Евреи в России

8. Евреи в России. На территории современной России евреи живут с незапамятных времен. Всего древнееврейские поселения на Кавказе; в Крыму, судя по надгробным надписям, еврейские общины существовали уже в I в. по Рождеству Христову; много евреев жило в Хазарском царстве, господствующие классы которого, как известно, исповедовали еврейскую веру. После разгрома хазар и распадения их государства евреи отлили в Киевскую Русь и Литву. Позже они поселяются и в Польше. В Курляндии они появляются за 200 лет до присоединения края к России. Первоначальное расселение шло по направлению южного торгового пути между Европой и Азией и отодвигалось в пределы Польши по мере прекращения левантийской торговли и развития сельскохозяйственного экспорта из юго-восточной Европы на Запад. Напротив, в Московском государстве евреев почти не было. Внешняя торговля здесь была монополизована сначала Ганзой, потом в значительной степени англичанами; внутренней торговли почти не существовало; еще меньше была потребность в ремеслах. Попадали евреи сюда случайно, а со времени появления секты жидовствующих даже временный приезд их в Московское государство был совершенно воспрещен. И вплоть до присоединения Белоруссии и других областей с многочисленным еврейским населением отношение к евреям определялось всецело чувством религиозной исключительности и нетерпимости. Бывали, правда, моменты, когда «для пользы обывательской» им разрешали временный приезд для оптовых торговых сделок; при Анне Иоанновне дозволили производить и розничную торговлю. Но все это носило случайный характер, и при Елизавете Петровне евреям вновь воспрещается и временный приезд, как «имени Христа Спасителя ненавистникам», а на представление сената о выгодности их торговли для казны и страны следует резолюция: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли». Екатерина, разумеется, не могла оставаться на этой архаической точке зрения и «интересной прибылью» пренебрегать не любила. Однако, в манифесте 1762 г. еще подтверждается воспрещение приезда евреев в Россию, и лишь в 1769 г. при вызове иностранных колонистов в числе других призываются и евреи, и им предоставляется право селиться в Новороссийском крае, однако, нигде более. Таким образом, к этому моменту можно отнести установление этого своеобразного крепостного института — черты еврейской оседлости.

При присоединении Белоруссии было обещано, что «еврейские общества, жительствующие в присоединенных к Империи городах, будут оставлены при всех тех свободах, коими они ныне в рассуждении закона и имущества своих пользуются». И в указе сенату в 1786 г. было, далее, разъяснено, что «когда означенные еврейского закона люди вошли уже, на основании указов Ея Величества, в состояние, равное с другими, то и надлежит при всяком случае наблюдать правило, Ея Величеством установленное, что всяк, по званию и состоянию своему, долженствует пользоваться выгодами и правами без различия закона и народа». Однако, все эти просвещенные принципы имели силу только до ворот настоящей России, применимы были лишь в пределах присоединенных областей да колонизируемых губерний Екатеринославской и Таврической. Остальная Россия оставалась для «еврейского закона людей» наглухо закрытой.

Но и в пределах черты оседлости права евреев не остаются неприкосновенными. Прежде всего, в 1795 г. евреи облагаются двойной податью; при этом, как бы для того, чтобы подчеркнуть безвыходность их положения, им предоставляется на выбор вовсе оставить Россию, уплатив, впрочем, предварительно трехгодичный двойной оклад податей. Воспользоваться этим выбором евреи, разумеется, не могли и до 1817 г. они несут двойные подати, хотя само правительство неоднократно признавало совершенную непосильность их для большинства еврейского населения. Далее, начинаются заботы об устройстве быта евреев, и здесь в полной мере сказывается истинное отношение крепостного государства к «среднему роду людей», об отсутствии которого в России так сокрушалась великая преобразовательница. В теории и по примеру других стран торговля и ремесла почитались необходимыми для процветания государства, по крайней мере его финансов, а на практике не только не чувствовали этой пользы, но видели в них скорее один вред. Полезность труда земледельца живо сознавалась: он дает помещику барщину и оброк и не требует от него никаких расходов. Но торговец и ремесленник, — в чем польза их труда? Замкнутое крепостное хозяйство покупки для производства не знало; оно знало лишь покупку для потребления, — покупку, требующую денег и не возвращающую их. Торговец и ремесленник для него поэтому — «наймит, живущий богатствами деревни». Ведь так смотрели даже физиократы. Исключение делается для экспортной торговли, для вывоза сельскохозяйственных продуктов, — потому опять, что она приносит помещику деньги. И подольские дворянские маршалы, как главную заслугу местных евреев, указывают, что «чрез них только знатный вывоз краевых продуктов происходит, откуда коммерческий прибыток, чрез них удерживаемый, к земледельцам и дворянству переходит». Другое исключение делалось для фабрики: и она явно, особенно при даровом труде, «коммерческий прибыток» давала; поэтому, содержание фабрики считалось занятием, вполне достойным и дворянина. Но евреи фабрик не насаждали, больших богатств не имели, к именитому купечеству не принадлежали; они вели, правда, весь сельскохозяйственный экспорт из Польши и юго-западной России, но эта деятельность распылялась по множеству рук и, потому, не импонировала; притом, сосредоточиваясь всецело только в одном районе, в Петербурге не была даже достаточно известна. Поэтому, труд евреев, их занятия едва терпелись, и основной линией правительственной политики по отношению к евреям является стремление сосредоточить их в городах, чтобы оградить деревню от их соблазнов, и затем обратить их, по возможности, к единственному, по понятиям крепостной эпохи, производительному труду — к земледелию. Первая цель имела ввиду не одних евреев, а мещанство вообще и даже первоначально только мещанство внутренней России, но она много тяжелее легла на евреев, потому что, занимаясь скупкой сельскохозяйственных продуктов для вывоза, они, естественно, в большом числе жили по селам и деревням. Второе стремление находило довольно живой отклик в еврейской бедноте, но так как насаждение свободного крестьянства, в сущности, никакого реального интереса для крепостнического дворянства не представляло, то проводилось оно на практике без большой охоты и в далеко меньшем масштабе, чем то было возможно.

Указы сената, разосланные губернским правлениям Великороссии, многократно подтверждали: «мещан, живущих в селениях, непременно высылать для жительства в города, к коим они приписаны, не допуская их пользоваться по деревням крестьянскими прибытками с крайним их утеснением». Этот принцип был применен и к евреям в Белоруссии, но первоначально лишь как цель, к которой нужно стремиться: в 1795 г. предписывается сельских евреев подчинить городским магистратам и стараться пересолить их в города. Однако, вскоре на очередь ставится уже вопрос о принудительном выселении. В  1802 г. был учрежден особый комитет для устройства быта евреев. В составь его вошли: Державин, незадолго до того по поручению императора Павла изучавший положение евреев в Белоруссии, Кочубей, Чарторийский и Потоцкий. Комитет начинал с очень либеральной декларации, избрал своим руководящим началом: «сколь можно меньше запрещений, сколь можно более свободы», находил, что «лучше и надежнее вести евреев к совершенству, отворяя только пути к собственной их пользе», рекомендовал «предпочесть средства тихого одобрения» (Ю. Гессен, «Евреи в России», 76). И действительно, выработанное комитетом Положение о евреев 9 декабря 1804 г. широко открывало евреям доступ во все русские учебные заведения — благо в то время они совершенно туда не стремились, желающим заняться земледелием обещало отводить по 30 десятин земли; в случае полного недостатка работы допускало переселение ремесленников в малонаселенные южные и юго-восточные губернии, впрочем, не иначе, как с особого каждый раз разрешения губернатора и министра внутренних дел; разрешало даже евреям-купцам временно приезжать по торговым делам в столицы и внутренние губернии. И только одна мера строгости: чтобы оградить евреев от нареканий и недовольства, вызываемых деревенским шинкарством и арендой евреев имений, Положение предписывало в трехлетний срок выселить из сел и деревень всех евреев. К исполнению этой статьи приступили немедленно и круто, и тут только узнали, что принудительному выселению подлежит 60000 семейств, 300 000 душ, — примерно столько же, сколько было изгнано в свое время из Испании. И девать эти десятки тысяч семей, оказалось, совершенно некуда — «по неимению в Польских губерниях земель ни помещичьих, ни казенных, на коих можно было бы водворить 60 тысяч семейств, не имеющих никакой собственности», и «по недостатку средств у самой казны к водворению евреев в губерниях отдаленных, ибо одной денежной ссуды потребовались бы многие миллионы»; так устанавливал новый комитет, назначенный по этому вопросу; с другой стороны, города и местечки, доносил участник комитета 1802 г., министр внутренних дел князь Кочубей, могли приютить только часть выселяемых евреев, притом во многих местечках «нет ни промыслов, ни торгов и никаких других к пропитанию способов», и потому евреи, не допускаемые в деревни, «бродят и скитаются» (ib. 332, 318). Пришлось дать ряд отсрочек для окончательного выселения из деревень. Наконец, в 1809 г. назначили новый комитет. Он нашел, что евреи «так же могут быть терпимы в селениях, как в городах и местечках». Он не видел даже оснований запретить им продажу вина в деревнях. В самом деле, с места (киевский губернатор граф Гудович) доносили, что шинкари не имеют «насущного с семействами их пропитания, поелику по здешнему обыкновению шинкарю платится из прибылей от продажи вина самая превосходная часть десятая, а по большей части — пятнадцатая». Ясно было, что виновник спаивания народа не шинкарь, а тот, кто получает остальные 9/10 или 14/15 прибыли. И комитет это определенно и открыто высказал. «Доколе —  заявил он — у белорусских и польских помещиков будет существовать теперешняя система экономии, основанная на продаже вина, доколе помещики не перестанут, так сказать, покровительствовать пьянству, дотоле зло сие, возрастая год от году, никакими усилиями не истребится, и последствия будут все те же, кто бы ни был приставлен к продаже вина, еврей или христианин». Таким образом, свалить на еврея-шинкаря и еврея-арендатора зло народного пьянства и народного рабства не удалось; жизнь заставила сказать правду, по крайней мере, о народном пьянстве. Комитет, поэтому, высказался за полную отмену закона 1804 г. Но он отменен не был, а лишь был фактически оставлен без исполнения, продолжая висеть над евреями сельских местностей вечной угрозой. Эпоха пиетизма во второй половине царствования Александра I по отношению к евреям отразилась усиленными заботами об обращении их в христианство. В 1817 г. учреждается особое «Общество израильских христиан»; переходящим в христианство обещается ряд льгот и преимуществ. Наряду с тем идут новые ограничения прав евреев. Положение 1804 г. разрешало многим разрядам евреев селиться в Астраханской и кавказских губерниях; теперь (1825 г.) это разрешение отменяется, потому что там появилась секта субботников; евреев выселяют из местностей, находящихся в 50-ти-верстном расстоянии от границы (в том же 1825 г.); запрещается поселение в России иностранных евреев (1824 г.).

Политика следующего царствования по отношению к евреям определялась общим направлением времени, когда управление мыслилось как железные скрепы для поддержания крепостного строя, а страна — как военная команда. Железная дисциплина требовала, чтобы все было под один ранжир, в том числе и вера. Во имя этого единообразия гнали униатов в православие, сносили раскольничьи скиты, старались, ни перед чем не останавливаясь, об обращении евреев и ассимиляции их. О сближении евреев с остальным населением путем уравнения в правах, разумеется, не допускалось и мысли. На ходатайство английского филантропа, еврея Монтефиоре, об уравнении евреев по службе с христианами последовал категорический ответ: «Я на свой век этого не допущу». К ассимиляции видели другие пути, и самым верным почиталась рекрутчина. С самого присоединения Белоруссии евреи, наравне с купцами-христианами, не несли личной воинской повинности, а вместо того платили особый денежный налог. Теперь (1827 г.) была введена и для евреев личная рекрутская повинность, и скоро рекрутов стали требовать от них в усиленном количестве: по 10 с 1000 вместо 7, ежегодно, а не через год; брали в возрасте от 12 до 25 и даже до 35 лет; малолетних до 18 лет сдавали в кантонисты и самыми крутыми мерами заставляли переходить в христианство. За всякие провинности еврейских обществ, за недобор в податях и т. п. брали еще и еще рекрутов. Виленский генерал-губернатор Миркович предлагал даже сдавать на 10 лет в солдаты поголовно всех молодых евреев, в возрасте от 15 лет, чтобы тем сразу положить конец всякой обособленности евреев; и время было такое, что и такой проект серьезно обсуждался и не остался без влияния на законодательство. Каждому предоставлялось право ловить «бесписьменных», даже детей, и сдавать их в рекруты в зачет («пойманники»). Регулярная поставка рекрутов возлагалась на кагалы, которые были облечены правом сдавать в солдаты каждого еврея и за неисправность в податях и за всякие «беспорядки». Благодаря этому, олигархические по своему составу кагалы, естественно, отстаивавшие национальную замкнутость и глубоко враждебные шедшему с Запада просветительному движению, приобретали громадную власть, устранявшую всякую оппозицию, всякую попытку самостоятельной мысли и независимого поведения. Только в 1844 г. кагалы были упразднены.

Рядом с заботами о «нравственном перевоспитании» посредством солдатчины шла проповедь земледельческого труда. И как ни мало шансов имел ремесленник или торговец стать в короткое время заправским землепашцем, нужда в черте была так велика, что на эти призывы откликались, как уже было отмечено, довольно охотно. Поскольку, действительно, заботились об обучении земледелию новоселов и об устройстве их, успехи достигались значительные, как это показывает история еврейских колоний в Новороссийском крае. Но искренней заботливости, конечно, неоткуда было взяться, а часто судьбой этих пионеров еврейского земледельческого труда распоряжались совершенно произвольно, всего менее считаясь с их интересами. Так, в 1835 г. возникла было мысль воспользоваться евреями, желающими перейти к земледелию, при заселении Сибири. В следующем году был сделан вызов желающих, и в три месяца их набралось до 1 000 семейств; многие прямо пустились в путь на собственный риск. Но такое количество показалось слишком большим, родило опасения за будущие судьбы Сибири, и уже в январе 1837 г. предписывается переселение евреев в Сибирь прекратить, а пожелавших туда переселиться направить в новороссийские колонии. Нечто подобное повторяется в 1844 г. В конце этого года было объявлено о предоставлении желающим заняться земледелием казенной земли в местах постоянного жительства евреев. К марту 1846 г. записалось 9 676 семейств, но тогда оказалось, что ничего для устройства их не сделано, даже тем, кто селился на собственный счет, земля отводилась крайне медленно, и дело, разумеется, дальнейшего развития получить не могло.

Мысль о насаждении «производительного труда» не была, однако, оставлена, но пути были выбраны более отвечающие духу эпохи, менее филантропические. В 1840 г. был образован специальный «Комитет для определения мер коренного преобразования евреев в России», под председательством Киселева. Основной задачей его было поставлено — «разделить евреев по свойству их занятий на полезных, как-то: купцов, ремесленников и земледельцев, и на не имеющих постоянного, так сказать, производительного, способствующего общему богатству и благу, занятия, подвергнув последних разным мерам ограничения, в том числе рекрутскому набору втрое более против обыкновенного, приписывая их, по увольнении от службы, к ремесленному цеху или в состояние земледельцев, и таким образом уменьшить людей бесполезных». При этом относительно предположенной Комитетом пропорции рекрутов ему было высочайше объявлено, что этого мало, что нужно «впятеро противу обыкновенного набора». В 1846 г. евреи были оповещены о предстоящем «разборе» и указано всем мещанам, не имеющим недвижимой собственности, записаться в цехи либо обратиться к земледельческому хозяйству. По «Временным правилам о разборе евреев» 1851 г. в разряд «бесполезных», или, как они в окончательной редакции были названы, «мещан неоседлых», зачислялись все, занимающиеся мелкой торговлей, т. н. «мещанским торгом», затем, приказчики, извозчики, и многие другие, вообще, мелкие торговцы, чернорабочие и в большой степени ремесленники не цеховые. «Производительными», «способствующими общему богатству и благу» признавались только богатые или, по крайней мере, зажиточные. Совсем в духе Грегори Кинга, который относил всех рабочих к населению, уменьшающему народное богатство; но что в Англии и в XVII в. звучало курьезом, то у нас в середине XIX ст. должно было решать судьбы целого народа, миллиона людей. Кроме усиленной рекрутчины, «бесполезные» или «мещане неоседлые» лишались права отлучки и подлежали принудительным общественным работам. Но даже сановников николаевского времени испугали такие способы реформирования быта евреев; «разбор» евреев по разрядам подвигался, поэтому, медленно, в самое понятие «мещан неоседлых» вводились постепенно различные ограничения, и, наконец, с воцарением Александра II, по представлению Киселева, «разбор» был отменен.

Падение крепостного права логически и исторически требовало раскрепощения всех других сословий, раскрепощения и евреев. Но слишком еще живы были воззрения крепостной эпохи, и там, где не опасались давления снизу, не торопились с реформами сверху. Не дождались эмансипации раскольники, не достигли ее и евреев. Конечно, и в том и в другом случае и в рядах самой бюрократии было немало сторонников полной отмены всяких ограничений, однако, преобладание получила политика «послаблений» и частичных полумер. В согласии с этим Киселевский Комитет в 1859 г. высказался, что «уравнение евреев в правах с коренным населением не может иначе последовать, как постепенно, по мере распространения между ними истинного просвещения, изменения их внутренней жизни и обращения их деятельности на полезные занятия». Но все же частичные облегчения проводились. Был отменен институт кантонистов, вечным ужасом реявший над каждым еврейским домом (за исключением купечества). Перестали с 1856 г. требовать с евреев больше рекрутов сравнительно с остальным населением. В 1862 г. евреи Царства Польского были уравнены в правах с остальным населением, но, разумеется, только в пределах польских губерний; в остальной России, вне черты, они оставались по-прежнему париями. В 1861 г. было предоставлено право повсеместного жительства евреям, имеющим ученую степень, и впоследствии (в 1879 г.) это право было распространено и на других евреев с высшим образованием, а также на представителей медицинских и фармацевтических профессий со средним специальным образованием (акушерки, дантисты, помощники провизоров и т. п.). Разрешили (в 1859 г.) повсеместное жительство купцам 1-ой гильдии, пробывшим в гильдии не менее 5 лет, — так сказать, верхам купечества. В 1865 г. дозволено было селиться повсеместно евреев-ремесленникам. Это было единственное реальное, что дала эпоха реформ еврейской массе. Однако, и здесь наиболее бедствующая часть еврейства осталась обойденной: не цеховой ремесленник и рабочий выхода из «черты» не получили и свободного рынка для продажи своего труда искать не могли. Да и цеховой ремесленник вне черты всецело был отдан на милость полицейской власти и ремесленной управы: в любой момент можно было объявить, что он плохо знает свое ремесло или недостаточно занимается им, и он подлежал немедленному выселению.

