Финансы и финансовое хозяйство
Финансы и финансовое хозяйство. 1. Общие понятия. Классификация государственных расходов и доходов. Слово «финансы» происходит от средневекового латинского термина «finatio», означавшего платеж, как результат судебного спора, затем — вообще денежный платеж. В XVII веке оно получает во Франции, а затем и в других странах другое, более узкое значение платежей королю, королевских, государственных доходов (finationes regiao, les finances du rоу). С тех пор под «финансами» обычно понимается государственное или, скорее, публичное хозяйство государства, земства, городской общины, федерации. Согласно господствующей теории, финансовое хозяйство, в отличие от «народного» или «мирового хозяйства», представляющих лишь совокупность связей между множеством независимых частных хозяйств, финансовое хозяйство имеет единого субъекта, оно определяется единой волей, как и хозяйство частного лица (или, по терминологии А. Вагнера, оно относится к категории «единичных» хозяйств — Einzelwirtschaften). Однако, оно существенно отличается от частного хозяйства (Privatwirtschaft), как индивидуального, так и коллективного (например, акционерной компании), но цели, которой оно служит; между тем, как в частном хозяйстве движущей силой служат эгоистические интересы его субъекта, публичное хозяйство «имеет целью общий интерес, общее благо всех входящих в данный публично-правовой союз лиц; оно является, следовательно, по существу своему «общественным хозяйством» (Gemeinwirtschaft).
Вторым отличительным его признаком является принудительный характер. Из указанных двух основных его отличий от частного хозяйства вытекают все остальные: его задача — не получение прибыли, а только удовлетворение потребности, в силу чего его доходы определяются потребными расходами; доходы свои оно извлекает большей частью принудительным путем из частных хозяйств, находящихся на территории данного союза; публично-правовой характер его субъекта (государства, местных союзов) обусловливает формальный порядок финансового хозяйства, его нормирование законом или распоряжениями власти, а также неопределенную продолжительность или «вечность» его существования.
Значение финансов в истории и в современной жизни — громадно: на них отражаются как политические судьбы государства, так и экономические, и социальные условия данной страны. Основным фактором в развитии финансового хозяйства была во все времена вызываемая ростом государства и борьбой за его существование нужда в средствах; войны заставляют напрягать силы страны, усиливать податное бремя, прибегать к кредиту и другим чрезвычайным источникам дохода. Но степень и формы удовлетворения потребности обусловливаются экономическим развитием страны, ростом городов, состоянием промышленности и сельского хозяйства, а распределение податного бремени и то или иное назначение расходов зависит от соотношения сил различных общественных групп, определяется борьбой их интересов. В свою очередь финансы становятся крупнейшим фактором политической и экономической жизни: в прошлом непосильное бремя налогов было одной из главных причин разложения Римской империи и разрушения капиталистических форм в промышленности и сельском хозяйстве ее. Бюджет и право установления налогов были и в Англии, и в других странах центральным объектом борьбы народных представителей (общин, генеральных штатов, сословий) с королевской властью, основным стержнем, на котором строилось конституционное государство; в современной государственной жизни бюджет, налоги, кредит и прочие финансовые проблемы составляют главный предмет парламентских дебатов, им уделяют наибольшее внимание пресса и общественное мнение, особенно в критические эпохи, когда войны или революции приводят финансы в полное расстройство.
Финансовые потребности и расходы. Размер и развитие финансового хозяйства, как и всякого хозяйства вообще, определяются кругом удовлетворяемых им потребностей. Можно ли определить этот круг а priori и установить незыблемые границы, отделяющие государственное хозяйство от частного? Многие экономисты, начиная с Э. Закса («Grundlegung der Staatwirtschaft») и кончая большинством современных итальянских писателей, пытаются провести грань между «коллективными» потребностями, удовлетворяемыми государством (и прочими публично-правовыми союзами), и потребностями индивидуальными; но на вопрос, что же такое — «коллективная» потребность, удовлетворительного ответа мы у них не находим по вполне понятной причине: абсолютной границы между деятельностью государства и индивида не существует; граница эта изменяется во времени и в пространстве; в истории периоды расширения сферы деятельности государства сменялись периодами сужения (эра фритредерства, экономического либерализма) и обратно: со второй половины XIX века вмешательство государства в экономическую и далее в общекультурную жизнь народа все быстрее расширяется. Последняя война резко усилила указанную тенденцию; пойдет ли фактически этот процесс дальше, нельзя определенно предсказать, но вероятность дальнейшего его развития очень велика, и теоретического предела ему указать нельзя. А с ростом функций государства и коммунальных союзов растут их расходы во всех государствах, притом растут не только абсолютно, но и относительно (на душу населения), не только номинально в деньгах, но и в реальной ценности. (См. бюджет).
Вещные и личные потребности. Потребности государства и прочих публично-правовых союзов делятся на две основные категории: личные и вещные, т. е. потребность в личных услугах и вещных благах.
Личные услуги могут оказываться государству безвозмездно или возмездно. В первом случае услуги могут быть добровольными (почетные должности) или принудительными. Наиболее широкое распространение добровольного и безвозмездного служения государству мы встречаем в Англии; в прежние времена оно было распространено и в континентальных государствах Европы. Но эта система предполагает высоко развитое чувство гражданственности и значительный слой состоятельного, но живущего заработком, населения, монополизирующего в своих руках государственное управление; она недостаточно обеспечивает государство компетентными, квалифицированными работниками; она уступает постепенно место повсюду, даже в Англии, возмездной службе, ставшей одним из основных требований демократических партий. Принудительная (безвозмездная) работа приводит всюду и всегда к падению интенсивности и ухудшению качества труда служащих, она лишает стимула к увеличению производительности или к улучшению работы и в результате оказывается наиболее дорогой системой не только для народного хозяйства, но и для фиска; от нее отказались все государства, перейдя к системе добровольной службы и отдельных услуг за вознаграждение.
Государство само оплачивает услуги или предоставляет служащим получать вознаграждение от населения. Вторая форма была очень распространена в средневековье и вообще на первоначальных стадиях государственного развития в форме «кормления» (см.), государство предоставляло служащим взимать с населения большей частью установленные обычаем сборы; «обычные» ставки их часто отсутствовали и постоянно нарушались, сборы превращались в поборы, и население дорого платилось за «услуги» государства; яркие примеры эксплуатации населения дает история Рима с его консулами в провинциях, московских воевод, дьяков и проч. Ныне везде признан принцип оплаты служащих самим государством, за редкими исключениями (нотариусы, отчасти консулы и др.).
Оплата производится большой частью в форме установленного законом жалования. Надлежащая организация оплаты служебного персонала отражается на всей деятельности государства: печальный опыт всех стран показал вред многочисленных штатов плохо оплачиваемых служащих и привел к требованию сокращения штатов, но повышения качественного уровня служащих путем надлежащего обеспечения их и дифференциации окладов в зависимости от должности (требующей той или иной подготовки и образовательного уровня) и от срока службы; в последнем отношении применяется в германских государствах и рекомендуется в литературе система прибавок к жалованию в зависимости от числа лет службы, хотя бы на одной и той же должности. К основному окладу присоединяются часто добавочные виды вознаграждения: квартирные (или казенные квартиры), «столовые» деньги и другие виды исправления недостаточных окладов, затем суточные и прогонные при командировках, служившие в прежней России предметом столь обычных злоупотреблений и бесцельных расходов казны.
Серьезным дополнением к жалованию, в значительной мере привлекающим на казенную службу (при низких сравнительно с частной службой окладах), служит пенсия, обеспечивающая самого служащего в старости и семью по его смерти; условия получения ее — определенный срок службы и преклонный возраст служащего; высота пенсии определяется размером получавшегося перед отставкой жалования и продолжительностью срока службы (в Пруссии от ¼ жалования — после 10 лет службы до ¾). Развитие пенсионного дела характеризуется постепенным исчезновением вредной системы индивидуальных пенсий, часто практиковавшихся в России (пенсии министрам и др. сановникам «по высочайшему повелению», «аренды» и проч.), систематизацией пенсий и переходом от системы пенсионных вычетов и особых фондов к назначениям их из общегосударственных средств в сметах отдельных ведомств или в качестве особой части бюджета.
Вещные потребности государства (и местных органов) удовлетворяются: а) производством казенных (и муниципальных) предприятий или б) приобретением соответственных предметов у частных лиц — принудительным путем (реквизиции) или договорным. Государственные предприятия в современном капиталистическом мире играют скромную роль, принудительные разверстки и вещные натуральные повинности ведут к резкому сокращению народного производства и часто к гибельным для страны последствиям, так что относительно лучшим методом является приобретение нужных государству предметов на свободном рынке путем «хозяйственных закупок» представителями учреждений или подрядов и поставок, большой частью с торгов. Конечно, и последняя система не исключает возможности злоупотреблений и убыточных договоров при низком моральном уровне административных органов, дающих заказы, и устарелом законодательстве (например, дореволюционное наше положение о казенных подрядах и поставках 1830 г.).
Классификация расходов. Обычное в росписях распределение расходов по ведомствам не позволяет судить о внутреннем делении по назначению их, по характеру удовлетворяемых ими потребностей (предметная классификация); с этой точки зрения можно разделить расходы на шесть категорий:
1) расходы по сохранению строя (содержание органов верховной власти), 2) внешней безопасности и независимости (международные отношения, армия, флот), 3) внутренней безопасности и правопорядка (полиция, юстиция), 4) расходы по содействию экономическому благосостоянию населения (земледелию, торговле и промышленности, развитию путей сообщения), 5) расходы на народное здравие, общественное призрение, народное просвещение, 6) наконец, расходы по приобретению и взиманию государственных доходов (фискальные).
Первая категория расходов играет все меньшую роль в бюджетах современных больших государств, особенно в республиках, вторая, наоборот, под влиянием милитаризма и империализма быстро возрастала перед войной в громадном большинстве государств, составляя главную причину финансовых затруднений и роста задолженности (например, в Германской империи); четвертая и пятая категории — «полиция благосостояния» — получает все большее значение в демократических государствах, причем государство конкурирует в этой области с местными органами самоуправления: пути сообщения (железные дороги) и крупная промышленность привлекают в первую голову внимание правительств, но затем они сознают необходимость содействия мелкому земледелию, развитию начального образования и общественного призрения неимущих стариков и инвалидов. «Социальные» расходы по «страхованию старости» и общественному призрению стали в XX столетии серьезной статьей бюджета не только в Германии, но и в фритредерской Англии и в мелкобуржуазной Франции (пенсии старикам).
Фискальные расходы обнимают содержание органов финансового управления, издержки по взиманию налогов, по эксплуатации государственных предприятий и монополий и платежи по государственным долгам. Казенные железные дороги и монополии во многих государствах Европы значительно увеличивали как доходную (валовую), так и расходную смету; они же способствовали усилению задолженности и долговых платежей. Но производительные займы (для постройки железных дорог и проч.) балансировались реальной ценностью созданных предприятий, тогда как главная масса долгов и платежей по долгам, вызванным войнами, представляет ничем не покрываемое тяжкое бремя на народно-хозяйственном организме: почти весь долг Англии в XIX веке был создан в эпоху наполеоновских войн, он возрос вследствие англо-бурской войны, а ныне удесятерился; таким образом, большую часть расходов по государственному долгу следует отнести ко второй категории расходов по «обеспечению внешней безопасности», точнее — по ведению войн.
