ЧЕТЫРЕХЛЕТНЯЯ ВОЙНА 1914-1918 г. Х. РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ

ЧЕТЫРЕХЛЕТНЯЯ ВОЙНА 1914-1918 г. Х. РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ. 1. Война, вспыхнувшая в последние дни июля и первые августа 1914 года и быстро охватившая военным пожаром фактически весь европейский материк, для рабочего движения явилась событием, резко, чтобы не сказать — катастрофически, прервавшим нить прежней, довоенной истории.

Политический сдвиг, вызванный объявлением войны в каждом отдельном государственно-территориальном движении рабочего класса, выразился фактическим отказом от классовой борьбы сначала в международной, а затем и во внутренней политике. Не менее значительны были перемены и в экономических взаимоотношениях классов и в положении рабочего класса в каждой из участвовавших в мировом конфликте стран. Все это — если сопоставить положение до и во время войны — дает картины, полные контраста.

Что, в сущности, составляло альфу и омегу международного рабочего движения в области внешней политики до войны? На международном социалистическом конгрессе в Штутгарте в 1907 году общая линия внешней политики каждой из примыкающих ко II Интернационалу партий была определена резолюцией, в которой говорилось следующее: «Если война угрожает вспыхнуть, обязанностью рабочего класса в странах, находящихся под такой угрозой, и их парламентских представителей является использование с помощью Международного Социалистического Бюро, как органа, координирующего их действия, всех средств предупреждения войны, какие окажутся наиболее целесообразными по учету степени обострения классовой борьбы и общего политического положения. Если же война, тем не менее, разразится, их обязанностью будет вмешательство с целью скорейшего окончания ее и использования, с максимумом напряжения сил, политического и экономического кризиса, созданного войной, для пробуждения населения и ускорения падения капиталистического господства».

Другими словами — общепризнанная в рабочем движении линия тактики рабочего класса сводилась к предупреждению самого возникновения войны и использования хода ее для борьбы с капитализмом. И такая точка зрения на задачи рабочих организаций — будь то политические партии или профессиональные союзы — сохранилась, фактически, до самого объявления войны.

Ибо в тот период, когда быстро скоплялись на дипломатическом горизонте грозовые тучи и обмен нот между Австрией и Россией, между Германией и Россией, наконец, между Францией и Германией накалял атмосферу — позиции социалистических организаций отвечали положениями, разработанными на международном социалистическом конгрессе 1907 года.

Австрия объявила войну Сербии 25 июля (нового стиля) 1914 года. Немедленно после этого в Брюсселе было созвано экстренное заседание Международного Социалистического Бюро, которое не только признало необходимым перенести очередной международный конгресс, назначенный на вторую половину августа в Вене, в Париж, с изменением срока на 9 августа, но опубликовало и твердую директиву всем входившим во II Интернационал партиям и организациям. «На заседании 29 июля, — читаем мы в этой директиве, — Международное Социалистическое Бюро заслушало заявление представителей всех стран, находящихся под угрозой мировой войны, с оценкой политического положения в каждой из них. Единогласно Бюро признало обязанностью рабочих всех этих стран не только продолжать, но и усилить свои выступления против войны и в пользу мира, с требованием разрешения австро-сербского конфликта международным арбитражем. Германские и французские рабочие должны оказать самое энергичное давление на свои правительства, чтобы Германия настаивала на более примирительных позициях Австрии, и чтобы Франция заручилась от России обязательством воздержаться от вмешательства в конфликт. Со своей стороны, рабочие Великобритании и Италии должны поддерживать свои протесты с максимумом напряжения сил. Экстренно созываемый в Париже конгресс будет мощным выражением миролюбивого настроения рабочих всего мира».

Вместе с тем — в первые стадии дипломатической подготовки войны, позиции и отдельных социалистических организаций еще не разошлись с позициями Интернационала, предопределенными постановлениями конгресса 1907 года. В Германии «Vorwärts» вел антимилитаристскую кампанию, Жан Жорес упорно и умело направлял французскую социалистическую партию на дело борьбы с быстро надвигавшейся войной, а в Англии уже 1 августа, то есть тогда, когда вне военных событий оставалась из «великих держав» только одна Великобритания, — рабочая партия опубликовала, за подписями Кир Гарди и Артура Гендерсона, горячее воззвание в пользу мира. «Давно угрожавшая европейская война, — говорилось в этом воззвании, — надвинулась на нас. Свыше ста лет не было равной опасности для цивилизации. Ваше дело — полностью представить себе всю грозность положения и действовать быстро и энергично в защиту мира. С вами не советовались ни разу относительно объявления войны. Правильна или неправильна была неожиданная погромная атака со стороны милитаристской Австрийской империи на Сербию, факт, что рабочие всех стран могут быть втянуты в конфликт, заставляет напрячь все силы, чтобы не быть вовлеченными в войну своими правительствами. Повсюду социалистические и профессиональные организации ведут работу в этом направлении. Повсюду раздаются горячие протесты против жадности и интриг милитаристов и сторонников вооружений. Мы призываем вас к той же работе здесь, в Великобритании, в еще большем масштабе. Организуйте массовые демонстрации против войны в каждом промышленном центре. Заставьте тех представителей правящих классов и их печать, которые стремятся вас ввязать в сотрудничество с русским деспотизмом, молчать и уважать решения подавляющего большинства народа, не желающего иметь что-либо общее с подобным бесславным деянием. Успех России в настоящее время будет каиновой печатью для всего мира. Нельзя терять ни минуты. Уже теперь, на основании тайных договоров и соглашений, о которых демократии цивилизованного мира знают лишь по слухам, предпринимаются шаги, которые могут втянуть всех нас в свалку. Рабочие! Стойте, поэтому, крепко за мир! Соединяйтесь и победите раз навсегда милитаристов и захватчиков-империалистов! Мужчины и женщины Британии! Вам теперь открыта возможность оказать человечеству и всему миру неоценимую услугу! Объявите, что дни грабежей и массовых убийств кончились. Шлите послания мира и братства вашим товарищам, имеющим меньше свободы, чем вы. Долой классовую власть! Долой царство грубой силы! Долой войну! Да здравствует мирное правление народа!».

Английские рабочие дольше всех сохранили свое непримиримое отношение к войне. Когда в водоворот военных событий была втянута и Франция, а в Англии кабинет колебался между позициями нейтральности, которой требовала еще 2 августа Лондонская биржа, и участием в военных операциях против срединных держав, на что его обязывали соглашения с французским правительством — колоссальные митинги выносили резолюции протеста против войны. Британская секция «Интернационала» собрала на Трафальгарском сквере в Лондоне многотысячный митинг, единогласно вынесший резолюцию, в которой рабочие декларировали свое резкое отрицательное отношение к войне и солидарность с «международным рабочим движением, стремящимся объединить рабочих всех стран для предупреждения вмешательства соответствующих правительств в войну».

Таким образом, вплоть до самого последнего момента, до момента объявления войны, в каждой стране позиции рабочих организаций были, в общем и целом, интернационалистскими. Но как только гром грянул — движение пережило решительный сдвиг.

В Германии социал-демократия сразу отдала свои голоса военному бюджету, внесенному в рейхстаг правительством Вильгельма II, и в первые же месяцы войны провозгласила «гражданский мир» (Burgfrieden). Существенным аргументом к такой перемене ориентации — от интернационализма к оборончеству — было то, что «дикие орды казаков» угрожают культуре и цивилизации.

Во Франции дикий выстрел фанатика-монархиста сразил Жана Жореса, и французская социалистическая партия, выдвинув Реноделя на пост своего официального руководителя, подошла к вопросу о defénce nationale, о национальной защите, точно так же, как и немецкие социал-демократы. Гюстав Эрвэ, перекрестивший свою газету «La Guerre Sociale» («Социальная Война») в «La Victoire» («Победа»), выразил настроение французских социалистов — да и всех оборонцев того времени — крылатой фразой о том, что война сбросила всех с высот небес на землю, и что каждый при этом стал на ноги на своей собственной земле.

А 7 августа и рабочая партия в Англии решила не выступать против военных кредитов, таким образом, существенно отходя от позиций, предусмотренных резолюциями Штутгартского конгресса. Правда, к этой дате резолюция, предложенная всем входящим в состав партии организациям Исполнительным Комитетом Рабочей Партии, все еще не разделяла чисто патриотических позиций германской социал-демократии или Объединенной Французской Социалистической Партии. В ней говорилось, что «международный европейский конфликт, в который оказалась вовлеченной и наша страна, рожден политикой равновесия держав, которой придерживались министерства иностранных дел, что... сэр Эдвард Грей, как это доказывается фактами, сообщенными им палате общин, обязал, без ведома народа, нашу страну поддерживать Францию в случае какой бы то ни было войны, в которую последняя будет серьезно вовлечена, и дал определенные обещания поддержки прежде, чем Палата Общин получила какую бы то ни было возможность обсудить вопрос, и что рабочее движение повторно заявляет о своей оппозиции политике, вызвавшей войну, и считает своим долгом обеспечить заключение мира возможно скорее и на условиях, дающих полную возможность восстановления дружеских отношений между рабочими Европы». Но уже в данной резолюции нет безоговорочного отказа в поддержке войны. В дальнейшем же — к концу августа принятие войны английским рабочим стало совершившимся фактом. Когда 29 августа перед Исполнительным Комитетом Рабочей Партии возник вопрос об участии ее в парламентской кампании по набору добровольцев в армию, партия приняла решение в положительном смысле и свое постановление формулировала так: «В виду серьезности положения, созданного европейской войной, Исполнительный Комитет Рабочей Партии соглашается с тактикой парламентской фракции, решившей участвовать в кампании укрепления британской армии, и предоставляет свое помещение под эту кампанию, а также рекомендует входящим в состав партии организациям оказывать всяческую поддержку на местах».

В сентябре и октябре политика военного кабинета уже пользовалась полной поддержкой Рабочей Партии, согласившейся на установление «партийного перемирия» (party truce), то есть отказа партий выступать на дополнительных выборах иначе, как с согласия всех остальных партий, а, в конце концов, и давшей своих представителей в коалиционный кабинет. Словом — совершенно определенная картина довоенных тенденций мирового рабочего движения в области внешней политики сменяется столь же определенной, но прямо противоположной картиной, как только война быстро вовлекает в свое горнило одну страну за другой. И завершительный мазок к этой картине дает конференция социалистических и рабочих организаций стран Согласия, созванная в Лондоне 14 февраля 1915 года Международным Социалистическим Бюро России и Великобритании, и на конференции была принята обстоятельная резолюция, дающая идеологическое обоснование позиций оборончества. «1. Настоящая конференция, — читаем мы здесь, — не может пройти мимо глубоких общих причин европейского конфликта, являющегося чудовищным продуктом противоречий, которые  раздирают капиталистическое общество, и колоссального расширения империализма, против которых международный социализм никогда не переставал бороться и в которых каждому правительству принадлежит его доля ответственности. Наводнение Бельгии и Франции немецкими армиями угрожает самым основам существования независимых наций и наносит удар по доверию к международным трактатам. При этих условиях победа германского империализма означала бы поражение европейской демократии и свободы. Социалисты Великобритании, Бельгии, Франции и России не стремятся к политическому и экономическому подавлению Германии. Они воюют не с народами Германии и Австрии, а лишь с правительствами этих стран, угнетающими свои народы. Они требуют, чтобы Бельгия была освобождена и компенсирована. Они желают, чтобы польский вопрос был разрешен в соответствии с желаниями польского народа — либо в направлении автономии в границах другого государства, либо в направлении полной независимости. Их желание сводится к тому, чтобы на протяжении всей европейской территории, от Эльзас-Лотарингии до Балкан, те нации, какие были присоединены силой, получили право свободного самоопределения. Будучи твердыми в вопросе о борьбе до победного конца, способной выполнить эту задачу, социалисты не менее твердо решились бороться со всякой попыткой превращения настоящей защитной войны в войну завоевательную, которая лишь уготовит новые столкновения, создаст новую почву для недовольства и сведет в большей мере, чем когда-либо, различные народы под двойное ярмо вооружений и войн. Подтверждая, что они остаются верными принципам Интернационала, участники конференции выражают надежду, что в скором времени рабочий класс различных стран вновь объединится для борьбы с милитаризмом и капиталистическим империализмом. Победа держав Согласия должна быть победой народной свободы, единства, независимости и автономии наций в мирной Федерации Соединенных Штатов Европы и всего мира. 2. По окончании войны рабочий класс всех промышленных стран должен объединиться в Интернационале, чтобы уничтожить тайную дипломатию, положить конец материальной базе милитаризма и военной промышленности и учредить международную организацию разрешения конфликтов между государствами, путем принудительного примирительного разбирательства и арбитража, а также принудить все нации поддерживать мир. 3. Конференция протестует против ареста членов Государственной Думы, против закрытия русских социалистических газет и осуждения их редакторов, так же, как против подавления финнов, евреев и немецких поляков».

В данном документе изложена вея идеология оборончества, как она формулировалась социалистическими объединениями держав Согласия. С заменой конкретных указаний на виновников войны, с заменой слов о «наводнении Бельгии и Франции немецкими армиями» словами о наводнении «Восточной Пруссии русскими варварами», о «войне не с народами, а правительствами Германии и Австрии», словами о «войне не с народами, а правительствами России, Франции и Англии», о «победе германского империализма» словами о «победе русского царизма и английского империализма» и т. п. — он прекрасно выражал бы идеологию и немецкого оборончества. Фактически точно так же формулировалась она в постановлениях социалистических партий и Срединных Держав. Лейтмотив настроений, сразу же установившихся в рабочем движении каждой из участвующих в войне стран, был, таким образом, четко оборонческим.

Правда, не следует думать, что в согласном концерте не было диссонирующих нот. В Германии и России сразу нота оппозиции войне и резкой, непримиримой критики ее и правительств, толкнувших мир в кровавый водоворот, зазвучала достаточно отчетливо. Большевики — депутаты Государственной Думы — поплатились каторжными работами за свой выдержанный интернационализм. Карл Либкнехт, Роза Люксембург, Гаазе, Ледебур, даже Эдуард Бернштейн в Германии, Фридрих Адлер в Австрии выступили столь же решительно против милитаризма и империализма, не боясь раздавшихся по их адресу упреков в обслуживании интересов врага и прямых репрессий. Итальянская партия, с момента присоединения Италии к державам Согласия, почти целиком оставалась на интернационалистских позициях. Во Франции значительная прослойка рабочего движения точно так же оказалась вне сферы действия шовинистического угара. Бурдерон, Лорио, Шарль Раппопорт, Луиза Сомонно активно вели борьбу с империализмом «Пуанкаре-войны», а Лонге, Прессман, Мистраль, Майера, Верфейль, Далегин, Фроссар, Мороа и другие энергично строили интернационалистский центр. В Англии «Независимая Рабочая Партия» (Independent Labour Party), во главе с Филиппом Снауденом, Рамзей Макдональдом, Кир Гарди и др., с самого же начала заняла позиции, близкие к прежним позициям Штутгартского конгресса и, выпустив 13 августа 1914 года антимилитаристское воззвание, оставалась верной лозунгам этого воззвания вплоть до конца. «Военный пожар, — говорилось в нем, — охватывает Европу. До последней минуты мы предпринимали все для предупреждения взрыва. Нация должна теперь воспользоваться первой возможностью действенного вмешательства. Что же касается будущего, то мы должны начать готовиться к трудным и опасным осложнениям, какие возникнут с окончанием войны. Народы всюду должны сопротивляться таким территориальным аннексиям и подавлению национальностей, которые уготовят пути к новой войне. По всей Европе рабочие должны настаивать на искренней и честной дипломатической политике, проводимой под их собственным контролем и направленной к уничтожению милитаризма и учреждению Соединенных Штатов Европы, чем и будут сделаны решительные шаги к прочному миру. Если эти шаги не будут сделаны, Европа вслед за нынешним бедствием будет еще более подчинена господству милитаризма и во все возрастающей степени находиться под угрозой кровавой бани. Нам говорят, что международное социалистическое движение умерло, что все наши надежды и идеалы погибли в огне и очумлении европейской войны. Это — неверно. Из тьмы подземных глубин мы шлем приветствия нашим товарищам-рабочим каждой страны. Поверх пушечного грома гремят наши голоса, выражающие солидарность с германскими социалистами. Они, не покладая рук, работали над установлением хороших отношений с Великобританией — точно так же, как мы работали над установлением хороших отношений с Германией. Они — не враги нам, а друзья. Навязав это ужасное преступление всем народам, их правители, их дипломаты, их милитаристы подписали свой собственный приговор. В потоках крови и ожесточения родится новая демократия. С твердой верой смотрим мы на будущее. Наше дело — святое и непобедимое дело, и труды рук наших не пройдут бесследно. Да здравствует братство и свобода! Да здравствует Международный Социализм!».

