г.), правого, Кнудсена (1908—1910 г.), левого, Конова (1910-1912г.), коалиционного консервативно-либерального, Брэтли (1912 — 1913 г.), чисто консервативного, и долголетнего (1913—1920 г.) кабинета Кнудсена, радикального]. Во главе политической жизни стоит после неудачи упомянутой выше забастовки 1921 г. новое,  по существу своему консервативное течение, представителями которого были кабинеты Гальворсена (1920 — 21), Блэра (1921—1923), того же Гальворсена (1923—1924), Мовинкеля (1924 -1926) и Ликко (с 4 марта 1926 г.). Существенной разницы между ними в области вопросов социальной и хозяйственной жизни Норвегии не наблюдается. Представляя разные течения в области узкополитической и культурной жизни Норвегии все они являются защитниками существующего социально-бытового уклада жизни Норвегии.

Э. Гримм.