Таблицы I-II. Расходы по предметам назначения
Таблица I-я. В 1906 г. приходилось расходов (в млн. руб.) на (Zahn-Тиктин):
1) Абсолютные цифры взяты из обыкновенного бюджета, а %% отношение их принято ко всему бюджету.
Таблица ІІ-я. В 1913-м г. расходы распределялись в %-ом отношении ко всему бюджету следующим образом:
1) Данные отчета Г. К. за 1913 г.; пенсии – только уплаченные министерством финансов; просвещение – только расходы министерства просвещения; взимание налогов – общие расходы министерства финансов. За весь бюджет принято росп. обыкновенных расходов, за вычетом расходов по эксплуатации казенных железных дорог, по питейной монополии и почте-телеграфу; «прочие» расходы = 10 м. «не предусмотрены».
2) Данные об Англии, Франции, Германии и Японии – из «Трудов Брюссельской Финансовой Конференции», т. IV.
3) Расходы – только федераций.
В бюджетах многих государств встречается деление расходов на обыкновенные и чрезвычайные. К последним обычно относятся: а) расходы, вызванные военными и другими непредвиденными событиями, а также б) капитальные затраты на постройку железных дорог, каналов, портов и проч. Общим признаком обоих категорий служит не периодичность этих расходов и величина их, не позволяющая покрывать их обычными (периодическими) источниками дохода. Указанное деление расходов имеет, таким образом, смысл, главным образом, с точки зрения способов покрытия их; оно тесно связано с вопросом об условиях применения кредита, как одной из форм чрезвычайных доходов.
Мы остановимся в дальнейшем на разнообразных «нормальных» и «ненормальных» способах покрытия не периодических, «чрезвычайных» расходов, а пока перейдем к обыкновенным, периодическим поступлениям казны, т. е. к доходам в тесном смысле. (О формальном порядке государственных расходов см. бюджет).
Государственные доходы. Классификация. Отличие государственного хозяйства от частного и в частности его принудительный характер значительно расширяют круг его доходов: наряду с доходами, получаемыми на тех же частноправовых основаниях конкуренции и свободного рынка, государство получает средства принудительным путем из частных хозяйств своих подданных. Это — двн основные категории государственных доходов, которые под разными названиями противоставляются во всех классификациях: Рау называет их «приобретаемыми и требуемыми» доходами, Умпфенбах — «механическими и органическими», Ласпейрес — «свободными и принудительными», Вагнер — «частно-хозяйственными и государственно-хозяйственными», Селигман — «договорными и принудительными». Но если указанное разграничение можно считать общепринятым, то далеко нельзя этого сказать о том, к какой категории следует отнести тот или иной вид государственных доходов. Дело в том, что публично-правовой момент проникает во всю область государственного хозяйства, в одних видах доходов несколько отступая, в других выдвигаясь на первый план; поэтому резкой грани между частно- и публично-хозяйственными доходами провести нельзя: между крайними полюсами — доходами от казенных лесов и земель и налогами — есть много промежуточных ступеней; некоторые из них можно с одинаковым правом приурочить к первой и ко второй категории. Таковы поступления от монополизированных государством по соображениям государственной необходимости или народного блага экономических функций, как чеканка монеты, почта, телеграф и проч. Вагнер называет их «экономическими пошлинами» и относит к государственно-правовым доходам, Селигман противоставляет их пошлинам и причисляет вместе с казенными железными дорогами и др. предприятиями к особой категории государственных доходов — «ценам» (prices), причем, однако, отличает эти «публичные» цены от «квази-частных» цен, каковыми являются железнодорожные и другие доходы, получаемые на началах конкуренции с частными предприятиями. Как видно, оба автора все-таки выделяют эту категорию доходов: Вагнер отличает их от «юридических» (судебных, административных пошлин), а Селигман — от прибылей казенных предприятий; нам казалось бы поэтому целесообразным выделить их в особую промежуточную группу государственных доходов, сохранив за ними старый термин «регалии»1). Тогда наша классификация примет следующий вид: 1) доходы от государственных доменов (земель, лесов и др. «оброчных статей»), 2) от казенных предприятий (железных дорог, заводов, банков), 3) от регалий (почтовой, телеграфной, монетной, эмиссионной), 4) от пошлин (судебных, административных), [5) специальных сборов] и 6) налогов. Различные виды доходов расположены в порядке возрастающей роли публично-правового принудительного элемента. Не свободны от него даже доменные доходы: казна часто не стремится извлекать выгоду из своих земельных богатств, а раздает их безвозмездно в интересах заселения (Россия, Пруссия, Соединенные Штаты).
1) Тогда отпадает введенная Селигманом в классификацию государственных доходов категория «цен». Вряд ли также стоит осложнять классификацию, как это делает Селигман, потерявшими ныне значение источниками дохода, как безвозмездные дары, штрафы и реквизиции, как проявление верховного права собственности на землю (eminent domain).
Сильнее чувствуется этот элемент в железнодорожном хозяйстве: многие дороги строятся по стратегическим соображениям или с целью экономического развития слабонаселенных местностей, и казна сознательно идет на убытки, покрывая их из других (податных) источников. В регалиях государство обычно не стремится к извлечению прибыли: так, Англия чеканила золотую монету безвозмездно, в целях обеспечения населения полноценными деньгами, в других странах плата за чеканку еле покрывает расход; почтово-телеграфные доходы тоже в некоторых странах (Англия) не покрывают расходов на надлежащее удовлетворение этой важной потребности населения; в России доход от почты и телеграфа почти вдвое превышал расходы, но за счет числа почтовых учреждений, особенно в деревне.
В финансовом законодательстве иногда относят к регалиям фискальные монополии, т. о. доходы от монополизированных государством исключительно или главным образом с фискальной целью отраслей промышленности и торговли (например, питейная монополия), но их правильнее причислять к налогам, как особую форму косвенного обложения (см. государственные имущества, железные дороги, горная регалия, почта и др.).
Под пошлинами в тесном смысле слова подразумевается плата за услуги, оказываемые отдельным лицам государственными учреждениями — судебными и административными. Это — функции, присущие государству: они не могут быть осуществляемы частными лицами. Государство большую часть своих услуг оказывает безвозмездно, «по принципу чистого расхода», покрывая расходы податными поступлениями; но частью покрывает расходы на содержание учреждений путем пошлин, поступления которых не превышают, а чаще всего и не покрывают расходов (т. н. «пошлинный принцип») (см. пошлины, гербовый сбор, канцелярские сборы и т. п.).
Между пошлиной и налогом есть промежуточная форма публично-правовых доходов, выделенная Селигманом в особую категорию: это — «специальные сборы», взимаемые в городах с собственников недвижимостей за особые выгоды, извлекаемые ими из производимых городом затрат на то или иные улучшения городского благоустройства. Таковы сборы канализационные, за очистку улиц, на замощение или проведение новых улиц и проч.; стоимость данного улучшения распределяется между владельцами недвижимости пропорционально ценности или доходности имущества, или длине фасада, или тому приросту ценности имущества, который явился результатом данного мероприятия. Последняя форма, называемая Betterment, появилась в Англии еще в XVII века, но получила особенное распространение в американских крупных городах; ныне она применяется и в Англии. Оценки имуществ, находящихся в «зоне» производимого улучшения перед началом работ и через 1—3 года после их окончания, выясняют созданный ими прирост ценности каждого имущества, который и служит основанием раскладки. Отличие специальных сборов от пошлин заключается в обязательности уплаты их для всех собственников прилегающих недвижимостей; менее существенные отличия — единовременный и местный характер их. От налогов их отделяет общий с пошлинами признак вознаграждения за специальную услугу, за измеримую выгоду определенных лиц от этой услуги.
Налоги — последнее звено классификации - представляют собой публично-правовой источник дохода в наиболее чистом его виде: это — принудительные сборы, взимаемые государством или местными союзами с подданных и находящихся на его территории лиц не в силу тех или иных услуг, а в силу финансовой власти взимающего налог публичного союза.
В историческом развитии государственных финансовый центр тяжести переносится все более с частно-хозяйственных источников дохода — доменов и регалий — на публично-правовые, за одним исключением — казенных железных дорог, играющих в хозяйство многих государств громадную роль. Из публично-правовых доходов пошлины имели прежде большое значение; ныне они стушевываются перед налогами. Поэтому теория налогов составляет главный предмет изучения финансовой науки.
Таблица III. Доходный бюджет важнейших государств, по отдельным источником в % отношении.
Отдельные источники составляли в 1913/14 г. % нетто – бюджета (по данным Брюссельской Конференции).
Таблица IV. То же для германских государств в 1913 г.
%%-ное отношение отдельных источников дохода к общему бюджету 1913 г. в Германии (Zimmermann).
t) чистый доход от монополий и казенных железных дорог.
1) Для России приняты данные отчета Г. Контр. за 1913 г., причем чистый доход от винной монополии причислен к косвенным налогам, чистая прибыль казенных железных дорог и заводов, прибыль от банковских операций, участие в доходах железных дорог и платежи их – к доходам от предприятий.
Таблица V. Изменения, произошедшие в XIX веке в доходном бюджете Франции (млн. франков, Nicolas; “Statesman’s Yearbook”).
2. Налоги. Общие понятия. Приведенное выше определение налога указывает на существенные признаки понятия: 1) передачу благ из сферы частного хозяйства в публичное, 2) обязательный, основанный на нормах закона характер этой передачи, 3) «общую безвозмездность», т. е. удовлетворение с помощью налогов общих, неделимых потребностей публичного союза.
Фондом, из которого вообще черпаются налоги, служит народный доход, иногда ими захватывается и народное имущество. Податным источником называются те ценности, из которых оплачивается данный налог; большей частью источником служит доход плательщиков, но при известной степени напряжения налог иногда может превышать доход и сокращать капитальную ценность имущества («реально-поимущественный» налог); то же происходит при обложении бездоходных имуществ. Источник обложения следует отличать от объекта его, т. е. того предмета, владение или пользование которым (или потребление которого) служит поводом к обложению, и от основания налога, т. е. того признака объекта, которым определяются размеры налога (многие ученые отождествляют эти два термина, понимая под «объектом» налога его основание); источник и основание могут совпадать (например, в лично-подоходном налоге), но могут и расходиться: в подомовом налоге источником служит получаемая собственником наемная плата, а за основание может быть принята и капитальная ценность дома, и площадь, им занимаемая, и число комнат или окон и дверей и проч. Основание налога выражается в единицах веса, длины, емкости объекта или просто в число единичных предметов — «податных единицах»; сумма налога, установленная с податной единицы, называется ставкой; зная ставки налога и число податных единиц в объекте обложения, можно определить приходящийся на данный объект или данного субъекта оклад налога.
Субъектом обложения называется то лицо, которое обязано платежом, юридически ответственно за налог, независимо от того, падает ли этот налог, в конечном счете, на него или перелагается фактически на других лиц. Субъектом могут быть физические и юридические лица, подданные и иностранцы, если они проживают в данном государстве или извлекают доходы из имуществ или предприятий на его территории.
Классификация налогов. Основное деление налогов в финансовой практике и законодательстве — на прямые и косвенные налоги: к первой категории относят налоги на доход или имущество, ко второй — главным образом налоги на предметы потребления, в Германии к ней причисляются также налоги с наследств и на оборот (торговый).