Но все же, если не законы, то практика была смягчена; не было прежнего всечасного страха новой беды, нового грозного распоряжения. Все же, в 60-х годах можно было хоть надежду питать, что падут, наконец, тяжелые и позорные путы. Главное же, общественная атмосфера стала иной, проснулась в людях человечность, и, казалось, навсегда замолк зверь. И под влиянием новых веяний начинается в еврействе сильное, страстное стремление к образованию, к европейской культуре. Ассимиляция, так фатально не дававшаяся принудительной казенной прививке, теперь могучей волной охватывает еврейство. Жизнь и тем, что было сделано, и теми задачами, которые она выдвигала, приковывала к себе жадное внимание, завладевала мыслью, не давала ей больше уходить в схоластические контроверзы. От талмуда переходят к просветительной еврейской книге, к Маймониду и Мендельсону, от них к немецкой литературе, к Шиллеру и Канту, с 70-х годов передовая молодежь уже всецело отдается русской книге. Иногда прямо от талмуда обращаются к русскому переводу Бокля и на нем обучаются русской грамоте. Затем следует Флеровский, Миртов, «Хитрая механика»; потом нередко разрыв с «отцами», тайное бегство в казенные раввинские училища, в университет, на курсы. Другие прямо обращаются к социалистической агитации и революционной деятельности. Но очень немногие идут со своей проповедью к еврейскому рабочему (Либерман, Рабинович, Винчевский); его силы не сознают еще, его роли не предвидят. Подавляющее большинство революционно настроенной еврейской молодежи примыкает всецело к общерусскому движению, идет «в народ». И не только молодежь, захвачена была ассимиляционной волной и еврейская буржуазия. Экономический подъем русской жизни вызвал среди еврейства быструю дифференциацию. Польское восстание и разорение польского помещичьего сословия сильно отразились на положении еврейских ремесленников и торговцев северо-западного, края и привислинских губерний, лишив их обычных клиентов; железные дороги отняли у евреев широко до того развитый перевозочный промысел, направление рельсовых путей оттянуло значительную часть хлебного экспорта от северо-западной границы к южным портам; поэтому, западные губернии, где главным образом сосредоточено еврейское население, не только не испытали общего экономического подъема страны, но скорее падали; многие оживленные центры черты оседлости утрачивали свое значение и превращались в гнилые местечки; безработица и нужда возрастали в угрожающих размерах. Напротив, еврейская буржуазия переживала в это время свой медовый месяц. Железнодорожные концессии, банковское грюндерство, колоссальный рост хлебного экспорта, — все это давало часто в короткое время большие состояния; сила денег легко и незаметно разрушала всякие национальные и сословные перегородки и быстро втягивала богатое еврейство в общую жизнь денежной аристократии. И в этой атмосфере содружества капиталистов еврейский вопрос казался анахронизмом, который очень скоро должен навсегда исчезнуть.

И вдруг совершенно неожиданно в 1881 г., через полтора месяца после 1- го марта, вспыхивают погромы, последовательный ряд погромов на протяжении каких-нибудь двух недель: в Елисаветграде, Березовке, Ананьеве, Киеве, Смеле, Жмеринке, Александровске, Нежине, Ромнах и во множестве мелких местечек. Впервые евреи в России переживали эпидемию погромов; раньше их знала одна Одесса (1821, 1859 и особенно 1871), но там они явно вызывались греками, порождались конкуренцией по экспорту. Теперь явная была беспричинность, явная искусственность. Весной следующего года погромы, в меньшей степени, повторились в Балте, Летичеве и  многих местечках Подольской губернии. В 1883 г. — в Екатеринославе, в Ростове, в Кривом Роге; в 1884 г. — в Нижнем Новгороде, во время ярмарки. Кишиневский погром 1903 г. и октябрьские погромы 1905 г. бросили яркий ретроспективный свет и на «антиеврейские беспорядки» (как тогда выражались) 1881 г. Но и в свое время происхождение их было достаточно ясно. «Народная политика взялась покончить с еврейским вопросом», писал Салтыков. Евреям на первых порах говорили, что погромы устраиваются анархистами, «вашими врагами, как и нашими»; народу старались всячески внушить, что все беды его от еврейской эксплуатации. «Временные правила» 3 мая 1882 г., прошедшие по настоянию творца «народной политики», графа Игнатьева, воспрещали евреям в черте оседлости вновь селиться вне городов и местечек, а также приобретать там или арендовать недвижимости. Этим хотели и подчеркнуть заботы о народном благе   и отвлечь внимание от аграрного вопроса. А он, как тогда казалось, принимал очень опасный и острый характер. Энгельгард писал из деревни: «весь мужик знает, уверен, что милость насчет земли будет и будет скоро». Понимали, что министерский циркуляр (16 июня 1879 г.) о том, что никаких прирезок не будет, умы не успокоит. Чигиринское дело как бы подтверждало это. Нужно было разрядить атмосферу, приготовить на всякий случай для движения иное русло. Кстати, можно было измерить и силу напора. И в последнем отношении диверсия в сторону еврейского вопроса удалась как нельзя лучше и сыграла фатальную роль в развитии всей русской жизни. Она убедила в полной неосновательности панического страха пред неизбежной жакерией, обнаружила полную пассивность общества, давала уверенность, что напор новых образований весьма еще не грозен. Момент правительственной растерянности кончился, путь был найден; оставалось укреплять старые основы и не давать подниматься новым образованиям. Это решало, конечно, и отношение к евреям. Однако, — все же не сразу. На первых порах репрессивные законопроекты, выработанные в духе «народной политики» товарищем министра внутренних дел Готовцевым, встретили решительную оппозицию в комитете министров, и по его настоянию была учреждена «Высшая комиссия» под председательством графа Палена, для пересмотра законодательства о евреях в полном его объеме. Комиссия проработала четыре года, и, несмотря на то, что за это время новый курс все более выяснялся, большинство ее членов высказалось в том смысле, что «конечная цель законодательства о евреях не что иное, как его упразднение, вызванное требованиями жизни, ходом просвещения и образования народных масс». Но требованиями жизни и законами исторического развития мало интересовались, их считали теперь вполне преоборимыми. Комиссия была в 1888 г. закрыта, а еврейский вопрос передан на рассмотрение совещания под председательством В. К. Плеве, с 1882 г. занимавшего должность директора департамента государственной полиции, а в 1884 г. назначенного товарища министра внутренних  дел. Здесь все было разрешено скоро, и программа «народной политики» получила полное выражение. Совещание проектировало: обратить «Временные правила» 3 мая 1882 г. в постоянный закон, предоставить сверх того сельским обществам право постановлять приговоры о выселении и тех евреев, которые поселились в данной сельской местности до издания закона, за незаконное проживание в сельских местностях подвергать уголовному наказанию, детей евреев, живущих в сельских местностях, по достижении совершеннолетия из деревень выселить, а сверх того еще предлагалось лишить евреев-ремесленников права вновь селиться вне черты оседлости, т. е., отменить закон 1865 г., и постепенно выселить из мест вне черты оседлости тех ремесленников-евреев, которые там уже живут («Пережитое», 1910,11, стр. 107). Только настоятельные представления министра финансов Вышнеградского предупредили проведение этих мер, но программа еврейской политики этим проектом была намечена на долгое время. Основной смысл ее был — сделать для евреев жизнь в России невыносимой и заставить их выселиться. Уже и ранее граф Игнатьев прямо заявил евреям, что западная граница для них открыта. Надо было освободить Россию от «ферментов брожения», какими почитались евреи по участию еврейской молодежи в революционном движении. Прежде всего позаботились более или менее закрыть для евреев доступ к образованию и установили специальные процентные нормы для приема в гимназии и университеты (1886—87); далее прекратили прием евреев в адвокатуру (см. ниже, законодательство о евреях). Они были исключены из местного самоуправления, как земского (1890), так городского (1892), и это в то время, когда в северо-западном крае они составляют более половины городского населения, в юго-западном — более трети, а в юго-восточных губерниях черты оседлости — около четверти. Потом начинаются усиленные работы над тем, чтобы загнать обратно в черту оседлости тех, кто так или иначе успел оттуда вырваться. В апреле 1880 г. циркуляром министра внутренних дел Макова было разрешено евреям, незаконно поселившимся вне черты оседлости, оставаться там и впредь. В 1892 г. циркуляр этот отменяется. Во многих крупных центрах вне черты, в особенности в Киеве, устраиваются систематические ночные обходы еврейских квартир, чтобы выяснить, не проживает ли в них какой-нибудь еврей без надлежащих прав. К ремесленникам приставляются агенты сыскной полиции, чтобы путем тайного надзора проверить, всегда ли и исключительно ли занимаются они своим ремеслом. Наконец, по отношению к Москве и Московской губернии предположения совещания В. К. Плеве получают прямое осуществление. 28 марта 1891 г. было воспрещено евреям-ремесленникам селиться вновь в Москве и ее губернии, а живущих уже там повелено выселить в черту оседлости. Вопрос был решен даже помимо Государственного Совета, и вопреки основному принципу права репрессивное узаконение получило обратную силу: было распространено и на евреев, уже живущих в Москве в силу давно предоставленного им права. В том же порядке через год были лишены права жительства в Москве и ее губерниях еврейские отставные солдаты, служившие по старому рекрутскому набору, и их семьи, и опять запрещению было дано обратное действие: жившие раньше в Москве отставные солдаты и их семейства подверглись выселению. Всего в силу этих запрещений, проведенных в чрезвычайном порядке, до 20 000 евреев были лишены законного своего права, обязаны в короткий срок ликвидировать свои дела, и выселены из Москвы в черту оседлости, где так трудно было найти новое занятие. Естественно, оставалось только эмигрировать. Это и нужно было. «Еврейскому колонизационному обществу», образовавшемуся около этого времени в Лондоне, было предоставлено организовать в широких размерах выселение; выселяющихся при содействии этого общества освобождали даже от отбывания воинской повинности (8 мая 1892 г.); ставилось только одно условие, — что они покидают Россию навсегда. Колонизационное общество планировало и как бы обязывалось в 25 лет довести цифру переселенцев до 3 ¼  миллионов. Официозная печать выражала даже готовность удовольствоваться эмиграцией в 50—60 тысяч в год. Но деятельно старались поддержать стремление к «добровольному выселению» соответствующими мерами (выселение из деревень в порядке усиленной охраны, переименование местечек в села и т. д., и т. д.), и размеры эмиграции значительно превзошли ожидания.

Переселение евреев из России в Америку в небольших размерах началось еще в 70-х годах, после страшного голода, поразившего в 1869 г. северо-западный край и особенно тяжело отразившегося на евреях, когда «они целыми массами питались кочерыгами, брюквенной и картофельной шелухой и умирали тысячами от тифозной горячки». «Помощь несчастному населению — сообщает Шелгунов («Русская Мысль», 1889, Х) — пришла не из России, а из-за границы... Участие европейцев было поистине замечательное и доходило до энтузиазма... Прежде всего, оказывалось необходимым хоть как-нибудь накормить голодных и спасать больные местности от дальнейшего распространения заразы. И в виде временной меры остановились на переселении, которое и было направлено в иностранные государства и в Америку». «Мера — замечает он — действительно любопытная, точно евреев хотели спасти от России». И эти слова как нельзя лучше отражают собственное настроение евреев в 70-х годах. Массы были преисполнены веры в благие намерения правительства, в грядущее освобождение, передовые слои разрешение всех вопросов видели в идеалах и стремлениях русской интеллигенции. И всего больнее в 1881—82 г. почувствовались, быть может, не самые погромы и не новый курс правительственной политики, а новые течения, которые стали пробиваться в обществе и печати. При первом же испытании — часто леденящее равнодушие к чужому позору и чужому ужасу у одних, своекорыстный цеховой антисемитизм или бессознательный, от крепостной эпохи унаследованный асемитизм у других, полное незнание, грубое непонимание жизни народа, не «веками отдаленного», а тут же рядом изнемогающего под игом бесправия и нищеты, — у очень многих. И опять бездомным бродягой почувствовал себя еврей в России. Казалось, что только свой угол, на своей земле, в старой Палестине может положить конец вековым страданиям. Началась стихийная, романтическая эмиграция в Палестину, в значительной степени интеллигентская, с одной мыслью: «сесть на землю», вернуться к простому земледельческому труду, в нем найти для народа независимость от гнева и милости других, а для себя лично исход от неправды социального строя. Смесь народничества и национализма, но оба начала нашли горячий отклик в еврейской массе и привлекли ее к палестинофильской молодежи. Однако, первые же опыты переселения показали, что Палестина пока для массовой эмиграции служить не может, что земля там слишком для того дорога, и устройство земледельческого хозяйства требует совершенно недоступных для трудового человека затрат, что переселение туда возможно лишь на благотворительные средства, следовательно, в миниатюрных размерах, либо для людей зажиточных. Устройство фермы, которая по местным условиям должна была носить преимущественно плантационный характер (виноградарство, разведение апельсиновых и оливковых деревьев и т. п.), обходилось в 15—20 тысяч марок. И в результате за 30 последних лет, несмотря на усиленную пропаганду сионизма, в Палестину могло переселиться всего лишь около 30 000 душ, а из России всего 20 000; и из них получило возможность сесть на землю, основаться в колониях только 1 000 семейств, около 6 000 душ, и то почти всецело благодаря громадным средствам, потраченным на колонизацию бароном Ротшильдом и Еврейским колонизационным обществом. При таких условиях, разумеется, народнические идеалы не могли найти себе никакого удовлетворения. Они перерождались в националистическую культурную работу, в частности в настойчивые и всемерные старания об оживлении древнееврейского языка, о превращении его в живую народную речь поселенцев. Несколько более отвечал народническим стремлениям опыт земледельческих поселений в Аргентине. Образование еврейских земледельческих колоний в этой стране составляло главную задачу, которую поставило себе учрежденное на средства барона Гирша Еврейское колонизационное общество (ІКА). В образованных им в Аргентине семи колониях к концу 1908 г. жило 2 118 еврейских земледельческих семейств (11 492 души) и 757 неземледельческих семей (4 279 душ) — ремесленников и торговцев. Всего в этих колониях обрабатывается площадь в 84 507 гектаров. За последние годы аргентинские колонии проявляют быстрый и значительный подъем: в 1911 г. население их уже достигло 20 038 чел., в т. ч. 15 561 колонист и 4 477 не колонистов, обрабатываемая площадь почти утроилась и составляет теперь 224 501 гектаров; суммы, обратно выплаченные колонистами Обществу, поднялись с 399 638 пезов в 1908 г. до 538 429 в 1911 г. В то же время все более развивается и самостоятельное фермерство, без филантропической помощи, и в Аргентине, и в Бразилии, и в Соединенных Штатах; в последних таких фермах насчитывается 3 438, с площадью в 437 265 акров. Эти «бывшие переплетчики, мелкие торговцы, портные и проч.», которые «пашут, сидя на великолепных американских плугах, жнут на первоклассных машинах, вообще, работают на земле», производят очень благоприятное впечатление и на специалистов-агрономов (см. Крюков, «Аргентина», стр. 258. изд. Главного Управления Земледелия и Землеустройства; цитируется в «Еврейской Ниве». 913, I). Еврейскими колонистами начинают дорожить; их усиленно стараются привлекать и аргентинское правительство и бразильское; в последнее время Португалия предложила Еврейскому территориальному обществу (т. н. ІТА) заселить евреями принадлежащую ей колонию Анголу (в Африке). Однако, трудно не признать, что все это «насаждение земледельческого труда» — скорее оранжерейная культура, дань «идеологии господ», которая многомиллионной еврейской массе мало может помочь; во всяком случае пока, по крайней мере, достигнутое в этом отношении далеко не отвечает первоначальным грандиозным заданиям Еврейского колонизационного общества.

