Главная / Энциклопедия / Буква "Ч" /

ЧЕТЫРЕХЛЕТНЯЯ ВОЙНА 1914-1918 г. И ЕЕ ЭПОХА. XV. Германия эпохи мировой войны

ЧЕТЫРЕХЛЕТНЯЯ ВОЙНА 1914-1918 г. И ЕЕ ЭПОХА. XV. Германия эпохи мировой войны. Последние пятнадцать лет в жизни Германии явились периодом огромной исторической важности. По внутреннему своему значению события, пережитые за это время страной, нисколько не уступают событиям предшествовавшего сорокалетия (см. т, XIII и XIV). Но в то время, как 1870-1910 г. были эпохой стремительного подъема вверх, 1910-1925 г. или  точнее, 1914-1925 г. явились полосой не менее стремительного падения вниз. Ближайшей причиной такого крутого  излома в исторических судьбах Германии явилась война 1914-1918 гг. окрасившая собой последний период, в развитии страны. Поэтому необходимо, прежде всего, остановиться на  тех событиях и явлениях, которые послужили корнями названной войны.

1. Предпосылки войны.

Превращение Германии в мощное,  высокоразвитое капиталистическое государство (см. XIV, 71—174, «Индустриализация Германии») имело своим последствием стремительное развитие германского империализма. Всякий империализм носит в себе зародыши вооруженных столкновений. Тем более такие зародыши должен был носить  в себе германский империализм, получивший в наследство от прошлого, воинственные традиции правящего юнкерства и явившийся на свет слишком поздно, уже тогда, когда лучшие части Азии, Африки и Австралии были расхватаны ранее пришедшими империалистическими державами, прежде всего Англией и Францией. Действительно, великая война не заставила себя долго ждать. 1914 г. был свидетелем страшной международно-политической катастрофы. Ознакомимся несколько ближе с теми противоречиями, результатом которых явился этот взрыв.

а) Германо-английские противоречия. Несмотря на то, что мировая война началась, как война Австро-Венгрии и Германии против Франции и России, в которую лишь позднее вступила Англия, на самом деле основной причиной великого столкновения была  борьба за господство между германским и английским империализмами. Эта борьба особенно ярко проявлялась в трех важнейших вопросах.

Экономическая конкуренция. Примерно до 1880 г. Англия являлась безусловным хозяином мирового рынка.  Она была единственной страной с мощно развитой промышленностью и забрасывала весь земной шар ее продуктами. В обмен на мануфактурные изделия Англия получала продовольствие и сырье. В результате между Англией и большинством других государств создавались отношения промышленной метрополии и экономически отсталых аграрных колоний. Такое положение было чрезвычайно выгодно  для британской буржуазии, получавшей громадные прибыли и накоплявшей те исполинские богатства, которые, несмотря на радикально изменившуюся с тех пор обстановку, дают ей возможность поддерживать свою власть вплоть до настоящего дня. Однако, с конца XIX столетия господство Англии на мировом рынке стало постепенно ослабевать. Целый ряд европейских и внеевропейских государств начал заводить свою собственную промышленность, которая под защитой высоких таможенных тарифов стремилась захватить в свои руки внутренний рынок этих государств. А две страны — Германия и Соединенные  Штаты — не ограничились только такими достижениями. Их промышленность, сравнительно быстро перешагнув за рамки внутреннего рынка, твердой ногой ступила на мировой рынок  и начала оказывать здесь жестокую конкуренцию Англии. Особенно серьезную роль играла германская конкуренция, так как немецкая промышленность, располагая значительно меньшим внутренним рынком, чем североамериканская, раньше и настойчивее последней стала стремиться к захвату иностранных рынков. Внешним мерилом этой конкуренции могут служить цифры импорта и экспорта обоих интересующих нас стран. В самом деле, за период 1870-1910 г. развитие внешней торговли Англии и Германии представляет следующую картину:

Как видим, за сорокалетний промежуток времени английский импорт увеличился на 124%, английский экспорт – на 118%. Наоборот, германский импорт за тот же период вырос на 175%, а германский экспорт – даже на 224%. Таким образом, молодой германский капитализм обнаруживал гораздо более быстрый темп развития в области внешней торговли, чем старый капитализм Великобритании. Если принять при этом во внимание, что и по своим абсолютным размерам германская внешняя торговля к 1910 г. явно нагоняла английскую, составляя около ¾ последней, то станет совершенно очевидным, сколь серьезную угрозу для господства Британии на мировом рынке представляла Тевтонская империя. При этом необходимо отметить, что особенно интенсивной германская конкуренция начала становиться в период 1890-1910 г. Так, если взять цифры экспорта Англией и Германией только собственных продуктов этих стран, то получится следующая таблица:

Общая ценность экспорта составляла (в млн. ф. ст.):

 

Из Англии

Из Германии

1890 г.

263,5

170,5

1910 г.

430,4

373,8

Увеличение

166,9 (+63%)

203,3 (+119%)

Иными словами, за указанное двадцатилетие германский экспорт рос, примерно, в два раза быстрее, чем английский. В высшей степени любопытны также данные о том, в каких странах и частях света Германия становилась особенно опасной для Англии. И тут оказывается, что особенно стремительно немецкий экспорт возрастал во Францию (+135%), в Италию (+ 235%), в Россию ( + 161%), в Бельгию (+159%), в Канаду (+186%), в Аргентину ( + 823%), в Мексику ( + 229%), в Уругвай ( + 250%), в Соединенные Штаты (+52%), — вообще в страны Европы и Америки. Здесь Германия сплошь да рядом обгоняла Англию по темпу развития в два, три и больше раза. Подобный же темп развития обнаруживала германская внешняя торговля также в Азии, Африке и Австралии, но по абсолютным своим размерам в названных частях света она еще далеко уступала британской.

Из приведенных данных и цифр с несомненностью вытекает следующий вывод. На протяжении четверти века, предшествовавшего мировой войне, между Англией и Германией обнаружилась серьезная и с годами все более обострявшаяся конкуренция в экономической области. Обе страны превратились в мировые фабрики, стремившиеся отвоевать друг у друга рынки для сбыта производимых ими продуктов промышленности При этом Германия особенно серьезно била Англию в области химического производства и металлопромышленности. В данной экономической борьбе Англия была стороной по преимуществу обороняющейся, стремящейся сохранить раньше завоеванные ею позиции на мировом рынке, Германия же, наоборот, являлась стороной нападающей, поставившей себе целью выбить своего соперника из занятых им укреплений и самой расположиться в стенах последних. Такова была общая историческая тенденция, которая, логически развиваясь, должна была вызвать на определенной ступени эволюции вооруженный конфликт между обеими странами. Однако, к 1914 г. эта ступень, судя по всему, еще не была достигнута. Приведенные выше цифры экспорта вполне недвусмысленно свидетельствуют, что, хотя германская внешняя торговля за предшествовавшую войне четверть века увеличивалась с стремительной быстротой, однако, и английская торговля продолжала (правда, более медленным темпом) тоже прогрессировать. Мир оказывался, таким образом, еще достаточно широким для того, чтобы обеспечить возможность успеха обоим соперникам. Ближайшее будущее не угрожало Англии индустриальными и финансовыми руинами. При таких условиях не было еще достаточных оснований для того, чтобы проблемы торговой конкуренции между обеими странами решать с помощью меча. Если, тем не менее, в 1914 г. вспыхнула мировая война, то ближайших поводов для ее возникновения приходится искать в других плоскостях трения, существовавших между Англией и Германией.

Колониальная проблема. Здесь в гораздо большей степени, чем в конкуренции на мировом рынке, лежат корни войны 1914 г. Одним из ближайших последствий развития германского империализма явилась погоня Германии за колониальными владениями. В первые годы после возникновения единой Империи немецкая буржуазия мало думала о заокеанских странах и Востоке. Недаром Бисмарк в парламентской речи, произнесенной им 5 декабря 1876 г., бросил свое знаменитое изречение о том, что с точки зрения интересов Германии весь балканский вопрос не стоит костей одного померанского гренадера.

Недаром также в середине 70-х годов германское правительство отклонило сделанное ему предложение принять протекторат над островом Занзибаром. Однако, с начала 80-х годов настроение германской буржуазии испытывает значительные изменения. В 1882 г. образуется «Deutscher Kolonial-Verein»(Немецкий колониальный союз), ставящий своей задачей пропаганду колониальной идеи и оказание в соответственном смысле влияния на органы государственной власти. Около того же времени возникает аналогичное «Gesellschaft für deutsche Kolonisation» (Общество немецкой колонизации). В 1887 г. обе родственные организации сливаются в одно «Deutsche Kolonial-Gesellschaft» (Немецкое колониальное общество), которое отныне становится главным носителем империалистических идей Германии. Этот перелом в настроении буржуазии не замедлил сказаться на поведении государственной власти. Бисмарк очень скоро вынужден был прекратить свою первоначальную оппозицию против колониальной идеи, и затем он с чрезвычайной быстротой и решительностью ступил на путь захвата заокеанских владений.

В истории колониальных приобретений Германии можно различить три основных периода. Первый охватывает 1884-86 г., когда Германией были аннексированы юго-западная Африка, восточная Африка, Того и Камерун на африканском континенте и часть Новой Гвинеи и группа Маршальских островов в австралийских водах. Второй период обнимает 1897-99 г., когда Германия захватила в Китае Киао-Чао с прилегающей территорией (формально заставила китайское правительство сдать себе в аренду на 99 лет), а также купила у Испании Каролинские острова и получила по договору с Англией и Соединенными Штатами группу островов Самоа (и те и другие острова на Тихом океане). Наконец, третий период, относящийся к 1911 г., принес Германии, в результате давления на Францию, громадную территорию в центральной Африке, непосредственно примыкающую к Камеруну. В конечном счете, накануне мировой войны Германия располагала следующими колониальными владениями (площадь в кв. км; населения в тыс.):

 Восточная Африка 995 000; 10 000;

Камерун – 760 600; 3779;

Того – 87 200; 1000;

Юго-западная Африка 835 100; 82;

Новая Гвинея (Земля императора Вильгельма и Архипелаг Бисмарка) – 240 000; 530;

Острова Тихого океана – 2476; 55;

Самоа – 2572; 37;

Киао-Чао – 552; 169.

Итого: 2913500; 14652.

Погоня за колониями естественно приводила Германию к столкновению с другими колониальными державами. Ниже мы увидим, как борьба из-за колоний в Африке обостряла отношения между Германией и Францией. Для отношений между Германией и Англией гораздо серьезнее были иные империалистические устремления Германии, а именно, ее тяга на Ближний Восток. Цитированная выше фраза Бисмарка о балканском вопросе к началу 90-х годов прошлого века потеряла всякое реальное значение. Наряду с аннексией плохо лежащих территорий в Африке, немецкая буржуазия обратила свой взор на Балканы и Малую Азию. Здесь ее внедрение шло двумя путями. Во-первых, она стремилась превратить Ближний Восток в рынок для своих товаров и для своих капиталов. Действительно, развитие германской торговли с этим районом хорошо иллюстрируется следующими цифрами (в млн. марок):

 

1897 г.

1912 г.

 

Импорт

Экспорт

Импорт

Экспорт

Турция

30,5

30,9

77,8

113,2

Румыния

52,6

33,1

138,2

131,7

Болгария

3,0

6,4

18,0

28,6

Сербия

8,1

3,9

19,7

18,5

Греция

9,2

4,2

25,1

18,9

Египет

24,1

10,5

111,7

38,0

 

127,5

89,0

390,5

348,9

Как видим, германская торговля с Ближним Востоком за пятнадцать лет увеличилась в три с половиной раза. Если принять еще во внимание, что торговля Австро-Венгрии с теми же странами (а Австро-Венгрия, как увидим ниже, являлась лишь подручным Германии в деле проникновения на Ближний Восток) за период с 1897-1912 г. также возросла с 288 млн. марок до 629 млн. мар., то станет ясно, каким серьезным фактором постепенно становился немецкий капитал на Балканах и в Турции. Параллельно с ростом торговли шло создание немецких банков на Ближнем Востоке. Так, в 1899 г. возник «Deutsche Palestina Bank», в целях развития германской торговли в Палестине и Ливане, очень скоро открывший свои конторы в Яффе, Иерусалиме, Бейруте, Константинополе и Гамбурге. В 1904 г. «Nationalbank» основал «Banque d'Orient» в Афинах с 10 млн. франков капитала и с отделениями в Салониках и Смирне. В 1905 г. «Dresdner Bank» вместе с «Sсhaafhausenscher Bankverein» и «Nationalbank» создал «Deutsche Orientbank» (капитал в 16 миллионов марок), к началу войны имевший 8 отделений: в Константинополе, Александрии, Каире, Бруссе, Смирне, Каламате, Казабланке (Марокко) и Гамбурге. В том же 1905 г. берлинское «Disconto-Gesellschaft» при участии «Nordd. Bank», «Bleichröder» и некоторых болгарских фирм открыло в Софии «Banque de Credit» с капиталом в 3 миллиона франков. Приведенные и далеко не исчерпывающие сведения дают некоторое представление об энергии, с какой германский капитал стремился стать твердой ногой на Ближнем Востоке.

Все это было для Англии крайне неприятно, ибо, как известно, с давних пор Ближний Восток является для нее чрезвычайно уязвимым пунктом. Но уже совершенно угрожающее для Великобритании значение получило начатое Германией в 90-х годах прошлого столетия железнодорожное строительство в Малой Азии. Еще в 1874—88 г. барон Гирш построил ряд железных дорог в Европейской Турции. В 1888 г. Вильгельм II, воспользовавшись визитом на свадьбу своей сестры Софии с греческим кронпринцем, побывал в Константинополе и получил концессию на постройку железнодорожной линии в Анатолии. В марте 1889 г. возникло «Société du chemin de fer Ottoman d‘Anatolie» с капиталом сначала в 45, а позднее в 60 миллионов франков, — учреждение, питаемое, главным образом, «Deutsche Bank» и «Dresdner Bank» и поставившее своей задачей использование дарованной концессии. Вплоть до 1896 г. железная дорога была проложена от Гайдар-Паша на берегу Босфора против Константинополя до Кониа, т. е. на протяжении 600 км. В 1898 г. Вильгельм совершил свое второе, уже гораздо более пышное, путешествие в Константинополь, произнес торжественную речь на гробе султана Саладина и объявил себя другом 300 миллионов мусульман, обитающих на земном шаре. В результате турецкий султан Абдул-Гамид предоставил «Немецкому Банку» новую концессию на продолжение начатой линии до Багдада и далее до Кувейта, т. е. до самых берегов Персидского залива. Этот крупный дипломатический успех дополнялся не менее крупным экономическим. Для постройки железной дороги Кониа-Багдад было образовано новое общество «Société Imperials Ottomane du chemin de fer de Bagdad», получившее право аренды нового рельсового пути на 99 лет. При этом Порта дала обещание уплачивать «Немецкому Банку» по 11 000 франков субсидии на каждый километр пути и сверх того гарантировала 4 500 фр. ежегодного дохода с километра. Вся линия длиной в 2 400 км разбивалась на 12 участков по 200 км каждый, и турецкое правительство уплачивало «Société Imperiale» по 54 миллиона фр. (капитализированная сумма субсидии) на участок в форме специально выпускаемых государственных бумаг, размещаемых на европейских биржах. Так как действительная стоимость строительных работ была в среднем значительно ниже 11 000 фр. на километр, то общество фактически не только не тратило ни копейки собственных денег, но еще клало в карман весьма значительные «излишки». Для размещения турецких государственных бумаг одного немецкого рынка оказалось недостаточно, и «Немецкий Банк» обратился к парижской бирже. Гешефт был настолько выгодный, что французские капиталисты, несмотря на свою наследственную ненависть к «бошам», не смогли противостоять искушению и взяли на определенных условиях часть бумаг багдадской железной дороги. Англия разными способами пыталась оказать противодействие постройке дороги, но без особенного успеха. Накануне мировой войны рельсовый путь протянулся уже на 1 750 км, так что до конечного пункта его оставалось еще около 650 км.

Почти одновременно с багдадской немцы принялись за проведение другой чрезвычайно важной линии — сирийско-аравийской. Под руководством германского инженера Мейснера и при широком использовании турецких войск для строительных целей, прокладывание рельсового пути вдоль восточного берега Средиземного моря пошло быстрым темпом вперед. От Маана была сделана попытка провести небольшую ветку (около 100 км) на Акабу — порт, лежащий в северо-восточном углу Красного моря, и тем самым создать обход Суэцкого канала. Однако, этот проект наткнулся на решительное противодействие Англии (она поставила Порте ультиматум и послала военную эскадру в Дарданеллы), и его, в конце концов, пришлось оставить (1906 г.).

Проведение названных железных дорог имело колоссальное экономическое и политическое значение. Действительно, линия Константинополь-Персидский залив должна была втянуть в мировой оборот Анатолию и Мессопотамию — страны, богато одаренные природой, в частности располагающие большими металлическими и нефтяными запасами. Широкие перспективы имелись здесь и для развития хлебо-пашества и хлопководства. Поскольку пробуждение к новой хозяйственной жизни просторов Малой Азии явилось бы делом немецкого капитала, —  совершенно очевидно, что экономическое влияние Германии в названных районах стало бы доминирующим. Еще глубже и серьезнее было политическое значение багдадской и сирийско-аравийской дорог. Эти дороги, в сущности, являлись револьвером, приставленным к груди Англии: опираясь на них, Германия, при дружеских отношениях с Турцией, без особого труда могла бы нанести смертельный удар британскому господству в Индии и Египте. Тут была страшная угроза для самых основ британского империализма, и он, конечно, не мог пассивно относиться к совершающимся событиям. Между Германией и Англией на берегах Босфора вырастало непримиримое противоречие. Англия в течение всего XIX века стремилась к поддержанию формально независимой, но внутренне слабой, Турции, в которой преобладало бы британское влияние, ибо такая Турция являлась прекрасным буфером между Индией, с одной стороны, и всякой крупной европейской державой (имелись ввиду, главным образом, Россия и Австро-Венгрия), с другой. Германия, наоборот, видела свой интерес в том, чтобы, охраняя целость Турецкой империи, развивать с помощью немецкого капитала ее производительные силы, т. е. идти на риск экономического (и политического) усиления Турции, при условии преобладания в Константинополе германского влияния. Данная политика была направлена не только против Англии, но также и против царской России, однако, в первую очередь, она била по Англии. Примирение интересов Лондона и Берлина на Ближнем Востоке было совершенно невозможно. Наоборот, столкновение здесь этих интересов делало совершенно неизбежным возникновение между ними рано или поздно войны. И с точки зрения Великобритании, такая война была выгоднее скорее рано, чем поздно. Вот  почему германо-английские противоречия на Балканах и в Малой Азии,  особенно сконцентрировавшиеся вокруг  багдадской железной дороги, приходится считать едва ли не самой важной причиной великой катастрофы 1914 г.

Господство на море. Наконец, была еще одна, и чрезвычайно острая, проблема, которая делала неизбежным — и притом тоже скорее рано, чем поздно — вооруженное столкновение между Германией и Англией, — это проблема господства на море. Созданная в 1871 г. Германская империя сразу стала на путь гигантского усиления своих вооруженных сил. В самом деле, в 1875 г. численность германской армии мирного состава равнялась 402 000 человек, а общая сумма расходов военного министерства — 319 млн. мар.; в 1913 г. соответственные цифры составляли: 791 000 чел. и 775 млн. мар. Увеличение, как видим, на 97% в первом и 143% во втором случае, и это в то время, как население Империи в указанный период возросло лишь с 40,8 до 64,9 млн., или только на 58%. Рост сухопутной армии Германии, конечно, не мог особенно нравиться Англии, но с ним она сравнительно легко мирилась, так как этот род оружия был направлен в первую очередь не против нее, а против Франции и России.