В финансовой литературе было много попыток подвести под это деление прочный фундамент научного критерия: в основе терминов «прямые» и «косвенные» налоги лежит мысль, что одни налоги — например поземельный, промысловый — остаются бременем на том субъекте, с которого взимаются, другие — косвенные — перелагаются им на других лиц, следовательно, уплачиваются не теми, с кого взимаются, например, налоги на потребление (акцизы, таможенные пошлины). Но, как мы увидим ниже, часто налоги, относимые к прямым, переложимы (поземельный, подомовой), и обратно: акцизы иногда падают не на потребителя продуктов, а на фабриканта, уплатившего налог. Поэтому нельзя сказать, что прямые налоги фактически непереложимы, а косвенные — переложимы; можно только определить их, как не переложимые и переложимые по предположению законодателя; но такой неопределенный момент, как предположение, не осуществляющееся фактически, нельзя класть в основу разграничения налогов. Профессор Лебедев и Рикка-Салерно предлагали другой — чисто логический — критерий: в прямом обложении мы непосредственно определяем платежеспособность лица и соответственно устанавливаем его оклад; в косвенном, — по фактическим платежам судим о платежеспособности.
Другое определенно, данное еще физиократами и господствующее во французской литературе, характеризует прямые налоги, как налоги по длительному состоянию (état) имущественных отношений, а косвенные, как налоги на акты; к этому определению, представляющемуся нам наиболее удачным (статика и динамика экономической жизни, как критерий разграничения), примыкает определение Гофмана: налоги на владение и на действия.
Но все эти определения не вполне совпадают с законодательными в разных странах. А. Вагнер совершенно отказывается от разграничения налогов на прямые и косвенные и рекомендует классификацию налогов по моментам отношения субъекта к хозяйственным благам: налог на приобретение (Erwеrb), владение (Besitz), оборот (Verkеhr) и пользование и потребление (Nutzung und Verbrauch). Из них налоги на владение и доходы (Besitz u. Erwerb) в значительной мере совпадают с прямыми, налоги на потребление — с косвенными; лишь налоги квартирный и на роскошь (на пользование) и на обращение (Verkehrsteuern) не укладываются в обычные определения прямых и косвенных налогов; поэтому последнюю категорию — налог с наследств и на переход собственности, на биржевые сделки — часто выделяют в особую, третью группу обложения.
По способу установления оклада налоги делятся на оценочные, требующие предварительной оценки объекта, и тарифные, где для определения оклада такой оценки не нужно, так как податная единица представляет или отдельный предмет, или меру длины, веса, например: 1 пуд сахара, 1 фунт чая, 1 экипаж и пр.
Оценочные налоги могут быть окладными и раскладочными: в первых ставка устанавливается заранее законом с единицы объекта, и поэтому оклад каждого плательщика вполне определен, являясь произведением ставки на число податных единиц; в раскладочных государство устанавливает общую сумму требуемых поступлений на всю страну (контингент) и распределяет эту сумму между отдельными местностями (например, губерниями) на основании каких-либо внешних признаков, а затем предоставляет органам самоуправления или смешанным административно-сословным или профессиональным органам дальнейшее распределение между отдельными плательщиками. Раскладочные налоги имеют то преимущество перед окладными, что общая сумма поступления заранее известна (это очень важно с точки зрения «бюджетного равновесия») и что плательщикам и их представителям предоставляется возможность учесть при раскладке местные особенности и индивидуальные условия платежеспособности отдельных лиц.
Но последняя возможность исчезает с расширением круга плательщиков и ослаблением профессиональной или соседской близости плательщиков. С другой стороны, неопределенность предстоящего оклада, затрудняющая хозяйственный расчет, экономическая ответственность более устойчивых элементов за неудачи или нерадение остальных плательщиков и возможность произвола при раскладках делают раскладочную форму малопригодной при интенсивном обложении и усложнении экономических и социальных отношений, и когда фиск обзаводится достаточно компетентным податным аппаратом, он покидает более первобытную форму раскладочных налогов и переходит к окладным.
Прямые налоги делятся по основанию обложения на личные и реальные в зависимости от того, учитывается ли индивидуальная, личная платежеспособность субъекта или величина отдельных (вещных) элементов его имущества или источников его дохода. К личным налогам относятся как первобытный поимущественный, подушный, подымный или подворный, так и лично-подоходный (Einkommеnstеuer) и общепоимущественный в его современной форме. Реальные налоги различаются по источнику дохода: поземельный, подомовой, промысловый, налог на доходы с денежных капиталов, на заработную плату и жалование; промысловый в свою очередь дифференцируется по характеру промысла (общепромысловый и на разносную и развозную торговлю, трактирный, на извозный и перевозный промыслы, на универсальные магазины и т. д.).
Налоги на потребление (косвенные) состоят из двух больших групп: таможенных «пошлин» и акцизов с предметов внутреннего потребления: питейных, табачного, спичечного, нефтяного, соляного и многих других; изобретательность финансовых органов, особенно в периоды нужды, всего более изощрялась именно в этой области. Впрочем, с ней конкурировали налоги на обращение: с наследств и дарений, с возмездного перехода имуществ, с биржевых сделок, со всех меновых актов, железнодорожный сбор с пассажиров и грузов, затем налоги на пользование (Nutzungsteuеrn): квартирный и на роскошь (на собак, лошадей, экипажи, прислугу, автомобили; когда-то существовало обложение париков, гербов); налог на зрелища и увеселения, на рекламы и объявления, на пользование электрической энергией, телефонами и мн. другие (см. поземельный налог, подомовой, промысловый, подоходный).
Некоторые из этих налогов (таможенные, налог с наследства и на переходы имущества и др.) называются в законодательствах некоторых стран (например, прежде в России) «пошлинами», но это название — исторический пережиток, не соответствующий их современному характеру. Точно так же не меняет существа налога взимание его в форме гербового сбора, т. е. путем наклейки гербовых марок или обязательного пользования гербовой бумагой или, наконец, обязательная регистрация акта (Enregistrement), если только главная ее цель — не административная, а фискальная.
«Единый налог». Пестрота и многообразие налогов, «подстерегающих обывателя на каждом шагу чуть ли не от рождения до гробовой доски» и часто сильно тормозящих торговый оборот и развитие производительных сил, не раз вызывало реакцию и идейные течения в сторону упрощения податной системы; крайним выражением этих течений была идея единого налога, который заменил бы все остальные, как наиболее совершенный. Впрочем, под «единым» налогом подразумевался иногда всеобъемлющий налог на все предметы потребления — т. н. всеобщий акциз. Идея эта, очень популярная в XVIII столетии в Англии среди представителей землевладения, нашла сторонников в финансовой литературе немецкой (Пфейфер) и — последнее время — в итальянской (Эйнауди); центром тяжести этих теорий было не упрощение податной системы, а апология налогов на потребление в противовес подоходному, «настигающему сбережения и капиталообразование».
В противоположном стане проповедовали единый подоходный налог, который заменил бы все косвенные и реальные (панегиристы лично-подоходного налога и особенно социалисты, начиная с Лассаля в его знаменитой речи о «косвенных налогах и положении рабочего класса»). Такие проекты появлялись во Франции и в 1848 г. и после 1874-го года; тогда, отчасти в противовес им, — была выдвинута (промышленником Мелье и др.) идея «единого» налога на капитал, на richessе réalisée, чтобы не препятствовать подоходным обложением образованию дохода, процессу создания новых ценностей. Отчасти той же тенденцией и мотивами проникнуты наиболее популярные теории единого налога — обложение земли, земельной ренты, начиная с Юма, физиократов с их требованием исключительного обложения «чистого продукта земли» и кончая Генри Джорджем и «аграрными реформаторами», сторонниками его идей во всех странах. Наиболее последовательны последние на родине Г. Джорджа: «single tax’еры» доводят до логического конца идею единого, единственного налога, заменяющего все остальные. Но даже в Соединенных Штатах, где финансовое бремя было невелико, мысль о замене всех налогов одним встретила основательную критику (Селигман и др.): такой налог должен был бы быть чрезвычайно высоким, поглощая весь объект обложения (в этом, впрочем, и заключалась идея Джорджа), и все-таки он был бы недостаточен для покрытия расходов; неизбежные при всяком налоге неравномерности особенно остро чувствовались бы с повышением его ставок, побуждая к уклонениям и требуя сложного оценочного и контрольного аппарата. Необходимой поэтому признается система налогов.
Обоснование налогов и принцип обложения. В общей теории налогов, ставшей центральным отделом финансовой науки, много места уделялось обоснованию налогов и шел спор между сторонниками «теории платежеспособности» и «теории услуги и возмездия»; первые доказывали, что основанием для взимания государством налога служит подданство плательщика, органическая связь его с государством и обязанность участвовать в осуществлении государственных функций сообразно индивидуальной платежеспособности; противники «органического» понимания государства, крайние индивидуалисты распространяли на налоги «пошлинный» принцип и рассматривали их, как вознаграждение, эквивалент за оказываемые государством своим подданным услуги — за охрану личности, имущества и проч. («теория обмена, эквивалента»); к ней тесно примыкает взгляд на налоги, как на страховую премию за охрану. Подоплека спора заключается в отношении к государству: теория «услуг» и «возмездия» стремится поставить определенный предел, как деятельности государства, так и праву его взимать налоги. Спор этот «разрешился» в буржуазной финансовой литературе в пользу теории «платежеспособности» в связи с господством в ней «социально-этического» направления.
Полтораста лет тому назад Адам Смит так формулировал свои четыре знаменитые «правила» обложения: 1) «подданные государства должны давать на содержание правительства каждый по возможности — сообразно своей относительной платежеспособности (respective abilities), т. о. соразмерно доходу, которым он пользуется под покровительством правительства»; 2) налог «должен быть определенным, а не произвольным; срок платежа, способ и размер его — все должно быть ясным и точным»; 3) налог должен взиматься в сроки и способом наиболее удобным для плательщика; 4) он должен брать с населения возможно меньше сверх того, что поступает в казну (т. е. издержки взимания и вообще стоимости налога должны быть как можно меньшими).
Последние три правила — определенность, удобство и дешевизна, настолько ясны, что о них не приходится распространяться. К этим «принципам финансового управления» А. Вагнер присоединяет: а) два «финансово-политических» — достаточность и подвижность (эластичность), т. е. способность налога к увеличению или сокращению сообразно нуждам государства (главное достоинство общеподоходного налога) и б) два «народно-хозяйственных» принципа — выбор надлежащего источника и объекта (учет момента переложения). Но особенно повезло в литературе «принципам справедливости»: всеобщности налогов (т. е. отсутствию привилегий) и равномерности.
Равномерность предполагает неравенство платежей, зависимость их от «относительной платежеспособности» каждого лица; этому несколько неопределенному критерию Смита позднейшие писатели старались придать более точное выражение: Дж. Ст. Милль заменил его понятием «равенства жертвы», т. е. степени «неудобства лишений, испытываемых каждым плательщиком от своей доли обложения». Из этого принципа делаются практические выводы о необходимости индивидуализации податных платежей сообразно семейному положению (семейные вычеты), характеру дохода («фундированного» дохода от имущества и «нефундированного» заработка) и размеру дохода: жертва плательщика, доход которого не достигает самых необходимых издержек существования, бесконечно велика и несоизмерима с жертвой лиц, уплачивающих налог из излишков сверх Existenzminimum’а. Поэтому важнейший вывод из принципа равенства жертвы — вычет Existenzminimum’а, признанный громадным большинством писателей.
