Элам

Элам (по-семитски — возвышенность), частью равнинная, частью горная страна к востоку от низовьев Тигра по реке Хоаспу (Керхе) и Эвлею (Каруну), где государственная жизнь началась одновременно с жизнью Двуречья еще сумерийской эпохи (ср. IV, 102). Соседняя с нижним Междуречьем (старо-Вавилонией) и Персидским заливом часть Элама, где главным городом была Суза с медными рудниками поблизости (материал для оружия), носила название Сузиана, точнее Шушан; название это доныне сохраняется в имени персидской области Хузистан, но простирался Элам и далее на юг (так, например, у гавани Бушир в Фарсе находят эламские надписи); через морское побережье торговля велась и с Индией. Более северная часть Элама, в соседстве с Ассирией (на территории позднейшей южной Мидии), называлась Аншан, или Анзан. Историю страны мы узнаем из клинописных памятников, как древних сумерийско-вавилонских (потом и ассирийских), так и из своих, местных. Последние исстари писались на языках сумерийском и семито-вавилонском (наверное, западная часть Элама, в частности Суза, имела такое же этническое население, как соседнее Междуречье); писались они и на своем туземном — староэламском. Они в большом количестве откопаны в Сузе французской археологической комиссией де-Моргана в 1900-х годах. Их староэламский язык еще плохо разобран (главный исследователь G. Hüsing: «Elamische Studien», 1898; «Die Sprache Elams» 1908; «Die elamische Sprachforschung», 1910; «Die einheimischen Quellen zur Geschichte Elams», 1916; см. также пятитомный, еще неоконченный Corpus inscriptionum Elamicarum, 1926; 5 т. словарь). От времени персидских ахеменидских царей VI-IV веков (Дария Гистаспа и др.) дошли до нас триязычные клинописные надписи на староперсидском, эламском и ассиро-вавилонском языках. Второй из них обыкновенно называют новоэламским. Он вполне разобран, для него составлена грамматика (например, см. новейшие издания ахеменидских надписей Вейсбаха, Лейпц., 1911). И хотя он подвергся слабому персидскому воздействию, вполне ясно, что этот язык  не индо-европейский и не семитский, а особый, близкий к кавказской группе.

Древнейшая историческая жизнь Элама; по крайней мере, та, которую мы знаем из клинописных памятников, не только одновременна с жизнью месопотамского сумерского Двуречья IV тысячелетия до нашей эры, но и тесно связана с нею. В отдельных городских государствах Элама, с их небольшими территориальными округами-«царствами», сидели вассальные феодалы, «цари-патеси», такие же, как в отдельных городах соседней Нижнемесопотамии и Ассирии, — как нижнереченский Ур, «книжный» Урук, Нипур, Киш, Лагаш-Сирпурла и др. (ср. IV, 104/06). В III тысячелетии эламские города вошли в состав великой мировой державы аккадских (то есть уже семитских) государей, Саргона I (около 2800) и Нарам-Сина (около 2767-2714), — державы, простиравшейся до берегов Сирии и Средиземного моря; могучий и культурный лагашский «патеси» Гудеа ходил походом на Элам (см. IV, 108).  