И эта струя интернационализма — в той или иной мере сохранившаяся в каждой из воевавших стран ¹⁾ — очень скоро сказалась даже попытками международного объединения. Через год, 5 сентября 1915 года, состоялась в Циммервальде первая конференция интернационалистов, а за ней последовала 24 апреля 1916 года вторая.

¹⁾ Говорим «в той или иной мере» в силу того, что окраска интернационалистических течений не всюду была одинакова. Точки зрения интернационалистов расходились довольно значительно. Не говоря уже о «левом» (Ленин, Либкнехт) и «правом» крыле (Макдональд, часть французов), имелся и центр. Правое же крыло незаметно переходило в оборончество. Макдональд, например, заявил однажды: «Все же не хочется, чтобы в конце войны Англия оказалась на коленях и побежденной».

Но за всем тем — общая картина политических настроений рабочего класса складывалась совершенно определенно, как картина решительного разрыва с прошлым, с прежними позициями. Оборончество становилось лейтмотивом этих настроений. Противники войны с трудом проводили свои собрания даже в тех случаях, когда этому не мешало правительство. В Англии, где в этом отношении долгое время к ним не применялись репрессии, сторонники интернационализма встречались рабочей массой крайне недружелюбно — бывали случаи, когда чучела, изображавшие Снаудена или Макдональда, сжигались рабочей толпой — между тем, как представители оборончества выступали при полном сочувствии. Кампания набора добровольцев, производившаяся этими последними, давала блестящие результаты. Например, Уорд, вождь шоссейных рабочих, был в состоянии составить из добровольцев несколько батальонов, а Вилль Крукс, популярный мэр Поплэра, и ряд других деятелей Рабочей Партии (Labour Party) превратились в любимцев рекрутских митингов. Совершенно ясно, таким образом, что сдвиг, порвавший в последних числах июля и в начале августа все нити между «прошлым» и «настоящим» политической классовой борьбы, во всех воюющих странах представлял собою чрезвычайно значительное событие в истории рабочего движения.

2. Не менее существенный сдвиг пережила и экономическая борьба рабочего класса. Правда, такого резкого разрыва, такого определенного изменения всей картины этот сдвиг не дал. Стачечное движение резко сократилось в масштабе, но все же продолжало иметь место. Статистика стачечного движения показывает это совершенно определенно (см. XL, приложение, табл. 54, 55).

В Англии с момента начала войны наблюдалось резкое падение в числе и забастовок, и участников их. Но полного прекращения стачечного движения все-таки не было. Стачка по-прежнему занимала прочное место о хозяйственной жизни страны. Данные по другим странам свидетельствуют, что она имелась налицо не только в Англии.

Но это не все. Статистика говорит лишь о размахе, а не целях стачечного движения. В последнем же отношении довоенный период отличался особенностями, еще больше оттеняющими значение пережитого экономической борьбой классов сдвига. Вождь английских железнодорожников, Томас, 7 декабря 1917 года в своем выступлении в Олдвичском клубе перед магнатами капитала характеризовал довоенный период таким образом: «В июле 1914 года мы были так близки к промышленной революции, как никогда еще в истории нашей страны. Женское движение успело в своей агитации восстать против закона и навлечь на него презрение. В Ирландии впервые было установлено, что у английского офицера может быть совесть, которая может не позволять ему выполнять свои прямые обязанности, и что, таким образом, и у рядового солдата нельзя отрицать того же. Поскольку речь идет о профессиональных союзах, то такие крупные организации, как союзы углекопов, железнодорожников и транспортных рабочих решили зимой 1914 года напрячь все силы, чтобы коренным образом изменить хозяйственную жизнь страны. Эти факты, в связи с двумя другими общественными условиями, демонстративным щеголяньем богатством на глазах у бедноты и нищенской оплатой труда работников — вызвали такое сильное обострение классовой вражды, что лучшим интересам страны угрожали фатальные последствия»...

Действительно, стачечное движение 1910-1914 годов отличалось не только интенсивностью и масштабом. Оно представляло собой и углубление содержания экономической классовой борьбы. Уже в 1911 году, во время летнего движения транспортных рабочих (стачки докеров, грузчиков, возчиков, матросов и кочегаров торгового флота и конфликт, угрожавший всеобщей стачкой на железных дорогах), определилось новое настроение рабочей массы в Англии, а примерно к этому же времени аналогично было и настроение рабочей массы и в других странах. Английская печать, начиная с «Times» и кончая «Daily News», все время с 1911 года и до объявления мировой войны говорила о синдикалистском уклоне английских рабочих. И хотя квалификация поворота в рабочих настроениях, дававшаяся буржуазной печатью, отнюдь не отличалась глубиной понимания природы социального феномена, все же нельзя не признать, что, поскольку под синдикализмом понималось революционное профессиональное движение, данное определение является показательным. В самом деле, английское массовое рабочее движение пережило к войне разочарование в силе и значении парламентской работы, стало на платформу «прямого действия» (direct action) и поставило своей задачей борьбу не с капиталистом, а с капитализмом.

Чтобы понять смысл и содержание рабочего движения во время мировой войны, необходимо, поэтому, в нескольких славах остановиться и на этом довоенном переломе.

Неудачи экономической борьбы в конце XIX века, обусловленные для Англии сокращением темпа развития производительных сил и вызвавшие тягу рабочих к рабочему представительству, создали в 1906 году Рабочую Партию в палате общин. Рабочая Партия представляла собою не что иное, как политический аппарат английского профессионального движения, задачей которого было перенесение на политическую арену борьбы, развертывавшейся между трудом и капиталом в ходе повседневных их отношений. Образование Рабочей Партии означало переход профессионального движения от нажима на отдельного капиталиста или, с объединением капиталистов в мощные организации, на группы промышленных магнатов к нажиму на классовое государство капиталистов в целом. Цели борьбы оставались прежними. Как определили их С. и Б. Вэбб в своих двух основных работах («История Тред-юнионизма» и «Индустриальная Демократия») — это была борьба за нормальный уровень существования, предопределяемый нормальной продолжительностью рабочего дня и нормой заработной платы. Неудачи экономических конфликтов в этом отношении толкали рабочих на путь государственного установления нормального уровня существования. Рабочая Партия явилась орудием такого нажима на государство. И первые успехи ее — усвоение либералами, руководимыми радикалами, Кэмпбелль Баннерманом, Асквитом и Ллойд-Джорджем, программы социальных реформ, принятие рабочих поправок к Акту о пенсиях старости, восстановление законодательным путем отмененного судом права стачек (дело о стачке в Таффской долине) и ряд других парламентских достижений — дали толчок к перенесению центра тяжести всего рабочего движения на политическую арену, причем настолько полно был перенесен этот центр, что, как об этом сообщал руководитель Рабочей Партии того времени Рамзай Макдональд, к коммонерам рабочие обращались за разрешением даже таких вопросов, уладить которые мог бы любой секретарь любого отдела, послав открытку предпринимателю. Деятели Рабочей Партии подумывали даже о том, чтобы временно уйти из парламента и заняться укреплением экономической организации рабочих.

Но парламентские успехи оказались недостаточными, чтобы обеспечить реализацию надежд английских рабочих. Нормальные условия существования, несмотря на все успехи, шли на понижение. Номинальная заработная плата по индексу министерства торговли изменилась за первые годы XX века чрезвычайно мало (в 1900 года — 100,0, в 1905 — 97,3, в 1910 — 100,7, в 1911 году — 100,9), тогда как стоимость существования возрастала несравненно скорее (в 1900 году — 100,0, в 1911 году — 109,4). Таким образом, реальная покупательная способность рабочего класса падала, причем это падение наблюдалось в момент наибольших успехов парламентского представительства. Если при этом учесть, что исследования Чарльза Бутса, Роунтри и других доказали чрезвычайно низкий уровень существования всего рабочего класса Англии, так как более трети рабочих находилось к концу XIX и началу XX века ниже линии бедности (см. заработная плата, XX, 603, приложение), то объективные предпосылки к недовольству парламентскими достижениями станут очевидными.

Реакция на фактическое бессилие парламентского рабочего представительства естественно вылилась в форму возврата к экономической борьбе и организации. Непосредственный нажим на хозяйство — от «голодных бунтов» и разгрома продовольственных лавок (события этого порядка наблюдались чаще в Австрии, Германии и Франции, чем в Англии, но имели место и в этой последней) и до всеобщих стачек, охватывающих целые отрасли промышленности — становится лозунгом дня в рабочем движении. И лозунг этот активнейшим образом проводится в жизнь. Народное хозяйство Англии сотрясается рядам грандиозных конфликтов, в которых участвуют уже сотни тысяч (всеобщая стачка горнорабочих в 1912 г.). Таким образом, движение переходит к тактике «прямого действия».

Для наиболее целесообразного и успешного проведения этой тактики движение, вместе с тем, радикально перестраивается. Узкая цеховщина профессиональных союзов, не позволявшая ранее проведения «стачек солидарности» в массовом масштабе, сменяется новым, производственным принципом организации. Среди железнодорожников Англии, например, существовало до августа 1911 года семь основных союзов, причем всего за несколько лет до этой даты (в 1907 г.) попытка двинуть всю железнодорожную массу на борьбу за повышение заработной платы сорвана была отказом одного союза. В августе этой цеховой разобщенности был положен конец. Не только стачка проводилась совершенно единодушно, но и дальнейшее существование сепаратных цеховых союзов было признано нецелесообразным. Слияние закончилось лишь в марте 1913 года, когда возник в результате его «Национальный Союз Железнодорожников». Но оно прошло по линии производственного объединения и «Национальный Союз Железнодорожников» явился организацией, объединяющей всех работников, занятых на железных дорогах. Аналогичная консолидация организации имела место у горнорабочих и, частично, у других союзов, причем движение в пользу замены цеховых союзов производственными прогрессивно развивалось вплоть до самого объявления войны — в августе 1914 года. Этот процесс, к тому же, не ограничился перестройкой союзной организации. Он пережит был и движением в целом. Наиболее ударные профессии, то есть работники которых особенно необходимы для правильного функционирования всего народно-хозяйственного аппарата (именно транспортники, железнодорожники и углекопы), образовали на конференции 23 апреля 1914 года «Тройственное Согласие Труда» (Triple Labour Alliance), основной задачей которого было координирование действий трех боевых организаций, незадолго перед тем победно закончивших стачки, а основной целью которого является решительный удар по капитализму. Хотя точной формулировки общественно-политических и экономических идеалов этих объединяющихся организаций еще не было в решениях и постановлениях совещаний — настроения участников движения говорили совершенно отчетливо о нарастании непримиримости к существующему хозяйственному строю. Популярность нового течения, — гильдейского социализма, — проповедовавшего к этому времени синдикалистскую идею передачи средств производства в распоряжение профессиональных организаций, построенных по производственному принципу, — свидетельствовала о правильности диагноза, который ставился «Times» и другими буржуазными газетами, усматривавшими в новообразованиях рабочего движения непосредственную опасность для капитализма.

Сравнительная однотипность хозяйственного строения и состояния всех западноевропейских стран предопределяла накануне войны однотипность и настроений рабочего класса, и обострения классовой экономической борьбы. В этом отношении характерна та вспышка стихийного движения против рыночных торговцев, в котором приняли участие домохозяйки рабочих кварталов и Австрии, и Германии, и Франции, и Англии в 1912-1914 годах.

Таким образом, канун мировой войны был периодом революционных брожений в области экономической борьбы, брожений, отмеченных преобладанием «прямого действия» и решительной враждебности к основам капиталистической организации хозяйства. Война и в этом отношении внесла значительное изменение в общую картину.

Профессиональное движение, как и политические партии рабочего класса, целиком заняли позиции оборончества. В Германии на конференции правлений профессиональных союзов 2 августа 1914 года принято было постановление о прекращении экономической борьбы. «Все вопросы внутренней политики должны утихнуть, — писал одни из многочисленных органов профессиональной печати в объяснение этой тактики — когда враг у границ отечества». Через несколько дней тон самой шовинистической газеты общей печати буквально воспроизводился в органах профессиональных союзов; «Korrespondenz», орган союза типографских рабочих, например, писал 20 августа 1914 года: «Слова имперского канцлера, сказанные им 15 августа сыну Бьернстерне-Бьернсона: «Народ, который восстал, как один человек, в полном обладании своих нравственных сил, и который в состоянии совершать столько достойных удивления подвигов, не может очутиться под навесами истории» — эти слова, по-видимому, сбываются, должны сбыться после блестящих успехов прошлой недели. То обстоятельство, что япошки, подзадоренные Англией, обнаружили главную черту своего характера, свое коварство, и на прошлой неделе объявили войну Германии, которой они так много обязаны своим военным образованием и всею своею культурою, не меняет дела. Наша возьмет».

В Англии «тон» профессиональных союзов был иным, но это не меняло дела. Ибо и в Англии союзы поспешили объявить перемирие на арене экономической борьбы рабочего класса. Парламентским комитетом конгресса тред-юнионов был немедленно после объявления войны опубликован специальный «манифест к тред-юнионистам страны», в котором еще нет ничего, кроме призыва к участию в войне и добровольному вступлению в ряды армии, во избежание введения воинской повинности. Но все союзы сами отказались, сразу же после объявления войны, от права стачки с тем результатом, что первые месяцы войны дали чрезвычайное сокращение конфликтов. Фактически, в августе 1914 года все тогда имевшие место конфликты были объявлены прекращенными на основе прежних отношений между рабочими и работодателями, и, лишь год спустя, рабочие почувствовали, что «имеются основания сожалеть об одностороннем отказе от использования орудия экономической борьбы... в виду растущего сознания, что капиталисты наживаются на войне и на бедствиях нации» *).

Но пока от прежнего, чем характеризовалась экономическая борьба до войны, с наступлением этой последней не оставалось ничего. Картина и в области этой борьбы изменилась столь же резко, как и в области политической борьбы. Burgfrieden, la Paix Sociale, Party Truce — стали лейтмотивом взаимоотношения классов немедленно после декларации войны...

*) «Labour Yearbook» за 1918 год, стр. 47.

3. Первые моменты войны — вплоть до конца 1915 года — эта картина классового перемирия или гражданского мира оставалась неизменной. И этому, в значительной степени, содействовала общеполитическая и хозяйственная обстановка первого периода войны. Основной особенностью этой последней было напряжение всех сил государства на борьбу с отрицательным влиянием войны на положение населения.

Наиболее последовательно и всесторонне, а также и наиболее планомерно проводилась борьба с отрицательными последствиями войны в Германии, где подготовленность страны к военным действиям и значительная оторванность от внешних рынков обусловили широкое и немедленное применение мер, получивших название «военного социализма» («Kriegsozialismus»). Однако, в Англии, где не было аналогичной подготовленности, английский империализм предполагал и в 1914 году ограничиться таким же частичным участием в континентальной войне, к какому свелась роль Англии в наполеоновские войны и где промышленная анархия, идеологически отображенная индивидуалистическим либерализмом с его проповедью государственного невмешательства, особенно рельефно оттенили новые мероприятия — мы находим более яркую картину попыток капиталистического государства парировать негативные последствия военной разрухи.

Перспектива мировой войны всегда рассматривалась вдумчивыми экономистами и социологами, как перспектива катастрофического расстройства всего мирового хозяйства. «Когда зерновые суда Египта и дань Галлии и Испании перестали приходить в Рим, — писал почти в самый канун войны видный английский социолог, — численность города упала с миллиона приблизительно до трети этой цифры. Но теперь тридцать пять из сорока пяти миллионов обитателей Соединенного королевства зависят в продовольственном снабжении от системы мировых сношений, отличающихся несравненно большей сложностью, чем созданные для питания своих столиц Ассирией или Римом. Пусть вспыхнет европейская война, война, быть может, между Тройственным Союзом и Тройственным Согласием... Что будет в конце ее с населением Лондона, Манчестера, Хемница, Бремена или Милана» *)... Когда эта перспектива еще была отдаленной, когда, фактически, война казалась еще предотвратимой, — экономические последствия войны рисовались в виде «бесконечной галереи несчастья, нищеты, голода и общественного расстройства» **).