Гораздо больше споров вызывает вопрос о том, должны ли налоги быть пропорциональными доходу или прогрессивными. Собственно говоря, уже вычет Existenzminimum’а далее при пропорциональности обложения доходов, превышающих этот минимум, приводит к прогрессивному налогу: если три лица получают доход в 1 000 р., 2 000 и 3 000 руб., то при 500 руб. вычитываемого минимума и одинаковой 5%-ной ставке с остального дохода, первый уплатит 27 ½% второй 3,75%, а третий 4, 17% всего своего дохода; далее прогрессия быстро падает, и налог превращается почти в пропорциональный. Эта система, предложенная Бентамом и примененная в английском подоходном налоге, признается многими недостаточной: прогрессивными называют лишь те налоги, ставки которых растут с долей дохода, превышающих Existenzminimum. Некоторые австрийские экономисты применили к обоснованию этого требования идею предельной полезности дохода, падающей с возрастанием его величины; но для того, чтобы отсюда вывести требование прогрессии, нужно доказать, что предельная полезность дохода падает быстрее, чем растет сумма дохода, а этого-то доказать нельзя (обстоятельное развитие этой мысли мы находим у голландских экономистов Cohen Stuart’а и Pierson'а). Вот почему одни писатели, исходя из теории равенства жертвы и продольной полезности, требуют пропорциональности обложения, другие — прогрессии, но почта все они настаивают на постепенном ослаблении прогрессии с ростом дохода, так как иначе пришлось бы конфисковать очень крупные доходы — вывод, перед которым буржуазные экономисты пасуют.
Итак, мы видим, что принцип справедливости, равномерности получает разнообразное конкретное выражение в зависимости от субъективных взглядов того или иного автора. И это неизбежно, так как субъективны те сознательные или бессознательные этические предпосылки, которые лежат в основе практических выводов. А потому финансовая наука должна отказаться от построения «идеальных» налогов на этических постулатах, если желает сохранить объективность и общеобязательность своих положений.
Но из этого не следует, что наука должна только «описывать и объяснять явления», отказавшись от всякой их оценки: ей не чужды и практические выводы, поскольку они основаны на объективных посылках технической целесообразности и на реалистическом понимании налогов. С этой реалистической точки зрения налог есть бремя, лежащее на плательщике.
Изучать налоги, как и прочие финансовые явления, с точки зрения буржуазной науки возможно в двух аспектах: 1) как результат борьбы интересов различных общественных групп за распределение финансового бремени и 2) с точки зрения наиболее экономичного удовлетворения публичных потребностей, наиболее целесообразного распределения бремени, «наименьшей жертвы для всех», как формулировал эту задачу английский экономист Эджуорс.
Когда говорят о «наименьшей жертве», имеются ввиду не отдельные плательщики и не арифметическая сумма их жертв, а общее бремя, падающее на все народное хозяйство в его целом.
В силу последних соображений итальянский экономист Бароне выдвигает в качестве высшего «принципа» обложения лозунг «наименьшего препятствования росту среднего дохода» (т. е. народного богатства). Ту же мысль развивают английские экономисты, «при оценке экономических результатов налога, говорит Маршал, мы должны, прежде всего, учитывать интересы производства»; а Эджуорс, исходя из принципа «наименьшей суммы жертв для всех», требует, чтобы податная система наименее затрудняла увеличение народного богатства.
Но общество, нация представляет ряд сменяющих друг друга поколений; поэтому оно заинтересовано не только в увеличении суммы богатства в настоящем, но и в обеспечении роста его в будущем, т. е. в создании условий его дальнейшего развития — «производительных сил»: работоспособности населения, физических, психических и социальных моментов, обусловливающих рост количества и интенсивности труда. Поэтому изучение налогов должно включать определение не только индивидуального бремени, падающего на того или иного плательщика, но и общего влияния налогов на экономическую жизнь в ее целом и на дальнейшее ее развитие.
Бремя налога. Уклонение от налога и переложение налогов. При изучении первого вопроса необходимо, прежде всего, выяснить, кто является действительным плательщиком налога: дело в том, что всякий плательщик стремится сбросить с себя податное бремя или перебросить его на других лиц. Сбрасывание (Abwälzung) или уклонение, «избегание» (evasione) налога может быть незаконным (контрабанда, ложная декларация) или законным — сокращение или прекращение потреблений облагаемого предмета. В обоих случаях фиск теряет, не получая поступлений: но неуплата налога плательщиком далеко не безразлична для него и для народного хозяйства: отказываясь ввиду высоты обложения от каких-либо благ, он принужден обращаться к их суррогатам или отказываться от удовлетворения определенной потребности; таким образом, он чувствует налог даже в том случае, если не платит его.
Перенесение бремени налога на других лиц называется переложением. В современном государстве, при условиях личной свободы и договорных экономических отношений, оно возможно только в процессе обмена (услуг или товаров), путем изменения цены благодаря сокращению спроса или предложения. Переложение (traslazione) есть частно-хозяйственный процесс между актом взимания налога (percussione) с юридического плательщика или субъекта налога и фактическим «падением» его (incidenza) на конечного плательщика или дестпнатора, который испытывает «давление» налога (percussione) и связанные с ним экономические последствия (Pantaleoni).
Если производитель (или владелец блага) перелагает налог путем сокращения предложения и повышения цены на потребителя, то переложение называется прямым (Fortwälzung); если же потребитель, сокращая спрос на данные блага, побуждает производителя (или владельца) сбавить цену и, таким образом, принять на себя часть уплаченного налога, то такое переложение называется обратным (Rückwälzung).
Ввиду того, что в образовании цен на открытом рынке индивидуальные условия играют ничтожную роль, переложение налога, т. е. воздействие на цены, возможно (за редкими исключениями) лишь при том условии, если целая категория плательщиков налога находится в однородных условиях платежа — тогда они могут повлиять на рынок одинаковым поведением. Поэтому прямое переложение — от производителя к потребителю — легче, чем обратное — от потребителя к производителю: производителям легче (даже если они не сговариваются) установить общую линию поведения, чем неорганизованным и не знающим рынка потребителям товаров. По той же причине специальные налоги, падающие на однородные группы предприятий или товаров, легче перелагаются, чем общие налоги, распределяющиеся между экономически-разнородными группами.
В силу того же основного условия переложимости лично-подоходный налог, в котором учитывается индивидуальная платежеспособность субъекта, менее переложим, чем реальные налоги, падающие на (объективные) источники дохода, а прогрессивный подоходный налог реже перелагается caeteris paribus, чем пропорциональный; вообще обложение личного дохода перелагается с производителя на потребителя лишь постольку, поскольку он составляет основной элемент в издержках производства какого-либо продукта; поэтому подушный налог или подоходный с очень низким Existenzminimum'oм, падающие на рабочую массу без различия, могут отразиться на ценах тех товаров, в издержках производства которых заработная плата играет доминирующую роль. И наоборот: чем более субъективный доход расходится с основанием установления рыночных цен, тем труднее переложение падающего на него дохода.
Обратное переложение личных налогов — на производителей потребляемых плательщиками товаров — чрезвычайно затруднительно, так как потребление их распределяется неравномерно, в зависимости от индивидуальных потребностей и вкусов, между разными товарами, и сокращение спроса каждым из них коснется разных продуктов. И тут только налоги, падающие на беднейшую массу населения (подушный), в силу большей однородности ее потребления могут отразиться на спросе и ценах некоторых продуктов широкого потребления и частично перейти на их производителей. На высших ступенях дохода переложение личных налогов почти невозможно.
Налоги на непериодические поступления, как, например, на прирост ценности имущества, выясняющийся в момент продажи его, на наследства и дарения, на выигрыши, не переложимы в силу индивидуального характера платежей и разновременности их.
Правда, обложение прироста ценности недвижимости может сократить предложение земельных участков в продажу и косвенно повлиять на повышение земельных цен; но этот, крайне редкий, случай повышения цены под влиянием налога не будет переложенным, так как налог тут не служит мотивом к изменению плательщиком конкретной цены: продавец А не перелагает уплаченного им налога на покупателя участка; но цены на все участки, проданные и не проданные, повышаются одинаково. Налог с наследства абсолютно непереложим независимо даже от непериодичности и индивидуального характера его; его не на кого перелагать. Итак, наибольшие возможности для переложения представляют не личные прямые, не налоги на обращение, а реальные и налоги на потребление, т. е. налоги, падающие на владение и производство. Но степень их переложимости крайне разнообразится под влиянием ряда условий, лежащих в характере облагаемых объектов и в размере и формах обожения.
Налог должен быть достаточно высок, чтобы побудить плательщиков к нарушению экономической инерции и воздействию на рынок: ничтожные налоги поэтому редко перелагаются. Сокращение продолжения только тогда ведет к повышению цены и переложению налога, когда потребность в облагаемом благе более или менее устойчива, мало упруга: при гибком спросе на облагаемый продукт переложение затрудняется; вообще оно тем труднее, чем менее настоятельна удовлетворяемая облагаемым благом потребность.
Обложение готового продукта отражается на ценах средств его производства и может быть отчасти или целиком переложено на них, поскольку данный продукт является единственным или главным благом, производимым из них или с их помощью; так, например: налог на сахар отразится на свекловичных плантациях, акциз на пиво — на ценах хмеля.
Третье основное положение в теории переложения можно так формулировать: переложение налога тем легче, чем теснее связь между основанием обложения и основанием установления цены облагаемого объекта, чем соизмеримее податная единица и единица товара, по которой определяется цена. Когда эти две величины совпадают — при акцизах на готовые продукты, на фабрикаты, — податная ставка просто прибавляется к цене продукта; простота расчета и одинаковые условия обожения для всех производителей данного товара приводят к полной однородности их действий на рынок. Чем дальше налог от момента реализации продукта, тем труднее переложить его на потребителя; например, акциз, взимаемый по материалу или по емкости снарядов (заторных чанов и проч.).
Изложенные общие принципы приложимы и к вопросу о сравнительной преложимости налогов в случаях: а) монополии и б) свободной конкуренции при α) равных и β) неравных условиях производства.
а) Монополисту гораздо труднее падающий на него налог, чем предпринимателю, работающему в условиях свободной конкуренции, уже в силу исключительности его положения. К тому же выводу приходим, если рассмотрим условия спроса на монопольные продукты и возможность для самого монополиста сократить предложение.
Цены монопольных благ выше, а, следовательно, число потребителей, меньше, чем при свободной конкуренции; поэтому и пределы возможного повышения цены их значительно уже так как малейшее повышение резче сокращает спрос.
Неверно утверждение некоторых экономистов, будто монополист получает до налога высшую возможную цену и будто налог на него непереложим. Но будучи заинтересован в расширении сбыта, пока он увеличивает чистую выручку, монополист не имеет возможности повысить цену на сумму налога: цена повышается на сумму равную половине налога. Наибольшие возможности переложения представляются для монополиста при падении издержек на единицу продукта с ростом производства. И, наоборот, там, где с ростом производства издержки возрастают, переложение налога монополистом затрудняется; цена возрастает на сумму меньшую, чем половина налога.
Мы рассмотрели случай обложения монополиста по количеству продукта: налог, хотя и не полностью и далеко не всегда, но все-таки перелагается. При этом производитель теряет вдвойне, уплачивая налог и сокращая производство, а потребитель страдает от возвышения цены и сокращения потребления: потери плательщиков и народного хозяйства больше, чем выгоды фиска; в этом заключается невыгода обложения по количеству продукта сравнительно с обложением чистого дохода (монополиста), теоретически непереложимым и не изменяющим предложения товаров. Среднее место между ними занимает обложение по ценности продукта, т. е. налог с валового дохода.
