Дворянство на Западе

Дворянство на Западе пережило историю, богатую переменами. Первоначальные ее стадии заключаются в том, что намечавшаяся в германском племенном строе родовая аристократия исчезла в меровингскую эпоху, уступив место аристократии служилой, а эта в свою очередь постепенно стала растворяться в аристократии феодальной (см. Германия, XIII, 438/39, 451, 458). В каролингскую эпоху, однако, нет еще замкнутого аристократического сословия: оно еще не защищено никакими привилегиями, за исключением более высокого вергельда; нет представительства, охраняющего кастовые интересы аристократии; юридически не существует даже одного из типичнейших признаков сословной обособленности, — принципа наследственной передачи. Переход бенефиция от отца к сыну и наследственность должностей только что начинают приобретать силу обычая. Но фактически уже в каролингскую эпоху знать кладет основания своего будущего влияния тем, что систематически увеличивает свои земельные богатства. Завершение феодальной системы приносит с собой наследственность лена и должностей. Дворянство становится мало-помалу организованным сословием, и в среде его начинается дифференциация.

На континенте при последних каролингах феодальная масса делилась, грубо говоря, на два слоя: высшее дворянство, в которое вошли представители графских родов и наиболее богатые бенефициарии, и рядовое рыцарство (milites). В Англии уже в саксонскую эпоху являются три класса: 1) эльдормены, старые племенные начальники (родовая знать), 2) королевские чиновники, графы, и 3) таны, или milites, — люди служилые. Норманнское завоевание отодвинуло вниз всю эту лестницу и поставило во главе знати 600 норманнских семей, так называемых tenentes in capiti, феодалов, державших непосредственно от короля, а дифференциация между саксонской знатью, по-видимому, значительно стушевалась (Doomsdaybook говорит о 9 000 саксонских дворянских семьях, не указывая социальной разницы между ними). Но при новых условиях политического развития, когда военные нужды не только не становились меньше, а, наоборот, увеличивались, прежние основания военной службы, связанной с леном, перестали удовлетворять своему назначению. В руках королевской власти не было средства, которым можно было бы заставить баронов нести службу соответственно с размерами лена: такие крупные феодалы, как граф Блуа, граф Понтье, епископ Парижский, приводили королю, своему сюзерену, от 3 до 10 рыцарей (XII век), и даже герцоги Фландрии и Бургундии могли являться с двумя рыцарями (XIII век). Это обстоятельство и заставило королевскую власть в конце XII и начале XIII веков повсюду прибегнуть к пересмотру оснований военной службы; предпринятый пересмотр внес большие изменения в положение дворянства. Лены были разделены на две категории: рыцарские, или латные (feoda loricae, fiefs de haubert), и простые (feoda cum planis armis, fiefs d’écu). Владелец первого обязан был служить в полном вооружении, считая панцирь, владелец второго — в легком вооружении. Рыцарские лены дробились с течением времени, что вредно отзывалось на несении службы. Поэтому стали приниматься меры для прекращения дробления. В Германии старались удержать, во что бы то ни стало, систему неделимости лена; в южной Франции установилась система совладельчества наследников, не наносившая ущерба интересам службы; в центральной и западной Франции старший сын принимал лен и удовлетворял, так или иначе, братьев. В Нормандии и Англии была установлена неделимость рыцарского лена лишь в случае наличности мужских наследников. Но так как дробление ленов продолжалось, то королевской власти пришлось разорвать необходимую связь между полным рыцарским леном и несением военной службы. В 1180 году Генрих II Плантагенет издал для Нормандии закон, который обязывал служить в полном вооружении не только владельцев рыцарского лена, но и вообще свободных людей, владевших имуществом в 100 ливров анжуйских; обладавшие меньшим доходом должны были служить в более легком вооружении. В следующем, 1181 году Генрих II воспроизвел этот закон для Англии («Ассиза о вооружении», см. VIII, 363), а несколько лет спустя Филипп II Август установил для Франции правило, что служить в полном вооружении обязаны все свободные, имеющие доход в 60 ливров. Около этого же времени, по тем же военным соображениям, королям немецким удалось установить непосредственную связь со вторым слоем дворянства, freie Herren (barones; см. XIII, 478). В это время из дворянской массы уже успел по разным причинам, социальным, политическим, военным, выделиться высший слой дворянства (см. VIII, 364; XIII, 479). В Германии высшее дворянство постепенно укрепило за собой территориальный суверенитет и разместилось по многочисленным средним и мелким престолам. Во Франции и отчасти в Англии оно тратило силы на борьбу с королевской властью.