Для Англии, которая совершенно не учла в своих военных планах экономического действия войны, действительно, разрыв дипломатических переговоров, а затем и фактическое объявление, 4 августа, военных действий повлекли за собой полнейший общественный обвал.

*) «The Great Society» Грайяма Уолласа, Лондон, 1914 год, стр. 13 (книга вышла в свет в июне 1914 г.).

**) «What war with Germany would means» «Nation» от 3 августа 1912 года, стр. 646.

В первые недели войны финансовая организация, этот нервный центр экономического организма в капиталистическом обществе и, вместе с тем, барометр хозяйственной «погоды», оказалась парализованной «чернейшей паникой, которую когда-либо переживало Сити» *).

*) The Commereial and Financial Outlook: a City Man’s Views» Г. Дж. Дженнингса, «Ninteenth Century», сент.-окт. 1914 г.

Кривая безработицы — этот другой показатель состояния хозяйственной жизни — сразу сделала резкий скачок вверх, достигнув в августе 1914 года уровня, наблюдавшегося в Англии обычно только в годы суровой промышленной депрессии — пропорция безработных среди организованных рабочих поднялась до 7%, тогда как в предшествовавший разрыву дипломатических сношений месяц (июль) она выражалась цифрой в 2,8%. Равным образом и цены на предметы первой необходимости сразу же сделали резкий скачок, достигнув 8 августа уровня, на 16% превышавшего цены июля 1914 года, чем вызвана была паника среди потребителей. Среди самостоятельного населения стала наблюдаться тенденция к «накоплению» продовольствия. Наконец, хозяйственные операции страны не могли не пострадать существенно от прекращения прежних торговых сношений и частичного или полного закрытия доступа английским товарам на те или иные рынки. Экспорт Англии, сократившийся в течение августа 1914 года почти вдвое (именно на 45%), в последующие месяцы поднялся лишь незначительно, а, с другой стороны, и английский импорт подвергся аналогичным изменениям. Так, по отношению к соответствующим месяцам 1913 года, принятым за 100, экспорт и импорт составляли:

Экспорт.                                             Импорт.

август 1914 года . . . 54,9%             75,7%

сентябрь « . . .            61,7%             75,4%

октябрь « . . .               61,4%             71,9%

ноябрь « . . .                 55,0%             71,7%

Словом, картина тяжелой торговой, промышленной и финансовой депрессии была налицо. И это вытекало естественно и необходимо из самого характера влияния войны на народное хозяйство. Что, в самом деле, составляет основную сущность капиталистического хозяйства? Разумеется, приспособление народно-хозяйственного аппарата к состоянию мирового товарного рынка. Другими словами, страна с развитым хозяйством, построенным на капиталистических основах, всегда необходимо зависит от нормального состояния торговых сношений. Англия в этом отношении накануне войны была страной, жизненно заинтересованной в развитии и укреплении внешней торговли. 67,6% производимых ею товаров шло на рынок. Импорт ее на 37,7% состоял из продовольствия, а на 36,6% — из сырья. Не более 18,8% общего зернового потребления ее и 63,7% потребления мясного покрывалось туземным хозяйством. Не следует забывать также, что целый ряд существенных статей потребления — вроде сахара — вовсе или почти что вовсе не производился здесь. Разрыв торговых сношений и прекращение доступа на целый ряд рынков, поэтому, означая для Англии сокращение импорта и экспорта, связан был неизбежно с сокращением производства, из-за отсутствия сырья и рынков для сбыта фабрикатов, а, следовательно, и с серьезной безработицей; затем он ставил и население в целом пред перспективой прямого голода из-за отсутствия продовольствия. Если добавить к этому ту экономическую аксиому, которая со времен Адама Смита считается твердо установленной, — а именно то, что каждая импортирующая страна расплачивается, в конечном счете, за свой импорт экспортом, что за отсутствием вывоза сокращается и ввоз, — и причины надвинувшегося на Англию (и на все остальные воюющие страны) кризиса станут ясными. Ибо война, как это вытекает из самой сущности ее, приводит не только к боям на полях сражений, но и к экономической блокаде, то есть с железной логикой создает положение, требующее немедленной переустройки всего хозяйственного аппарата применительно к условиям, когда международное товарное обращение серьезно урезано, угрожая, в противном случае, создать «бесконечную галерею» несчастия, нищеты, голода и общественного расстройства. Финансовая паника 1-4 августа и массовый расчет рабочих, последовавшие немедленно за началом военных действий, были симптомами начавшегося хозяйственного разложения...

Однако, весьма быстро эти симптомы стали исчезать из хозяйственной жизни страны. Финансовая паника, угрожавшая в корне подрезать функционирование кредита и обмена, прошла; государство с небывалой легкостью реализовало первые свои крупные внутренние займы в 100 и 225 миллионов фунтов стерлингов (см. выше финансирование войны); Английский Банк, в свою очередь, оказался в силах накапливать золотой запас и поднять его до размера, которого этот запас не достигал и в мирное время, вовсе не вызывая обесценения бумажных денег и не выводя в заметной степени из обращения находящейся на руках золотой монеты. Кривая безработицы, затем, во второй уже месяц войны стала свидетельствовать о понижении пропорции безработных, и эта значительная тенденция установилась прочно. Более того, никогда еще в истории английского рабочего класса не наблюдался столь низкий уровень безработицы, как во время войны (см. XL, приложение А, таблица 52.)

Аналогичную судьбу претерпели в начальные моменты войны и цены на предметы первой необходимости. Если данные первой недели говорят о тенденции спекулятивного их повышения, то в дальнейшие месяцы 1914 года устанавливается некоторая неизменность цен. И в последние годы войны повышение цен в Англии оказалось даже значительно меньшим, чем во многих других странах (см. XL приложение А, таблица 43).

Таким образом, налицо имелся факт далеко не столь тяжелого промышленного и торгового кризиса, какой казался неизбежным по объективным предпосылкам. Отрицательное влияние войны на хозяйство было частично парировано.

Объяснение этому дает факт, наличность которого и поддерживала в течение долгого времени состояние классового перемирия, установившееся в первые дни военных операций. Факт этот — система военного социализма, проводившегося капиталистическими государствами, приспособление административным и законодательным аппаратом этих государств всего народного хозяйства, оказавшегося недостаточно гибким, к условиям военного времени. В первые недели войны, — как писал в октябре 1914 года один английский биржевой деятель, — «налицо имелись паралич кредита, золотой голод и кризис денежного обращения, которые, не будь приняты быстрые и решительные меры, запутали бы в безнадежный клубок все деловые операции». Такие меры были приняты не охваченными паникой финансовыми деятелями, не многочисленными фабрикантами, которые и в Англии, и во Франции, и в Германии сразу стали обращаться к правительствам за помощью, а государством, всюду объявившим «мораторий» и выработавшим сложную систему мероприятий по борьбе с экономическими последствиями войны.

Эти мероприятия развернулись в трех направлениях. Реорганизация промышленности под государственным контролем, применительно к условиям военного времени, обеспечения пострадавшим от войны и организация снабжения населения. В общей сложности все эти меры и составили тот «военный социализм», который побудил одну английскую радикальную газету (Daily News) в декабре 1914 года говорить о «превращении Англии в Мекку социализма». Даже «Times», старый палладин финансовых интересов, осторожно признавал (14 декабря 1914 г.), что, «хотя в нынешней стадии войны было бы бесполезно размышлять о политических и социальных проблемах, лицом к лицу с которыми Англия будет стоять по восстановлении мира, мы уже теперь распрощались со многими привычными методами мышления и поведения»...

Разумеется, далеко не сразу и не всюду одинаково наступил период «военного социализма». В Германии, более точно учевшей хозяйственные условия в военное время, государственное вмешательство сразу четко поставило вопросы военного контроля и управления промышленностью и продовольственного снабжения населения.

В Англии к той же политике государство подходило шаг за шагом, по мере выяснения живой потребности в расширении области государственного вмешательства. Но, за исключением деталей, общая картина «военного социализма», в конечном счете, оказывалась одинаковой.

4. Хронологически первым в Англии был поставлен вопрос не огосударствления промышленности на время войны (как в Германии), а обеспечения населения. Уже 4 августа кабинет Асквита, объявив войну Германии, создал вместе с тем и «Правительственный Комитет по предупреждению и обеспечению бедствия» (Government Committee on Prevention and Relief of Distress), сосредоточивший в своем ведении контроль над деятельностью многочисленных «местных» и «специальных» комитетов («Центральный Комитет по подысканию работы женщинам», «Центральный Комитет для Лондона», «Осведомительный Комитет», «Комитет по жилищному вопросу», «Комитет по сельскому хозяйству» и т. д.). Вместе с тем, всем существовавшим до того публично правовым организациям парламент предписал оказывать полное сотрудничество «Правительственному Комитету», раз их работа так или иначе скрещивалась с работой последнего. Муниципалитеты, «Дорожный Совет» (Road Board), «Комиссия по развитию естественных ресурсов страны» (Development Commission), бюро труда и все департаменты министерства были приглашены к участию в работах вновь созданных органов.

В основу деятельности государства по укреплению расшатанного войною в самом своем фундаменте общественного организма положено было «право на труд», признание государством своей прямой обязанности доставить лишенному средств к существованию населению платное занятие. Уже 2 августа 1914 года министерство местного управления определило задачу в следующей формуле: «Наилучший способ обеспечить выброшенных войною на улицу рабочих — это дать им какое-либо платное занятие» ¹). Это положение явилось логическим следствием из анализа характера той безработицы, которая была неизбежным продуктом общественного расстройства, наступившего вслед за объявлением войны. В обычных условиях производственной жизни общее сокращение опроса на труд возмещается для отдельного рабочего тем, что возможность найти работу для него никогда полностью не исчезает. Состав армии безработных далеко не постоянен, и в личной истории каждого рабочего периоды безработицы всегда более или менее непродолжительны. В годы промышленного кризиса, например, находилось без работы четыре недели и долее сряду только 21,1% всего числа безработных союза механиков, и 24,8% союза токарей и плотников ²). Типичной является «не хроническая безработица немногих, а постоянная потеря времени то теми, то другими единицами относительно значительной группы рабочих, большинство которых чаще находится на работе, чем без работы» ³). Такое положение вещей обуславливается природой промышленных кризисов, не меняющих основного строения промышленности и ее функций, а лишь приводящих к свертыванию на время объема производственной активности части предприятий. Но в военное время перспектива нахождения работы совершенно исчезает, если в противовес резкому перемещению во всей хозяйственной активности не создаются совершенно новые производственные функции. Ибо факт полного исчезновения либо значительного сокращения внешних рынков определенных отраслей народного хозяйства означает, что производство на эти рынки немедленно прекращается и не может быть восстановлено вплоть до окончания войны и даже дольше.

¹) Memorandum for the Guidance of the Local Committees on Prevention and Relief of Distress. Cd. 7603-1914 г., стр. 25.

²) Report of the Conference on the Prevention of Destitution, Лондон, 1911 г., стр. 382.

³) Бэверидж, «Unemployment», Лондон, 1912 г., стр. 72.

Для текстильного рабочего, который в августе 1914 года оказался в числе 42,1% безработных бумагопрядильщиков и ткачей, потерявших работу из-за резкого сокращения спроса на текстильные изделия, в перспективе имелась только длительная, затяжная безработица, если бы на смену производства бумазеи и ситца не пришло требующее его знаний производство тканей для аэропланных частей, если бы в отсутствии такой естественной замены одной работы другою государство не пришло к нему на помощь специально предоставленным «платным занятием». Словом, военная безработица вытекала из факта исчезновения, в общей сумме производственной активности, целого рада функций, исполнители которых оказывались вышибленными из промышленной жизни.

И нужно заметить, когда в Англии население почувствовало первые удары войны по хозяйственному аппарату — еще неясны были экономические требования этой войны, еще не определилось то, что впоследствии стало самоочевидным, а именно то, что война, убив ряд производственных функций, создала такую колоссальную потребность в целом ряде новых функций, что на смену проблемы безработицы перед государством была поставлена проблема отыскания дополнительной рабочей силы... Поэтому лишь одна проблема безработицы в первые месяцы обращала на себя внимание и рабочей массы и государственной власти. Но характер военной безработицы требовал непривычных мер борьбы с нею. Последние теряли в новых условиях значительную долю дееспособности. Английская система страхования от безработицы ограничивала срок выдачи пособий безработным всего 15 неделями в году на каждого безработного. Профессиональные союзы точно также не обеспечивали своих членов, в случае затяжной безработицы, так как лишь 23,7% всего числа членов союзов имели право на получение пособий в течение более 26 недель в году. При этом, на государственном страховании накануне войны находилось всего 2 282 324 рабочих, а на союзном — 2 364 489. Между тем, безработица, в результате войны, приобрела неопределенно-длительный характер. Очевидно, для обеспечения огромной армии безработных, доходящей в некоторых отраслях промышленности чуть ли не до половины (42,1% у текстильщиков), на государство возложено было совершенно непосильное бремя, а сохранение довоенной длительности срока, в течение которого пособия выдаются, не обеспечивало бы безработных. Не менее слабой оказывалась и другая довоенная мера — посредничество по приисканию работы. Вообще, имеющее силу и дееспособность только по отношению к тому виду безработицы, которая является результатом местных промышленных кризисов и плохой осведомленности рабочего о перспективах работы в других местностях — посредничество это теряло почти всякий смысл в условиях общей затяжной безработицы. И естественным выводом из факта длительности безработицы было применение принципа обеспечения путем подыскания «платного занятия». Практически это сказалось рассылкой циркуляров, намечающих необходимость использования оказавшейся избыточной производственной энергии страны. Местным самоуправлениям предлагалось не применять ложной экономии, в виде сокращения предпринятых или намеченных работ по постройке школьных зданий, расширению водопроводной, газовой, трамвайной или канализационной сети, по ремонту улиц, застройке участков, отведенных под рабочие жилища и т. п. Министерства, заказы которых возросли во много раз с открытием военных действий, особенно военное и морское, предприняли шаги, чтобы обеспечить привлечение на эти работы возможно большего числа рабочих. С этой целью они разослали предпринимателям циркуляр, настаивающий, как на одном из обязательных условий контракта, на «найме добавочных рабочих», предпочтительно перед введением «сверхурочных работ» и на «сдаче части заказов другим фирмам» ¹), если наличный рабочий персонал и техническое оборудование фабрики не позволяют выполнить контракт к обусловленному сроку. Этим, однако, дело не ограничилось. Различным общественным и правовым организациям было ассигновано, в общей сложности, свыше полутора десятка миллионов фунтов стерлингов, если не считать «национального фонда принца Уэльского», собранного по добровольной подписке и утилизировавшегося отчасти и для организации борьбы с безработицей. Назначение всех этих средств было ясно: организация «общественных работ», но не того типа, который применялся в самой Англии еще с восьмидесятых годов, то есть «не вспомогательных работ (Relief Work), а общественно необходимых работ, требующихся населению». «Где только возможно, — писало в своих циркулярах и «руководстве» министерство местного управления — подобные работы должны быть работами, которые нормально могли бы выполняться местными самоуправлениями». Одним из примеров таких работ была постройка рабочих жилищ, потребность в которых никогда в Англии не бывала удовлетворена: в одной английской дарение «неудовлетворенная жилищная нужда выражается цифрой, по меньшей мере, в сто двадцать тысяч коттеджей», а что касается положения в городе, то здесь «квартирная нужда широко распространенное зло», так как «не менее одной десятой всего населения живет в условиях невозможной скученности» (см. том II, Report on Land, Urban, Лондон, 1914 г., стр. 70 и 205). Что же касается планов самих комитетов, то представление о них дает открытие центральным комитетом по нахождению работы женщинам, при сотрудничестве министерства земледелия и «комиссии по развитию экономических ресурсов», фабрик по сушке и консервированию плодов и овощей — дело, до войны почти вовсе не развивавшееся в Англии, благодаря снабжению ее германскими и американскими сушеными и консервированными плодами и овощами.

¹) Board of Trade Labou Gazette, сентябрь 1914 года, стр. 322.