«Исход» из России, действительно, и очень скоро, еще с 80-х годов, получил громадные размеры. Но пролетариат после неудачного опыта с колонизацией Палестины пошел своим путем, помимо всякой благотворительности, понес свой труд, какой знал, туда, где ценится одинаково всякий труд, главнейшим образом в Америку, в Соединенные Штаты. По подсчетам д-ра А. Рупина с 1881 г. по 1908 г. из России выселилось с лишком полтора миллиона евреев (1 545 000) при общей численности евреев в России по переписи 1897 г. в 5 миллионов. Исход действительно грандиозный, не очень уж далекий от ирландской эмиграции в самую ужасную пору ее (см. IX, 344, прил.). Из этих полутора миллионов переселенцев миллион с четвертью приходится на Соединенные Штаты, 150 000 — на Англию и лишь 145 000 на все остальные страны, вместе взятые (30 000 на Канаду и столько же на Францию, по 20 000 на Палестину и Аргентину, 15 000 на Германию, 15 000 на Южную Африку, 10 000 на Египет и т. д.). Об еврейской иммиграции в Соединенные Штаты мы имеем детальные официальные сведения с 1899 г. и менее точные для предыдущего периода, когда в официальной статистике иммиграции евреев, как таковые, особо еще не регистрировались. По отдельным периодам иммиграция евреев из России развивалась следующим образом:

Периоды	Всего за период	В среднем за год
1881-85	64322	12865
1886-90	142545	28509
1891-95	224145	44424
1896-99	132119	33029
1900-04	237750	47550
1905-09	443682	88735

 

Таким образом, цифра ежегодной эмиграции в одни только Соединенные Штаты далеко уже перешагнула за ожидавшиеся нормы в 50—60 тыс. За последние годы, за 1905—1908 гг., эмиграция превысила уже и естественный прирост евреев в России. Погодные цифры ясно показывают, как такие результаты достигались. В 1900—1902 гг. цифра эмиграции лишь медленно повышается с 30 000 до 37 800, затем вследствие усиленного выселения из деревень поднимается в 1903 г. до 47 700, после кишиневского погрома 1903 г. вырастает в следующем году до 77 500; в 1905 г., под постоянным страхом новых погромов, она увеличивается до 92 400, в 1906 г., как следствие октябрьских погромов 1905 г., достигает небывалой высоты — 125 000, и в 1907 г., после Белостока и Седлеца (1906 г.), доходит до 114 900, затем в следующем году понижается до 71 978, а в 1909 г., вследствие тяжелого кризиса в Соединенных Штатах, опускается почти до нормы начала 900-х годов — до 39 000. Из общего числа эмигрировавших из России в Соединенные Штаты за 10-летие 1900-909 г. (1 500 000) на долю евреев приходится 45,4%, поляков — 26,1%, литовцев и латышей — 9,3% и финнов — 8,5%. Россия, таким образом, энергично освобождается от «нежелательных элементов». Официальный обозреватель хода эмиграции с чувством удовлетворения отмечает, что «по характеру своей эмиграции Россия находится в исключительно благоприятных условиях»; «Россия отпускает за океан почти лишь граждан нерусского происхождения»; «нерусские элементы, благодаря своему выселению, разрежают население западных окраин страны и тем самым способствуют усилению процента их русского населения» («Ежегодник России», 1910 г. изд. Центрального Статистического Комитета). Особенное удовлетворение должна доставить, конечно, еврейская эмиграция: евреи выселяются за океан с семьями «для прочного там водворения» (ibid.). На 100 эмигрантов мужчин приходится женщин в среднем за 10-летие 1900—1909 г.: у евреев 76,3, у финнов — 51,8, у поляков — 44,1, у русских — 17,6. Процент детей вследствие переселения семьями у евреев достигает почти 25%, между тем как у поляков и финнов он ниже 10. Почти 70% евреев-эмигрантов находилось в рабочем возрасте, от 14 до 44 лет. Это составляет за 10-летие (1900—1909) потерю в 665 000 человек рабочего возраста. Эмигрируют, разумеется, наиболее развитые и интеллигентные слои рабочего населения. Число грамотных среди еврейских эмигрантов составляло (в среднем за пятилетие 1905—1909) 72,6% (среди поляков 60%, среди русских 57%). Несмотря на то, что переселяются семьями, процент хозяйственно несамостоятельных исключительно мал: 44% вместо обычных (например, для всей России, по переписи 1897 г.) 70%; из 953 000 всех еврейских иммигрантов в Соединенные Штаты за десятилетие (на Россию падает 71,5%) лиц без самостоятельного занятия (члены семейств) и вообще без занятия было всего 426 000. Идут, следовательно, чтобы работать всей семьей. Идут с ничтожными средствами, часто вовсе без денег: в то время, как эмигранты-англичане имеют в среднем на человека 58 долларов (по данным 1906 г.), ирландцы по 27, немцы по 40, еврейский эмигрант в среднем имеет лишь 15 долларов; 39% еврейских иммигрантов (не считая детей) вовсе не имели денег при высадке (для англичан и немцев этот процент не превышает 12—15, для ирландцев — 27), и только 5% могло показать более 50 долларов. Едут, всецело полагаясь на свои рабочие руки. Только совершенно ничтожное число еврейских эмигрантов — менее полупроцента (0,4%) — пользуется для оплаты переезда помощью учреждений и посторонних лиц (у финнов это число достигает 4,2%). Следовательно, в массовой еврейской эмиграции благотворительность не играет никакой роли. По занятиям еврейская эмиграция распределяется за рассматриваемое десятилетие следующим образом. 350 660 принадлежало к группе квалифицированного труда (ремесла и другие занятия, требующие специальной подготовки), 169 429 — к группе неквалифицированного труда (чернорабочие, прислуга, земледельцы, торговцы и т. п.), 6 836 — к либеральным профессиям и 426 039 хозяйственно несамодеятельных (члены семейства и без определенных занятий). Из общего числа самодеятельных эмигрантов четверть (129 000) составляют портные, четверть (130 000) чернорабочие и прислуга, около 8% — портнихи, белошвейки и модистки, 7% — столяры и плотники, 5% — сапожники; торговый класс (купцы, приказчики, счетоводы и т. п.) образуют менее 5% (35 106) самодеятельных эмигрантов.

Такой профессиональный состав эмиграции ясно показывает, что уходят не наиболее бесправные, а самые сильные, те, которые имеют больше шансов устроиться за океаном, рабочие и, главным образом, ремесленники, хотя последние принадлежат в России к категории «привилегированных» евреев, все же обладают правом почти повсеместного жительства. Но несомненно, что гонения являются очень крупным фактором. Мы видели это выше на колебаниях эмиграционной волны по годам. Об этом говорят и сами эмигранты, то же отмечают и посторонние исследователи. Они отмечают не только стремление уйти от бесправия, но и сознательное преклонение пред свободой в передовых странах Запада. Вот одно показание из числа многих однородных, данных пред парламентской комиссией по исследованию потогонной системы в Англии в 1888 г., следовательно, еще в самом начале эмиграционного движения. «Сколько часов вы работали в России?» «От 12 до 13, а в Лондоне от 17 до 18, иногда и более. Там не гонят так работу, как здесь». «Почему Вы оставили Россию?» «Законы там слишком суровы; там нет свободы» (вопр. 3490, 3489).

О том же свидетельствует и английский официальный отчет об иммиграции из восточной Европы 1894 г. «Несомненно», говорится в нем (стр. 135), «притягательная сила этой страны для русских и польских евреев не исключительно и, быть может, и не преимущественно экономическая; большое значение также имеют счастье личной свободы и отсутствие гнетущих ограничений». Но это счастье достигается дорогой ценой. По тому же отчету об иммиграции в Англию, «вновь прибывшие гринеры (зеленые, новички) с радостью готовы первые месяцы работать за одно голое пропитание; в некоторых случаях, по мнению точных наблюдателей, они работают на первых порах за плату значительно ниже минимума существования, в результате понижая постоянно свои умственные и физические силы» (там же, стр. 43). Бывает, что «гринер» за такой работой падает замертво от истощения (вопр. 8108 анкеты о потогонной системе). Иммигрант-ремесленник приезжает не только без знания языка, без знания местных условий рабочего рынка, но и техническая его подготовка оказывается совершенно неприменимой: она недостаточна по сравнению с мастерством английского или американского ремесленника и совершенно не нужна для простого рабочего в ремесле; разделение труда, доведенное в портняжном и сапожном деле до пределов возможного, сделало отдельные операции доступными для каждого, для женщины, как и для мужчины, и, обесценив труд, заставляет работать бесконечно много, чтобы выработать крайне необходимое для существования. Только очень постепенно новичку удается вырваться из потогонной мастерской и, изучив свое ремесло, добиться лучших условий труда. Главным занятием иммигрантов, как в Англии, так и в Америке, является портняжество. Ими, можно сказать, создано производство готового дамского платья и значительно расширено производство мужского готового платья в Соединенных Штатах. За 20 лет, с 1880 до 1900 г., стоимость произведенных изделий по изготовлению дамского платья поднялась с 32 млн. долларов, до 159, мужского — с 209 до 415 млн. В среднем заработок еврейского портного не намного ниже, а в производстве дамского платья выше, чем среднего рабочего вообще; так, в Нью-Йорке недельный заработок среднего рабочего определяется в 12 долларов 38 центов для мужчины и в 6 долларов 42 цента, для женщины, в портняжном же промысле он составляет для мужчины при изготовлении мужского платья 12 долларов 26 центов, в производстве дамского платья 12 долларов 62 цента, для работницы — 6 долларов 86 центов. Приходится, однако, иметь ввиду и большую продолжительность мертвого сезона в портняжном деле. В общем, исследователи приходят к заключению, что еврейский рабочий в Соединенных Штатах принадлежит уже не к низшему слою рабочего класса, а скорее к низшим рядам среднего слоя его. В России еврейский ремесленник в среднем вырабатывает в месяц меньше, чем Нью-Йорке в неделю — 20 руб., т. е. 10 долларов. Конечно, жизнь в Нью-Йорке много дороже, но все же разница и в реальной плате является весьма значительной.

Но почему в России заработок еврейского ремесленного рабочего — рабочего городского и при том квалифицированного труда — так явно исключительно мал, почему эта громадная трудовая армия, которая находит себе работу и с течением времени лучшую оплату труда в Америке, наполовину даже в одном Нью-Йорке, почему у себя на родине она оказывается избыточной и обречена либо на вымирание, либо на эмиграцию? Обратимся к статистике евреев в России.

Общая численность евреев в России по переписи 1897 г. определяется в 5 189 401 чел. Это составляет 4,13% всего населения (немногим меньше, чем в соседней Австрии, где этот процент по переписи 1900 г. равнялся 4,7%). Но только 6,09% евреев живет вне черты оседлости, образуя во внутренних губерниях всего лишь 0,25%, общей численности населения (207 706 чел.); кроме того, на Кавказе имеется 58 471 евреев (0,63%), в Средней Азии 12 729 (0,16%; и здесь и на Кавказе в этом числе много туземных евреев) и в Сибири 34 477 (0,60%,). За этими небольшими вычетами вся масса русского еврейства — 4 874 636 душ — сосредоточена на территории черты оседлости — 15 губерний и Царства Польского, но и здесь, главнейшим образом, только в городских поселениях: в селах и деревнях черты оседлости живет лишь 18% общего еврейского населения района, 33,05% приходится на местечки и посады и 48,84% — на города. Евреи  являются, таким образом, почти исключительно городским населением. При крайне слабом развитии городской жизни в остальной России евреи естественно, составляют очень видный элемент всего городского населения империи, а в составе исконного городского сословия России — мещанства — образует больше трети (35%). И в этом, конечно, надо видеть причину, почему вся ненависть крепостнических слоев против города и его культуры особенно яростно обрушивалась на евреев. Несмотря на усиленное насаждение фабричной промышленности и всемерное привлечение иностранных капиталов, Россия, в сущности, так мало еще подвинулась по пути разделения общественного труда, так мало еще в ней торговцев и ремесленников, что и  теперь евреи, сосредоточенные, как мы видели, почти всецело лишь в западных губерниях, образуют почти четверть общего торгово-промышленного населения Империи. Из самодеятельного еврейского населения (всей империи) сельским хозяйством занято лишь 2,4%, почти 40% имеет своим промыслом промышленность и транспорт, торговля занимает около трети (31%), поденная работа и личное услужение — 11%, как это видно из следующих данных.

Группа занятий	Всего самодеятельного	%
Сельское хозяйство	37373	2,4
Промышленность	555229	36,3
Передвижение и сообщение	45958	3,0
Торговля	474980	31,0
Прислуга, поденщики, частная служба	175750	11,5
Свободные профессии, общественная и государственная служба	71914	4,7
Непроизводственные и неопределенные занятия	116338	7,6
Вооруженные силы	53195	3,5
Итого	1530737	100,0

 

Разумеется, при подавляющем преобладании в России земледелия, профессиональный состав еврейского населения коренным образом разнится от общих для страны соотношений между разными занятиями; сравнивать его можно только с городским населением; но и здесь оказывается, что среди нееврейского городского населения России 10,42% все еще приходится на сельское хозяйство, настолько города центральной и восточной России до сих пор еще часто носят характер больших сел. Промышленные занятия русских евреев, имея за собой долгое историческое развитие, отличаются преобладанием квалифицированного ремесленного труда. По данным превосходного обследования экономического положения евреев, произведенного в 1898—99 гг. Еврейским колонизационным обществом, всех евреев-ремесленников в западной России насчитывается: мастеров 259 396, подмастерьев — 140 528 и учеников — 101 062, всего — 500 986, цифра, очень близко подходящая к числу евреев, занятых в промышленности в черте оседлости, по переписи 1897 г. (518 000). Нельзя не отметить при этом очень низкого строения еврейского ремесла, преобладания трудового, непредпринимательского типа мастерских: в сумме численность хозяев далее несколько более числа подмастерьев и учеников, вместе взятых. Четверть всех еврейских ремесленников черты оседлости составляют портные и портнихи, 14% приходится на сапожников, 8% на столяров и плотников, 5,5% — на кузнецов и жестяников, 4,6% — на булочников, 4,4% — на мясников и рыбаков, 2,2% — на печников и каменщиков и т. д. В сфере транспортной промышленности, которой в черте оседлости занимается 44 000 чел. самостоятельного еврейского населения, наибольшее значение имеет традиционный еврейский извозный промысел: по анкете Еврейского колонизационного общества ломовых извозчиков насчитывается в черте оседлости 18 819, легковых — 13 260; далее, сюда относятся носильщики, грузчики, сплавщики леса и т. п. Носильщиков и грузчиков особенно много, конечно, в портовых городах. Для характеристики их положения достаточно сказать, что в Одессе в 1900 г. обследование благотворительного общества открыло несколько сот «тачечников», не имевших далее собственной тачки и вынужденных уплачивать за нее особому предпринимателю по 10—15 коп. в день из заработка в 30—40 коп. Группу перевозочной промышленности следует, по-видимому, целиком отнести к неквалифицированному труду, и вместе с группой «прислуга, поденщики, частная служба» численность класса людей простого труда, не требующего выучки и потому особенно плохо оплачиваемого, надо определить, не считая торговли и земледелия, по меньшей мере, в 200 000. Исключительная роль, какую евреи издавна играли в организации сельскохозяйственного экспорта, сказывается и ныне в том, что из общего числа 475 000, занятых в торговле (в том числе в черте оседлости 450 000), торговлей зерновыми продуктами занимается 49 000; наибольшее число падает, разумеется, на торговлю съестными припасами (145 000), далее, на мелочную по преимуществу торговлю, или торговлю вообще, как именуется эта группа занятий в переписи (96 000); торговлей тканями и предметами одежды занято 44 000 чел., торговлей строительными материалами — 28 000, торговым посредничеством — 16 000, торговлей скотом — 16 000. Наша перепись не дает распределения самодеятельного населения по социальному положению в промысле. В Австрии, где еврейская торговля отличается таким же преобладанием мелких предприятий, как в России, на каждые 1 000 лиц самодеятельного еврейского населения, занятого в торговле и транспорте, приходилось по переписи 1900 г. хозяев 529, служащих 100, рабочих и поденщиков 267, помогающих членов семьи — 104. Если применить эти нормы к еврейской торговле в России, численность торгового пролетариата в ней определится в 223 000 чел. (причисляя сюда помогающих членов семьи и служащих, что при мелком характере торговых предприятий всего более будет отвечать их экономическому положению). В ремесле, как мы видели, подмастерьев и учеников насчитывается среди евреев черты оседлости 240 000; евреев фабричных рабочих имеется 45 000 чел., земледельческих рабочих 12 000; рабочие по транспорту, поденщики и прислуга составляют 200 000 человек. Таким образом, общую численность еврейского пролетариата нужно определить не менее как в 700 000 человек, или в 50% всего самодеятельного еврейского населения черты оседлости.

Еврейский пролетарий, как известно, пролетарий в самом чистом виде. Правда, он не свободен лично и лишен самого важного для рабочего вида свободы — свободы передвижения. Но зато он совершенно свободен от собственности. У него нет надела в деревне, на котором могла бы кормиться семья, куда он сам мог бы уйти в случае крайней безработицы или когда старость и болезни сделают его инвалидом. Конечно, и в самой внутренней России у русского рабочего эта связь с землей не очень уж сильна, и все сделано для того, чтобы ее окончательно оборвать; но все же она еще существует у кустаря и сельского ремесленника. У еврейского же рабочего этой опоры нет и не было никогда; таково веками для него сложившееся положение. Как пролетарий, он может жить только продажей своей рабочей силы, и продажа эта должна дать ему, по меньшей мере, необходимое для жизни и поддержания семьи, иначе ему грозит вырождение и смерть. Но факты показывают, что часто он столько не вырабатывает, что даже в среднем его заработок едва достигает минимума существования.