Совсем иными глазами, однако, Англия смотрела на стремление Германии обзавестись сильным военным флотом. Безусловное господство на море считалось основной догмой британской политики, так как только при его сохранении возможно было поддерживать целость разбросанной по всем частям света Британской империи. От господства на море зависела также и безопасность самой метрополии, ввозившей большую часть сырья и продовольствия из-за границы. Между тем, с конца 80-х г. прошлого века Германия усиленно занялась военно-морскими делами. В 1889 г. было образовано специальное морское министерство, а в 1890 г. Вильгельм ІІ произнес в Штеттине свои знаменитые слова: «Наше будущее лежит на воде». В 1897 г. морским министром был назначен адмирал Тирпиц, подлинный творец военного флота императорской Германии. В 1898 г. был основан пресловутый «FIotten-Verein» (Флотский союз), и рейхстагом принята первая «морская программа», за которой с короткими промежутками последовали еще четыре (1900, 1905, 1908 и 1912 гг.). В результате всех этих мероприятий германский флот стал стремительно быстро расти. В 1875 г. Германия располагала всего лишь сорока военными судами (в том числе 5 крупными), а сумма всех ее расходов на дело морской обороны достигала 49 млн. мар., в 1890 г. соответственные цифры были:78 судов (12 крупных) и 80 млн. марок, а в 1913 г. — уже 316 судов (45 крупных) и 480 млн. мар. В течение каких-нибудь двадцати пяти лет Германия превратилась во вторую по мощи своего флота, морскую державу и стала серьезно угрожать традиционному господству Великобритании над водами океана.

В годы, непосредственно предшествовавшие мировой войне, Англия несколько раз пыталась дипломатическим путем воздействовать на Германию, в целях приостановки или, по крайней мере, замедления темпа морских вооружений последней, однако — сколько-нибудь заметных практических результатов от этого не получилось. Германия упрямо стремилась к уничтожению морской гегемонии Великобритании. При таких условиях вопрос о господстве на водных путях мало-помалу превратился в яблоко раздора между обеими державами и в сильнейшей степени способствовал возникновению войны 1914 г.

б) Германо-французские противоречия. Противоречия, лежавшие в основе борьбы между Германией и Францией, были несколько иного порядка. Со стороны Германии здесь действовали два главных момента. Прежде всего — вопрос о колониях. В первые годы после разгрома Франции вся энергия Бисмарка была направлена на то, чтобы не давать побежденной стране слишком усиливаться. В этих видах он всячески поддерживал внутри Франции республиканский режим, так как считал, что монархия сможет создать для последней более выгодное международное положение, а в области внешней политики всемерно стремился изолировать Францию и предупредить возможность соглашения ее с другими державами. Действительно, вплоть до падения Бисмарка франко-русский союз, о котором начали говорить чуть ли не тотчас после Седана, так и не мог осуществиться. Однако, желая до известной степени компенсировать Францию за ее потери в Европе, Бисмарк очень покровительствовал всем ее попыткам создать себе мощное колониальное царство. Французская буржуазия не преминула использовать благоприятную конъюнктуру и в течение 1880-1900 г. захватила Тунис, Алжир, Сенегал, Мадагаскар, Конго, Судан, Тонкин, Сиам, Аннам и целый ряд других областей в Азии и Африке, так что накануне войны Франция располагала колониальными владениями в 10,5 млн. кв. км с 54 млн. населения. Она была второй по значению колониальной империей в мире, уступая только Англии.

Но то, что в 70-х годах прошлого столетия германским государственным людям казалось благом, в начале XX века с их точки зрения стало злом. Пока Германия сама не вела колониальной политики, она могла равнодушно или даже с некоторым сочувствием следить за увеличением колониальных владений Франции, довольная тем, что захват заокеанских земель сталкивает ее лбами с другими империалистическими державами, особенно с Англией и Италией, и значительно ослабляет ее военную мощь в Европе (Франции пришлось вести большое количество колониальных войн, и накануне 1914 г. она вынуждена была содержать в колониях до 70 000 белых солдат). Когда же сама Германия ступила на путь колониальной горячки, настроение ее господствующих классов совершенно изменилось. Теперь каждая страна, располагающая крупными заокеанскими владениями, превратилась для нее в лишнего и неприятного конкурента, с которым она готова была, при первом удобном случае, свести кое-какие счеты. В частности, французские владения в Африке с начала текущего столетия стали привлекать к себе особенное внимание правящей Германии. В марте 1905 г. Вильгельм II произвел свою знаменитую высадку в Танжере (Марокко) и произнес там одну из своих зажигательных речей, не предвещавших ничего хорошего Франции, а весной 1906 г. состоялась Алжесирасская конференция, поставившая в порядок дня притязания Германии на марокканское железо. В июле 1911 г. германский крейсер «Пантера» внезапно явился в Агадире, в результате чего во владения Германии перешла известная часть французского Конго.

Наряду с колониальной конкуренцией действовал еще один момент, касавшийся уже европейских отношений. По правую сторону Рейна расположена знаменитая Рурская область, каменноугольные залежи которой определяются, примерно, в 240 миллиардов тонн. Уголь здесь превосходного качества, притом обладающий способностью превращения в кокс, столь необходимый для развития железоделательного производства. По левую сторону Рейна, но уже на территории Франции, в районе Лонгви-Бриэ, неподалеку от франко-германской границы, в недрах земли скрываются колоссальные залежи железной руды, исчисляющиеся, примерно, в 5—7 миллиардов тонн, т. е. свыше половины всех железорудных запасов Европы. Конечно, рассуждая чисто экономически, рурский уголь и французское железо должны были бы принадлежать к одной и той же хозяйственной системе. Однако, волей исторических судеб, они оказались оторванными друг от друга и включенными в территории двух различных государств. Германская буржуазия, создавшая в Рурской области необыкновенно мощную угольную промышленность, считала необходимым исправить ошибку, допущенную историей, и стремилась к захвату района Лонгви-Бриэ.

Со стороны Франции имелись также свои основания для недоверия и вражды по отношению к Германии. Здесь на первом месте стояло жгучее чувство обиды, испытанной Францией во время войны 1870-71 г., и желание отомстить высокомерному победителю за перенесенное унижение, за потерю Эльзаса и Лотарингии и за 5 миллиардов франков, уплаченных ему в виде контрибуции. Идея реванша охватывала во Франции не только буржуазные круги, но также и круги интеллигенции, крестьянства и даже значительной части пролетариата, — тем сильнее было ее политическое действие.

В том же направлении действовало и другое обстоятельство. Как известно, цифры рождаемости во Франции со времени Наполеона I систематически и неуклонно падают. В 1806-16 г. средняя годовая рождаемость составляла  3,16 % а в 1913 г. — только 1,88 %. За сто лет она сократилась почти вдвое. В соответствии с этим прирост населения во Франции в течение всего XIX столетия был совершенно ничтожен. Так, в 1872 г. население Франции составляло 36,1 млн., а в 1911 г. - 39,8 млн.: за сорок лет оно увеличилось только на 6 %. Между тем, в соседней Германии за период 1872-1910 г. население возросло с 40,8 до 64,9 млн., или на 58 %. Этот громадный перевес Германии в сфере прироста населения вызвал прямо паническое настроение во Франции и еще более обострил ее страх перед Германией и ненависть к ней.

Наконец, необходимо указать еще на то, что проблема угля и железа, являвшаяся одной из причин германской агрессивности по отношению к Франции, аналогичную роль, но уже в обратном преломлении, играла и во Франции. Короли французской металлургии, подобно германским угольным баронам, считали необходимым исправить ошибку истории, разделившую Рур и Лонгви-Бриэ, но, конечно, в свою пользу. Они мечтали о присоединении Рура к Франции. В обоснование своих притязаний они апеллировали к принципу справедливости: в то время как Германия располагала в своих границах гигантскими залежами угля, Франция была чрезвычайно бедна черным топливом. Ее угольные залежи не превышали 17 миллиардов тонн, и ее угольная промышленность была не в состоянии покрывать потребности собственной страны, так что Франция в довоенные годы вынуждена была ввозить ежегодно около 20 млн. тонн угля из-за границы: В глазах французских предпринимателей столь неравномерное распределение между обеими странами угольных богатств было явной несправедливостью со стороны провидения, и они не прочь были помочь делу восстановления справедливости с помощью оружия. Правда, в довоенные годы королям французской металлургии приходилось мечтать о Руре с большой осторожностью, ибо реальное соотношение сил складывалось совсем не в пользу Франции. Но зато с тем большей настойчивостью они принялись за осуществление своей давней мечты после разгрома Германии, когда буржуазная Франция на известный период стала решающим фактором европейской политики.

в) Германо-русские противоречия. Историческое прошлое связывало Германию и Россию целым рядом достаточно прочных уз. Известная общность внутреннего режима, близкие семейные отношения царствующих домов, совместное участие в разделе Польши, совместная борьба против «революции» в эпоху «Священного Союза», наконец, отсутствие серьезных объектов раздора в области внешней политики, — все это способствовало традиционной близости между Берлином и Петербургом. Такое наследство получила образовавшаяся в 1871 г. Германская империя, и его старался всячески умножить и укрепить первый монарх империи — Вильгельм I. Чрезвычайно любопытно отметить, что едва произошла битва под Седаном, как министерство иностранных дел в Берлине поспешило сочинить особую дипломатическую записку, в которой оно убедительно доказывало, что между Германией и Россией нет и не может быть никакого столкновения интересов, так как Германия не имеет владений в Азии и не тяготеет к Черному морю, и что, наоборот, обе державы тесно связывает общность их польской политики. Не менее любопытно также и то обстоятельство, что в 1872 г. Бисмарку удалось свести в Берлине монархов Германии, Австро-Венгрии и России и добиться заключения между ними того, что тогда называли «Dreikaiser-Bündniss» (Союз трех императоров). Этот союз просуществовал, правда, всего лишь пять лет, но все-таки три императора имели свидания в 1873, 74, 75 и 76 гг. и обсуждали на них возникавшие вопросы международной политики. Несмотря, однако, на столь, казалось бы, благоприятные для русско-германской дружбы условия, объективный ход событий работал в сторону создания противоречия интересов между обеими державами. Клином, который разбил русско-германскую дружбу и превратил ее во вражду, явился так называемый «Восточный вопрос».

Мы не можем здесь подробно останавливаться на характеристике ближневосточной политики царской России. Достаточно сказать, что с начала XIX века русское правительство ставило  себе в качестве идеальной цели превращение Черного моря в «русское море». Это, очевидно, требовало охвата последнего с запада и востока. Завоевание Кавказа и областей Карса и Батуми служило осуществлением первой части обширного империалистического плана. Гораздо сложнее обстояло дело с охватом Черного моря с запада, ибо тут России приходилось сталкиваться с могущественным сопротивлением целого ряда других великих держав, в частности Австро-Венгрии, также претендовавшей на захват, если не Константинополя, то, во всяком случае, значительной части Балкан. Вот это-то соперничество между Россией и Австро-Венгрией на Ближнем Востоке и послужило первой причиной для размолвки между Петербургом и Берлином. В 1875—76 г. произошло восстание против турецкого господства в Сербии и Герцеговине. В связи с ним сильно обострились отношения между Австро-Венгрией и Россией. Александр II формально запросил Бисмарка, может ли он рассчитывать на нейтралитет Германии в случае войны с Дунайской монархией. Бисмарк, а вместе с ним и только что объединенная Германская империя должны были сделать выбор между двумя друзьями. И «железный канцлер», не колеблясь, остановил свой выбор на Австро-Венгрии. Он дал понять Александру II, что Германия не допустит разгрома Австро-Венгрии, и тем отвел от последней нависший над ней удар. Он далее постарался на Берлинском конгрессе 1878 г. свести реальные плоды победы России над Турцией к возможному минимуму и, таким образом, облегчить Австрии борьбу с последней на Ближнем Востоке. Бисмарк пошел еще дальше и в следующем 1879 г. заключил с Дунайской монархией оборонительный союз, направленный своим острием, главным образом, против России. Так произошло первое охлаждение в отношениях между Берлином и Петербургом, положившее начало новой эре в русско-германских отношениях, эре, завершившейся войной 1914 г.

В течение 80-х г. прошлого столетия в правящих кругах России постепенно усиливается недоброжелательство по отношению к Германии, чему в немалой степени способствует политика нового болгарского князя Александра Баттенбергского, отказывавшегося быть простой пешкой в руках русского царя. В 1891 г. кладется начало франко-русскому союзу, направленному, прежде всего, против Германии. Начавшееся в 90-х годах увлечение царского правительства дальневосточными делами временно ослабляет остроту отношений между Берлином и Петербургом, но, когда после поражений русско-японской войны царская Россия вновь переносит свое внимание на Ближний Восток, интересы Петербурга и Берлина приходят в прямое столкновение. Ибо теперь речь идет уже не о притязаниях Австро-Венгрии на Балканах. Теперь сама Германия стремится стать твердой ногой на Проливах. Она открывает здесь свои конторы и банки, она строит здесь железные дороги, направленные не только против Англии, но также против России. Германия стремится к развитию производительных сил Турции, к охране ее целости и, в конечном счете, к известному ее усилению, — Россия же всегда мечтала о разделе Турции и о захвате Константинополя. При таких условиях никакого соглашения между Германией и Россией не могло быть. Наоборот, между ними становилась неизбежной открытая борьба. Тем самым Россия отбрасывалась в лагерь врагов Германии и подавала руку Англии и Франции.

г) Союзники Германии. Впрочем, в области внешнеполитических отношений Германия с другими державами имела не только плоскости трения, но также и линии совпадения интересов. У нее были не только враги, но и друзья. Из них наиболее важным, несомненно, являлась Австро-Венгрия. История отношений между Берлином и Веной не представляет собой одной прямой линии. Напротив того, на протяжении полустолетия, предшествовавшего войне, эта история испытала поистине замечательное превращение. До 1860 года между обоими государствами существовала глубокая вражда, разрешившаяся войной.

Военное счастье решило долголетний спор между двумя крупнейшими немецкими государствами в пользу Пруссии. Дунайская монархия была сброшена с прежнего пьедестала всемогущества и больше уже не могла служить препятствием для создания единой Германии под главенством Пруссии. И Бисмарк сразу меняет свою политику: с той же настойчивостью и тем же искусством, с какими он до сих пор готовил войну с Австрией, он начинает теперь готовить с ней примирение. Побеждая ожесточенные сопротивления короля и военной партии, Бисмарк настаивает на скорейшем заключении почетного мира с Дунайской монархией и союзными с ней южно-германскими государствами, отказывается от всяких аннексий австрийской территории, удовлетворяется весьма скромной контрибуцией (20 млн. талеров, т. е. около 28 млн. руб.) и даже заключает еще оборонительно-наступательный союз с Баварией, Вюртембергом, Баденом и Гессеном. Тем самым жало реванша оказывается вырванным из груди Австро-Венгрии, и почва для сближения в будущем подготовлена. И затем начинаются систематические усилия к созданию этого сближения. В 1872 г. по инициативе Бисмарка возникает уже упоминавшийся выше Dreikaiser-Bündniss (Союз трех императоров), а в 1876 г., когда происходит острый конфликт из-за балканских дел между Россией и Австрией, Германия определенно становится на сторону последней. Наконец, в 1879 г. происходит заключение оборонительного союза между Германией и Австро-Венгрией, в полной незыблемости просуществовавшего вплоть до мировой войны. Начиная с 80-х г. прошлого столетия, создается известная кооперация обоих государств в области внешней политики, в особенности на Ближнем Востоке. Дунайская монархия постепенно превращается в аванпост германского империализма в его мощном продвижении на Балканы и в Малую Азию. Тем самым закладывается прочная экономическая и политическая основа под германо-австрийской дружбой, выдержавшая, как мы знаем, все тяжкие испытания мировой войны.

Не довольствуясь, однако, дружбой с Австро-Венгрией, Германия систематически пыталась укрепить свое международное положение приобретением новых союзников и сторонников. Из числа первых необходимо упомянуть Италию, в 1882 г. присоединившуюся к австро-германскому союзу, превратившемуся после этого из двойственного в тройственный. Причины, побудившие Италию к данному шагу, коренились в колониальном соперничестве между Апеннинским королевством и Францией. «Обиженная» захватом Францией Туниса и Алжира, расположенных на африканском берегу прямо против Италии, последняя стала искать себе поддержки в могущественном противнике французской республики. В последующее десятилетие эта политическая связь между двумя государствами стала постепенно укрепляться проникновением в Италию немецкого капитала; однако, вековой спор между Италией и Австрией из-за пограничных областей с их смешанным населением вносил разлагающий элемент в недра Тройственного союза. Правда, этот союз формально просуществовал вплоть до мировой войны, но его внутренняя сущность постепенно все более выветривалась, так что для Италии представило особых затруднений выступить в 1915 г. на стороне Антанты.

Что касается сторонников, то Германия готовила их себе, главным образом, на Ближнем Востоке. Мы уже знаем, какие причины создавали прочную связь между ней и Турцией. Необходимо к этому прибавить еще несколько замечаний относительно Балкан. Кроме экономического внедрения немецкого капитала в балканские государства, Германия широко пользовалась здесь еще одним излюбленным средством: она сажала на престолы маленьких балканских государств захудалых немецких принцев и через их посредство тесно связывала Берлин с балканскими столицами. В Греции, Болгарии, Румынии и Албании в роли монархов неизменно фигурировали отпрыски столь многочисленных немецких владетельных фамилий. Одна лишь Сербия составляла исключение, однако, имея границу непосредственно с Австро-Венгрией, она не могла оказывать серьезного сопротивления германскому натиску на Ближний Восток. Результаты описанного  положения не замедлили сказаться во время мировой войны: Турция и Болгария, как известно, выступили в качестве союзников центральных империй, а Греция и Румыния лишь очень поздно и не очень решительно примкнули к враждебной Германии коалиции.

Таковы были предпосылки войны 1914—18 г. С одной стороны, систематически накоплялись глубокие империалистические противоречия между англо-франко-русским блоком и Германией, с другой стороны, крепла связь Германии с Австро-Венгрией, Турцией и балканскими государствами. Создавались два гигантских фронта, которые рано или поздно должны были придти в острое столкновение. Случайный выстрел в Сераево послужил искрой, взорвавшей европейский пороховой погреб. Буржуазные политики и историки вплоть до настоящего дня продолжают спорить о том, кто являлся нападающей и кто обороняющейся стороной, продолжают тщательно выискивать «виновников войны». В свете вышеприведенных фактов и соображений становится совершенно ясной абсолютная вздорность и никчемность всех подобных прений и изысканий. Великая катастрофа 1914 г. опрокинулась на мир с неизбежностью чисто стихийного явления, пред которым «вина» тех или иных государственных деятелей, политических клик и экономических группировок отступает на задний план. Мировая война является законным детищем капитализма, и впредь до уничтожения последнего ничто не сможет нас застраховать от повторения подобных и, быть может, еще худших исторических извержений.

2) Германия во время войны.

