ЧЕТЫРЕХЛЕТНЯЯ ВОЙНА 1914-1918 г. И ЕЕ ЭПОХА. XII. Империализм и мировая война

ЧЕТЫРЕХЛЕТНЯЯ ВОЙНА 1914-1918 г. И ЕЕ ЭПОХА. XII. Империализм и мировая война.

1. Империалистическая политика. Мировая война 1914—1918 г. явилась результатом невозможности для капиталистических государств разрешить мирным путем целый ряд проблем, вставших перед господствующими классами первоклассных держав, как в области европейской, так и колониальной политики. «Война, — как писал Ленин в одной из статей 1916 г., — есть продолжение средствами насилия той политики, которую вели господствующие классы задолго до войны». Политика эта была политикой империализма. «Империя — это прежде всего многонациональное единство, т. е. государство, сплоченное из многих наций, созданное насильственным путем и состоящее из двух неравных частей: территории, играющей роль метрополия, и иных частей, играющих роль колоний, вращающихся по орбитам вокруг «импернализующего» центра, как планеты вращаются вокруг солнца. Империализм представляет собой особый вид и особую форму такой завоевательной политики, направленной к мировому господству, к превращению национального государства в мировую державу, в многонациональное целое, созданное насильственным путем. Империализм — это форма завоевательной политики, характерная для современной нам эпохи, начинающейся с конца XIX ст. Эта эпоха отличается от предыдущей экономической фазы, во-первых, перемещением центра тяжести капиталистического хозяйства от индустрии хлопчатобумажной к индустрии металлургической, во-вторых, необычайно быстро развивающимся процессом синдицирования, картеллирования, т. е. сцепления и объединения тысяч отдельных предприятий в гигантские национальные и интернациональные тресты, синдикаты, картели, в одно комбинированное целое — процессом, получившим наиболее яркое выражение именно в металлургической индустрии».

В своей территориальной политике, политике экспансии, империализм проявляется, прежде всего, в стремлении к переделу, к отнятию территорий, захваченных уже другим государством, затем в соревновании нескольких крупных государств в стремлении к гегемонии, т. е. к захвату земель не столько прямо для  себя, сколько для ослабления противника и подрыва его гегемонии. В первую половину XIX в. западноевропейские страны не обнаруживали стремления к захвату колоний на далеких материках. Пока центром тяжести капиталистического хозяйства данной страны была хлопчатобумажная индустрия, рассчитанная на массовое производство, развивающаяся в зависимости от покупательных способностей населения, от непосредственного потребительного спроса, идеологи буржуазии не только в странах, выступивших после Англии, но и в самой Великобритании относились отрицательно к агрессивной внешней политике, к колониальным авантюрам, обострявшим международные отношения, увеличивавшим государственные долги, налоговое бремя, падающее на население и ослабляющее в конечном результате покупательные способности внутреннего рынка.

Англия манчестерского периода, — т. е., того периода, когда промышленной столицей Великобритании являлся город Манчестер, главная цитадель английской хлопчатобумажной индустрии, — была страстной поклонницей свободной торговли, свободной конкуренции. Вообще в течение всей первой половины XIX столетия и даже в 70—80 годах минувшего века почти вся экономическая наука Великобритании и европейского континента была проникнута «фритредерскими» идеями, т. е. идеями свободной торговли. Под влиянием этих идей, сами правительства рассматривали протекционизм, т. е. систему высокого обложения иностранных товаров таможенными пошлинами, или как фискальную меру, имевшую единственной целью увеличить доходы казны, или как временную меру, которая будет отменена, как только национальная индустрия более или менее разовьется и станет на собственные ноги. Манчестерская школа проповедовала не только свободную торговлю, но и мир. В период господства идей манчестерства колонии рассматривались в Англии, как остаток старого аристократического строя, скорее вредный, чем полезный. Известна знаменитая фраза Дизраэли, сказанная им в период увлечения манчестерскими идеями: «Колонии — это жернова, привязанные к нашей шее». Известно, что и Бисмарк толкал Францию к колониальным захватам, полагая, что колонии явятся «ядром каторжника», кандалами на ногах у Франции, что последняя в результате приобретений в Африке потеряет свободу действий и обессилеет. От Венского трактата (1815) до 1850 г. архипелаг Тихого океана, побережья Западной Африки колонизировались медленно, шаг за шагом. Последующие десятилетия были эпохой скромных приобретений, робких захватов, без широкого размаха, как бы с оглядкой по сторонам и с опасением взвалить на  свои плечи слишком тяжелое бремя. Но, начиная с 1880 г., в области захватной колониальной политики совершается крутой перелом. Все государства бросаются вперегонку к овладению новыми и новыми заморскими областями. И речь уже идет не о присоединении тех или других небольших островов или побережных территорий, а о завоевании целых континентов. По стопам Ливингстона, Стэнли, Саворьяна-Брацца, Рольфса и других героев, старавшихся вырвать у экваториальной Африки ее тайны, Германия, Англия, Франция, Италия бросаются тройным галопом от обожженых солнцем, опустошенных берегов Красного моря к великим равнинам Центральной Африки, от Индийского океана к сказочной области великих озер, откуда выходят грандиозные артерии: Нил, Конго, Замбези. Таким образом, весь этот черный континент, который папа когда-то умудрился одним росчерком пера и одним знаком креста разделить между двумя католическими странами — Испанией и Португалией, рассекается вдоль и поперек на отдельные части английскими, французскими, немецкими и т. д. саблями и штыками, и Бечуаланд, Уганда, Родезия, Новая Гвинея, Тунис, Эритрея, Конго, Камерун, Судан, Дагомея, Нигерия, затем Трансвааль, Мадагаскар, Оранж и т. д. быстро переходят во власть крупных европейских государств. Вместе с тем параллельно идет завоевание азиатского континента, где целые области переходят в руки европейцев. И эта колониальная горячка, эта форсированная захватная политика развивается с такой невиданной в минувшие эпохи интенсивностью, что только за пятнадцать лет с 1885 по 1900 г. Англия приобретает земельную площадь протяжением в 4 миллиона квадратных километров, т. е., пространство в 20 раз  большее, чем вся Франция, и с населением в 60 млн. душ.

С такой же невиданной в предшествующие эпохи энергией, с таким же небывалым напряжением своих сил бросаются в перегонку друг с другом и все остальные государства, стремясь овладеть новыми и новыми заморскими областями. Африканские территории — Уганда, Родезия, Новая Гвинея. Тунис, Эритрея, Конго, Камерун, Мадагаскар, Марокко, наконец, даже независимые христианские государства Трансвааль и Оранжевая республика, — одним словом, почти весь оставшийся до сих пор незанятым черный континент переходит в течение последних десятилетий в руки европейских государств. Вместе с тем параллельно идет завоевание азиатского континента: Франция овладевает Тонкином, а затем постепенно почти всем Индокитайским полуостровом; Соединенные Штаты — Филиппинами, которые они отбирают у Испании; Великобритания утверждает свою гегемонию на Персидском заливе и затем совместно с Россией устанавливает англо-русский протекторат над Персией; Германия проникает в Малую Азию и с помощью стальной багдадской цепи стремится привязать к себе Оттоманскую империю и превратить последнюю в свою колонию.

Германия захватывает целый ряд территорий на африканском континенте и создает здесь свои колонии: Тоголанд, Камерун, Германская Юго-Западная Африка, Германская Восточная Африка с территорией в 2 500 000 кв. километров, и населением в 11 миллионов душ. Накануне войны (в 1913 г.) протяжение немецкой железнодорожной сети в Африке равняется 4 176 километров. Внешняя торговля немецкой африканской империи достигает в 1912 г. 300 млн. франков. Германия захватывает целый ряд островов на Тихом океане: Архипелаг Бисмарка, Каролинские, Марианские острова, Землю императора Вильгельма и т. д. Особенно важным приобретением Германии является оккупированная в 1898 году — одновременно с захватом Россией Порт-Артура и Далиенваня — китайская область Киао-Чао с протяжением в 552 километра, с населением в 169 000 душ. Т. о., Германия, подготовляясь к «переделу» земного шара, создает себе сильные опорные пункты на африканском континенте, в Малой Азии — на подступах к Босфору и Дарданеллам, с одной стороны, к Персидскому заливу, дороге на Индию, с другой, далее разветвлением Багдадского пути на Ханикин к зоне русского влияния в Персии. Одновременно Германия создает себе сильные базы, как в водах Тихого океана, так и в одном из важнейших пунктов тихоокеанского побережья — в Киао-Чао и Шандунской провинции, но, так как Германия выступила на арену борьбы позже других государств, и весь колониальный мир оказывается уже захваченным и поделенным, дальнейшее расширение немецкой колониальной империи становится с каждым днем все труднее. Немецкая империалистическая литература все усиленнее подчеркивает тот факт, что какая-нибудь Бельгия, Португалия или Голландия, не говоря уже о Франции, владеют более ценными колониями, чем такая первоклассная держава, как Германия, имеющая законное право на «место под солнцем». Накануне мировой войны размеры немецкой колониальной империи не соответствуют гигантскому развитию производительных сил Германии и ее громадной военной мощи. «Спрашивается, на почве капитализма, какое могло быть иное средство кроме войны для устранения несоответствия между развитием производительных сил и накоплением капитала, с одной стороны, разделом колоний и «сфер влияния» для финансового капитала — с другой»? (Ленин, «Империализм, как новейший этап капитализма», § 7). Таким образом, мировая война явилась войной за передел колоний, войной за Восток, понимая под последним весь угнетенный колониальный а полуколониальный мир черного и желтого континентов.

