Дарение

Дарение в широком смысле есть прижизненное обогащение одного лица из имущества другого, не обязывающее ни к какому эквиваленту за это обогащение. В этом, как и в более тесном смысле, который мы разъясним ниже, дарение — не хозяйственная, а безмездная сделка, противоположная таким возмездным сделкам гражданского оборота, каковы, например, купля-продажа, наем, оплачиваемый % заем и т.д., всегда предполагающие эквивалент за совершаемое или обещаемое действие. И если для возмездных сделок существенно не столько то, что они требуют взаимных действий, сколько то, чтобы эти взаимные действия в субъективном смысле были равноценны, то и для дарения существенно нс столько то, что оно представляет на стороне дарителя уменьшение, а на стороне одаряемого увеличение имущества, сколько то, что оно совершается безвозмездно и не имеет ничего общего с требованием эквивалента за сделанный дар. Это тем более верно, что взаимное удовлетворение не чуждо и безмездным сделкам, где оно носит только идеальный характер и состоит или в чувстве нравственного удовлетворения, возбуждаемого актом дарения, или в таких действиях одаряемого, которые не доставляют материальной выгоды дарителю, но могут уменьшить ценность его дарения. Обременение одаряемого какой-либо обязанностью, не покрывающей, а только уменьшающей ценность дара, как мы видим это, например, при сделках с так называемым «возложением обязанности» (sub modo), не нарушает принципа безмездных сделок, но присоединяет к ним лишь дополнительную цель, осуществляемую независимо от цели дарственной сделки.

Таким образом, дарение в широком смысле характеризуется только отречением дарителя от личного интереса, связывающего его с даримым имуществом, и представляется высшей формой альтруизма в праве, которую Иеринг удачно называет «имущественным самопожертвованием». А так как эгоизм, лежащий в основании возмездных сделок, предшествует альтруизму, характеризующему все дарственные акты, или, во всяком случае, господствует над ним в ранние стадии общественного развития, то само собой понятно, что древние общества, отличаясь слабостью альтруистических чувствований, или совсем не знают дарения, или окружают его такими ограничениями, которые сближают дарение с прямо противоположными ему действиями. Возьмем для примера древнее римское право, не имевшее формы не только для дарения вообще, но даже для передачи собственности дарственным путем. Формы же в праве выражают и идеи материального права, так что из факта отсутствия формы для дарения, равно как и из слов Полибия, что «древний римлянин никогда и ничего не дарит», мы можем заключить, что идея дарения была неизвестна древнеримскому праву. Это заключение подтверждается и законодательными актами позднейших периодов истории римского права, которыми было установлено множество ограничений и, между ними, требование протоколирования, или так называемой «инсинуации» дарения, простиравшихся выше известной суммы (500 солидов). В этих ограничениях ясно выступало отрицательное отношение римского законодательства к дарению, и следы такого же отношения к нему можно констатировать даже в римской классической юриспруденции, рассматривавшей дарение, как род обмена, в котором одно лицо дарит что-нибудь другому только для того, чтобы, в свою очередь, быть одаренным этим последним. Всякое дарение, в смысле обязательства к его совершению, если оно не было облечено в форму стипуляции, принимало и в классической юриспруденции вид возмездной сделки, очевидно, противоречившей духу дарственного акта, и только ко времени Юстиниана оно получило некоторую самостоятельность в ряду других исковых договоров (pacta). Сошлемся также на мусульманское, в частности — турецкое право, по которому дарение, вне родственных отношений, считается бесповоротным только по получении дарителем взаимного подарка от одаряемого: до этого времени оно может быть отменено во всякую минуту. Древнегерманское право тоже не знало обязательства к совершению дарения и было знакомо лишь с дарением, осуществляемым непосредственной передачей даримой вещи от дарителя к одаряемому. Но и это дарение, если оно имело своим предметом недвижимость, носило личный характер, значительно отличавший его от дарения по римскому и современному праву; это было скорее даровой ссудой, чем безвозвратным дарением. Оно не переходило к наследникам одаряемого и, вообще, не подлежало распоряжению этого последнего, если противное не было точно оговорено при самой передаче дара. Господствовала, во всяком случае, тенденция к повороту дара не только от одаряемого, но и от третьих лиц к дарителю, и она имела свой корень в правах семейного союза и в верховной собственности феодальных владык над правами подчиненных им вассалов и крепостных. Дарения в этих условиях не могли, конечно, быть прочны, и только для того, чтобы укрепить под ними почву, лангобардское право признало их бесповоротность, по крайней мере в тех случаях, когда даритель, взамен переданного им дара, получал от одаряемого какую-либо вещь меньшей ценности, например, кольцо или мантию: это делало дарение как бы возмездным актом и называлось launegild, впоследствии — подтвердительным задатком (arrha constitutoria). Современное право отбрасывает эти обходные пути, и если мы встречаемся еще с такими ограничениями дарения, а особенно обязательства к дарению, от которых свободны возмездные сделки, то эти ограничения, — как, например, предписываемая законом форма для дарения недвижимости и обязательства к дарению, или правило французского права, выражаемое поговоркой: donner et retenir ne vaut, — не означают более требования реальной передачи дара в руки одаряемого, а имеют в виду либо ограждение интересов дарителя и третьих лиц, либо обеспечение бесповоротности дара. В общем, современное право скорее поощряет, чем стесняет дарение, и, особенно, тот его вид, который основан на сознании нравственного долга: на такое дарение не распространяются обыкновенно и те ограничения, которым подвергаются другие виды дарения.