Экономика. Война 1914 г. сразу поставила Германию в критическое положение. Правда, на фронте германские войска вначале одерживали крупные победы, однако, хозяйственные перспективы страны рисовались в очень угрожающих очертаниях. Франция и Россия закрывали западную и восточную границы Германии. Сербия преграждала пути на Ближний Восток. Италия, в 1915 г. также вступившая в войну на стороне Антанты, закупоривала выходы для Германии к югу. Наконец, Англия своим могущественным флотом блокировала все морские подступы к центральным монархиям. Германия была изолирована от всего остального мира. Конечно, через маленькие нейтральные страны (Голландию, Швейцарию, Данию, Швецию и Норвегию) она имела возможность ввозить кое-что из-за границы, главным образом из Северной Америки. Но все-таки в основном она отныне должна была рассчитывать вплоть до конца войны на свои собственные внутренние ресурсы и на ресурсы своих союзников. Впрочем, Австро-Венгрия мало чем могла ей помочь, так как сама едва справлялась со своими нуждами, а ресурсы Ближнего Востока, и притом в довольно ограниченных размерах, открылись перед ней только ко второй половине войны.

И тут в полной мере обнаружилось совершенное банкротство частнокапиталистической хозяйственной системы. Как ни могуч был германский капитализм, он оказался совершенно не в состоянии справиться с удовлетворением потребностей страны в условиях военного времени. Для спасения положения на сцену должно было выдвинуться государство, которое весьма жестко стало вносить элементы планового хозяйства в стихийные процессы экономической жизни. В результате гигантской организационной работы создалась своеобразная система военного капитализма, подобной которой мир до того еще не видал.

Начало этой громадной перестройке народного хозяйства было положено образованием 8 августа 1914 г., т. е. через несколько дней после начала войны, особого Kriegs-Industriеаusschuss (Военно-промышленного комитета) с составе 24 членов, в котором заседали виднейшие финансовые и промышленные деятели Германии наряду с уполномоченным правительства. В выпущенном Военно-промышленным комитетом воззвании последний ставил своей основной задачей «наиболее рациональным образом собрать и организовать наличные хозяйственные силы». Конкретизируя далее свои намерения, комитет говорил: «Мы хотим обеспечить систематическое распределение рабочих и служащих как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Мы будем содействовать доставлению занятия тем отраслям промышленности, которые пострадали от войны, передавая им заказы или части производительных процессов от других отраслей, заваленных работой» и т. д. Военно-промышленный комитет вошел в тесный контакт с правительством и вместе с последним приступил к налаживанию новых форм хозяйственной жизни, вызванных условиями военного времени. Большую роль при этом сыграл тогдашний директор «Всеобщей Компании Электричества», впоследствии министр иностранных дел республиканской Германии, Вальтер Ратенау. Не останавливаясь на истории развития военного капитализма, дадим здесь краткое представление о важнейших его органах, как они сложились к концу войны.

Среди них на первом месте необходимо поставить Kriegsamt, что в буквальном переводе означает «Военное ведомство», но что правильнее было бы назвать «Ведомство снабжения фронта». Kriegsamt находилось в тесной связи с прусским военным министерством и имело своей задачей регулярное снабжение действующей армии оружием, амуницией, сырьем, вспомогательной рабочей силой и т. д. Оно же занималось хозяйственной пропагандой, научными и статистическими исследованиями по вопросам военной экономики, организовало информационную службу, регулировало объединение предприятий военной промышленности, заботилось о поддержке работниц и их семей и т. п. Kriegsamt имело свои местные органы (бюро), главной задачей которых являлось обеспечение предприятий военной промышленности необходимой рабочей силой и наблюдение за правильной организацией посева и сбора урожая. Важнейшей частью Kriegsamt, его становым хребтом являлся отдел сырья (Kriegsrohstoffabteilung), подразделявшийся на ряд секций, в соответствии с различными видами сырых материалов. Секции преследовали организационно-административные цели: они вырабатывали планы использования сырья, издавали распоряжения, касающиеся секвестра продуктов, повышения производительности труда, твердых цен и т. п. Они же вели расчеты с поставщиками и осуществляли контроль над подведомственными им промышленными обвинениями. Самое же осуществление намеченных секцией планов находилось в руках многочисленных «военно-акционерных обществ», «расчетных бюро», «наблюдательных комитетов». Таких органов, подотчетных Kriegrohstoffabteilung, к концу войны имелось 92. Строение их в основном сводилось к следующему: крупнейшие предприятия каждой отрасли производства принудительно объединялись в «акционерные общества» или «общества с ограниченной ответственностью», впрочем не приносящие никаких прибылей; подобные общества заботились о приобретении сырья, распределении и доставке его отдельным предприятиям. За деятельностью каждого общества наблюдал особый правительственный комиссар. Важнейшими из только что названных организаций были: «Военно-акционерное общество металла», «Военно-акционерное общество химических продуктов», «Военно-акционерное общество кож-сырья», «Военно-акционерное общество хлопка» и некоторые другие. Изготовление одежды находилось в ведении «Бюро обмундирования», резина собиралась и распределялась «Расчетным бюро по каучуку», «Военный комитет по изготовлению бумаги» заботился о снабжении фронта изделиями бумажной промышленности, наконец, специальное военно-акционерное общество собирало шкурки кошек, кроликов и зайцев.

Вторым органом, игравшим громадную роль в системе военного капитализма, было Kriegsernährungsamt (Военно-продовольственное ведомство). В задачи его входило распоряжение всеми пищевыми продуктами в стране, регулирование ввоза и вывоза предметов питания, а также обращения их среди населения, усиление производства пищевых продуктов, фиксация твердых цен на продовольствие, установление норм потребления, изъятие продовольственных излишков из хозяйств производителей и т. д. Kriegsernährungsamt, конечно, ведал лишь делом общего руководства в вопросах продовольствия, он вырабатывал определенные планы использования наличных запасов, намечал общую линию поведения. В качестве исполнительных органов выступали отдельные государственные учреждения, общины и союзы общин. Деятельность Военно-продовольственного ведомства в основном сводилась к двум задачам: к развитию общественного хозяйства в области продовольствия и к регулированию частной торговли, главным образом путем определенной политики цен.

Первая задача находила свое осуществление в создании целого ряда «военно-акционерных обществ» и «имперских бюро» для заготовки и оптового распределения продуктов продовольствия. Важнейшим из таких органов было «Имперское хлебное бюро» (Reichsgetreidestelle), состоявшее из двух отделов — административного и коммерческого — заготовлявшее зерно, как в порядке закупки через комиссионеров, так и в порядке обязательной сдачи его производителями по твердым ценам. Бюро имело право фиксировать нормы потребления зерна производителями, запрещать употребление хлеба на корм скоту, ограничивать убой скота в хозяйстве производителя, требовать сдачи скота и молочных продуктов своим органам и налагать секвестр на различные продукты сельского хозяйства. По такому же типу было создано «Имперское картофельное бюро» (Reichskartoffelstelle). «Закупочное Общество немецких сельских хозяйств» получило право заготовки дома и за границей удобрений и кормовых средств для скота, регулирование их распределения по твердым ценам при почти полном запрете частной торговли этими продуктами. Специальный «Комитет по изготовлению суррогатов масла» заботился об извлечении жиров или заменяющих их веществ из имеющегося в стране сырья. Вторая задача — регулирование частной торговли — имела гораздо меньшее значение, так как в руках последней были оставлены только скоропортящиеся продукты, как свежие овощи, фрукты, мясо и т. и. Здесь Военнопродовольственное ведомство со своими местными органами стремилось (правда, не всегда удачно) влиять на частную торговлю путем установления твердых рыночных цен. Что касается продуктов, изъятых из частной торговли (хлеб, картофель и др.), то они выдавались населению по карточкам в определенном количестве на каждого едока. Карточки эти жители получали из соответственных коммунальных учреждений.

Наконец, третьим важным органом в системе военного капитализма было «Имперское экономическое ведомство» (Reichswirtschaftsamt), вышедшее из недр министерства внутренних дел. Его главной задачей было регулирование потребления угля и одежды, к чему прибавлялся еще ряд иных функций, о которых речь будет ниже. Для регулирования потребления угля в Имперском экономическом ведомстве был создан особый комиссариат по распределению угольного топлива. Последний имел право секвестра угольных запасов и устанавливал, какое количество черного топлива будет использовано для нужд фронта и какое пойдет на удовлетворение потребностей мирного населения. Комиссариат распределял также ту часть угольных запасов, которые оставлены для тыла, между отдельными крупными потребителями. В связи с угольным комиссариатом имелись особые «имперские комиссары» по регулированию потребления газа и электричества. Что касается одежды для мирного населения, то ее заготовкой ведало «Имперское бюро одежды» (Reichsbekleidungsstelie). Бюро наблюдало за экономным расходованием наличных запасов платья и обуви, обеспечивало определенные сорта материи за больницами и государственными учреждениями, заботилось о достаточном снабжении населения одеждой и обувью, фиксировало норму потребления материй при пошивке одежды, изыскивало суррогаты, пригодные для изготовления платья и обуви, принимало меры к использованию старья и т. п. «Имперское  бюро» осуществляло общее руководство, практическое проведение его решений лежало на союзах общин. Снабжение населения предметами одежды производилось по карточкам, выдаваемым коммунальными учреждениями. «Имперскому бюро» был подведомствен целый ряд подсобных организаций, из которых можно упомянуть, например, «Имперское общество торговли кожей», занимавшееся покупкой ненужных армии кожаных товаров, «Бюро по изготовлению ремней», ведавшее производством и распределением между предприятиями приводных ремней, «Наблюдательный комитет обувной промышленности», принудительно объединявший сапожные предприятия и регулировавший размеры производства в соответствии с запасами сырья, «Общество торговли обувью» — также принудительное объединение торговых фирм данного рода, в целях продажи обуви по твердым ценам, и т. д. Кроме органов, регулирующих потребление угля и одежды, Имперскому экономическому ведомству был подчинен еще ряд иных учреждений и организаций. Так, под его контролем работало «Центральное закупочное общество», в течение войны фактически осуществлявшее монополию внешней торговли. Далее, под его же контролем развивало свою деятельность «Военно-экономическое общество», на обязанности которого лежало хранение, управление, использование и распределение имущества, захваченного в оккупированных областях военным ведомством. Тому же Имперскому экономическому ведомству были подчинены: «Бюро по распределению ненужного в армии металла», «Центральное бюро по распределению соды», «Военный комитет животных и растительных жиров», «Имперское бюро по заготовке бочек», «Имперское бюро по обеспечению запасов бумаги» и многие другие. Наконец, при Экономическом ведомстве имелись еще третейский суд для разрешения всякого рода споров в связи с секвестром продуктов, установлением цен и т. д., а также особая комиссия, определявшая размеры вознаграждения собственникам отчужденного имущества в оккупированных областях.

Три описанных ведомства составляли основной костяк военно-капиталистического хозяйства Германии в 1914-18 г. Они дополнялись рядом учреждений и организаций вспомогательного характера, из которых особенно выделялись по своему значению так наз. Arbeitsgemeinschaften (в буквальном переводе — «Трудовые объединения»), составленные на паритетных началах из представителей профессиональных союзов и предпринимательских организаций. Arbeitsgemeinschaften имели своей главной задачей в течение всего времени войны поддерживать гражданский мир в производстве, т. е. предупреждать стачки и острые конфликты труда и капитала, разрешая все спорные вопросы в порядке соглашения или третейского суда. Справедливость требует сказать, что вся описанная выше гигантская машина в общем и целом хорошо функционировала на протяжении всего периода войны. Только благодаря этому Германия смогла продержаться четыре года против неизмеримо сильнейшего врага, будучи притом отрезанной от внешнего мира и предоставленной почти исключительно своим внутренним ресурсам. Наряду с тем несомненно громадную роль в повышении боеспособности страны сыграли столь изумительно развитые в Германии техника и наука. Чтобы иллюстрировать значение последних в упомянутую эпоху, приведем несколько характерных примеров.

Недостаток керосина, ввозившегося в Германию из-за границы, повел к переходу во время войны многих не больших городов и особенно сел и деревень на электрическое освещение. Это имело своим последствием увеличение спроса на провода. А так как медь в то время была крайне нужна для военных целей, то немецкие электротехники предприняли целый ряд опытов для отыскания какого-либо подходящего суррогата. Таковой, в конце концов, и был найден в никелированном мягком железе, успешно выполнявшем функцию проводника электрического тока. Но так как каучук в эпоху войны представлял в Германии также большую редкость, то резиновые изоляторы были повсюду (и с значительным успехом) заменены изоляторами из бумаги. Недостаток кожи повел к замене кожаных приводов на фабриках приводами из очень гибкой стали, которые оказались даже лучше, чем раньше употреблявшиеся. Технические масла стали приготовляться из касторки, из нее же химическим путем начали добываться твердые жиры. В свою очередь, для получения касторки стали разводить в широких размерах соответственное растение, которое, как оказалось, могло произрастать в климатических и почвенных условиях Германии. Машинное масло получали из рыбьего жира. Истощение запасов бензина повело к замене его в автомобилях и моторах спиртом, и так как картофель, из которого обычно добывается спирт, приходилось также беречь для еды, то спирт начали получать путем перегонки сахара. Ввиду прекращения подвоза чилийской селитры были открыты новые фабричные способы получения азота из воздуха (см. ХХХVIII, селитра). Государство выстроило для этой цели несколько больших заводов и взяло монополию на добывание столь важного для земледелия и для приготовления взрывчатых веществ продукта. Очень много хлопот германским техникам доставила текстильная промышленность. За недостатком шерсти и хлопка они ухитрились найти способы производства таких предметов, как теплое платье, чулки, постельное белье, вата и т. д. из самой обыкновенной бумаги (например, старых газет). Вместе с тем были произведены довольно удачные опыты в области замены индийского джута некоторыми домашними растениями (хмелем, дроком и др.). Аналогичных примеров можно было бы привести гораздо больше, но и того, что сказано, достаточно. Эта поразительная изобретательность, вписавшая блестящую страницу в историю немецкой техники и науки, в сильнейшей степени помогла Германии ослабить разрушительное влияние войны на народное хозяйство. Тем не менее, экономика страны все-таки не могла не испытать серьезного ущерба в результате великой политической катастрофы. Свидетельством того прежде всего служит сокращение производства тяжелой промышленности. В самом деле, добывание угля в Германии за годы войны представляло следующую картину:

1913 г. – 209,4 млн. тонн*) – 100%

1914 – 180,0 – 85%

1915 – 166,5 – 79%

1916 – 179,8 – 85%

1917 – 189,0 – 90%

1918 – 183,3 – 87%

Как видим, несмотря на все усилия, Германии не удалось поддержать свое угольное производство на довоенном уровне: оно сократилось, примерно, на 1/6. Еще хуже обстояло дело с металлом. Было добыто в млн. тонн (чугуна и стали):

1913 г. – 16,8; 17,6;

1914 – 12,6; 13,8;

1915 – 10,2; 12,3;

1916 – 11,3; 14,9;

1917 – 11,6; 15,5;

1918 – 10,7; 13,2.

Итак, выплавка чугуна и стали в среднем уменьшилась на 1/3. И то и другое с несомненностью свидетельствовало о пониженном тонусе жизни в германском народном хозяйстве эпохи мировой войны. И только немецкая буржуазия, несмотря ни на что, продолжала бешеным темпом накопление своих капиталов. Среди всеобщих страданий и разрушений она одна делала прекрасные дела. Тысячи предприятий, работавших теперь на войну, давали ежегодные прибыли в 30, 50, 70, 100 и больше процентов. Капиталы немецкой промышленности и торговли справляли настоящий пир во время чумы.

Финансы. Мы не будем здесь останавливаться на вопросе о финансировании войны Германией: он рассмотрен в предыдущем (XLVI) т., в ст. «Финансирование войны» (см. также ст. « Денежный кризис эпохи мировой войны» в настоящем томе).

*) Каменный и бурый уголь в переводе на каменный.

Отметим только, что за время войны количество находящихся в обращении бумажных денег увеличилось почти в девять раз, а процент их обеспечения золотом упал почти в шесть раз.

Это видно из следующих цифр:

 

 

Золотая наличность

Общая сумма бумажных денег

Процент обесценения бумажных денег золотом

Млн. марок

В декабре 1913 г.

1422

2550

56

1914

2094

4962

42

1915

2438

6802

36

1916

2494

7922

32

1917

2554

11276

23

1918

2244

21818

10

Имперский долг, составлявший накануне войны в круглых цифрах 5 миллиардов марок, к началу 1919 г. возрос до 105 миллиардов, или в 21 раз. Само собой разумеется, что щедрая эмиссия и колоссальная задолженность не могли не отразиться на курсе немецких денег. Ценность марки непрерывно падала. Накануне войны доллар стоил в Берлине 4,19 мк., а в январе 1919 г. — 8,17 мк. Таково было действие войны на германскую валюту.

Политика. Внешняя политика Германии в эпоху войны делалась, главным образом, штыком и картечью на полях сражений, но все-таки известную роль играли и другие методы ее проведения. В частности, в 1914—18 г. особенно важное значение имел вопрос о так называемых «военных целях» Германской империи. Чего она хотела? Каких результатов добивалась? На какие «компенсации» рассчитывала? Ответ Германии или точнее ее правящих классов на поставленный вопрос нелегко установить во всех деталях, ибо различные группы буржуазии и юнкерства имели различные притязания. К тому же их «военные цели» сильно менялись в зависимости от положения дел на фронте. Однако, с указанными оговорками можно все-таки отметить следующее.

Уже в феврале 1915 г. шесть крупнейших хозяйственных союзов («Союз сельских хозяев», «Немецкий крестьянский союз», «Христианский союз крестьянского населения», «Центральный союз германской промышленности», «Федерация германских промышленников» и «Союз средних классов») представили правительству особый меморандум, в котором они высказывались за новые территориальные приобретения в случае победоносного окончания войны. В конце 1916 г. имперский канцлер Бетманн-Гольвег в речи, произнесенной в рейхстаге, наметил уже официальную программу германских требований на предмет заключения мира. Эта программа предусматривала на востоке создание независимой Польши и присоединение к Германии Литвы и Курляндии, а на западе — аннексию Льежа и французского железорудного района Лонгви-Бриэ. Кроме того, программа настаивала на расширении колониальных владений Германии. Отдельные группы и течения в рядах господствующих классов шли еще далее. Так, руководящие круги морского ведомства настаивали на безусловном захвате Бельгии, как необходимой базы для подводных лодок на случай новой войны с Англией. Известный политический публицист П. Рорбах, представлявший крайнее крыло германских империалистов, требовал расчленения России и создания самостоятельного государства из Украины. Наконец, известный демократ Фридрих Науман выдвигал схему образования так называемой «Серединной Европы». Под последней он разумел таможенное объединение Германии, Австро-Венгрии, Балканских государств и Турции, которое создало бы исполинскую империю от Гамбурга до Багдада с населением в 200 млн. человек и с господствующим центром в Берлине. Идеи Наумана находили отклик в весьма широких кругах, включительно до социал-демократии. Впрочем, все эти грандиозные империалистические схемы вырабатывались в первую половину войны, когда правящие классы Германии еще верили в свою победу. Вмешательство Америки в европейскую борьбу на стороне Антанты круто изменило их настроение, и 19 июля 1917 г. рейхстаг принял резолюцию, уже совершенно иначе формулировавшую приемлемые для Германии условия мира. Резолюция категорически отвергала всякие аннексии, отрекалась от методов политического насилия и высказывалась за ликвидацию войны на основе взаимного примирения народов. Год спустя Германия, разбитая на фронте и пожираемая огнем массового недовольства изнутри, вынуждена была просто капитулировать перед Антантой, признавши в качестве своего идеала пресловутые «14 пунктов» Вильсона.