Однако, стремление к колониальным захватам, к присоединению аграрных областей — есть лишь одна из тенденций империализма. Империалистические государства бросались с таким азартом именно на остальные страны только потому, что колониальные авантюры сопряжены с меньшим риском, требуют меньшего напряжения сил, чем попытка захвата высоко развитых в индустриальном отношении областей, лежащих порой под боком, но принадлежащих сильным государствам, способным дать отпор самому могучему врагу и нанести последнему удары, во сто крат более страшные, чем те, которые может нанести какой-нибудь  мароккский султан, тунисский бей или вождь Герреро, с которыми боролись немецкие войска в Африке. Заветной мечтой империалистов каждого  данного государства является овладение при первой возможности именно наиболее промышленными и развитыми в индустриальном отношении областями соседних государств или же наиболее важными торговыми путями. Так, для французского империализма основной задачей являлось овладение Эльзас-Лотарингией и левым берегом Рейна, наиболее индустриально развитыми областями Германии, богатыми железом и углем. Так, наоборот, для германского империализма главной приманкой являлась Бельгия и наиболее промышленные пограничные области Франции и России. Так, исторической миссией России, с точки зрения русских империалистов, является овладение Босфором и Дарданеллами, важнейшим торговым путем от наших южных областей к Средиземному морю, Индийскому океану и т. д. Так, наконец, по мнению некоторых английских империалистов, захват Кильского канала явился бы важнейшей наградой для Великобритании за все жертвы, понесенные ею в мировой войне. Во всяком случае, с точки зрения английских империалистов необычайное усиление Германии в период, предшествовавший мировой войне, угрожало не только Великобританской колониальной империи. Оно угрожало, прежде всего, равновесию на европейском континенте, далее английской гегемонии в Северном, Средиземном морях, в европейских водах Атлантического океана и ставило под удар Германии, прежде всего, территорию Англии в самой Европе. В борьбе с Германией для Англии шел вопрос не только о колониальной империи, но и о неприкосновенности самой метрополии.

Влияние Англии на континенте обусловливалось сохранением равновесия между враждовавшими в Европе государствами. Необычайное усиление экономической и военной мощи Германии грозило нарушить это равновесие и утвердить немецкую гегемонию на континенте. Потсдамское соглашение, опубликованное 6-го августа 1911 г., соглашение между Россией и Германией по целому ряду вопросов, разделявших до сих пор германское и русское правительства, вызвало сильную тревогу в империалистических кругах Англии; было ясно, что, если царская Россия и Германия Гогенцоллернов сблизятся, борьба с последней станет невероятно трудной. Английская пресса начинает трубить о непрочности русско-германского соглашения и с глубоким удовлетворением цитирует речь Милюкова на заседании государственной думы в марте 1911 г., речь, в которой Милюков обвинял министра иностранных дел Сазонова в том, что последний дезорганизует тройственное соглашение и ставит Россию на краю опасности. Милюков указывает, что пока Германия будет сильна, она никогда не допустит владычества России над Малой Азией и перехода Константинополя в руки русских. Английская дипломатия решает использовать стремления русского империализма, особенно рьяным выразителем которого становится кадетская партия, чтобы разорвать потсдамское соглашение и не допустить сближения между Германией и Россией.

Империалистическая Англия не могла примириться с существованием на континенте такой сильной державы, какой являлась довоенная Германия. И опасность заключалась не столько в том, чем была Германия в данный момент, а в том, чем она могла стать в будущем, когда ей удалось бы овладеть, по планам немецких империалистов, Бельгией с богатыми угольными запасами последней и морскими базами, близкими к английским берегам, прилегающими к Эльзас-Лотарингии французскими территориями, изобилующими железом, Малой Азией с Багдадским рельсовым путем, угрожающим английской гегемонии на Персидском заливе и т. д. Борьба против новой сильнейшей державы соответствовала старым традициям английской политики. «Пусть министры его величества никогда не забывают великого принципа, который должен лечь в основу нашей политики, — говорил в 1769 г. великий государственный деятель Англии лорд Чатам, — именно, что единственное, чего Великобритания должна бояться здесь на земле, было бы превращение Франции в могущественную морскую, коммерческую и колониальную державу». Прошло немногим более ста лет с той поры, как были произнесены эти слова, и такой могущественной морской, торговой и колониальной державой сделалась вместо Франции более грозная для Англии Германия, и вот почему борьба с последней стала основным руководящим принципом великобританской политики. Политика Англии была всегда направлена против сильнейшей в политическом и экономическом отношении континентальной державы; с тех пор, как Германия сделалась такой именно державой, с тех пор, как Англия почувствовала со стороны Германии больше, чем со стороны какой-либо другой державы, угрозу своему экономическому положению*)  и своей морской гегемонии, — англо-германское противоречие сделалось непреодолимым и не могло быть устранено никакими соглашениями по отдельным вопросам. Бисмарк был прав, сказав еще в 1897 году: «Единственное средство улучшить германо-английские отношения — это наложить узду на наше экономическое развитие, но оно неприменимо». При таком положении вещей каждый повод, который мог быть использован одним из участников Антанты для объявления войны, должен был неминуемо привести к мировой войне. Если английские империалисты в интересах сохранения равновесия в Европе считали неизбежной войну с Германией, с своей стороны немецкие империалисты в интересах расширения своей гегемонии во всем мире не видели возможности избегнуть вооруженного конфликта с «владычицей морей», самой могучей колониальной державой в мире, Великобританией. В своей речи от 14-го ноября 1906 г. в рейхстаге бывший германский канцлер, князь Бюлов, заявляет, что преемники Бисмарка не должны быть слепыми подражателями последнего, а его продолжателями, и говорит: «Если эволюция вещей требует, чтобы мы пошли дальше цели, которую преследовал Бисмарк, мы обязаны это сделать». «Эволюция вещей — продолжает Бюлов в своей работе «Германская политика»¹⁾, развивая мысли, высказанные им в упомянутой выше речи, — уже давно толкнула Германию за узкие пределы старой Европы в более обширный мир. Не тщеславие и погоня за престижем побудили нас пойти по пути мировой политики вслед за другими великими державами. Силы нации, обновленные политическим возрождением, не переставали возрастать и взорвали границы старого отечества. Политика шла по следам новых интересов и новых потребностей нации. По мере того, как наша национальная жизнь превращалась в жизнь мировую, политика Германской империи становилась в той же степени политикой мировой».

^*) См. иллюстрирующие это соперничество статистические таблицы в приложении.

¹⁾ См. I том коллективного трехтомного труда Deutschland unter Kaiser Wilhelm II, 1914. Deutsche Politik, von Bernhard Fürst von Bülow (I—136). Этот капитальный труд, написанный выдающимися немецкими специалистами, представляет громадный интерес для всех тех, кто желает познакомиться с эволюцией Германии в эпоху Вильгельма II и, вместе с тем, с финансовым, социальным и экономическим положением империи накануне войны. Книга Бюлова вышла во французском переводе в 1914 г.

Еще более решительно формулирует ту же точку зрения на задачи германской внешней политики пресловутый немецкий генерал фон-Бернгарди в своей книге «Германия и будущая война», вышедшей в октябре 1911 г. В 5-й главе этого труда, так и озаглавленного: «Мировое могущество или гибель» («Weltmacht oder Niedergang»), Бернгарди доказывает, что для Германии нет выбора между двумя перспективами: или завоевать мировое господство, или же постепенно потерять свое значение, как первоклассной державы и пойти по пути разложения и гибели. Мировое могущество или гибель — вот дилемма, поставленная исторической эволюцией. «Между этими двумя перспективами нет для нас средины», — в этом афоризме Бернгарди высказывает всю свою философию. — «Мы сражались и боролись в последние великие войны за наше национальное единство, за наше положение в Европе; теперь нам предстоит принять более важное решение: желаем ли мы подняться на высоту мировой державы, удержаться на этой высоте и завоевать германскому гению на всем земном шаре то положение, тот престиж, которого он заслуживает и в котором ему отказывают до сих пор. Готовы ли мы принести все жертвы, которых потребует от нас достижение нашей цели. Или мы желаем отступить перед враждебными нам силами, чтобы мало-помалу отстать и выродиться в экономическом, политическом и национальном отношении. Вот, где лежит сущность вопроса — быть или не быть, такова сущность дилеммы, которая ставится перед нами». И Бернгарди заключает, что для завоевания мирового положения Германия должна прежде всего посчитаться с Францией. Вот что открыто пишет генерал в своем произведении, сделавшемся в короткий срок настоящим евангелием немецкого империализма, настольной книгой всех пангерманистов, мечтавших о близкой войне и осуществлении всех великодержавных планов немецкой мировой политики. И далее: «Тем или другим путем с Францией мы должны разделаться, если хотим развязать себе руки для нашей мировой политики. Это первое и безусловнейшее требование здоровой германской политики; и так как устранить раз навсегда французскую враждебность мирным путем невозможно, то это необходимо сделать силой оружия. Мы должны разгромить Францию таким образом, чтобы она никогда более не могла загородить нам дорогу».

