Фабричная промышленность

Фабричная промышленность. Понятие фабрики и мануфактуры. Крупное капиталистическое производство существует в двух различных формах, которые нередко объединяют в одном общем названии фабрики, — в форме мануфактуры и фабрики, при чем мануфактурой называется такое крупное промышленное предприятие, в котором существенные части процесса производства выполняются ручным трудом; если же существенные части процесса производства выполняются машинами, то перед нами фабрика. Понятие крупного производства имеет, естественно, относительный характер. В России к числу фабрик закон относит промышленные предприятия с 16 и более рабочими, во Франции и Австро-Венгрии, — предприятия с 20 и более рабочими, итальянское законодательство признает фабриками предприятия с 10 и более рабочими. Согласно германскому законодательству о страховании рабочих от несчастных случаев, фабриками были признаны промышленные предприятия с 60 и более рабочими, но в данном   случае закон имел ввиду поднять по возможности высоко границу, с которой начинается фабрика.

Сравнительные преимущества крупного и мелкого производства в области промышленности. Распространение мануфактуры и фабрики непосредственно связано с тем, что соединение в одном предприятии совместной работы многих рабочих имеет тенденцию повышать производительность их труда. Крупному производству, независимо от его экономической формы, присущи известные выгоды с чисто технической точки зрения. Постройка дома вдвое большей вместимости стоит, как общее правило, не вдвое больших, а несколько меньших затрат; устройство котла вдвое больших размеров обходится не вдвое дороже, а несколько меньше; одинаковое освещение вдвое большего помещения требует не двойного, а несколько меньшего увеличения осветительных средств; для отопления вдвое большего дома требуется менее чем вдвое топлива, и точно так же машина вдвое большой силы требует менее чем вдвое большего количества топлива для исполнения двойной работы и т. д. и т. д. Вообще, в известных пределах, всякое увеличение размеров производства приводит к тому, что на достижение того же полезного эффекта приходится затрачивать меньше и меньше силы. По некоторым американским вычислениям годовой расход в промышленных предприятиях на одну конную силу при пятисильных паровых машинах равен, в переводе на русские деньги, 354 руб., при пятидесятисильных машинах 105 р. и при машинах в 3000 сил 36 руб. Газовый двигатель в одну конную силу стоит фабрике 470 р., а в десять сил — 1 690 р. Чем крупнее машина, постройка или какое-либо сооружение, тем, в известных пределах, меньше стоит единица полезного эффекта (ср. машина, XXVIII, 360').

Эта зависимость имеет такой всеобщий характер, что она не может не вытекать из каких-либо общих законов природы. И действительно, зависимость эта есть не что иное, как необходимое последствие геометрического закона соотношения объема и поверхности: объемы шаров растут, как кубы радиусов, а поверхности, как квадраты радиусов, — чем больше тело, тем меньше приходится поверхности на единицу объема, откуда следует, что во всех тех случаях, когда полезное действие тела находится в соотношении с его объемом, а стоимость производства — с его поверхностью (что является наиболее частым случаем в хозяйстве), увеличение объема производимых тел должно, при прочих равных условиях, уменьшать стоимость достижения данного полезного эффекта. Поэтому, при прочих равных условиях, чем больше дом, тем дешевле обходится единица его объема. Машина вдвое большего объема и вдвое больше принимающая топлива менее чем вдвое больше непроизводительно теряет тепла через свою поверхность точно так же непроизводительное трение  при увеличении вдвое объема машины, увеличивается менее чем вдвое, ибо поверхность машины увеличивается при этом менее чем вдвое, и т. д. и т. д. Благодаря всему этому полезное действие машины растет по мере увеличения ее объема. Чтобы отопить вдвое большее помещение требуется менее чем вдвое топлива потому, что при увеличении вдвое помещения уменьшается, по отношению к его вместимости, площадь его поверхности, а всякое помещение непроизводительно теряет теплоту через свою поверхность. Если вынуть стену, разделяющую две освещенные комнаты, то сила света в каждой из них увеличится, так как свет в одной комнате будет освещать и другую, и т. д. и т. д. Поэтому при крупном производстве, имеющем возможность пользоваться более крупными постройками, машинами и вообще средствами производства, пользование ими по отношению к их полезному эффекту обходится дешевле, единица полезного действия стоит меньше, чем при мелком, — и в этом заключается основное техническое преимущество крупного производства над мелким. Но преимущество это не имеет абсолютного значения: оно имеет силу лишь в известных пределах. Так, например, постройка двухэтажного дома обходится относительно дешевле, чем одноэтажного, потому что сберегаются расходы на крышу и фундамент, — то и другое приходится делать в обоих случаях в равном размере. Но, например, постройка двадцатиэтажного дома обошлась бы не в двадцать, а в гораздо  большее число раз дороже, чем постройка обычного одноэтажного дома. В этом случае пришлось бы прибегнуть в совершенно иным строительным материалам и приемам постройки, так как обычные строительные материалы не обладают для такой постройки достаточной прочностью. Таким образом, за известным пределом, увеличение объема производимого продукта ведет к относительно более быстрому возрастанию расходов производства благодаря все большему сопротивлению, которое приходится при этом преодолевать.

Итак, правило относительной выгодности крупного и мелкого производства может быть формулировано следующим образом. Крупное производство требует, до известного предела, при прочих равных условиях, для достижения единицы полезного эффекта меньшей затраты труда, чем мелкое; по достижении же этого предела дальнейшее увеличение размера производства ведет к росту стоимости единицы полезного эффекта. Иначе говоря, для каждого рода производства существует свой optimum, — такой размер производства, при котором производительность труда достигает своей наибольшей величины. До достижения этого оптимума всякое увеличение размера производства увеличивает производительность труда; когда оптимум достигнут, то дальнейшее увеличение размера производства ведет к падению производительности труда. На каком пункте находится тот предел, за которым дальнейшее расширение производства технически нерационально, ибо оно сопровождается не повышением, а понижением производительности труда, — это в общей форме установлено быть не может  и зависит от сложных технических и экономических условий каждого отдельного рода производства.