Потом Элам принадлежал к сумероаккадской державе старосумерского города Ура, около 2600-2400 годов (ее цари — Уренгур, Дунги и др.; ср. IV, 109/10). Эламские цари подчинялись великим государям Междуречья (найден и текст на местном языке присяги эламских владетелей своему сюзерену Нарам-Сину), но в то же время сами стремились к овладению разбогатевшим Двуречьем, и особенно активная помощь для таких стремлений появилась от новопришлого варварского элемента, который нахлынул в Сузиану, по Беросу из Мидии, и дал стране политическую скрепу. В 2280 году до нашей эры единый владетель (несомненно, пришлый объединитель)  всего Элама, Кутур-Нахунте I, победоносно, все сокрушая, вторгся через Тигр в древнюю Вавилонию, овладел ею и подчиненными ей землями передней Азии (см. IV, 111). Религия Элама и древней Сумеро-Вавилонии совпадала; только имена богов бывали разные. Главный эламский бог Хумман соответетвовал вавилонскому Мардуку; бог Сузы Шушинак сопоставлялся с Нинипом  т. п. Но нравы варварской части эламцев были грубее, чем купцов-вавилонян. Свергла эламскую власть новая волна семитов, нахлынувшая с северо-запада — хананейская, или аморейская, которая дала Вавилону великого царя-законодателя Хаммураби. Он присоединил и Элам к своим владениям; но подлинной крепкой власти над этой страной не мог создать ни он, ни его ослабевающие преемники. Элам в своей жизни явно разобщался с Вавилонией (ср. IV, 112). Замечательно, что и надписи Элама после эпохи мощного Хаммураби, отчасти, вероятно, и в силу политической реакции против распадающейся власти Вавилона, начинают писаться, как правило, на своем туземном языке, эламском, а не на общекультурном мировом (тогда, правда, уже умирающем) сумерском или живом семитско-вавилонском. Когда Вавилонию объединили вторгнувшиеся (вероятно, из прикаспийских гор) новые завоеватели касситы (около 1760-1785 годов до нашей эры), утвердившие свою резиденцию в Вавилоне и там вполне вавилонизировавшиеся, они включили было в свое государство и Элам (ср. IV, 113); и тогда здесь официальным языком, вместо своего эламского, сделался было опять вавилонский, тогда всемирный. Но и касситы не сумели обеспечить себе покорность Элама, а наоборот им самим, в конце концов, пришлось бороться против эламского напора на Вавилон. Когда после касситов мировое значение получила Ассирия (Тиглат-Пилесар, 1118-1093, завоевал Вавилон, ср. IV, 116, 119/20), ассирийцам пришлось постоянно воевать с эламцами — все за Вавилон, к которому эламцы испытывали незамиравшее тяготение. Был момент, что эламский царь сидел даже (1010) на престоле Вавилона. В Х-ІХ веках внутренние смуты Ассирии давали Эламу передышку, а упорною сделалась эламско-ассирийская борьба в столетний период наиболее могущественной ассирийской династии Саргонидов VIII-VІІ веков; Вавилон при этом сам ясно стремился к союзу с эламцами против ассирийцев. Ожесточенные войны вели два первые саргонида — Саргон (722-705) и Синахериб (705-681); сын вавилонянки Асар-Хаддон (691-668) ладил с Вавилоном и с Эламом, отчасти, вероятно, для того, чтобы иметь свободные руки для завоевания Египта. Но 4-ый саргонид Ашшур-бани-пал (668-626) возобновил самую решительную борьбу и против Вавилона, и против его союзника Элама. Внутренние междоусобия в Эламе много помогли ассирийцам, и в 645 году Ашшур- бани-пал, все круша и опустошая, вступил в Сузу (см. IV, 130/31). 33 года спустя пала ассирийская столица Ниневия, но ослабленный и опустошенный Элам уже не приобрел прежнего политического значения. Северную его территорию заняли индоевропейцы-мидяне, южнее их — персы. В персидском царстве Ахеменидов, основанном в середине VI столетия, Суза была одной из царских столиц, а триязычные клинописные надписи Ахеменидов, с новоэламским языком на первом же месте после персидского, ясно свидетельствуют о полном уважении победителей-персов к эламской культуре (ср. XXXII, 5/6). Нельзя определить с точностью, когда именно эламцы окончательно иранизировались, очевидно — уже в послеахеменидскую эпоху.

