Дружина

Дружина, в широком, социологическом смысле — свободная товарищеская ассоциация, общественный союз взаимопомощи, возникающий в архаическом обществе на почве разложения родового быта и развивающегося социального разделения труда. С ослаблением кровных родовых связей, на которых некогда строилось общество и которые обеспечивали первоначально необходимую защиту как отдельным лицам, так и всему родовому союзу в целом, происходит коренная перестройка общественных отношений. Общество начинает группироваться по новому классовому принципу, то есть по принципу солидарности интересов, причем эта новая группировка разбивает замкнутость родовой организации, прорезывая последнюю в различных направлениях. Но так как слабо развитая государственная власть на заре истории не может обеспечить достаточной охраны высвободившейся из-под опеки родовых властей личности, а родовая организация уже не в силах удержать ее под своей защитой, то отдельные индивиды вынуждены сбиваться в добровольные договорные, чисто общественного характера, ассоциации, союзы самообороны и взаимопомощи, сила и сплоченность которых зиждилась уже не на общности происхождения, а на единстве жизненных интересов лиц, вступавших в подобного рода «братство», товарищеский «заговор», дружину. На этой почве и зародилось мало-помалу дружинное начало в древнем обществе, конкретно воплотившееся в дружине военной, торговой (гильдии), ремесленной (артель, цех) и, наконец, деревенской (сельская община). Эти новые общественные соединения первоначально строились по типу древних родовых союзов, в формах названного (фиктивного) «братства», на началах общего «хлеба и чаши» (родовой коммунизм), круговой поруки и ответственности, освящая свой товарищеский союз своеобразной религиозной санкцией (взаимная присяга, культ святого патрона и т.д.).

Однако, отмеченные обрядовые переживания родовой традиции не могли изменить самой природы дружинного сообщества, как чисто общественной организации, исторически сменившей кровный быт клана, племенного союза. В основе новой дружинной ассоциации лежал принцип социального «соседства», групповой солидарности, общности профессиональных интересов. Вырвавшись из тесного круга родовых отношений, свободный человек чувствовал себя слишком беспомощным и беззащитным в своем одиночестве и потому инстинктивно искал новой опоры в окружающей его социальной среде, стремясь прилепиться к сочувственным ему родственным общественным элементам. Он подыскивал себе товарищей, союзников, сотрудников в житейской борьбе среди далеко еще не замиренных общественных стихий древнейшей эпохи. Реальные интересы подсказывали ему, где должен был он искать действительной гарантии личной безопасности и своих прав. Дружина военная, купеческая, деревенская и т.д., как товарищеский союз, в который свободно «вкладывались» его члены, — таков был естественный исход этого самопроизвольного брожения общественных сил. Именно такой характер и носила как у германских, так и у славянских (равно как и у иных) народов их первоначальная общественная организация, сложившаяся на развалинах родового строя. В древнерусских бытовых и юридических памятниках XI-XII столетия термин «дружина», «дружинные» имел именно такое общее широкое значение в применении к общественным союзам как военного, так и невоенного «складства». Самая «вервь» — древнерусская сельская община — представлялась современникам эпохи «Русской Правды» как дружинная организация (Тр. ред., 8), в смысле братского союза взаимопомощи (вервь — мир), деревенского товарищества.

Но наряду с указанным широким значением исторического понятия «дружина», термин этот обычно приурочивается к одному специальному виду подобных товарищеских ассоциаций, именно, дружинам военным. В техническом смысле, таким образом, под дружиной (германский druht, trustis, comitatus, Gefolge; кельтский ambacti, devoti; греческий έταιςοι и т.п.) различается военное договорное товарищество свободных «мужей» (ingenuili ordute), обративших военное ремесло в дело своей жизни. Выделение таких военных дружин было возможно только при двух условиях: 1) когда, с разложением родового строя, эмансипировавшиеся члены рода, за его пределами, стали искать счастья и удачи в жизни за свой собственный риск и страх, мечом и личной отвагой создавая свое положение в обществе, и 2) когда интересы усиленной защиты внутреннего и внешнего мира, при невозможности держать постоянно под оружием весь народ, вызвали потребность в разделении общественного труда и усиленный спрос на постоянную военную силу. Невозможность примирить интересы мирного производительного труда с военным ремеслом, и заставили трудовое население древнего общества, перековав мечи на плуги, принять на свое содержание дружины профессиональных воинов с их предводителями, герцогами, князьями или конунгами, все равно будут ли они пришлого или туземного происхождения. Эта подвижная наемная военная сила и образовала те дружины, которые должны были снять значительную часть военного бремени с земских «воев», народного ополчения, выступавшего теперь на поле брани лишь в более опасные для «земли» моменты. Таким образом, вооруженный народ мало-помалу передал свой меч князю и его дружине, все более и более отбывая сам своего права вооруженной самообороны. В его глазах это право, чем далее, тем все более превращалось в тяжелую повинность, от которой он всячески стремился уклониться. Выделение особых военных дружин было неизбежно при таких условиях, и они сделались необходимым элементом развивающегося общества.