Затем Бернгарди указывает на необходимость для Германии тем или другим путем овладеть колониями Португалии, бельгийским Конго, протестуя против того, что Бельгия, нейтральное государство, осмеливается вести завоевательную колониальную политику и этим вступает в конкуренцию с государствами, гарантировавшими нейтралитет королевства. Таким образом, он настаивает на том, что договор, подписанный в начале последнего столетия с нейтральной Бельгией, теряет значение, благодаря нарушению самой Бельгией этого нейтралитета вторжением в африканские владения и завоеванием областей, на которые притязали другие государства, и подготовляет общественное мнение Германии к мысли о недействительности договора о нейтралитете Бельгии. «Когда мы объявили нейтралитет Бельгии, никто, наверное, не думал о том, что Бельгия предъявит притязания на крупную и ценную часть Африки. Вполне резонно поставить вопрос, не нарушен ли уже нейтралитет Бельгии одним этим приобретением, так как государство, которое в теории ограждено от всякой опасности войны, не имеет права вступать в политическую конкуренцию с другими государствами. Это соображение тем более законно, что, в случае войны Германии с Францией и Англией, оба эти государства постараются соединить свои армии именно в Бельгии». Здесь уже дано оправдание той теории «клочка бумаги», которую в 1914 г. Бетманн-Гольвег изложил перед английским посланником. Итак, Германия должна стать «мировой» державой, и во имя осуществления этой великой цели она не только имеет право, но и обязана объявить войну соседним государствам.

Задания германской мировой политики, о которой с такой дипломатической сдержанностью говорил канцлер Бюлов, и которые с такой солдатской грубой резкостью подчеркивал генерал Бернгарди, — с особой ясностью формулируются и обосновываются в произведениях наиболее талантливого немецкого публициста из лагеря империалистов, именно, Рорбаха. В своей известной книге «Der Deutsche Gedanke in der Welt» (Dusseldorf, 1912). Paul Rohrbach пишет: «Мы не можем остановиться или стоять на месте, для нас не может быть даже временного отказа от расширения нашей жизненной сферы, у нас выбор только между тем, чтобы снова пасть на уровень территориальных народов или отвоевать себе место рядом с англосаксами. Мы подобны дереву, корни которого в расщелине скалы. Либо мы раздвинем скалу и будем расти, либо сопротивление нашему росту так велико, что мы засохнем от недостатка питания». Рорбах доказывает, что немцы не могут отказаться от эксплуатации, в качестве коммерсантов и фабрикантов, все новых и новых стран, от постройки все новых и новых судов, от экспорта новых и новых капиталов в различные пункты земного шара. «Разве немцы могут отказаться от этого, когда они растут так быстро, что в три года увеличиваются на такое число людей, которое равняется всему населению Швейцарии, а за шесть лет — на все население Швеции или Голландии». «Мы втиснуты в узкие и отнюдь не благоприятные границы и из года в год должны привозить издалека все больше и больше благ для того, чтобы быть сытыми и поддерживать в движении наши машины. Мировой рынок — мы в нем нуждаемся теперь для нашего существования в такой же степени, как в нашей собственной почве, и неумолимо близится день, когда мы в нем будем нуждаться еще больше, чем в нашей почве». Рорбах подчеркивает, что сфера политического властвования Германии вовсе не соответствует по своей широте экономическому значению Германии. Его не удовлетворяет чисто экономическое расширение Германии. Он представляет себе империалистическое расширение Германии только в виде «колониально-экономического» расширения английского типа. «Все вопросы внешней политики, — пишет Рорбах в своей книге «Deutschland unter d. Weltvolkern», — должны становиться под углом создания и поддержания заграничных рынков севера, главным образом, в заокеанских странах. Худо ли, хорошо ли, но мы должны привыкнуть применять в своем политическом принципе те же принципы, что применяют англичане. В Англии направление внешней политики в соответствии с требованиями торговли и промышленности стало в национальном сознании аксиомой, против которой никто не спорит. Потеряй Англия свое промышленное производство за океаном или сократись эта возможность в более или менее серьезной степени, и, вместе с экономическим крахом и разорением многих миллионов людей по обе стороны океана, разразился бы и политический крах мирового господства Англии. Это чувствует каждый  англичанин. И не иначе должны обстоять дела в Германии, ибо и наше положение покоится на тех же условиях. Правда, мы еще не так далеко зашли в этом развитии, как англичане, правда, мы находимся еще на той точке зрения, которую Англия оставила позади себя уже несколько десятилетий тому назад, но это не имеет значения, ибо и нас ожидает с железной неотвратимостью дальнейший ход английского развития».

Итак, по теории Рорбаха, Германия должна создать себе колониальную империю наподобие английской. Рорбах предлагает поделить весь мир между Германией и Великобританией, подобно тому, как Наполеон I предлагал некогда Александру I разделить весь земной шар между Россией и Францией. Но теперь другие государства, кроме отечества Рорбаха и кроме Англии, представляются заранее исключенными от участия в судьбах наступающей мировой эпохи: Россия — вследствие ее внутренней некультурности, Франция — вследствие ее «морального разложения», отказа от размножения и т. д. «Но весь вопрос в том, согласится ли Англия потесниться и уступить местечко около себя Германии, допустит ли добровольно она господство рядом с ней Германии над мировой культурой. В Англии, стало быть, заключены судьбы Германии. Англия есть рок Германии. Отношениями к Англии определяется все положение, все возможности, все перспективы Германии». Во всяком случае, Рорбах находил совершенно невозможным продолжение стационарного положения, при котором одна Англия господствует над миром, а Германия оказывается устраненной от участия в господстве над земным шаром, и он считал возможным, что Великобритания добровольно потеснится и вступит в какой-либо компромиссе Германией для привлечения последней к господству над мировой культурой, господству рядом с англо-саксонской расой. В противном случае война между Англией и Германией казалась Рорбаху неизбежной, и эта война должна решить вопрос о судьбах Германии.

«Империализм есть монополистический капитализм», как сказал Ленин. Для утверждения своей мировой гегемонии Германии, прежде всего, было необходимо подвести мощный железный фундамент под гигантски разрастающееся здание ее промышленности. Германские империалисты стремились к захвату французского железного бассейна Бриейя, польских металлургических заводов, угольных копей Бельгии, чтобы таким образом монополизировать в своих руках главные угольные и железные запасы европейского континента. Бывший итальянский министр Нитти считает главной причиной мировой войны русско-германский конфликт. По мнению Нитти Германия видела своего главного врага в России, русская опасность особенно будто пугала немцев: «Интеллигенция, политические и даже военные круги — пишет Нитти в своей книге «Европа без мира» — были обеспокоены только Россией». Нитти совершенно забывает об огромной немецкой империалистической литературе, посвященной английской опасности, забывает о Рорбахе, Танненберге и др. немецких публицистах, указывавших на неизбежность англо-германского конфликта. По вопросу о франко-немецкой распре, сам Нитти рассказывает следующее о своей беседе в 1913 г., в качестве итальянского министра торговли, с немецкими промышленниками: «Они, не скрывая, говорили о необходимости обладать железными рудниками французской Лотарингии, для них война была эпизодом промышленной борьбы. Германия обладала углем и стремилась к железу, и вся пресса тяжелой индустрии пропагандировала войну». Создав самый мощный в мире угольно-железный комбинат, Германия имела бы шансы не только окончательно разгромить Францию и низвести последнюю до положения Испании, но и с надеждами на успех вызвать на бой Соединенные Штаты.

До вступления Соединенных Штатов в войну депутат германского рейхстага Готтейн в речи 19 мая 1916 г. подчеркнул, что в случае победы Германии над Антантой Соединенные Штаты не будут иметь сил бороться с Германией за гегемонию железа на мировых рынках, и Германии не страшна будет американская опасность. Готтейн был убежден, что, несмотря на такую угрозу, Соединенные Штаты не рискнут ввязаться в войну с «непобедимой» Германией.

Если даже во время самой войны — после того как Англия, неожиданно для многих немецких дипломатов, с оружием в руках стала на стороне Франции и России — многие германские империалисты после ряда печальных уроков войны все же могли тешить себя иллюзиями о невмешательстве в войну Соединенных Штатов, — какую слепоту, какое непонимание международного положения должны были обнаружить многие немецкие «политики» и патентованные знатоки международных вопросов накануне войны. Несмотря на статьи Рорбаха и других империалистов об англо-германских противоречиях, все же многие представители официальных кругов Германии были убеждены, что Англия не вмешается в войну между Двойственным и Тройственным Союзами, что Япония воспользуется войной, чтобы атаковать Россию и т. д. Из статьи, признанного в Германии знатоком вопросов международной политики профессора Дельбрюка («Preussische Jahrbücher» в августе 1914 г.), написанной накануне войны, явствует, что этот консервативный писатель, к мнениям которого прислушивались в высших кругах, был уверен, с одной стороны, в нейтралитете Англии, с другой, в верности Италии Тройственному Союзу: «Италия может отнять у Франции Савойю, Тунис и может быть еще что-нибудь. Если Италия примкнет к нам, а Англия останется нейтральной, мы можем рискнуть на войну и быть уверенными в благоприятных результатах». Политики, подобные Дельбрюку, хотели думать, что Германия по частям разобьет своих противников, в начале Россию и Францию, потом Англию, а в отдаленном будущем, если не силой меча, то, во всяком случае, экономической конкуренцией, и Соединенные Штаты. Тогда будет осуществлена мечта о германской гегемонии, о монопольном владычестве Германии над всеми богатствами мира, над всеми источниками сырья, углем, железом, нефтью и т. д.