И подбор работников на эти работы намечался в первые дни и недели войны совсем уж не так, как это делалось при организации «общественных работ» в прошлом, когда считалось «надлежащим, чтобы наиболее нуждающиеся кандидаты на работу получали ее первыми» ¹), независимо от их пригодности к данной работе, по степени лишь их нуждаемости. Комитет настаивал на том, чтобы «работы, предпринимаемые местными самоуправлениями, будь то работы нормальные или чрезвычайные, выполнялись обычным порядком, рабочими, специально подходящими к данного рода работам и подобранными, как таковые, на общем рабочем рынке, а не теми, кто занесен в регистры местных комитетов в качестве нуждающихся в помощи» ²). Другими словами, — речь шла не об организации помощи, а о стабилизации общего спроса на труд, то есть о планомерном воздействии на рынок труда с целью разрежения его от безработных путем замены одних производственных функций другими.

Вторым актом английского правительства было усиление забот о тех, кто и реорганизацией хозяйственной жизни страны оставлен был за бортом. Как ни целесообразна была политика организации общественных работ, взятая сама по себе, она все-таки не вводила еще всю хозяйственную активность страны в навое русло, не давала еще возможность поглотить неиспользованную производственную энергию полностью. Ибо при том принципе, который был положен в основу организации общественных работ, наем на новые работы должен был производиться по специальности, а это означало, что специалисты производств, утерявших с войной свое былое значение в экономике страны, некоторое время все еще продолжали бы оставаться без работы.

¹) См. Report of the Select Committee of the House of Commons on the Distress from Want of Employment, Cd. 3211, 1896 г., стр. 10.

²) Memorandum on... Prevention and Relief of Disfress», стр. 25. «Только тогда, когда иного выхода не остается», комитет допускает, что потребуется организация и вспомогательных работ. Но и в этих случаях местные комитеты должны организовывать работы либо с целью доставить работникам технические познания и образование, либо для производства продуктов, которые иначе не могли бы вовсе производиться.

Отсюда вытекала необходимость пополнения данной меры и специальным страхованием от безработицы. Само собою, существовавшая до того система страхования на время войны оставалась в полной силе. Но уже в конце октября 1914 года была сделана попытка расширить его: дополнительный акт установил субсидирование страховых фондов факультативных организаций, обеспечивающих своих членов от безработицы.

Сумма установленной субсидии, которая выдаваться должна была преимущественно профессиональным союзам, колебалась в зависимости от размера выплачиваемых союзами пособий, с одной стороны, и, с другой, от размера дополнительного самообложения работающих членов союза, самообложения, без которого профессиональная организация не имела права на субсидию. Размер этого самообложения должен был быть равен, если размер недельного пособия составлял размеры недельных взносов по самообложению:

              Для субсидии в одну шестую пособий             в одну треть пособий

Не менее 13 шил.                  1 пен.                                     2 пен.

« «             13-15            «         2                     «                    4 «

« «              15-17           «         3                      «                    6 «.

Вместе же с установленной основным страховым законом субсидией кассам безработицы, дополнительная субсидия выразилась бы от одной трети до половины всех расходов профессиональных союзов.

Таким образом, обеспечение рабочих от последствий военного краха промышленности составляло основную ось внутренней политики в Англии. Франция следовала по стопам своего союзника, и хотя, с одной стороны, превращение ее в арену непосредственных военных действий, а, с другой, большая неподготовленность ее, по сравнению с Англией, к такого рода мерам, дают и более скромную картину, факт выдвигания на первый план проблемы обеспечения рабочих от таких последствий войны и здесь становится главным фактом внутренней жизни. В Германии условия довоенного времени и характер ее хозяйственного положения заменили эту проблему иными. Но с самых же первых моментов войны основная линия внутренней политики всюду пролегала по направлению к обеспечению рабочих от осложнений в тылу.

Этой политикой и объясняется то, что в течение всего периода времени, закончившегося осенью 1915 года, рабочий класс всюду отдал себя всецело в распоряжение военного аппарата. Именно готовность государства обеспечить рабочих являлась и в Германии, и во Франции, и в Англии аргументом в пользу полного, безоговорочного отказа от стачки и от политической борьбы. Именно наличность законодательных актов, говорящих о такой готовности, побудила английских металлистов, например, уже в декабре 1914 года начать переговоры с предпринимателями и с государством о полном отказе от защиты своих интересов на условии полного восстановления всех установленных Амальгамированным Обществом Механиков правил внутреннего распорядка по окончании войны.

5. От этой политики, однако, все участвующие в войне государства вскоре были вынуждены отказаться. А параллельно с этим и прежнее настроение рабочих быстро начало сменяться противоположным.

В первую очередь, в практике хозяйственной жизни вовсе не наблюдалось того промышленного краха, который рисовался неизбежным в первые моменты войны. Имел место не крах, а сдвиг, — сдвиг, разумеется, крайне болезненный и тяжело отражавшийся на положении масс, но отнюдь не подвергавший страны, участвующие в войне, в бездну нищеты, несчастий и общественного расстройства. Что, в самом деле, имело место? Ряд производственных функций, выполнявшихся в связи с требованиями международной торговли, был вычеркнут из хозяйственной жизни. Ряд работников оказался, поэтому, не у дел. Но то, что было вычеркнуто прекращением международных отношений, оказалось возмещенным ростом спроса со стороны государства. Одного примера будет достаточно для иллюстрации этого факта. Из всей продукции английского текстильного производства в довоенное время на удовлетворение спроса армии и флота шло меньше 1%; после того, как английская армия развернулась до размеров, потребовавшихся для обслуживания огромных фронтов, 60% всей этой продукции стало идти на армию и флот. Таким образом, безработица в текстильной индустрии, сильно поднявшейся с прекращением доступа на мировой рынок для английских тканей, оказалась автоматически сведенной, в конечном счете, на нет. Уже в 1916 году предлагалось населению не закупать шерстяных тканей. Еще значительнее было влияние государственного военного спроса на рынке тяжелой индустрии. Здесь уже к средине 1915 года спрос стал катастрофически превышать предложение, и армия оказывалась недостаточно снабженной снарядами, пушками и т. п. В Германии, подготовлявшейся именно к тому размаху военных операций, какой эти последние и приобрели, весь строй хозяйственной жизни чрезвычайно быстро и потому с несравненно меньшими трениями и большей планомерностью был приспособлен к условиям военного времени. В Англии процесс приспособления затянулся на гораздо более длительный период. Но и здесь он закончился. А с окончанием его, на смену проблемы безработицы пришла проблема отсутствия рабочей силы. Прежняя квалифицированная рабочая сила — по преимуществу мужская — повсеместно стала заменяться рабочей силой женщин, до того не принимавших участия в общественно-организованном хозяйстве: домашние хозяйки, женщины без занятий и профессий быстро стали заполнять — сначала путем добровольного, а затем и путем принудительного (в порядке трудовых мобилизаций) набора — предприятия. Общие итоги этого процесса вовлечения женского труда в производство сказались уже в 1915-1916 годах, но особенное значение имеют, конечно, позднейшие цифры, так как они дают представление о законченном процессе. В Англии, например, положение дела было таково:

Помимо значительного расширения применения женского труда, новые хозяйственные условия приводили еще и к дальнейшему разжижению квалифицированного труда (dilution of labour) путем замены ручного труда трудом машинным. Самый факт вытеснения женским трудом труда мужчин представлял собою скорей не самостоятельное явление, а прямое следствие этой замены ручного квалифицированного труда трудом неквалифицированным при машинах нового типа, что, в свою очередь, было результатам усиления спроса на производительные силы со стороны государственного аппарата. В упомянутом уже выше соглашении английского правительства с профессиональными союзами основным пунктом было именно то, что союз отказывался от применявшейся им в течение чуть ли не полустолетия практики недопущения неквалифицированных рабочих к ряду производственных функций. Обгоняемое желанием создать монопольное положение для определенного вида труда, стремление наложить запрет на исполнение этих функций необученными рабочими оказывалось в противоречии с потребностями развернувшегося производства, для которого наличный кадр обученных рабочих был уже недостаточным. Совершенно ясно, таким образом, что ни о каком крахе промышленности не могло быть и речи уже к концу 1914 года, что, напротив, колоссальный спрос, созданный войной, обеспечил необычайный расцвет промышленной активности. Вряд ли приходится говорить, что в период войны расцвет последней вел не к созданию, а к уничтожению материальных ценностей в невиданном масштабе. Все то, что производилось, исчезало в пороховом дыму на полях Бельгии, Франции, Восточной Пруссии, Польши, Галлиполи и в сотне других мост. Но экономическое отображение войны, тем не менее, оказывалось, в самом процессе развертывания военных операций, далеко не таким, какое ожидалось до фактического возникновения войны. Лишь впоследствии, когда спрос со стороны государства резко сократился до довоенного, примерно, объема, то есть после заключения Версальского мира (и то по сразу), наступил тот промышленный крах, которого так опасалась экономическая мысль накануне войны.

В практической политике государства этот факт, понятно, не мог не отразиться заменой постановки вопроса об обеспечении безработных проблемой изыскания рабочей силы. Принудительный труд в тылу необходимо должен был уравновесить принудительный труд на фронте, всеобщая трудовая повинность с прикреплением рабочих к предприятиям явилась логическим следствием и дополнением всеобщей воинской повинности и прикреплением солдат к определенным армейским единицам. Милитаризация промышленности и труда вытекали из подчинения всего производства нуждам войны и недостаточности наличных производительных сил для дееспособного ведения этой последней.

Каков же был логический вывод из положения? Он намечался уже упомянутыми выше переговорами союза механиков, которые весьма быстро, на мартовской конференции всех, объединяющих рабочий персонал «военной промышленности», организаций, созванной английским министерством финансов (Ллойд-Джорджем) и министерством торговли (Ренсименом), были санкционированы, фактически, всем рабочим движением в лице его руководителей. Конференция 19 марта 1915 года вынесла решение, которое было подписано и правительством и представителями рабочих, и которым милитаризации труда придавался характер добровольного соглашения между рабочими организациями и государством. Оно гласило: «Представители рабочих на настоящей конференции будут рекомендовать своим организациям нижеследующие предложения на предмет ускорения производства амуниции и военного снабжения: 1) В течение войны не должно иметь места прекращение работы по военному снабжению или любой иной работы, необходимой для успешного завершения войны. Все разногласия относительно оплаты труда или условий работы, связанной с войной, должны быть улаживаемы в соответствии с пунктом вторым, без прекращения работ. Вопросы, не вытекавшие из военных условий, не должны превращаться в причину прекращения работ. 2) В зависимости от существующих соглашений или действующих способов улаживания конфликтов, все разногласия чисто личного или местного характера, если их не удается уладить путем взаимного соглашения, должны быть темой обсуждения для депутации, направленной к фирме и представляющей заинтересованных рабочих, а разногласия общего характера, имеющие отношение к заработной плате и условиям найма в связи с войной, должны обсуждаться на совещании сторон. В случае невозможности достичь соглашения между непосредственно заинтересованными сторонами, или их представителями, спорный вопрос должен получить разрешение одним из трех нижеуказанных способов, по взаимному соглашению, или, в случае отсутствия последнего, по предписанию министерства торговли: а) обращение к комитету по производству; б) обращение к арбитру, избранному обеими сторонами или назначенному министерством торговли; в) обращение к третейскому суду, с равным представительством рабочих и предпринимателей. 3) Совещательный Комитет из представителей от организованных рабочих, занятых в производстве, обслуживающих государственные потребности, назначается правительством для облегчения проведения в жизнь данных положений и для дачи советов правительству или заинтересованным рабочим. 4) В зависимости от того, будут ли условия, изложенные в § 5, приняты правительством, представители рабочих на данной конференции придерживаются взгляда, что смягчение нынешней союзной тактики и политики императивно диктуется на период войны, и что каждому союзу необходимо указать желательность обсуждения вопроса, какие изменения в условиях труда или профессиональных обычаях могут оказаться необходимыми для ускорения процесса производства военного снабжения. 5) Положения, намеченные в § 4, ставятся в зависимости от того, будет ли правительство требовать от всех подрядчиков, занятых поставкой военного снаряжения и снабжения, или на других работах, требующихся для удовлетворительного завершения войны, следующие обязательства, что: всякое отступление от производственных приемов, принятых на наших предприятиях, в верфях и в других производствах до войны, будет иметь место только на время войны; никакая перемена, допущенная на время войны, не должна создавать отрицательных прецедентов в смысле ухудшения положения рабочих в отношении условий найма или их тред-юнионов в отношении восстановления и сохранения после войны любых нравов или обычаев, существовавших до войны; при всякой переброске работников, которая может иметь место после войны предпочтение должно оказываться при приеме на работу рабочим, находившимся на этой работе в начале войны, бывшим на фронте или остававшимся на работе; всюду, где внутренний распорядок предприятия изменен был во время войны введением мало обученных рабочих для выполнения работы, до того являвшейся делом группы рабочих высшей квалификации, ставки заработной платы за такую работу должны быть такими, какие обычно устанавливались для этого рода работы в данном округе; смягчение существующих разграничений функций различных рабочих или допущение мало обученных, либо женского труда не должно отражаться отрицательно на обычных расценках работ. В случаях, когда рабочие, обычно выполнявшие работу, оказываются поставленными в более плохие условия, должны быть приняты меры к тому, чтобы поддержать заработки на прежнем уровне. Запись всякого рода отступлений от условий труда, установившихся до дня настоящего соглашения, должна аккуратно вестись и подлежать осмотру со стороны правительственных представителей. Заинтересованным рабочим необходимо делать предупреждение (во всех случаях, когда это возможно) обо всех изменениях в условиях труда, какие желательно ввести вследствие настоящего соглашения, и, если окажется желательным, предоставлять рабочим или их представителям обсудить вопрос. Все разногласия с нашими рабочими, занятыми на правительственных работах, раз эти разногласия возникают на почве введенных таким порядком перемен или по отношению к заработной плате, или к условиям найма, вытекающим из условий военного времени, должны ликвидироваться без прекращения работ процедурой, предусмотренной в § 2. Всеми должно быть отчетливо осознано, что, за исключением изложенного в 4 отделе § 5, ничто в данном обязательстве не должно отразиться на положении предпринимателей или работах после войны».

Само собой, подобный шаг профессиональных союзов Англии, логически вытекавший из отмеченного выше характера войны, мог быть продиктован только реальным учетом острой и настоятельной потребности в быстром разрешении вопроса о рабочей силе. Раз допустив, что война должна быть победоносно закончена Англией, вожди профессиональных союзов не могли не видеть, что нужда в «рабочих руках», нужда в сосредоточении подавляющей массы производственной энергии страны на производстве, обслуживающем войну, стала императивной. Так они и формулируют, на деле, свою оценку положения.

Но чтобы понять всю остроту проблемы изыскания добавочной рабочей силы в до того неиспользованных прослойках рабочего класса (труд женщин и неквалифицированных рабочих), необходимо вспомнить основную сущность союзной тактики в Англии.

В основе этой последней еще с конца 30-х годов и даже ранее лежало использование соотношения спроса и предложения на рынке труда. Ричард Дэннинг, вождь лондонских переплетчиков, повторяя отчасти практические директивы, намеченные еще Вилльямом Томпсонам, изложил основы этой тактики в виде тезисов о влиянии сокращения предложения рабочей силы на уровень существования рабочей массы, и сделал отсюда воспринятый затем тред-юнионизмом вывод о необходимости ограничения доступа в производство. Путем тщательного регулирования числа учеников на предприятии, путем объявления определенных производственных функций монополией определенной же профессии или группы работников, Дэннинг предполагал добиться полного уравновешения спроса и предложения и тем отдать в руки профессионального объединения решение вопроса о нормах оплаты труда, об условиях этого последнего и т. д.

Таким образом, обязательства, которые возлагались на рабочий класс Англии вышеприведенным соглашением, сводились к фактическому уничтожению всех достижений английского профессионального движения за последние сто лет. Совершенно естественно, что это было свидетельством чрезвычайной остроты проблемы изыскания рабочей силы.