Что касается организации дружины, то она представляла свободное военное товарищество, или военное братство, основанное на договоре «на жизнь и смерть». Дружинники клялись своему вождю: «где твоя голова ляжет, там и наши головы лягут». И не было большего позора для дружинника, как вернуться живым с поля сечи, когда пал его «князь». Но, в свою очередь, и предводитель дружины должен был всегда стоять в ее челе, первый начинать битву, после чего уже раздавался боевой клич дружины: «потягаем по князе». Обыкновенно во главе дружины стоял какой-нибудь знатный (ex nobilitate, «княжа рода») или выдающийся по своей военной доблести муж (duguct, болярин), около которого собирались испытанные в военном деле витязи (robustiores ас jam pridem probati) или отважная, беспокойная молодежь (geogoсt, отроки, гриди, дети боярские). Но кто бы ни был вождем дружины, он стоял к ней в товарищеских отношениях, как старший ее член, первый среди «равных», а не как начальник или господин своих «слуг». Дружинники были связаны с ним свободным договором, который мог быть во всякое время расторгнут, так как каждому из них принадлежало право отъезда и свободного «ряда» с любым другим князем или конунгом: выход из дружины и вступление в нее были свободны. Таким образом, пока договор сохранял свою силу, обоюдно связывая обе стороны, князь тесно сливался со своей дружиной. Его сила, его влияние, его политическая карьера были всецело в руках последней, так как, по существу, князь находился в гораздо большей зависимости от дружины, чем она от него. Без дружины он был ничто, с дружиной же он был богат и силен и мог всегда рассчитывать «вокняжитися» в той или иной волости, «земле». Поэтому, совершенно естественно, что своими личными связями с дружиной князь, пока он не приобрел еще прочной оседлости и не сделался вотчинником «удела», дорожил гораздо более, чем своим княжеским «столом», отлично понимая, что с дружиной он вдоволь «налезет и злата, и серебра» и «додумается до высокого стола», без нее же «и малого стола лишен будет». Понятно, что при таких условиях князь не мог приказывать своей дружине, но должен был во всем действовать солидарно с ней, быть с ней в «одиночестве», думать с ней одну «думу». И действительно, дружина, в лице «лепших», старейших ее членов, составляла обычный совет своего князя, разделяя с ним также, в качестве воевод, посадников и судей, его правительственные труды. На этом основывалось вообще деление дружины на две неравные части: на «мужей думающих», дружину «старейшую», бояр и «мужей храборствующих», дружину «молодшую», «отроков», «детских», то есть рядовых воинов. Старшая дружина представляла цвет богатырства, постоянный совет князя и его правительственную старшину, гадавшую с князем «о строе земленем и о ратех». Младшая, состоявшая из служилой «молоди» (ср. грида), не имела еще доступа в совет князя. Она проходила свой дружинный стаж, с одной стороны, на поле брани, постепенно приобретая военный навык и славу, с другой — служила при дворе и во дворце своего князя, в качестве его телохранителей, отправляя всевозможные почетные службы и ответственные поручения (freie Hausdienerschaft). Но зависимость князя от дружины усиливалась еще и тем обстоятельством, что старшие дружинники нередко сами стояли во главе своих собственных «боярских» дружин или «дворов», которые иногда превосходили даже своим богатством и блеском собственно княжескую дружину. Такие могущественные «княжи мужи» (Fürstengenossen), подобные древнерусским воеводам Свенельду Симону Варягу или Родиону Нестеровичу, могли, конечно, всегда сохранить свою независимую позицию перед лицом своего вождя. Понятно, при таких условиях, что князь не мог отделять своих интересов от интересов дружины, с которой он жил одной жизнью, составляя как бы одну с ней семью, одну «братчину» (Hausgenossenschaft). Он делил со своей дружиной и военную добычу, и все свои княжеские «прибытки», которые получал в качестве военного сторожа и правителя земли от ее населения. На эти доходы князь кормился сам и содержал дружину, которая пила и ела за общим княжеским столом. И совершенно так, как древнегерманские конунги (Gefolgsherren) одаривали своих дружинников конями, оружием, золотом, пируя с ними за круговым столом, так точно и древнерусские князья, по словам летописца, «не сбираша (себе) злата и серебра, но даваша дружине, бе любя дружину», а «бояре, кто им служил, и хлеб их ели, и чаши пили, и дары имали». Таким образом, дружина русская, как и германская, жила «в едином хлебе» со своим князем. Она делила с ним и опасность в битвах, и военную добычу, и братскую трапезу и правительственные труды, и праздный досуг среди «почестных пиров». Всегда и всюду окружая плотным кольцом своего излюбленного вождя, разделяя с ним и жизнь, и смерть, и славу и позор, дружина — говоря словами Тацита — являлась в мирное время почетной свитой и украшением князя, на войне же — его силой и крепостью (in pace decus, in bello praesidium). Но такой тесный личный союз дружины с князем сохранял свою силу только до тех пор, пока и князь, и дружина продолжают оставаться подвижной военной силой, не связанной прочными узами с землей и местным земским обществом. Отношения сторон должны были измениться, как только «перелетные» дружины и их предводители начали постепенно превращаться в землевладельцев, «вотчинников», и на смену «дружинному» строю явилось государство-поместье, князья-вотчинники и привилегированная «боярщина». Процесс этот на Западе начался ранее, в древней Руси значительно позднее (конец XII столетия), но смысл его и значение были одни и те же и в том, и другом случае.

Литература: Waitz, «D. «Verfassungsgeschichte», В. I; Н. Brunner, «Deutsche Rechtsgeschichte», В. I. §19; Esmein, «Cours d’histoire du droit français»; Deloche, «La Trustis et l’antrustion royal» (1873); Guilhiermoz, «Essai sur l’origine de la noblesse en France au moyen age» (1902); Загоскин, «Очерки организации и происхождения служилого сословия в допетровской Руси»; Сергеевич, «Юридические древности», т. II; Ключевский, «Боярская дума древней Руси»; Павлов-Сильванский, «Государевы служилые люди»; Мрочек-Дроздовский, «О русской дружине по былинам».

Б. Сыромятников.