б) При свободной конкуренции нужно различать два случая: равенства и неравенства условий производства. α) При одинаковом обложении всех отраслей промышленности, говорит итальянский экономист Грациани, налог непереложим, так как он падает одинаковым процентом на прибыль предпринимателей и мог бы повести к общему повышению уровня товарных цен, но не к изменению (относительному) цены отдельных товаров. Это распространенное мнение неверно, так как даже равное обложение чистой прибыли различно отразится на цене единицы продукта, даже одинаковый % повышения цены различно влияет на спрос разных товаров. Поэтому бывшее до налога равновесие, во всяком случае, должно нарушиться, и переложение налога неизбежно. Тем более оно имеет место при обложении отдельной отрасли промышленности или различной высоты обложения разных отраслей. β) Наиболее часто встречается в экономической жизни второй случай — неравенства условий производства, т. е. параллельного существования предприятий, работающих в благоприятных и менее благоприятных условиях производства. Такое положение типично для сельскохозяйственной и горной промышленности, но оно имеет место, хотя в менее наглядной форме, и в обрабатывающей промышленности и в торговле.
Цена в этом случае устанавливается, как известно, в зависимости от издержек при наименее благоприятных условиях, и «привилегированные» предприятия получают излишек дохода сверх обычного процента на капитал, называемый рентой.
Обложение чистой ренты (земелькой или иной) непереложимо, так как не может повести к сокращению предложения; это положение незыблемо установлено Риккардо для земельной ренты, оно приложимо ко всякой ренте вообще. Но обложение чистой ренты почти не встречается; единственным случаем его являются налоги на «чистую ценность» земли без построек в Австралии и Канаде, представляющие осуществление идей Генри Джорджа о налоге на земельную ренту.
Более часто встречающиеся налоги на капитальную ценность недвижимости или на чистый доход с них захватывают не только капитализованную ренту, но и капитальные затраты (постройки, мелиорации).
Налоги, приходящиеся на этот элемент ценности или доходы с имуществ, переложимы, но нельзя утверждать, что переложенная доля налога с «привилегированного» имущества строго пропорциональна доле капитальной затраты в общей ценности имущества (например, дома в центре города): на «рентный» элемент в ценности (или доходе) упадет большая доля налога сравнительно с ролью этого элемента в общей ценности (или доходе) имущества; если дом, например, стоит 200 тыс., из которых на постройку приходится 100 тыс. и на землю (капитализованная рента) 100 тыс., то налог в 20 тыс. будет переложен владельцем на квартиронанимателей не в половинной доле (10 тыс.), а в гораздо меньшей доле: рента поглотит (и соответственно уменьшится) относительно большую долю налога.
Сравнительно мало переложим также поземельный налог, учитывающий различия в качестве почвы, так как эти различия и служат главным фактором ренты; падая, главным образом, на ренту, он уплачивается самими собственниками лучших участков. Налог, взимаемый по валовому доходу, переложим в полной почти мере, так как он повышает издержки производства (на безрентных участках) и цену продукта, поскольку повышение ее не сократит спроса; наконец, налог по площади владения повышает цены не только на всю сумму оклада, но может даже повысить их в большей мере и увеличить, таким образом, ренту владельцев лучших участков (Панталеони, за ним Селигман и др.).
Промысловый налог перелагается наиболее легко, если соразмеряется с оборотом или с валовым продуктом предприятия (раскладочный, отчасти патентный); несколько труднее переложение налога на чистую прибыль или капитал, особенно если они прогрессивны. Впрочем, калькуляция цен торговцами и промышленниками значительно способствует однородности их поведения, а, следовательно, и переложению промысловых сборов.
Переложимость налогов на доход с денежных капиталов обусловлена возможностью эмиграции их в другие страны, указанной еще Дж. Ст. Миллем, но значительно преувеличенной противниками этого налога.
Переложение акцизов находится в тесной зависимости от условий производства облагаемых продуктов и от техники взимания: выше было указано, что налог с готового продукта легче перелагается на потребителя, чем налог с материалов или вообще взимаемый в начальных стадиях производства. Кроме переложения на потребителя возможно и давление на цены сырья, доставляемого на производящие облагаемое благо заводы, т. е. переложение части акциза на сельских хозяев (например, табаководов). Наибольшие споры вызвал вопрос о том, кто несет таможенные пошлины: туземный потребитель или иностранный производитель? Этот спор, поднятый в Германии в период борьбы за хлебные пошлины, можно считать решенным: благодаря статистическим изысканиям Конрада, Лексиса и др. было определенно доказано, что хлебные пошлины на пшеницу несет германский потребитель, а не русский производитель, как утверждал Бисмарк. Но возможна и такая исключительная зависимость одной страны от рынка другой, при которой производителю первой приходится, во избежание сокращения спроса, принять на себя часть введенного в стране-потребительнице налога.
Вообще при изучении переложимости отдельных налогов нужно исходить из вышеизложенных общих теорем, но конкретные решения возможны лишь после тщательного индуктивного (статистического) изучения рынка и его цен.
Амортизацией налога называется уменьшение ценности какого-либо имущества, являющегося источником длящихся доходов, на капитализованную сумму налога, происходящее в момент продажи имущества: новый собственник, учтя пониженный вследствие налога доход в покупной цене, получает обычную прибыль па затраченный капитал и не чувствует бремени налога. Амортизация предполагает наличность нескольких условий: превышение данным налогом среднего уровня обложения других источников дохода, неизменность или слабую изменчивость податных ставок и непереложимость налога на других лиц, так как только при последнем условии налог понижает доходность облагаемого имущества. Указанные условия значительно суживают сферу действия амортизации, значение которой чисто преувеличивали, особенно по отношению к поземельному налогу (амортизацией последнего мотивировали в Англии в конце XVIII века выкуп land tax).
Экономические последствия обложения. Выяснив, кто, в конечном счете, несет налог, финансовая теория и практика должны определить влияние податного платежа на экономическое положение и на хозяйственную деятельность плательщика. Налог есть односторонний (принудительный) платеж, уменьшающий доходы или имущество плательщика, а, следовательно, сокращающий в большинстве случаев его покупательную способность. Это ведет к повышению субъективной ценности (предельной полезности) для плательщика денег и всех других благ, а потому он будет готов затратить больше усилий, труда для приобретения необходимых ему благ. Итак, налоги, если они не столь велики, что подрывают производительные силы плательщика, увеличивают в общем количество труда и производства; плательщики стремятся удержать по возможности свой standard of life на прежнем уровне, а ради этого служащий начинает искать дополнительного заработка, например, вечерних занятий, профессор увеличит число лекций или примется усиленно за литературный труд, рабочий возьмет сверхурочные часы и т. д. Но все-таки прежний уровень удовлетворения потребности редко достигается, т. к. прибавочный труд ощущается тягостнее, чем обычный прежний труд. Поэтому налоги, в общем, понижают все-таки потребление или сокращают сбережения.
Сокращение потребления касается сначала наименее настоятельных потребностей, но, в зависимости от высоты обложения и отношения его к доходу, может распространиться и на более серьезные потребности. Влияние сокращения спроса на товарные цены обусловлено численностью сокращающих потребление плательщиков; поэтому оно зависит от высоты Existenzminimum’а, освобождаемого от налога. Изменения в доходах, вызываемые налогами, большей частью уступают по размерам колебаниям рыночных цен, но ввиду их длящегося характера они оказывают гораздо большее влияние на хозяйственную жизнь, чем равные им (но преходящие) колебания цен.
Указанные последствия наступают и при обложении дохода и при (косвенном) обложении предметов потребления. Но все-таки для плательщика (вопреки мнению Панталеони) далеко не безразлично, облагается ли его доход или потребление: налог на потребление повышает цену определенных благ, и потому сокращение их потребления будет гораздо большим, чем при общем сокращении дохода плательщика (в случае прямого обложения). Еще большая разница в распределении податного бремени между различными классами населения: налоги на потребление падают на предметы потребления широких масс населения и притом в сумме часто обратно пропорциональной доходу: например, налог на соль уплачивается бедняком в большем абсолютно размере, чем богатым, так как соль восполняет вкусовые недочеты пищи крестьянина и рабочего; водка и пиво составляют в бюджете рабочего большую долю, чем в бюджете состоятельных классов населения. Нечего и говорить о таких налогах, как прежде распространенные налоги на помол и убой или современные хлебные пошлины.
Но налоги отражаются не только на потреблении и распределении: их влияние на производство часто чрезвычайно велико. Бремя налогов, говорит голландский экономист Пирсон, заключается не только в прямом сокращении дохода: оно увеличивается, если налог препятствует производству, вдвойне сокращая, таким образом, народный доход. Таковы налоги на валовой доход с земли, препятствующие интенсивной обработке ее, слишком высокие налоги на чистый доход, препятствующие мелиорационным затратам, вывозные пошлины и т. д. Поскольку развитие транспорта и обмена является важнейшим фактором развития производства, налоги, тормозящие обмен (внутренние таможенные пошлины, попудные, привратные, железнодорожные сборы с грузов, налоги на переход имущества и проч.), сокращают общую производительную деятельность страны. Акцизы, особенно с готовых продуктов, способствуют концентрации производства, созданию синдикатов. Та или иная форма акциза определяет часто направление производства: например, обложение сахара по весу свекловицы сосредоточивает ее посевы в определенных местностях и способствует улучшению ее качества. Таможенные пошлины охраняют определенные отрасли туземной промышленности от иностранной конкуренции, способствуя их искусственному росту за счет потребителя их товаров, а часто и за счет других отраслей производства. Экономическое влияние налогов на производство часто составляет сознательную цель законодателя при их введении; наиболее типичны в этом отношении покровительственные таможенные пошлины, где экономическая цель преобладает над фискальной, а иногда служит даже единственным мотивом введения их.
Но такие, сторонние финансам, цели ставятся сплошь да рядом и в акцизах, и в прямом обложении, и в монополиях: так, например, реальным мотивом проектов питейной монополии в Германии и введения ее в России, кроме фискальных соображений, была поддержка сельскохозяйственного винокурения в интересах (крупных) аграриев.
Самые разнообразные экономические интересы связаны с податной системой; поэтому вокруг нее ведется непрерывная борьба политических партий, профессиональных организаций и социальных классов, соотношением сил которых, равно как уровнем экономического развития, обусловливается та или иная эволюция налогов.
Эволюция налогов. История налогов — самая существенная часть истории финансов как в силу доминирующей их роли в государственном хозяйстве, так и в силу того, что они являются наиболее чистой формой публично-правовых доходов: они растут с ростом государства и государственности (т. е. роли государства в жизни народа); в них наиболее полно выражены принудительный и гетерогенный характер публичного хозяйства — получение средств из других частных хозяйств. Эти основные признаки налогов тесно связаны с происхождением их из дани, налагавшейся на покоренные племена: первобытный налог есть «дань» побежденного как у древних индусов, вавилонян и персов, так и в киевской Руси и московской в период татарского ига.
Внутренние отношения общины или племени победителей первоначально не дают места налогам, так как нет еще частного хозяйства, отдельного от хозяйства общины; такое положение продолжается некоторое время и после перехода от военно-кочевого быта к оседлому состоянию. Налоги с соплеменников, с полноправных граждан взимаются лишь в чрезвычайных случаях войн (в нормальное время государственная власть довольствуется доходами от доменов, пошлинами и данью побежденных «союзников» (Афины) или неполноправных деятелей). Такой чрезвычайный характер носит и Афинская είσφορά Солона, и римский tributum civium времен республики, и имперские или королевские сборы средневековой Европы.