Был еще один момент, вычеркнувший из английской жизни за время войны возникшую, было, в первые моменты этой последней острую потребность в решительных мерах по обеспечению населения. Те экономические условия, которые заменили проблему безработицы проблемой изыскания рабочей силы, значительно подняли уровень благосостояния рабочей массы, во всяком случае, вплоть до конца 1915 года. Правда, статистическому учету это изменение в уровне обеспеченности и материального благосостояния почти не поддается. На первый взгляд даже может показаться, что заработная плата отставала от роста цен. Так, в горном деле, в течение 1915 года, при среднем повышении стоимости существования на 24%, размер повышения заработков, достигнутого Великобританской Федерацией Горнорабочих, колебался от 15% до 17,5%. Специальная прибавка на дороговизну, введенная еще до конца 1915 года, изменялась таким образом:

На железных дорогах	Прибавка на дороговизну
	До Октября 1915 г.	После Октября 1915 г.
Рабочие моложе 18 лет, с заработком выше 30 шиллингов в неделю	2 шиллинга 0 пенсов	5 ш. 0 п.
Рабочие старше 18 лет, с заработком до 30 шиллингов в неделю	3 ш. 0 п.	5 ш. 0 п.
Рабочие моложе 18 лет при ставке в 2 шиллинга 6 пенсов в день и больше	1 ш. 6 п.	2 ш. 6 п.

Здесь, опять-таки, % повышения заработков не превышает 20-25%, что является недостаточным, как будто, даже для компенсирования вздорожания продуктов массового потребления. К середине же 1917 года заработная плата возросла на 40-45%, тогда как рост цен выразился в 70-75%. Но если непосредственный рост заработной платы был незначительным, то косвенное увеличение суммы материальных ценностей, поступавших в распоряжение рабочих, оказывалось весьма крупным. Допущение значительной массы малоквалифицированных рабочих к исполнению работ, ранее требовавших квалифицированного труда, перемещало огромную пропорцию рабочих в выше и лучше оплачиваемые категории. Мы уже видели, что в том соглашении, на котором остановилась конференция при министерстве финансов, обусловливалось допущение неквалифицированного труда к исполнению ранее недоступных ему работ сохранением прежних ставок. Это означало почти удвоение заработной платы данной категории рабочих (с 25-27 шиллингов до 40-42 шиллингов в неделю). Что же касается квалифицированного труда, то и его оплата значительно возрастала. Дело в том, что квалифицированный рабочий, ранее работавший по ставке, которую стал получать сменивший его неквалифицированный работник, в виду отсутствия рабочей силы, переходил в разряд руководителей процессом производства. При точке оболочек снарядов, например, токарь, ранее работавший на ручном станке, превратился в руководителя группы (от 10 до 15) женщин при станках механических. И его заработная плата, тем самым, оказывалась увеличенной до 55-60 шиллингов в неделю... В начале 1916 года статистика английского министерства торговли отмечала «возрастание заработков, как в результате сверхурочных работ и большей регулярности найма, что представляет собой самую заметную особенность 1915 года, так и широко проведенного перемещения рабочих с низко оплачиваемых на лучше оплачиваемые посты, благодаря острому недостатку рабочих рук на амуниционных предприятиях» ¹).

К концу 1915 года положение рабочих, в силу всей этой передвижки рабочей массы вверх сто лестнице тарифных ставок, оказывалось укрепившимся, факт значительного сдвига в сторону к лучшему был, бесспорно, налицо. И этот-то факт снимал с государства те обязательства, которые оно взяло на себя немедленно после того, как с первыми военными осложнениями население Англии оказалось лицом к лицу с перспективой нищеты и бедствия.

Мы видим, таким образом, что политика государства в Англии, первоначально развернувшаяся по направлению к установлению коллективной ответственности за материальное благополучие каждого, необходимо должна была измениться, и что в этом изменении даже сами рабочие организации, занявшие определенно позиции оборончества, пошли чрезвычайно далеко навстречу.

 ¹) Board of Trade Labour Gazette, январь, 1918 год.

Приведенный выше акт отречения профессиональных союзов от всех достижений тред-юнионизма за сто лет ожесточенной борьбы и упорного строительства не только свидетельствовал о необычайной остроте проблемы изыскания рабочей силы. Он был симптомом и того, что, фактически, рабочий класс передал в руки вождей буржуазных партий решение всех вопросов государственной политики. Единственное средство корректировать политическое руководство буржуазного кабинета для рабочих заключалось в нажиме на капиталистическое государство, в том нажиме, к которому они и прибегали все чаще с 1889 года. В сущности, именно наличность обостренной классовой борьбы в стране накануне объявления войны и была тем аргументом, какой убедил кабинет Асквита принять все экстренные меры первых моментов войны. Но «акт отречения», подписанный представителями всех почти главных союзов, означал добровольный отказ профессионального движения от политики нажима на капиталистов и капиталистическое государство. Перед руководившей государством буржуазией открывалась поэтому полная возможность действовать беспрепятственно, проводя в жизнь наиболее близкие ее интересам меры.

Начиная со второй половины 1915 года, этой возможностью она и воспользовалась чрезвычайно широко. «Акты о защите державы» (Defence of the Realm Acts) и были теми мерами, которые буржуазный коалиционный кабинет принял в интересах капиталистического государства и в ущерб рабочего класса. Политика социального обеспечения твердо и решительно была заменена политикой бюрократизации и милитаризации Англии. На почве применения этой политики и стало зарождаться новое брожение в рабочем классе, за всю вторую половину войны все более и более вносившее в классовые отношения элемент революционной борьбы.

6. Выяснившаяся столь определенно картина кардинального сдвига во внутренней политике государства первоначально отражалась в рабочем быту относительно слабо. Но весьма скоро этот сдвиг поставил рабочий класс перед такими перспективами, какие, по мере их реализации, все ярче и определённее вносили диссонирующие ноты в рабочую и общенациональную жизнь.

Один из первых моментов этого порядка состоял в том, что та компенсация, которая заключалась для рабочих в большой сумме поступающих в их распоряжение благ, сводилась на-нет негативным влиянием напряженного труда. Если, благодаря отмеченному выше изменению в строении рабочей силы в Англии (как, впрочем, и в других странах), рабочий класс был достаточно вооружен для борьбы с дороговизной уже одним тем, что в его распоряжении оказывались более, чем достаточные, покупательные средства, то такая компенсация не теряла своего значения лишь до известного предела. Рост цен не имеет физических пределов, тогда как способность рабочего увеличивать интенсивность своего труда строго ограничена: чем напряженнее он работает, тем скорее достигается состояние, известное под именем «промысловой усталости», при котором не только производительность его падает, но и самый организм переживает ряд болезненных процессов. В докладе особого комитета, призванного блюсти здоровье амуниционных рабочих (Health of Munition Workers Committee), в 1916 году, приводились красноречивые факты, свидетельствовавшие о том, что границы безопасной интенсивности труда уже перейдены. «Сверхурочные работы, — свидетельствовал, например, комитету один из деятелей профессионального движения, — чрезмерны и большинство рабочих, занятых на них, становятся нервозными» ¹). Вместе с тем приходилось принимать решительные меры к тому, чтобы не давать рабочим переутомляться, так как рабочие, работая сдельно, все же стремились увеличить число часов труда, в расчете на больший заработок.

¹) Health of Munition Workers Committee, Memorandum № 7, Cd. 3213, 1916 г., стр. 9.

«В другой крупной фабрике военного снабжения, — читаем мы в том же докладе, — от рабочих, занятых тяжелой работой по формовке, управляющий требовал отдыха в 15 минут после 45-минутной работы. Управляющий был убежден, что такой отдых полезен рабочим и не вредит их производительности. Но сами рабочие протестовали против столь продолжительного отдыха, в виду того, что работа была сдельной, и они опасались уменьшения своей выработки. Управляющему пришлось назначить специального надсмотрщика, чтобы следить за соблюдением отдыха, и сделать перерыв в работе обязательным» ¹). Но очевидно, что при наличности пределов, в которых интенсификация труда допустима, параллельный рост цен и заработков, в конечном счете, должен был прекратиться. Он в Англии, фактически, и закончился для всей массы рабочего населения приблизительно в средине 1917 года, и на смену сравнительно безразличного отношения к дороговизне здесь стала проявляться обостренная чувствительность населения к росту цен. Характерно, что в ноябре 1917 года, на перевыборах в палату общин, от крупного рабочего пригорода «хлопковой столицы» Манчестера прошел не официальный кандидат, а лидер докеров Бен Тиллет, построивший всю свою предвыборную агитацию на борьбе со спекуляцией и требовании принудительного распределения продуктов по нормированным ценам. И столь же характерно, что во второй половине 1917 года правительство сочло нужным понизить цену на хлеб до 9 пенсов за четырехфунтовый хлебец (цена его доходила до 11,5 пенсов—1 шиллинга перед нормированием), возложив доплату на казначейство, запретить продажу мяса дороже выработанной продовольственными комитетами таксы, а также установить, что ввозимый правительством сыр (известный под именем правительственного), не должен продаваться дороже 1 шиллинга 4 пенсов, а появившееся в продаже несколько позже (в средине декабря уже) «правительственное мясо» — не дороже 2 шиллингов 6 пенсов за фунт.

¹) ibid, стр. 11.

С 1 февраля в лавках появилась и «правительственная грудинка». Этот переход от совершенно вольной продажи к «твердым ценам» свидетельствовал о значительном обострении продовольственного вопроса в связи с ростом дороговизны и отставанием заработков от этого роста.

Но еще задолго до окончательного выявления реального обнищания населения и падения его покупательной способности, цена, которой рабочий оплачивал, фактически, поддержание своего бюджета, сказалась чрезвычайно тяжкими последствиями. Женская кооперативная гильдия (Women Cooperative Guild) в начале 1916 года произвела среди своих членов анкету по вопросу о влиянии интенсивного труда на семьи членов. Оказалось, что влияние это — по почти единогласным показаниям тех, кто заполнил анкету — можно назвать катастрофическим. Несмотря на улучшенное значительно питание, заболеваемость сильно возросла, прогулы из-за нездоровья участились в ряде предприятий, и увеличение покупательной способности превратилось во временное явление.

Тем самым в рабочий быт военного времени вводилось бродило, вызывавшее обострение классовых отношений на почве экономической необеспеченности уже тогда, когда политика государства окончательно вышла из намеченного первоначально русла. Но, наряду с действием этого фактора, наблюдалось в порядке государства еще и другое — общий уклон политики шел в сторону, как мы говорили, милитаризации английской жизни.

В этом отношении огромную роль сыграл закон о военном снабжении (Munition of War Act), принятый 2 июля 1915 года. Акт этот, в основном, являлся не чем иным, как актом милитаризации труда в Англии. Вводя в рамки юридической нормы — даже с включением тех формальных обязательств, которые там содержались, — соглашение, достигнутое после известной уже конференции при министерстве финансов, закон о военном снабжении ставил ударение на прикреплении рабочего к предприятию. Статья 7 закона гласила: «Никакое лицо не может давать работу рабочему, который в течение предшествующих шести недель... работы на амуниционном предприятии или в связи с работой по снабжению... если только у него нет на руках свидетельства, выданного предпринимателем о том, что он покинул работу с согласия этого последнего, или удостоверения от специального трибунала о неосновательности отказа в выдаче такового свидетельства». Это равносильно было, конечно, фактическому предоставлению наличной рабочей силы почти всех предприятий в стране в полное и почти бесконтрольное распоряжение предпринимателей. Правда, такая милитаризация труда сопровождалась попыткой ограничения прибылей амуниционных предприятий. Министерству предоставлялось право устанавливать максимум % прибыли для так называемых «контролируемых» предприятий (а ими к 1917 году стали почти все предприятия страны), и все, что превосходило этот максимум, должно было сдаваться в казначейство. Но в то время, как милитаризация труда представлялась рабочим чрезвычайно реальным фактом (и была таковым), ограничение прибылей рисовалось чрезвычайно нереальным (и, опять-таки, было таковым). Жертвы, которые нес рабочий, не покрывались и не уравнивались жертвами, которые приходились на долю капиталистов. Вместо того, чтобы приносить жертвы, эти представители имущих классов оказываются, поэтому, вдвойне привилегированными. Их задача — снабжать государство денежными ресурсами — обеспечивает им не только освобождение от воинской повинности, но и прочное укрепление экономического положения: подписка на свидетельства внутренних займов доставляла им «пятипроцентный патриотизм». И для успешного разрешения этой задачи, для адекватной подписки на быстро следующие один за другим полумиллиардные займы (см. выше финансирование войны), им нужно было «зарабатывать» прибыли поистине колоссальных размеров, далеко оставляющие за собой привычные нормы прибыли. Отчеты английских торгово-промышленных предприятий за 1915 год свидетельствуют о прямо-таки сказочном обогащении английских капиталистов, о таком ускорении в темпе накопления общественного капитала, которое делает вполне понятным повышение цен на продукты на 52% в Англии, при повышении их в осажденной Германии на 85,6%. Судовладельческие фирмы, например, несмотря на гибель торговых пароходов от мин и операций германских подводных лодок, несмотря даже на военное обложение (дивиденды в Англии чаще всего устанавливаются уже по уплате налогов), подвели свои балансы в истекшем году с удвоенной и даже более, чем удвоенной, прибылью. Известная фирма «Лэйлэнд и К^о», в «очень хорошем» для нее 1913 году «выработавшая» 589 810 фунтов стерлингов чистой прибыли, в 1915 году получила этой прибыли уже 1 441 689 фунтов стерлингов; не менее известная фирма «Moor Line» подняла свой дивиденд с 12,5 до 25%, при весьма щедром распределении прибыли по резервным и иным фондам; даже совсем карликовое, на английский масштаб, предприятие, располагающее всего четырьмя грузовыми пароходами и оперирующее номинальным капиталом лишь в 100 тысяч фунтов стерлингов — «Redcroft Steam Navigation С^о» — в состоянии было «очистить», как выражаются английские дельцы, 117 943 фунтов стерлингов прибыли. И, хотя судоходство стало с войной особенно выгодной отраслью народного хозяйства, благодаря взвинчиванию фрахта, не менее существенны прибыли и в других разветвлениях хозяйственной организации. Незадолго до войны основанная ботиночная и сапожная фирма «Т. Sears and С^о», обладающая капиталом всего в 350 тысяч фунтов стерлингов, «выработала» в течение 1915 года 105 с лишним тысяч фунтов стерлингов чистой прибыли; табачный трест, понесший громадные убытки с прекращением операций его континентальных отделений, выплатил, тем не менее, 22,5 дивиденда; каучуковые предприятия увеличили свои прибыли, в среднем, на 44,4% и т. д. Допуская даже, что этот с головокружительной быстротой наживаемый текучий капитал целиком идет в сундуки казначейства, требовавшего от населения, по данным за год, окончившийся 31 марта 1916 года, 1 500 000 000 фунтов стерлингов, то есть почти две трети «национального дохода», нуждавшийся для следующего года в 2 075 000 000 фунтов стерлингов, при доходе нации в 3 миллиарда, то есть уже 69,1%, — капитал этот, фактически, не теряется для его владельцев. Через определенный период (не позже 1945 года) он будет им возвращен полностью, а в течение этого промежуточного периода он принесет им «верный процент». Нечего говорить, что, наряду с гибелью сотен тысяч жизней, немедленной потерей благосостояния и экономической дееспособности теми, кто сам пошел или был принудительно призван в армию, подобное обогащение представляет собой крупную аномалию в распределении реальных тягот индивидуальной ответственности за коллективное благополучие по разным группам общества. И эта неравномерность, бросавшаяся в глаза каждому измученному нечеловеческим напряжением сил работнику на предприятии, служила вторым стимулом к обострению классовых отношений, рожденных политикой государства.

Третий стимул доставлялся законом о всеобщей воинской повинности. Закон этот, ставший такой же необходимостью для страны, — до того ограничивавшейся добровольной армией, — как и закон о производстве военного снабжения, дал толчок к выявлению истинной природы стремлений и вожделений владеющих и правящих классов.