Насколько замкнутый характер носило дворянство во вторую половину средних веков? Несомненно, прежде всего, одно: что те времена, когда каждый вассал считался рыцарем, уже к середине XIII века отошли в область преданий. Могущественные экономические причины сделали то, что рыцарем считался лишь владелец полного рыцарского лена или соответствующего дохода, пожелавший принять посвящение; все остальные, владельцы дробных рыцарских ленов и простых ленов, рыцарями считаться перестали: во Франции они опустились до положения просто свободных служащих людей (ecuyer, valet, sergeant). Только торжественное посвящение (adoubement) давало доступ к рыцарскому сословию, а его мог удостоиться лишь цензовый рыцарь. Численное сокращение сословия было так велико, что там, где в конце XII века было 60 рыцарей, в середине XIII века оставался только один (Leeuw-Saint-Pierre, в Брабанте). Феодальный мир был разрезан таким образом на две части, и меньшая стала складываться в замкнутую касту, куда, по общему правилу, принимались только люди, рожденные от рыцарей. Если бы на рыцарство не возлагалось никаких политических упований, оно, вероятно, было бы обречено на постепенное вымирание, как всякая каста. Но королевская власть зорко смотрела за тем, чтобы рыцарство не пришло в упадок: оно было ей нужно. И вот, в Англии короли после Генриха VII и вплоть до XVII века неоднократно издают указы, повелевающие людям рыцарского и бюргерского происхождения, обладающим известным доходом, посвящаться в рыцари. В Италии общий буржуазный (городской) склад политической культуры рано разбил исключительность родового рыцарства. В Германии и во Франции принцип недопустимости в рыцарское сословие людей не рыцарского происхождения провозглашался очень энергично, но короли оставляли за собой право своей властью нарушать этот принцип, что они и делали сплошь и рядом по экономическим или политическим причинам. Судьба министериалов в Германии (см. XIII, 475) показывает, что отступления от строгих требований насчет происхождения могли идти очень далеко.

Экономическое положение французского и немецкого рыцарства было неодинаково. В то время, как цензовый характер первого обусловливал богатство и известный блеск, в Германии, особенно в южной и западной, рыцарство никогда не было в массе очень богато; часто отдельные рыцари были настолько бедны, что принуждены были выпрашивать у сюзерена (аллодиальных рыцарских владений было немного) вооружение и очень ценили подарки, даже обыкновенное угощение.

Так складывается основная линия эволюции дворянства в Европе. Оно было сделано землевладельческим сословием потому, что иначе должны были потерпеть крушение наиболее жизненные политические интересы, больше того: национальные интересы юных западных государств. Но получив землю и укрепив ее в своем потомственном владении, дворянство забыло те цели, для которых оно было вызвано к жизни, и только старалось извлекать из своего положения все его выгоды, не думая о вытекающих из него обязанностях по военной службе. А так как земля была руководящей хозяйственной силой в течение всего средневековья, то дворянству удавалось играть роль первенствующей социальной силы в государстве.

Переворот в военном деле (причем не столько изобретение пороха, сколько переход руководящего значения от конницы к пехоте) и переворот экономический (ср. XIII, 559 сл.) сделали то, что и военная, и социальная роль рыцарства стала меньше. Но оно сумело воспользоваться временем расцвета своего влияния, чтобы надолго закрепить свои приобретения.

Те рыцарские привилегии, которые в средние века были вполне понятны, ибо они признавались за людьми, призванными защищать страну, сделались несправедливыми и вредными, когда военные обязанности рыцарства были с него сняты. Дворянство добивалось большего: политической власти, но тут оно столкнулось с растущими стремлениями королей к абсолютизму, вступило с ними в борьбу и либо было побеждено, либо должно было уделить другим сословиям часть плодов победы.