Таково основное техническое преимущество крупного производства над мелким. Отсюда же возникает и другая выгода крупного производства — возможность пользоваться машинами, недоступными для мелкого производства. Каждая машина по указанным причинам при уменьшении своих размеров требует большей затраты сил для достижения того же полезного эффекта; поэтому для каждой машины существует свой наименьший размер (различный в зависимости от рода машины), при котором машина может иметь применение в хозяйстве. Фактически только очень немногие машины, находящие себе применение в промышленном производстве, могут употребляться в мелком производстве. К числу таких машин относятся почти исключительно те, которые приводятся в движение руками (например, швейная машина, типографский станок и др.). Напротив, машины, приводимые в движение паром (а таковых огромное большинство), неизбежно требуют, по техническим условиям, больших размеров и потому недоступны для мелкого производства. Одно время думали, что электрическая передача энергии произведет целую революцию в области промышленной техники и сделает возможным и для мелкого производства пользование машинами. А именно, при применении электрической энергии становится возможным совершенное отделение (в экономическом смысле) того технического механизма, который приводит в движение рабочие машины, от работы этих последних машин. В этом случае двигательный механизм может иметь крупные размеры, но развиваемая им энергия может приводить в движение небольшие рабочие машины в мастерских мелких производителей. Однако до настоящего времени ожидания эти не оправдались, и по-прежнему машины являются в области промышленности достоянием почти исключительно крупного производства.

Но машина повышает в огромной степени производительность труда. Так, при вязании хорошая вязальщица может делать не более 80—100 петель в минуту, между тем как при употреблении машины Heathсoals один рабочий может сделать в минуту до 50 000 петель. В примере булавочной мануфактуры, приводимом Ад. Смитом, 1 рабочий производил ручным способом 4 800 булавок в день. В настоящее время, при применении машин, число булавок, производимых в день 1 работником, превышает 1 000 000. Подобные примеры, которых можно было бы привести сколько угодно, показывают, насколько ускоряется работа человека при применении машины. Но и самое качество работы повышается благодаря недостижимой для человеческой руки правильности и точности работы машины. Если же машинные изделия нередко оказываются по своему качеству худшими, чем продукты ручного труда, то это, как общее правило, является результатом употребления сырого материала более низкого достоинства. Итак, употребление машины является чрезвычайно могущественным фактором повышения производительности труда. А так как мелкое промышленное производство почти не может пользоваться машинами, то крупное промышленное производство имеет в этом отношении огромное преимущество перед мелким.

Менее важно другое преимущество крупного производства — возможность, при большом числе работников, более полного разделения между ними труда. Адам Смит признавал в разделении труда важнейшее средство повышения производительности труда. Однако это было несомненное заблуждение, объясняемое тем, что Ад. Смит жил до начала машинной эры и потому не мог и подозревать, насколько более могущественным орудием поднятия техники явится машина. Тем не менее, и возможность разделения труда является существенным преимуществом крупного производства перед мелким.

Этим выгодам крупного производства сравнительно с мелким противостоит то преимущество мелкого производства, что при крупном производстве работа выполняется наемными рабочими (последнего, правда, может и не быть, если предприятие принадлежит ассоциации рабочих, по производительные ассоциации почти никогда не имеют успеха, и фактически крупное производство существует в форме капиталистических предприятий), а при мелком производстве рабочий может быть собственником средств производства и производимого продукта. Если же рабочий при мелком производстве и не является собственником продукта (домашняя система крупной промышленности), то все же работа на дому дает такую свободу рабочему распоряжаться своим рабочим временем, которая недоступна для рабочего, работающего в мастерской капиталиста. Самостоятельный ремесленник или кустарь, работающий на себя, а не на капиталиста, гораздо более заинтересован в том чтобы работать наиболее производительно, чем наемный рабочий, получающий за свой труд заранее фиксированную плату. Самостоятельный производитель заинтересован, далее, в сохранении и наилучшем использовании средств производства, так как выгоды такого образа действий всецело достаются ему, а не хозяину. Все это имеет тенденцию увеличивать трудовой продукт мелкого производителя.

Потому с точки зрения производительности труда и крупное и мелкое производство имеют свои специфические преимущества. Однако не подлежит сомнению, что в области промышленности выгоды крупного производства несравненно значительнее, чем мелкого, причем наибольшее значение в этом смысле имеет машина. Машина в такой огромной степени повышает производительность труда, что во всех областях промышленности, где машина находит себе применение, трудовой продукт в крупном производстве оказывается во много раз более значительным, чем в мелком производстве. В этом отношении между промышленностью и сельским хозяйством обнаруживается глубокое различие, благодаря главным образом несравненно меньшему значению машины в сельском хозяйстве, вследствие чего в сельском хозяйстве преимущество мелкого производства, как работы не по найму, а на себя, выступает на первый план (см. земельный вопрос).

Итак, с точки зрения производительности труда крупное производство в промышленности оказывается гораздо более сильным, чем мелкое. Вопрос становится более сложным, если мы будем сравнивать крупное и мелкое производство с точки зрения интересов капиталиста.

Дело в том, что крупное капиталистическое промышленное предприятие отнюдь не всегда предполагает крупное производство. При домашней системе крупной промышленности предприятие может быть очень крупным, между тем производство оказывается домашним и, следов., самым мелким. Как показывает опыт, домашняя система крупной промышленности чрезвычайно живуча и до настоящего времени упорно держится во многих центрах мировой промышленности. Сила домашней системы в современном хозяйственном строе заключается в том, что она дает возможность капиталисту доводить до максимума эксплуатацию рабочего (см. домашняя промышленность, XVIII, 685/91). И именно поэтому система эта так живуча, несмотря на то, что при ней производство остается, по необходимости, мелким и крайне примитивным в техническом отношении.

История мануфактуры. Мануфактура является очень древней формой промышленности, но никогда не имевшей значительного распространения. Вплоть до начала капиталистической эры мануфактура была среди преобладающего мелкого производства редким исключением. Так, мы знаем о мануфактурах в древней Элладе, причем на этих мануфактурах работа исполнялась в большинстве случаев рабами  (см.ХVІ, 694). В средние века мануфактуры существовали как еще более редкое исключение, ибо господствующий строй цехового ремесла не допускал крупного производства; тем не менее, мануфактуры были и в раннем средневековье: технические преимущества мануфактур естественно приводили к их возникновению, несмотря на препятствие их распространению со стороны цехов. Исторические источники нередко упоминают о мануфактурах в средневековых промышленных центрах, но нужно иметь ввиду, что под мануфактурой в прежнее время понималось совсем не то, что ныне, — не централизованное крупное производство, а промышленность вообще, т. е. как крупное, так и мелкое производство, в особенности же в области текстильной промышленности — полотняной, шелковой, хлопчатобумажной и т. д. Текстильная промышленность и теперь нередко именуется мануфактурной промышленностью совершенно независимо от своей формы. Потому из сравнительно частого упоминания в средневековых источниках о мануфактурах во Флоренции, Франции, Голландии и т. д. в средние века не следует заключать, что это были мануфактуры в современном смысле слова. Напротив, действительные мануфактуры  в раннем средневековье были явлением крайне редким. С XVII в. число мануфактур начинает увеличиваться.