Сведение всего смысла мировой войны к соперничеству между Германией и Англией не выдерживает критики и является результатом поверхностного знакомства с вопросом. Несомненно, что борьба Германии и Англии за мировую гегемонию являлась одним из важнейших факторов мировой войны и сыграла крупную роль в возникновении мирового пожара. Но наряду с англо-германским конфликтом в происхождении мировой войны сыграло колоссальную роль соперничество России с Германией и с Австрией из-за гегемонии в Оттоманской империи и на Балканах и франко-германское соперничество как из-за Африки, так и из-за железных рудников на европейских границах обоих империй (вопрос об Эльзас-Лотарингии и бассейне Брией). И именно потому, что накануне мировой войны пришли в острое столкновение не только империалистические планы и интересы Англии и Германии, но также Германии и России, Германии и Франции, России и Австрии, мы имели в результате не англо-германскую, а мировую войну. В частности, в борьбе за Малую Азию главная роль принадлежала двум соперникам — России и Германии.

Для капиталистической Германии вопрос о сохранении и усилении немецкого влияния в Турции приобрел накануне войны громадное значение. Вот что писал автор этих строк накануне войны об интересах Германии в Малой Азии: «Империалистическая Германия имеет великие промышленные и политические интересы в Малой Азии. Интересы эти настолько реальны, настолько важны, настолько связаны со всей внешней политикой капиталистической Германии в течение последних десятилетий, что с ними не могут не соображаться правительства сильнейших европейских государств. Попытка со стороны одной какой-либо державы или группы держав начать раздел Малой Азии, не считаясь с интересами в этих областях, могла бы вызвать войну, перед последствиями которой побледнели бы все подобные катастрофы минувших веков» («Великие железнодорожные и морские пути будущего»).

Было ясно, что главная опасность Оттоманской империи грозит именно со стороны России. Милюков уже в 1912 г. на заседании государственной думы 13 декабря указал на всю важность для России обладания турецкой Арменией. «Положение армян в Ванском санджаке и в соседних местностях, сплошь и в большинстве заселенных армянами, нам безразлично быть не может, —  сказал вождь кадетской партии, — местности эти важны и экономически, как рынок сбыта, и стратегически. Уже в Сан-Стефанском договоре мы не только выговорили себе известное влияние в этой местности, но даже граница наша проходила значительно западнее той, которая установлена была на Берлинском конгрессе, захватывая верховья Евфрата». Понятно, Милюков был, безусловно, прав, подчеркивая великое экономическое и стратегическое значение турецкой Армении с точки зрения завоевательных планов русского империализма. Овладев турецкой Арменией, представляющей собой грозную, как бы укрепленную самой природой крепость, Россия открывала себе доступ в остальные части Малой Азии, угрожала Месопотамии и багдадскому рельсовому пути, для защиты которого против русских войск немцам понадобились бы громадные военные силы. Но, само собой разумеется, с точки зрения русских империалистов, захват Армении должен был явиться лишь первым этапом по направлению к конечной цели — овладению Константинополем и выходами из Черного моря на Босфор и Дарданеллы. Вообще же, с точки зрения русских империалистов, дальнейшее существование Оттоманской империи, как независимого государства, совершенно нежелательно. Как доказывал Милюков в лекции, прочитанной в пользу союза русских городов, «турецкая государственность» представляет собой сосуществование организованного разбойничества с государственной властью, и потому Турцию необходимо разделить («Речь», 18/1V—1915.). Правда, Милюков затруднялся, как примирить с освободительными целями войны явно завоевательную тенденцию, но тут на помощь вождю нашей либеральной партии пришла «историческая традиция»: Россия издавна стремилась к овладению Проливами, и потому надо осуществить, наконец, теперь эту тенденцию русской завоевательной политики и закончить на этом все наши требования к Европе, тем более, что процесс роста государства неизбежно ведет нас к овладению Проливами.

Итак, из того, что писалось в русской прессе до мировой войны, из того, что высказывалось во время последней, ясно, что наши правящие круги, наша буржуазия, отказавшись от дальневосточных химер, решили с недавнего времени вернуться к «историческим традициям» русской внешней политики и покончить с Оттоманской империей при первом удобном случае. И нельзя оспаривать, что, начиная с балканской войны, обстоятельства стали складываться необычайно благоприятно для русского наступления на Ближний Восток. Наоборот, результаты этой войны вызвали сильную тревогу в германских империалистических кругах, которые стали опасаться за положение Германии в Турции. Некоторые немецкие публицисты откровенно указывали, что отныне все немецкое здание, возведенное с таким трудом в Оттоманской империи, покоится на песке. И князь Бюлов, бывший германский канцлер, в своей книге «Германская политика» подчеркивает, что последний немецкий военный законопроект, вотированный накануне войны, мотивировался тем положением, которое создавала для Германии балканская война. В мировой войне 1914—1918 г. вопрос о турецком наследстве, в особенности о багдадской дороге, о Проливах и Константинополе сыграл крупнейшую роль. Тайные документы, захваченные в архиве министерства иностранных дел на другой день после Октябрьского переворота, не оставляют сомнения насчет той основной роли, которую преследовало царское правительство, готовясь к мировой войне. Записки камергера Базили, «Журнал особого совещания 8-го февраля 1914 г.» и другие документы неопровержимо показывают, в чем заключались основные планы русского империализма. Из этих документов явствует, что планы захвата Константинополя разрабатывались нашими военными сферами еще с 1896 г. Неудивительно, что царская Россия относилась с такой враждебностью к империалистической Германии, которая своим проектом Багдадского рельсового пути усиливала Турцию и одновременно усиливала свое собственное влияние в Константинополе и в Проливах, становясь, таким образом, поперек планам царской дипломатии. Об этих планах как нельзя лучше свидетельствует «Журнал особого совещания 8 февраля 1914 г.», являющийся безусловно важнейшим историческим документом по вопросу о происхождении мировой войны.

Мировую войну 1914—1918 г. подготовляли правящие классы всех капиталистических стран, не только полуфеодальной, юнкерской Германии с ее надменным, кичливым девизом «Германия выше всех» (Deutschland über alles), но и республиканской Франции с ее «принципами братства, свободы, равенства» и с ее мароккской политикой и планами реванша, и либеральной Англии с ее стремлениями к гегемонии на морях, к разделу Средней Азии, к захвату всей Восточной Африки, с ее балканской политикой, наконец, царской России с ее грандиозными захватными проектами на Ближнем и Среднем Востоке, с ее планами овладения Босфором и Дарданеллами. Ответственность Германии Гогенцоллернов в происхождении мировой войны не подлежит сомнению. Германия первая начала войну 1914 г. По удачному выражению буржуазного французского писателя и ярого патриота Густава Ле Бона («Les Enseignements psychologiques de la guerre», Gustav Le Bon) Германия бросила в переполненную до краев чашу ту последнюю каплю, благодаря которой чаша, наконец, перелилась. Но ведь для объективного исследования, как заметил правильно Ле Бон, вопрос заключается именно в том, кто наполнил эту чашу, а не в том, кто влил последнюю роковую каплю.

Что не одна Германия была «виновником» мировой войны 1914—1918 г., это теперь можно доказать документально на основании книг, написанных самими английскими и французскими империалистами. Так, известный английский писатель, ярый германофоб, полковник Репингтон рассказывает в своем двухтомном произведении «Мировая война 1914—1918 г.», как Англия уже в 1905 г. подготовляла военную конвенцию с Францией против Германии. Репингтон указывает, что уже 8 января 1906 г. военный атташе Франции в Лондоне официально передал президенту совета французских министров проект военной кооперации Франции и Англии в случае конфликта с Германией. 5-ый пункт этой конвенции, состоящей из 13 пунктов, ставил следующий вопрос: «Что думает французское правительство относительно морской операции и высадки английских войск на немецком побережье. Если мы сумеем предназначить для этой цели 100 000 человек, будет ли в состоянии Франция выставить для этой цели равный по численности контингент, который будет доставлен в Германию английским флотом. В течение какого времени и в каких портах сумеет Франция сосредоточить эту армию». На этот вопрос французское правительство дало следующий ответ: «Ввиду вероятного численного перевеса немцев, подобная операция в начале войны является крайне рискованной и на нее можно решиться лишь в исключительных условиях». Итак, мы видим, что уже в 1905 г. военные круги Англии подготовлялись к войне с Германией, разрабатывая проекты военной кооперации с франко-русским союзом. С начала XX столетия призрак мировой войны с каждым годом приобретал все более грозный характер, и война надвигалась с неотвратимой силой.