Прямое обложение имело первоначально везде форму раскладочного лично-имущественного налога, причем единицей обложения было хозяйство, а основанием его — нормальная продукция; таковы — индусская «кула», римское jugum, первоначальная наша «соха» (то, что мог обработать «одноколец»). По мере имущественной дифференциации населения распределение налога происходит по имущественным группировкам: Солон делит граждан на четыре класса (пентакосиомедимнов, всадников, зевгитов и тетов), римский tributum взимается по куриям.
Наряду с этим чрезвычайным налогом государство прибегает к натуральным повинностям граждан («литургии» афинской демократии), к таможенным пошлинам, ввозным и вывозным, к монополиям или «регалиям» (например, соляной), отдаваемым большей частью на откуп, и к другим мелким сборам пошлинного характера.
Разделение занятий и появление денежного хозяйства приводит к дифференциации первобытного лично-поимущественного налога на ряд сборов с отдельных источников дохода и к появлению новых видов обложения: в Египте птоломоевской эпохи мы встречаем уже отдельно поземельный, промысловые сборы, налог на сделки, с наследств и др.; в римском tributum к концу республики узко различают agri privati, praedia urbana, instrumentum fundi, pecunia; московская coxa взимается на различных основаниях с земли и промыслов; в средневековых городах ставки поимущественных налогов различны для недвижимости и для движимости («fahrende Habe» подлежит более высокому обложению).
Под давлением финансовой нужды прямые налоги становятся постоянным элементом обыкновенного бюджета. Основным источником везде служит поземельный налог, и с целью определения его объекта государство предпринимает более или менее сложные оценочные работы-кадастры: в Египте, в Риме императорской эпохи; периодические «цензы» в сенатских и императорских провинциях состоят в изменении земельной площади и классификации земель по угодьям (7 угодий), и в Московской Руси начинаются в XVII веке весьма первобытные кадастровые работы.
Но этот процесс приостанавливается и в Московском государстве, и в Риме: страшная борьба Руси с востоком в западом — и создание национального государства требовали напряжения податных сил страны; между тем редкость населения не позволяла развития налогов на потребление, а земледельческий характер страны, полунатуральное хозяйство и ничтожное развитие городов, торговли и промышленности не позволяют дифференцировать прямого обложения; население под давлением финансовых тягот, не говоря о тяготах чисто экономических, разбегается — его приходится прикреплять; к тяглу; вместо сложных приемов определения его платежеспособности, для которых у фиска нет и аппарата, вводится раскладка по дворам, а затем, когда и эта форма приводит к обходам, по душам. Так, под влиянием чрезмерного давления, податная форма деградировала в более упрощенную, грубую форму. Подушная подать становится точкой опоры бюджета, и только через два столетия начнется процесс ее дифференциации.
Римская империя, достигнув высокой ступени экономического и культурного развития, начала разлагаться под влиянием ряда причин, среди которых существенную роль играло непосильное финансовое бремя налогов, повинностей, принудительных «даров» и проч., подобно дезинтеграции металлов под сильным давлением, началось разложение экономическое и политическое, завершенное ударами варваров. Римский строй постепенно превратился в средневековый, наложив свой отпечаток на многие его институты. С ослаблением государственной власти налоги, превращаются в феодальные сборы (ценз), право взимания пошлин и регалий (вместе с соответственными функциями) переходит к феодалу. Германская империя, формальная наследница Рима, утратила свою финансовую власть и лишь в чрезвычайных случаях прибегала к взиманию имперских сборов (gemeiner Pfennig, Römermonate и др.), но и те получались ею не непосредственно с населения, а в виде «матрикулярных» взносов отдельных, входящих в состав империи княжеств и вольных городов. «Территориальные» государства (королевства, княжества), на которые разбилась империя, в свою очередь всецело зависели в области налогов от «сословных чинов» — дворянства, духовенства, к которым присоединились представители городов в качестве третьего сословия (tiers etat). «Сословия» даровали власти испрашиваемые «пособия», распределяя их бремя между собой и следя иногда за их расходованием по назначению.
В Англии при англо-саксонских королях, наряду с доходами от обширных доменов, регалиями, таможенными и иными пошлинами существовала натуральная повинность снаряжения военных судов (shipmoney, ср. афинскую триерархию) и чрезвычайный поземельный налог для войн с датчанами — «датские деньги». Норманское завоевание увеличило доменно-феодальные сборы короля: держатели королевских земель подлежали, кроме натуральных повинностей, системе имущественных сборов — tallagia (1/10 —1/6 ценности движимого имущества), слившихся в XIV в. с прочими поимущественными сборами; феодалы подлежали обычным феодальным сборам (auxilium, aide) в случаях плена короля, посвящения в рыцари старшего сына и выхода замуж старшой дочери (trinoda necessitas), затем платежам при переходе лена по наследству (relevium) и прочим acci-dentia; с XII века появился сбор с тех, кто не нес лично воинской повинности — scutagium; остальные подданные платили налог с земли — carucagium (сначала по площади владения, затем по оценочной стоимости), а с движимости — 1/15 дохода; слившийся с ним в XIV в. tallagium был выше — 1/10-ая.
При Тюдорах поимущественные налоги — «субсидии» — достигают значительной высоты (с земли — 20% дохода, с движимости — 13 1/3 %), но вскоре превращаются в раскладочный сбор с фиксированным контингентом (simplum), удваивавшимся, утраивавшимся в чрезвычайных случаях (multipla). Наряду с этим налогом появлялись подушные классные налоги, взимались специальные сборы (со скотоводов), сборы с евреев, таможенные пошлины (главным образом вывозные) и др. косвенные налоги. Революция положила основание более равномерной системе прямых сборов (ежемесячных — «monthly assessments») и акцизов, получивших большое развитие в XVII веке.
Войны Англии XVII и XVIII века потребовали значительного усиления податного бремени: наряду с общепоимущественным landtax, введенным в 1692 г., но постепенно превратившимся в поземельный налог, вводится подомовой налог, налоги с окон, промысловые сборы, лицензии — с продажи питей и проч., налоги на роскошь; ввозные пошлины повышаются и распространяются на новые предметы, равно как и акцизы (питейные, табачный, соляной). Но усиление податного бремени сопровождается усилением роли парламента, отстоявшего в тяжелой борьбе со Стюартами свое право утверждения бюджета и налогов, а затем и контроля над расходами правительства.
Иначе сложилась политическая и финансовая история континентальных государств: там за периодом сословно-феодальным следует период абсолютизма, уступающий место лишь после французской революции конституционному строю.
В феодальной Франции налоги имели характер чрезвычайных сборов: «пособий» королю (aides) со стороны сословий или авторитарно устанавливаемых им по случаю войны exactiones, из которых наиболее важным был taillе (tallagium, tolta) — поимущественный (первоначально подымный) сбор. Домены и регалии оставались обычным источником доходов короля. В XIII в. королевская власть начинает борьбу с феодалами, которая заканчивается ее победой к XVI веку. Налоги остались те же, но они превратились в постоянные сборы: taillе, взимаемый в раскладочной форме с применением круговой поруки («Іе fort portant le faible»), aides — тоже поимущественный сбор, но со всех сословий, затем исчезнувший, don gratuit (самообложение) духовенства. Пошлины и привратные акцизы (октруа), затем питейные сборы, табачная монополия и особенно соляной налог (gabeille) начинают играть все большую роль в бюджете. Самыми тяжелыми для населения были taille и gabello. Не столько высота taille и многочисленных надбавок к ней (crues, taillon), сколько произвольность раскладки (в pays d’élection) и освобождение от нее привилегированных сословий и чиновничества вызывали всеобщий ропот населения, многочисленные проекты реформ и попытки улучшения путем кадастрации (земскими собраниями, особенно накануне революции). Введение всесословных прямых налогов — классного (capitation), в 1695 г. и в течение всего XVIII века, и подоходного (vingtième, в 1710 г.) со всех сословий — не могло улучшить податной системы разлагавшегося старого режима.
И в центральной Европе эволюция налогов началась с чрезвычайных раскладочных общепоимущественных налогов. В крупных торговых общинах в Германии и Северной Италии сравнительно рано наступает дифференциация их, появляется подоходный и далее прогрессивный налог (decima scalata), подомовой и др. Недостатки декларации привели к кадастрам (XV—XVIII вв.) в форме исчисления конкретных объектов владения; указанный процесс объективации обложения, т. е. перехода от лично-поимущественного налога к налогам отдельных объектов (реальным налогам), вызывался еще другим мотивом: города таким путем боролись с привилегиями дворян—«беломестцев», пользовавшихся свободой от обычного обложения. Главным источником податных поступлений было обложение тяглого сельского населения в форме поимущественного (главным образом поземельного) налога — Kontribution в Пруссии и Австрии, Landsteuer в Баварии и др.; налоги со всех сословий, как, например, Standsteuer в Баварии, фактически перелагались тоже на крестьян.
Косвенные налоги, главным образом с питей и соли, значительно развились в городах уже в XIV—XV веках, под общим названием Ungeld; помол и убой тоже служили предметом обложения. С XVII века «акцизы» становятся важнейшей статьей бюджета «территориальных» и национальных государств — Пруссии, Баварии, Австрии и др., причем монопольная форма и откупная система делают некоторые из пологов на потребление особенно обременительными для населения (соляная монополия и «конскрипция», т. е. обязательство покупать не менее определенного количества соли). Таможенные пошлины приобрели протекционный характер, внутренние пошлины тормозили обмен. Таковы были финансы европейских государств до XIX века.
Основные черты, отличающие постепенно создавшуюся в XIX в. финансовую систему от предшествующих ей эпох, заключаются в конституционных гарантиях и гласности бюджетов, связанных с переходом от абсолютизма к «правовому государству», в быстром росте бюджетов, облегчаемом развитием государственного кредита, в появлении железных дорог и железнодорожного хозяйства, как одного из важнейших элементов государственных финансов, в быстром росте акцизов и эволюции системы реальных прямых налогов в направлении к общеподоходному обложению. Факторами, определившими перечисленные моменты финансовой эволюции в XIX веке, были Великая французская революция, промышленный переворот и наполеоновские войны.
Первая разрушила «старый режим» и привела к образованию конституционного государства, вотуму бюджетов и финансовых законов народными представителями и парламентскому контролю над исполнительной властью; на месте прежней неопределенной системы обложения, облегчавшей произвол финансовых органов при взимании налогов, она создала стройную и единую для всей страны систему объективных, реальных налогов. Промышленный переворот конца XVIII века, создав крупную индустрию и промышленный капитализм, повел за собой переворот в области транспорта (железные дороги), создание акционерных компаний, необычайное развитие кредита вообще и государственного кредита в частности; связанное с указанной эволюцией усложнение и ускорение темпа экономической жизни вызвало процесс замены реальных налогов обще-подоходными, распространившийся из Англии на континентальные государства; рост населения городов и народного богатства содействовали развитию акцизов, государственного кредита и росту бюджетов, главной причиной которого были приведшие к войне спутники капиталистической системы - империализм и милитаризм.