Что касается внутренней политики, то на всем протяжении войны она проходила под знаком сохранения «гражданского мира» в стране. Поэтому правительство и отдельные политические партии избегали подымать такие вопросы, которые способны были бы вызвать сколько-нибудь серьезные расхождения. Никаких изменений в формах государственного управления не производилось. Никакой открытой политической борьбы не допускалось. Германия, по мысли ее правящих классов, должна была стоять, подобно монолиту, в борьбе со своими многочисленными врагами. Тыл должен был думать только о фронте. Такова была линия поведения буржуазно-юнкерской Германии. Мало того, та же линия поведения была усвоена и подавляющим большинством пролетариата. Как это произошло, мы сейчас увидим.

Рабочее движение. Военная катастрофа застала германскую социал-демократию совершенно неспособной оказать какое-либо сопротивление надвигавшейся опасности. В течение недели, предшествовавшей объявлению войны, политические вожди германского пролетариата бестолково метались между различными решениями, не имея мужества сказать какое-нибудь определенное слово. А когда война, наконец, стала совершившимся фактом, они сразу забыли весь свой интернационализм и превратились в добрых патриотов, готовых помочь своему императору в «час великого испытания». Не только представители правого, ревизионистского крыла социал-демократии, как В. Бернштейн, Л. Франк, Э. Давид и др., но и самые «левые» и ортодоксальные, как К. Каутский, Г. Кунов, Ф. Шейдеман, П. Ленч и др. стали самыми обыкновенными немецкими националистами, потерявшими всякую способность анализа совершающихся событий и доказывавшими, что Германия подверглась коварному нападению со стороны Антанты. 4 августа 1914 г. правительство внесло в рейхстаг первые военные кредиты, и социал-демократия, всегда до сих пор принципиально отвергавшая обычный государственный бюджет, как бюджет классового государства, теперь голосовала за расходы на войну. Правда, в рядах социал-демократической фракции нашлась оппозиционная «группа 14» во главе с Карлом Либкнехтом, но и она, подчиняясь партийной дисциплине, ничем не выразила своего отрицательного отношения к военным кредитам. День 4 августа явился, таким образом, днем официального падения германской социал-демократии, как революционной партии интернационального социализма.

Последующие четыре года прошли в упорной борьбе большинства социал-демократии с постепенно нараставшей внутри партии оппозицией и со стихией нарождавшихся революционных настроений масс. Основные факты этой борьбы сводятся к следующему. При втором голосовании военных кредитов 2 декабря 1914 г. Карл Либкнехт, вопреки решению фракции рейхстага, открыто голосовал против ассигнования на войну, за что и был несколько месяцев спустя мобилизован и отправлен на фронт. При третьем голосовании военных кредитов к Либкнехту присоединился еще один левый социал-демократ Рюле, остальные же оппозиционеры, несогласные с общей линией поведения партии, во время голосования покинули зал заседания. Одновременно с третьим голосованием военных кредитов правительство внесло на одобрение рейхстага и нормальный государственный бюджет на текущий год. Большинство социал-демократической фракции голосовало и за нормальный бюджет, тем самым открыто нарушив постановление Магдебургского съезда своей партии (1910 г.). При четвертом голосовании военных кредитов число оппозиционеров во фракции возросло до 44 из общего количества 110, однако, и теперь недовольные нашли возможным выразить свой протест лишь в форме ухода из зала заседания рейхстага перед голосованием. Одновременно с описанными событиями, происходившими в стенах парламента, в широких массах пролетариата, а также среди рядовых членов партии начинали крепнуть революционные настроения. Весной 1915 г. группа левых социал-демократов, объединившихся вокруг Карла Либкнехта, Розы Люксембург, Клары Цеткин и Франца Меринга, выпустила первый и единственный номер журнала «Интернационал». А в ноябре того же 1915 г. в Берлине состоялась первая рабочая демонстрация за мир.

Рост оппозиции в массах и в партии побудил большинство социал-демократии несколько подновить свой начинающий угасать авторитет. С этой целью 9 декабря 1915 г. социал-демократическая партия внесла в рейхстаг запрос относительно условий будущего мира. Однако, тогдашний глава правительства Бетманн-Гольвег отказался сделать какие-либо определенные заявления по данному поводу, но зато весьма категорически потребовал от Антанты «гарантий на западе и востоке». Блок буржуазных партий достаточно расшифровал слова первого министра, заявив устами вождя центра, Шпана, что он настаивает на мире с «расширением территории». Таким образом, социал-демократы, в сущности, получили на свой запрос совершенно недвусмысленный ответ. И, тем не менее, большинство социал-демократической партии вновь голосовало за военные кредиты. Тогда левая оппозиция в заседании 21 декабря 1915 г. выступила с открытым протестом: 20 депутатов-оппозиционеров голосовали против военных кредитов. В социал-демократической фракции рейхстага произошел, таким образом, открытый раскол. Началась ожесточенная борьба между большинством и меньшинством, причем большинство совершенно не стеснялось в средствах для сокрушения оппозиции. В особенности энергично оно изгоняло сторонников оппозиции из редакций газет, сажая туда своих единомышленников. Весь 1916 год прошел в этой внутренней борьбе, но формально оппозиция еще продолжала оставаться в рядах партии. Только 20 левых депутатов с марта 1916 г. образовали в рейхстаге особую фракцию.

Однако, долго такое положение не могло сохраняться. 7 января 1917 г. оппозиционное меньшинство созвало в Берлине общегерманскую конференцию всех левых групп и организаций, на которой присутствовало 157 делегатов, в том числе 35 человек от группы «Интернационал». Конференция не задавалась целью образования самостоятельной партии, а имела ввиду лишь выработать общую линию поведения оппозиционных элементов внутри старой партии. В частности, она приняла постановление бороться против выставления в качестве кандидатов на парламентских и муниципальных выборах тех членов партии, которые участвовали в незаконном захвате оппозиционных газет. Данное решение, направленное в первую голову против лидеров большинства, вызвало с их стороны немедленный отпор. Верховная партийная инстанция — «партийный комитет» (нечто вроде расширенного пленума ЦК) 19 января 1917 г. принял постановление, гласившее, что оппозиция своими действиями «поставила себя вне партии», и что все члены партии, примыкающие к оппозиции, отныне должны рассматриваться, как вышедшие из состава организации. Это было совершенно незаконное решение, но, тем не менее, все оппозиционеры оказались исключенными из социал-демократии. Раскол окончательно совершился 9 апреля 1917 г. В Готе, где за 42 года перед тем происходил первый объединительный съезд германской социал-демократии, ныне состоялся первый формальный съезд оппозиционного меньшинства. На этом съезде была создана «Независимая социал-демократическая партия Германии». Что касается большинства, то после исключения всех недовольных оно уже совершенно открыто стало проводить свою политику «гражданского мира» и безусловной поддержки правительства, причем теперь в нем стало особенно сильно сказываться влияние правых лидеров профессиональных союзов. Вплоть до самой германской революции официальная социал-демократическая партия оставалась верной служанкой императора Вильгельма, вплоть до участия Шейдемана и Эберта в последнем монархическом правительстве принца Макса Баденского накануне крушения старого режима. За период 1914—18 г. германская социал-демократия прошла длинный путь развития, постепенно превращаясь из партии революционной в партию реакционную.

Аналогичную эволюцию проделало и профессиональное движение. Прежде всего, приведем некоторые цифровые данные, характеризующие его развитие в эпоху войны. Число членов «свободных» (примыкающих к социал-демократии) союзов было:

1913 г. – 2525 тыс.;

1914 – 1502;

1915 – 995;

1916 – 945;

1917 – 1278;

1918 – 2889.

Как видим, количество членов профсоюзов за период войны, благодаря мобилизациям, сильно сократилось, упав в 1916 г. почти до 1/3 предвоенного времени, и только в 1918 г. в связи с ликвидацией военных действий стало быстро подыматься вверх*).

Однако, важнее этих количественных изменений были изменения качественные. Вся профсоюзная верхушка, всегда стоявшая на правом фланге партии, с началом войны превратилась в очаг самого безудержного германского шовинизма. В обоснование своей позиции профсоюзные вожди любили приводить, по преимуществу, экономические соображения: развитие профдвижения тесно связано с развитием промышленности, поражение в войне разрушит немецкую промышленность или, по крайней мере, нанесет ей ряд тяжких ударов, это невыгодно для профсоюзов и их членов. Отсюда практический вывод: всемерная поддержка правительства и война до победного конца. Исходя, именно, из такой идеологии, профсоюзные вожди на протяжении всего периода военных действий были горячими сторонниками «гражданского мира» в промышленности, усердно основывали уже упоминавшиеся выше Arbeitsgemeinschaften («Трудовые объединения»), имевшие целью предупреждение конфликтов между трудом и капиталом, и всячески боролись против стачек. Для достижения своих целей руководители рабочих организаций совершенно не стеснялись в средствах. Происходивший в конце 1924 г. процесс президента германской республики Эберта (умер 28 февраля 1925 г.) вскрыл в этом отношении поистине поразительные факты: когда в январе 1918 г. в Германии вспыхнули стачки рабочих на фабриках, изготовлявших амуницию, Эберт и ряд других видных социал-демократов стали во главе движения с совершенно сознательной целью сорвать его и постепенно свести на нет. Конечно, в рядах широкой массы членов профсоюзов политика профсоюзных вождей нередко вызывала протест и резкое возмущение. Параллельно с ростом оппозиции внутри партии, росла также оппозиция и внутри профессиональных союзов. Однако, мобилизация большинства членов на фронт сильно препятствовала энергичному развертыванию борьбы против шовинистического перерождения профсоюзных организаций. С своей стороны, профсоюзная, бюрократия принимала меры к тому, чтобы не дать оппозиции проявиться открыто. За все время войны она ни разу не созвала обще-профессионального съезда. Между 1914-1919 г. германское профдвижение управлялось лишь своей бюрократической верхушкой. Подобно социал-демократической партии, «свободные союзы» до последнего момента остались верной гвардией императора Вильгельма.

*) Христианские профсоюзы, насчитывавшие в 1913 г. 342 тыс. членов, имели в 1915 г. только 162 тыс., а в 1918 г. – 539 тыс. Гирш-Дункеровские (либеральные) союзы в 1913 г. насчитывали 107 тыс. в 1916 г. – 58 тыс. и в 1918 г. – 114 тыс.

3) Германия после войны.

Германская революция. Разгром германских армий на фронте и глубокое недовольство, нараставшее в массах в течение всего времени войны, породили германскую революцию 1918 г.; первый толчок к ней был дан восстанием матросов военного флота в Киле, разыгравшимся 1 ноября. 4 ноября к кильским повстанцам присоединились все остальные моряки, отказавшись выйти в море навстречу военному флоту Антанты. В Киле был создан Совет рабочих и солдатских депутатов, который разослал вооруженные отряды матросов по различным городам северной Германии. Результатом этой меры было возникновение революционного движения в ряде промышленных центров страны. Одновременно революционная волна высоко поднялась в Мюнхене, где в течение нескольких дней произошла ликвидация старой монархическо-буржуазной власти. 7 ноября известный социал-демократ Курт Эйснер, впоследствии убитый немецкими националистами, провозгласил в Баварии республику. 9 ноября революционный пожар дошел до Берлина. Император Вильгельм одно время носился с мыслью стать во главе возвращающихся с фронта частей и с их помощью «завоевать» непокорную Германию. С этим намерением накануне 9 ноября он даже отправился в ставку. Однако, здесь он убедился, что ему не остается ничего больше, как в ночь с 9 на 10 ноября бежать в Голландию. Старая власть, таким образом, пала. Монархическая бюрократия была совершенно деморализована и не оказывала никакого сопротивления. Даже захват главной полиции в Берлине обошелся без единой человеческой жертвы. Революция совершалась почти бескровно. При таких условиях неудивительно, что решающая роль перешла к социал-демократии, опиравшейся на стихийно возникшие во всех городах Советы рабочих и солдатских депутатов и, прежде всего, на Совет рабочих и солдатских депутатов Берлина. Надо было формировать новую власть, и в обстановке господствовавшего в тот момент хаоса она получила следующую конструкцию. Во главе страны стала социалистическая директория из шести человек (трое с.-д. большинства: Шейдеман, Эберт, Ландсберг, и трое независимых социал-демократов: Гаазе, Дитман и Барт), получившая наименование «Совета народных уполномоченных». Директория была ответственна сначала перед берлинским Советом рабочих и солдатских депутатов, а позднее — перед Всегерманским ЦИК. Министерствами управляли специально назначенные для того люди. Исполком берлинского Совета в составе 20 человек (10 от рабочих и 10 от солдат), а позднее — ЦИК, должен был непосредственно контролировать работы «Совета народных уполномоченных».

Пред сконструированным таким образом правительством стояла проблема величайшего значения: быть ли отныне Германии социалистической или буржуазной республикой? Создавать ли в ней советскую или парламентско-демократическую систему управления? В данном вопросе в рядах правительства, а также в рядах социал-демократов вообще наблюдались две тенденции: Шейдеман и его сторонники определенно тянули в сторону буржуазной республики и капитализма; независимые с.-д., наоборот, высказывались в пользу социализма и советской республики. Обе тенденции вступили в борьбу, причем на практике руководящая роль в правительстве попала в руки шейдемановцев. Благодаря этому, уже 12 ноября 1918 г. «Совет народных уполномоченных» опубликовал широковещательный декрет, в котором он, с одной стороны, объявлял Германию «социалистической республикой», а с другой стороны, восстанавливал все гражданские свободы и вводил всеобщее избирательное право для лиц обоего пола свыше 20 лет, с пропорциональной системой для выборов во все представительные учреждения. Декрет был противоречив в самом своем существе, но для шейдемановцев он был простым стратегическим маневром. Тем не менее, и независимые также дали под ним свои подписи. Следующим шагом шейдемановцев было опубликование все от имени того же «Совета народных уполномоченных» закона о выборах в Национальное (Учредительное) Собрание. Закон был опубликован 30 ноября, а на 19 января 1919 г. были назначены и самые выборы в Национальное Собрание. Независимые подписали и этот декрет.

В течение декабря 1918 г. борьба между шейдемановцами и независимыми достигла наибольшего напряжения. Она заострилась, главным образом, на двух вопросах. Первый вопрос носил внешнеполитический характер: шейдемановцы отказывались признавать всякую вину в возникновении войны за старой Германией, а независимые считали необходимым решительно отречься от дипломатического наследия прошлого и, признавши долю вины старой Германии, строить на новом базисе международные отношения республики. Шейдемановцы стремились также к разрыву с Советской Россией, а независимые — к сближению и союзу. Второй вопрос касался уже целиком внутренней политики и был неизмеримо важнее для судеб революции: независимые требовали радикальной чистки старого государственного аппарата, в особенности старого военного командования, и повсеместного замещения монархистов сторонниками революции. Наоборот, шейдемановцы считали возможным ограничиться только сменой верхушки государственного аппарата и цепко держались за старых генералов, стоявших во главе вооруженных сил страны. В этой борьбе более сильной стороной оказывались шейдемановцы. На первом Всегерманском Съезде Советов, происходившем 17-25 декабря 1918 г., большинство делегатов оказалось вместе с правым крылом партии, и Шейдеману и его сторонникам удалось убедить представителей пролетариата в необходимости передать решение о будущем страны в руки Национального Собрания. Получив столь мощную поддержку, шейдемановцы решили перейти в наступление. Так как левые элементы пролетариата, группировавшиеся около Карла Либкнехта и Розы Люксембург, начали подготовку к восстанию против «Совета народных уполномоченных», то 2В декабря верные правительству войска произвели нападение на расквартированную в Берлине морскую революционную дивизию. Возмущенные независимые 29 декабря вышли из состава директории и были заменены двумя шейдемановцами — Висселем и Носке. Однако, независимые не решились открыто стать на сторону повстанцев. Вместо того они продолжали колебаться между двумя лагерями и объявили политический нейтралитет. Это имело роковые последствия для начавшегося движения. Борьба между морской дивизией и правительственными войсками развернулась в начале января в широкое восстание в Берлине, которое, однако, после упорных боев было подавлено превосходными силами контрреволюции. При подавлении восстания 15 января Карл Либкнехт и Роза Люксембург после ареста были предательски убиты озверелыми офицерами. А вслед за тем «Совет народных уполномоченных» приступил к формированию особой «добровольческой армии», главной задачей которой должна была быть борьба с революцией и охрана буржуазного порядка.

На этом, собственно, и закончилась германская революция или, по крайней мере, ее первый и наиболее важный период. Дальше уже пошла ликвидация революции. Первым актом этой ликвидации явились выборы в Национальное Собрание, состоявшиеся в назначенный срок, т. е. 19 января, в обстановке еще не совсем подавленного восстания. Они дали следующие результаты (число голосов, число депутатов):

Социал-демократы – 11 509 000; 163;

Центр – 5980000; 91;

Демократы – 5 642 000; 75;

Националисты- 3 122 000; 44;

Независимые социал-демократы- 2 317 000; 22;

Народная партия – 1 346 000; 22;

Прочие партии – 485 000; 7;

Итого – 30 401 000; 421.

Итак, социалисты оказались в Национальном Собрании в меньшинстве. Это было несомненным следствием политики шейдемановцев. Так как Берлин все еще продолжал оставаться очагом революции, то Национальное собрание решило переехать в маленький тюрингенский городок Веймар, насчитывающий около 40 тыс. жителей, и здесь, в тишине и спокойствии, вдали от волновавшихся пролетариев заняться своей «созидательной» работой. Действительно уже 6 февраля Национальное Собрание открыло свои заседания в этом провинциальном захолустье и прежде всего, избрало на пост президента германской республики Фрица Эберта, одного из наиболее правых немецких социал-демократов. «Совет народных уполномоченных», а также Всегерманский ЦИК, в котором большинство составляли шейдемановцы, покорно сдали власть Национальному Собранию. Вслед за тем Эберт сформировал первый кабинет буржуазной германской республики, премьером которого был Шейдеман, а военным министром — руководивший подавлением революции Носке.

Вновь созданная буржуазная власть занялась, прежде всего, окончательной  ликвидацией революции. Несмотря на разгром январского восстания в Берлине, настроение рабочих масс в стране продолжало оставаться еще очень повышенным. В начале февраля вспыхнуло восстание в Бремене. В конце того же месяца разыгралась всеобщая стачка в Рурской области. В середине марта в Берлине разразилось новое повторное восстание. В апреле в Мюнхене была провозглашена Советская республика, раздавленная, однако, уже 1 мая соединенными силами баварской и прусской контрреволюции. В начале мая бурное революционное движение вспыхнуло в Лейпциге, а в конце июня — в Гамбурге. Пролетарская Германия грозно волновалась, и кабинет Шейдемана рассылал во все стороны карательные экспедиции, которые под непосредственным руководством Носке топили в крови революционный протест немецких рабочих. Только к осени 1919 г. стихия революции оказалась, наконец, сломленной, и немецкая буржуазия могла вздохнуть спокойно.