Уже накануне войны известный французский писатель Жорж Обер, коммерсант и финансист и, стало быть, человек очень умеренного образа мыслей, доказывал в своей книге « Франко-германское безумие», что война между Францией и Германией неизбежна, и что два обстоятельства разделяют обе страны: Эльзас-Лотарингия и, в особенности, Марокко. Все новейшие осложнения, — доказывает Обер, — начались, в сущности, из-за Марокко. В 1900 г. международное положение было вполне устойчивое, но Франция обратила свое внимание на Марокко, и с той поры все заботы французов сосредоточились на одном грубом и неотвязном вопросе: когда будет война с Германией. Из буржуазных писателей с особой настойчивостью указывал на опасные для Франции последствия мароккской авантюры Виктор Берар, автор целого ряда книг по внешней политике. В ряде замечательных статей, опубликованных в консервативном журнале «Парижское Обозрение» за 1908—1911 г., Виктор Берар предостерегал страну от роковых последствий, неизбежно связанных с продолжением завоевательной политики по отношению к Марокко, политики, диктуемой исключительно интересами финансовой олигархии, но эта кампания Берара пришлась не по вкусу многим читателям консервативного журнала, и талантливому журналисту пришлось покинуть журнал. Но с особой энергией и поразительным талантом вел кампанию против мароккской авантюры Жорес, который и заплатил своей жизнью прежде всего за тот огненный пыл и ту страстность, которые проявил великий трибун французского пролетариата в борьбе против агрессивных планов французского империализма. В своих удивительных речах во французском парламенте в январе 1908 г., в декабре 1911 г. Жорес вскрывал всю подоплеку мароккской авантюры и предостерегал страну от опасных последствий, связанных с планами правящих кругов Франции, с завоевательными проектами Делькассе, Пишона, Клемансо, Бриана и др. министров. Свою речь на заседании Палаты 24 января 1908 г. Жорес начал следующими характерными словами: «Я умоляю правительство и палату депутатов спасти Францию каким-либо решительным и ярким актом от страшной авантюры, в которую с каждым днем все глубже и глубже вовлекается наша страна».

Самый опасный конфликт из-за Марокко вспыхнул в 1911 г. в связи с пресловутым «агадирским ударом» (coup d'Agadir, см. Агадир и Марокко). В начале июля 1911 г. германское правительство объявило о своем решении послать немецкое военное судно в Агадир, мароккский порт на Атлантическом побережье, якобы для защиты жизни и интересов немецких подданных в Марокко ввиду анархии, царящей в этой стране. Объясняя значение этой демонстрации, немецкая империалистическая газета «Tägliehe Rundschau» писала: «Немецкий народ очень нуждается в колониях. Возможно, что Франция предложит нам Конго. Однако, Германия не желает компенсации в других местах, она желает получить часть Марокко». Положение приняло крайне опасный характер. Но здесь опять, как в 1908 г., вмешалась Англия. Как только в Англии получилось сообщение о намерении Германии послать «Пантеру» в Агадир, английский министр иностранных дел сэр Эдуард Грей призвал германского посланника Вольф-Меттерниха к себе и заявил ему, что «положение крайне серьезно» и что «вопрос о посылке немецкого судна в Агадир будет рассмотрен в английском кабинете министров». Англия решительно давала понять, что вопрос о немецких притязаниях в Марокко затрагивает не только Францию, но и Англию. На следующий день Грей снова призвал к себе Вольф-Меттерниха и категорически сообщил последнему, что Англия не признает никакого договора между Францией и Германией, заключенного помимо Англии, что последняя должна принять участие в каких бы то ни было переговорах, которые отныне будут вестись по поводу Марокко. Ясно было, что Англия не желает допустить Германию утвердиться в какой бы то ни было части Марокко. Вся английская пресса стала трубить о той опасности, которой подвергнется мировое положение Великобритании, если Германия захватит Атлантическое побережье. Наконец, министр финансов Ллойд-Джордж в речи, произнесенной им во дворце лорд-мэра 21 июля 1911 г., по соглашении со своими коллегами, заявил, что, «если сохранение мира может быть куплено путем отказа Великобритании от того великого и выгодного мирового положения, которое она заняла в результате вековых побед, в таком случае такой мир был бы невыносимым унижением для великой нации, подобной нашей». Это была прямая угроза войной по адресу Германии, если последняя будет упорствовать в своих требованиях уступок в мароккском вопросе. Английское правительство провозгласило категорически, что оно не допустит никаких немецких территориальных приобретений в Марокко. «Вопрос о безопасности нашей международной торговли не является партийным вопросом», грозно заявил по адресу Германии в той же речи Ллойд-Джордж, давая понять, что в мароккском вопросе и либералы и консерваторы будут действовать солидарно, считаясь исключительно с имперскими интересами и не о становясь даже перед войной во имя охраны господства Великобритании на всех морских путях. Речь Ллойд-Джорджа вызвала такую тревогу во Франции, что через день после этой речи английский посланник в Париже Берти выехал в Лондон с секретной миссией изложить английскому кабинету точку зрения французского правительства, считающего речь Ллойд-Джорджа чересчур воинственной и несоответствующей миролюбивому настроению Франции, отнюдь не желающей войны из-за Марокко. Империалистическая Англия готова была в 1911 г. начать войну с Германией из-за Марокко и заявила французскому правительству о своем намерении придти на помощь Франции всеми своими вооруженными силами. Кроме того, как об этом сообщил депутат Годен де-Вилен на заседании французской палаты, Россия дважды во время Агадирской истории предложила свою вооруженную помощь Франции. Все это подбодрило французскую военную партию, и в сентябре 1911 г. вдоль немецкой границы от Виллер-Секселя до Нанси были произведены маневры французских войск («La Vie politique», т. VI, 1913, стр. 121). Итак, в 1911 г. чуть было не вспыхнула война между Германией и Францией из-за Марокко, — война, в которую оказалась бы втянутой вся Европа.

К влиянию на обострение международных конфликтов всех этих мароккских, эльзас-лотарингских, дарданельских, багдадских и других вопросов следует прибавить разрывное действие национальных антагонизмов внутри отдельных государств. Бывший австрийский министр иностранных дел Чернин, лишь в свете роковых для Австрийской империи событий мировой войны понявший все значение для империи национального вопроса, писал, стоя над развалинами Австро-Венгрии, о причинах распадения этого государства следующее (О. Чернин, «В дни мировой войны», русский перевод 1923 г.): «Час Австро-Венгрии пробил. Все немногие государственные деятели, которые летом 1914 г. стремились к войне, как, например, Чиршки и Билинский, боявшиеся за судьбы Боснии, конечно раскаялись и пересмотрели свои взгляды всего несколько месяцев спустя. Ведь и они не верили в мировую войну. Несмотря на это, мне теперь кажется, что распадение двуединой империи наступило бы и помимо войны, и что сараевское убийство было бы и при других условиях сигналом к катастрофе. Наследный эрцгерцог стал жертвой великосербских чаяний; эти чаяния, включавшие в себя отторжение наших югославянских провинций, не замерли бы, если бы Австро-Венгрия перешла от убийства к порядку дня. Напротив, они от этого только усилились бы и укрепили бы центробежные силы других народностей, входящих в нее». «Огонь выстрелов в Сараево, точно молния в темную ночь, на мгновение осветил грядущий путь. Стало ясно, что дан сигнал к распадению монархии. Сараевские колокола, забившие тревогу тотчас после убийства, были похоронным звоном монархии». «Сознание, что сараевское дело имеет значение не только, как убийство принца императорского дома и его супруги, а что оно означало также и начало разрушения Габсбургской империи, было тогда очень распространено во всем населении Австрии и, в частности, Вены». «Конечно, нельзя сказать,  в какую форму вылилось бы распадение монархии, если бы удалось избежать войны. Но оно, несомненно, было бы менее ужасно. Процесс, вероятно, протекал бы более медлительно и не увлек бы за собой всего мира. Мы были обречены на гибель и должны были умереть. Но род смерти мы могли выбрать, и мы выбрали самую ужасную смерть. Сами того не зная, мы с началом войны потеряли нашу самостоятельность. Из субъекта мы превратились в объект». В другом месте Чернин говорит: «Габсбургская монархия представляла собой прекрасную лабораторию для изучения неразрешенных национальных вопросов и для констатирования их разрывного действия, прежде чем от них взлетел на воздух весь мир».

2. Милитаризм. Итак, в Марокко, на Балканах, в Малой Азии, на сербо-австрийской, австро-румынской, итало-австрийской границах и т. д., повсюду тлели очаги мировой войны, и повсюду были нагромождены целые горы горючего материала. И достаточно было одной искры, чтобы пожар войны охватил весь мир. Все государства с лихорадочной энергией готовились к неизбежной войне. Особенно ярко настроение правящих классов всей Европы выразил в знаменитой статье «Вооружения Европы и Австрия» австрийский военный писатель, выступивший, под псевдонимом Кассандера с следующим знаменательным призывом к населению двуединой империи: «Вооружайтесь,  вооружайтесь. Приносите деньги лопатами и шапками, отдавайте последний грош, сплавляйте кубки и серебро,  отдавайте золото и драгоценные камни на железо. Предоставляйте ваши последние силы на вооружение неслыханное, какого еще свет не видел, ибо дело идет о последнем решительном бое великой монархии. Дайте ружье в руки отрока и вооружайте старца. Вооружайтесь беспрестанно и лихорадочно, вооружайтесь днем и ночью, чтобы быть готовыми, когда настанет день решения. Иначе дни Австрии сочтены».

Итак, правительства всех стран подготовляли мировую войну 1914—1918 г. Это не значит, что правительства первоклассных держав действительно желали войны в 1914 г., и можно верить в искренность многих из тех государственных людей, дипломатов и политиков, которые утверждают, что война пришла для них «яко тать в нощи», совершенно неожиданно. Но это утверждение лишь подчеркивает всю бессмысленность капиталистического строя, господство анархии и слепых экономических сил над волей правящих классов в эпоху империализма. Германия и Россия, Россия и Австрия, Франция и Германия, Германия и Англия взаимно сторожили каждое движение друг друга, особенно в области вооружений. Спуск каждого нового судна в Германии вызывал панику, искусственно раздуваемую желтой прессой в Англии; увеличение контингента армии в России или Франции, сооружение новой стратегической ветви в Царстве Польском вызывали необычайную тревогу и тысячи алармистских, угрожающих статей в немецкой и австрийской прессе (см. Система вооруженного мира).