Вот несколько данных из анкеты Еврейского колониального общества. В Царстве Польском «в 33% всех обследованных пунктов мастера-портные зарабатывают меньше 250 руб. в год, в 47% от 250 до 300 руб., и лишь в 20% годовой заработок превышает 300 руб.». «Заработок сапожников в среднем значительно ниже». «Заработок белошвеек редко поднимается выше 100 руб. в год». Еще ниже оплачивается труд кружевниц (в Опатове Радомышленской губернии). В Северо-западном крае «средний годовой заработок мастеров-портных и портних 200—250 руб. в год; местами он, правда, поднимается выше, до 500 руб., зато во многих местах падает до 100 руб. и даже до 80 руб.». «Заработок сапожников несколько ниже; обыкновенно он колеблется между 150—200 руб.; максимальный их заработок не превышает 400 руб. в год или 8 руб. в неделю, зато минимум падает часто до 100 руб.». «Модистки зарабатывают в год в среднем от 100 до 150 руб.». Заработок евреев-ремесленников в других профессиях в этом крае почти всегда еще гораздо ниже. «Подмастерья, которые, как указано было выше, составляют около трети всех ремесленников, вынуждены довольствоваться заработком почти вдвое меньшим, чем мастер, так что они вырабатывают обыкновенно не более 3 и даже часто не свыше 2 руб. в неделю». При этом «огромная масса ремесленников периодически остается без работы. Безработица — это наиболее страшный враг еврея-ремесленника» (т. I, стр. 220—222). Или вот что пишет в своем докладе о жилищных условиях еврейской бедноты комиссия, командированная в 1898 г. парижским советом того же Колонизационного общества для изучения положения евреев в России: «Мы посетили в Кременчуге, Елизаветграде, Одессе эти несчастные лачуги из сгнивших досок, где по два семейства, в 5-6 человек в каждом, ютятся в одной комнате в 9 кв. футов без перегородки. Мы видели гомельские ямы, которые заключают в себе 120 подобных мазанок, построенных в уровень с землей, где ветру предоставляется широкий простор, где живет до 2 000 человек, причем в некоторых из них единственная комната служит в одно время и жилым помещением, и кухней, и лавкой. Мы видели в Вильне подвалы или, вернее, подподвалы, в которые можно было попасть не иначе, как опустившись на два этажа ниже поверхности земли; 5 000 семейств, т. е., 20 000 человеческих существ живут в этих логовищах. В одном из их, состоящем из комнаты в 5 кв. метров, мы видели 20 человек, совершенно чужих друг другу, детей, женщин в отрепьях, голодных мужчин. Полный мрак наполнял этот погреб; в середине дня, при палящем солнце, мы должны были зажечь свечу, чтобы видеть эту картину ужаса и разрушения» (Г. Б. Слиозберг, «Правовое и экономическое положение евреев в России», 1907, стр. 145). То же пишет о жизни еврейского пролетариата и А. П. Субботин («В черте еврейской оседлости», 2 вып., 1888) и множество других исследователей. Еврейский рабочий — пролетарий-паупер; полунищим часто является и его хозяин, все реже работающий на заказчика, все более закабаливаемый магазином; на границе нищеты стоит очень часто и мелкий лавочник еврейских городов и местечек. И в сумме — массовая, гнетущая нищета. По данным статистики еврейской благотворительности («Сборник материалов по экономическому положению евреев в России») 18,8% всего еврейского населения черты оседлости, почти пятая часть его, должно обращаться к общественной помощи, — в 1-2 руб. на семью, — чтобы справить праздники; за 4 года, с 1894 по 1898, число обращавшихся к общественной благотворительности возросло в среднем для всей черты на 27,9%. По данным Бродовского («Еврейская нищета в Одессе», 1902), в Одессе в 1900 г. к помощи благотворительности обратилось 8 435 семейств в составе 48 549 душ; это образует почти треть (32,4%) всего еврейского населения Одессы. Обследовано было положение 6 154 просителей; из них 1 427 оказалось ремесленников, 1 214 — чернорабочих, 981 — торгующих в разнос и 1 974 — других профессий; ремесленники, следовательно, составляли в числе этих признанных пауперов больше одной пятой.

Что же рождает весь этот ужас, что делает черту оседлости для евреев второй Ирландией? Непосредственно, конечно, избыточность торгово-промышленного населения в черте. Евреи  образуют здесь в торговле 72,8% всего самодеятельного населения, в промышленности — 31,4%, в транспорте — 20,9%, в общей численности прислуги, поденщиков и частных служащих — 12,7%. Суммируя все торгово-промышленное население 25 губерний черты оседлости, находим по сравнению с остальной Россией действительно чрезвычайную перегруженность их торгово-промышленным элементом. Следующая табличка показывает относительную численность лиц, занятых промышленностью, транспортом и торговлей в Царстве Польском и остальных 15 губерниях черты оседлости, а также процентное отношение еврейского населения в этих губерниях ко всему населению:

Губернии	% торгово-промышленного населения	% еврейского населения
Привислинские Херсонская Гродненская Киевская Таврическая Екатеринославская Ковенская Минская Витебская Виленская Волынская Бессарабская Подольская Черниговская Могилевская Полтавская	23,8 20,0 18,0 17,8 17,7 17,3 16,5 16,0 15,4 14,9 14,9 14,4 14,4 14,0 13,4 10,5	22,1 17,6 16,2 16,2 15,1 14,8 14,9 13,8 13,3 13,0 13,8 13,3 13,6 12,7 12,1 9,6

 

 Между тем, в остальной Европейской России, кроме столичных губерний и Прибалтийского края, а также Кавказа, только в одной губернии (Владимирской) процент торгово-промышленного населения превышает 30% (31,5), лишь в двух он достигает 20% (20,5—20,8), в двух он выше 15% (15,8—16,0), в двух равняется или несколько превышает 14%, а в остальных 23 губерниях сплошь ниже 14%, в 13 из них даже ниже 10% (4,4—9,4). Несоответствие, очевидно, огромное. Но в Западной Европе и тот процент торгово-промышленного населения, какой определяется для черты оседлости, казался бы, напротив, слишком низким. В Англии с Уэльсом самодеятельное население, занятое в промышленности, горном деле, транспорте и торговле, составляет 72%, в Швейцарии — 58%, в Германии — 52%, во Франции — 45%, в Соединенных Штатах — 40%. Следовательно, избыточность торгово-промышленного населения в черте оседлости — избыточность чисто относительная и вызывается она явно русской бедностью. В Германии в 1895 г. на 52 млн. жителей было занято изготовлением одежды 1 513 000 чел.; по этой пропорции в России в 1897 г. должно было бы работать в этой отрасли не 1 159 000 чел., как то было в действительности, а ровно в три раза больше — 3 635 000, и тогда, разумеется, не было бы вопроса об избыточности еврейских портных, еврейских сапожников, еврейских ремесленников, да и еврейских торговцев, пожалуй, потому что тогда евреев могло бы быть занято в одной этой отрасли, только производством предметов одежды, не 254 000 чел., а 763 000, т. е. не 16%, а 50% всего самодеятельного еврейского населения, и никакой эмиграции, очевидно, не было бы нужно. «Мальчик в штанах» и «мальчик без штанов» — вот в чем узел трагедии. Не может быть достаточного спроса на ремесленный и вообще промышленный труд, не может быть широкого разделения общественного труда между деревней и городом, когда в деревне вследствие малоземелья по официальным данным («Свод статистических сведений об экономическом положении крестьянского населения», изд. канцелярии комитета министров, 1894 г.) еще в 90-х годах из 15,5 миллионов крестьян рабочего возраста, занятых в земледелии, два миллиона при данной площади обработки оказывались излишними. Так переплелось все в русской жизни и вертится в конечном счете вокруг  одного и того же земельного вопроса, и нужда крестьянская, и нужда еврейская в окраинной черте оседлости. Избыточность крестьянского населения в скудно заселенной России лечат переселением в Сибирь, избыточному городскому торгово-промышленному населению остается один исход — эмиграция.

Но эмиграция в передовые страны не только разрежает остающуюся рабочую массу; она неизбежно ведет также к ее организации, прививает ей активность, вытравляет прежнюю фаталистическую покорность своей участи. То же было и с еврейской эмиграцией. Новый строй рабочей жизни, который переселенцы находили в Америке и Англии, организованность рабочего класса, стачки, иногда такие грандиозные, как лондонская стачка докеров 1889 г., неограниченная личная свобода, являвшая столь резкий контраст полному бесправию в России, наконец, открытая социалистическая пропаганда (еще в 1884 г. в Лондоне стал издаваться социалистический журнал на жаргоне), — все это не могло не производить глубокого впечатления на эмигрантов и неизбежно всевозможными путями, и в письмах, и при случайных побывках, должно было постепенно просачиваться и в Россию, сильно влияло на все мировоззрение еврейской массы, давало толчок самодеятельности. «Ферменты брожения», от которых так усердно ограждали Россию, пробивались теперь еще с большей силой, притом в самые глубины жизни. В этом отношении цель, которую ставили себе, понуждая евреев к эмиграции, совершенно не была достигнута, дала явно обратные результаты. Уже в 80-х годах архаические, полусредневековые ремесленные братства («хевре»), объединявшие и подмастерьев и мастеров, стали уступать место чисто рабочим кассам взаимопомощи  и стачечной борьбы. В 1888 г. возникает касса чулочниц в Вильне, затем кассы портных, конвертниц, заготовщиков — там же; в начале 90-х годов начинают образовываться подобные же кассы в Минске, Гомеле, Сморгони, Варшаве и т. д. Около 1887 г. возникает в Вильне же первый еврейский социал-демократический кружок, возникает довольно случайно, вследствие высылки туда нескольких интеллигентов-пропагандистов, и неожиданно для себя находит среди ремесленного пролетариата многочисленных последователей. С 1892 г. начинается, всего ранее тоже в Вильне, борьба за сокращение рабочего дня и восстановление давно забытого закона екатерининских времен (1785 г.), определявшего продолжительность рабочего дня для ремесленников в 10 часов. Возникновение в 1897 г. Бунда (см.), неослабный рост стачечной борьбы и особенно быстрое развитие политического движения в еврейском рабочем классе приковывают к себе усиленное внимание властей. Еврейское движение передается всецело в ведение Зубатова, который делает здесь первую попытку увлечь рабочих перспективами полицейского социализма, легализации и всяческой поддержки чисто экономической борьбы под одним условием — отказаться от борьбы политической. Но создавшаяся под этим влиянием в 1901 г. в Минске «Еврейская независимая рабочая партия» никакого успеха не имела, все ее попытки борьбы против Бунда во имя чистого экономизма, благодаря возгоревшейся полемике, содействовали лишь более полному уяснению значения политического фактора (см. «Пережитое», 1911, III). Пришлось отказаться от мысли «столковаться» и найти другие пути для подавления все разраставшегося движения. В апреле 1903 г. разыгрался кишиневский погром и вскоре, в меньшем масштабе, гомельский. Затем последовали новые правовые ограничения: запрещение совершать крепостные акты на приобретение или аренду недвижимости в сельских местностях вне черты оседлости и др., а с другой стороны, как последняя дань программе «столковаться», — открытие сотни сел (преимущественно пригородных либо крупных железнодорожных станций) в черте оседлости для жительства евреев. Но ни погромы, ни перспективы «уступок» не могли остановить движения. Оно продолжало расти с чрезвычайной силой, как это обычно бывает в период революционного трэд-юнионизма. Число членов Бунда в несколько лет увеличилось с 3 000 до 30 000, хотя организация из профессиональной сделалась чисто партийной. Даже наиболее отсталые и националистически настроенные слои трудовой еврейской массы, преимущественно приказчики, откололись под влиянием общего подъема от буржуазного по существу «сионизма» (см.) и образовали обособленную и многочисленную партию «рабочих-сионистов» («Поалей - Цион»), принявшую также очень деятельное участие в стачечной борьбе, потом отчасти и в политическом движении. Для отражения погромов организуются кружки самообороны. Успешные результаты стачечной борьбы и чрезвычайное влияние, в относительно короткое время приобретенное рабочими организациями в жизни черты оседлости, особенно в северо-западном крае и Царстве Польском, дали еврейской рабочей массе классовое самосознание и неискоренимую более веру в свои силы. Русскому обществу они впервые открыли еврейский пролетариат. Уже отношение к кишиневскому погрому было совершенно иное, чем в 80-х годах; правда, и по лютости своей и по всей инсценировке он далеко оставлял за собой пережитое в 80-х годах; правда, и само общество находилось теперь в полосе подъема. Иным стало отношение к евреям и на бюрократических верхах, чаще стали прибегать к «дипломатии», еще чаще силе противопоставлять силу. Булыгинская комиссия в своем проекте Положения о Государственной Думе предполагала весьма откровенно устранить вовсе евреев от участия в выборах, впредь до «обсуждения всей совокупности ограничительных по отношению к евреям правил», однако, государственный совет нашел это неудобным. Он указывал, что такая мера «несомненно раздражит еще более эту национальность, и ныне уже, благодаря экономическим и правовым условиям своим, находящуюся в значительной части своей в состоянии брожения. К успокоению ее надлежит стремиться всеми возможными мерами и, без сомнения, следует избегать вносить в ее среду новый горючий материал». «И с другой стороны», аргументирует далее мемория государственного совета, «что повлечет за собой дарование евреев этого права? — С предложенным гофмейстером Булыгиным установлением ценза, от участия в выборах будет фактически отстранена вся главная масса еврейства — его пролетариат. В Думу пройдут, может быть, несколько евреев, которые едва ли могут повлиять на мнения 400—500 ее членов. А при таких условиях предполагаемое устранение евреев  подлежит отклонению, как по основаниям справедливости, так и по соображениям политической осторожности». Но политика осторожности имела весьма влиятельных противников {ер. Х, 360). Объявление манифеста 17 октября, как известно, сопровождалось многочисленными погромами интеллигенции (в Твери, Томске, Саратове, Казани, Владимире, Тифлисе и мн. других местах), армянскими погромами в Баку и Шуше, погромом рабочих в Иванове-Вознесенске и почти сплошными, массовыми погромами евреев в громадном числе городов южной и юго-западной России — в 64 городах и 626 местечках и посадах. Особенно ужасные размеры получили еврейские погромы в Одессе и Киеве. Непосредственных жертв этих погромов со стороны евреев зарегистрировано 810 убитыми и 1 770 ранеными. 1—3 июня 1906 г., в момент наиболее обострившихся отношений с Государственной Думой, разыгрался белостокский погром; 26—29 августа — седлецкий. Все же в период междудумья в ряду мер, проводившихся в порядке 87 ст., первоначально намечались и некоторые облегчения ограничительных законов о евреях. Предполагалось отменить «Временные правила» 3 мая 1882 г. и значительно расширить число привилегированных категорий евреев, которым разрешается повсеместное жительство (журнал совета министров от 1 декабря 1906 г.). В принципе не отвергалось и полное уравнение евреев в правах с остальным населением; находили лишь, что «такая коренная реформа могла бы быть принята не иначе, как в законодательном порядке, но выслушаны голоса народной совести». Когда ясно обозначилась победа реакции, все это, естественно, оказалось совершенно излишним, и «голос народной совести» стало возможно заменить голосом объединенного дворянства. А оно требовало беспощадных репрессий и всевозможных ограничений, жадно желая уверить себя, что все пережитое навеяно лишь злыми чарами евреев и интеллигенции.

В самом еврействе, на фоне глубокого уныния и почти могильного затишья, более явственно выделяются только бесконечно скорбные дебаты о «правоохраненном убежище», сейчас — об Анголе, этом новейшем проекте территориалистов, сменившем длинный ряд однородных проектов (Уганда, Австралия, Канада, Киренаика, Месопотамия). Наряду с тем идет страстная проповедь национального воспитания и национальной культуры. Даже в бундистских кругах вопросы национальной автономии заняли исключительно видное место. Настроение, во многом напоминающее настроение 80-х годов. Однако, как ни беспримерно ужасен переживаемый момент, безысходного отчаяния 80-х годов все же более не слышится. Трудовое еврейство свой путь нашло, путь общий с трудовыми классами других народов. Самодеятельность, проявленная в грандиозном размахе эмиграции и в первых опытах совместного отстаивания интересов труда, «выпрямила» еврея и беспомощного страстотерпца сделала сознательным строителем своей жизни.

Литература. И. Г. Оршанский, «Русское законодательство о евреях» (1877); его же, «евреи в России» (1877); В. П. Никитин, «евреи-земледельцы»; его же, «Еврейские поселения северо- и юго-западных губерний» (1894); А. П. Субботин, «В черте еврейской оседлости», «Сборник материалов об экономическом положении евреев в России» (изд. Еврейского Колониального общества, 2 т., 1904); Б. Д. Бруцкус, «Профессиональный состав еврейского населения» (1908); его же, «Статистика еврейского населения» (1909); д-р К. Форнберг, «Еврейская эмиграция» (1908); «Материалы к истории русской контрреволюции» (т. I, 1908); Ю. И. Гессен, «евреев в России» (1906); его же, «Закон и жизнь» (1911); Г. Б. Слиозберг, «Правовое и экономическое положение евреев в России» (1907); И. М. Бикерман, «Черта еврейской оседлости» (1911); «Пережитое» (сборник, 4 т., 1908—13); «Еврейская энциклопедия».

Законодательство о евреях в России. Правовое положение евреев в России регулируется многочисленными специальными узаконениями, распоряжениями и циркулярами. Обнимая собой постановления, которые издавались в разные времена, под влиянием различных и нередко противоположных течений, подчас по случайным поводам, действующее законодательство о евреях содержит много противоречий, пробелов и неясностей, открывающих широкий простор усмотрению и распространительному толкованию ограничений, тяготеющих над евреями. Многие из этих ограничений, не исключая самых серьезных, вводились не в обычном законодательном порядке, а в виде «временных» правил («впредь до общего пересмотра законов о евреях»), продолжающих, однако, действовать в продолжение уже многих десятилетий; таковы, например, постановления, регулирующие права евреев на приобретение и наем недвижимых имуществ в сельских местностях. Сохраняя иногда в тексте закона те немногие постановления, которыми за евреев признавались те или другие права наравне с прочим населением, позднейшее законодательство их аннулировало посредством ограничительных мер, облеченных в форму соответствующих «примечаний». Так, например, ст. 787 т. IX Свода Законов поныне гласит, что «дети евреев могут быть принимаемы и обучаемы, без всякого различия от других детей, в общих казенных учебных заведениях и частных училищах», а ст. 788 постановляет: «тем из евреев, кои, окончив гимназический курс, получат аттестаты и пожелают приобрести высшее образование, дозволяется вступать для продолжения наук в университеты, академии и другие высшие учебные заведения по всей Империи». Но эти постановления теперь имеют только платоническое значение, ввиду многочисленных ограничительных мер относительно образования евреев, — на которые и указывает примечание к ст. 787: «правила об ограничении приема евреев в некоторые учебные заведения изложены в уставах сих заведений и особых узаконениях».