«Всегда одно и то же, с самого августа 1914 года, — писал, например, редактор «Englisch Review», до войны считавшийся одним из наиболее передовых буржуазных ежемесячников Англии, — пресса вынуждена форсировать правительство на интернирование врага, на заботы о воздушной защите Лондона, на запрещение вывоза хлопка в Германию; она вынуждена подстегивать власти в деле снабжения армий. Почему все это случается? Ответ прост — в силу политического принципа, по которому Асквит и его партия настаивают на контроле со стороны гражданской власти и отказываются предоставить военные и морские дела, в которых они ничего не смыслят, солдатам и морякам, чья профессия и состоит в исполнении этих дел» ¹). Со стороны военных экспертов, планы и предложения которых встречали нередко препятствия в диктуемых политическими и иными соображениями линиях поведения кабинета, шли еще более резкие и определенные выпады против демократических принципов английской государственности. В еженедельнике «Land and Water» известный знаток авиационного дела, член совещательного комитета по воздухоплаванию при военном и морском министерствах, Ф. В. Ланчестер, заклинал своих читателей «служить богу, служить человеку, служить маммоне, служить дьяволу, но никогда не служить демократии». А в реакционной прессе, пытавшейся использовать нарастание критического отношения к существующей в Англии форме государственности, для проведения в жизнь лелеемых ею идеалов всеобщей воинской повинности, протекционизма и уничтожения многих конституционных вольностей, кампания против недочетов английского демократического обихода находила поддержку в очевидном стремлении перевоспитать население в духе откровенного пренебрежения даже к парламентаризму. В ней нередко приходилось читать, что в настоящее время торжественно провозглашать священные традиции парламентаризма — «пустословие и лицемерие», что в стране нужно «не управление палатой общин, неподходящее для борьбы за существование», а «дееспособная диктатура» ²). «The talking Shop», то есть лавка болтовни, как в этой прессе нередко именовался парламент, вместе с внушавшим ей ужас кабинетом из 23 человек, постоянно подвергались суду и осуждению за свойственные им, неотделимые от их естества пороки неумелости, нерешительности и стремления коммонеров и министров взвешивать впечатление от каждого их шага в избирательной округе.

¹) «War and the Democratie Attitude» by the Editor, the English Review, февраль 1916 года, стр. 181.

²) «Times».

Другими словами, мотивами введения воинской повинности приводились правящим классом недееспособность и бессилие демократии, а сама воинская повинность входила в программу общей перестройки английского политического обихода на началах «дееспособной диктатуры» — генералов. Наряду же с этой проповедью — которая в глазах рабочих рисовалась, естественно, прямой угрозой всем их завоеваниям — шла и проповедь протекционизма. Введение воинской повинности рельефно оттенило всю недостаточность и непропорциональность жертв, которые вынужден нести в войне рабочий класс, тем жертвам, которые выпали на долю имущих классов. Отсюда — заостренная постановка вопроса, о «конскрипции богатства». Правда, рабочие не ответили на акт, вводивший всеобщую повинность упорным сопротивлением. Бристольская конференция Рабочей партии, подтвердила 26-28 января 1916 года в особой резолюции неоднократно высказывавшееся конгрессами отрицательное отношение к идее конскрипции. Она приняла также подавляющим большинством голосов и резолюцию, обсуждавшую «Акт о военной службе», в форме декларации оппозиционного отношения к нему. Но, вопреки этой декларации, конференция отвергла, хотя и значительно меньшим числом голосов, предложение «Независимой рабочей партии» агитировать в пользу немедленной отмены акта и постановила поддержать правительство в мерах, необходимых для успешного ведения войны. Более того, она уполномочила рабочих членов кабинета на сохранение их постов. И это несмотря на то, что рабочие министры заняли вполне определенные, прямо расходящиеся с вердиктом конференции позиции по отношению к акту, и что присоединение Гендерсона — не менее, чем настойчивое давление со стороны Ллойд-Джорджа — окончательно побудило кабинет решить в положительном смысле обострившийся для него вопрос о принудительном наборе. Рабочий мир Англии предпочел принять «Акт о военной службе», ограничившись заявлением формального протеста: оппозиция в конкретной мере приняла форму чисто академической декларации. Но, не выступая против всеобщей воинской повинности, рабочие обуславливали эту меру другой. «Если от одних требуют самопожертвования, и они уже жертвуют государству своей жизнью, — спрашивал на Бристольской конференции рабочей партии председатель ее, член палаты общин Андерсон, — то будет ли чрезмерным требовать, чтобы богатство, роскошь и земельные поместья были тоже отданы на службу государству и часть полученного, таким образом, дохода отведена на великодушное вознаграждение героев окопов?» Требование, чтобы «правительство шло так же далеко в отношении к богатству, как и в отношении к свободе личности», нашло себе эхо не только на этой конференции и за стенами парламента, где ряд крупнейших тред-юнионов вынес решение настаивать на «конскрипции богатства», но и в палате общин, где его формулировал от имени рабочей партии Уордль в заседании 15 февраля 1916 года. Не менее важен, как симптом, и мертворожденный билль, выработанный рабочей партией. Предписывая, чтобы на срок войны в распоряжение государства поступали все незаработанные доходы, с предоставлением собственникам права на получении части в форме allowances, то есть пособий, подобных тем, которыми пользуются семьи солдат, — этот билль подчеркивал, что вопрос о «принудительном отчуждении богатства» превращен введением принудительного набора рекрутов в практическую задачу момента. И выдвинут этот вопрос не одними рабочими. Даже в прессе, не склонной обычно подходить к общественным проблемам с рабочей точки зрения, отступление от добровольчества толкуется, как оправдание «принудительного отчуждения богатства». Блестящий консервативный публицист Гарвин в редактируемой им воскресной газете («Observer», 26 марта 1916 года) признал, что «истинной основой общества является равенство в жертвах и обязанностях», и применял «не колеблясь, эту максиму и к деньгам». А «Times» в передовой от 18 января 1916 года счел возможным, присоединив сюда и свой голос, сказать: «Если конскрипция капитала необходима для успешного ведения войны, то к ней следует прибегнуть». Руководящий орган английской реакции только «недоумевал», «что именно означает этот лозунг, широко использованный социалистами... и принятый такой важной организацией, как Национальный союз железнодорожников».

Но, подобно всему, что существенно затрагивает жизненные интересы значительных групп населения, идея «принудительного отчуждения богатства», при всей своей логичности и естественности, не могла конкретизироваться в тех формах, которые были даны агитацией. Коалиционный кабинет не внес от своего имени законопроекта, аналогичного рабочему биллю; но в его политике последовательного «взвинчивания» прогрессивно-подоходного обложения, достигшего в апрельском бюджете 5 шиллингов с каждого фунта облагаемого дохода свыше 2 тысяч фунтов стерлингов в год или 25%, не считая «сверхналога» (Super-tax), можно было бы усмотреть частичную реализацию и «конскрипции богатства». Это же естественно должно было вызвать и противовес данной идее. Против системы военных финансов, построенной на «принудительном отчуждении» незаработанных доходов, в Англии была выдвинута идея протекционизма. В сущности, столкновение между идеей принудительного отчуждения «богатства» и протекционизмом имело место не столько в смысле столкновения конкретных систем военных финансов, сколько в смысле столкновения двух непримиримых принципов общественного строительства. В своем обычном виде протекционизм является попыткой такой организации государством народного хозяйства, при которой государство создает для капитала ряд привилегий по эксплуатации национальных ресурсов, получая в обмен возможность финансировать свои операции на счет потребителя. Принудительное же отчуждение богатства предусматривает, прежде всего, непосредственную утилизацию государством, в качестве источника своих доходов, общественного капитала, накопляемого в процессе производства, и это налагает на него обязанность полной регламентации хозяйственной жизни во всех ее проявлениях и в интересах равенства и справедливости. В таком противопоставлении «конскрипция богатства» и протекционизм необходимо друг друга исключают и уничтожают.

Таким образом — общее развитие государственной политики, получившееся в результате отказа рабочих организаций и от политического и от экономического нажима на капитализм и на капиталистическое государство, шло по трем направлениям: напряжение производственной энергии до максимума, превышающего трудоспособность населения и некомпенсированного значительным увеличением покупательной способности последнего, милитаризация труда и ограждение привилегий капитала. Этот-то характер государственной политики и обуславливал неизбежность возрождения классовой борьбы в той или иной форме. И по мере того, как основные черты данной политики выяснялись все отчетливее и отчетливее — все резче и обостреннее проступали узловатости классовых отношений и все значительнее становились классовые столкновения.

7. Менее всего, как мы знаем, война отразилась не на политических, а на экономических выступлениях рабочего класса. Равно в Англии и во Франции, и в Германии стачечное движение значительно умерило свой размах, но нигде оно вполне не приостановилось. Такого полного отказа от экономической формы борьбы, какой усвоен был рабочим движением всех стран по отношению к форме политической, вовсе не наблюдалось. Поэтому перемена в общей политике государства — особенно резко почувствовавшаяся в Англии, где весь строй жизни до войны складывался совершенно иначе, чем в военной Германии и почти столь же милитаристской Франции, не имевшая место и в других странах в ослабленном, разбавленном виде — прежде всего, должна была сказаться, и сказалась, именно на экономической форме борьбы.

Хронология новой истории государственной политики «военного социализма» свидетельствует, что окончательно характер тенденций этой политики определился к концу 1916 года. С этого времени и ведет начало возрождение того революционного брожения, которое было снято со счетов истории фатальными событиями августовских дней 1914 года. Но уже в 1915 году стало ясным, что в области регулирования заработной платы государственные органы не проявляют той активности, какая от них требовалась в интересах рабочих — требовалась отказом этих последних в государственных интересах от самостоятельного нажима на капиталистов. Лишь тогда, когда было бесспорно доказано, что правительство и предприниматели не готовы пойти на обеспечение за рабочими реальной довоенной заработной платы, труд стал применять экономический нажим ¹). Но процесс осознания этого факта, по завершению своему полностью восстановивший прежнюю картину классовых отношений и испортивший совершенно идиллию начальных периодов войны, начался еще в первые месяцы мировой катастрофы.

В течение пяти месяцев 1914 года, когда большинство союзов придерживалось полностью и безоговорочно «экономического мира» и отказалось от тактики нажима на капиталистов, фактически заработная плата оставалась неизменной. Исключения из этого правила имелись, но они лишь иллюстрировали то положение, что тактика нажима нужна и во время войны. В Лондоне 20 тысяч механиков, отказавшихся подписать соглашение об «экономическом мире», добились повышения сдельных расценок на 7,5%, или увеличения повременной оплаты на 3 шиллинга в неделю. Бирмингемские механики добились своим нажимом несколько меньше, именно 5% прибавки к сдельным расценкам и в 2 шиллинга в неделю к повременной ставке. В 1915 году поступательное движение заработной платы опять-таки ограничивалось одной только машиностроительной индустрией, где «экономический мир» не привился.

¹) Labour Yearbook, 1916 год, стр. 49.

В январе механики Ливерпуля получили такую же прибавку, как и лондонские, а болтонские в 2,5% и в 1 шиллинг в неделю. Урок этот был усвоен рабочим движением в целом, и с середины ноября добиваться увеличения заработной платы стали железнодорожники и другие категории труда.

Но положение складывалось не в пользу профессионального движения. Формальное обязательство поддерживать «экономический мир» связывало официальные организации, то есть тред-юнионы и их руководителей, по рукам и ногам. Подкрепить требования ударом по промышленности они не могли в силу того, что подписанное ими соглашение говорило о передаче всех конфликтов на арбитраж. Между тем только путем нажима достигался заметный успех. Стачечное движение возродилось. Но возродилось оно, как не союзное, а вне-союзное движение.

Первым эпизодом новой, протекавшей без непосредственного участия союзов, борьбы была стачка судостроительных рабочих на Клайде, вспыхнувшая 16 февраля 1915 года. Она послужила поворотной вехой на пути развития рабочего движения во время войны, и потому на ней необходимо остановиться несколько подробнее.

С января 1912 года расценки труда механиков в судо- и машиностроительном округе Глазго (на реке Клайде) установлены были в 8¹/₂ пенсов за час. По коллективному договору, заключенному тогда, в течение трех лот ставка не могла изменяться. В течение всего этого трехлетнего периода — и особенно в 1913 году — почти все группы рабочих, включая и механиков в других промышленных центрах, значительно повысили свою заработную плату, воспользовавшись необычайно благоприятной промышленной конъюнктурой. Окружной Комитет Амальгамированного Общества Механиков в Глазго решил в июне 1914 года настаивать, по окончании срока действия коллективного договора, на повышении оплаты до 10¹/₂ пенсов за час. Основанием для этого требования служила необходимость не только поднять заработную плату до уровня, на котором стояли цены на предметы первейшей необходимости, но и уровнять размер оплаты труда механиков на Клайде с оплатой того же труда в других местностях и с заработками квалифицированных работников в Клайдавском округе... Таким образом, по существу требования, выдвинутые, согласно договору, за четыре недели до истечения срока последнего, были формулированы еще до войны и вне всякой зависимости от военной дороговизны. Предприниматели, однако, не только не согласились удовлетворить эти требования, но, пользуясь соглашением относительно порядка рассмотрения спорных вопросов, заключенным союзом рабочих с союзом предпринимателей, затянули рассмотрение предложений Окружного Комитета и сорвали, в конце концов, переговоры. Союз не в состоянии был применить решительные меры нажима, так как тактика предпринимателей была построена на прекрасно учтенных условиях формально заключенного договора. Рабочая же масса, взволнованная задержками (по правилам — вопрос должен был быть разрешен еще 15 января, а задержки оттянули его вплоть до 12 февраля 1915 года) настаивала на том, чтобы союз объявил забастовку, а в качестве предупреждения предпринимателям — запретил сверхурочные работы. Однако, Окружной Комитет, всецело разделяя настроение рабочих, не советовал им прекращать сверхурочные работы. Поэтому рабочие, на созванном делегатами цехов — ранее занимавшихся преимущественно собиранием членских взносов — массовом митинге решили действовать без санкции союза. 15 заводов, в том числе крупнейшие фирмы, занятые изготовлением вооружений, оказались охваченными этим движением. Несмотря на то, что Исполнительный Комитет Амальгамированного Общества Механиков еще раз, на созванном им общем собрании клайдовских рабочих, потребовал возобновления сверхурочных работ, а предприниматели, считая отказ от сверхурочных работ частичной стачкой, угрожали на «законном» основании прервать переговоры — рабочие твердо настаивали на своих требованиях — 2-пенсовой прибавки. Союзу ничего не оставалось делать, как либо пойти на уступки предпринимателям и выполнить взятые на себя обязательства, либо стать во главе движения и сорвать «экономический мир». Союз избрал первое. На соединенном совещании представителей союза и хозяев было принято решение об увеличении заработной платы на ³/₄ пенса в час — и Исполнительный Комитет, поставив предложение на голосование, сам вызвал еще большее возмущение массы, назначив днем голосования 9 марта. Явно неприемлемое предложение, принятое, тем не менее, руководителями союза, не могло быть обсуждено и отвергнуто немедленно. 16 февраля одно из предприятий, на котором недовольство было особенно сильно выражено, забастовало. За ним последовал еще ряд предприятий, и к концу месяца свыше половины механиков Клайда уже участвовало в стачке.

Такова внешняя история стачки, которая прорвала фронт «экономического мира» уже в начале 1915 года. Но значение свое в рабочем движении за время войны данная стачка приобрела не столько в силу фактического содержания этого эпизода, сколько благодаря тем организационным .результатам и общественным урокам, какие получились в итоге событий. Дело в том, что движение клайдовских рабочих развернулось, как протест, и против руководителей союза, которые выступили в конфликте в роли вынужденных миротворцев и сторонников компромисса. Их готовность сдать позиции, справедливость которых была ясна всем рабочим, обуславливалась приятием «экономического мира». И то и другое — и отказ от требований и мотивы отказа — оттолкнули массу от союза. 8 927 голосами против 829 предложение, сделанное от имени союза и предпринимателей, было отвергнуто клайдовскими рабочими. Руководители союза оказались по одну сторону баррикады с предпринимателями. Поэтому руководство движением перешло от них к специальному комитету, который получил название «Центрального Контрольного Комитета по уходу с работы» (Central Withdrawal of Labour Control Committee) и составился из делегатов от рабочих отдельных цехов и мастерских. Последний не только настаивал на 2-пенсовой прибавке к заработной плате, но и требовал, чтобы  предприниматели вели переговоры не с союзом, а с Комитетом. В основе этого требования лежало утверждение, что руководители союза, связав себя обязательствами по отношению к правительству, не вольны более распоряжаться своим союзом, и что только Комитет представляет полностью массу членов всех союзов.