В течение последних десятилетий, а в особенности с наступлением XX столетия военные расходы во всех европейских государствах растут со сказочной быстротой. Все государства одно за другим втягиваются в какой то заколдованный круг, в котором одно звено связано с другим, и где расходы одного государства немедленно же вызывают соответствующее финансовое распоряжение в целом ряде других государств. Страшная работа бесконечного винта не останавливается ни на одну минуту, с демонической непоборимой силой вовлекая всю Европу, затем Америку, Австралию, Японию  в бешеную гонку из-за новых сухопутных и морских сооружений. Этот безумный танец миллиардов начинает порой казаться наблюдателю игрой его собственного разгоряченного воображения. Однако, эта сарабанда не плод больной фантазии: цифры иронические, жестокие, беспощадные стоят перед глазами и говорят о той страшной работе бесконечного винта, который фатально вовлекал одно государство за другим в пропасть разорения и в конечном счете привел их к страшной войне 1914—1918 г.

Само собой разумеется, что безумная гонка из-за новых и новых вооружений, которую мы наблюдали накануне мировой войны, являлась симптомом и следствием нараставшего обострения отношений между империалистическими державами, но вместе с тем это следствие постепенно превращалось в могучий фактор, ускорявший взрыв войны. Рост милитаризма, безумная гонка из-за вооружений имеет свою страшную логику. В гонке вооружений дело всегда кончается роковым финалом: или идущий впереди оборачивается и стреляет в нагоняющего его соперника, или наоборот — настигающий берет на себя инициативу к неожиданным нападениям, сбрасывает с лошади и изувечивает идущего впереди всадника и, таким образом, первым приходит к намеченной цели. Так, в войне 1914 г. Германия, опередившая по организации и вооружению, быстроте мобилизации и т. д. своей армии Россию и Францию, которые начинают уже нагонять ее, первая бросается на своих соперников и, таким образом, своим нападением начинает мировую войну 1914—1918 г. Так, в начале 1904 г. Япония, которая после захвата и укрепления царской Россией Порт-Артура и Далянвана, овладения Манчжурией, подступами к Корее и сосредоточения на Дальнем Востоке многочисленной и прекрасно вооруженной русской эскадры, начинает отставать от России по военной мощи на азиатском континенте, без всякого формального объявления открывает военные действия против России, неожиданным нападением выводит из строя три самых сильных судна русской тихоокеанской эскадры — броненосцы «Цесаревич» и «Ретвизан» и крейсер «Палладу» — и, достигнув, таким образом, решительного превосходства на море, высаживает свои войска на материке.

Характеризуя экономическое и политическое положение и род вооружений Европы 1911 г., я писал в конце 1911 г. следующее: «В области внешней политики международное положение в Европе начинает развиваться, как это было после немецких побед 71 г., под знаком очевидной германской гегемонии. Это, прежде всего, тяжко отзовется на немецких народных массах, которым придется своим потом и кровью оплатить великие дипломатические победы Германии über alles, и немецкий государственный долг, поднявшийся с 21 миллиарда 966 млн. фр. в 1909 г. до 24 миллиардов 106 миллион, фр.¹⁾ в 1910 г., т. е. сразу более, чем на два миллиарда франков, вырастает в еще более страшной пропорции. Германская гегемония фатально поведет к небывалому росту милитаризма и лихорадочных вооружений во всех странах. Прежде всего, начнет усиливать свои эскадры и строить новые невиданные до сих пор сверхдредноуты Англия... От Англии, конечно, не будут отставать ни Россия, которая уже теперь затрачивает на военно-морское дело в десять раз больше, чем на народное образование, ни Франция, бюджет которой растет с чудовищной быстротой. Но усиление немецкого могущества вызовет чрезмерный рост вооружения не только во Франции, России, Англии, а, следовательно, и в Соединенных Штатах, и Японии. Еще с большим усердием начнут вооружаться союзные с Германией государства. Австрия, не желающая примириться с ролью lе brillant second в Тройственном Союзе, ведущая свою самостоятельную линию на Балканах, зачастую расходящуюся с берлинскими планами, не остановится на том пути, на который она вступила со времени аннексии Боснии и Герцеговины, а, наоборот, усилит свое вооружение. Понятно, за Австро-Венгрией потянется боящаяся ее, как огня, союзная с ней Италия, которая за последнее десятилетие увеличила свой военный бюджет с 254 млн. фр. до 866 млн. фр. и вотировала в начале нынешнего года чрезвычайные кредиты на военные нужды в 465 млн. фр., чтобы страна   была в состоянии, как объяснила тогда итальянская печать, сохранить свое положение на Средиземном море и получить соответствующие компенсации в случае чрезмерного усиления французского влияния в Марокко и австрийского в Албании».

¹⁾ Здесь имеется ввиду общеимперский государственный долг вместе с долгами отдельных германских государств. Собственно общеимперский долг поднялся с 4 млрд. франков в 1909 г. до 5 млрд. 867 млн. фр. в 1910 г.

Так будет расти во всех государствах, не исключая самых маленьких — Бельгии, Голландии, Дании, Сербии и т. д. — с лихорадочной быстротой военный бюджет, вызывая страшное увеличение государственного долга, налогового бремени, лежащего на народных массах. Нужно ли будет после этого удивляться непомерному вздорожанию жизни во всех странах, повышению цен на все предметы первой необходимости, обострению классовых антагонизмов, росту народного озлобления и фатальному учащению тех знаменательных вспышек, ареной которых является вся Европа, и в которых грядущие, с стихийной силой надвигающиеся события бросают, по образному выражению поэта, «свою тень назад». Прежде всего, и в Германии, подобно тому, как во всех европейских странах накануне мировой войны, дефицитность бюджета и государственный долг росли из года в год. Более того, в истории нет другого такого примера, чтобы громадная государственная задолженность и непрерывно растущее налоговое бремя так тесно шли рука об руку с таким блестящим развитием торговли и промышленности, как в новейшей Германии. Несмотря на все эти разговоры о «вырождении» Франции, о «дикости», «малокультурности» России, правящие круги Германии опасались, что в близком будущем, именно к роковому 1917 году, военное равновесие в Европе будет нарушено в пользу России, особенно если к Двойственному Союзу примкнет «владычица морей» — Англия, с ее бесконечными ресурсами. Германия, напрягавшая все свои силы и желавшая во что бы то ни стало сохранить свое военное превосходство над соседними державами, истощилась в этой борьбе одновременно с величайшей морской державой — Англией и с сильнейшими сухопутными державами — Францией и Россией. Она не могла положить конца этой безумной скачке вооружения, не вызвав катастрофы. И она вызвала эту катастрофу, искусно подталкиваемая к роковому шагу теми представителями английской дипломатии, которые ничего не имели против войны в 1914—1915 г., войны с Германией в самых благоприятных условиях для Великобритании.

Германское правительство знало, что Англия не успела еще оформить свое военное соглашение с Россией и Францией, и потому у германской военщины могла быть надежда, что Англия уклонится от участия в войне. Несомненно, что подавляющая часть английской буржуазии была настроена против военного соглашения с Францией и Россией. Поэтому в период, предшествовавший мировой войне, английским дипломатам, стоявшим за военную кооперацию с Двойственным Союзом, пришлось ограничиваться устными обещаниями помощи Франции и России в случае войны с Германией. Поведение английского правительства в дни предшествовавшие войне могло лишь укрепить надежды недальновидных германских политиков на возможность уклонения Англии от участия в войне. Ночью 30 июля 1914 г. в Париж прибыла телеграмма от французского посла Жюля Камбона следующего содержания:¹⁾ «Нерешительная позиция английского правительства может вызвать весьма тяжкие последствия, потому что здесь (в Берлине) надеются на успех борьбы против Франции и России, если они будут одни. Только возможность вмешательства со стороны Англии тревожит императора, его правительство и путает все их расчеты. Вопрос о продовольствии поставлен здесь, и приняты особые меры для его разрешения».

¹⁾ Весьма срочная телеграмма из Берлина за №231 от 31 июля 1 ч. 30 м., полученная в Париже в 3 часа утра. (См. Р. Пуанкаре, «Происхождение мировой войны».).

Осведомившись об этой телеграмме, Пуанкаре предложил совету министров, который принял это предложение, спешно переслать королю Георгу за подписью Пуанкаре личное письмо, чтобы осведомить Георга, насколько важно немедленное и открытое заявление со стороны Англии. «По всем известиям, которые мы получаем — писал Пуанкаре, можно думать, что, если Германия имела бы уверенность, что английское правительство не вмешается в конфликт, в который вовлечена Франция, война была бы неизбежна, и что, наоборот, если бы Германия была уверена, что сердечное согласие, entente cordiale, было бы подтверждено, в худшем случае, совместным выступлением Англии и Франции на поле сражения — это явилось бы большой гарантией того, что мир не будет нарушен». Это письмо было опубликовано во время войны английским правительством. Английское правительство отказалось дать определенный, не возбуждающий никаких сомнений ответ, и, таким образом, Германия начала войну в расчете на возможный нейтралитет Англии. Все расчеты немецкой дипломатии и военщины оказались опрокинутыми. С первого же дня войны не только Англия, но и Япония выступили против Германии с оружием в руках. Затем постепенно одна за другой объявили войну Германии и Австрии Италия, Румыния, Греция, Португалия и, что имело особенно роковые последствия для центральных держав, могучая Америка с ее колоссальными ресурсами. Таким образом, вместо Франции и России Германия должна была вести войну против всего мира. Германская военщина, германские дипломаты знали, что Германия и Австрия разобьют военные силы Франции и России, но германское правительство упустило из виду одно обстоятельство, что это же знала и вся Англия. Английская буржуазия именно поэтому не могла держаться той политики нейтралитета, которой она держалась в войну 1871 г., и допустить разгром Франции. Играя на этом страхе всего населения Англии перед последствиями германской победы, руководители английского империализма использовали создавшееся положение, чтобы подтолкнуть Германию к безумной авантюре.