В силу ст. 762 т. IX, евреи, в отличие от «природных обывателей», отнесены к числу «инородцев», наряду с киргизами, калмыками и кочевыми инородцами в тесном смысле слова. Оседлые инородцы не евреи, впрочем, уравнены в правах с природными обывателями, соответственно тем сословиям, к которым они принадлежат; по отношению же к евреям действует основное правило, изложенное в ст. 767 т. IX: «евреи подлежат общим законам во всех тех случаях, в коих не постановлено особых о них правил». И так как нет ни одной области русского законодательства, почти ни одного устава в своде законов, где не содержалось бы изъятий или особых постановлений относительно евреев, то по отношению к последним ограничительные законы приобретают характер общей нормы, а общие законы — только субсидиарное значение, касающееся тех исключительных случаев, где для евреев не установлено особых ограничений. Таким образом, принадлежность к еврейству знаменует собой особую категорию прав состояния. Евреи, принявшие христианство, не подлежат ограничениям и могут приписываться к городским и сельским обществам на общих основаниях (ст. 776 т. IX). Сенатом (указ 1-го департамента 18 февраля 1908 г. № 2029) разъяснено, что переход из иудейской веры в магометанство, хотя и допустим, однако, но освобождает от ограничений, установленных для евреев в законе. Такое же разъяснение Сенатом сделано и по отношению к переходу евреев в секты, причисляющие себя к христианским протестантским исповеданиям. Прецедент в смысле ограничения евреев не по вероисповеданию, а по происхождению, установлен Государственной Думой: по проекту об учреждении стипендий Главного управления землеустройства и земледелия для студентов медицинских факультетов, ею 5 июня 1912 г. было принято постановление, в силу которого стипендии эти не могут выдаваться «лицам, рожденным в еврействе». Возвращение в еврейство, допускаемое в известных пределах законом 17 апреля 1905 г., обусловливает собой подчинение действующим относительно евреев ограничениям; по разъяснению Сената, евреи, получившие право жительства и причисления вне черты еврейской оседлости только вследствие перехода их в православие, с возвращением в иудейство подлежат исключению из обществ, к которым они приписаны, и выселению в черту оседлости (указ 1-го департамента 8 августа 1907 г. № 7071). При принятии евреев христианской веры, крещение совершается и над малолетними их детьми до 7-летнего возраста, а если принимает христианскую веру только один отец или одна мать, то крещение совершается в первом случае над сыновьями, а в последнем — над дочерьми (ст. 777 т. IX); евреи (и вообще иноверцы), достигшие 14-летнего возраста, могут переходить в православие и без согласия их родителей или опекунов. Ст. 810 устава духовных дел иностранных исповеданий предписывает совершать крещение над евреями «не иначе, как в городских церквах, в воскресный или праздничный день, в присутствии собравшихся для общественного богослужения и со всей возможной торжественностью». Если один из супругов, принадлежащих к иудейскому закону, перейдет в православие, а другой останется при прежней вере, то при их желании брак сохраняет силу; но в этом случае ни мужу, ни жене не дозволяется постоянное жительство в губерниях, где евреям оседлость воспрещена (ст. 81 т. Х, ч. 1).

Ввиду обилия, сложности и многообразия действующих по отношению к евреям ограничительных постановлений, рассмотрение главнейших из них удобнее всего приурочить к отдельным институтам или категориям прав.

Право жительства и передвижения. Евреи — единственная часть населения России, для которой законом установлен особый район, где им дозволяется постоянное жительство, с воспрещением отлучаться вне его пределов. Этот район, или так называемую «черту общей оседлости евреев» образуют 15 губерний: Бессарабская, Виленская, Витебская, Волынская, Гродненская, Екатеринославская, Киевская (кроме города Киева), Ковенская, Минская, Могилевская, Подольская, Полтавская, Таврическая (кроме города Севастополя и Ялты), Херсонская (кроме города Николаева) и Черниговская (ст. 1 приложения к ст. 68 устава паспортного); сверх того, разрешается евреям жительство в Царстве Польском. Однако, и черта оседлости в значительнейшей своей части является для них запретной: «временными» правилами 3 мая 1882 г., действующими уже три  десятилетия, евреям в губерниях черты оседлости воспрещено вновь селиться вне городов и местечек; возбраняется не только новое водворение, но и переход евреев из селений, где они проживали до 29 декабря 1887 г., в другие селения, хотя бы и находящиеся рядом; возвращение, после временной отлучки, в сельскую местность рассматривается как новое поселение — и не разрешается. Таким образом, в виде общего правила евреям дозволено постоянное жительство лишь в городах и местечках черты оседлости. В силу указа 11 августа 1904 г., воспрещение вновь селиться в сельских местностях черты оседлости не распространяется на евреев: окончивших курс в высших учебных заведениях, коммерции и мануфактур-советников, купцов, ремесленников, аптекарских помощников, дантистов, фельдшеров, повивальных бабок, на отставных нижних чинов, поступивших на службу по прежнему рекрутскому уставу, и на воинских чинов, участвовавших в военных действиях  на Дальнем Востоке. Согласно ст. 71 устава паспортного, виды на жительство выдаются евреям в черте их оседлости с надписью о том, что виды эти действительны единственно в тех местах, расположенных в названной черте, где им разрешается временное пребывание или постоянное жительство.

Только известным категориям евреев разрешается временное пребывание или постоянное жительство вне черты оседлости. Евреи-купцы 1-ой пли 2-ой гильдии (уплачивающие таковую в черте оседлости) вправе по торговым делам приезжать, или посылать для этой цели своих приказчиков, в города (но не в селения) внутренних губерний, без ограничения числа таких приездов, с тем лишь, чтобы временное их там пребывание в общей сложности не превышало: для первых — 6-ти месяцев и для вторых — 3-х мес. ежегодно (ст. 20 прил. к ст. 68 уст. пасп.). Положением Совета Министров, от 17 мая 1912 г., постановлено ввести, начиная с 1913 г., особые «регистрационные книжки», для ведения счета времени такого пребывания; при отлучке за черту оседлости каждый еврей-купец или его приказчик обязан иметь при себе «регистрационную книжку», в которой полиция внутренних губерний должна делать отметки о времени их прибытия и выезда («Собр. узак. и распор.» 1912 г., № 190). Евреи-купцы, состоявшие не менее 5-ти лет в 1-ой гильдии в черте оседлости, вправе приписываться к купечеству 1-ой же гильдии во внутренних губерниях (кроме Москвы и Московской губернии, областей войска Донского, Кубанской и Терской, также и Сибири) и проживать в них. В случае выбытия из 1-ой гильдии, они обязаны возвратиться в черту оседлости; по пробытии же в течение 10-ти лет в купечестве 1-ой гильдии вне черты оседлости они с членами их семейств приобретают право на повсеместное жительство (ст. 12 прил. к ст. 68 уст. пасп.). Вправе проживать вне черты оседлости (за исключением упомянутых выше местностей) евреи-ремесленники, при условии занятия своим ремеслом, отставные нижние чины, поступившие на службу по рекрутскому уставу или участвовавшие в военных действиях на Дальнем Востоке, а также изучающие фармацию, фельдшерское и повивальное искусства. Правом повсеместного жительства (кроме Сибири) пользуются евреи, окончившие курс в высших учебных заведениях Империи, коммерции и мануфактур-советники, а также жены и вдовы лиц этих категорий; сыновья же их вправе проживать вне черты оседлости только до совершеннолетия, а дочери — до замужества (ст. 13 и 141). Тяжесть узаконений, ограничивающих евреев в праве жительства вне черты их оседлости, в значительной степени усугубляется административной практикой, склонной придавать этим ограничениям распространительное толкование. Массовые выселения евреев из местностей, где они прежде проживали беспрепятственно, стали в последние годы обычным явлением. Почти повсеместное упразднение общих ремесленных управ до крайности сузило для евреев-ремесленников возможность использовать принадлежащее им право на поселение во внутренних губерниях, ввиду чрезвычайной трудности получения требуемых для сего ремесленных аттестатов. Тенденцию давать ограничительным о евреях законам распространительное толкование обнаруживает и Сенат; так, его разъяснениями наследственный характер прав на повсеместное жительство, связанных с купеческим цензом вне черты оседлости, теперь низведен почти до нуля (определение 1 общего собрания 30 апреля 1899 г. № 70); относительно аптекарских помощников, дантистов, фельдшеров и повивальных бабок Сенатом, вопреки прежнему его же взгляду, разъяснено (указ 14 марта 1903 г. № 2319), что они могут проживать вне черты оседлости только при условии занятия своей специальностью.

Право приобретения и аренды недвижимости. В силу «временных» правил 3 мая 1882 г. воспрещено в губерниях черты оседлости совершение на имя евреев купчих крепостей, закладных и арендных договоров на недвижимые имущества, находящиеся вне городов и местечек, а также доверенностей на управление и распоряжение этими имуществами (прим. 2 к ст. 780 и прим. 2 к ст. 784 т. IX). Таким образом, для евреев в черте их оседлости возможно приобретение недвижимостей и пользование ими исключительно в пределах городов и местечек. Что касается внутренних губерний, то и здесь законом 10 мая 1903 г. воспрещено «совершение от имени или в пользу евреев всякого рода крепостных актов: 1) служащих к укреплению за ними прав собственности, владения и пользования недвижимыми имуществами, вне городских поселений расположенными, и 2) предоставляющих им возможность выдавать под обеспечение сих имуществ денежные ссуды» (прим. 3 к ст. 78 т. IX). В городах же внутренних губерний приобретение недвижимых имуществ, по разъяснению сената (решение общего собрания 1910 г. № 38), разрешено только тем категориям евреев, которые располагают правом постоянного здесь пребывания, и потому оно недопустимо по отношению к евреям-ремесленникам, дантистам и т. п.; далее и для купцов внутренних губерний это право признается сенатом только в месте выборки ими гильдии, а не в других городских поселениях.

Торговые права. Существенным ограничениям подлежат евреи и в праве на производство торговли и разных промыслов вне черты их оседлости. Оно разрешается только тем категориям евреев, за которыми признано право на постоянное пребывание во внутренних губерниях; таким образом, например, ремесленники, аптекарские помощники и т. п. не вправе заниматься здесь торговлей. За производство евреями недозволенной им торговли вне черты оседлости ст. 1171 уложения наказаний, определяет конфискацию товаров и высылку. Практикой Сената применение ст. 1171 распространено даже и на тех евреев, которые оставлены на жительстве во внутренних губерниях в силу циркуляра министерства внутренних дел от 22 мая 1907 г. за № 20.

Право на образование. Ограничительные меры по отношению к приему евреев в учебные заведения начались с 1882 г. Постепенно умножаясь, эти мероприятия крайне затруднили им доступ в школы. Существует ряд учебных заведений, в которые евреи вовсе не принимаются (например, институт инженеров путей сообщения, электротехнический институт, военно-медицинская академия, московский сельскохозяйственный институт, коллегия Галагана в Киеве, нижегородский институт имп. Александра III, костромские промышленные училища имени Чижова, учительские семинарии, столичные театральные училища и др.). В других для евреев установлена процентная норма по отношению к общему числу учащихся. В правительственных средних учебных заведениях эта норма равна: 5% в столицах, 15% в черте оседлости евреев и 10% вне ее; указанная норма распространяется и на средние учебные заведения, содержимые на счет общественных учреждений или частных лиц, если учащиеся в них пользуются правами, предоставленными им в правительственных учебных заведениях. Положением Совета Министров 11 марта 1911 г. эта процентная норма распространена также и на экстернов. В высших учебных заведениях (если в уставах их не имеется специальных ограничений) норма для евреев установлена в размере: 3% в столицах, 10% в черте оседлости евреев и 5% вне ее. Евреи - аптекарские помощники допускаются к слушанию лекций в университетах, для получения звания провизора, в размере 6% в московском университете, 10% в других университетах вне черты оседлости и 20% — в черте. Затруднения евреи встречают нередко и при приеме в низшие учебные заведения.

Воинская повинность для евреев обставлена многими специальными предписаниями отягчающего характера. При отбывании ее они ограничены в пользовании разными льготами, сравнительно с остальным населением; в случае недобора в среде евреев, к воинской повинности привлекаются также и те из них, которые имеют право на льготу первого разряда по семейному положению; при перечислении в призывные участки, находящиеся вне черты оседлости, евреи утрачивают  льготу по семейному положению; для евреев, при приеме их на военную службу, установлена меньшая мерка объема груди и роста сравнительно с лицами других исповеданий. В отношении отбывания евреями воинской повинности действующий закон придерживается архаического принципа групповой ответственности: семейство еврея, уклонившегося от воинской повинности, подвергается штрафу в 300 руб. Новобранцы-евреи не назначаются в карантинную и пограничную службу, в местные команды, во флот, в минные роты, в служительские команды интендантского ведомства, в писарские классы и т. д.

Права по государственной и общественной службе. По «уставу о службе по определению от правительства» (т. III, кн. I), запрещено принимать в гражданскую службу евреев, кроме: 1) обладающих степенью доктора, магистра, кандидата или дипломом 1-ой степени, 2) лекарей — исключительно по медицинской части, 3) инженеров-технологов — по технической части и 4) окончивших землемерно-таксаторские классы — только по губернскому межевому ведомству. Однако, и для этих немногих категорий евреев государственная служба уже с давних пор фактически является закрытой. Городовым положением 1892 г. евреи устранены от участия в городском общественном управлении. Согласно прим. 3 к ст. 24, евреи не допускаются к участию в городских избирательных собраниях, а также к занятию должностей по городскому общественному управлению и к заведыванию отдельными отраслями городского хозяйства и управления. В городских поселениях черты оседлости, кроме гор. Киева, гласные-евреи определяются по назначению местной администрации в числе, определяемом министром внутренних дел, однако не свыше 1/10  части общего состава думы. К участию в земстве, в силу положения о губернских и уездных земских учреждениях 1892 г., евреи вовсе не допускаются. Это же постановление сохранено и при распространении положения о земских учреждениях на Витебскую, Волынскую, Киевскую, Минскую, Могилевскую и Подольскую губернии (Собр. узак. и распор. 1911г. № 48). В силу примечания к ст. 550 устава уголовного судопроизводства, в губерниях черты оседлости, при назначении из очередного списка присяжных заседателей, число евреев должно соответствовать процентному отношению общего числа их в каждом уезде к численности всего населения уезда; в тех же губерниях старшина присяжных заседателей должен быть избираем из лиц христианских исповеданий (ст. 6701), а по делам о преступлениях, соединенных с нарушением церковных правил, участие евреев в составе присяжных заседателей не допускается (ст. 10161). По отводам сторонние евреи не допускаются к свидетельству под присягой по делам бывших их единоверцев, принявших христианство (ст. 707 устава уголовного судопроизводства и ст. 60 устава гражданского судопроизводства). В Царстве Польском на должности тминных войтов и солтысов евреи могут быть избираемы только в тех местностях, где население состоит исключительно из евреев.

Из либеральных профессий в особенности недоступна для евреев адвокатура. В силу высочайшего повеления 8 ноября 1889 г., принятие лиц нехристианских вероисповеданий в число присяжных и частных поверенных допускается не иначе, как с разрешения министра юстиции (прим, к ст. 380 Учр. суд. уст.). Хотя ограничение это, по тексту закона, касается нехристиан вообще, но фактически оно применяется исключительно к евреям, и с 1889 г. в течение 15-ти лет ни один еврей не был зачислен министерством юстиции в присяжные и частные поверенные. В период 1904—1908 гг. применение этого ограничения было смягчено, а затем доступ в присяжные и частные поверенные министерством юстиции снова совершенно прегражден для евреев. Мало того, вследствие ордера министерства юстиции, общее собрание кассационных департаментов сената 12 марта 1912 г. разъяснило, что и на принятие лиц «нехристианских исповеданий» в число помощников присяжных поверенных (о которых примечание к ст. 38 не содержит никакого упоминания) требуется разрешение министра юстиции; в продолжение всего 1912 г. ни одному еврею такого разрешения выдано не было.

Положение о выборах в Государственную Думу никаких ограничительных постановлений относительно евреев не содержит; однако, в связи с системой курий, допущенной 3 июня 1907 г., число евреев в Государственной Думе низведено было с 10 (в первой) до 2-х (в 3-ей). Существенное ограничение избирательных прав евреев, проживающих вне черты оседлости, введено было, во время выборов в 4-ю Государственную Думу, разъяснением 1-го департамента сената 12 июня 1912 г.: в отступление от своего прежнего взгляда (указ 1907 г. № 498) сенат признал, что проживающие вне черты оседлости евреи, которые оставлены здесь в силу высочайшего повеления 21 июля 1893 г. и циркуляра 1907 г., а равно ремесленники, дантисты, аптекарские помощники и фельдшера не пользуются избирательными правами. Этим новейшим разъяснением подавляющее большинство евреев, живущих вне черты оседлости, устранено от выборов в Государственную Думу.  Приведенные ограничения далеко не исчерпывают собой специальных постановлений, которые содержат в себе действующее законодательство о евреях, а представляют собой лишь наиболее яркие и существенные примеры их. В ряде постановлений явственно сквозит презрительное отношение к евреям. Так, согласно ст. 150 строительного устава, синагоги и молитвенные школы евреев, устраиваемые на одной улице или площади с православными церквами, должны быть в расстоянии от них не менее 100 саженей, а на другой от церкви улице — не ближе 50 саженей; евреям воспрещается присвоение христианских имен (ст. 1416¹ уложения о наказаниях); за допущение в своем доме, без разрешения начальства, публичного или общественного богомоления евреев ст. 485 устава о наказаниях грозит денежным штрафом, и т. п.   