В XVIII в. мануфактура встречается во всех передовых странах Запада, но все еще как довольно редкая форма промышленности. В 1764 г. в пределах теперешней Бельгии была произведена специальная анкета о мануфактурах. Оказалось, что в этой промышленной стране к этому времени было не более 12 мануфактур, обрабатывавших волокнистые вещества, причем; однако, эти мануфактуры в самых широких размерах занимались раздачей работы на дом. Самая крупная из этих мануфактур (полотняная в Турнэ) имела лишь 277 рабочих. Еще одна мануфактура имела 175 рабочих, на прочих же число рабочих не достигало 100. В других отраслях труда число мануфактур было больше, но и тут мануфактуры имели крайне небольшие размеры с 15—30 рабочими. Всего в Бельгии насчитывалось, кроме двух более крупных текстильных мануфактур, еще всего три мануфактуры с числом рабочих более 100, а именно: фарфоровая мануфактура с 200 рабочими, табачная со 151 рабочим и одна лесопильня со 102 рабочими. К сожалению, мы не располагаем такими же подробными данными относительно распространения мануфактур в других странах Западной Европы. Однако все заставляет думать, что и в других странах мануфактуры были такой же редкой формой промышленности, как и в Бельгии. Для средневековой Западной Европы характерно мощное развитие мелкого производства в форме цехового ремесла. Цеховая регламентация промышленности сохранилась на Западе вплоть до XIX в. Именно эта своеобразная культура, выросшая на почве цехового строя, и воспрепятствовала развитию на Западе такой, совершенно нуждой цеховому ремеслу формы промышленности, как мануфактура. Домашняя система крупной промышленности, при которой рабочий работает дома, была гораздо ближе к ремеслу, и потому капиталистическое производство возникло на Западе преимущественно в этой форме.

Мануфактуры возникают на Западе тремя путями. В центральной Европе с сильным правительством важную роль в этом отношении сыграла политика правительства, планомерно стремившегося к освобождению промышленности от власти цехов. Так, например, во Франции мануфактуры возникают в XVII и XVIII вв. при деятельной поддержке правительства. Происхождение крупной луврской мануфактуры, например, таково. В начале XVII в. французские короли приглашают во Францию разного рода иностранных ремесленников, изготовлявших различные предметы роскоши, и для того, чтобы избавить их от власти французских цехов, отводят им особое помещение в принадлежавших короне зданиях Лувра. Живя в Лувре, иностранные ремесленники не были подвластны цехам; общая жизнь и общие интересы среди враждебного населения естественно приводили их к взаимной поддержке; мало-помалу более бедные ремесленники попадают в зависимость от более богатых и, наконец, мастерские отдельных ремесленников сливаются в одно крупное предприятие с капиталистом из собственной среды во главе. Совершенно сходным образом возникает во Франции крупная мануфактура гобеленов и многие другие. Точно так же и в Австрии, Пруссии, Нидерландах и других странах нейтральной Европы мануфактуры возникали из среды привлекаемых в страну иностранных ремесленников при непосредственной поддержке правительства.

Другой способ возникновения мануфактур основывался на пользовании принудительным трудом. Общественная власть всегда располагала обширным контингентом несвободного населения в тюрьмах, сиротских домах, исправительных заведениях и т. п. В XVII и XVIII вв. в этих заведениях власть начинает устраивать мануфактуры, предоставляя частным предпринимателям пользоваться за известную плату трудом несвободного населения. Таким образом, для частных предпринимателей являлась возможность избегнуть власти цеха и получить в нужных размерах дешевую рабочую силу. Великий курфюрст, например, издает в 1686 г. особый эдикт относительно устройства «исправительных прядильных и мануфактурных заведений», куда должны были помещаться, если нужно силой, безработные и их дети. Как указывают немецкие исследователи, рабочий персонал германских мануфактур того времени состоял преимущественно из разного рода несвободных людей — нищих, бродяг, преступников, сирот и т. п. Объясняется это тем, что свободные люди не шли на мануфактуры. Домашняя капиталистическая промышленность без труда находила нужный рабочий персонал, так как рабочий работал в этом случае в привычной обстановке у себя на дому. Но на мануфактуру рабочий шел только под влиянием крайней необходимости, и вот, чтобы загнать его туда, правительство предоставляло в распоряжение предпринимателей несвободный труд.

Наконец, третьим видом мануфактур были органически выросшие из домашней системы крупной промышленности. Ремесло не могло непосредственно превратиться в мануфактуру, так как ремесленник не имел хозяина. В другом положении был рабочий домашней промышленности. Он уже утратил свою самостоятельность, привык находиться в зависимости от предпринимателя, и последний мог, когда это настоятельно требовалось его интересами, загнать рабочего на мануфактуру. Труднее было справиться с сопротивлением цехов, но и это препятствие было не непреодолимо. В общем, не подлежит сомнению, что на ряду с мануфактурами, возникшими из среды иностранных ремесленников и основавшимися на принудительном  труде, существовала и третья группа мануфактур, органически выросших из домашней промышленности. Но крайне характерно, как доказательство огромного сопротивления, которое в Западной Европе приходилось преодолевать возникавшему крупному капиталистическому производству, что эта последняя группа мануфактур была, по-видимому, наименее многочисленной, во всяком случае, в центральной Европе. Только в некоторых местностях Англии число таких мануфактур было более значительно, хотя и в Англии вообще мануфактур было очень немного, а какие были, не были крупными.

Итак, крупное капиталистическое производство, несмотря на технические выгоды крупного производства, не могло вплоть до последней четверти XVIII в. сколько-нибудь быстро развиваться в Западной Европе благодаря социальным препятствиям для такого развития, создававшимся цеховой организацией промышленности. Препятствия эти были преодолены капитализмом лишь тогда, когда капитал получил в свои руки самое могучее орудие современной техники - машину.

По-видимому, единственной страной, в которой мануфактура достигла несколько большего развития, была Россия. При Петре в России возникает очень много мануфактур — к концу его царствования их считалось 233, — и можно думать, что ни в одном европейском государстве не было в это время столько мануфактур.