В Англии, где общественным классам раньше всего пришлось столкнуться с абсолютистскими притязаниями королевской власти, дворянство обнаруживало гораздо меньше сословной исключительности, чем на континенте, в нем не столь резки были грани между высшей и низшей группой, оно не так было обособлено от города и городских классов. Великую борьбу с королевской властью, которая кончилась Великой Хартией 1215 года и основанием парламента, дворянство вело в союзе с другими общественными группами, а после победы его деятельность сливается с историей местного самоуправления (см. VIII, 376 и сл.). Когда Тюдоры и Стюарты повели атаку на вольности страны, английское мелкое дворянство снова оказалось в союзе с горожанами и снова обуздало абсолютизм.

На континенте борьба дворянства с королевской и княжеской властью из-за политического преобладания кончается поражением дворянства. Оно было особенно полным во Франции. Там высшее дворянство пыталось отстоять федералистические начала, но дорогой для дворянства принцип феодальной децентрализации рухнул под ударами королевской власти. При Франциске I уже нет никаких следов федералистической оппозиции. Централизация торжествует. Феодальная высшая аристократия превращается мало-помалу в придворную. Мелкое провинциальное дворянство, иногда руководимое крупным, неоднократно пробует положить предел усилению королевской власти (восстание 1314 г., борьба «Лиги общественного блага» с Людовиком XI, гугенотские войны и католическая лига 1576             г., оппозиция кардиналу Ришелье и Фронда; см. Франция и гугеноты). Но ему мешает разобщенность по провинциям, а исключительность не позволяет ему идти об руку с другими сословиями. Королевская власть выходит победительницей. В Германии восстание рыцарства против князей кончается неудачей (см. XIII, 571) все по той же причине: дворянство не умеет столковаться с другими сословиями.

Но крушение политических чаяний континентального дворянства не значит, что оно утратило политическое влияние совсем. Дворянство сильно и многочисленно. Королевская и княжеская власть охотно уступают ему долю влияния, осуществляемого дворянством через сословно-представительные учреждения. Деятельность этих сословно-представительных учреждений и создает ту социальную конституцию дворянства, которая под сенью абсолютизма тяготела столько веков над Европой.

Генеральные штаты Франции и ландтаги немецких государств, конечно, не так влиятельны, как английский парламент, который до 1832 года тоже был чисто дворянским, но в них роль дворянства обрисовывается гораздо ярче. Особенно характерны именно немецкие ландтаги, потому что они действовали с успехом до самого конца в то время, как генеральные штаты прекратились в 1614 году.

Кастовая исключительность дворянства, как отчасти и других сословий, по-настоящему начинается после распадения средневековой культуры. Политическая история дворянства в эпоху нарождения и расцвета абсолютизма (XVI-XVIII вв.) заключается в накоплении социальных и экономических привилегий, не оправдывающихся той хозяйственной и социальной ролью, которую основа дворянского влияния и дворянских притязаний — земля — играет в жизни. Конец средних веков — время, когда промышленность, торговля, кредитное дело производят переворот в распределении социальных сил. Дворянство должно уделить часть своего влияния купеческому классу. Но борьба за закрепление привилегий для дворянства все-таки не была трудна. Относительный упадок роли земельного капитала не означал еще его полного крушения. Земля сохранила свою преобладающую (хотя и не в такой колоссальной мере, как раньше) роль вплоть до XVIII и кое-где до середины XIX века. У дворянства, как сословия, оставался, таким образом, в целости экономический фундамент его общественного влияния. Оно отдало это свое влияние без остатка на служение абсолютизму и помогало ему осуществлять внутреннюю логику своего развития. Отдало, конечно, небескорыстно. Отплатой со стороны абсолютизма и была та поддержка, которую он оказывал дворянству в борьбе за закрепление его привилегий. Оставить свои привилегии без юридической санкции теперь, при изменившихся условиях, когда уменьшился социальный удельный вес земли, дворянство не могло. То, что в средние века не вызывало никаких сомнений и не нуждалось ни в каких формальных санкциях, теперь подвергалось нападкам и властно требовало закрепления в юридических титулах. Абсолютизм помогает дворянству обзавестись этими титулами. Абсолютизм поддерживает социальные и иные домогательства дворянства потому, что оно не противодействует больше, как в средние века, его росту, и потому еще, что принесенными в жертву оказываются социальные элементы, одинаково опасные как дворянству, так и абсолютизму. Поддержка абсолютизмом дворянских социальных привилегий в пору их накопления и позднее создает крепкий традиционный союз. Дворянство научается видеть в абсолютизме ласкового пестуна и в дни, когда абсолютизм подвергается опасности, охотно, часто с энтузиазмом, отдает в его распоряжение свою дедовскую шпагу.