См. И. Оршанский, «Русское законодательство о евреях» (исторический обзор); М. Миш, «Руководство к русским законам о евреях»; И. Гессен и В. Фридштейн, «Сборник законов о евреях»; И. Фриде, «Закон о праве жителей евреев»; Г. Слиозберг, «Правовое положение евреев»; Е. Вайнштейн, «Действительное законодательство о евреях»; И. Бикерман, «Черта еврейской оседлости». С. Гинзбгург.

Еврейский язык, принадлежащий к северной группе семитских языков, был живым народным языком евреев до переселения их в Ассирию и Вавилонию. На этом, или очень близком к нему, языке говорило население Палестины до завоевания ее Израильтянами, на нем говорили Моавитяне, Идумеяне, Аммонитяне и Филистимляне, а также финикийские колонии. Из письменных памятников на этом языке до нас дошли, кроме Библии, надпись моавитского царя Меши, надписи в Зенджирли, надписи на еврейских монетах времен Маккавеев и др. Фонетически еврейский язык занимает середину между арабским и арамейским: в сравнении с арабским, в нем меньше согласных и грамматические формы более отшлифованы, однако не в такой степени, как в языке арамейском. То же должно сказать о глагольных формах: в еврейском языке нет того богатства форм, которым славится арабский, но в нем их все-таки больше, чем в арамейском. Что касается синтаксиса, то еврейский язык библии очень примитивен, состоит из коротких предложений, обыкновенно соединяющихся одним союзом «и»; этот союз покрывает различные логические оттенки, так что нередко даже начинает собой рассказ. Еврейский язык не знает совершенно сложных слов (кроме собственных имен), очень беден прилагательными и наречиями. Благодаря всему этому еврейское изложение обладает исключительной живостью и выразительностью и является самым подходящим языком для поэзии, особенно религиозной. Менее приспособлен еврейский язык для повседневной прозы и совершенно не годится для философских рассуждений, как показывают произведения средневековых еврейских философов, наводнивших свой язык искусствен-ными терминами для отвлеченных понятий, нарочито сочиненными прилагательными, наречиями и союзами. По возвращении евреев из вавилонского пленения арамейское наречие все более и более вытесняет среди евреев их древний язык, который становится «языком священным», языком священных книг и молитв, языком ученых. Подвергшись значительному влиянию обиходного арамейского наречия, как этимологически, так и синтаксически, и восприняв в свой лексикон много элементов греческих и латинских, еврейский язык ученых становится «языком мишны», на котором написана мишна, тосефта, все древнейшие тексты талмуда (см.) и мидрашим (cм.); с Х в. он, оставаясь языком ученых, для выражения новых понятий воспринимает немало арабских слов, форм и конструкций, так что для понимания многих средневековых еврейских сочинений требуется знание арабского языка. Под сильным арабским влиянием находится также еврейский язык, принятый у караимов. Уже в средние века стали пользоваться еврейским языком для светских сочинений — философских произведений, поэзии, коммерческой и всякой другой переписки, приближаясь при этом к древнееврейскому языку библии. Некоторые (например, эротический поэт Иммануил Римский) доходили в этом до высокой степени совершенства. По мере развития европейской науки начинают появляться и на еврейском языке произведения по математике, астрономии, медицине, филологическим наукам, и таким образом еврейский язык становится носителем просвещения. Еще Мендельсон и его сподвижники пользовались для просветительных целей еврейским языком. Только в XIX в., вместе с политической и духовной эмансипацией западноевропейских евреев, еврейский язык теряет свое значение, так что на Западе в настоящее время еврейские ученые пишут свои работы, даже касающиеся еврейских предметов, на языках европейских, а во многих местах еврейский язык вытеснен и из синагоги, и не только проповеди, но и молитвы читаются на местных языках. В восточной Европе еврейский язык доселе играет видную культурную роль, являясь проводником просветительных идей и служа к пробуждению среди евреев стремления к светскому образованию, знакомя их впервые с основаниями европейской науки (см. еврейская литература). Попытки возрождения еврейского языка в качестве живого языка домашней и общественной жизни, неудачные в Европе, увенчались хорошим успехом в Палестине, где арабский язык окружающего населения является богатым источником для пополнения отставшего от современных условий еврейского лексикона. Тем не менее, в восточной Европе (Галиции, Польше, Румынии), а также в Америке еврейский язык продолжает быть языком литературным, на нем печатается целый ряд журналов, газет и отдельных сочинений, как научных, так и беллетристических. Грамматическая обработка языка, помимо многочисленных ценных указаний и разъяснений, заключающихся в талмуде и мидрашим, начинается с Х в. (Саадия Гаон, Иегуда ибн Кораиш, Хаюдж и др., см. еврейская литература). С конца XV в. в изучении еврейского языка принимают участие и христианские ученые: И. Рейхлин, Мюнстер, И. Буксторф и пр. Значительный свет пролит на происхождение и развитие еврейского языка изучением родственных ему семитских языков, начатым Шультенсом и Шредером, и сравнительным языковедением (Гезениус, Эвальд, Ольсгаузен, Штаде, Д. Хвольсон и др.). Лучшие еврейские грамматики Эвальда, Гезениуса (переведена на русский язык Коссовичем), О. Н. Штейнберга, Strack’а, König’а и др. Словари: Gesenius’а, Fürst’а, F. Brown’а, Штейнберга. Еврейское  письмо первоначально было весьма близко к финикийскому (см. письмена), но под ассиро-вавилонским влиянием оно изменяется, развившись в употребляемое до сих пор так называемое квадратное письмо; из него впоследствии образовалось раввинское письмо. Вокализация еврейского языка установлена лишь в VII в. Существуют две системы вокализации: подстрочная, «тивериадская», принятая в настоящее время повсюду, и надстрочная, «вавилонская», встречающаяся в древних еврейских рукописях (между прочим, в знаменитом Codex Petropolitanus от 916 г., хранящемся в Императорской Публичной Библиотеке в Петербурге).

См. Gesenius, «Geschichte der hebräisch. Sprache u. Schrift»; Renan, «Histoire et système des langues sémitiques», 1 ч.; Steinschneider, «Bibliographisches Handbuch über die Litteratur der hebräisch. Sprachkunde» (1859).

Древнееврейская литература в широком смысле слова обнимает все произведения, когда-либо написанные евреями для евреев на еврейском или родственном ему арамейском языке (Hebraica), а также все, написанное евреями для евреев на других языках, восточных или европейских (Judaica). Еврейская литература открывается библией, различные части которой, даже в одних и тех же книгах, принадлежат к различным эпохам с промежутками в сотни лет. Передававшиеся из уст в уста древние легенды, песни, рассказы об исторических событиях, предположения о значении имен, лиц и местностей, поговорки, изречения мудрецов и т. п. послужили основанием, на котором позднейшие авторы, от IX до ІV в. до Рождества Христова, построили библейские книги. В библии имеются указания и ссылки на не дошедшие до нас еврейские произведения: сборники эпических поэм, пророческие писания, летописи царей, жизнеописания знаменитых людей и другие сочинения, несомненно существовавшие еще в IV в. до Рождества Христова. Сохранившиеся библейские книги заключают всевозможные формы литературных произведений: лирические поэмы и элегии, исторические произведения, ораторскую речь, законодательные кодексы, поговорки, изречения и т. д. Библией не только начинается, но в значительной степени определяется вся еврейская литература, так как светских произведений, не стоящих в том или другом отношении к Библии, в еврейской литературе очень мало. Эпоху от заключения библии до I в. по Рождеству Христову еврейское предание заполняет главным образом «людьми великого собора», которым приписываются приведение в порядок священных книг и забота о распространении еврейских знаний. Еврейский язык в это время является языком ученых, народ же говорит на арамейском, а под  владычеством сирийцев — на греческом языке. Носителями знания являются главы синедриона, из которых знаменитейшим был Гиллель (I в. до Рождества Христова), основатель школы ученых с либеральным и рационалистическим направлением, победившей после долгой борьбы ригористическую школу Шаммая. По мере того как развивалась жизнь, как отношения между людьми становились сложнее, а общественные формы мягче и гуманнее, ученые старались путем толкования библейского закона смягчать его строгость и пускали в обращение новые нравственные идеи, основывая их на букве Библии. В то время, как в Палестине победа либерально-демократической партии фарисеев над клерикально-аристократической саддукеев (см.) привела к полному торжеству самобытного еврейского знания, образовавшего впоследствии талмуд, в тогдашнем средоточии греческой культуры, Александрии, куда евреи переселились в большом числе еще при Александре Великом, образовался центр не дошедшей до нас в целости еврейско-эллинистической литературы на греческом языке с произведениями: историческими, эпическими, драматическими, философскими, апологетическими. Литературным стремлениям Птоломея Филадельфа (284—247) и особенно практическим потребностям александрийских евреев мы обязаны греческим переводом святого Писания, Септуагинтой. Около 130 г. до Рождества Христова внук Иисуса сына Сирахова перевел на греческий язык сборник притчей своего деда, чтобы сделать их доступными своим египетским согражданам. Около 200 г. Димитрий составил по образцу греческих историй еврейскую хронологию, а через несколько десятилетий после этого Аристовул стал объяснять грекам Моисеев закон в философско-аллегорическом духе и стал доказывать зависимость греческой философии от Моисея. Главнейшими представителями эллинистов I в. являются: историк Иосиф Флавий («Иудейские древности», «Иудейская война», «Против Апиона») и философ Филон («Изложение Моисеева законодательства», «Аллегорический комментарий к книге Бытия»). Рассадником еврейской учености после разрушения Иерусалима стал палестинский город Ямния, где Иоханан бен Заккай, основатель раввинизма, устроил с разрешения Веспасиана школу изучения закона. Ямнийские ученые (Иоханан бен Заккай, Элиэзер бен Гиркан, Иошуа бен Анания, Элазар бен Азария, Тарфон, Акиба, Измаил и др.) и их ученики (Бен Зома, Бен Аззай, Меир, Иуда, Иосе, Симон, Симон бен Гамалиил и др.) являются авторами большинства постановлений и дебатов по вопросам религии и права, собранных и систематически расположенных Иудой Паси (около 200 по Рождеству Христову) в шеститомной мишне. Кроме мишны, в школах проходились еще другие сборники еврейского права, из коих до нас дошли: тосефта, содержащая рядом с самостоятельными статьями немало разъяснений к тексту мишны; мехильта, заключающая законы, выведенные учеными из второй книги Моисеевой; сифра — законы, выведенные из третьей книги Моисеевой, и сифре — законы, выведенные из двух последних книг Моисеевых. Эти произведения, написанные на особом еврейском языке, отличающемся от языка святого писания своеобразными формами и примесью арамейских, греческих и латинских выражений, служили пособиями при истолковании мишны, скоро ставшей главным учебным предметом в высших школах Палестины, а также Вавилонии, куда под влиянием гонений перешел центр еврейства. Объяснения к мишне, данные в III, IV и V вв. палестинскими и вавилонскими учеными на арамейских диалектах, составили «гемары», палестинскую и вавилонскую, из коих первая вместе с мишной образует четырехтомный Палестинский или Иерусалимский талмуд, а вторая — двенадцатитомный Вавилонский. Талмуды (см.) дают сгруппированные вокруг мишны изречения раввинов, отчасти искусственно обработанные, отчасти в том самом виде, как они произносились в школах. Содержание талмуда слагается из рассказов, сравнений, чудесных историй, сновидений и сентенций всякого рода; материал нагроможден беcпорядочно, так как систематическое мышление, наподобие греческого, еще замечающееся в мишне, было совершенно чуждо ученым IV и V веков.

В течение следующих за окончанием талмуда ста лет (500—600) ученые занимались приведением в порядок текста талмуда. К этому же времени относится составление различных мидрашим, т. е. сборников древних толкований святого писания, изобретение гласных значков и акцентов для правильного чтения библии, тщательное исследование священного текста (масора), установление текста молитв и чина богослужения («сиддур»). Всеобщее значение доставили талмуду главы вавилонских школ VII—Х вв., т. н. «гаоны», знаменитейший представитель которых Саадия (892— 941), «Мендельсон восточных евреев», известен религиозно-философским трудом «Эмунот ведеот», переводом библии на арабский язык и полемикой с усилившейся тогда сектой караимов, отрицавших талмуд. Под влиянием арабов, за которыми азиатские евреи последовали в северную Африку, Испанию и южную Францию, где они встретились с европейскими единоверцами, еврейская литература обогащается ценными трудами на арабском языке по грамматике и лексикографии еврейского языка, по философии, медицине, математике, астрономии, естествоведению, географии, истории; поэты начинают вводить в свои произведения, и духовные и светские, размер и рифму арабского стихосложения. Х, XI и ХII вв. представляют золотую эпоху еврейской литературы, центр которой к этому времени переместился в Испанию, где, под владычеством арабов, евреи пользовались значительным благополучием. Влиятельные евреи-министры Хасдаи ибн Шапрут (950) и Самуил Нагид (1012), состоявшие на службе у испанских калифов, содействовали процветанию еврейской литературы и собственными произведениями, и своим меценатством. К этой эпохе относится деятельность языковедов: Иуда ибн Кораиш, Иуда Хаюдж, Абуль-Валид Мерван ибн Джанах, Авраам ибн Эзра, Менахем бен Сарук, Кимхи, Натан бен Иехиель и др.; философов ибн Габироль (см. Авицеброн) и Бахья, поэтов Самуил Нагид, ибн Габироль, Моисей ибн Эзра, Иуда Галеви; астронома и математика Авраам бен Хия; медика Саббатай Донноло; комментаторов библии и талмуда: Раши (1040—1105, см.), Рашбам, Хананель, ибн Эзра; талмудистов Альфаси, Иосиф ибн Мигаш, Авраам бен Давид и др. Высшим представителем этой эпохи является знаменитейший из еврейских ученых, «орел синагоги», Моисей Маймонид (см.). Кроме большого религиозно-философского сочинения «Делалат аль-Хаирин» («Путеводитель недоумевающих», по-еврейски: «Морэ Невухим»), остающегося доныне центром еврейской религиозно-философской мысли, и кодекса «Мишне Тора» («Вторая после Торы»), содержащего в систематическом порядке весь законодательный материал, разбросанный в различных местах обоих талмудов, тосефты, мехильты, сифра, сифре и в сочинениях гаонов, Маймонид написал на арабском языке комментарий к мишне и мелкие сочинения по религиозным и медицинским вопросам. Вместе с упадком арабской власти в Испании замечается и упадок литературного творчества у испанских евреев. Самым выдающимся литератором XIII в. является поэт Иммануил Римский, друг Данте, написавший сборник сатир под названием «Махберет». Поэты Испании и южной Франции в это время излагали в стихах с замысловатыми акростихами библейские законы, молитвы, руководства к шахматной игре и т. п. Под влиянием возрастающих гонений на евреев и еврейскую литературу (в 1242 г. впервые сожжено в Париже громадное количество отобранных у евреев книг) возникает склонность к мистицизму, в форме так называемой «каббалы» («предание»). Составителем главной каббалистической книги «Зогар» («Блеск»), написанной на арамейском языке в виде комментария к Пятикнижию, считают Моисея де-Леона (умер в 1305 г.). В ХV в. книгопечатание открывает новые горизонты для европейской литературы, но печальные внешние обстоятельства угнетают свободное творчество. XVI и XVII вв. обнаруживают застой еврейской мысли. Языковедение и экзегетика, хотя и продолжают культивироваться, не дают ни одного выдающегося имени. Стесненные в своих мрачных кварталах (гетто), лишенные умственного общения с соседями, вечно дрожа за свое существование, евреи оставляют светские науки и искусства, уделяя все свое внимание религиозной литературе и мистике. Громадное значение приобретают сухой религиозно-практический кодекс Иосифа Каро (1488—1575) «Шулхан Арух» («Приготовленный стол») и произведения каббалистов: Исаака Лурья (Ари, умер в 1572), его ученика Хаима Виталя («Эц Хаим»), Исаии Гурвиц («Шело», 1570—1630). Выдающиеся представители этой эпохи: Моисей Исерлес (Ремо), автор «Примечаний к Шулхан Арух», Соломон Лурье, Самуил Эдельс, Иом-Тов Липман Гелер, Илия Виленский, враг хасидизма (см.) и другие авторы комментариев к талмуду и Шулхан Аруху. В это же время возникает чрезвычайно развившаяся впоследствии литература респонсов («Шеелот у-тешувот» — «Вопросы и ответы»), представляющих ответы раввинов на обращенные к ним, иногда из отдаленнейших стран, вопросы религиозно-практического характера. Светскую литературу представляют отчасти произведения на возникшем в XV в. еврейско-немецком языке, на котором в Богемии и Польше стали печатать, главным образом, назидательные книги и переводы для женщин и простолюдинов. Новую эпоху в истории еврейской литературы на Западе открывает Моисей Мендельсон (1729—1786 г., см.), переведший для евреев на чистый немецкий язык Пятикнижие и псалмы. Деятельность его и его учеников, направленная к приобщению евреев к немецкой культуре, дала значительный толчок еврейской мысли и вызвала в XIX в. ряд исследований, большей частью на европейских языках: по истории евреев и еврейской литературы много сделали Иост (1793—1860), Цунц (1794—1886), Рапопорт (1790—1867), Гейгер (1810—74), Гретц (1817—91); по археологии — Луццато (1800—65), Крохмаль, Löw, Хвольсон, Гаркави; по религиозной философии — Мунк (1805—67), Иоэль; по экзегетике — Филиппсон (1811—89), Фюрст; гомилетике — Филиппсон, Иеллинек (1821—93), библиографии — Штейншнейдер (1810—1907), Нейбауер, филологии — Когут, Леви, Хвольсон и по другим отраслям науки, а также немало беллетристических описаний еврейской жизни (Ауэрбах, Францоз). Ряд периодических изданий разрабатывает т. н. «науку еврейства», предмет изучения в раввинских семинариях Италии, Германии, Франции, Англии и Америки, сменивших отжившие рассадники еврейских знаний «ешиботы». Еврейская литература разрабатывается в периодических изданиях: «Allgem. Zeitschrift d. Judentums», «Jüdische Presse», «Israelit» (Германия), «Bloch’s Wochenschrift», «Neuzeit» (Австрия), «Archives Israel.», «Revue des études juives» (Франция), «Jewish Quarterly Review» (Америка); богатейший материал собран в «Jewish Encyclopaedia» (New York 1901—1906), положенной в основание «Еврейской Энциклопедии» (СПБ. 1907 и сл.). Ср. Карпелес, «История еврейской литературы»; Винер, «История жаргонной литературы XIX в.»; «Систематический указатель литературы о евреях»; Steinschneider, ст. «История еврейской литературы» в энциклопедическом словаре Эрша и Грубера, т. 27 (1850), перевод на английский язык (1858); D. Сassel, «Geschichte der jüdischen Litteratur» (1872—73); Winter und Wünsche, «Die jüdischen Literatur seit Abschluss des Kanon» (1891—96); Neumark, «Geschichte der jüdischen Philosophie des Mittelalters» (1907 сл.).