Из числа петровских мануфактур некоторые были очень велики. На Сестрорецком оружейном заводе работало 683 человека. К казенному оружейному заводу в Туле было приписано 608 крестьянских дворов. На казенной парусной мануфактуре в Москве было 1 162 рабочих. Но и на частных мануфактурах производство велось в крупных размерах. На московской суконной мануфактуре компанейщиков купеческих людей Щеголина «с товарищи» в 1729 г. работало 730 рабочих на 130 станах; на казанской суконной мануфактуре Микляева работало 742 человека; московская полотняная мануфактура Тамеса с компанией имела 443 стана и 841 рабочего; ярославская мануфактура Тамеса и Затрапезного — 172 стана и 180 рабочих; на московской ленточной и позументной мануфактуре Милютина было 280 раб.; на шелковых мануфактурах компании Евреинова в 1728 г. работало до 1 500 мужчин и женщин. Таких крупных мануфактур не было в Западной Европе, вероятно, даже значительно позже. Вообще страной, где крупное промышленное производство получило в XVIII в. наибольшее развитие, можно считать, как это ни расходится с обычными взглядами, именно Россию. Петр принимал разнообразные меры для насаждения у нас крупной промышленности. Меры эти заключались в установления высоких пошлин на заграничные товары, в разрешении беспошлинного привоза из-за границы сырья и инструментов для мануфактур, в выписке для мануфактур на казенный счет искусных мастеров из-за границы, в освобождении хозяев мануфактур от различных повинностей и т. д. и т. д. Но все это более или менее практиковалось и на Западе, однако там крупное производство не получило такого распространения, как в России, хотя по своему промышленному развитию Россия стояла далеко позади Запада. Этот на первый взгляд непонятный факт объясняется следующим образом. И в России, и на Западе только крайняя необходимость могла побудить свободного рабочего пойти на мануфактуру. На Западе это воспрепятствовало росту крупного производства вплоть до эпохи машин; у нас же дело решилось иначе. Петр стал просто приписывать рабочих к мануфактурам и заводам сотнями и тысячами, и таким образом у нас создалась мануфактура, основанная на принудительном труде. Этим способом мануфактуры были снабжены рабочими руками. Что же касается до фабрикантов петровской эпохи, то большей частью они принадлежали к капиталистам, созданным торговым развитием Московского княжества. Иностранцы и дворяне составляли ничтожное количество петровских фабрикантов.

Класс наших крупных торговых капиталистов, обороты которых достигали, в переводе на современные деньги, миллионов рублей, и был тем социальным базисом, на котором утвердилась русская промышленность. Было бы большой ошибкой думать, что петровская промышленность всецело основывалась на казенных субсидиях.

Правительство само очень нуждалось в  деньгах и не могло оказывать большой помощи фабрикантам денежными ссудами — всего таких ссуд было сделало казной при Петре приблизительно на 100 тыс. рублей, тогда как многие мануфактуры требовали огромных капиталов. Таким образом, наша мануфактура возникла на почве, подготовленной предшествовавшим развитием России.

История фабрики. Принципиальное отличие фабрики от мануфактуры заключается в том, что на фабрике существенные части процесса производства выполняются машинами. Поэтому история машины есть вместе с тем история фабрики. Фабрика ведет свое начало от великих технических изобретений XVIII в. Правда, история машины начинается с очень древнего времени. Однако вплоть до половины XVIII в. машины играли совершенно ничтожную роль в производстве. Изобретения прядильной и ткацкой машин, вскоре вслед за изобретением паровой машины, доставившей новым рабочим машинам могучую двигательную силу пара, явились началом современной эры машинного производства. Без пара было бы невозможно широкое пользование рабочими машинами, так как все другие двигательные силы, приводившие в движение машины в прежнее время (как, например, рабочая сила лошади, человека, сила движущейся воды, ветра) далеко не обладают такими удобствами в смысле технического применения, как пар. Вообще, технические изобретения на первых ступенях исторического развития носят в большей или меньшей степени случайный характер и возникают независимо от хозяйственной деятельности человека. Однако мало-помалу положение меняется, и изобретения эти становятся все больше и больше результатами чисто хозяйственных мотивов. В этом смысле особенно характерен конец XVIII в. — эпоха великой промышленной революции, которая ознаменовалась целым рядом технических изобретений, главным образом в текстильной промышленности. Изобретения эти всего менее были делом случая. Так, например, прядильная машина возникла как результат целого ряда изобретений, каждое из которых вызывалось настоятельными потребностями хозяйственной жизни. Целые поколения изобретателей работали над усовершенствованием этой машины, пока она не стала тем, чем является теперь. Задолго до того времени, когда она нашла себе применение в производстве, она изобреталась отдельными талантливыми людьми, стремившимися разрешить задачу — придумать способ прясть без помощи пальцев. До Аркрайта, основателя первой успешно действовавшей бумагопрядильной фабрики, было несколько изобретателей, пришедших к тому же решению этой технической задачи, которое составило славу Аркрайта. Вслед за последним простые ткачи Гаргривс и Кромптон, не говоря уже о множестве более второстепенных деятелей, делают новые важные изобретения в области применения машины к прядению хлопчатобумажного волокна. Все вместе является вполне закономерным процессом, движущей силой которого была чрезвычайно сильно чувствовавшаяся в Англии того времени потребность в ускорении процесса прядения: развитие спроса на бумажные ткани создало в стране усиленный спрос на бумажную пряжу, но ручная прялка не могла угнаться за ткацким станком, и вот что заставило тысячи людей ломать себе голову, как придумать способ работать одновременно на нескольких прялках. Сходные причины вызвали изобретение ткацкой и паровой машины. История всех этих изобретений обнаруживает полную зависимость их от условий развития промышленности. Промышленность требовала нового орудия, и оно изобреталось заинтересованными людьми.

Первая фабрика для изготовления бумажной пряжи была устроена задолго до взятия Аркрайтом патента на его знаменитую прядильную машину. Аркрайт заимствовал свое изобретение у Уайетта (Wyatt), который в 1741 г. устроил в Бирмингеме первую бумагопрядильную фабрику. Фабрика Уайетта не имела успеха и через несколько лет закрылась. Она не обратила на себя внимания публики, хотя Уайетт не думал делать из своего изобретения секрета, и в 1769 г. Аркрайт мог свободно взять патент на усовершенствованную машину Уайетта, как на свое собственное изобретение. Машина эта по своей тяжеловесности не могла приводиться в движение руками и была пригодна только для крупного производства. В 1768 г. Аркрайт устроил в Ноттингеме бумагопрядильную фабрику, которая в скором времени стала давать ему громадные барыши. Через 20 лет в Великобритании насчитывалось уже 143 бумагопрядильных фабрики. С этого времени начинается развитие фабричного производства, которое должно было преобразовать народное хозяйство всего мира.

Таким образом, уже в конце XVIII в. машинное изготовление бумажной пряжи вытесняет ручное. Победа машины в этой отрасли производства была поразительно быстра. Уже в 1788 г. ручные прялки не были в употреблении. Основа выделывалась на фабриках, а уток обыкновенно изготовлялся рабочими у себя на дому, при помощи небольшой машины Гаргривса, «Дженни», приводившейся в движение руками. С половины 90-х годов уток тоже начинает выделываться крупными фабриками, благодаря изобретению Кромптоном новой прядильной машины, которая представляла собой комбинацию машин Аркрайта и Гаргривса и могла приводиться в движение водой или паром.