Мировая война, основным фактором которой явилось стремление первоклассных государств к гегемонии путем передела земного шара, закончилась переделом в пользу победоносной Антанты. Достаточно беглого взгляда на карту послевоенной Европы и Африки, чтобы убедиться в размерах, политическом и экономическом значении этого передела. Германия потеряла Эльзас-Лотарингию, Саарский бассейн, области, перешедшие к Польше, часть Верхней Силезии, Данциг, Мемель, Шлезвиг, область, перешедшую к Бельгии, в общем, территорию в 75 000 кв. километров, с более чем 7 миллионами жителей. Отторгнув у Германии все эти области, Антанта отняла у побежденного врага важнейшие угольные и железные районы, нанесла сильнейший удар немецкой хлопчатобумажной промышленности и поколебала до основания германскую экономическую и военную мощь. Кроме того, Антанта отняла у Германии все колонии, которые подверглись полному переделу и достались, главным образом, Англии и Франции. Австро-Венгерская империя была уничтожена и подвергнута окончательному переделу между Югославией, Румынией, Чехословакией и Польшей. Венгрия и Австрия превратились в маленькие государства. Турция лишилась последних своих владений в Африке и многих из своих провинций в Азии.

Итоги мировой войны. Война разрушила миллионы человеческих жизней и одновременно уничтожила несметные богатства, накопленные десятками лет упорного труда. По новейшим данным, общий итог убитыми за весь период войны, т. е. по 8 ноября 1918 г., когда начаты были переговоры между Антантой и Германией о перемирии, — 10  000 000 (см. Современное состояние важнейших государств, XL, прил., табл. 1-6). Страшные последствия войны не ограничиваются колоссальным количеством раненых и убитых. Война отозвалась губительно во всех странах на здоровье всего населения, не только армии, но и мирных граждан, вызвав страшное распространение всякого рода заразных болезней. Особенно тяжело отозвалось в этом отношении влияние войны в таких странах, как Турция, Россия, Сербия, где население и солдаты были поставлены во время войны, как и во время эпидемий, в крайне неблагоприятные гигиенические условия и не принимали необходимых предохранительных мер для борьбы с заразными болезнями. Мировая война 1914—1918 г. по абсолютному размеру человеческих потерь превосходит сумму потерь за все предыдущие войны, начиная с 1790 г., т. е. за 125 лет. По относительному количеству людей, погибавших в среднем ежедневно, мировая война была почти в 30 раз губительнее, чем наполеоновские войны.

Последнее обстоятельство объясняется не только тем, что численность армий теперь значительно выше, чем во время Наполеона, но, прежде всего, тем, что ныне интенсивность и беспрерывность боев превосходит все, что было до сих пор. Знаменитые наполеоновские битвы при Ваграме, под Иеной, при Маренго, Фридланде, Тильзите, Бородине, Ватерлоо и т. д., где 200—300 тысяч солдат с той и с другой стороны решали в несколько часов, максимум в 1—2 дня, судьбы империи, были невинной забавой по сравнению с битвами на Марне, на Эне, при Ипре, на Дунайце и т. д., где миллионные армии, вооруженные сотнями и сотнями тяжелых орудий, десятками тысяч легких пушек и пулеметов, летательных машин и других невиданных средств разрушения, в течение целых недель, днем и ночью, корпуса за корпусами, шли в беспрерывные атаки, гибли десятками и сотнями тысяч в проволочных заграждениях, в траншеях, сметались неприятельским ураганным огнем только для того, чтобы в результате сверхъетественных усилий и страшных потерь продвинуться вперед, порой всего на несколько километров. Как губительны сражения в условиях современной техники и при громадной численности втягиваемых в бой армий можно судить по тому, что одна битва в Шампани стоила французам и немцам большего числа жертв, чем вся Франко-Прусская война 1870—1871 г., тянувшаяся 210 дней. Страшные битвы под Верденом поглотили больше жертв, чем обе Балканские войны 1911—1913 гг.

Если современная статистика может с большей или меньшей точностью определить число человеческих жизней, загубленных последней войной, то в распоряжении современной научной мысли нет никакой возможности исчислить, хотя бы приблизительно, те чудовищные материальные потери, которые понесли воюющие страны в результате кровавого конфликта, разбившего чуть ли не весь мир на два враждующих лагеря. В самом деле, как выразить в цифрах огромные разрушения, произведенные войной. Целые города и селения, огромные леса стерты с лица земли, поля, сады на десятки лет испорчены, дорого стоящие мосты, туннели, железные дороги, заводы, фабрики разрушены, уцелевшие рельсовые пути на протяжении сотен и сотен километров приведены в полную негодность, тысячи вагонов и паровозов повреждены, в результате усиленного их употребления и перегрузки, в такой мере, что немедленно по окончании войны их приходится заменять новыми. Как определить убытки, понесенные народным   хозяйством от так называемой мобилизации крупной, средней и мелкой промышленности и переорганизации разнородных фабрик в военные заводы.

Нельзя даже приблизительно учесть материальный ущерб, нанесенный уничтожением бесчисленного множества человеческих жилищ и хозяйств и т. п. Мы уже не говорим о невознаградимой утрате миллионов жизней здоровых, работоспособных людей, о миллионах калек, вырванных войной из трудовой семьи человечества. Как учесть с финансово-экономической точки зрения ценность всех этих погибших жизней. Как определить в денежной форме убыток, нанесенный народным хозяйствам воюющих стран вследствие отвлечения от производительного труда десятка миллионов рабочих рук. Многие исследователи делали попытки подсчитать стоимость войны, принимая во внимание все слагаемые итоги кровавой бойни, в которую оказался втянутым чуть ли не весь мир. В большинстве случаев все подобные подсчеты являются неполными, преуменьшенными, ибо многие исследователи опускают в своих вычислениях крупные слагаемые и, таким образом, получается сумма, стоящая ниже действительных итогов убытков и разорений, произведенных войной. Однако, некоторые подсчеты могут считаться, если не вполне, то приблизительно соответствующими действительности. Английский статистик Эдгар Креммонд сделал попытку подсчитать стоимость первого года войны, включая в эту стоимость, кроме прямых расходов, убытки войны вследствие разрушенного имущества, потери производства и капиталистическую ценность погибших человеческих жизней. Эту стоимость первого года войны Э. Креммонд определил в 9 миллиардов фунтов стерлингов, т. е. в 90 миллиардов рублей.

По другому расчету мировая война обошлась человечеству по 1 января 1918 г. в 585,7 миллиардов руб. (по довоенному курсу). Эта чудовищная сумма превышает все национальные богатства Англии, Австрии, Бельгии, Германии, Франции и России вместе взятых. Все богатства этих воюющих стран, накопленные за предыдущее время, не в состоянии будут оплатить этой чудовищной суммы. Очень трудно вычислить более иди менее точно те чудовищные материальные потери, которые воюющие страны понесли за четыре года. Есть, однако, одна область государственной экономической жизни, где сравнительно с большой точностью определяются военные убытки. Это — финансовые расходы европейских государств на военные нужды. Можно подсчитать, сколько денег затрачено воюющими государствами на эти нужды. И этот подсчет сделан уже многими специалистами, которые, независимо друг от друга, приходят к приблизительно одинаковым итогам. Военные расходы в нынешнюю мировую войну достигли таких колоссальных размеров, каких не могла бы вообразить себе накануне войны самая разнузданная фантазия.

По новейшим данным, разработанным историко-экономической секцией института имени Карнеги, стоимость прямых военных расходов мировой войны определяется в 145 миллиардов долларов для союзных держав и в 63 миллиарда долларов для центральных держав и союзников последних, итого в 208 млрд. долларов. Прямые военные расходы России за весь период мировой войны исчисляются институтом Карнеги в 23 млрд. долларов, т. е. в 113 миллиардов франков золотом (см. т. XLVI Финансирование войны и т. ХLVII Денежный кризис).