Н. Переферкович.

Ново-еврейская литература, как литература светского содержания, — продукт новых условий, влияний и течений, начавших обозначаться в жизни еврейства с XVIII в. В светской еврейской поэзии, которая стала развиваться в Х в. и имела в ХIV в. блестящего представителя в лице Иммануила Римского, с XV в., под влиянием все ухудшавшихся внешних условий жизни евреев, наступает период упадка. Тесное, душное и мрачное гетто, куда загнано было еврейство, не являло собой почвы, которая бы благоприятствовала росту поэзии и свободной мысли. Религиозный элемент приобрел доминирующее значение и наложил свой отпечаток на все стороны еврейской жизни, общественной и индивидуальной. Духовные интересы сосредоточились на богословской литературе и мистической каббале; единственная отрасль поэзии, которая при тогдашних условиях могла существовать, это — синогогальная, религиозного характера, проявлявшаяся в элегиях и молитвах по случаю гонений и бедствий, которые непрестанно обрушивались на еврейские общины. Библейский стиль все более вытесняется раввинским диалектом, а самое изучение Библии и грамматики ее языка — богословскими штудиями. Драматические произведения уроженцев Италии М. Х. Луццатто (1707—1747) и его ученика Франко Мендеса, как попытки возродить светский элемент в еврейской поэзии, были провозвестниками нового направления, выступившего в еврействе в конце XVIII в. и имевшего одним из своих последствий — секуляризацию еврейской литературы. Стремление к обновлению еврейской жизни, прежде всего, сказалось в Пруссии, где в крупных городах (Берлин, Кенигсберг, Бреславль и др.) еврейское население, несмотря на продолжавшие тяготеть над ним правовые ограничения, к половине XVIII в. достигло значительной экономической роли и заняло видное положение среди промышленного класса. Общение с окружающей средой, влияние Мендельсоновского перевода Пятикнижия, содействовавшего быстрому распространению среди евреев знания немецкого литературного языка, философские идеи века и целый ряд других причин вызвали крутой перелом в жизни прусского еврейства конца XVIII столетия. Усвоение общечеловеческой культуры, выход из тесного гетто, замкнутого иудаизма стали лозунгом выступившего здесь направления «просветителей» («маскилы»). Очарование открывавшимся миром новых идей, форм жизни и крайне враждебное отношение ко всему традиционно-еврейскому — главнейшие отличительные особенности этого направления. Бивший в глаза контраст между европейской культурой конца XVIII в. и еврейской жизнью и слияние прямолинейного рационализма вызывали в «просветителях» огульное преклонение пред чужим и осуждение своего, стремление вытеснить все старое новым, вместо того, чтобы гармонически сочетать лучшие элементы того и другого. Все, что связано с еврейской традицией, рассматривалось как препятствующее прогрессу и подлежащее вытеснению заимствованным извне. Одним из орудий завязавшейся борьбы и должна была стать литература. Выразителем этого нового направления явился журнал «Меасеф», выходивший с перерывами в 1783—1797 гг. в Кенигсберге и Берлине. Из вражды к раввинизму и всему средневековому вообще, основатели журнала — обычно именуемые по его названию «меасефистами» — игнорировали всю по-библейскую эволюцию еврейского языка и вернулись к языку Библии, который стал для них предметом преклонения, в противовес раввинско-талмудическому диалекту. Стремясь подражать европейским образцам, «меасефисты», однако, сохранили в созданной ими литературе основные особенности раввинской письменности — отрешенность от жизни и увлечение схоластикой: там царил культ обряда, здесь — слова, библейской речи; там шли бесконечные прения из-за толкования того или другого постановления талмуда, здесь — из-за объяснения того или иного стиха Библии. Литературное значение «Меасефа», заполнявшегося переводами, не всегда удачно подобранными, немецких произведений и риторикой в библейском стиле, весьма незначительно. Дальнейший ход событий германско-еврейской жизни не заключал в себе условий для развития и роста литературы «меасефистов». Созданный исключительно по утилитарным соображениям, для борьбы со старым, «Меасеф» неминуемо должен был зачахнуть, как только еврейское слово потеряло значение орудия распространения просвещения среди немецких евреев. Начавшийся вскоре в этой среде бурный ассимиляционный период, который завершился эпидемией массовых отпадений от еврейства и превратил знание еврейского языка в достояние тесного круга специалистов, сделал существование «Меасефа» анахронизмом; немецко-еврейская литература вытесняет ново-еврейскую, которая в Германии в короткий период и отцветает, не успевши расцвесть.

Сойдя со сцены в Германии, ново-еврейская литература, однако, вскоре возрождается в Галиции и в России, где благодаря многим особенностям, отличавшим жизнь местных евреев от быта германского еврейства (более высокая степень еврейского знания и массовая распространенность его, большая густота еврейского населения, более постепенный ход просвещения евреев и т. д.), литература эта мало-помалу расширяет свой кругозор, воспринимает новые элементы, сближается с жизнью и обогащается по своему содержанию. Ново-еврейские писатели в Галиции на первых порах идут по стопам «меасефистов», обнаруживая узкоутилитарное понимание задач литературы, чуждаясь запросов реальной жизни, усиленно развивая культ языка, безотносительно к покрываемому им содержанию, и пробавляясь переводами идиллий и буколик Гесснера, Биргера и др. Первые тома журнала «Бикурей коитим» еще примыкают к традициям «Меасефа», но последующие выпуски его и сменивший его «Керем Хемед» (1833—1843 гг.) знаменуют собой дальнейший этап в развитии ново-еврейской литературы; здесь появились выдающиеся монографии С. Л. Рапопорта (1790 — 1867), работа С. Д. Луццатто (1800—1865) и др., положившие начало научному изучению еврейского прошлого и истории еврейской литературы. Н. Крохмаль (1780—1840) в своем капитальном труде «Морэ невухей газман» дал замечательный опыт построения философии еврейской истории в духе Гегеля. Наряду с крупными научными деятелями, ново-еврейская литература в Галиции выдвинула и даровитых беллетристов: блестящего сатирика доктора И. Эртера (1792—1851), поэта М. Леттернса (1807—1871), новеллистов М. Брандштетера (родился 1844 г.), Н. Самуэли (родился 1846 г.) и др. Постепенное развитие ново-еврейской литературы в Галиции привело к возникновению здесь и периодической печати на еврейском языке, представленной органами, которые служат выразителями различных направлений, существующих в галицийском еврействе.

Просветительное течение из Германии в начале XIX в. стало проникать в среду русских евреев как непосредственно, так и через воздействие галицийско-еврейской литературы. В 20-х годах в разных городах западного края уже существовали кружки «маскилов», т. е. приверженцев просвещения, которыми и положено было начало ново-еврейской литературе в России. Общая физиономия этих интеллигентов-одиночек и их роль в еврейской среде не могли не наложить печати на созданную ими литературу. Они были еще весьма немногочисленны, точно редкими точками вкраплены в общую массу еврейского населения, питавшую строгую приверженность ко всему старому и крайнюю подозрительность и вражду к новшествам. Численно слабая и не находившая опоры в условиях окружающей действительности, эта интеллигенция должна была соблюдать осторожность, считаться с общим строем тогдашней еврейской жизни, проникнутой обрядовою религиозностью, чтобы не навлечь на себя преследований со стороны массы и ее ортодоксальных заправил. Эта изолированность тогдашних интеллигентов еще усугублялась самым характером их образованности, носившей германский отпечаток. Правовые ограничения, опутывавшие еврейское население, и презрение, которое оно встречало извне, не могли создавать в нем потребности в сближении с окружающей средой; экономические условия и деловые отношения в западном крае, если делали необходимым понимание другого языка, то именно польского и подчас немецкого, знакомство же с русским языком было тогда крайней редкостью среди местных евреев. Мендельсоновский перевод Пятикнижия и литература «меасефистов» роднили тогдашних еврейских интеллигентов в России с немецким языком, с немецкой литературой и образованностью вообще. Человек, знающий наизусть чуть ли не половину произведений Шиллера (пользовавшегося особенной любовью «маскилов»), изучающий в подлиннике немецких философов и не имеющий даже представления о существовании Пушкина, — был обычным типом среди еврейских интеллигентов в России 20—30-х годов. Эта изолированность «маскилов», отрешенность их от окружающей культуры, придавая им своеобразную печать космополитического рационализма и кабинетного доктринерства, должны были отразиться и на их литературе. Последняя продолжительное время идет по пути «меасефистов», избегая, однако, их боевого тона, который при тогдашних условиях русско-еврейской жизни был бы слишком опасен; она проповедует культ библейского языка, усердно переводит немецких авторов, воспевает красоты природы, витает в заоблачных эмпиреях, а в действительной жизни ищет лишь поводов для напыщенных од и выспренных словоизлияний. Оторванность от жизни отразилась и на лучших писателях этого периода. М. А. Гинцбург (1796—1846), хотя и  боролся против царившей риторики и содействовал выработке простого, изящного литературного стиля, тем не менее, сам же наряду с полезными популярными руководствами по истории переводил с немецкого произведения, чуждые какого-либо литературного значения; отголосок действительной жизни звучит только в его незаконченной автобиографии («Авиезер»), где он изображает всю гибельность царивших тогда среди евреев порядков воспитания и преждевременных браков. Крупный поэт А. Б. Лебенсон (1789—1878) наряду с лирическими произведениями, подкупающими глубиной чувства и мысли, плодил риторические излияния в стихотворной форме и выспренные оды по любому случаю; о писателях с меньшими дарованиями и говорить не приходится. Резко выделяются жизненностью содержания и тона произведения И. Б. Левинзона (1788—1860). Его «Теудо бе-Исроэль» (1829 г.) заключает в себе стройное, логически обоснованное изложение программы тогдашней еврейской интеллигенции, главные пункты которой: просвещение, улучшение условий воспитания, развитие ремесленного и земледельческого труда. На «Теудо» воспиталась еврейская интеллигенция 30—40-х гг., и Левинзон нередко именуется «Мендельсоном русских евреев». Предпринятое в начале 40-х гг. министром народного просвещения графом Уваровым насаждение училищ для евреев, окрылив тогдашних еврейских интеллигентов надеждой на поддержку их стремлений извне, внесло некоторое оживление в ново-еврейскую литературу. Кружком виленских писателей (С. И. Фин, М. А. Гинцбург, С. Залкинд, Л. Гурвич и др.) начато было в 1841 г. издание периодического сборника «Пирхей цофон», который однако по цензурным условиям должен был прекратиться на втором выпуске. На отношении тогдашних еврейских интеллигентов к затеянной графом Уваровым «реформе» еврейского учебного дела явственно отразилась их отрешенность от действительной жизни: незнакомые с общеполитическими условиями той страны, в которой они жили, не разбиравшиеся в действительном облике автора пресловутой триады («православие, самодержавие и народность») и в плохо скрытых миссионерских тенденциях, которые им положены были в основу своей «реформы», они видели в графе Уварове спасителя русского еврейства и в бесконечных дифирамбах воспевали его и тогдашнее правительство, которое, отказывая еврею в элементарнейших человеческих правах, усиленно заботилось о спасении его души... Тяжелые условия еврейской действительности, не давая пищи чувству прекрасного, вызывали у наиболее одаренных еврейских писателей 50-х годов склонность к романтизму, находившую удовлетворение в воспроизведении отдаленного прошлого — библейской эпохи, когда родной народ жил вольной, близкой к природе, полной жизнью. Таковы талантливые романы из библейской жизни А. Ману (1808—1867), дивные по яркости красок и глубине чувства поэмы на сюжеты из Библии рано умершего М. Лебенсона (1828—1852) и первое произведение молодого Л. О. Гордона (1830—1892), в жанре библейского эпоса.

Общественное возбуждение, охватившее Россию в начальную пору реформ императора Александра II и нашедшее свой отголосок также в еврейском населении, внесло трепет жизни и в ново-еврейскую литературу. Еврейская интеллигенция начинает сближаться с окружающей средой, знакомиться с русской литературой, с волнующими русское общество вопросами — и это общение оказывает значительное влияние на ново-еврейскую литературу. Прежней ее отрешенности от действительности наступает конец, она стремится стать фактором, отражающим жизнь и на нее воздействующим. Возникает еврейская пресса (газеты «Гамелиц» и «Гакармель», обе в 1860 г., «Гацефира» в 1862 г.), разрабатывающая и освещающая вопросы еврейской жизни. Л. О. Гордон, еще недавно плативший дань чистому искусству, выступает с кличем: «Проснись, мой народ! доколь ты будешь спать? Ведь ночь прошла и солнце засияло!» А. Мапу своим «Аит цовуа» (1857 г.) кладет начало обличительному роману в ново-еврейской литературе. Впервые появляется в ней критический жанр, у представителей которого сказывается влияние русских критиков; у А. И. Паперна заметно отражение идей Добролюбова, у А. Ковнера — направления Писарева. Призыв к просвещению, к обновлению всех сторон еврейского быта, к освобождению личности от давящего ее устарелого уклада жизни наполняет собой литературу периода 60—70-х годов. Выступает целая плеяда даровитых писателей передового направления. С. Я. Абрамович в своем романе «Гоовейс вегабоним» (1868 г.) обличает отсталых «отцов». Гордон в ряде поэм бичует черствость и буквоедство раввинов, себялюбие и бессердечность общинных заправил и мироедов, рисует тяжелую долю еврейской женщины и т. п. В романах П. Смоленскина (1844—1885) дана целая галерея картин и типов старой, отживающей еврейской жизни. М. Л. Лилиенблюм (1843—1910) в ряде нашумевших статей ратовал за необходимость согласования религиозного быта с требованиями современности и соответственного ослабления обрядового элемента. Эта борьба за религиозную реформу нашла изображение в интересном романе Р. А. Браудеса (1852—1902), «Гадас вегахаим». Социальные мотивы звучат в поэмах Иегалела (Л. Левина). Большинство названных писателей и мн. др. группировались около основанного Смоленскиным журнала «Гашахар», который был настоящим властителем дум еврейского молодого поколения 70-х годов. В конце 70-х же годов А. Либерманом, М. Винчевским и А. Рабиновичем делались попытки издания социалистических органов на еврейском языке («Гоэмес», «Асерас хахомим»); но эти начинания вскоре прекратились, — чтобы впоследствии прибегнуть для целей литературной пропаганды к разговорно-еврейскому языку, доступному еврейской массе. В 60—70-х годах возникла обширная просветительная литература на еврейском языке: Х. 3. Слонимский, Г. Рабинович, С. Я. Абрамович и др. популяризировали естествознание, математику, астрономию, К. Шулман — всеобщую историю и географию; появился также ряд ценных исследований по различным областям еврейской науки (труды С. И. Фина, С. Пинскера, А. Гаркави, Я. Рейфмана, М. Страшуна и др.).