Описанные изобретения совершенно преобразовали технику хлопчатобумажного прядения, но другая отрасль хлопчатобумажной промышленности, ткачество, осталась ими незатронутой. Вследствие чисто технических условий механический ткацкий станок не представляет собой такого совершенного орудия, как прядильная машина; достигаемое им увеличение производительности труда не так значительно, а потому в этой отрасли производства долгое время была возможна борьба ручного труда с машинным. Механический ткацкий станок был изобретен Картрайтом (1786), но только со времени 1813 г., когда фабрикант Гаррокс сделал значительные усовершенствования в машине Картрайта, она стала пригодна для практических целей и начала распространяться на фабриках Соединенного Королевства.

Тем не менее, вплоть до 20-х гг. XIX в. хлопчатобумажное ткачество в Англии имело почти исключительно ручной характер. В 1820 г. на всех бумаготкацких фабриках Великобритании было только 14 150 механических ткацких станков, в то время как число ручных станков Великобритании доходило до 240 000. В Манчестере число механических станков стало быстро увеличиваться только после кризиса 1826 г. В другие отрасли промышленности механический ткацкий станок проник еще позже. В Шотландии первые попытки ткать механическим путем шерстяную пряжу относятся к началу 30-х годов XIX в., а первая полотняная фабрика в Дунди (центре полотняного производства Шотландии) была устроена только в 1836 г.

Борьба фабричного и домашнего производства в ткацкой промышленности была очень упорна и тянулась несколько десятков лет. О значении этой борьбы для массы английского населения можно судить по тому, что ручное ткачество в начале 30-х годов прошлого столетия давало в Великобритании занятие одному миллиону человек, для которых ручной ткацкий станок являлся единственным источником заработка. В техническом отношении домашнее производство стоит настолько ниже фабричного, что может  показаться непонятным, каким образом ручное ткачество могло продержаться столько времени. Между тем, несмотря на быстрое распространение ткацких фабрик, до половины 30-х годов число ручных ткачей в Великобритании не только не уменьшалось, но даже увеличивалось. Объясняется это понижением благосостояния массы английского населения в течение 2-й четверти XIX в. Вместе с тем понизилась заработная плата во всех отраслях труда, не требующих продолжительного обучения, в том числе и заработная плата ручных ткачей. Дешевизна ручного ткачества, естественно, препятствовала распространению ткацкой машины, и потому в этой отрасли промышленности домашнее производство могло в течете некоторого времени конкурировать с фабричным. Ввиду многочисленности ручных ткачей (их было больше, чем всех фабричных рабочих, вместе взятых) быстрое падение их заработка не могло не обратить на себя внимания общественного мнения и правительства. Парламент несколько раз назначал комиссии для исследования причин этого явления и средств к устранению его. Комиссии эти собрали обильный материал, вполне подтвердивший самые худшие опасения пессимистов. Парламентский отчет 1841 г. дает прекрасную характеристику положения ручных ткачей в Соединенном Королевстве в конце 30-х годов.

По словам этого отчета, в конце 30-х годов среди ручных ткачей Великобритании почти не было самостоятельных предпринимателей. Они продолжали выделывать ткань у себя на дому, при помощи семьи, и по большей части имели свои собственные инструменты. Часто они жили по деревням и иногда занимались, одновременно с тканьем, земледельческими работами. Более состоятельные из них иногда имели даже нескольких рабочих, которые работали на ткацких станках, принадлежащих хозяину — такому же ткачу, как и они. Но они были не самостоятельными производителями, а наемными рабочими крупных капиталистов, которые давали им пряжу для тканья и которым принадлежала приготовленная ткань. Ручное ткачество было не ремеслом, а домашней промышленностью. Хуже всего было положение ткачей, изготовлявших хлопчатобумажные ткани. В Ланкашире, центре хлопчатобумажной промышленности, где фабричные рабочие получали сравнительно высокую плату, превышавшую 1,5 фунта в неделю, обычный недельный заработок семьи ткачей, занятых выделкой бумажных тканей, не превышал 6—9 шиллингов. Заработная плата шерстяных ткачей в Йоркшире была вдвое выше. Но в том же Йоркшире ткачи полотняных материй находились в такой же нищете, как и ланкаширские ткачи.

Разумеется, не все ткачи одинаково страдали от нищеты: в тех случаях, когда изготовление ткани требовало особенной ловкости или физической силы, заработок ткача повышался. Но громадное большинство ткачей, не обладавших никакими особыми преимуществами, было доведено до крайней степени нужды. Сокращение заработка ручных ткачей явилось естественным следствием развития крупного производства, Но не нужно думать, что единственная причина падения их заработной платы заключалась в конкуренции ткацкой машины. Эта причина, без сомнения, имела свое значение, но она была не единственной и даже не самой главной причиной; это видно лучше всего из того, что заработная плата ручных ткачей начала понижаться уже тогда, когда механические ткацкие станки еще далеко не были распространены в Англии.