Новая конституция. Одновременно, под гром выстрелов, оглашавших крупнейшие пролетарские центры Германии, Национальное Собрание занималось выработкой новой республиканской конституции страны. 11 августа 1919 г. эта конституция была официально распубликована. Вот ее наиболее существенные черты.

Веймарская конституция сохраняет федеративный характер германского государства, но увеличивает сферу компетенции центральной союзной власти. Теперь общегерманская власть ведает не только, как это было раньше, внешней политикой, таможенным делом, монетной системой, вооруженными силами, гражданским и уголовным законодательством и почтой и телеграфом. Теперь к ней перешли также железные дороги, находившиеся прежде в распоряжении отдельных государств, расширились ее финансовые права (она может вводить прямые налоги) и права в области военного командования (совершенно уничтожены местные армии в Баварии, Саксонии и Вюртемберге). Новая конституция вместо монархии устанавливает республику, во главе которой стоит президент, избираемый на 7 лет всеобщим, равным, прямым и тайным голосованием граждан обоего пола старше 20 лет. Президент ответственен перед рейхстагом, который может предать его суду и потребовать досрочного смещения его с поста, но в этом последнем случае должен быть произведен референдум (народное голосование). Президент представляет Германию по отношению к внешнему миру и является начальником всех ее вооруженных сил, однако, вопросы войны и мира решаются не им, а рейхстагом. Президент также назначает имперского канцлера (премьер-министра) и, по представлению последнего, — министров кабинета, однако, правительство это ответственно перед рейхстагом и должно опираться там на парламентское большинство. Впрочем, § 48 конституции предоставляет президенту право в особо экстренных случаях самостоятельно издавать исключительные законы. Этим правом президент уже неоднократно пользовался, главным образом для борьбы с коммунистическим движением. Первым президентом Германской республики был, как мы уже знаем, Фриц Эберт, умерший в феврале 1925 г. Его избрание было произведено не всеобщим голосованием населения, а Национальным Собранием, так как в момент избрания еще не существовало нынешней конституции Германии. Гинденбург — второй президент Германской республики — выбирался уже согласно вышеуказанным основаниям.

Представительными органами германской республики являются рейхсрат и рейхстаг. Рейхсрат — это продолжение довоенного бундесрата: он состоит из представителей правительств всех входящих в состав федерации немецких государств (один представитель на 1 млн. жителей), с тем, однако, ранее отсутствовавшим ограничением, что ни одно из государств не может иметь более 2/5 всего числа его голосов. Рейхсрат состоит из 66 членов, распределяющихся по государствам следующим образом: от Пруссии 26, от Баварии 10, от Саксонии 7, от Вюртембурга 4, от Бадена 3 и от остальных более мелких государств 16. Рейхстаг выбирается всеобщим, равным, прямым и тайным голосованием граждан обоего пола старше 20 лет, с применением пропорциональной системы, сроком на 4 года. Реальная власть находится в руках рейхстага, однако, все законопроекты, по старому образцу, прежде чем поступить в рейхстаг, должны быть одобрены рейхсратом. Новой конституцией предусмотрены также законодательная инициатива граждан и референдум. Для внесения в представительные учреждения какого-нибудь законопроекта в порядке народной инициативы, необходимо, чтобы за данный законопроект высказалось не менее 110 всех полноправных граждан. Референдум, т. е. постановка на народное голосование тех или иных вопросов, предусматривается конституцией в следующих случаях: по требованию президента республики, по требованию 1/20 всех полноправных граждан, при разногласиях, возникших по какому-либо вопросу между рейхстагом и рейхсратом, и, наконец, в тех случаях, если рейхстаг вносит какие-либо изменения в законопроект, возникшие в порядке народной инициативы. Впрочем, на практике законодательная инициатива и референдум почти не имеют никакого значения и служат лишь демократическими украшениями государственного фасада Германии. Последний, германский рейхстаг, вышедший из декабрьских выборов 1924 г., имеет следующую физиономию (голоса в тыс.; мандаты):

Социал-демократы – 7859; 131;

Националисты – 6122; 102;

Центр – 4177; 70;

Народная партия – 3017; 50;

Коммунисты – 2699; 45;

Демократы – 1915; 32;

Баварская Народная партия – 1121; 20;

Прочие партии – 2643; 39.

Конституции отдельных немецких государств в связи с революцией 1918-19 г. также подверглись коренным изменениям; федеральная конституция требует, чтобы во всех входящих в союз государствах были последовательно осуществлены принципы буржуазной демократии. Действительно, конституции союзных государств везде предусматривают республиканский образ правления с выборным президентом, однопалатным парламентом, избираемым всеобщим голосованием, ответственным перед парламентом правительством и наличием законодательной инициативы и референдума по вопросам местного значения. Самое количество союзных государственных единиц несколько сократилось, путем слияния наиболее мелких из них. В настоящее время Германия состоит не из прежних 26, а только из 18 автономных государств, по количеству населения располагающихся в следующем порядке (данные переписи 1919 г.): Пруссия (36 696 тыс.), Бавария (7 140 тыс.), Саксония (4 663 тыс.), Вюртемберг (2 518 тыс.), Баден (2 208 тыс.), Тюрингия (1 508 тыс.), Гессен (1 290 тыс.), Гамбург (1 050 тыс.), Мекленбург-Шверин (657 тыс.), Ольденбург (518 тыс.), Брауншвейг (481 тыс.), Ангальт (331 тыс.), Бремен (311 тыс.), Липпе (154 тыс.), Любек (121 тыс.), Мекленбург-Стрелиц (106 тыс.), Вальдек (56 тыс.) и Шаумбург-Липпе (46 тыс.), а всего — 59 858 тыс. Как видим, и в новой Германии Пруссия по-прежнему занимает первое место: на ее долю приходится 61% общереспубликанского населения. Однако, в силу значительного ослабления авторитета центральной государственной власти, как результата пережитых Германией потрясений, а также в силу иного состава тех социальных элементов, которые осуществляют эту власть, прусское преобладание в германской политике сейчас сказывается гораздо слабее, чем в довоенные годы.

Буржуазные партии. Буржуазные политические партии послевоенной Германии, в общем, мало отличаются от буржуазных партий предвоенной эпохи (см. XIV, 191—212, «Политические партии Германии»). По существу, и сейчас мы имеем те же самые партии, что и до 1914 г., — они лишь немножко перекрасились и приспособились к новой обстановке, изменили свои названия и выдвигают иные практические требования в связи с условиями переживаемого периода. Классовая основа буржуазных партий осталась без особенно серьезных перемен. На крайнем правом фланге мы встречаем сейчас «Германско-национальную народную партию» (Deutschnationale Volkspartei), которая является продолжением предвоенных консерваторов (включая в это понятие и «консерваторов» и «свободных консерваторов») с некоторой примесью правых национал-либералов, антисемитов, христианских социалистов и т. п. элементов. Социальной основой националистов, однако, и сейчас является крупное землевладение, поддерживаемое деревенскими кулаками, офицерством и частью чиновничества. Партия националистов формально основана 24 ноября 1918 г. , т. е. в эпоху германской революции, и является лишь попыткой консерваторов несколько замаскировать свое слишком ненавистное народным массам лицо. В области внешней политики консерваторы являются противниками выполнения Версальского договора, а в области внутренней — ярыми сторонниками реакции. Они — монархисты и враги республики, готовые при первом удобном случае ниспровергнуть последнюю насильственным путем. В самое последнее время из рядов националистов стал выделяться крайний правый фланг, образующий чисто фашистскую «Тевтонскую партию» во главе с ген. Людендорфом. В числе виднейших вождей националистов находятся граф Вестарп, Гитлер, Грефе и др. Националисты в послевоенную эпоху обнаруживают несомненные признаки усиления и развития: на выборах в Национальное Собрание 1919 г. они собрали 3 121 тыс. голосов, а на декабрьских выборах 1924 г. — 6 122 т.

Следующей по порядку, если идти справа налево, является «Германская народная партия» (Deutsche Volkspartei), которая также представляет собой лишь несколько перелицованную (в декабре 1918 г.) национал-либеральную партию предвоенной эпохи. В состав Народной партии в бурные дни германской революции вошла правая часть бывших прогрессистов. Однако, и сейчас базу Народной партии составляет тяжелая индустрия, к которой примыкают некоторые группы чиновничества, верхи интеллигенции и т. д. Во внешней политике Народная партия стоит уже на точке зрения выполнения Версальского договора, но во внутренней политике по силе своей реакционности мало чем отличается от националистов. В числе руководящих фигур Народной партии можно назвать Куно, Штреземана и некоторых др. Чрезвычайно крупную роль в партии играл умерший в 1924 г. Гуго Стиннес. Народная партия, подобно националистам, также обнаруживает несомненный рост: на выборах в Национальное Собрание она собрала 1 346 тыс. голосов, а в декабре 1924 г. — 3 017 тыс.

Передвигаясь далее влево, мы наталкиваемся на католический Центр (Zentrumspartei), который почти ни в чем не изменился по сравнению с своей довоенной физиономией. По прежнему он является представительством, по преимуществу, католической мелкой буржуазии, особенно сельской и мелко-городской, с известной примесью рабочих, интеллигенции и буржуазии, по прежнему обнаруживает чрезвычайную ловкость и гибкость в выравнивании противоречивых интересов, объединяемых в рядах его организации. В области внешней политики Центр является безусловным сторонником выполнения Версальского договора, а в области внутренней стоит на точке зрения охраны республиканской конституции и умеренного социал-реформаторства. Крупнейшие лидеры его — Маркс, Лютер, Гермес и др. Эрцбергер, виднейшей политик Центра последнего десятилетия, был убит в августе 1921 г. двумя бывшими офицерами, как «изменник отечеству» (Эрцбергер был решительным сторонником выполнения Версальского договора).

Баварская часть Центра в январе 1920 г. выделилась из общей организации партии и образовала «Баварскую Народную партию», которая от Центра отличается, главным образом, лишь сугубым подчеркиванием местного сепаратизма. На протяжении послевоенной эпохи Центр обнаруживает несомненные признаки постепенного упадка: в 1919 г. он получил на выборах 5 980 т. голосов, а в декабре 1924 г. обе католические партии (Центр и Баварская народная партия) вместе взятые собрали 5 298 тыс.

На левом фланге буржуазного политического мира стоит «Германская демократическая партия» (Deutsche Democratische Partei), возникшая 16 ноября 1918 г. Эта партия также является лишь перекрашенной «Прогрессивной народной партией» довоенной эпохи. Ее социальная опора — легкая промышленность, широкие массы интеллигенции, городская средняя и мелкая буржуазия. Большую роль в этой партии играют женщины из буржуазных кругов. В области внешней политики демократы являются сторонниками «политики выполнения», в области внутренней политики — поклонниками демократической республики и умеренного социально-реформаторского прогресса. Впрочем, демократам, как прежде прогрессистам, не хватает твердости и деловитости в проведении своей программы. Крупнейшим лидером демократов был умерший в 1919 г. Фридрих Бауман, пламенный проповедник «Серединной Европы». В послевоенные годы демократы быстро катятся вниз по наклонной плоскости: на выборах в Национальное Собрание они получили 5 642 тыс. голосов, а на декабрьских выборах 1924 г. — лишь 1 915 тыс.

Таковы основные политические группировки буржуазного лагеря. О мелких партиях, вроде Союза аграриев, Социально-национальной партии Кунце и др., не стоит говорить, они не играют никакой роли в жизни страны. Но если, таким образом, война и революция не внесли сколько-нибудь существенных изменений в характер самих буржуазных партий, то зато они внесли громадное изменение в распределение ролей между этими партиями на государственной арене. До 1914 г. правящей партией были консерваторы, дававшие из своей среды представителей власти на все важнейшие посты империи. Вся военно-бюрократическая машина находилась в руках аграрного юнкерства, несмотря на то, что предвоенная Германия представляла собой одну из наиболее капиталистических стран мира. Такое ненормальное распределение власти между крупным землевладением и буржуазией обгонялось, с одной стороны, большими историческими заслугами юнкерства, как творца объединенной Германии, а с другой стороны, боязнью буржуазии вступить в серьезную борьбу за власть с крупным землевладением, боязнью, вызывавшейся мощным развитием пролетарского движения. Война и революция положили конец этой ненормальности. Республика привела к власти важнейший из господствующих классов Германии — буржуазию, а юнкерство и его политическое представительство в лице националистов превратилось в правую оппозицию. Действительно, почти все правительства, пережитые Германией в 1919—25 г. (а их насчитывается целых 13), были либо чисто буржуазными правительствами, либо правительствами коалиционными, в которых буржуазные партии принимали участие совместно с социал-демократами, отчего, впрочем, эти правительства не становились менее буржуазными. Только правительство Лютера (1925 г.) явилось коалицией буржуазии с националистами, однако, решающая роль и в этом правительстве осталась за буржуазией. В передвижке власти от крупного землевладения к буржуазии — важнейший политический результат революции 1918—19 г.

Bepcaльcкий мир. Если политические формы послевоенной Германии определились прежде всего под влиянием революции, то вся ее экономика (а отчасти и политика) того же периода находилась под действием знаменитого Версальского договора. Этот договор, подписанный сторонами 28 июня 1919 г., явился продуктом беспримерных з новейшей истории методов ликвидации войны. До того, по общему правилу, в выработке мирных условий, которые должны были закончить вооруженное столкновение и открыть новый период в отношениях между воевавшими народами, принимали участие как победители, так и побежденные. Достаточно вспомнить хотя бы Венский конгресс 1815 г. Именно поэтому послевоенные договоры XIX столетия отличались относительной прочностью; при выработке их принимались все-таки во внимание наиболее важные интересы побежденной страны. В 1919 г. было поступлено совершенно иначе. Представители Антанты сочли излишним вырабатывать мирный договор совместно с делегатами центральных монархий. Они сами на пресловутой Версальской конференции написали текст договора и затем потребовали от германских делегатов принятия его без всякого обсуждения. Германия была связана по рукам и ногам, и ей ничего больше не оставалось, как, стиснув зубы, повиноваться. Так родился знаменитый Версальский договор, который, как это откровенно высказал Клемансо, должен был быть «продолжением войны, но только проводимой другим оружием». Основные условия этого договора сводились к следующему:

Германия уступала: Эльзас-Лотарингию в пользу Франции, Познань, части Восточной и Западной Пруссии и часть Верхней Силезии в пользу Польши, некоторые куски Шлезвига, Рейнской провинции и Верхней Силезии в пользу Дании, Бельгии и Чехословакии. В общей сложности в Европе Германия теряла 70 500 кв. км, или 13% своей довоенной территории, и 6 470 тыс. жителей, тли 10% своего довоенного населения. Нынешняя Германия занимает территорию в 472 000 кв. км (против прежних 541 тыс.) и имеет населения по переписи 1919 г. млн. (вместо 66-67, которые живут в ее прежних границах). Сверх того Германия отказывалась от всех своих колоний (2,9 млн. кв. км и 14,6 млн. населения), переходивших отныне в руки Англии, Франции, Бельгии и Японии. Территориальные потери имели своим последствием и потери экономические. Так, в районах, оторванных от Германии Версальским договором, находилось до 5 млн. гектаров, или 14,2%, всей обрабатываемой площади страны. Под посевами там было 4 млн. га, или 15,4% всей посевной площади Германии. Наряду с этим в отторгнутых областях осталось около 1/8 всего немецкого скота. Так как потеря населения исчислялась лишь в 10%, а потеря посевной площади достигала 15,4%, то совершенно очевидно, что, независимо от всех прочих условий, уже одно несоответствие между потерями в населении и в посевных площадях должно было создать известные продовольственные затруднения для Германии. Этим, однако, дело не ограничилось. Вместе с Эльзас-Лотарингией Германия потеряла 75% всей своей годовой добычи железкой руды. Оккупация Саарского угольного бассейна Францией и захват части Верхне-Силезского угольного района Польшей лишили Германию 26% ее годовой угольной добычи. В руки Антанты далее попали 68% цинковых руд Германии, а также 7 868 км ее железнодорожных путей (12% всей железнодорожной сети страны) со всеми строениями и подвижным составом.

Далее, все по тому же Версальскому договору, Германия должна была выдать Антанте почти весь свой военный флот и 9/10 торгового (из 5,7 млн. тонн — 5,1 млн. т.), а также 8 000 паровозов и 232 000 вагонов с громадным количеством всякого иного железнодорожного материала. Германия уступила Антанте также всю свою собственность, находящуюся за границей, и все те долги, которые она имела получить с других государств. Постоянная армия Германии была ограничена 100 тыс. человек, а ее военный флот — 16 маленькими судами. Почти все военные заводы страны демилитаризовались и переводились на мирное производство. Особые комиссии Антанты должны были следить за точным выполнением пунктов договора, касающихся разоружения Германии. Несмотря на все это, части Рейнской области оставались во временной оккупации Антанты, как гарантия покорности побежденного врага и точного выполнения им навязанного ему договора.

Репарации. Как ни чудовищны были указанные выше условия Версальского мира, они являлись все-таки только присказкой, самая же сказка облеклась в форму так называемых «репараций». Под репарациями подразумевалось возмещение тех разрушений, которые были понесены странами Антанты, главным образом Францией и Бельгией, во время войны. Версальская конференция не установила, однако, точной суммы репараций, а предоставила сделать это особой репарационной комиссии из представителей государств Антанты. Этой же комиссии было поручено определить формы и сроки репарационных платежей. Репарационная комиссия не торопилась с установлением общей суммы репараций, но зато требовала от Германии частичных уплат золотом, углем, красками, химическими препаратами, скотом и т. д. в счет покрытия ее репарационных обязательств. Только в мае 1921 г. репарационная комиссия, наконец, фиксировала общую сумму возмещений в размере 132 миллиардов золотых марок (62 миллиарда зол. руб.). Так как вся сумма национального богатства Германии накануне войны, по исчислениям Гельфериха, достигала, примерно, 350 миллиардов зол. мар., и так как за время войны было истрачено не менее 1/3 ее национального богатства, то оказывалось, что теперь Антанта требовала от побежденной страны в виде репараций свыше половины всего ее наличного имущества. При расчете на все население выходило, что каждый германский гражданин, независимо от пола и возраста, должен уплатить 1 000 руб. зол., а каждая германская семья — 5 000 руб. зол. в форме репараций. Это были, конечно, совершенно фантастические цифры, не имеющие ничего общего с реальной действительностью. Германия не могла бы уплатить требуемых с нее сумм даже при самом добром желании выполнить свои обязательства перед Антантой. Неосуществимость репараций прекрасно понимали и руководители антантовской буржуазии. И если, тем не менее, они предъявляли столь дикие притязания к Германии, то, главным образом, потому, что за этими притязаниями скрывалась совсем другая задняя мысль. Репарации являлись прекрасным средством держать Германию в удавной петле, которую, смотря по надобности, можно было то больше, то меньше затягивать (подробнее о Версальском договоре см. выше, Дипломатия и мировая война).