Но теперь, как и прежде, дарение представляется не столько особой и индивидуализированной юридической сделкой, сколько определением цели (causa) обращения какого-либо имущества от одного лица к другому. И к этой цели, состоящей в безмездном предоставлении известных имущественных выгод, — все равно, какие бы мотивы ни руководили дарителем, чувство ли благорасположения к одаряемому или ожидание от него в будущем какой-нибудь выгоды, — к этой цели, играющей решающую роль при всяком дарении, могут быть приобщены самые различные сделки, начиная от тех, которые имеют своим предметом передачу собственности и других прав, например, пользования вещью (беспроцентная ссуда) или капиталом (беспроцентный заем), и кончая теми, которые идут на оказание каких-либо услуг (безмездная опека, такое же поручение, negotiorum gestio). Поэтому-то большинство немецких пандектистов не причисляют дарение ни к вещным, ни к обязательственным договорам и, видя в нем только общую различным сделкам цель, помещают его не среди отдельных институтов гражданского права, а в так называемую «общую часть» системы этого права. Положительные законодательства не следуют, однако, этому указанию и, излагая дарение или, по примеру римских институций, в числе способов приобретения собственности (французский Code civil, наш Х т. Свода законов), или, под влиянием господствующего теперь воззрения, — в числе способов возникновения договорных обязательств (новое немецкое и швейцарское гражданские уложения), ограничивают приведенное выше определение этого понятия более тесными пределами и предположением устанавливаемых ими юридических последствий дарения в тесном смысле считают, сверх безмездной цели дарения, еще два следующих обстоятельства: а) уменьшение имущества дарителя и б) согласие одаряемого на принятие дара.

а) Уменьшение имущества дарителя, предполагаемое понятием дарения в тесном смысле, происходит также не только путем передачи даримой вещи в собственность одаряемого ею лица — это простейшая и чаще встречающаяся форма дарения, — но и путем установления или уступки вместо собственности и других имущественных прав, например, сервитутов, различных прав по обязательствам, авторского права в его имущественной оболочке и т.д. Оно происходит и путем отречения дарителя от какого-либо принадлежащего ему имущественного права в пользу одаряемого и может быть обращено к этому последнему не только непосредственно, но и косвенно, как мы это видим, например, в случаях платежа долга кредитору одаряемого этим платежом должника, или фидуциарного дарения, с передачей собственности под условием представления плодов этой собственности третьему лицу, и т.д. Необходимо лишь намеренное и действительное уменьшение имущества на стороне дарителя в пользу одаряемого, и поэтому нельзя видеть дарение в тесном смысле ни в предоставлении идеальных благ, например, имени, дворянства и т.д., ни в отречении от какого-либо еще не приобретенного права, например, наследства, ни в простом упущении какой-нибудь имущественной выгоды, например, непредъявлении иска в течение положенного для этого давностного срока, или отклонении выгодного предложения на вступление в какой-либо договор для того, чтобы это предложение могло быть принято другим лицом. Не будет дарения в тесном смысле и безмездное оказание услуг, например, предоставление дарового помещения или стола, беспроцентный заем, безмездная поклажа и т.д., если подобные услуги не составляют промысла, доставляющего постоянный доход оказывающим их лицам. Поэтому же нет дарения и в добровольном исполнении так называемого «натурального» обязательства, которое не может быть вынуждено по суду, но, раз исполненное, не подлежит возврату и не делает также присоединяемых к нему поручительства или залога дарственными актами.