Как общее правило, в Англии в течение первой половины XIX в. понижалась заработная плата всех рабочих, работа которых не требовала долгого предварительного обучения. Развитие капитализма вызвало образование избыточного населения, которого не имела Англия прежнего времени. Сельские рабочие, которые должны были бросить земледелие; мелкие производители, которые не могли выдержать конкуренции е крупным производством; рабочие, вытесненные машинами; представители всевозможных профессий, процветавших при прежнем порядке и не приспособившихся к новым хозяйственным условиям, — вся эта масса рабочего люда лишилась своих прежних заработков и должна была устремиться в те отрасли промышленности, которые были для всех доступны (ср. IX, 100/105). Под влиянием всех этих причин и произошло то резкое падение благосостояния массы английского населения, которое характеризует первую половину XIX в. Рост фабрики вызвал большое раздражение среди тех рабочих, которые теряли свои заработки вследствие конкуренции машины. Первые фабриканты нередко должны были спасаться бегством от раздраженного населения, а фабрики их беспощадно уничтожались. Очень сильные волнения этого рода произошли в Англии в 1826 г., когда тяжелый кризис предшествовавшего года вызвал массовую безработицу среди хлопчатобумажных ткачей. В г. Блекберне безработные ткачи разрушили все механические ткацкие станки на фабриках. Подобные же волнения были в Манчестере, Уигане, Болтоне и других городах Ланкашира. Всего было разрушено свыше 1 000 ткацких машин. Подобные же волнения, сопровождавшиеся разрушением машин, повторились во многих городах Ланкашира и в 1829 г. После 1829 г. такие бесцельные протесты рабочих против машинного производства в Англии не повторялись. Объяснялись эти протесты тем, что в первой стадии своего развития фабрика естественно приводит к понижению экономического уровня того населения, которое не вовлечено еще в фабричное производство. На этой стадии фабрика дает занятие еще только ничтожной части населения; но так как фабричные продукты конкурируют с продуктами мелкого производства, то падение цены фабричных продуктов вызывает падение цен и продуктов мелкого производства, а значит, и сокращение заработков мелких производителей. Поэтому первые шаги фабрики всегда сопровождаются ухудшением положения массы населения, состоящей в этой стадии хозяйства из мелких производителей. А так как фабричные рабочие не представляют собой замкнутого класса, изолированного от остальной массы трудящихся, то понижение заработков в мелкой промышленности ведет за собой некоторое понижение платы и в фабричной промышленности. Но при дальнейшем своем развитии фабрика создает обратную тенденцию — к подъему экономического уровня населения. Это мы видим на примере Англии, которая вообще является типичной по отношению к тенденциям капиталистического развития. С конца сороковых годов прошлого века в положении массы английского рабочего класса происходит резкий перелом к лучшему. Положение рабочего рынка сильно изменилось в пользу рабочего. Промышленная революция, сопровождавшаяся столькими тяжелыми жертвами, в важнейших отраслях производства стала заканчиваться. Мелкое производство и домашняя промышленность не исчезли и продолжали существовать одновременно с крупным производством и фабрикой, но борьба менаду ними ограничивалась все более узкой сферой. Машина достигла полного господства в производстве важнейших продуктов обрабатывающей промышленности. Домашнее производство продолжало преобладать во многих второстепенных отраслях промышленности, в особенности в тех из них, которые не были рассчитаны на иностранный рынок. Но в бумаготкацкой промышленности, в которой в течение нескольких десятков лет шла упорная борьба между фабрикой и ручным трудом, фабрика решительно победила. Число ручных ткачей сократилось до такой степени, что, по словам Шульце-Геверница, посетившего Манчестер в 80-х годах, в это время можно было только с большим трудом отыскать в этом городе ручных ткачей. Жалкие остатки когда-то многочисленного класса рабочих, ткачи эти (по большей части дряхлые старики и старухи) продолжали изготовлять некоторые сорта старомодных тканей, спрос на которые крайне ограничен, благодаря чему машинное производство их было невыгодно.

Общее влияние роста фабричной промышленности на условия труда Шульце-Геверниц характеризует следующим образом, на примере английской хлопчатобумажной промышленности:

	1819-21	1829-31	1844-46	1859-61	1880-82
Количество перерабатываемого хлопка (тыс. английских фунтов)	80620	143200	348110	650870	993540
Число занятых в хлопчатобумажной промышленности рабочих (тыс.)	250	275	210	203	246
Производительность 1 рабочего (в английских фунтах)	322	521	1658	3206	4039
Издержек по оплате труда на 1 фунт хлопка (в пенсах)	15,5	9,0	3,5	2,9	2,3
Годовой доход 1 рабочего (в фунтах стерлингов и шиллингов)	20 ф. - 18 ш.	19 – 8	24 – 10	30 – 15	39 фунтов

Конечно, эта таблица не может претендовать на точность, поскольку дело идет о заработках рабочих. Тем не менее, она дает правильную характеристику рассматриваемых явлений и может считаться типической. Она показывает, что рост фабричной промышленности сопровождается следующими явлениями. На первой стадии развития фабричной промышленности число рабочих, занятых в данной отрасли труда, понижается; так, в Англии со времени 20-х годов прошлого века до конца 60-х число рабочих, занятых в хлопчатобумажной промышленности, сократилось на 1/5. Это и понятно, так как рабочий замещается машиной, и пока число рабочих, занятых в ручном производстве, преобладает, распространение машины уменьшает общее число рабочих в данной отрасли труда. Однако при дальнейшем росте фабричной промышленности число занятых рабочих начинает вырастать благодаря тому, что ручное производство отступает на задний план, сравнительно с фабричным, и в то же время рост спроса на фабричный продукт вызывает увеличение рабочих на фабриках.

Производительность труда благодаря распространению и усовершенствованию машины все время возрастает и притом на первой стадии развития фабрики — быстрее, чем на второй, что и понятно, так как на первой стадии фабрика замещает ручное производство, а на второй стадии поднятие производительности труда обусловливается прогрессом самой машины, который не может вызвать такого огромного повышения производительности, каким сопровождается переход от ручного труда к машинному. Соответственно этому стоимость труда на единицу продукта непрерывно понижается, особенно быстро на первой стадии развития фабрики.

Однако это понижение стоимости труда далеко не равносильно понижению заработной платы. Заработная плата падает только на первой стадии развития фабрики. На последующей стадии, когда фабрика становится господствующей формой промышленности, денежная заработная плата начинает быстро возрастать; количество вырабатываемого продукта с избытком покрывает сокращение стоимости труда на единицу продукта. Что касается падения денежной заработной платы на первой стадии развития фабрики, то оно вызывается приливом на фабрику рабочих, занятых в ручных промыслах, падающих под влиянием роста фабрики. Подъем же денежной заработной платы на следующей стадии есть естественное следствие повышения производительности труда и сопровождающего это повышение роста организованности рабочих масс.

Однако не нужно упускать из виду, что таблица Шульце-Геверница характеризует движение денежной заработной платы, а отнюдь не реальной. Подъем реальной заработной платы далеко отстает от роста денежной благодаря растущей дороговизне жизни (ср. IX, 343, приложение, стр. VII). Реальная заработная плата за последние десятилетия возросла для тех же категорий рабочих сравнительно незначительно. И если нельзя отрицать значительного подъема экономического положения широких народных масс в передовых странах Запада, то это зависело не столько от поднятия реальной заработной платы в тех же отраслях труда, сколько от значительного увеличения в составе рабочего класса тех групп рабочих, которые оплачиваются лучше; процент хуже оплачиваемых рабочих, несомненно, сильно понизился. Можно согласиться с Сидней Уэббом, что если мы возьмем различные условия жизни и работы и установим уровень, ниже которого невозможно сносное существование, то мы увидим, что по отношению к заработной плате, рабочему времени, жилищу и общей культуре, доля живущих ниже этого  уровня теперь меньше, чем была 50 лет тому назад. Но мы также найдем, что самый низший уровень так же низок, как и раньше, и что общее число тех, кто живет ниже данного уровня, в настоящее время, вероятно, выше по своей абсолютной величине, чем 50 лет тому назад (ср. заработная плата, приложение).