Реально-податная система Франции состояла из обложения недвижимости (contribution foncière) — земли и домов, патентного промыслового налога, лично-квартирного, который должен был настигнуть личные заработки и доходы от движимости (с. pеrsonnelle — mobiІіèrе), и присоединенный к ним в 1798 г. налог на окна и двери. Эта система, построенная исключительно на внешних объективных признаках, удержалась во Франции до самой великой европейской войны. Для раскладки контингента налога и движимости пришлось, после ряда попыток упрощенных оценок, предпринять парцеллярный кадастр, продолжавшийся 43 года (1807—1850) и обошедшийся в 150 миллионов франков; вся эта громадная работа оказалась весьма непродуктивной: разновременность оценок и неравномерность их не позволили производить раскладку контингента между департаментами, округами и общинами; неравномерность первоначальных раскладок требовала повторных понижений контингента более обремененных департаментов (dégrèvements), уменьшавших общую сумму поступлений. Хотя в 1890 году обложение «застроенной недвижимости» (подомовой налог) было выделено в самостоятельный (окладный, с переоценками каждые 10 лет), и этим устранена была главная причина неравномерности раскладки, но все-таки чувствовалась необходимость в переоценке земель, которая и была произведена в 1909—13 году и позволила накануне войны (1914) перейти к окладному поземельному налогу; характерно, что при этой переоценке в основу ее были положены не урожайность и сложные вычисления чистой доходности, а арендные и продажные цены. Промысловый налог усложнялся все более и обрастал дополнениями, но сохранил, в общем, данную ему в 1791 и 98 годах патентную форму обложения по внешним признакам, столь прочно и долго державшуюся во Франции, отчасти из-за тяжелых воспоминаний о произволе раскладок и оценок дореволюционных налогов. К описанным прямым налогам (Іеs quatre vieilles) прибавился только в 1872 году налог на доход от денежного капитала, от которого была, однако, свободна французская рента (облигации государственного долга); кроме того, взимался особый налог на имущества учреждений (main morte) и на горные предприятия (redevance des mines). Устарелая система прямого обложения, неравномерность которой усугублялась местными надбавками (centimes additionnels), держалась так долго вследствие слабого роста населения Франции, меньшой чем в Англии и Германии социальной дифференциации, медленности темпа, а подчас и стационарного состояния ее экономической жизни и социального консерватизма мелкой буржуазии: все бесчисленные проекты подоходного налога терпели неудачу, и только великие испытания побудили к реформе — к введению взамен реальных общеподоходных налогов (глобального и шедулярного, согласно проекту Кайо 1909 г.). Налог с наследств, игравший весьма скромную роль, был реформирован и повышен в 1901—02 годах, прогрессируя в зависимости от величины наследства и степени родства. Крупную роль играет издавна во французском бюджете еnregistrement — «пошлина» за регистрацию актов перехода имуществ из рук в руки — тяжелый и тормозящий мобилизацию недвижимостей налог, и гербовые сборы (timbre).
Косвенные налоги, отмененные революцией, начали воскресать уже во время Директории и Наполеона и вскоре заняли господствующее положение в податной системе: табачная монополия, очень доходная, но стесняющая культуру и сильно удорожающая потребление табака, высокое обложение спирта, обложение сахара и прочие акцизы, а также высокие таможенные пошлины давали Франции перед войной около половины ее бюджета.
Французская податная система распространилась вместе с победами Наполеона на Италию, Бельгию, затем она была воспринята (в 20-х годах) южно-германскими государствами (Баварией, Вюртембергом и др.).
Англия шла, как и во всех областях, самобытным путем: промышленное развитие ее, опередившее прочую Европу, и рост крупной индустрии вызвали к жизни уже во время наполеоновских войн общеподоходный налог в форме системы налогов с отдельных источников дохода (шедул); отмененный после войны, он был вновь «временно» восстановлен в 1842 г. и остался постоянным и основным элементом податной системы. Прочие прямые налоги (подомовой, остатки land tax) не имеют значения; налог о наследства стал после реформы 1894 г., объединившей (в estate duty) и значительно повысившей обложение наследственной массы, серьезным источником дохода. Таможенные пошлины, потерявшие после 1846 г. протекционный характер, сосредоточились на немногих продуктах широкого потребления — табаке, чае и колониальных продуктах; акцизы, главным образом питейные, дополняли податную систему Англии — простую, ясную и эластичную, обнаружившую свои качества во время войны.
В континентальных государствах Европы процесс эволюции реально-податной системы и перехода к лично-подоходному обложению происходил медленно и постепенно в связи с промышленным развитием, ростом городов, ускорением темпа и осложнением экономической жизни, с развитием кредита и задолженности недвижимости, а также с усилением случайных, конъюнктурных элементов в индивидуальных доходах.
Подоходный налог был сначала небольшим привеском к реальным, но его значение росло, причем в одних государствах он присоединялся к поземельному, подомовому налогу и др. в качестве пропорционального обложения неохваченных ими источников дохода, как, например, итальянский imposta sui redditi della vicchezza mobile (т. е. промысловые доходы, доходы от денежных капиталов и личного заработка) или австрийский подоходный 1849 г., — в других странах он вырос из личного (классного) налога и сразу превратился в общеподоходный (глобальный) налог со всего личного дохода (Einkommen).
Таково было его развитие (вертикальное, по выражению профессора Озерова) в Пруссии, где он получил окончательную форму в 1891 г., вытеснив совершенно реальные налоги из государственного бюджета (реформа 1893 г.); прусская система послужила образцом для большинства германских государств и для Австрии, но и в последней, как и в южно-германских государствах, реальные налоги сохранились, между тем как в Пруссии их заменил «дополнительный» (к подоходному) общепоимуществонный налог — Ergänzungstеuer.
Россия значительно отставала в развитии ее податной системы: до освобождения крестьян подушная подать была основным ядром государственного бюджета; к ней присоединялись питейная монополия и некоторые акцизы (сахарный, табачный и др.) и таможенные пошлины, в которых преобладал то фискальный, то протекционный момент. С 60-х годов начинается постепенное выделение из подушной подати налогов на отдельные источники дохода: в 1863 г. обложение городских недвижимостей, в 1875 г. поземельный налог; из них первый получил в 1910 г. окладную форму, второй так и остался раскладочным, так как разрозненные земские оценки земли не могли заменить общегосударственного кадастра. Патентный промысловый налог, выработавшийся в 1824 и 63 г., постепенно дополнялся в 80-х годах новыми элементами: дополнительным раскладочным, обложением прибылой подотчетных (акционерных) предприятий; эта дифференциация завершилась реформой 1898 г., создавшей сложную систему промыслового обложения, учитывавшую уровень прибыльности и размеры прибыли и капитала предприятий, не сохранившую патентный налог.
Проекты реформы, обсуждавшиеся с начала 900-х годов, не получили осуществления. Реальная система пополнилась в 1880 г. новым звеном — налогом на доходы от денежных капиталов, Проекты общеподоходного налога, не раз возникавшие у нас, не получали осуществления, да и вряд ли отвечали до 90-х годов экономическому и культурному уровню России. В 1893 г. проект подоходного налога был заменен неудачным суррогатом его — квартирным налогом. В Государственной Думе шла долго борьба вокруг нового (правительственного) проекта, и только на третий год войны давно необходимый налог был, наконец, введен.
Обложение наследств сохранило устарелую форму обложения только наследственных долей с невысокими ставками, прогрессировавшими в зависимости от степени родства. Налоги на оборот (сбор о пассажиров и грузов железной дороги, «пошлины» с возмездного перехода имущества и проч.) играли в бюджете скромную роль. Его опорой оставалось, как и ранее, обложение спирта в форме питейной монополии, дававшей перед войной около миллиарда; акцизы на пиво и на прочие напитки стушевывались пород поступлениями от монополии.
Табачный акциз, повышенный и дифференцированный в 1910 г., спичечный, нефтяной и особенно сахарный давали возраставшие с ростом промышленности и городов поступления, тогда как питейный доход до XX века колебался в большой море в зависимости от урожая хлеба и потребления в деревне. Таможенные пошлины, как фискальные (с чая, виноградных вин, колониальных продуктов), так и протекционные, тоже росли.
Такова была податная система России накануне войны.
Бремя налогов (т. е. «чистого» дохода государства за выключением издержек на предприятия) составляло пред войной в 1913 г. (1914) в важнейших государствах в %% к народному доходу:
Таблица VI
|
Название государств |
Народных доход на душу |
Государственный, «чистый» доход на душу |
% отношения государственного дохода к народному |
|
Соединенные Штаты, доллары |
364 |
7,5 |
2 |
|
Великобритания, фун. ст. |
50 |
4 |
8 |
|
Франция, франки |
960 |
114 |
12 |
|
Германия, марки |
625 |
34 |
5 |
|
Италия, лиры |
570 |
76 |
13 |
|
Япония, иены |
60 |
13 |
22 |
|
Россия, рубли |
- |
14,5 |
- |
(Т. IV «Трудов Брюссельской Финансовой Конференции». Изд. Института экономических исследований).
О финансах России после 1917 г. см. Союз Советских Социалистических Республик.
III. Критические эпохи в истории финансов. При нормальных условиях политической и экономической жизни государство удовлетворяет свои потребности, покрывает свои расходы обыкновенными, периодическими доходами-налогами, пошлинами, доходами от государственных учреждений и предприятий. Поскольку современное государство, расширивши пределы своей хозяйственной деятельности, производит затраты на предприятия длящегося характера, строя казенные железные дороги, каналы, порты и проч., оно прибегает к кредиту; проценты и погашение этих производительных займов покрываются обычно доходами новых предприятий или общим приростом государственных доходов, вызванным ростом народного дохода. Такие затраты, равно как и поступления от займов, иногда выделяются в особый — чрезвычайный бюджет, но это разделение бюджета нарушает единство и цельность его и служит иногда ширмой для покрытия путем кредита периодических расходов, вместо того, чтобы изыскивать новые налоги или сокращать расходы; поэтому во Франции и некоторых других государствах отказались от указанного деления бюджета (см. бюджет и государственные долги).
Таблица VII. Государственный долг важнейших государств в 1913 г.
|
Название государств |
Сумма |
На душу |
Отношение к доходу1) |
Отношение к народному доходу, % |
В долларах на душу |
|
|
Россия |
8824,5 млн. руб. |
52 руб. |
2,7 (3,5) |
? |
27 |
1) К «чистому» доходу, за вычетом расходов на железные дороги, питейную монополию и пр. |
|
Великобритания |
706 млн. ф. ст. |
15 ф. ст. |
4,1 |
31 |
75 |
|
|
Италия |
15069,9 млн. лир |
424,5 лир |
5,7 |
74 |
82 |
|
|
Франция |
33637 млн. фр. |
853 франков |
7,4 |
89 |
64 |
|
|
Япония |
2719,4 млн. иен |
51 иен |
4 |
85 |
16 |
|
|
Германия (федерация) |
5199 млн. мар. |
77 марок |
2,4 |
12 |
18 |
|
|
Соединенные Штаты (федерация) |
1189,3 млн. дол. |
12 долларов |
1,6 |
3 |
12 |
(т. IV «Трудов Брюссельской Финансовой Конференции»).
Нужно заметить, что данные о задолженности Германии и Соединенных Штатов несравнимы с данными о других государствах, так как они охватывают лишь финансы федераций, отдельные члены которых имеют самостоятельные бюджеты и долги. Хотя задолженность большинства государств была велика, отражая на себе грехи прошлого, но платежи по долгам покрывались большей частью из обыкновенных источников дохода: финансовое равновесие поддерживалось накануне страшного всемирного конфликта. Говорили и писали о «финансовых кризисах», но эти временные затруднения совершенно стушевались перед теми задачами, которые предстали пред государствами Европы в критическую эпоху великой европейской войны.