б) Дарение в тесном смысле предполагает согласие на его принятие и, поэтому, есть всегда договор. Предполагаемое же этим договором единение воли дарителя и воли одаряемого относится не только к его предмету, составляющему ту или другую имущественную выгоду, но и к его цели, то есть безмездности предоставления этой имущественной выгоды. Поэтому уже одаряемый должен знать о безмездности делаемого им приобретения, и простое согласие на это приобретение не будет еще принятием дара. Это принятие дара не нуждается, однако, в особой форме даже в тех случаях, когда закон предписывает совершать известные дарения в строго определенных формах. Такие формы требуются большинством действующих теперь законодательств для тех только дарений, которые еще не осуществлены на деле и заключают в себе одно обязательство к такому осуществлению: эти дарения надо совершать в нотариальном или судебном порядке под страхом абсолютной, то есть ничем не покрываемой, ничтожности всякого акта, отступающего от предписанного порядка — по французскому праву, и относительной ничтожности, покрываемой исполнением обещанного дарения — по новому немецкому уложению. Мотивы этого ограничения свободы дарения понятны: внешнее и видимое для всех отличие обязательств о дарении от возмездных сделок, не всегда связанных требованием законной формы, составляет общий интерес гражданского оборота, и дарители, в свою очередь, нуждаются в ограждении от необдуманных и превосходящих их средства щедрот, которые легче обещать, чем исполнить. Само собой разумеется, что и дарения недвижимостей всюду, где принята ипотечная система, совершаются не иначе, как запиской в ипотечные книги. Напротив, дарение движимостей, без ограничения его какой бы то ни было суммой, происходит теперь путем бесформенной передачи даримого имущества в руки одаряемого, и новое немецкое уложение приравнивает к такой передаче как соглашение о ней (constitutum possesorium), так и уступку иска на даримые движимости. Наше законодательство требует для дарения недвижимостей тех же обрядностей, какие установлены у нас для всякого перехода прав на эти имущества, то есть совершения крепостного акта, называемого в данном случае дарственной записью. Напротив, для дарения движимостей наш закон не устанавливает особых обрядностей, и ст. 993 нашего Х т. 1 ч., говорящая о передаче подаренной движимости, не исключает дарения той же движимости и путем письменных соглашений, совершенных в определенном законами порядке (ст. 571 там же), — тем более, что этот путь есть единственно возможный для всех случаев дарственных обязательств. Главные особенности дарения по нашему праву состоят в том, что ст. 967 Х т. 1 ч. запрещает дарить родовые имения родственникам или чужеродцам помимо ближайших наследников, а ст. 974 там же предоставляет дарителю право требовать возвращения подаренного имущества, если тот, кому оно подарено, покусится на жизнь дарителя, причинит ему побои или угрозы, оклевещет его в каком-либо преступлении или «вообще окажет ему явное непочтение». Другие случаи возвращения дара указаны у нас в ст.ст. 1565, 976, 1142 Х т. 1 ч. и ст. 554 Уст. Суд. Торг. Но все эти случаи суть исключения, тогда как общим правилом служит положение о бесповоротности дарения (ст. 974). И это положение отличает дарение как от завещания, могущего во всякое время быть отмененным завещателем, так и от так называемого «дарения на случай смерти», которое совершается через посредство договора, но вступает в силу лишь после смерти дарителя и так же может быть отменено этим последним, как и завещание. Эта форма дарения, промежуточная между завещательным распоряжением и прижизненным дарением и известная в римском праве под именем mortis causa donatio, перешла отсюда и в некоторые из действующих теперь законодательств, например, австрийское. Но она решительно отвергнута как французским правом (за единственным исключением брачных договоров) и новым немецким уложением, так и нашим законодательством (ст. 991 Х т. 1 ч.).

Ю. Гамбаров.