Стачка на Клайде, таким образом, явилась отрывом аппарата профессионального движения от массы. Между руководителями и членами союзов залегла пропасть взаимного непонимания и враждебных отношений. Союзы заключали соглашения — масса шла, выступала и действовала независимо от этих соглашений. Вместе с тем, создавался и новый аппарат классовой борьбы —   «рабочий комитет», «комитет старост» (Workers Committee, Shop-Stewards Committee), противопоставляемый по идеологии и даже по организационному строению профессиональным объединениям старого типа. Тем самым — организационно и идеологически оформлялся в рабочем движении Англии во время войны тот сдвиг, какой предопределялся всем ходом хозяйственной жизни страны в условиях гражданского мира. Стачка на Клайде нашла, иначе говоря, выход для того недовольства, какое накапливалось, благодаря все более отчетливо проступавшей во всей неприглядной наготе истине о существе сложившегося положения, в гуще рабочего класса. Она оказалась первой вспышкой, за которой последовал ряд других.

Уже в октябре 1915 года в рабочем движении Англии окончательно создается объединение трех самых мощных и контролирующих жизненные артерии хозяйственного организма тред-юнионов, отличавшихся с 1911-1912 годов наибольшей революционностью. «Великобританская Федерация Горнорабочих», замечательно солидарно выдержавшая всеобщую стачку в 1912 году, «Национальный Союз Железнодорожников» и «Национальная Федерация транспортных рабочих» закончили дело, намеченное ими накануне войны, но с момента объявления последней отложенного на более подходящее время — именно создали орган, призванный руководить совместными выступлениями. Совершенно своеобразный характер нового объединения для английского обихода, его необычайная способность наносить народному хозяйству тяжелые, всепотрясающие удары, вызвали сразу же ноту тревоги в руководящей буржуазной прессе, основательно учевшей это объединение, как симптом полного возрождения классовой борьбы. Правда, сами инициаторы объединения придавали ему несколько иной смысл. Роберт Смайли, один из его выдающихся руководителей, так, например, характеризовал его: «Один факт созыва нашей конференции вызвал нечто вроде паники среди капиталистов, с одной стороны, родив, с другой, новые надежды в массах индустриального пролетариата по всей стране. С наступлением войны наш проект был на время отложен в сторону, но уже ежегодные съезды железнодорожников и транспортников одобряли его. Теперь предстоит его обсуждение на конференции горнорабочих в октябре 1915 года. Если горнорабочие одобрят, то комитет приступит к разработке деталей. Воистину благоразумно и чрезвычайно важно иметь деловое соглашение наготове для послевоенного времени. Тогда-то мы и можем ожидать наступления предпринимателей на труд. И именно теперь, в разгар войны, мы должны быть подготовлены к конфликтам, которые принесет нам окончание войны». Но каковы бы то ни были расчёты, — совершенно не оправдавшиеся, кстати сказать, и далее, более того, разбитые в корне изменой руководителей Альянса в дни всеобщей стачки горнорабочих шесть лет спустя, — образование такого «Тройственного Согласия» представляло собой симптом заострения классовых отношений.

Таким образом, даже по «союзной» линии произошел определенный сдвиг. По «внесоюзной» (как это именуется в самой Англии) сдвиг оказался еще более резким. То явление, какое наблюдалось на Клайде в феврале 1915 года, постепенно стало общим. Рабочие комитеты появились во всей Англии, развиваясь, главным образом, в машиностроительной индустрии, но захватывая и другие ответвления народного хозяйства. К сентябрю 1917 года движение «рабочих комитетов» уже определенно оформилось, и на состоявшемся тогда первом съезде этих комитетов был создан постоянный объединяющий центр для всего движения — «Национальный Совет Рабочих Комитетов».

В сущности, «внесоюзным» движение это стало не по своей природе, а в силу того, что «экономический мир», связав профессиональные союзы рядом обязательств, лишил их какой бы то ни было дееспособности в деле ограждения самых элементарных интересов рабочих и в то же время не создал никаких иных средств защиты этих последних. Отсутствие защиты со стороны прежних объединений компенсировалось возникновением и работой новых, причем такие новые объединения шли невольно против профессиональных союзов. Но природа того аппарата, какой был создан рабочим классом, все более и более убеждавшимся в полной своей беззащитности и беспомощности в военной обстановке, нисколько не являлась чуждой движению. На деле этот аппарат сложился из элементов, уже имевшихся в английском тред-юнионизме. «Рабочий Комитет» был просто-напросто объединением «цеховых делегатов» (Shop-Stewards), делегаты же представляли собой в недалеком прошлом определенно союзный институт. Более того, еще до войны развитие промышленности обусловило образование и некоторого объединения этих делегатов. «Цеховой делегат, — говорит, например, Р. Пэдж Арнот в своей работе «Trade Unionism, а new Model» (1919 г.), — был первоначально низшим союзным чиновником, избирательным рабочим данного цеха и несущим обязанности по наблюдению за регулярным поступлением членских взносов. На него возлагались и другие несущественные обязанности. Но постепенно, по мере того, как отдел союза все более и более оказывался вне непосредственного контакта с рабочими цеха, эти рабочие свыкались с мыслью, что находящийся на месте делегат и должен, в сущности, представлять их требования». В этом отношении, как справедливо отмечают С. и Б. Вэбб в своей «Истории тред-юнионизма», «делегат представлял собою ничто иное, как новый этап в развитии «отца каплицы» среди наборщиков и «проверщика веса» среди горнорабочих, но приобрел он особое значение в силу возрастающего несоответствия между составом членов местного или окружного отдела тред-юнионизма и группировкой рабочих в каждом отдельном предприятии, а также в силу факта, что рабочие в каждом отдельном предприятии оказывались входящими в различные тред-юнионы». Другими словами, институт «делегатов» был создан для координирования работы среди членов различных союзов, занятых на одном и том же предприятии. Это был институт, подготовлявший (и частично реализовавший) переход к регулярным делегатским собраниям на предприятии, что всегда и во всех странах служило ступенью к построению профессиональных союзов по принципу «одно предприятие — один союз».

Таким образом, бесспорно то, что «рабочие коммуны», взявшие в свои руки все дела охраны интересов рабочих, независимо от их принадлежности к тем или иным союзам, с 1915 года представляли собой в значительной мере логическое следствие из основных тенденций профессионального движения, как оно складывалось еще до войны. И если это движение, движение рабочих комитетов, оказалось в период между 1915 годом, — датой клайдовской стачки, проведенной вопреки и при оппозиции союза рабочим комитетом Глазго — то таково было следствие отказа профессиональных союзов от защиты интересов своих членов во время войны.

Но раз созданное — в противовес ли или в полном контакте с профессиональными союзами — новое объединение рабочих через организации цеховых делегатов в рабочий комитет ввело в рабочее движение Англии военного периода совершенно новые принципы производственной организации и совершенно новые стремления рабочей массы. «Идеология этого движения, — говорит Дж. Д. Г. Кол в своей статье, помещенной в «American Labour Yearbook», — как она формулирована была в памфлете о «Рабочем Комитете» Дж. Т. Мэрфи, из Шеффильда, одного из способнейших вождей движения цеховых делегатов, сводилась к тому, что рабочие предприятия должны быть верховными вершителями своих судеб, что профессиональная организация должна последовательно строиться на основе объединения по предприятиям, и что аппаратом, руководящим движением, должен быть Рабочий Комитет, состоящий из цеховых делегатов и представляющий все группы рабочих, как обученных, так и необученных, как мужчин, так и женщин». Стремления же, которые нашли свое выражение в этой форме рабочего движения, тот же автор справедливо определял, как «идею контроля над производством». Зарождаясь в мастерских, движение ставит своей целью вырвать контроль из рук предпринимателей и передать его постепенно в объединяющую всех рабочих организацию.

Само собой, такого рода движение, выросшее из клайдовской стачки, было уже равносильно доподлинной революции в организации, тактических навыках и политике рабочего движения — революцией не только по сравнению с организацией, тактикой и политикой первых шести месяцев войны, но и по сравнению с тенденциями профессионального движения за последние полстолетия. И таким был итог того возрождения классовой борьбы на почве заострения классовых отношений, которое отмечают выше.

«Внесоюзная» тенденция в рабочем движении военного периода так и осталась тенденцией именно этого последнего периода. Правда, окончательно сложилась общеанглийская организация рабочих комитетов почти накануне окончания войны. В течение периода 1915-1917 годов, почти два с половиной года, движение находилось еще в аморфном состоянии. Да и после октября 1917 года большой прочностью оно не отличалось. С восстановлением мирных условий хозяйствования и возрождением, по окончании войны, профессиональных союзов, взявшихся вновь за дело защиты экономических интересов рабочих, движение это быстро пошло на убыль. Наступление на капитал велось уже под руководством старых организаций, вышедших из состояния летаргического сна. Рабочие комитеты большей частью ассимилировалась общесоюзной организацией.

За всем тем клайдовская стачка является отправным пунктом для того развития рабочего движения, которое охватило к концу войны почти все народное хозяйство Англии и даже заставило правительство назначить в 1917 году специальную комиссию по исследованию «промышленных волнений». В докладе последней, подписанной сэром Кройдон Марксом, сэром Морисом Леви и Юдженом Уозоном, говорилось: «Это, по-видимому, всеобщее недоверие в равной мере к руководящим органам тред-юнионов и к правительственным учреждениям, действующим солидарно с союзами и с их помощью, привело к образованию мошной оборонительной организации для защиты рабочих на месте их работы, организации, известной под именем «Рабочих Комитетов» или «движения массы», под руководством цеховых делегатов, избираемых рабочими каждого цеха. Эти люди берут на себя обязанность быстро сорганизовать защиту рабочих интересов, какой бы вопрос ни ставился, будь то вопрос о заработной плате или об условиях работы; взаимоотношения между рабочими и администрацией, не теряя времени на сношения с Исполнительным Комитетом или главным штабом союза. В силу успеха, достигнутого этим движением, огромные массы работников, первоначально стоявшие в стороне, теперь присоединились к нему и солидаризировались с методами борьбы, усвоенными этим движением, так что «массовая организация» угрожает, по нашему мнению, самым серьезным образом авторитету Амальгамированного Общества Механиков и другим союзам квалифицированных рабочих. Недоверие к вождям тред-юнионов и абсолютное отсутствие доверия к правительственным обещаниям по интересующим рабочих вопросам и относительно признания целей тред-юнионов, наблюдается не только среди квалифицированных профессий машиностроительной и электрической промышленности. Члены Национального Союза Железнодорожников, плотники и столяры, объединенное общество модельщиков, Ассоциация взаимной защиты машинистов и кочегаров, Общество котельщиков и судостроителей, Ассоциация трамвайных и гужевых рабочих, Национальный Союз Чернорабочих, Союз Рабочих Обществ Литейщиков, Национальный Амальгамированный Союз Труда, рабочие при копях — все в равной степени, все без исключения выражают недоверие и даже полное безразличие к любому обещанию правительства, а некоторые делают ссылки на «Россию» и открыто заявляют, что единственная тактика, диктуемая труду, заключается «во всеобщей стачечной революционной борьбе за реформы, недостижимые путем конституционных выступлений».

И, действительно, стачечное движение за время 1917-1920 годов приобретает размах, которого оно не знало никогда раньше (см. XL, приложение А, таблица 54). То же, но в значительно более слабой степени, наблюдалось и в Германии в 1919-1921 годах (см. там же, таблица 55).

Таким образом, весь период времени между 1915 и 1919 годами был периодом резкого обострения классовых отношений и разрастания сферы промышленных конфликтов, сопровождавшихся дискредитированием старых профессиональных организаций и созданием организаций новых. Таковы были итоги влияния новой государственной политики классового нажима и новых хозяйственных условий на экономическую форму классовой борьбы. Как через год после начала войны констатировали по поводу южно-уэльской стачки углекопов, вспыхнувшей в марте 1915 года и захватившей почти 200 тысяч рабочих, авторы умереннейшего «Рабочего Ежегодника», «непреклонные и непатриотичные позиции, занятые собственниками южно-уэльских коней, были причиной всего. В этих позициях не было ничего нового. Но тот факт, что система частной наживы, делающая возможными эти последние, продолжала иметь место в период общенационального бедствия, обвиняет красноречиво не только предпринимателей, но и правительство, допускающее подобное положение».

8. Всякая классовая борьба есть в то же время и борьба политическая. Эта аксиома не перестает быть аксиомой оттого, что экономическая форма борьбы обостряется в исторической перспективе раньше, чем становится острой ее политическая форма. В то время, как в Англии — а равно и в других воюющих странах — обстановка, в которую был поставлен рабочий класс в период между началом и концом войны, создавала предпосылки к срыву «экономического мира» — представители Рабочей партии все еще продолжали оставаться в составе коалиционного кабинета. К концу 1918 года Кляйнс все еще занимает пост министра продовольствия, Барнес является членом «малого кабинета». Но уже очень рано в истории политических отношений военного времени, установившихся первоначально в виде «партийного перемирия», начинаются те разногласия, которые создают во всем «национальном блоке» знаменательные трещины. И эти трещины все ширятся и растут — с тем, что к январю 1918 года подготовляется, фактически, уничтожение «перемирия», и в январе-июне прямая классовая борьба становится лозунгом политического дня для английских рабочих.

Политическое рабочее движение Англии с первых же дней войны, как мы говорили выше, усвоило целиком и безоговорочно тактику оборончества. Если отдельные группировки и оказывались проникнутыми духом интернационализма, — по крайней мере, в той или иной степени, — то общая картина была, все же, совершенно определенной. Практически, это сказывалось первоначально отказом Рабочей партии от самостоятельного выставления кандидатур на дополнительных выборах. Кандидат, который должен был быть выставлен, почти что апробировался всеми партиями и шел в качестве общего кандидата, хотя он и был чисто партийным кандидатом. Почти параллельно с этим отказом от избирательной борьбы, рабочее движение усвоило тактику участия во всякой органической работе правительства по организации войны и хозяйства и по управлению страной. Ярче всего это сказалось в течение первых моментов войны в том, что Рабочая Партия с сентября 1915 года предприняла все меры к проведению рекрутской кампании. Сентябрьский конгресс тред-юнионов в 1915 году почти единогласно принял следующую резолюцию: «Мы, делегаты настоящего конгресса, представляющие почти три миллиона организованных рабочих, отмечаем, с сердечной радостью, великолепный ответ на призыв к записи в армию для борьбы с тиранией милитаризма. Мы категорически протестуем против черных попыток части реакционной печати вести газетную политику в узко партийных интересах и навязать нашей стране принудительный набор, который всегда оказывается бременем для рабочих и внесет расслоение в нацию как раз в то время, когда абсолютное единодушие жизненно необходимо. Не было выдвинуто никаких проверенных данных в подтверждение того, что добровольческая система не является достаточно дееспособной, чтобы дать все то, что требуется империи. Мы полагаем, что все необходимые рекруты могут быть заполучены, и будут заполучены, если система добровольчества будет правильно организована, и мы от всего сердца поддерживаем и окажем всяческую помощь правительству в его теперешней работе по набору солдат, необходимых для ведения войны вплоть до победного конца».

Такая резолюция обязывала профессиональные союзы, из которых состояло и подавляющее большинство членов Рабочей Партии, обеспечить своим участием «правильную организацию» добровольческого набора. Месяц спустя поэтому, по предложению Исполнительного Комитета Рабочей Партии, созвано было совещание трех общеанглийских центров — профессиональных союзов, Рабочей Партии и кооперативов — с участием рабочих коммонеров, для обсуждения вопроса о способах проведения в жизнь этой резолюции. На совещание приглашены были для докладов лорд Китченер и премьер-министр, которые полностью и всесторонне осветили нужды нации «в человеческом материале». Два дня спустя совещание вновь собралось и вынесло решение создать «Рабочий Комитет по Рекрутскому Набору», «с целью поддержать систему добровольчества и, таким образом, избежать конскрипции».

