Дон-Жуан

Дон-Жуан, герой многочисленных литературных произведений, имя которого сделалось нарицательным для человека, усматривающего цель жизни в мимолетных чувственных наслаждениях, смотрящего на женщину исключительно, как на орудие своих эротических капризов, не останавливающегося и перед обманом для достижения своих намерений. В основе поэзии о Донжуане лежит устная легенда, связанная, по всем вероятиям, с исторической личностью. Впервые легенда о Донжуане получила художественную обработку в испанской пьесе «Еl burlador de Sevilla», обыкновенно, хотя и без достаточного основания, приписываемой Тирсо де Молине (XVII век). Переведенная на итальянский язык, пьеса о Донжуане вошла в репертуар странствующих артистов-импровизаторов, была ими занесена в Париж, легла в основу пьесы Мольера «Le Festin de Pierre» (ХVII век) и Гольдони «Don Giovanni ovvero il dissoluto» (ХVIIІ век), была переделана де Понте в либретто и переложена на музыку Моцартом (1787 г.). Легенда о Донжуане продолжала и в XIX веке вдохновлять поэтов всех стран: Англии (Байрон), Франции (Дюма-старший), Испании (Зорилья), Португалии (Гверра Жункейро), Италии (Графо), Германии (Гейзе; немцы охотно выводят рядом Донжуана и Фауста, например, Граббе в драме «D. J. und Faust»; кн. Шенайх-Каролат в поэме «D. J.’s Tod»), Скандинавии (Гаух, Альмквист), России (Пушкин, граф А. Толстой). Образ Донжуана увлекал также многих художников (Rixen, Grosso и др.) и в особенности композиторов (Le Tellier, Righini, Albertini, Raimondi, Gazzaniga, Gardi, Моцарта, Даргомыжского). По своему социальному происхождению тип Донжуана тесно связан с феодальным классом, где были налицо все условия, благоприятствовавшие его существованию: здесь господствовала возможность жить праздно для наслаждения, на брак смотрели как на условность, не имеющую ничего общего с любовью, и каждый барон мог бесконтрольно распоряжаться подвластными крестьянками. Тип рыцаря-сладострастника и насильника часто мелькает, поэтому, хотя и под другими именами, уже в средневековой литературе. Еще более благоприятную почву для процветания этого типа представляла эпоха абсолютизма (особенно XVII и ХVIIІ века), так как абсолютные государи и их приспешники — придворные могли делать все, что хотели, а женщина рассматривалась в этом мире исключительно как орудие наслаждения (недаром большинство абсолютных государей были типическими донжуанами, например, Франциск I, Людовик XV). К эпохе абсолютизма и относятся литературные произведения о Донжуане, и еще Байрон приурочил свою поэму, проникнутую иным духом, к ХVIIІ веку. Так как писатели, подвергавшие легенду обработке, были демократами по убеждению, глашатаями поднимавшегося «третьего сословия» (Мольер, Гольдони), то они относились к своему герою отрицательно. В XIX веке в иной общественной обстановке образ Донжуана должен был значительно измениться. Из жизнерадостного искателя наслаждений Донжуан превращается сначала в разочарованного философа-идеалиста любви (у Гофмана и Ленау), а потом в кающегося грешника (у Зорильи и Альмквиста). В правовом буржуазном строе Донжуан терял свой прежний агрессивный характер, становился все более простым баловнем женщин (уже у Байрона) и под другими, чисто мещанскими именами пользовался женской любовью, чтобы делать карьеру (например, Bel ami у Мопассана). С другой стороны, по мере роста женского движения со всеми вытекавшими из него для мужчины и женщины социальными и психологическими последствиями, Донжуан незаметно превращался из сокрушителя женских сердец в философа-женоненавистника, из хищника, порабощающего женщину, в добычу нападающей на него самки, как в пьесе Б. Шоу «Человек и сверхчеловек» (где в ІІІ действии автор устанавливает преемственную связь между героем пьесы Дж. Таннером и Донжуаном; см. также предисловие автора к пьесе). О легенде и ее обработках см. G. de Bévotte, «La legende de Don Juan»; V. Armesto, «La legenda de Don Juan» и А. Веселовский, «Этюды и характеристики», том I.

В. Фриче.