Последствия Версальского мира. Экономические последствия Версальского договора были крайне тяжки. Если обратиться к сельскому хозяйству, то можно констатировать, что Германия в послевоенный период понесла в данной области в высшей степени серьезные потери. В самом деле, посевная площадь и сбор пяти важнейших хлебных злаков (пшеница, рожь, овес, ячмень, картофель) представляли следующую картину:

 

Площадь (тыс. га)

%%

Сбор (тыс. т)

%%

1909-13 (средняя годовая)

17507

100

73161

100

1914-18

15293

87

57346

80

1919

12002

70

35912

49

1920

12609

72

42140

58

1921

12706

73

42827

58

1922

12587

72

53487

73

1923

13109

75

50394

69

1924

13452

77

53465

73

Итак, посевная площадь нынешней Германии упала по сравнению с довоенной, примерно, на ¼, а количество производимого ею хлеба даже еще больше. Столь крупное сокращение хлебных запасов стран обгоняется не только потерями территорий по Версальскому договору, но также сильным падением урожайности, что обгоняется недостатком удобрений, в большом количестве ввозившихся ранее в Германию из-за границы. В послевоенные годы Германия обеднела и при наличии систематически обесценивавшейся валюты должна была весьма существенно сократить ввоз удобрений из других стран. Правда, начиная с 1922 г. обнаруживается некоторое улучшение по сравнению с 1919 г., но все-таки и сейчас Германия располагает, примерно, лишь 70% того  количества хлеба, который она имела до войны. А между тем ее население сократилось только на 10%. Конечно, недостаток собственного хлеба можно было бы возместить привозом из-за границы. Однако, статистика внешней торговли показывает, что в то время, как, например, в 1913 г. Германия ввезла из-за границы 5,2 млн. двойных центнеров (двойной центнер равен 6 пуд.) пшеницы, ячменя и овса, в 1922 г. она ввезла их всего лишь 1,5 млн. Ибо современная Германия слишком бедна и вынуждена покрывать свой хлебный дефицит за счет сокращения народного питания.

Действительно, народное питание оставляет желать весьма многого. Так, в 1913-14 г. годовое потребление хлеба внутри страны составляло в среднем на 1 душу 249 кг. (15,6 пуд.), а в 1921-22 г.—181 кг. (11,3 пуд.), или на 27% меньше. Потребление картофеля, этого важнейшего продукта питания немецкого народа, в 1913-14 г. составляло 700 кг. (43,7 пуд.) на душу, а в 1921—22г. — только 340 кг. (21,2 пуд.), или на 51% меньше. Потребление мяса в 1913 г. составляло в среднем 49 кг. (3 пуд.) на голову населения, а в 1921 г. — 33 кг. (2 пуд.), или на 33% меньше. Даже потребление столь излюбленного немцами пива колоссально сократилось. В 1913 г. среднее годовое потребление на 1 человека составляло 102 литра, а в 1920 г. — только на 38 л., или на 63% меньше.

Не лучше, чем в сельском хозяйстве, дело обстоит и в промышленности. Мы знаем уже, как развивалась тяжелая индустрия во время войны. В послевоенные годы развитие ее представляло следующую картину (в млн. тонн):

 

Каменный уголь1)

%%

Чугун

%%

Сталь

%%

1913 г.

209,4

100

19,3

100

16,9

100

1919

137,5

65

5,7

30

6,7

40

1920

155,7

74

6,5

34

7,7

46

1921

163,3

77

7,5

40

9,0

53

1922

149,6

71

6,5

34

9,0

53

1923

88,5

42

4,9

25

6,2

37

1924

146,4

70

7,7

40

8,5

50

Как видим, производство угля сократилось на 30% против довоенного, выплавка стали упала на половину, а выплавка чугуна даже почти на 2/3. Для столь индустриальной страны, как Германия, это исключительно тяжкие удары.

Ту же самую тенденцию мы можем проследить в области внешней торговли. Накануне войны Германия являлась одной из величайших торговых держав мира, она лишь немногим уступала Англии. Общий оборот ее внешней торговли в 1913 г. равнялся 20,9 миллиардов зол. мар. Во время войны внешняя торговля Германии, по вполне понятным причинам, сильно сократилась и притом приобрела сугубо пассивный характер: Германия очень мало вывозила, но зато чрезвычайно усиленно импортировала. За 1914-18 г. общая сумма ввоза составила 27 миллиардов зол. мар., а общая сумма вывоза — только 12 миллиардов. Послевоенная эпоха несколько улучшила положение, но далеко не в достаточной степени. За 1919-22 г. общая сумма ввоза за 4 года составила 25,6 млрд. зол. мар., а общая сумма вывоза — 14,5 млрд. Таким образом, угрожающая пассивность баланса осталась. Наряду с этим чрезвычайно сократились абсолютные размеры торговли.

*) Включая бурый уголь в переводе на каменный.

В самом деле, вот что говорят цифры (в млрд. золотых марок):

 

1913 г.

Средняя годовая за 1909-22 г.

1923 г.

1924 г.

Ввоз

10,8

6,4

4,8

7,0

Вывоз

10,1

3,6

5,4

5,2

Итого

20,9

10,0

10,2

12,2

Итак, внешняя торговля Германии за 4 послевоенных года сократилась больше, нем на половину, причем в то время как ввоз сократился на 41%, вывоз упал на целых 64%; пассивность торгового баланса почти исчезает в 1923 г., но затем вновь сильно вырастает в 1924 г. В чрезвычайно тяжелом положении оказались также государственные финансы. Прежде всего, в результате Версальского мира федеральный бюджет колоссально увеличился. Так, например, бюджет 1912 г. равнялся 2 039 млн. зол. мар., а бюджет 1924 г. составлял 6 403 млн. мар. Увеличение, как видим, больше, чем втрое. А ведь этот непомерно разбухший бюджет должна оплачивать разоренная войной и Версальским миром Германия. Мало того, теперь значительная доля бюджета уходит за границу. В самом деле, бюджет 1912 г. распадался на следующие три основные части:

Расходы на армию и флот   1 030 млн. мар. 60%

Оплата процентов по долгам   623 « « 26%

Прочие расходы  486 « « 24%

Итого    2 039 млн. мар. 100%

Так как размеры заграничных долгов Германии в довоенные годы были невелики, то ясно, что почти весь государственный бюджет целиком расходовался внутри страны. В частности, громадные суммы, тратившиеся на милитаризм, — как ни вредны были эти расходы с точки зрения народного хозяйства страны — все-таки способствовали развитию германской промышленности и германского земледелия.

Теперь картина совсем иная:

Армия и флот  455 млн. мар. 7%

Проценты по долгам  250   4%

Расходы по выполнению Версальского  договора   1 038 « « 16%

Прочие расходы  4 660 « « 73%

Итого  6 404 млн. мар. 100%

Как видим, расходы на милитаризм упали в 7 раз и свелись к довольно скромной цифре, но зато они отчасти компенсируются расходами, связанными с выполнением Версальского договора. На первый взгляд несколько поражает сравнительная скромность сумм, расходуемых на оплату процентов по долгам, ибо, как мы видели, военная задолженность Германии достигает колоссальных размеров. Но дело обменяется очень просто. Военные долги Германии — внутренние долги, и они в послевоенные годы все время исчислялись в бумажных марках. При падавшей в течение 5 лет немецкой валюте оплата процентов по этим займам, конечно, не должна поглощать слишком крупных сумм. Но расходы, связанные с выполнением Версальского договора, это ничто иное, как пресловутые репарации плюс некоторые дополнительные платежи по счетам Антанты. Почти все они уходят за границу и, стало быть, являются потерянными для германского народного хозяйства.

Здесь уместно будет несколько остановиться на тех платежах, которые Германия уже сделала в счет различных требований Антанты. До сих пор не существует общепризнанной цифры этих платежей. По официальным данным репарационной комиссии, Германия по 31 декабря 1922 г. всего уплатила 7,9 миллиардов зол. мар. Наоборот, по исчислениям известного мюнхенского профессора Луйо Брентано, Германией уплачено 41, 6 миллиардов зол. мар. Между этими двумя крайними цифрами вращаются все иные исчисления уже сделанных Германией репарационных платежей. Так, французский экономист Шарль Жид определяет сумму уплаченных репараций в 14 миллиардов зол. мар., а Институт Экономических Знаний в Вашингтоне — в 25,8 миллиардов зол. мар. Надо думать все-таки, что истина лежат где-то посредине, и что исчисления американских статистиков приблизительно соответствуют действительности. Если это так, то, значит, Германия в течение первых четырех лет после войны заплатила контрибуцию, примерно в 6 раз большую, чем та, которую она в 1871 г. получила с Франции. А ведь Антанта совсем не думает этим удовлетвориться. Она требует от Германии все новых и новых жертв. Впрочем, о них речь будет ниже, когда мы коснемся плана Дауэса. В конечном итоге германский государственный бюджет послевоенной эпохи является весьма тяжелым бременем для населения и в таком виде долго сохраняться едва ли сможет.

Бюджетная разруха в чрезвычайной степени увеличивалась еще благодаря тому обстоятельству, что в течение первых пяти лет после войны немецкая валюта систематически падала, продолжая линию развития, начало которой было положено еще во время войны. Падение же валюты, наряду с пассивным торговым балансом и общим замешательством в экономической жизни страны, вызывалось в особенности совершенно неограниченной эмиссией. С легкой руки Гельфериха, министра финансов военной эпохи, государство пыталось покрывать свои возросшие расходы путем усиленного печатания бумажных денег. После заключения мира эта политика нисколько не изменилась. Вместо того, чтобы решительными налоговыми мерами привлечь к несению репарационных и всяких иных финансовых тягот состоятельные слои населения, буржуазные правительства, сменявшиеся у власти в послевоенную эпоху, предпочитали затыкать бюджетные дыры эмиссией. В результате создалось совершенно катастрофическое положение. Мы знаем, что в декабре 1918 г. в обращении имелось 21 818 млн. бумажных марок, на 10% обеспеченных золотом. В марте 1920 г. общая сумма бумажных денег составляла 44 679 млн. марок, обеспеченных золотом уже только на 2,5%, а 7 февраля 1923 г. общая сумма бумажных денег достигла астрономической цифры 2 253 000 млн. мар., обеспеченных золотом лишь на 0,00005%. И в дальнейшем, вплоть до начала 1924 г., этот бумажный потоп не прекращался. При таких условиях неудивительно, что немецкая валюта стремительно летела вниз. При окончании войны один доллар стоил в Берлине — 8, 17 марок, в дальнейшем наблюдалась следующая картина. Одни доллар стоил на берлинской бирже:

Конец 1919 г. – 49 марок;

1920 г. – 73;

1921 г. – 184;

1922 г. – 7589.

Таким образом, за четыре года ценность марки упала в 155 раз. В 1923 г., в связи с оккупацией Рура и внутренним кризисом в стране, наступила настоящая валютная катастрофа. В октябре-ноябре этого года ценность бумажной марки опустилась почти до нуля, и немецкая валюта, в сущности, перестала существовать. Только в 1924 г., в связи с планом Дауэса, наступило некоторое оздоровление в валютной области, но об этом мы будем говорить ниже. Таковы были важнейшие экономические последствия Версальского договора. Если суммировать их значение, то придется признать, что этот хитроумный дипломатический документ превратил когда-то могучий государственный и хозяйственный организм Германии в худосочного калеку,  неспособного твердо стоять на ногах. Цель, которую преследовал Клемансо,  была, если не совсем, то в очень значительной степени достигнута.

Но Версальский договор имел не только экономические последствия. Он вызвал также ряд очень крупных социальных сдвигов (конечно, действуя через посредство экономики), из которых самым важным было колоссальное углубление общественной дифференциации. Условия войны, и особенно послевоенной эпохи, нанесли тяжелый удар многочисленному в Германии «среднему классу» (интеллигенции, чиновничеству, мелкой и средней городской буржуазии и т. д.). Наоборот, грандиозное развитие обнаружили социальные фланги. С одной стороны, численно вырос и усилился пролетариат, в ряды которого теперь опустились новые миллионы ремесленников, интеллигентов, мелких торговцев, мелких предпринимателей и т. д., — с другой стороны, колоссально выросло финансово-экономическое могущество буржуазии. При этом наблюдались два весьма характерных явления. Во-первых, война создала обширные кадры «новой буржуазии», выросшей на военных поставках, буржуазии спекулянтской, рваческой, мало думающей о будущем, целиком живущей прибылями сегодняшнего дня. Эта новая буржуазия получила особое название «шиберов» (Schieber) и сейчас в сильнейшей степени окрашивает собой капиталистическое лицо Германии. Во-вторых, эпоха войны, и в особенности послевоенные годы, стимулировали гигантскую концентрацию капиталов и производства в немецкой промышленности. Эта последняя и раньше достаточно отличалась крупнокапиталистическим характером, но то, что совершилось в послевоенные годы, не имеет себе прецедентов в истории. В эти годы в Германии создался ряд исполинских концернов (Клекнера, Тиссена, Ганиеля, Стиннеса и др.), которые по своим размерам далеко превзошли знаменитые американские тресты. Крупнейшим из этих концернов являлся концерн недавно умершего Гуго Стиннеса. Он объединял уголь, железо, электрическое производство, корабельные верфи в Германии и Швеции, морское и речное судоходство, торговлю, изготовление целлюлозы, выработку бумаги и, наконец, — через бумагу — периодическую прессу. Около 60 немецких, австрийских и швейцарских газет, в том числе известная «Deutsche Allgemeine Zeitung», фактически принадлежали Стиннесу. В 1921 г. стиннесовский концерн имел: 290 фабрик, 230 угольных шахт, 65 железных рудников и приисков, 190 транспортных предприятий, 285 предприятий по добыванию электрического тока, 160 банков, торговых обществ, бюро и т. д., а всего 1 340 предприятий с 600 000 рабочих и служащих. Правда, в 1925 г. концерн Стиннеса под влиянием финансовых затруднений распался на несколько частей, однако, и эти части представляют собой чрезвычайно крупные предприятия. Создание столь гигантских экономических организмов явилось, прежде всего, результатом валютной разрухи. Получая громадные кредиты в банках в бумажных марках и возвращая их через известный срок банкам также в бумажных марках, Стиннес и Ко наживали совершенно баснословные капиталы, которые позволяли им скупать одно предприятие за другим. Кроме того, систематическое падение валюты побуждало их немедленно же реализовать полученные суммы в прочных ценностях и тем самым создавало могущественный стимул к приобретению фабрик, рудников, судов и т. д. Указанному процессу в немалой степени способствовала и налоговая система послевоенной Германии: налоги также взимались в бумажных марках, при чем, отсрочивая под разными предлогами их уплату, господа предприниматели наживали и на этом не малую деньгу. Создавшиеся условия были настолько выгодны для крупного капитала, что, как теперь совершенно точно доказано, Гуго Стиннес, поддерживаемый директором имперского банка Гавенштейном, бывшим министром финансов Гельферихом и целым рядом видных магнатов тяжелой индустрии, совершенно сознательно срывал всякие попытки правительства к стабилизации немецкой валюты, так как падающая марка являлась важнейшим источником их обогащения и могущества.

Внешняя политика. Два основных фактора определяли собой внешнюю политику послевоенной Германии. Это — Версальский договор и Октябрьская революция.

Версальский договор провел глубокую борозду в партийно-политическом мире Германии: на одной стороне оказались народная партия, центр, демократы и социал-демократы, стоявшие за необходимость лояльного выполнения договора, на другой стороне встретились крайние фланги — националисты и коммунисты, две партии, которые, правда по совершенно различным мотивам, решительно высказывались против «политики выполнения». Партии, стоявшие за лояльность по отношению к Антанте, не уставали доказывать, что французского зверя можно усмирить только кротостью, и что временная покорность даст Германии возможность предупредить самое худшее — лишение ее великодержавного суверенитета. Националисты отвечали, что «политика выполнения» нисколько не гарантирует Германию от дальнейших насилий со стороны Антанты и призывали население к вооруженной борьбе с внешним врагом. Коммунисты также не усматривали никаких гарантий самостоятельности в «политике выполнения», но видели выход не в новой империалистической  войне, а в пролетарской революции, которая одна только могла освободить скованную по рукам и ногам Германию. Правительства, стоявшие в послевоенные годы у власти, все без исключения были сторонниками «политики выполнения». Они покорно уплачивали дань, возложенную на Германию победителями, лишь от времени до времени выступая с мольбами о пощаде. Тем не менее, эти правительства не смогли уберечь Германию от потери государственного суверенитета. Когда к началу 1923 г., несмотря на бесчисленные конференции и совещания европейских дипломатов, Германия все-таки оказалась не в состоянии выплачивать требуемые с нее суммы, французское правительство, во главе которого тогда стоял Пуанкаре, решило разрешить спор мечом. В начале января 1923 г. французские войска вступили в Рурскую область и, постепенно расширяя зону своей оккупации, в конце концов, изолировали весь Рейнско-Вестфальский промышленный район с его угольной и железной промышленностью от остальной Германии. Правительство Куно, стоявшее тогда у власти в Берлине, ответило на военный поход французов комедией «пассивного сопротивления», которое, как и следовало ожидать, к концу 1923 г. кончилось полным фиаско. Глубокий внутренний кризис, выразившийся в полном обесценении валюты и в революционных восстаниях пролетариата в Гамбурге, Саксонии и Тюрингии, окончательно привел в трепет германскую буржуазию и заставил ее пойти на безоговорочную капитуляцию перед Антантой. Германская буржуазия, притиснутая к стене угрозой пролетарской революции, решила пожертвовать своими великодержавными мечтами ради сохранения своих капиталов. Уже раньше она делала частичные попытки найти выход из созданного Версальским договором положения, путем известного сближения с французским, английским и американским капиталом. Теперь она окончательно поставила ставку на кооперацию с заправилами Лондона, Парижа и Нью-Йорка. И так как эта кооперация оказывалась возможной только на условии превращения германской буржуазии в приказчиков американских и английских миллиардеров, то вождям немецких банков и промышленности пришлось пойти и на такое унижение. Эта новая ориентация германской буржуазии нашла свое наиболее полное и яркое выражение в принятии ею уже не раз упоминавшегося выше плана Дауэса.

Сущность плана Дауэса в основном сводится к следующему. Для ликвидации послевоенной разрухи в Германии необходимы две вещи: во-первых, стабилизация немецкой валюты и, во-вторых, оздоровление ее народного хозяйства. Добиться этого собственными силами Германия, очевидно, не может, поэтому ей на помощь должна придти Антанта, или точнее, англо-франко-американская буржуазия. В каких именно формах?

Комиссия экспертов, работавшая под председательством американского генерала Дауэса, наметила следующие мероприятия: 1) для создания твердой валюты учреждается особый эмиссионный банк, получающий сроком на 50 лет право чеканки и печатания денег для Германии. Все многочисленные виды бумажной валюты, обращающиеся в настоящее время в стране, постепенно изымаются из обращения и заменяются банкнотами нового банка, обеспеченными на 33 1/3 % золотом и иными ценностями. Основной капитал банка в размере 400 млн. зол. мар. получается путем подписки, размещаемой частью в Германии, а частью (и при том большей) за границей. Золотое обеспечение выпущенных банкнот в большей своей части также будет храниться в иностранных банках. Во главе банка будут стоять два правления: одно, более узкое, состоящее из германских подданных, и другое, более широкое, именующееся «Генеральный Совет», в составе 7 немцев и 7 иностранцев (среди последних представители Англии, Франции, Италии, Бельгии, Соединенных Штатов, Голландии и Швейцарии). Один из иностранных членов «Генерального Совета» получает звание комиссара. Отношения между банком и германским правительством в плане Дауэса формулированы следующим образом. «Германское правительство участвует в прибылях банка, но банк должен быть совершенно свободен от правительственного контроля и вмешательства».