Но активным участием в работе по составлению армий Рабочая Партия не ограничилась. Очень скоро английское движение сделало логический вывод из принципа оборончества и необходимости ради войны активно участвовать во всей государственной жизни — и признало целесообразным перейти в руководящем аппарате государства к принципу коалиции. В этом отношении ее стремление нашло подходящую почву. Английская буржуазия, добившаяся возможности вести «политику развязанных рук», благодаря отказу и политических и профессиональных организаций рабочего класса от собственной политики, казалось, не нуждалась в введении в состав кабинета рабочих представителей. В начале военных операций, во всяком случае, ей рисовалось возможным вести государственную политику при, примерно, том же соотношении партий, какое война застала в Англии. Но на деле ей — вернее, ее наиболее агрессивной части — потребовалось опереться на «демократию» в силу наличности внутренних расколов. Кабинет Асквита, в котором, наряду с крупным и тонким идеологом «демократического империализма», Ллойд-Джорджем, работали незначительного калибра либералы старого типа, вроде Джона Саймона, представлял собой, в сущности, прекрасный аппарат индивидуалистического либерализма, с его проповедью «свободной игры экономических сил». Внешняя политика кабинета, поэтому, определялась стремлением поменьше вмешиваться в мировые события, предоставляя им самим давать неизбежные результаты экономического соотношения сил. Правда, кабинет много потерял в этом отношении с уходом из него лорда Холдэна и Джона Бернса, которые были против даже вмешательства Англии в войну. Влияние Асквита умерялось и нейтрализовалось влиянием Ллойд-Джорджа. Но от этого дело не менялось. Однообразно либеральный кабинет, хотя бы включавший наряду с Асквитом Ллойд-Джорджа, придерживался лишь политики «гражданского мира». Никаких нововведений в политическую жизнь Ллойд-Джopджy ввести не удалось. Этот последний, ставший героической фигурой в глазах воинствующей буржуазии, не в состоянии был вести свою политику в такой же мере, как не удавалось это и Асквиту. Отсюда попытка свалить Асквита, которую Ллойд-Джордж с успехом и сделал, опираясь на часть либералов и консерваторов. Но уклон вправо нового кабинета — на деле весьма сильный и совершенно бесспорный — должен был быть корректирован формальным расширением базы, на которую новый кабинет опирался. Отсюда — попытка включить и рабочих представителей в кабинет, чтобы подвести под его узкоклассовую империалистическую политику широкую основу формального демократизма.

Поэтому стремление Рабочей Партия участвовать во всех государственных мероприятиях по обеспечению «победного конца» сочетается со стремлением не совсем твердо себя чувствующего кабинета Ллойд-Джорджа заручиться поддержкой Рабочей Партии. И Артур Гендерсон, и несколько других коммонеров входят в состав кабинета, причем, в виду того, что кабинет оказывается чересчур громоздким, а заседания его недостаточно конспиративными для военного времени, образовывается «внутренний кабинет» из пяти министров, в число которых включается и Артур Гендерсон.

В общем, расчёты Ллойд-Джорджа оказались точными. Несмотря на то, что уже с конца 1915 года в Англии, как мы видим, нарастает волна массового движения, Рабочая Партия продолжает предоставлять свой аппарат, свое влияние на массу и свой персонал в распоряжение кабинета вплоть до середины 1917 года без всяких осложнений. Разброд, внесенный в настроения масс этим, точно так же благоприятствует «политике развязанных рук». Если движение и растет, если недовольство политикой правительства толкает массы на возобновление борьбы, то все же прежний аппарат — политический и экономический — рабочего класса бездействует, а новый недостаточно дееспособен, чтобы серьезно повредить ходу работ кабинета. Присутствие Гендерсона на заседаниях «кабинета пяти» не меняет дела, так как его позиции фактически ничем не отличаются от позиций Ллойд-Джорджа. По вопросу о конскрипции, например, едва ли не первым за переход на всеобщую воинскую повинность высказывается именно Гендерсон. И именно его защита меры, принятой не ради реального усиления боевых единиц армии (новых крупных контингентов она не дала), а ради более основательного подчинения всего армейского аппарата кабинету, заставила съезд Рабочей Партии вынести чисто академическую резолюцию о всеобщей воинской повинности.

Но, в конце концов, даже Рабочая Партия оказалась затронутой общими рабочими настроениями. Уже по возвращению своему из поездки в Ленинград летом 1917 года Гендерсон не мог не почувствовать, что раскованная февральской революцией воля русских рабочих и крестьян твердо ставит вопрос о мире, и что в самой Англии назревают аналогичные русским настроения. Он не только почувствовал это, но и выступил решительно в пользу возможно более скорой ликвидации войны. Тем самым он исключил себя из «кабинета пяти»: эпизод с третированием его, как зачумленного, Ллойд-Джорджем, заставившем его ждать в приемной, пока в соседней комнате шло заседание «кабинета пяти», резко поставил вопрос о невозможности дальнейшего его личного участия в правительстве. Правда, уход Гендерсона в отставку не вызвал изменения в коалиционной природе английского кабинета. Произошла лишь смена персонала. Гендерсона заменил Джордж Барнес, а Клайнс, Робертс и другие «рабочие министры» продолжали по-прежнему оставаться на своих постах. Однако, трещина в строе политических отношений появилась — и трещина немалая. Гендерсон своим безусловным талантом и огромным влиянием служил несравненно лучше бесцветной фигуры Барнеса делу сглаживания внутренних противоречий военного времени. Его переход в ряды противников коалиции — руководителей Независимой Рабочей Партии (Макдональд, Снауден и др.) не только лишил кабинет Ллойд-Джорджа такого чрезвычайно ценного сочлена. Он усилил и оппозиционные течения даже в верхушечных прослойках рабочих организаций.

В этом же направлении действовали и результаты участия Рабочей Партии в правительстве. «Опыт сотрудничества Рабочей Партии с капиталистическим правительством был весьма полезен, — писал в свое время (в 1919 году) Филипп Снауден. — Он продемонстрировал полную бесполезность для труда, еще остающегося в меньшинство, брать на себя ответственность без полноты власти». Этот вывод, сделанный в середине 1917 года Гендерсоном, делался постепенно и всей Рабочей Партией. В самом деле, к чему свелось участие рабочих представителей в министерстве? В работе двух с половиной лет влияния этого участия напрасно было бы искать. Политика правительства при Гендерсоне и при Барнесе была той же, какой ее намечал и проводил в жизнь Ллойд-Джордж. Фактически, за исключением Барнеса, ни одному министру из рабочих не было предоставлено ответственного портфеля. В заседаниях же «кабинета пяти» Барнес не играл никакой роли. Это была нужная политически, но совершенно беспомощная фигура, молчаливо подписывавшая то, что считали необходимым другие члены кабинета. Остальные министры точно так же ничего творческого в дело не внесли. Да по своему положению (товарищи министра) и внести не могли. Один только из них — Клайнс — после смерти лорда Рондда, был назначен руководителем министерства продовольствия. Но и на его долю выпала лишь роль администратора, так как главная организационная работа по министерству была проделана его предшественником. Таким образом, положительного участие рабочих в правительстве не внесло. Зато отрицательные результаты были велики и обильны.

Рабочие министры всегда и неизменно голосовали с правительством, зачастую против остальных рабочих коммонеров. Нет ни единого случая, когда бы можно было установить независимость их от общеправительственной точки зрения. И это было неизбежно, так как решения принимались кабинетом в целом. Но было ли это неизбежно или нет, результат мог быть лишь один: участие рабочих представителей в коалиции лишало Рабочую Партию ее собственной политики. Всякая критика правительства была направлена и на рабочих членов последнего.

Все это вместе взятое и побудило, в конце концов, Рабочую Партию выйти из коалиционного кабинета и восстановить свою независимость от капиталистического правительства. Недовольство коалицией возрастало со дня на день, по мере того, как бесполезность этой последней становилась все определенней. Уже на ежегодной конференции партии в январе 1918 года была внесена резолюция, гласившая: «Конференция придерживается той точки зрения, что оставаться в составе коалиционного кабинета или последующих буржуазных министерств рабочим членам парламента — значит идти вразрез с интересами рабочего класса». Эта резолюция вызвала возражение со стороны Исполнительного Комитета Рабочей Партии и была отвергнута. Но, во-первых, она оформила достаточно отчетливо новые настроения даже верхушки рабочей политической организации, а, во-вторых, она показала, насколько непрочно положение сторонников коалиции. Она собрала 722 000 голосов против 1 185 000, отданных за простой переход в очередным делам. Свыше трети делегатов прямо высказалось против коалиции. А в ходе прений оппозиция из рядов прежних сторонников коалиции впервые заговорила ясным и четким языком. Артур Гендерсон, поделившись с участниками конференции своим опытом участия в двух коалиционных кабинетах, заявил, что, покуда он жив, он никогда не войдет ни в какое правительство, какова бы ни была окраска этого последнего, если рабочий класс не будет у власти. Таким образом, коалиция была осуждена, раз навсегда. И если конференция не приняла резолюции, делавшей практический вывод из этого вердикта, то только по чисто тактическим соображениям. Тот же Гендерсон, категорически осуждая коалицию, высказывался против немедленного ухода рабочих членов, потому что такой акт вызвал бы немедленно всеобщие выборы. В условиях, в каких оказывалась Рабочая Партия, выборы были для нее неприемлемы. Избирательные списки, составленные до войны, включали огромное число рабочих избирателей, частью находившихся уже на фронте, частью переброшенных, в связи с нуждами военной промышленности, в другие местности, где они в списках не состояли. Выборы означали бы, поэтому, ослабление Рабочей Партии и усиление партий буржуазных. Голосовавшие против вышеприведенной резолюции голосовали бы за резолюцию, вообще осуждавшую участие в буржуазном правительстве, но временно оставлявшую прежнее положение вещей.

Однако, события развивались чрезвычайно быстро. Несмотря на то, что с первых же моментов войны было заключено «партийное перемирие», согласно которому во время военных событий ни одна партия не выставляет своих кандидатов в округе, где на предыдущих выборах прошел кандидат другой партии; несмотря на то, что Рабочая Партия в лице своего Исполнительного Комитета категорически воспрещала нарушать «партийное перемирие» местным отделениям, несмотря на все это, в начале 1918 года на обоих дополнительных выборах были выдвинуты местными организациями Рабочей Партии независимые кандидатуры, враждебные правительству. Это заодно свидетельствовало о том, что настроение масс идет решительно вразрез с политикой руководящего центра, и о том, что коалиция категорически отвергнута рабочим классом. Такие симптомы ускорили решение вопроса. На конференции Рабочей Партии в июне 1918 года сам Национальный Исполнительный Комитет предложил ту резолюцию, какая за пять месяцев до того была отвергнута, по предложению этого Комитета, большинством двух третей голосов. «Настоящая конференция Рабочей Партии, — гласила резолюция, — принимает предложение партийного руководящего центра о прекращении партийного перемирия».

Эту резолюцию предложил А. Гендерсон, который сказал при этом, что Исполнительный Комитет вынужден прибегнуть к такой мере в силу того, что он не в состоянии более идти против попыток открытого нарушения партийного перемирия. Правда, и на этот раз прекращение перемирия, проведенное большинством двух третей голосов, не было связано с решением отозвать рабочих членов из состава коалиционного кабинета. Гендерсон, мотивируя теми же аргументами, которыми он подкреплял эту точку зрения в январе 1918 года, высказался против отозвания. Но конференция избрала новый Национальный Исполнительный Комитет, в котором гораздо более была представлена уже точка зрения Независимой Рабочей Партии. К тому же, решение о прекращении «партийного перемирия» — предполагавшее самостоятельное участие партии на выборах, которые уже были близки — логически вело к отзыву. И на конференции, созванной в ноябре специально для решения вопросов избирательной кампании, Исполнительный Комитет предложил следующую резолюцию: «Конференция высказывается за то, чтобы в новую парламентскую сессию, вслед за предстоящими всеобщими выборами, Рабочая Партия была свободна в определении и проведении в жизнь своей собственной политики хозяйственного восстановления наиболее для нее доступными, при данной парламентской конъюнктуре, средствами. Тем временем, она заявляет, что со всеобщими выборами, призванными создать парламент, которому предстоит вести дела страны после войны, сходят на нет те условия, при которых партия вошла в коалицию, и постановляет отозвать своих представителей из правительства по окончании нынешней парламентской сессии». На этот раз против резолюции никто прямо не выступал. Лить парламентская фракция внесла через Клайнса поправку: «По

мнению Партии и в соответствии с заключенным соглашением, Коалиционное правительство должно сохраниться до окончания войны и лишь с подписанием мира Партия возвращает себе свободу действий». Предложенная Исполнительным Комитетом резолюция была принята большинством 2 117 000 голосов против 810 000. Это сразу же внесло ясность в положение. Три члена кабинета подчинились решению конференции. Барнес и четыре других отказались уйти из состава кабинета и вышли из Партии, либо были из нее исключены. Партия в целом принялась за подготовку тех выборов, которые дали уже первый послевоенный парламент.

9. 1914-1919 годы — четыре с небольшим года невиданной в мире войны — были для рабочего движения Англии и других европейских стран годами чрезвычайно тяжелых испытаний. Старые организации, складывавшиеся в ходе развития классовой борьбы, оказались бессильными удержать те позиции, которые формально намечались для рабочего движения взглядами и убеждениями, классовыми интересами пролетариата. «Экономическим» и «гражданским миром» они были ввергнуты в состояние политического и общественного анабиоза. Руководящие центры подпали всецело под влияние буржуазной политики и последовательно оторвались от рабочего движения в целом. Но в ходе развития мировой войны классовые противоречия не были изжиты. Напротив, острота их оказалась чрезвычайно усиленной, и возрождение массового рабочего движения становилось неизбежностью.

Оно и стало фактом. Стало гораздо раньше, чем четыре фигуры, подготовлявшие Версальский мир, съехались в Париже для того решения, которым войне был положен конец. Уже с 1915 года назревают сдвиги. И в течение дальнейших глав истории войны сдвиги и обвалы в «военном обществе» все учащаются и учащаются, подготовляя те события, которые развернулись в революционное брожение послевоенного периода. Постепенно, поднимаясь снизу, с фабрик и заводов нарастает революционная волна, одно время — в 1920 году — угрожающая захлестнуть капиталистическое общество. И чтобы понять размах движения — его организационную слабость в такой же мере, как и классовую выдержанность — необходимо вернуться к тому периоду в истории рабочего движения всего мира, когда под застывшей, омертвелой корой былых вулканических извержений все ярче и ярче разгорались огни новых подземных возмущений, когда в охваченной анабиозом организации рабочих происходило накопление новых жизненных сил.

Литература вопроса в значительной степени ограничивается периодической печатью. Для детального научного анализа еще не наступило время. Поэтому даже в иностранной литературе имеется чрезвычайно мало книг, дающих материал для изучения военного периода истории рабочего движения. Наиболее ценными работами, имеющимися и на русском языке, следует признать работы С. и В. Веббов («История тред-юнионизма» издания 1920 года, главы, относящиеся к тридцатилетнему росту); Зигфрида Нестрипке («Профессиональное движение» — весь II т.); К. Цвинга («Германские Профессиональные Союзы»); Р. Мюллера («Германские союзы до и после революции»); М. Лурье (Ларин) («Германские союзы во время войны»). Из материалов в периодической печати необходимо отметить статьи М. Лурье и А. Чекина, трактующие о Германии и об Англии, в «Вестнике Европы» за 1915-1917 годы и в «Русском Богатстве» за те же годы. Богатый материал собран в двух ежегодниках: «Labour Yearbook», изданный под наблюдением Сиднея и Беатриссы Вебб и Джорджа Бернарда Шоу в 1916 году и затем в 1919 году, а также «American Labour Yearbook» за 1917-1918 и за 1919-1920 годы, выходивший под редакцией Александра Трахтенберга в издании «The Rand School of Social Science». Чрезвычайно полезны монографии, издававшиеся Health of Munition Workers Committee в Англии, а также специальные органы: «Labour Gazette», «Reichsarbeitblatt» и «Bulletin du Ministere du Travail» за годы войны. Из иностранной печати значительную ценность представляют: «Socialist Review», «The British Socialist», «Die Neue Zeit» и другие социалистические журналы в Германии и комплекты «Times», «Nation», «Vorwärts», «Korrespondenzblatt», «The New Statesman». Из непереведенных иностранных книг специально трактующих военный период рабочего движения, следует отметить: G. H. D. Cols, «Labour in Wartime», Walter Crotch, «Jndustrial Anarchy and the Way-Out», I. Murphy, «The Workers Committee».

См. также ниже очерки по истории важнейших государств в эпоху войны; о рабочем движении во время войны в России, см. по истории революции 1917 года в цикле статей о России.

В. Яроцкий.