Декадентство

Декадентство. Этот термин применяется, вообще, для обозначения периодов упадка в жизни государств и обществ, причем употребляется, главным образом, в смысле упадка нравов, вкусов и т.д. Но в наше время термин этот получил специальное значение, как определение известного литературного направления. Оно возникло во Франции в середине восьмидесятых годов прошлого столетия. Декадентами стали называть группу поэтов, выступивших в задорном боевом тоне против старых литературных авторитетов и форм. Знаменитый сонет Верлена («Je suis l’Empire á la fin de la Décadence...») дал толчок тому, что термином «декадентство» стали объединять стремления новых поэтов, провозгласивших Верлена своим вождем. Наряду с Верленом провозвестником французского декадентства считается другой замечательный поэт Стефан Малларме, который не признавал ничего, кроме искусства; для него сама природа была только поводом, дающим первый толчок для художественного произведения. Рядом с этими двумя великими поэтами, творчество которых уже заключало в себе все элементы поэтической реформы, произведенной декадентами, — последние отводят также почетное место Ренбо (Arthur Rimbaud), Корбьеру (Tristan Corbière) и Лафоргу (Jules Laforgue), как пионерам нового искусства. В середине 80-х годов декаденты шумно выступают на литературную арену. Один за другим появляются их журналы, которые измеряют свою жизнь месяцами, иногда даже несколькими неделями. Так, бедняк Анатоль Бажю (Baju) устраивает в своей мансарде на улице Победы типографию и основывает журнал «Décadent» под редакцией Патерна Берришона и Мориса дю Плесси. Далее: «Symboliste», во главе которого стояли Поль Адан, Лафорг, Мореас и Гюстав Кан, один из наиболее стойких и деятельных декадентов; «La Vogue» под редакцией того же Кана; «Renaissance» и «Ecrits pour l’art» Рене Гиля; «La Revue Indépendante», «L’Ermitage» и, наконец, более солидный среди всех этих эфемерных журналов, старый «Mercure de France», завоеванный декадентами. Все эти органы выходили с «эстетическими манифестами» отдельных, часто минутных знаменитостей и вождей.

Собственно, все эти писатели и их многочисленные недолговечные журналы никогда не составляли того, что называется школой. Основная идея новых стремлений, сводившаяся, прежде всего, к индивидуальной свободе поэта и к ниспровержению правил, не допускала мысли об объединении вокруг новых правил. Тем не менее, с самого начала декадентской революции наметились общие принципы, которые объединяли новых поэтов, если не в школу, то в известную группу. Эти принципы касались на первых порах исключительно формы. Гюстав Кан, один из наиболее определенных выразителей этих принципов, сводит их к двум конкретным требованиям: «Lе vers libre» и «роèmе en prose» — «свободный стих» и «поэма в прозе». Утверждение этих форм во французской литературе он считает главной заслугой новой школы. Имя декадентов надолго удержалось за новыми поэтами, но оно не выражало сущности их стремлений. Поэтому, уже в начале их выступлений рядом со словом «декаденты» начинает встречаться другое название: «символисты». Провести резкую грань между обоими терминами невозможно. «Декаденты» — слово, которое, по словам Кана, было подхвачено журналистами. «Символизм» точнее определяет главную сущность новой поэзии. Поэтому, думать, что декадентство и символизм — два различных, хотя и близких друг другу направления, было бы ошибкой. Правда, попытки подобного разграничения существовали. Даже высказывалось мнение, что декадентство исходит от Верлена, а символизм от Малларме. Но внешняя и внутренняя история новой поэзии не оправдывает такой попытки. Мы имеем дело с общим течением. Термин «декадентство» чаще употребляется, когда имеется в виду отметить задор и крайности этого движения, а «символизм» указывает на один из основных принципов нового направления. Во всяком случае, большинство вышеупомянутых поэтов одинаково характеризовались именем как декадентов, так и символистов. Критики, например, Брюнетьер, говорили о них: «декаденты и символисты», имея в виду одну группу. Так же поступали историки литературы. Их объединяла беззаветная преданность искусству и ненависть к предшествовавшим формам поэзии. Они отвергали Парнас, восставали против культа Гюго, объявляли натурализм плоским, заинтересовались скандинавскими и русскими писателями. Несомненно, что термин «символизм» был выбран удачно. По мере того, как углублялась и расширялась новая поэзия, становилось ясным, что она ставит перед собой задачу — в явлениях чувственного мира раскрыть тайны сверхчувственного; что всякое явление в глазах новых поэтов было ценно не в своих чувственных очертаниях, а как выражение высшей тайны, как символический образ, в котором воплощается одна из тайн вечности.

Критика встретила декадентство враждебно или равнодушно. Отчасти этому способствовали и сами декаденты, которые затемняли имевшиеся у них оригинальные идеи и стремления задорными выходками, позой, игрой в тайну и сочетаниями слов, лишенными смысла и рассчитанными на эффект загадочности. В насмешках, которыми осыпали декадентов, было много справедливого. Но, несомненно, что декадентство было первой струей широкого потока мистицизма, крайнего эстетизма и индивидуализма, который в конце XIX столетия ворвался во все европейские литературы, в том числе и в русскую. Из декадентства постепенно развились все идеи и настроения так называемой «модернистской» поэзии: и мистицизм Метерлинка, и ослепительно-парадоксальная эстетика Оскара Уайльда, и половая философия Пшибышевского. С ним имеют точки соприкосновения и аристократический индивидуализм Ибсена, и мрачное воинствующее направление Стриндберга и одуряющее безумие Гамсуна.

В России декадентство не развилось в сколько-нибудь широкое движение. Воспитанное на реалистической и гражданской литературе наших классиков, наше общество было плохим материалом для углубления и расширения декадентских идей. Поэтому и теоретически, и практически наше декадентство было в значительной степени подражанием западу, и наши декаденты мало прибавили к идеям и настроениям своих западных собратьев. Сборники вроде «Русских символистов» не имели успеха. Журнал «Весы» просуществовал недолго. Тем не менее, за русскими декадентами остается заслуга. Если им не удалось сдвинуть русскую литературу с пути реализма и общественных стремлений, то они, несомненно, содействовали освобождению искусства вообще и поэзии в частности от тех крайностей тенденции, которые со времен писаревского «разрушения эстетики» тяготели над русской поэзией под влиянием публицистической критики. Большинство русских поэтов, которые выступили под знаменем декадентства (Миропольский, Добролюбов и другие) не оставили никакого следа в поэзии. Брюсов вскоре отказался от декадентства, и последующая литературная деятельность этого, по выражению одного критика, «остепенившегося романтика» не имеет ничего общего с ее началом. Бальмонт, наиболее яркий и музыкальный поэт этого направления, до конца остался верен идеалам крайнего эстетизма и индивидуализма. См. Gustave Kahn, «Symbolistes et décadents» (Paris, 1902); Retinger, «Hist. de la Litt. française du Romantisme а nos jours» (2-me éd., Paris, 1911); J. Brunetiêre, «Symb. et Décadents» («R. d. d. Mondes», tome 90); П. Коган, 3-ий том «Очерки по истории западноевропейской литературы»

П. Коган.