Переходя к России, приходится констатировать, что и в настоящее время, как и в XVIII в., Россия остается страной с чрезвычайно сильной концентрацией крупного промышленного производства. Подобно тому, как в XVIII в. Россия была той страной, в которой крупное промышленное производство в форме мануфактуры играло относительно большую роль, чем на Западе, так и ныне Россия остается страной с очень концентрированной крупной промышленностью. Правда, капиталистическая фабрика в общем строе нашего хозяйства играет гораздо меньшую роль, чем в таких передовых странах капиталистического мира, как, например, Германия. Но зато в пределах фабричной промышленности у нас  наблюдается большая концентрированность производства, чем в той же Германии.

В Германии в 1907 г. считалось в крупных промышленных предприятиях около 5,2 млн. рабочих, причем в очень крупных предприятиях (имеющих каждое свыше 1 000 работников) было занято 1 277 тыс. рабочих. В России же в том же году на крупных фабриках и заводах считалось всего 1,7 млн. рабочих, но в том числе на фабриках и заводах, имеющих свыше 1000 рабочих, — 660 тыс. Далеко отставши от Германии по общей численности фабричного пролетариата, Россия имела на очень крупных фабриках лишь вдвое меньше рабочих, чем Германия.

Огромное экономическое и социальное значение этого факта очевидно. Хотя фабрик в России относительно и мало, но в ней преобладают значительно более крупные фабрики. Объясняется это, на первый взгляд, странное явление тем, что Западная Европа знала другую промышленную культуру, кроме капиталистической, на Западе существовала и существует стойкая и жизнеспособная средняя и мелкая промышленность, имевшая славное прошлое, и лишь шаг за шагом уступающая свои позиции крупному капиталу. На Западе имеется многочисленный средний класс — мелкие предприниматели, промышленники и торговцы, энергичные, предприимчивые и зажиточные, умеющие отстаивать в борьбе с крупным капиталом свои интересы. У нас же не было никакой другой промышленной культуры, кроме капиталистической, и нет зажиточного и многочисленного класса мелких предпринимателей — капитализм, вопреки обычному мнению, играл у нас гораздо более положительную роль, чем на Западе, ему не приходилось разрушать высокой экономической культуры другого типа; вот почему наш капитализм, не встречая никакого сопротивления, легко складывается в формы, еще не достигнутые странами, стоящим и по своему хозяйственному развитию далеко впереди нас.

Общее направление промышленной эволюции. Благодаря машине крупное производство стало быстро распространяться за счет мелкого. Правда, и теперь фабрика ни в одной стране не вытесняла других форм промышленности. Однако по мере прогресса техники все новые и новые отрасли труда втягиваются в сферу машинного производства, в чем и заключается основная черта эволюции мирового хозяйства, с половины прошлого столетия.

Точные данные относительно общего направления этой эволюции имеются только для Германии, так как Германия является единственной страной, в которой производятся очень детальные и точные промышленные переписи через приблизительно одинаковые промежутки времени. Таких переписей в Германии было пока 3 — в 1882, 1895 и 1907 гг. Однако данные для 1882 г. не вполне сравнимы с данными последующих переписей.

Если мы возьмем одну Пруссию (данные для всей Германии см. XIV, 140/42), в которой капиталистическое развитие идет наиболее интенсивно, то получим следующую картину:

Данные эти чрезвычайно поучительны. Прежде всего бросается в глаза, что общая численность промышленных предприятий в Пруссии за 1895—907 гг. не только не возросла, но уменьшилась. Однако это уменьшение отнюдь не знаменовало собой упадка промышленности, так как число рабочих, занятых в промышленности, возросло за то же время очень значительно — на 37,98%. Иными словами, сокращение численности промышленных предприятий всецело зависело от быстро подвигающейся вперед концентрации производства.

Не нужно думать, что сокращалось число предприятий всех категорий. Напротив, по своей численности сократилась только одна группа предприятий именно, — предприятия без наемных рабочих. Численность этих предприятий сократилась более чем на 1/5, однако все же и в 1907 г. на долю этих предприятий падало почти 1/10 всего персонала, занятого в прусской промышленности. Что касается остальных предприятий, как мелких, так и крупных, то все они без исключения увеличились как по своей численности, так и по числу занятого ими рабочего персонала. Иными словами, не нужно думать, что для новейшей промышленной эволюции характерно исчезновение мелкого производства. Наоборот, мелкое производство, за исключением рабочих одиночек, работающих без двигателей, — все это, преимущественно, рабочие в домашней системе крупной промышленности — абсолютно растет и по числу предприятий, и по числу занимаемых рабочих. Однако относительно мелкое производство быстро падает. Приведенные таблицы свидетельствуют, что, чем крупнее предприятие, тем быстрее оно растет; если мы обратимся к % возрастания каждой группы предприятий, то мы увидим, что предприятия образуют собой, по своим размерам, совершенно такой же ряд, как и по своему абсолютному росту. Предприятия мелкие растут слабо, а всего быстрее растут гигантские промышленные предприятия, имеющие свыше 1 000 рабочих. Предприятия этого последнего рода охватывали в Пруссии в 1895 г. 6,76% промышленного персонала, а в 1907 г. — уже 8,62%. Рабочий персонал на фабриках, имевших свыше 200 рабочих, охватывал собой в 1895 г. 17,3% всего промышленного персонала, а в 1907 г. — уже 22,2%. Поэтому не может подлежать сомнению, что новейшая промышленная эволюция характеризуется быстрым ростом именно фабрики, которая становится господствующей формой промышленности, отодвигая на задний план мелкое производство (но не уничтожая его).

Общие условия географического распределения фабричной промышленности. Вопрос этот был подвергнут научному исследованию Альфредом Вебером, который в своей книге «Ueber den Standort der Industrie» (1904) дал очень интересную теорию распределения промышленности в пространстве. Если мы представим себе в изолированном виде какое-либо предприятие, предполагающее процессы производства и сбыта, и будем его исследовать по отношению к тем факторам, которые определяют расходы этого предприятия, то мы должны будем признать, что в зависимости от географического положения предприятия изменяются расходы двоякого рода. Во-первых, в зависимости от географического положения меняются расходы по доставке к предприятию сырых материалов, топлива и вообще всяких источников двигательной силы, а также по доставке изготовленных продуктов к месту потребления. Во-вторых, в зависимости от географического местоположения предприятия изменяются расходы по труду производства в собственном смысле слова — расходы на заработную плату, которые в различных местностях весьма различны в зависимости от наличности рабочего персонала и высоты заработной платы. Эти факторы двоякого рода, которые имеют тенденцию прикреплять промышленное предприятие к известным пунктам, определяют, в общем, географическое размещение промышленности.