Если взять только историю Германии, чтобы проследить плоды союза абсолютизма и дворянства, осуществленного в течение многих веков (XV-XVIII) через ландтаги, — и то картина получится поразительно красноречивая. С помощью, или при молчаливом согласии абсолютизма, немецкое дворянство накопило длинный ряд привилегий. Оно закрепило за собой свободу от налогов, теперь не имевшую никакого оправдания, раз оно не несло военной службы. Оно обеспечило за собой монополию государственной службы уже тогда, когда не было никаких оснований предпочитать невежественных дворянских недорослей ученым специалистам из разночинцев: дворянству нужно было влияние; работали за него другие. Оно преградило доступ к офицерству всем лицам недворянского происхождения. Оно создало себе привилегию по покупке рыцарских имений, не существовавшую в средние века. Оно сумело укрепить за собой богатые и влиятельные епископские и монастырские (в католических государствах) должности. Оно устроило себе рай в северо-восточной Германии, где в его руках путем варварского сноса крестьянских усадеб скопились огромные земельные владения, закрепленные за отдельными родами путем фидеикомиссов. Оно закрепостило крестьян, а потом обложило их такими повинностями, которые заставляли их влачить чисто животное существование, а само богатело хлебной торговлей, построенной на барщине. Даже освобождение крестьян оно сумело обставить так, что оно принесло выгоду дворянскому карману благодаря щедрому выкупу.

С падением социальной роли земли и с переходом руководящей социальной роли к торговле и промышленности, дворянству становится трудно оспаривать политические притязания буржуазии. В течение ХVІІІ века последняя сумела достаточно укрепить свое положение и в конце его дала дворянству первое генеральное сражение. Во Франции пал абсолютизм, увлекая за собой своего верного союзника. В Англии к началу XIX века дворянство оказалось стесненным отовсюду и капитулировало в 1832 году. В Германии падение главных социальных твердынь дворянства произошло в 1848 году, тогда же, когда пал классический немецкий абсолютизм.

В современных конституционных государствах дворянство играет различную политическую роль. Если конституционализм мнимый и прикрывает абсолютистскую сущность, дворянство целиком на стороне старых политических принципов. Так было в Пруссии в 1849-1866 годах. В последовательно-конституционных государствах, где равнодействующая политической жизни направляется экономическими требованиями времени и социальными интересами групп, дворянство, если оно извлекает доход исключительно из земли, как в Пруссии, — реакционно и стоит за такие политические формы, которые не годятся для современного торгово-промышленного уклада. Если оно, как в Англии, не сидит исключительно на земле, а держит свои капиталы и в торговле, и в промышленности, оно принимает участие в политической жизни наравне с другими классами и консервативно постольку, поскольку ему приходится защищать обреченные на падение формы, выгодные ему (борьба из-за палаты лордов). Прогрессивной политической силой дворянство в целом после падения феодализма не было никогда и не может вновь сделаться в будущем.

Литература. Кроме общих сочинений по истории хозяйства, права и учреждений: Gneist, «Adel und Ritterschaft in England» (1853); Shirley, «Noble and Gentle Men» (1860); Guilhiermoz, «Essai surl’origine de la noblesse en France au moyen âge» (1902); Mortet, «La féodalité» (1893); Strantz, «Gesch. d. deutschen Adels» (3 т., 1845); Rose, «Der Adel Deutschlands» (1883); Schäffle, «Moderne Adelsbegriff» (собрание статей, т. I); Below, «Territorium und Stadt» (1900; разные статьи).             

А. Дживелегов.