Общественно-экономическая жизнь Элама в течение его более чем двухтысячелетней истории известна по дошедшим памятникам вовсе неудовлетворительно. С достаточной определенностью мы себе представляем социальные отношения лишь двух, друг от друга сильно отдаленных, времен. Одно из них — древняя эпоха, III тысячелетие до нашей эры, когда страна входила в состав всемирной семитско-аккадской (на тигро-ефратских низовьях) империи Саргона и Нарам-Сина или зависела в середине III-го тысячелетия от лагашского патеси Гудеа и всецело жила культурою Нижнеречья; другой момент, в котором общественный строй Элама, уже сильно изменившийся, восстает перед нами с еще большей определенностью, это уже самые последние времена существования Элама, когда он в VII веке вел упорную борьбу с ассирийской монархией саргонидов. Но в рамке тех 2000 лет, от старинной эпохи до конечного трагического момента VII века, мы имеем в своем распоряжении лишь эпизодические вехи и о многих фактах и чертах принуждены лишь догадываться на основании общих исторических аналогий. Исстари Элам, тесно соединенный во всей своей жизни с культурным междуречьем Тигра и Ефрата, выступает перед нами как страна клерикально-феодальная, с высокоразвитым земледелием и скотоводством (в наиболее старое время, по-видимому, еще без коневодства), с обильными ремеслами, с широкой торговой деятельностью. Об огромном экономическом значении земледелия для страны III тысячелетия мы отчасти можем судить по богатым хозяйственным документам, которые сбереглись, если не в самом Эламе, то в его сюзеренном государстве Лагаше, как эпохи патеси Гудеа, так и более ранней (изд. и перевел М. В. Никольский, М., 1908). Возделывалась почва чиншевиками или колонами, которые за право пользования землей платили оброк крупным владельцам: царю, храму, богатому собственнику. В городах древнего Элама среди всевозможного ремесленного класса не последнюю роль должны были, очевидно, играть металлисты, имевшие для разнообразной обработки ценный материал из медных рудников вблизи Сузы. Ремесленники были вообще свободны, но в промышленных предприятиях применялся и труд рабов, которые добывались в военных столкновениях как пленники; впрочем, они часто отпускались на волю, и класс вольноотпущенников был многочисленным. На торговые круги Элама некоторую особенность и отличия от вавилонского купечества налагало промежуточное географическое положение страны между Вавилонией и Индией, отчасти и соседней Азией. С полной уверенностью можно думать, что уже и в III тысячелетии до нашей эры велась торговля с Индией: эламские купцы получали, например, пряности, слоновую кость и доставляли их в Вавилонию, а из Вавилонии поставляли в Индию разнообразные предметы роскоши и практического вавилонского производства и, конечно, своего эламского. Вместе с тем передавали они в Индию и старовавилонские культурные воззрения; одним из ярких примеров такой культурной передачи служит древнеиндийское сказание о всемирном потопе, заимствованное из вавилонской религии. Некоторые данные позволяют заключать также о посреднической роли Элама между Вавилонией и средней Азией, по крайней мере, Бактрией, из которой доставлялись двугорбые верблюды. Во главе всех сословий в древнем Эламе стояли жрецы, по-финансистски распоряжавшиеся богатствами, которые накапливались в храмах богов, и владевшие от имени бога или его храма крупной земельной собственностью. Первосвященник был и царем-«патеси». В то время, как оседлое население древнего Элама жило этой клерикально-феодальной жизнью, общей с бытом Междуречья, в горах продолжал существовать быт варварски-кочевой, и разбойнически-воинственные горцы-кочевники, предводимые своими варварскими царями, время от времени совершали нашествия на культурную оседлую часть страны. Хотя они (учинивши завоевание) сами затем подвергались культурному влиянию побежденных и ассимилировались с ними, все же они вносили с собой и кое-какие новые бытовые черты и заглушали старые. Первого исторически-известного крупного завоевателя-варвара мы можем видеть в лице царя Кутур-Нахунте I. Известно, однако, что нашествия горцев на оседлый Элам происходили и до Кутур-Нахунте, как происходили и после него. Предводителями царских войск бывали главы знатных родов, представители горной разбойничьей аристократии, князья и родовые вожди. После завоевания они составляли собой служилый класс царя, становились за свою службу вотчинниками, и земледельческая часть населения оказывалась в ближайшем их распоряжении. Как мы можем видеть из последних моментов существования Эламского государства, вотчинники-рыцари с подчиненными им земледельцами несли свои служилые повинности очень хорошо, и ассирийский монарх Ашшур-бани-пал VII века встретил от них сильнейший отпор.