Этим факторам, вызывающим скопление промышленных предприятий в определенных пунктах, противостоит группа факторов, препятствующих такому скоплению и рассеивающих промышленность в пространстве. Важнейшим из факторов этого последнего рода является земельная рента повышаясь в местах скопления промышленности, она увеличивает расходы по производству продукта и создает таким образом тенденции к рассеянию промышленности.

Первая группа факторов — издержки транспорта — приводит к тому, что промышленные предприятия, сырой материал которых имеется более или менее повсюду, размещаются соответственно пунктам потребления; ибо если пункты производства и потребления совпадают, то стоимость транспорта (при наличности на месте сырья) понижается до последних пределов, между тем как если пункты производства отстоят от пунктов потребления на известном расстоянии, то издержки транспорта являются элементом расхода, тем более значительным, чем больше соответствующее расстояние. Иными словами, издержки транспорта имеют в этом случае тенденцию распределять промышленность в соответствии с распределением населения. А так как население распределяется в соответствии с условиями сельского хозяйства, то и промышленность в этом случае распределяется соответственно распределению сельского хозяйства.

Первичной основой географического распределения промышленности являются, следовательно, аграрные условия: соответственно большей или меньшей густоте аграрного населения возникает пропорционально развитой слой промышленного населения.

Но такое распределение промышленности характерно только для ранних стадий хозяйственного развития и, в частности, для промышленности, основанной на ручном труде. Фабричная  промышленность нуждается в топливе, каковым является преимущественно каменный уголь, залежи которого распределены далеко не равномерно в пространстве, но имеются лишь в определенных, очень немногих географических районах. Районов с большим количеством каменного угля на земном шаре всего 6 — каменноугольный район Сханзи в Китае, восточно-американский район, нижнерейнский, силезский и английский. Промышленные предприятия, перерабатывающие локализированное сырье и нуждающиеся в локализированном топливе, распределяются иначе и могут тяготеть к центрам добычи этого локализированного сырья и топлива, в особенности на первых ступенях переработки сырья (так называемая «тяжелая промышленность»).

В таком географическом распределении промышленности создает значительные уклонения рабочий фактор — различие стоимости труда в различных пунктах производства. Чем более стоимость продукта зависит от стоимости труда, тем могущественнее влияет рабочий фактор. И мы нередко видим, что благодаря этому фактору размещение промышленности существенно уклоняется от соответствия с издержками транспорта, — промышленность концентрируется в этом случае вокруг тех пунктов, которые располагают наибольшим количеством соответствующих рабочих сил. Ярким примером влияния рабочего фактора на распределение промышленности является концентрация хлопчатобумажной промышленности не вокруг естественных центров производства хлопка, а в районе Ланкашира, или, например, сосредоточение шлифовки алмазов в Амстердаме и т. п. Можно думать, что этот рабочий фактор являлся пока наиболее могущественным в международном распределении промышленности.

Применяя эти общие соображения к Германии, Вебер приходит к следующим выводам. Из 6,1 миллионов рабочих, занятых в германской крупной промышленности в 1895 г., около 1,4 млн. рабочих было занято в предприятиях, распределенных соответственно фактору потребления, остальные же 3,7 млн. рабочих были заняты в предприятиях, размещение которых определялось двумя концентрирующими факторами (фактором сырья и топлива и фактором рабочей силы). К этим 1,4 млн. рабочим в крупной промышленности, распределенных в соответствии с потребительными пунктами, нужно прибавить 2,9 млн. рабочих, занятых в ремесле, размещенном таким же образом. Следовательно, в Германии в 1895 г. 4,8 млн. промышленного населения, распределенного по потребительному фактору, противостояло 3,7 млн. промышленного населения, распределенного по фактору сырья и топлива и по фактору рабочей силы. Если обратимся к международному распределению промышленности, то нужно будет признать, что Соединенные Штаты Северной Америки до настоящего времени обязаны своим развитием почти исключительно фактору сырья и топлива. Положение Европы иное — тут преобладает влияние потребительного и рабочего фактора. В Германии, например, из 3,7 млн. промышленного персонала, локализированного не по потребительному фактору, на долю персонала, концентрированного по рабочему фактору, приходится не менее 2,6 млн. рабочих, а на долю персонала, концентрированного по фактору сырья и топлива, всего 1,1.

Однако глубокие различия разных стран по качеству рабочей силы несомненно уменьшаются по мере хода промышленного развития. Поэтому с течением времени должен приобретать возрастающее значение другой концентрирующий фактор — сырья и топлива. В особенности важное значение приобретает в этом отношении топливо, как наименее ценный и, значит, наиболее тяжелый (при той же ценности) материал. Чем более машинный характер приобретает производство, тем больше топлива требуется для производства продукта. Поэтому международное распределение фабричной промышленности должно в возрастающей степени определяться распределением каменноугольных районов.

Из имеющихся 6 важнейших каменноугольных районов 4 района уже теперь являются важнейшими центрами промышленности — восточно-американский, английский, германско-бельгийский, французский и силезско-польский. Китайскому каменноугольному району еще предстоит сыграть свою роль в качестве промышленного центра в будущем. Английский каменноугольный район обнаруживает признаки истощения. Соответственно этому можно думать, что Англия уже перешла апогей своего промышленного процветания, между тем, как промышленное значение Америки еще долго должно возрастать. Промышленный расцвет Китая еще весь впереди.

Возможно, что в будущем каменный уголь, как источник энергии, отступит на задний план перед другими источниками энергии, например, перед двигательной силой воды (так называется белый уголь). Соответственно этому и локализация промышленности будет определяться этими новыми источниками силы. Но это относится к будущим условиям техники, которые пока предвидеть невозможно; в настоящее же время никакие другие источники энергии не могут идти в сравнение, по своему значению для промышленности, с каменным углем, влияние которого на географическое распределение промышленности выступает на первый план.

Литература. А. Held, «Zwei Bucher zur soeialen Geschichte Englands» (1882); Cooke Taylor, «The Modern Factory System» (1891); Шульце-Геверниц, «Очерки общественного хозяйства и экономической политики России» (с немецкого, 1901); его же, «Крупное производство» (с немецкого, 1897); А. Weber, «Ueber den Standort der Industrie» (1907); М. Туган-Барановский, «Русская фабрика» (3 изд., 1907); его же, «Промышленные кризисы» (3 изд. 1914); Кулишер, «Эволюция прибыли с капитала» (2 т., 1906); его же, «История экономического быта 3ападной Европы» (2 изд., 1910).

М. Туган-Барановский.