2) В целях оздоровления народного хозяйства намечается такое разрешение репарационного вопроса. Общей суммы репараций не устанавливается, что открывает возможности совершенно безграничной эксплуатации Германии, но фиксируется твердая цифра ежегодных платежей, а именно (в млн. зол. мар.):

1-й год (по 31 августа 1925 г.) – 1000;

2 (1926) – 1220;

3 (1927) – 1200;

4 (1928) – 1750;

5 (1929) – 2500.

Пятый год считается нормальным, и в дальнейшем Германия ежегодно должна уплачивать 2 500 млн. зол. мар. Изменение этой цифры возможно лишь в зависимости от роста или падения ее благосостояния, определяемого путем особых индексов, выводимых из статистики населения, железнодорожного движения, внешней торговли, потребления табака и угля и бюджетных расходов. Для должной оценки приведенных цифр необходимо напомнить, что весь бюджет Германской империи в последние предвоенные годы не превышал 2 200 млн. зол. мар.

3) Покрытие репарационных платежей в указанном размере предусматривается из трех основных источников: а) Залог наиболее верных и доходных статей германского бюджета, а именно: таможенных пошлин и налогов на алкоголь, пиво, табак и сахар. Суммы, покупаемые по этим статьям, передаются непосредственно в руки лиц, уполномоченных на то Антантой, б) Изъятие из ведения германского правительства немецких железных дорог и передача их в руки особого акционерного общества сроком на 40 лет. Железные дороги привлекаются к участию в репарационных платежах в размере 11 миллиардов зол. марок, в форме ипотечных закладных листов из 5% и 1% погашения. Кроме долговых обязательств на 11 миллиардов, новое железнодорожное общество получает 2 миллиарда привилегированными акциями и 13 миллиардов обыкновенными акциями (весь основной капитал германских железных дорог оценивается в 26 миллиардов зол. марок). Проценты и погашение железнодорожных облигаций, покрываемые доходами железных дорог, должны идти в кассу ежегодных репарационных платежей. Управление железными дорогами осуществляется советом из 18 директоров, большинство которых является германскими подданными. Отношения же между обществом и правительством формулируется в плане Дауэса в таких выражениях: «Обществу железных дорог должна быть предоставлена свобода ведения его дел, причем предполагается контроль германского правительства над железнодорожными тарифами и эксплуатацией для устранения и ограждения интересов публики. Однако, такой правительственный контроль ни в коем случае не должен явиться для общества препятствием к получению справедливой и соразмерной прибыли на вложенный капитал. Комиссар железных дорог представляет интересы владельцев долговых обязательств. Поскольку не будет задержек к поступлению платежей, его главной задачей явится собирание статистических и финансовых материалов и отчетных данных и общее наблюдение за надлежащей охраной владельцев долговых обязательств». Таким образом, и железные дороги фактически становятся независимыми от германского правительства. в) Наконец, наложение на германскую промышленность, торговлю и банки ипотечных долговых обязательств на сумму в 5 миллиардов зол. мар. из 5% годовых и 1% погашения. Проценты и погашение по этим облигациям также должны поступать в кассу репарационных платежей.

Так как комиссия экспертов признает трудности переходного периода при проведении всех указанных мероприятий, то она считает необходимым оказание Германии в течение первого года иностранной финансовой помощи в форме международного займа в 800 млн. зол. мар. Остающиеся еще 200 млн. (взнос первого года, как мы знаем, исчислен в 1 000 млн. зол. мар.) должны быть покрыты процентами по железнодорожным облигациям.

4) Конечно, осуществление столь сложного и разветвленного плана требует специальной организации, представляющей и охраняющей интересы Антанты. Такая организация предусматривается комиссией экспертов в лице ряда полномочных комиссаров. Во главе контрольного аппарата Антанты стоит агент по репарационным платежам. Ему подчинены: комиссар эмиссионного банка, комиссар по железным дорогам и комиссар по заложенным государством доходам. Весьма вероятно создание в дальнейшем также комиссара по долговым обязательствам промышленности. Сверх того, комиссар по заложенным государственным доходам будет иметь ряд помощников, ведающих той или иной отраслью государственных доходов. Равным образом, предусмотрен и особый уполномоченный по расчетам, имеющий своей задачей принимать долговые обязательства промышленности и железных дорог, давать о них отчеты репарационной комиссии, обеспечивать уплату процентов и погашения, устанавливать условия погашения долговых обязательств и т. д. При комиссарах имеются различные советы и комитеты, в которые допускаются также и германские подданные, но... главным образом, в качестве декоративного украшения.

Таковы основы разрешения репарационного вопроса, предложенные весной 1924 г. Антантой и осенью (9 августа) принятые германской буржуазией. Передавая в распоряжение иностранного капитала валюту, железные дороги, ряд важнейших государственных доходов, возлагая на немецкую промышленность постоянную дань в пользу банкиров Лондона и Нью-Йорка, подчиняя всю народно-хозяйственную и государственную жизнь страны усмотрению всемогущих антантовских комиссаров, план Дауэса весьма недвусмысленно лишает Германию ее великодержавной суверенности и, в сущности, переводит ее на положение колонии. И, тем не менее, этот план был принят немецкой буржуазией, а 30 августа 1924 г. рейхстаг уже вотировал вытекающие из плана законы о новом эмиссионном банке, о денационализации железных дорог и о наложении ипотечного долга на промышленность, торговлю и банки. 15 октября того же года был реализован и предусмотренный планом Дауэса международный заем в размере 800 млн. мар. из 8 % годовых, половина которого была размещена в Соединенных Штатах, четверть — в Англии и, наконец, последняя четверть — во Франции, Швейцарии, Голландии, Бельгии, Швеции и Италии. Одновременно был назначен главный агент Антанты по репарационным платежам, и началось постепенное назначение различных антантовских комиссаров. План Дауэса находится, таким образом, в настоящее время в процессе осуществления и пока оборачивается к населению своей положительной стороной: он дал Германии твердую валюту. Пройдет немного времени, и план Дауэса начнет оборачиваться к населению Германии, прежде всего к ее трудящимся классам, своей отрицательной стороной: громадные репарационные платежи правительство и буржуазия постараются, конечно, свалить на плечи пролетариата и крестьянства, путем повышения налогов и железнодорожных тарифов, путем удлинения рабочего времени и сокращения заработной платы. План Дауэса таит в себе зародыши новых и грандиозных социальных битв, которые, надо думать, глубоко расшатают, а, может быть, и превратят в руины основы буржуазного порядка в Германии.

Из вышеизложенного ясно, что Версальский договор должен был играть и действительно играл решающую роль в установлении линии внешней политики послевоенной Германии. Однако, был и другой весьма важный фактор, влиявший на иностранную политику Германии, — это Октябрьская революция и порожденная ею Советская Россия. И география и политика создали для Германии промежуточное положение между капиталистическим Западом и социалистическим Востоком. И все поведение ее буржуазии и правительства на протяжении последних семи лет было полно непрекращающихся колебаний между Москвой, с одной стороны, Парижем, Лондоном и Нью-Йорком, с другой. Положение для Германии, действительно, создавалось крайне противоречивое. С Москвой ее невольно связывала общая борьба против Антанты, но глубоко разделяло различие социальных укладов. С капиталистическим Западом Германию роднила общность хозяйственной системы, но резко отпугивало от него стремление Франции раздробить и искалечить своего «наследственного врага». В конечном счете, отношения между Германией и Советской Россией представляли собой зигзагообразную линию. В моменты или периоды особенно крутого натиска с Запада Германия бросалась в сторону СССР и, наоборот, в моменты или периоды улучшения отношений с Лондоном и Парижем Германия отдалялась от СССР и даже начинала обнаруживать по ее адресу известное недоброжелательство. Вот почему в апреле 1922 г., в момент, когда Германия находилась под угрозой удара с Запада, она заключила с Советской Россией, так называемый Раппальский договор, согласно которому правительства обоих стран восстанавливали в полном объеме дипломатические сношения и подтверждали взаимный отказ от каких-либо экономических притязаний в связи с событиями войны и революции. Вот почему в 1924 г., в момент, когда перед Германией вырисовались перспективы соглашения с Антантой на основе плана Дауэса, она позволила себе ряд некорректных действий по отношению к СССР, важнейшим из которых был майский налет (1924 г.) берлинской полиции на наше торгпредство. И вот почему в 1925 г., когда план Дауэса стал совершившимся фактом, Германия, по наущению Англии, выступила с идеей гарантийного договора, острием своим направленного против СССР. Впрочем, близорукая тактика германской буржуазии, рассчитанная исключительно лишь на нужды сегодняшнего дня, не сможет помешать тому, что в действительно решающий момент для судеб германского народа основным .фактором, определяющим его внешнюю политику, явятся отношения с СССР.

Рабочее движение. То реакционное перерождение, которое наметилось в германской социал-демократии в эпоху войны, в послевоенные годы пошло еще более ускоренным темпом. Правда, внешний фасад партии как будто бы сохранял достаточно импозантный вид. Так, число членов ее в 1919 г. равнялось 1 012 000, т. е. составляло, примерно, столько нее, сколько в последний довоенный год. В 1921 г. оно поднялось даже до 1 221 000. В начале 1923 г., после слияния с «независимыми», о чем речь будет ниже, число членов партии составляло около 1 500 000, но к концу того же года, в связи с громадным ростом революционных настроений в массах, упало, приблизительно, в два раза. Известное успокоение, внесенное в германскую жизнь планом Дауэса, вызвало некоторое укрепление партии, и к началу 1925 г. число ее членов можно считать равным, приблизительно, 1 000 000 (точные данные о числе членов партии последние годы не публикуются). Значительно хуже обстоит дело с избирательными успехами партии. На выборах 1919 г. обе социал-демократические партии вместе получили 13,8 млн. голосов, что составляло 46% всех участвовавших в голосовании; в 1920 г. обе социал-демократические партии собрали уже только 11,1 млн., или 40% всех поданных голосов. На майских выборах 1924 г. число с.-д. голосов упало до 6,2 млн., или 22% всех голосовавших. На декабрьских выборах того же года, происходивших уже после принятия плана Дауэса, социал-демократии посчастливилось несколько больше: за нее было подано 7,8 млн., или 26% всех голосов. Несмотря на этот частичный успех, нисходящая линия в развитии избирательных успехов партии совершенно несомненна. За всем тем не приходится отрицать, что вплоть до настоящего дня германская социал-демократия представляет еще достаточно многочисленную и влиятельную организацию.

Однако, процессы, происходящие за стенами партийного фасада, свидетельствуют о безнадежном разложении социал-демократии. Прежде всего, в послевоенные годы происходило значительное перерождение социального состава партии. До 1914 г. 90% ее членов составляли рабочие. После революции в партию массами хлынули мелкобуржуазные, интеллигентские, чиновничьи элементы. В ее ряды устремились также разнообразные карьеристы и темные личности, рассчитывавшие с помощью социал-демократии получше устроить свою судьбу (достаточно вспомнить столь нашумевшее в начале 1925 г. дело о подкупах видных деятелей партии спекулянтской фирмой Барматов). Так как никаких ограничительных мер против наплыва инородных элементов партия не принимала, то очень скоро в ее рядах большое влияние приобрели выходцы из непролетарской среды. В результате реакционный уклон партии становился все круче и, спускаясь постепенно со ступеньки на ступеньку, она в наши дни докатилась до роли прямой пособницы буржуазии.

Внутреннее перерождение социал-демократии сказывалось как на практике, так и в теории. На практике оно проявлялось в том, что социал-демократия после революции стала важнейшей опорой буржуазного господства. Из двенадцати кабинетов, сменившихся у власти за 1919-24 г., семь были сформированы при непосредственном участии социал-демократии, в пяти остальных социал-демократы формально не участвовали, но фактически их поддерживали и, таким образом, давали возможность существовать и работать. Иными словами, коалиция с буржуазией стала основой всей социал-демократической политики. Этого мало. Во всех тех случаях, когда выведенный из терпения пролетариат пытался поднять знамя восстания против господствующих классов, партия неизменно приходила на помощь этим последним и деятельно помогала топить рабочие волнения в крови. Так было в 1919 г., когда «кровавый» Носке рассылал карательные отряды по Германии. Так было в марте 1921 г. во время восстания среднегерманских рабочих. Так было, наконец, в 1923 г., когда рабочие Гамбурга, Саксонии и Тюрингии пытались открыть первую страницу социалистической революции.

И так как борьба с революцией требует надежных, с точки зрения буржуазии, вооруженных сил, то социал-демократия позаботилась об осуществлении и этой важной задачи. В бытность свою у власти она специально формировала рейхсвер из сыновей зажиточных эксплуататорских семей, по рекомендации прусских лейтенантов, а весь командный состав его сверху до низу заполняла монархическими офицерами и генералами. Далее, партия, именующая себя представительницей пролетариата, приняла самое активное участие в организации послевоенной эксплуатации этого самого пролетариата. Она санкционировала громадное понижение заработной платы немецких рабочих и всю финансовую и налоговую политику буржуазии, сводившуюся к освобождению капитала от всякого обложения и к неограниченному печатанию бумажных денег. Она же является татке главной виновницей политического развала республики и превращения ее в колонию англо-американских банкиров, ибо она не только дала свои подписи под Версальским договором, но и все время после того являлась главной сторонницей «политики выполнения». Она же поддерживала и принятие плана Дауэса. Окидывая общим взглядом деятельность социал-демократии за послевоенный период, приходится констатировать, что она сделала для спасения буржуазного порядка гораздо больше, чем все буржуазные партии вместе взятые.

Наряду с практикой, соответственно изменялась и теория. Старое марксистское учение о классовой борьбе, о социалистической революции, о социализме сменилось социал-реформизмом либерально-демократического типа. Наиболее ярко данная эволюция обнаружилась в том факте, что на партийных съездах 1921 и 1925 г. старая Эрфуртская программа 1891 г. была заменена новой, имеющей очень мало общего с марксизмом. В настоящее время германская социал-демократия является, по существу, не партией пролетариата, а левым флангом буржуазного политического фронта.

Одним из важнейших событий в жизни социал-демократии послевоенного периода было воссоединение ее с независимой социал-демократией. Произошло это следующим образом. Как мы уже знаем, в апреле 1917 г., на съезде в Готе, была создана «Независимая социал-демократическая партия Германии», в состав которой вначале входила даже и группа «Интернационал», во главе с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург. Хотя вплоть до конца войны эта партия не обнаружила особой энергии в развитии революционной деятельности, тем не менее, она пользовалась значительным обаянием в массах и в бурные дни германской революции играла руководящую роль в «Совете народных уполномоченных». Однако, обнаруженные ею здесь половинчатость и колебания побудили группу Либкнехта и Люксембург выйти из состава независимых и образовать коммунистическую партию. Позиция нейтралитета, занятая независимыми во время январского восстания 1919 г. в Берлине, вырыла глубокую пропасть между ними и коммунистами. Тем не менее, на выборах в Национальное Собрание, происходивших 19 января того же года, независимые собрали свыше 2 млн. голосов. В течение 1919-20 г. независимые продолжали еще кокетничать левой фразой и провозгласили себя даже сторонниками диктатуры пролетариата и советской системы.

Это была пора наибольшего расцвета партии. В конце 1919 г. число ее членов поднялось до 750 000, а на выборах в рейхстаг в 1920 г. независимые получили уже 4,9 млн. голосов вместо 2,3 млн., собранных ими на выборах в Национальное Собрание. Вслед затем, однако, наступил крах. В партии существовали два крыла — правое, во главе с Дитманом, Каутским и др., и левое, во главе с Паулем Леви. На четвертом съезде независимых в Галле (в октябре 1920 г.) был поставлен вопрос о том, к какому из Интернационалов — II или IIІ — должны примкнуть независимые. Здесь  произошел раскол: левое крыло, объединявшее около 300 000 членов, высказалось за IIІ Интернационал и, выйдя из партии независимых, слилось с коммунистами. Оставшаяся часть независимых пыталась вместе с австрийскими социал-демократами, французской социалистической партией и британской «Независимой рабочей партией» создать так называемый Венский или 2 ½  Интернационал, оказавшийся мертворожденным детищем, и, наконец, в октябре 1922 г., на съезде в Нюрнберге, вновь вернулась к правой социал-демократии. Вслед затем и 2 ½  Интернационал объединился со 2 Интернационалом. Круг развития завершился.

Знамя революционного марксизма, которое в старые годы держала в своих руках немецкая социал-демократия, теперь подхвачено коммунистами. Истоки коммунистической партии Германии восходят еще к 1910-1914 г., когда в рядах старой социал-демократической партии под руководством К. Либкнехта, Р. Люксембург, Ф. Меринга и др. образовалось левое крыло, поведшее решительную борьбу с реформизмом. После начала войны эта группа, как мы уже знаем, сделала попытку выпустить журнал «Интернационал». Летом 1915 г. представители группы участвовали на международной конференции в Циммервальде, которую можно считать зародышем III Интернационала, а в январе 1916 г. та же группа устроила в Берлине 1-ую нелегальную конференцию своих сторонников, на которой было решено издавать бюллетень «Спартак» (по имени вождя восставших рабов древности). Отсюда и вся группа левого крыла получила название «спартаковцев». Очень скоро после того почти все вожди «спартаковцев» попали в тюрьму, откуда были освобождены только ноябрьской революцией. При основании независимой социал-демократии «спартаковцы» вошли в ее состав, образуя внутри партии некоторую автономную единицу. После 9 ноября «спартаковцы» повели энергичную агитацию за превращение германской революции в социалистическую революцию, вышли из рядов независимых и 30 декабря 1918 г. основали «Коммунистическую партию Германии». Они стояли во главе январского восстания в Берлине, потеряв при этом своих крупнейших вождей — К. Либкнехта и Р. Люксембург, бойкотировали выборы в Национальное Собрание и энергично участвовали в той гражданской войне, которая охватила Германию в течение первых восьми месяцев 1919 г. На втором съезде партии, происходившем нелегально осенью того же 1919 г. в Гейдельберге, произошел раскол: часть «левых», известных под именем «гамбургского направления», под руководством Лауфенберга, вышла из состава коммунистической партии и в апреле 1920 г. образовала «Коммунистическую рабочую партию Германии», обнаружившую анархо-синдикалистский уклон и в 1921 г. исключенную из III Интернационала. Основное же ядро «Коммунистической партии Германии» продолжало быстро крепнуть и к весне 1920 г. насчитывало 77 тыс. членов. На состоявшихся около того же времени выборах в рейхстаг коммунисты собрали 446 тыс. голосов. В декабре 1920 г. произошло упоминавшееся выше слияние коммунистов с левым крылом независимых, в результате чего число членов партии сразу поднялось до 380 тыс. Однако, этот количественный рост таил в себе известные опасности. Вместе с независимыми в партию вошло много колеблющихся, ненадежных элементов, что очень быстро породило в ее рядах внутренние разногласия. В феврале 1921 г. эти разногласия приняли особенно острый характер, в связи с выходом Пауля Леви из центрального комитета партии. Затем Леви опубликовал брошюру, в которой обвинял ЦК в бакунизме, в стремлении превратить коммунистическую партию в какую-то революционную секту. За это он был исключен из партии. Поболтавшись некоторое время в роли вождя парламентской группы «Коммунистический блок», в которую вошли 13 коммунистических депутатов из общего количества 26, Леви в конце концов вернулся в ряды независимых социал-демократов, а затем вместе с ними влился в «объединенную социал-демократию». История с Леви породила в Коммунистической партии внутренний кризис, который особенно обострился в связи с поражением, понесенным мартовским восстанием рабочих 1921 г. III конгресс Коминтерна специально обсуждал германские дела и признал, что мировое коммунистическое движение должно рассматривать нынешний момент не как момент непосредственной атаки на капитализм, а как момент собирания сил и подготовки к грядущей революции. В связи с этим германская Компартия вступила на путь органического развития и в течение последующих двух лет не только сумела окрепнуть внутренне, но одновременно в большой степени усилить свое влияние на массы. С особенной быстротой этот процесс происходил в 1923 г., когда захват Рура создал в Германии революционную ситуацию, и когда значительной части немецкого пролетариата стало ясно банкротство социал-демократии. Недаром Компартия, в январе этого года насчитывавшая 220 тыс. членов, к октябрю имела их уже свыше 500 тыс. Недаром также численность красных пролетарских «сотен» к августу 1923 г. достигала, примерно, 250 тыс. человек. Недаром, наконец, коммунисты были движущей силой рабочих восстаний в Гамбурге, Саксонии и Тюрингии, поставивших в порядок дня германской жизни вопрос о пролетарской революции. Неудача этих восстаний не могла не отразиться на развитии Компартии. Внутри ее вспыхнула борьба между «правыми» и «левыми», закончившаяся усилением левых в руководстве партии. Число членов партии, вынужденной перейти на полулегальное положение, несколько сократилось. Влияние ее на массы частично упало. Несмотря, однако, на столь неблагоприятные обстоятельства, Компартия сумела на майских выборах 1924 г. в рейхстаг собрать 3 712 тыс. голос, и провести в парламент 62 депутата. Менее благоприятны оказались для нее результаты декабрьских выборов того же года, на которых Компартия получила лишь 2 699 000 голосов и провела в парламент 45 своих представителей. Еще хуже оказалось положение Коммунистической партии во время выборов президента (в апреле 1925 г,): на этот раз она собрала лишь 1 800 000 голосов. Поражение 1923 года и план Дауэса создали условия, неблагоприятные для Коммунистической партии Германии. Однако, иллюзорность надежд, возлагаемых на план Дауэса, наряду с общими тенденциями эпохи должна привести к новому усилению германской Компартии.