Война расстроила финансы всех государств, но особенно отозвалась она на русском финансовом хозяйстве. Накануне войны русский государственный бюджет сводился без дефицита. Более того: доходы превышали сумму расходов, так что в казначействе скоплялись свободные сотни миллионов рублей, которые должны были обеспечить финансовую мощь и непобедимость России в случае войны с внешним врагом. Официальная и  официозная печать указывали на громадную золотую наличность нашего Государственного банка, на превышение государственных доходов над расходами, как на свидетельство превосходного состояния русских финансов. Особенно восторженные статьи о наших финансах печатала французская газета «Matin», которая находила, что финансовая мощь России вполне соответствует ее экстраординарной военной силе, и что поэтому Франция в союзе с таким колоссом может смело вступать в бой с центральными державами, которых в будущей войне прежде всего ждет финансовое банкротство, не говоря уже о неизбежном военном разгроме. Однако, стоило только наступить мировой войне, как сейчас же обнаружилось, что все государственное финансовое здание царской России было воздвигнуто на песке, и что без усиленного увеличения налогов, без многочисленных внутренних и внешних займов, наконец без непрерывного выпуска бумажных денег Россия не в состоянии была покрыть и незначительной доли расходов на военные нужды. Уже за первое полугодие войны существовавших доходов не хватило на покрытие обыкновенных и военных расходов, так что создался дефицит, превышавший 2 миллиарда рублей. По справке, опубликованной министерством финансов в сентябре 1917 г., военные расходы России по 1 сентября 1917 г., т. е. за 37,5 мес. войны, превысили 41  миллиард  рублей. Это так называемые расходы из «военного бюджета». Расходы же по обыкновенному бюджету за это время равняются 13,8 миллиардам рублей.

Само собой разумеется, что, так как годовые доходы России до войны не превышали 3—4 миллиардов рублей, и так как увеличение налогов не могло покрыть колоссальных расходов на войну, выражавшихся в десятках миллиардов рублей, правительству ничего не оставалось, как прибегнуть для покрытия военных расходов, главным образом, к двум источникам: 1) к внутренним и внешним займам и 2) к усиленному выпуску бумажных денег. Уже к концу 1915 г., по официальным данным, государственная задолженность России достигла почти 19 миллиардов рублей. К 1-му июля 1917 г. наша государственная задолженность превысила уже 43,9 млрд. рублей. Мы не ошибемся, если определим государственную задолженность России к 1 января 1918 года приблизительно в 65 миллиардов руб. Чтобы представить себе всю грандиозность этой цифры, вспомним, что национальное достояние России до войны оценивалось в 120 миллиардов рублей. Следовательно, наш государственный долг составлял более 50% всего нашего национального богатства.

Богатства Франции, накопленные страной за период мирного времени, были к началу войны огромны. Как известно, Франция накануне войны считалась одной из богатейших стран в мире. По абсолютной цифре своего национального богатства Франция занимала четвертое место, идя позади Соединенных Штатов, Англии, Германии, и относительно Франция занимала то же место после Соединенных Штатов, Англии и Австралии. За время войны, с 1-го августа 1914 г. по 31-го декабря 1917 г., во Франции испрошено и утверждено кредитов на 102 642 миллиона фр., т. е. более, нем на 100 миллиардов фр. Таким образом, за эти 3,5 года войны Франция заплатила молоху милитаризма в двадцать раз большую сумму по сравнению с военной контрибуцией (5 миллиардов фр.), которую она же заплатила Германии в 1871 г. после Франко-Прусской войны. Прямые военные расходы Франции за весь период мировой войны — 24,2 миллиарда долларов; военная задолженность Франции по отношению к Соединенным Штатам — 2,8 миллиарда долларов, к Англии — 2,2 миллиарда долларов. Убытки Франции от разрушений, произведенных войной в оккупированных немецкими войсками областях, определяются приблизительно в 8 миллиардов долларов.

Англия истратила за З,5 года войны треть своего национального богатства, скопленного в результате труда целых поколений, потеряла многие рынки, которые окончательно перешли к Японии, Соединенным Штатам, и вдобавок должна затратить миллиарды рублей на ликвидацию войны, на помощь инвалидам, пенсии семьям убитых или раненых солдат, на перевозку миллионов солдат со всем военным материалом из Франции, Салоник, Египта и т. д. на родину. Прямые военные расходы Великобритании (не считая ее колоний) за весь период мировой войны — 35,3 миллиарда долл. На займы союзникам Великобритания израсходовала 8,6 млрд. долларов. Прямые военные расходы английских колоний — 41,2 миллиарда долларов. Военная задолженность по отношению к Соединенным Штатам в результате мировой войны — 4,3 миллиарда долл. Сюда же нужно причислить убытки Великобритании от подводной войны: цифра потопленного тоннажа исчисляется некоторыми статистиками в 9 000 000 тонн, стоимостью приблизительно в 4 миллиарда долларов.

За весь период мировой войны Австро-Венгрия истратила на прямые военные расходы, по данным института Карнеги, 20,5 миллиардов долларов. По Сен-Жерменскому договору между союзниками и Австрией, заключенному 10 сентября 1919 г., Австро-Венгерская империя распалась на ряд отдельных государств. От прежней двуединой империи сохранились лишь жалкие остатки в виде Австрии и Венгрии, причем связь между этими государствами порвалась. В результате мировой войны Австрия потеряла территорию в 220 000 кв. километров с населением в 22 миллиона душ и превратилась в небольшую и нищую страну с населением в 6—7 миллионов душ.

По данным института Карнеги, Германия за весь период мировой войны истратила на прямые военные расходы 40 миллиардов долларов. В результате мировой войны Германия потеряла весь свой торговый и военный флот, лишилась всех своих колоний; у нее были отняты Эльзас-Лотарингия, Саарский бассейн, Верхняя Силезия, Познань, — в общем, территория площадью в 75 000 кв. километров с населением в 7,5 миллиардов душ. Германия лишилась по мирному договору 35%  добычи своего угля и около 65% добычи железной руды, что нанесло страшный удар экономическому развитию страны. Кроме того, по Версальскому договору на Германию была возложена колоссальная военная контрибуция в 226 миллиардов золотых   марок, которую Германия обязана   выплатить в продолжение 42 лет и которую она, конечно, никогда не будет в состоянии выплатить.

Прямые военные расходы Италии за весь период мировой войны исчисляются в 12,5 миллиардов долл. Военная задолженность Италии — 1,5 миллиарда долл. Соединенным Штатам, 2,5 миллиарда — Великобритании. Убытки, понесенные итальянцами в результате вторжения австрийских войск в северные области и неизбежно связанных с неприятельским нашествием разрушений и актов вандализма, исчисляются, приблизительно, в 3 миллиарда долларов (по итальянским данным).

Расходы на войну таких государств, как Сербия, Бельгия, Черногория, Румыния, не поддаются учету. Все эти государства подверглись полному захвату неприятельскими войсками, и самостоятельное их существование фактически было прервано. Поскольку эти государства после захвата всей или  большей части их территории австро-германцами продолжали войну, последняя велась на средства Англии, Франции и Соединенных Штатов. Все эти маленькие страны на всем протяжении своей территории, за исключением небольших уголков в Бельгии и Румынии, узнали все ужасы неприятельского нашествия. Победители вывезли из этих стран все более или менее ценные машины, паровозы, вагоны, запасы хлопка и всякого рода тканей. Особенно пострадали в результате войны Бельгия и Сербия.

Жертвы мировой войны 1914—1918 г. неисчислимы; разрушения, произведенные ею, чудовищны с современной точки зрения. Но неизмеримо более ужасными будут последствия новой мировой войны, к которой с стихийной силой идет весь капиталистический мир. В этой войне, с первого же дня ее, сразу подвергнутся неприятельскому нападению не только морские и сухопутные границы государства, но и целые территории на протяжении 500—800 верст в глубину от линии сухопутной и морской границы страны. В первый же день войны над этими территориями появятся эскадрильи неприятельских аэропланов, которые  бомбами в 60, 80, 100 и больше пудов будут разрушать главнейшие железнодорожные станции и узлы, мосты, порты, промышленные центры, столицы и крупные населенные пункты вообще. Объектом особенно усиленных атак сделаются пороховые и другие склады взрывчатых веществ. Против мирного населения будут пускаться в ход бомбы, заряженные боевыми ядовитыми газами, впитывающимися на значительную глубину в землю, проникающими в подвалы, остающимися в платье и в атмосфере чрезвычайно долгое время, убивающими растительность, отравляющими воду, губящими всякий животный организм. Города, сегодня еще оживленные, шумные от топота людских масс, от движения трамваев, автомобилей и т. п., назавтра превратятся в мертвую пустыню, в «зоны смерти», после того, как прямо на улицы, на фабрики, электрические станции и т. д. будут сброшены десятки бомб, заряженных тринитротолуолом (взрывчатое  вещество),    от пятидесяти пудов которого может взлететь на воздух целый квартал, или льюизитом (ядовитым газом), прозванным американцами «росой смерти». Я указал выше, что мировая война 1914—1918 г. по абсолютному размеру человеческих потерь превосходит сумму потерь за все предыдущие войны, начиная с 1790 г., т. е. за 125 лет, что по относительному количеству людей, погибавших в среднем ежедневно, мировая война была почти в 30 раз губительнее, чем наполеоновские войны. Новая мировая война будет далеко ужаснее и губительнее по своим разрушительным результатам, чем война 1914—1918 г.

Кроме указанных в тексте работ по империализму и мировой войне, см. также М. Павлович, «Империализм», «Империализм и борьба за великие железнодорожные и морские пути будущего», «Борьба за Азию и Африку», «Мировая война 1914—1918 г. и грядущие войны», а также литературу при следующей статье.

М. Павлович.

I. Рост населения, торговли b промышленности Великобритании и Ирландии, Франции, Германии и Соединенных Штатах с 1880 по 1908 г.

II. Рост экспорта и промышленности в Великобритании и Ирландии, Франции, Германии и Соединенных Штатах с 1880 по 1908 г.