В завоеванных городах, по крайней мере, важнейших, и в крупных укрепленных местах непосредственно распоряжался над гражданами царь. Ассирийские летописи большую часть эламских городов и укреплений прямо называют «царскими». Термин, правда, не вполне ясен. Понятно, он, прежде всего, указывает, что в Эламе, в отличие от понятий вавилонского и ассирийского права, города оказывались собственностью царя-завоевателя. Но надо принимать во внимание, что в вавилоно-ассирийском языке слово «царский город» обыкновенно значит и «столица». Можно поэтому предполагать, что эламский царь второго периода имел несколько столиц, в зависимости от времени года, и собственно лишь ими владел в качестве собственника-хозяина. Возможно притом, что некоторые из «царских городов» служили столицами не для верховного эламского царя Сузы, а для соперничавших с ним членов той же династии, которые тоже носили титул «царей». Одновременное существование нескольких таких «царей» в Эламе не раз констатируется ассирийскими летописями. Но кто бы хозяйственно ни управлял «царскими» городами, один ли монарх Сузы или еще иной «царь», ясно, что значение прежнего господствующего сословия жрецов в «царских» городах сведено было совсем на нет. И сословное развитие купеческого класса пошло в новом Эламе совсем иным путем, чем в Междуречье. В городах Междуречья, по выражению пророка Наума VII века (III, 16), торговой «саранчи», богатейших купцов, было «больше, чем звезд небесных» (ср. еще II, 9), и они даже в позднейшем представлении Апокалипсиса были «вельможами земли» (XVIII, 23). В эламских городах купечество постепенно утратило всякий политический вес, и купцы превратились в обыкновенных подданных царя, интересных для него больше всего в податном, фискальном отношении. С этой стороны торговля пользовалась и несомненным царским покровительством и заботой; цари Элама всегда стремились к мировой торговой столице — Вавилону. Если можно бывало, то они старались и распоряжаться в Вавилоне; если нельзя было, то заботились о тесной дружбе с этим торговым центром, который в свою очередь имел в храбрых эламцах защиту против посягательств соседей, одинаково враждебных и Эламу. Мы знаем, что и последнюю свою борьбу против Ассирии эламцы вели в теснейшем союзе с Вавилоном. Точная юридическая характеристика установившихся отношений эламского купеческого класса к царю и к вотчинному дворянству для нас, покамест, недоступна в виду того, что до сих пор еще не найдены памятники (а они, несомненно, существовали) специально эламского законодательства. В ІV-III тысячелетиях в Эламе имели силу те самые юридические нормы, которые действовали и в Междуречье и которые около 2100 года нашли письменное выражение в законодательном своде Хаммураби. В какой степени имели влияние эти законы на Элам, вопрос крайне спорный. Найдены-то они не в Вавилонии, где царствовал Хаммураби, а как раз в Эламе, и для группы исследователей, с панвавилонистами на первом месте, этот факт служил указанием, что и Элам пользовался в своем повседневном юридическом быту кодексом Хаммураби. Но против этого выставлено было другое предположение (теперь даже более принятое): памятник мог быть привезен в Элам как военная добыча после одного из удачных эламских набегов на Вавилонию, в частности — он мог быть вывезен из города Сиппары с ее храмом бога солнца — Шамаша, подобно тому, как привезена была к себе эламским царем Кутур-Нахунте I из Урука статуя богини Иштарь-Наны. Если эта (покамест, очень и очень оспоримая) догадка окажется верной, то она вовсе не устранит мысли о юридическом действии законов Хаммураби в Эламе. Привоз статуи богини Иштарь-Наны или кодекса Хаммураби надо сравнить с увозом чудотворных икон, одинаково почитаемых обеими враждующими сторонами. Подобное значение святыни мог иметь и кодекс Хаммураби, врученный вавилонскому царю самим богом солнца Шамашем, и оказаться законодейственным для Элама на рубеже III-II тысячелетия. Разумеется, с течением времени многие статьи кодекса (он содержит преимущественно лишь гражданское и торговое право) должны были устареть и в ходе иначе развивающейся жизни просто отпасть; а кроме того, должны были в стране выработаться свои законодательные дополнения, соответствовавшие переводу Элама из государства теократически-феодального в монархию военно-феодальную. Даже на найденном в Сузе тексте законов Хаммураби некоторые статьи (числом 35) оказываются уничтоженными; по-видимому, мы имеем дело с фактом аннулирования, произведенным как раз в Эламе по распоряжению царя. Свод же специально эламских новелл еще не найден. Но так как раскопки в Сузе — дело лишь недавнее, и произведены они в недостаточном количестве, то вполне позволительно надеяться, что с возобновлением раскопок может быть отыскан и свод собственно-эламских законов, которые в этой культурной стране не могли не быть закреплены клинописью.

По истории Элама см. Б. Тураев, «История древнего Востока» (2-е изд. СПб., 1911); 3-е изд. «Geschichte des Alterums» Эд. Мейера (французский перевод Э. Комба, т. III, Пар.); Waltherr, Otto, «Kulturgeschichte des Altertums».

А. Крымский.