Совершенно своеобразный путь развития в послевоенные годы проделало профессиональное движение. Прежде всего, несколько цифровых данных, характеризующих его положение. Мы видели, что во время войны число членов «свободных» союзов сильно упало (с 2 525 тыс. в 1913 г. до 945 тыс. в 1916 г.) и лишь в 1918 г. снова стало увеличиваться. В дальнейшем картина представлялась в следующем виде:

1918 г. -  2 889 тыс.

1919 «   5 479  

1920 «   7 890  

1921 «   8 350  

Итак, в первые три послевоенные года «свободное» профессиональное движение пережило эпоху головокружительного взлета, увеличив число своих членов в 3 ½  раза по сравнению с довоенным. Однако, на такой высоте оно удержалось очень недолго. Вслед затем начался постепенный отлив, и в 1925 г. «свободные» союзы насчитывали всего   только 4 188 000 членов. Никаких серьезных перестроек в структуре или в функциях профессиональных союзов в послевоенные годы сделано не было. Только в 1919 г. была создана «Всегерманская федерация профсоюзов» («Allgemeiner Deutseher Gewerkschaftsbund»), в просторечии часто именуемая «ADGB». Но и эта мера, в сущности, лишь узаконила то положение, которое в порядке стихийного развития сложилось еще в предвоенные годы.

Упомянутый отлив в области профдвижения имел для себя достаточные основания. Как мы видели, профсоюзы во время войны превратились в опору империализма и шовинизма. В дальнейшем положение не только не улучшилось, но значительно ухудшилось. В критические дни 1918 г. профсоюзы, в лице своих руководящих учреждений, стояли на крайнем правом фланге пролетарской общественности. Накануне 9 ноября они были противниками революции. Когда революция, наконец, разразилась, они были противниками Советов. Когда в феврале-марте 1919 г. по всей Германии прокатились бурные стачки и манифестации с требованием социализации крупнейших промышленных предприятий, они были против социализации и совместно с предпринимателями систематически саботировали работы, назначенной правительством комиссии по социализации угольных копей. Так из этой комиссии ничего и не вышло (см. подробнее XL, 294/385, Социализация и национализация). Когда осенью 1919 г. в Берлине и других городах страны началось широкое движение под лозунгом «контроля над производством», профсоюзы постарались разбить его сначала на отдельные ручейки, а затем и совсем ликвидировать. Когда в 1920 г. разыгралась массовая революционная стачка в связи с попыткой контрреволюционного переворота, возглавлявшейся Каппом, профсоюзные лидеры приложили все усилия к тому, чтобы оборвать ее в самом начале: они боялись, как бы пролетариат, поднявшись однажды на борьбу, не опрокинул с размаху самых основ буржуазного порядка. Когда в феврале 1922 г. вспыхнула грандиозная стачка немецких железнодорожников, профсоюзная верхушка выступила против забастовщиков на том основании, что выступление не было санкционировано центральной инстанцией железнодорожного союза. Профсоюзная бюрократия не обнаружила никакой энергии даже и тогда, когда в 1923 г. началась сильнейшая атака на фабриках и в парламенте против восьмичасового рабочего дня, оставшегося в качестве наследия от германской революции. Вообще германские профсоюзы после войны почти совершенно потеряли характер боевых организаций. В довершение всего они не сумели сохранить даже своего былого финансового могущества, т. к. взимали членские взносы и хранили накопляемые в кассах суммы в бумажных марках. Конечно, такая деятельность германских профсоюзов в эпоху войны и Версальского договора не могла не сказаться на судьбах профессионального движения. С особенной силой этот процесс обнаружился в 1923 г., когда в связи с оккупацией Рура и вызванными ею событиями авторитет социал-демократии оказался глубоко потрясенным.

При таких условиях неудивительно, что внутри профсоюзов уже сравнительно давно начала обнаруживаться сильная внутренняя оппозиция. В 1919 г. дело дошло даже до выхода из состава «свободного» союза горнорабочих большого числа членов и образования ими «Соединенного союза рабочих физического и умственного труда» (сейчас около 160 тыс. членов), находящегося под сильным коммунистическим влиянием. Однако, в дальнейшем подобных случаев почти не было, ибо германские коммунисты, в соответствии с общей линией Коминтерна, дали лозунг: не раскалывать профсоюзы, а завоевывать их изнутри. В связи с этим началась усиленная агитация и пропаганда внутри профсоюзных организаций, образование там коммунистических ячеек и постепенный захват различных командных постов в административной машине профдвижения.

Не будучи в состоянии в достаточной мере овладеть верхушечными органами профдвижения, коммунисты сделали удачную попытку укрепиться в его низовых органах — именно в фабрично-заводских комитетах, стихийно возникших в эпоху революции и затем легализованных законом о «производственных советах» 1920 г. Особенно крупную роль фабрично-заводские комитеты начали играть с 1923 г., когда они превратились в фактических руководителей экономической борьбы пролетариата, стали создавать контрольные комиссии для борьбы с спекуляцией и дороговизной продуктов, приступили к организации и вооружению красных пролетарских «сотен» и вообще сделались мощными конкурентами официальных профсоюзов. В тот период влияние коммунистов в фабзавкомах было безгранично. Фабзавкомы созывали свои районные и общегерманские съезды, имели Центральный совет в Берлине и мало-помалу становились гигантским разветвленным организмом, служащим целям революционно-экономической борьбы пролетариата. Некоторый упадок революционных настроений, наблюдавшийся в 1924—25 г., ослабил значение фабзавкомов и, кроме того, способствовал известному усилению в них социал-демократических влияний.

Заканчивая характеристику рабочего движения в послевоенные годы, необходимо коснуться одного очень важного вопроса: чем объясняется столь позорная эволюция когда-то революционной германской социал-демократии? Подробный анализ причин этого явления завел бы нас слишком далеко. Поэтому, мы ограничимся лишь самыми краткими указаниями. Причины, обусловившие крушение социал-демократии, двоякого рода: объективные и субъективные. К объективным причинам относятся, прежде всего, длительность и мощность капиталистического расцвета предвоенной Германии, сделавшие возможным, хотя и скромное, но систематическое, из года в год, улучшение экономического положения пролетариата. Такая обстановка, естественно, создавала благоприятную почву для развития реформистских настроений в рабочих массах. К тем же причинам объективного характера необходимо отнести также наличие известного минимума демократических свобод и, особенно, всеобщего избирательного права в рейхстаг, рождавшего иллюзии парламентского реформизма, и крайний подъем националистических чувств, вызванный экономическими и политическими успехами Германии после 1866 г. (война с Австрией). Выраставшая в таких условиях партия германского пролетариата подвергалась большой опасности оппортунистического перерождения. К этим объективным причинам присоединялись субъективные, т. е. лежавшие уже в недрах самого социал-демократического движения. Здесь необходимо указать на излишнюю погоню партии за количеством членов (или избирателей) в ущерб их качеству, что вытекало из переоценки значения парламентаризма, на крайнее развитие в партии централизма и аппаратность, на слабость революционно-воспитательной работы и, наконец, на какой-то почти мистический культ единства партии во что бы то ни стало. Во имя этого культа допускалось пребывание  в рядах организации явно вредных, непролетарских, нереволюционных элементов, заражавших гниением и здоровые ее части. Действие всех этих объективных и субъективных причин до поры до времени оставалось скрытым, и только война 1914 г. с ужасающей ясностью обнаружила, как далеко продвинулась их молекулярная работа. Однако, сейчас, оценивая прошлое под углом зрения событий минувшего десятилетия, мы не можем не придти к выводу, что загнивание социал-демократии началось еще задолго до войны. Его можно датировать приблизительно с конца 90-х годов прошлого столетия, когда Э. Бернштейн выступил с своей «ревизией» Маркса.

Подводя итоги историческому развитию Германии за минувшие 15 лет, столь богатые потрясающими событиями, мы должны констатировать, что дважды — в 1918 г. и в меньшей степени в 1923 г. немецкий народ стоял на рубеже великого распутья. Дважды он должен был решать, каким путем ему идти: путем социалистической революции и советского строительства или путем реставрации капитализма? И оба раза трудящиеся классы Германии не нашли в себе пока достаточных решимости и энергии для того, чтобы   сделать прыжок через баррикаду, стоящую на грани капиталистической и социалистической эпох. Поэтому ход развития страны пошел по пути реставрации капитализма. Но надолго ли? Этот вопрос несколько освещается данными парламентских выборов в 191924 г. Вот что они говорят:

Если вглядеться в приведенную таблицу, то станет ясно следующее. От выборов 1919 г. в Национальное Собрание и до майских выборов 1924 г. с полной отчетливостью идет процесс быстрого углубления классовых противоречий: систематически тают средние партии и с чрезвычайной быстротой растут крайние фланги, причем, хотя левый фланг (коммунисты) количественно представляет еще гораздо меньшую величину, чем правый, темп его развития отличается неизмеримо большей стремительностью. Декабрьские выборы 1924 г. обнаруживают некоторое укрепление средних партий (количество поданных за них голосов увеличилось с 54% до 61%) и частичное ослабление левого фланга (вместо 13% только 9%). Однако, надо иметь в виду момент, когда происходили эти выборы. Избиратели шли к урнам после принятия плана Дауэса, обернувшегося к ним пока лишь своей положительной стороной, утомленные потрясениями предшествующих лет и полные надежды на то, что лихие годы, наконец, миновали. Если при столь благоприятной обстановке средние партии смогли увеличить количество полученных ими голосов всего лишь на 7%, то это приходится расценивать, как очень слабое утешение для сторонников реставрации капитализма. По-видимому, декабрьские выборы являются не исходной точкой длительного подъема буржуазии, а продуктом временного и случайного стечения обстоятельств. Такое предположение тем более основательно, что план Дауэса в дальнейшем своем применении чреват весьма революционными перспективами. Действительно, систематический рост немецкого экспорта, являющийся неизбежным следствием этого плана, будет создавать постоянные экономические конфликты между Германией и другими великими державами, в сильнейшей степени увеличивая опасность новой войны. С другой стороны, повышенная эксплуатации немецких рабочих, видевших лучшие времена и прошедших большую политическую школу, будет крайне обострять борьбу между трудом и капиталом. Наконец, превращение Германии в колонию, несомненно, вызовет в массах ее населения сильный прилив национального чувства и все растущий протест против угнетения страны чужеземным капиталом. Все эти факторы вместе взятые будут систематически минировать почву буржуазного порядка Германии и подготовлять новый политический взрыв. И так как немецкая буржуазия теперь взяла курс на срастание с буржуазией Англии, Франции и Америки, то естественным вождем германского народа в его борьбе за национальную свободу, в конце концов, может быть только пролетариат. Отсюда ясно, что наметившаяся в послевоенные годы тенденция развития в сторону систематического обострения классовых противоречий, несмотря на частичные зигзаги и отступления в сторону, останется неизменной. А это значит, что ближайший исторический период в жизни Германии пройдет под знаком социалистической революции, а не реставрации капитализма.

ЛИТЕРАТУРА по вопросам, затронутым в настоящей статье, необозрима. Поэтому мы ограничимся здесь лишь самым необходимым.

1. О предпосылках войны: W. Onken, «Das Zeitalter d. Kaisers Wilhelm I», 1892; Е. Reventlow, «Deutschlands auswärtige Politik 1888—1913», 1914; I. Seeley, «The Expansion of England», 1895; Р. Rohrbach у «Deutschland unter d. Weltvdlkem», 1908; I. Riesser, «Die deutschen Grossbanken», 1910; K. Helfferich, «Deutschlands Volkswohlstand 1888—1913», 1914 (русский перевод: К. Гельферих, — «Развитие народного хозяйства Германии в 1888—1913 гг.», 1920); Н. Ленин, «Империализм, как новейший этап капитализма», сочинение, т. XIII; О. Bismarck, «Gesammelte Reden», 1892; О. Бисмарк, «Вильгельм II, воспоминания и мысли», 1923 (русский перевод); О. Klien-Hattingen, «Bismarck u. seine Welt», 1902—04; «Bismarck und Russland, Enthüllungen eines Diplomaten», 1888; «Bismarck und England», 1889; W. Miller, «The Ottoman Empire 1801—13», 1913; G. Schulze-Gaevernitz, «England u. Deutschland», 1908; Е. Ashley, «The life and correspondence of Viscount Palmerston», 1879.

2. О войне и Германии во время войны: Э. Людендорф, «Воспоминания», 1923 (русский перевод); Вильгельм II, «Мемуары», 1923 (русский перевод); Р. Пуанкаре, «Происхождение мировой войны», 1923 (русский перевод); K. Kautsky, «Die deutschen Dokumenten zum Kriegs-Ausbruch», 1919; Conrad v. Hötzendorf, «Aus meiner Dienstzeit», 1924; А. Plesch, «D. Kriegswirtschaftliche Organisation Deutschlands», 1918; «Kriegsernährungswirtschaft» herausg v. Kriegsernährungsamt», 1917; W. Rathenau, «Deutschlands Rohstoffversorgung», 1917; «Kriegshefte d. Archives f. Sozia Pwissenschaft»,1914—18; «Handbuch d. Politik» (3 Aufg.), herausg. v. Dr. Gerhard Anschütz и др., 1920; F. Naumann, «Mitteleuropa», 1916; К. Нaenisch, «D. deutsche Sozialdemokratie in u. nach d. Weltkrieg», 1916; Р. Lensch, «D. deutsche Sozialdemokratie u. d. Weltkrieg», 1915; его же, «D. Sozialdemokratie, ihr Ende u. ihr Glück», 1916; Р. David, «Die Sozialdemokratie im Weltkrieg», 1915; H. Kunow, «Partei-Zusammenbruch», 1915; К. Kautsky, «Uberzengung u. Partei», 1915; R. Luxemburg (Junius), «Die Kriese d. Sozialdemokratie», 1916; «Spartacusbriefe», 1920; К. Цвинг, «Германские профессиональные союзы» (русский перевод), 1923; М. Лурье, «Германское профессиональное движение и война», 1917.

3. Германия после войны: Е. Bernstein, «Die deutsche Revolution», 1921 (русский перевод; Э. Бернштейн, «Германская революция», 1922); Е. Barth, «Aus d. Werkstatt d. deutschen Revolution», 1920 (русский перевод: Э. Барш, «В мастерской германской революции», 1924), R. Scheidemann, «D. Zusammenbruch», 1921 (русский перевод: Ф. Шейдеман, «Крушение германской империи», 1923); G. Noske, «Von Kiel bis Карр», 1920 (русский перевод: «Исповедь кровавой собаки», 1924); Г. Биншток, «Очерки германской революции», 1921; В. Цик, «Ноябрьский переворот в Германии» («Ком. Интерн.», № 19); К. Радек, «На службе германской революции», 1921; Д. М. Кейнс, «Экономические последствия Версальского мира» (русский перевод), 1924; его же, «Пересмотр мирного договора» (русский перевод). 1924; К. Радек, «Ликвидация Версальского мира», 1922; «Deutschlands Wirtschaftslage unter d. Naсhwirkungen d.  Weltkrieges», herausg. v. Reiohsstatistischen Amt, 1923; Kohlenwirtschaft u. Reparations-Lieferungen», 1923; «Material 1. ein Stadium Deutschlands Wirtsehaft», 1924; L. Brentano, «Was Deutschland gezahlt ha», 1923; W. Rathenau, «Cannes und Genua», 1922 (русский перевод: В. Ратенау, «Канны и Генуя», 1923); «Die den Allürten seit Waffenstillstand übermittelte deutsche Angebote u. Vorschläge zur Lösung d. Reparationsfrage», 1923; В. Павловский, «Банкротство Германии», 1923; его же, «Быть ли Германии колонией», 1923; «План Дауэса» (перевод с немецкого под редакцией профессора Н. Н. Любимова, 1925); Ш. Дволайцкий, «Германия в 1923 г.», 1924; Годовые отчеты НКИД; К. Радек, «Внешняя политика Советской России», 1923; Я. Майский, «Внешняя политика РСФСР 1917—1922», 1922; его же, «Профессиональное движение на Западе», 1925; Г. Зиновьев, «12 дней в Германии», 1920; его же, «Проблемы германской революции», 1923; К. Радек, «Перед новой волной революционных потрясений», 1923; «Международное профдвижение за 1923—24 гг.», 1924.

Статистические сборники: М. G. Mulhall, «The Dictionary of Statistics», 1899; «Statesman’s Year Book» за соответствующие годы; «Annual statement of trade and navigation of United Kingdom» за соответствующие годы; «Statistisches Jahrbuch f. d. Deutsche Reich» за соответствующие годы: Мировое хозяйство за 1913-20 гг.», 1922; «Second statistical Year Book of the international Federation of Trade-Unions», Amsterdam, 1924.

П. Майский.

Номер тома47
Номер (-а) страницы186
Просмотров: 564
← ЧЕТЫРЕХЛЕТНЯЯ ВОЙНА 1914-1918 г. И ЕЕ ЭПОХА. XVI. Австро-Венгрия в эпоху войны
ЧЕТЫРЕХЛЕТНЯЯ ВОЙНА 1914-1918 г. И ЕЕ ЭПОХА. XIV. Денежный кризис эпохи мировой войны →




Алфавитный рубрикатор

А Б В Г Д Е Ё
Ж З И I К Л М
Н О П Р С Т У
Ф Х Ц Ч Ш Щ Ъ
Ы Ь Э Ю Я