Общее направление ново-еврейской литературы 60—70-х годов может быть охарактеризовано в качестве просветительно-обличительного, проникнутого верой в образование, как залог устранения всех аномалий и зол еврейской жизни. В начале 80-х годов в литературе обозначается повое настроение. Крушение многих из надежд на всеспасающую силу просвещения, резкое ухудшение правового положения евреев в связи с окрепшей в правительственных кругах реакцией, усиление в интеллигентном еврейском классе ассимиляции и индифферентизма ко всему еврейскому, разразившиеся погромы, рост антисемитизма на западе — эти и другие причины вызвали в обществе и литературе более вдумчивое отношение и серьезное внимание к еврейской национальной проблеме. Вопросы еврейского национального бытия выступают на первый план. Этот идейный перелом сказывается и в беллетристике («Некам брис» Смоленскина, стихотворения Мане, Долицкого, Имбера и др.), и в особенности в публицистике, получившей значительное развитие благодаря возникновению в середине 80-х гг. ежедневных еврейских газет к появлению новых органов (сборники «Пардес», «Гаасаф», журнал «Гашилоах» и др.). Смоленскин, Бен-Иегуда и др. пропагандировали идею еврейства, как духовной нации, и возможность возрождения ее только на исторической родине — в Палестине. Практическое палестинофильство, необходимость устройства еврейских колоний в Святой земле получила выразителей в Лилиенблюме и ряде других публицистов. В философских этюдах Ахад-Гаама (У. И. Гинцберг) нашла свое теоретическое обоснование идея «духовного сионизма», а силу коей духовное и нравственное возрождение народа является предпосылкой возрождения страны. Усиление интереса к еврейскому языку, как национальному достоянию, вызвали оживление издательской деятельности; возникшие в 90-х годах фирмы «Ахиасаф» и «Тушия» обогатили еврейскую литературу целым рядом новых изданий средневековых поэтов, научных монографий, переводных трудов и учебных руководств. Обогащенная новыми настроениями, художественная литература достигает расцвета и выдвигает немало крупных дарований. У поэта Х. Н. Бялика («В граде избиения», поэма о Кишиневском погроме, «Огненная хартия», «Мертвецы пустыни» и др.) протест против национальной трагедии еврейства достигает силы и красоты пророческого слова. Лирические стихотворения С. Черняховского поражают жизнерадостною свежестью и страстным влечением к природе и к земной жизни. В романе «Леон» и повестях 3. Фейерберга нашла потрясающее изображение глубокая трагедия крушения старого, обвеянного поэзией, патриархального еврейского мира, на развалинах которого изъеденный сомнениями интеллигент бессилен воздвигнуть новый мир. Переживания современной еврейской интеллигенции обрисованы в романах и повестях М. И. Бердичевского, Бершадского, Каабака и др.; новеллы Фришмана, Переца и сказки Букибен-Иогли (д-р Л. С. Каценельсон) выдаются изяществом формы и тонкостью отделки; публицистический фельетон нашел блестящего представителя в Э. Л. Левинском (1858—1910). Еврейская периодическая печать представлена рядом органов — ежедневных газет, еженедельников и журналов, насчитывающих обширное число читателей. Существующие «общества любителей еврейского языка» во многих городах обнаруживают энергичную деятельность устройством курсов, чтений и бесед. В последнее время в ново-еврейской литературе заметно сказывается влияние со стороны печати в Палестине, где в возникших еврейских колониях еврейский язык стал в значительной мере разговорным, что и приводит к обогащению его лексического состава также вне Палестины.

См. F. Delitsch, «Zur Gesch. d. jüd. Poesie»; G. Karpeles, «Gesch. d. jüd. Literatur»; М. Weissberg, «Die neuhebräische Aufklärungs-Literatur in Galizien»; C. Цинберг, «Два течения»; Н. Слущ, «История ново-еврейской литературы» (на еврейском языке.); И. Клаузнер, «Ново-еврейская литература»; С. Гинзбург, «Забытая эпоха»; W. Zeitlin, «Bibliotheca hebraica post-Mendeissohniana».

С. Гинзбург.

Ново-еврейские языки составляют продукты обособленного положения евреев в некоторых странах и исчезают по мере приобщения евреев к жизни окружающего населения. Все эти языки имеют свои литературы, для которых употребляются еврейские письмена, приспособляемые к фонетике каждого языка. Самое большое распространение и самую богатую литературу имеет язык немецко-еврейский (неправильно именуемый жаргоном), на котором доселе говорят евреи в России и Польше, Австрии, Румынии, а в последнее время и в Англии, Америке и Южной Африке, странах еврейской иммиграции. На родине этого языка, в Германии, он в настоящее время совершенно вытеснен из обихода и литературы евреев языком немецким. Начало немецко-еврейского языка относится к XVI веку: до этого времени евреи в Германии говорят языком окружающего населения, так же как в славянских и мусульманских странах. Только когда евреи были законодательным путем изолированы от христиан, их язык пошел в своем развитии особенным путем. Немецко-еврейский язык, оставаясь по конструкции общему характеру своему немецким, с одной стороны, сохранил много древненемецких элементов, исчезнувших в современном немецком языке, а с другой — значительно упростил грамматические формы и расположение слов в предложении, сходясь в этом отношении с языком английским. Еврейские слова и выражения занимают в этом языке сравнительно незначительное место, и самые еврейские элементы подверглись онемечению (слова склоняются и спрягаются по правилам немецкой грамматики). Немецкие евреи, массами бежавшие на восток в XVI и первой половине XVII в., быстро вытеснили из обихода польских и литовских евреев славянские языки, ибо превосходили их не только численностью, но и культурностью; однако, под влиянием окружающего населения, немецко-еврейский язык стал принимать славянские элементы, так что в настоящее время соотношение элементов в этом языке принимается такое: 70% — немецких, 20%— еврейских и 10% славянских. Самый немецко-еврейский язык имеет несколько диалектов (польский, литовский, румынский, венгерский, американский), отличающихся между собой и лексическим составом, а отчасти фонетически и грамматически.

Второе место по богатству литературы занимает персидско-еврейский язык, первые памятники которого относятся к VIII в. Язык этот представляет большой интерес для филологов, так как он сохранил из древне-персидского языка много элементов фонетических, лексических и грамматических, исчезнувших в современном персидском языке. Свыше 50 000 евреев говорят и пишут на персидско-еврейском языке в Персии, Бухаре, Палестине и на Кавказе. Книги на этом языке печатаются еврейским шрифтом с еврейской же вокализацией. Подобно немецко-еврейскому языку, и персидско-еврейский распадается на несколько диалектов — арабский, турецкий и сирийский. Богатая литература этого языка заключает множество книг религиозного содержания — переводов Библии, комментариев, работ по талмудическому праву и вопросам религиозной практики, много научных сочинений по еврейскому языку и грамматике, наконец, громадное количество светских поэтических произведений, в которых чувствуется влияние персидской поэзии, хотя содержание поэм часто берется из многострадальной истории персидских евреев. Центром персидско-еврейской литературы с 1893 г. является Иерусалим.

Большую аналогию с этими языками представляет испанско-еврейский язык (ladino), на котором говорят в Турции, Сербии, Боснии, Болгарии, Палестине и Марокко потомки евреев, изгнанных из Испании в конце XV в. Он также сохранил много древних форм кастильского наречия, в нем такая же примесь еврейских слов (религиозных и талмудических терминов) и такая же тенденция придавать еврейским словам грамматические окончания испанских. Древнейшие памятники испанско-еврейской письменности относятся к XVI в. В течение четырех веков накоплялись произведения на этом языке, и в настоящее время литература испанско-еврейского языка насчитывает несколько тысяч томов не только религиозного содержания (по Библии, талмудической письменности, религиозной практике, богослужению, каббале), но и светского (по беллетристике, общей науке). В последнее время этот язык, подобно немецко-еврейскому, целиком захвачен периодической печатью, журналами и газетами. Центром испанско-еврейской литературы всегда были Салоники, хотя испанско-еврейские произведения печатались и в Константинополе, Смирне, Вене и Белграде.

Менее распространены языки греко-еврейский и итальяно-еврейский, на которых говорят отдельные группы евреев на Балканском полуострове, в Корфу, Венеции и Апулии. Литература этих языков, древнейшие памятники которой относятся к XV в., обнимает и религиозные, и светские произведения. В них более древние греческие и итальянские элементы — фонетические, лексические и грамматические — столь слабо перемешаны с элементами еврейскими, что едва ли могут считаться особыми языками. Как литературные, эти языки давно уже умерли, в настоящее время они исчезают и как разговорные, так как молодое поколение посещает общие школы и говорит либо на греческом, либо на итальянском языке.

Равным образом, арабский язык, употребляемый евреями в Марокко, едва ли может быть назван особым арабско-еврейским языком, хотя в нем сохранились древние арабские формы и есть примесь еврейских слов. Татский язык, на котором говорят горцы-евреи на Кавказе, также мало отличается от татского языка окрестностей Баку и Апшеронского полуострова.

Литература: L. Saineanu, «Studiu Dialectologie Asupra Graiului Evreo-German» (1889, по-румынски); Gerzon, «Die jüdisch-deutsche Sprache» (1902); Wiener, «The History of Yiddish Literature in the XIX Century» (1899); «Grundriss der Iranischen Philologie» I (sect. 1, стр. 259, 269, 281, 291, 319, 332) и «Literaturbiatt für Orientalische Philologie» II, 74—86 (работы академика Залемана); С. Salemann, «Khudaidad» (в «Memoires de l’Académie Impériale des Sciences de St.-Pétersbourg», серия 7, том 42); Grünbaum, «Jüdiscli-Spanische Chrestomathie» (1896); Dobranich, «Los Poetas Iudeo-Hispanos» (1886); «Jewish Encyclopedia», VII, 304—326.

Н. Переферкович.

Разговорно-еврейская литература, литература на немецко-еврейском наречии («жаргон»), с давних времен употреблявшемся евреями Средней Европы и перенесенном в славянские земли при массовых переселениях их в период средневековых гонений. На этом разговорном наречии уже рано возникла письменность, предназначенная для простонародья и женщин, мало или совсем не владевших библейским языком. Судя по сохранившимся от XIV—XV вв. рукописным памятникам этой литературы, разговорно-еврейский язык первоначально мало отличался от тогдашнего немецкого; но постепенно он широко воспринимает элементы библейского языка и талмудического диалекта, а благодаря притоку евреев из Польши — также и славянский элемент; это удаление его от первоисточника, усиление своеобразия, естественно, возрастает после того, как он акклиматизировался в славянских землях. Изобретение книгопечатания быстро усилило рост разговорно-еврейской литературы. Появляются многочисленные еврейские переделки занимательных немецких и других народных повестей, сказаний и т. п. («Bobo-Buch» XVI в.). Наряду с такими произведениями светского содержания выходят переводы отделов Библии (Псалмы 1545 г., кн. Самуила 1562 г.) и Пятикнижия (1544 г.); в XVII в. впервые издана в Амстердаме в переводе вся Библия. Особенной популярностью среди женщин пользовался появившийся в начале XVII в. перевод Пятикнижия («Цээно урээно»), в который включены толкования, притчи и легенды  из талмуда и мидраша; многократно переиздававшиеся, переводы этого типа («Teutsch-chumesch») поныне еще находят большое распространение. Со второй половины XVI в. начинается широкое развитие религиозно-назидательной литературы на разговорно-еврейском языке («Seder mizwot noschim» 1577 г., «Chaje oilom» 1583 г.). В XVII и ХVIII вв. на этом же языке выходит ряд популярных книг по различным отраслям знания — истории, географии и т. п. Резко враждебное отношение к разговорно-еврейскому языку, как атрибуту гетто, обнаружили немецко-еврейские «просветители» конца XVIII в. Одной из целей Мендельсоновского перевода Пятикнижия было — вытеснение этого языка и замена его немецким. Успехи ассимиляции среди немецких евреев и резкое изменение условий их быта привели к исчезновению во второй половине XIX в. разговорно-еврейской литературы в Германии. Вытесненная здесь, она, однако, получает дальнейшее развитие в Галиции и особенно России. Воспитанные на традициях Мендельсоновской школы, первые еврейские интеллигенты в России также отрицательно относились к разговорно-еврейскому языку и его литературе. Издание М. Левиным в начале XIX в. перевода Притч Соломоновых вызвало резкие филиппики со стороны Т. Федера, в особой брошюре, где он горячо обвиняет Левина в измене делу «просвещения» и тенью Мендельсона заклинает его оставить «кощунственную» мысль о переводе священных книг на «язык кухарок». Вытеснение разговорно-еврейского языка из обихода составляло один из пунктов программы еврейской интеллигенции в России 30-х годов и последующего периода. Одиночная попытка А. Эйзенбаума создать в Варшаве еженедельник («Der Beobachter аn der Weichsel», 1823 г.) не имела успеха, главным образом потому, что в своем стремлении возможно больше германизировать язык этого органа Эйзенбаум сделал его совершенно недоступным народной массе. Исключение среди интеллигенции своего времени составляли А. М. Дик (1807—1893 г.) и И. Аксенфельд (скончался 1866 г.), понимавшие значение разговорно-еврейского языка, как средства просвещения народной массы. Первый выпустил значительное количество рассказов, частью оригинальных, частью переводных, получивших сильное распространение; несмотря на крупные недостатки (дидактизм, сухость тона, чрезмерное стремление «облагородить» язык включением огромного количества непонятных немецких слов), произведения Дика много содействовали повышению культурного уровня читателей. Значительно выше в художественном отношении стоят рассказы Аксенфельда, лишь частью изданные в свет. Некоторое оживление в разговорно-еврейскую литературу внесли шестидесятые годы. В возникшем в 1862 г. в Одессе еженедельнике «Kol Mewasser» впервые выступило несколько даровитых писателей, преимущественно обличительного направления: С. М. Абрамович («Менделе Мойхер-сфорим»), впоследствии занявший первенствующее положение в разговорно-еврейской литературе, И. Линецкий и др.; появились стихотворения А. Гольдфадена, М. Гордона. Круг деятелей этой литературы, остававшейся все еще в роли пасынка по сравнению с ново-еврейской, однако, еще был не велик; этим отчасти и объясняется возникновение в 70-х годах обширной лубочной литературы на разговорно-еврейском языке, имевшей огромное распространение в массе, в которой пробудилась потребность в чтении, но которая, при отрицательном отношении подавляющего числа интеллигентов к ее языку, не получала от них здравой духовной пищи.

Усиление демократических тенденций и идейный перелом в еврейском общественном настроении 80-х годов отразились на дальнейшем ходе развития разговорно-еврейской литературы. Основанный в 1881 г. в Петербурге еженедельник «Jüdisches Volksblatt» сгруппировал около себя кружок талантливых писателей, выдвинувших своим лозунгом создание для народа литературы, которая, не задаваясь нарочито обличительной тенденцией и целями назидания, давала бы художественное изображение еврейской жизни. Из этих писателей особенно выдвинулись: блестящим юмористическим дарованием С. Н. Рабинович («Шолом-Алейхем»), подкупающей простотой повествовательной формы М. Спектор и художественной отделкой и мелодичностью своих стихотворений С. Г. Фруг. Появились новые произведения С. М. Абрамовича, упрочившие его славу неподражаемого по индивидуальной самобытности рассказчика. Л. Перец, в  первых своих беллетристических опытах не чуждый тенденциозности, в дальнейших дает ряд прекрасных по форме и глубине художественного проникновения произведений. Развитие рабочего движения и усиление сионизма в 90-х годах породили обширную агитационную и популярно-научную литературу и усилили интерес к художественному творчеству на разговорно-еврейском языке. С закрытием в 1886 г. «Jüd. Volksblatt», все дальнейшие многочисленные попытки создать в России периодические органы на разговорно-еврейском языке долгие годы оставались тщетны — министерство внутренних дел твердо держалось решения не допускать таких изданий. Эти цензурные условия вызвали появление ряда сборников («Hausfreund» Спектора, «Jüd. Volksbibliotek» Шолом-Алейхема, «Jüd. Bibliotek» Переца и др.), а также возникновение еженедельника «Der Jüd», который печатался за границей (в Кракове), но предназначался для евреев в России. Кроме писателей, уже пользовавшихся известностью, «Der Jüd» привлек много молодых литературных сил; из них некоторые вскоре выдвинулись своими дарованиями, например, Шолом Аш — картинами патриархального быта еврейского захолустья («Dos Städtel»), прекрасными пейзажами, новеллами и драмами («На пути в Сион», «Бог мести»), Г. Номберг — тонким изображением типов безвольной, разъедаемой сомнениями интеллигенции, А. Рейзин — стихотворениями и рассказами из жизни беднейшей массы, и др. Появились и критические опыты на разговорно-еврейском языке (И. Эльяшев, С. Нигер); началось собирание произведений еврейского фольклора (пословицы и поговорки — И. Бернштейн, народные песни — П. Марек и С. Гинзбург). В 1903 г. в Петербурге основана первая в России ежедневная газета на разговорно-еврейском языке («Der Fraind»), сразу получившая обширное распространение в кругах еврейской массы. После 1905 г. возник ряд других газет, насчитывающих ныне огромное число читателей (существовали и социалистические издания, вынужденные впоследствии закрыться). Значительный рост разговорно-еврейской литературы одно время крайне обострил литературные споры между «гебраистами» — приверженцами еврейского языка — и «юдишистами» — приверженцами разговорно-еврейского. Первые отрицают за разговорно-еврейским языком, ввиду его немецкого происхождения, всякую национальную цену и усматривают в нем опасность для языка еврейского. Вторые находят, что язык, хотя бы и чужого происхождения, на котором народ в течение длинного ряда веков мыслит, говорит и творит, несомненно является национальной ценностью и фактором национального развития. Усиление с 80-х годов еврейской эмиграции в Северную Америку вызвало здесь нарождение разговорно-еврейской литературы. Особенно широкое развитие получила ежедневная пресса, главным образом в Нью-Йорке (преимущественно социалистического направления); некоторые из газет расходятся в сотнях тысяч экземпляров; выходит также много популярно-научных книг. Из беллетристов известностью, далеко выходящей за пределы Америки, пользуются: поэты М. Розенфельд, Иегоэш, М. Винчевский, романисты и новеллисты 3. Либин, Л. Кобрин, И. Гойдо, Д. Пинский. Большое развитие получил в Нью-Йорке и еврейский театр (росту которого в России препятствуют цензурные и др. внешние условия). Печать на разговорно-еврейском языке существует также в Южной Америке, Южной Африке и других странах еврейской иммиграции.

См. J. Gerzon, «Die jüdisch-deutsche Sprache»; М. Grünbaum, «Jüd-deutsche Literatur»; L. Wiener, «The history of yiddish literature in the nineteenth century»; М. Pines, «Histoire de la littérature judéo-allemande» (имеется русский перевод); С. Цинберг, «Жаргонная литература и ее читатели»; S. Dalman, «Jüd-deutsche Volkslieder; С. Гинзбург и П. Марек, «Еврейские народные песни в России»; J. Bernstein, «Jüdische Sprichwörter und Redensarten»; Н. Löwe, «Die Sprachen der Juden».

С. Гинзбург.