Под «критическими эпохами» мы подразумеваем такие периоды политической и финансовой жизни, когда войны и революции совершенно разрушают финансовое равновесие, когда власть мечется в поисках средств, прибегая часто к таким методам финансирования, которые подвергают опасности все народное хозяйство страны. Такое патологическое состояние финансов может быть длительным или хроническим лишь в странах сельскохозяйственных, где промышленность слабо развита, где народное хозяйство носит еще первобытный характер и потому легче переносит производимые над ним операции. Так было на Руси в XVII веке и при Петре; хроническим был финансовый «кризис» и в абсолютных монархиях XVIII века — в Австрии и особенно во Франции.
Но особенной остроты достиг кризис в ту, отчасти напоминающую нынешнее время, эпоху, когда в пылу революции, в огне сражений рождалась новая Европа, во время французской революции и наполеоновских войн. Прелюдией к этой эпохе была война Соединенных Штатов Северной Америки за освобождение. Предпринимая грандиозную войну с богатой и могущественной метрополией, конгресс совершенно не имел нормальных источников для покрытия расходов: права устанавливать федеральные налоги он не имел, и попытки ввести таковые путем соглашения между отдельными штатами разбивались о сопротивление 1—2 штатов, налагавших свое вето (проект пятипроцентных ввозных пошлин в 1781 г. и план национального таможенного тарифа в 1783 г.). Приходилось раскладывать требуемые суммы между штатами, но эти неорганизованные и неравномерные «реквизиции» давали очень мало. Займы внутренние (4%, затем 6%) имели мало успеха вследствие бедности страны денежными капиталами (они дали 63 1/3 млн. номинальных, или 7 2/3 млн. золотом), а внешние займы можно было заключать сначала только во Франции (6,35 млн.) и Испании (0,17 млн.), находившихся в тяжелом финансовом положении и ссужавших Штаты из вражды к Англии (к концу войны и после ее окончания кредитором стала Голландия).
Понятно, что пришлось прибегнуть к выпуску кредитных билетов (bills of credit), причем сумма эмиссий быстро возрастала с 1775 по 1779 г. (6 млн., 19 млн., 13 млн., 63,5 млн., 140 млн.); наряду с союзом бумажные деньги выпускались отдельными штатами (особенно Виргинией); всего было выпущено за это время конгрессом 241,5 млн., а штатами 209,5 млн.
Цена кредитных билетов в 1779 г. упала до 1/28, и в 1780 г. конгресс санкционировал обесценение, принимая их в обмен на серебро в отношении 40:1. Штаты обязались вносить в Союзную казну 15 млн. ежемесячно в течение 13 месяцев кредитными билетами, с целью их уничтожения и замены новыми 5% билетами сроком на пять лет в количестве не более 1/20 прежних эмиссий, принимаемыми в уплату налогов; 6/10 нового выпуска передавались штатам, остаток поступал в союзную кассу. Всего было погашено таким путем 119,4 млн. старых билетов и выпущено новых на 4,4 млн.
Для определения реальной величины долгов, заключенных в течение истекшего пятилетнего периода, была определена скала последовательного обесценения бумажных денег; с 1-го марта 1778 г. они обменивались на золото в отношении 1,75:1, с сентября — 4:1, с 1-го марта 1779 г. — 18:1 и с 18-го марта 1780 г. — 40:1. Реальная ценность эмиссий определяется одними историками в 36—10 млн. долл., другими — до 70 млн. долл.
После 1780 г. обесценение оставшихся в обращении старых билетов прогрессировало еще быстрее: в январе 1781 г. они стоили 1 /100-ую номинала, затем опустились до 1/1000-ой; произошло фактическое аннулирование их: ими стали оклеивать стены и проч.; когда через девять лет правительство объявило о приеме их при подписке на заем 1790 г. по цене 1/100 номинала, было предъявлено всего 6 млн. из 78 млн., не обмененных в 1780 г.; остальные, по-видимому, пропали.
Выпуск бумажных денег встретил впоследствии резкое осуждение экономистов, но вряд ли союзное правительство могло обойтись без них в 1775—80 гг. при слабости кредита и отсутствии федеральной податной системы. По окончании войны финансовые затруднения не прекратились: задолженность Союза, кроме кредитных билетов, достигла к 178-1 г. 39,32 м д. Попытки сокращения расходов не удавались, приходилось уплачивать участникам войны недоплаченное жалование. Кредит правительства упал так низко, что его обязательства котировались в 15% номинала. Но зато оказалось возможным заключить в 1784—9 гг. займы в Голландии на 2 290 тыс. долл., и кредит за границей улучшился, так как страна была экономически здорова. Когда федеральная конституция обеспечила национальному правительству определенные источники дохода, началась успешная консолидация долгов Союза и части займов отдельных штатов, принятой на себя федерацией по предложению секретаря казначейства Гамильтона; с этой целью были разрешены законом 4-го августа 1790 г. займы: 1) на 12 млн. для уплаты внешних долгов, 2) 6%-ый заем для консолидации разнообразных внутренних долгов (включая выкуп кредитных билетов), причем уплата 1/3 процентов отсрочивалась на 10 лет, что превращало фактически заем в 4%-ный, 3) заем на 21,5 млн. для выкупа долгов отдельных штатов с уплатой 6% тотчас за 4/9 займа, 6% с 1801 г. за 2/9 и 3% за 3/9.
Вычурность и сложность условий займа не помешала успешной его реализации. В 1791 г. недоплаченные за предыдущее время проценты были превращены в 3%-ный заем. Так были ликвидированы старые грехи. Страна вышла из тяжелого финансового кризиса путем хирургической операции банкротства в отношении бумажных денег. Но быстрый рост народного богатства, ничем не стесняемого, свободного развития производительных сил и ничтожность государственных расходов позволили государству и народному хозяйству быстро залечить раны. Бумажноденежная накипь была смыта (хотя в отдельных южных и западных штатах злоупотребления эмиссиями продолжались впоследствии, приводя к банкротствам, к ренудиации долгов и проч.).
Гораздо глубже была болезнь, пережитая Францией во время Великой революции.
Финансы страны были расстроены уже до революции: старый режим, как выше указано, находился в состоянии перманентного финансового кризиса; тяжелое наследие долгов и дефицитов, оставленное «великим» царствованием Людовика XIV, крах «системы» Джона Ло, непрерывно возраставшие в течение всего XVIII в. дефициты, продажа должностей, порча монеты и бесчисленные другие «expédients», периодические частичные банкротства (принудительные понижения % по долгам и пр.) - вся эта va banquе politique французской монархии была одной из причин ее крушения. Уже до семилетней войны дефициты были хроническим явлением, достигая в мирное время % бюджета. Война довела их до 200 с лишком млн. ежегодно и вызвала повышения налогов: на потребление (1758), vingtièmе (1756—1760), taillе (1762), соляного и привратных акцизов. По окончании войны налоги остались, вызывая безуспешные протесты парламентов и растущее недовольство населения. Банкротства (отсрочка платежей и конверсия тонтин) по инициативе контролера финансов Тере в 1770 г. подорвали окончательно кредит государства.
При Людовике XVI были, правда, попытки реформ: Тюрго (см.), выдающийся экономист и смелый реформатор, пытался внести порядок в бюджет, сократить расходы, ввести свободу торговли хлебом и промыслов, облегчить падающие на крестьян налоги, понизив наиболее обременительные косвенные налоги, заменив дорожную повинность (corvée) денежными сборами (эдикт в 1776 г.) и проч., но все эти реформы, сокращая привилегии духовенства и дворянства, вооружили против него двор и парламент, и он получил отставку.
Дефициты, несколько сократившиеся при Тюрго (до 20 млн. фр.), снова стали возрастать вследствие расточительности управления и вызванных помощью Соединенным Штатам в их борьбе с Англией крупных расходов. Приглашенный «поправить финансы» Неккер (см.) старался покрывать возросшие расходы займами, не увеличивая налогов; хотя доверие к нему банкиров позволило заключить займов приблизительно на 530 млн. ливров, прибегая к выигрышным займам, пожизненным рейтам и далее к антиципации доходов, но печальные результаты этой политики скоро сказались: платежи по долгам обременили последующие бюджеты. Неккер, правда, боролся с расточительностью двора, сократил многочисленные штаты, улучшил условия откупа (fermo générale), несколько улучшил отчетность, но в области налогов, вызывавших всеобщее недовольство, он удовольствовался лишь скромным опытом (создание в провинциях Берри и В. Гвиене выборных присутствий для раскладки taille) или теоретическими рассуждениями. Под влиянием общественного мнения он выступил в 1781 г. со своим знаменитым «финансовым отчетом королю» (Comptе rendu), в котором впервые опубликовал государственный бюджет и подверг резкой критике всю податную систему монархии. Но в этом первом публичном бюджете он подтасовал цифры доходов и расходов и получил остаток вместо действительного дефицита: согласно Compte rendu 264,14—253,94 = 10,2 млн. избытка, а в действительности в 1781 г. был дефицит в 89,7 млн. (436,9 — 526,6). Comptе rendu был крупным событием, усилив общественное недовольство податной системой; он возбудил против Неккера сторонников status quo и вызвал его отставку. Снова началась обычная финансовая вакханалия. Когда через 6 лет Неккера призвали вторично, уже надвигалась революция.
Наказы, с которыми приехали депутаты Генеральных штатов, превратившихся в Учредительное собрание, требовали прежде всего политических прав и конституции; в финансовой области они были направлены, главным образом, против податных привилегий, произвола, неравномерности и обременительности обложения: отмены taille, capitation и vingtième (т. е. почти всех прямых налогов) с заменой их «территориальным» (поземельным) и промысловым налогом, отмены лотереи, соляного сбора (gabelle), питейных (droits d’aide) и многих других косвенных налогов, реформы табачного акциза и октруа, замены дорожной повинности (corvée) денежными сборами; эта программа разрушала несправедливую и давившую население податную систему, но не обеспечивала бюджета другими источниками, достаточными для покрытия расходов.
Учредительное собрание начало с уничтожения ряда косвенных налогов и соляной монополии (gabelle), питейных и др. сборов; эти решительные мероприятия отчасти были вызваны народными волнениями, направленными против ненавистных налогов, но в значительной мере в этом огульном отказе от налогов на потребление повинны «экономисты» (физиократы), идеи которых преобладали в конституанте. Под их влиянием была пересмотрена и система прямых налогов: вместо прежних taillе, capitation, vingtième, произвольных и неравномерных, был введен налог на недвижимость (с. foncière, 1790) с среднего чистого дохода, контингент которого (240 млн.) подлежал раскладке самими местными органами, налог личный и с движимого имущества и — в 1791 г. под влиянием финансовой нужды, вопреки первоначальным предположениям — патентный сбор (в 10—15% с цены помещения). Поступления этих налогов были ничтожны: местные органы (муниципалитеты) медлили с раскладкой; население перестало платить налоги; патентный сбор был совсем отменен конвентом в 1793 г. Таможенные пошлины (тариф 1791 г.) сократились вследствие начавшейся войны. Таким образом, податной источник доходов почти отпал: единственными сохранившимися от прежнего времени сборами были налоги на оборот и гербовые сборы. А расходы росли в связи с голодом в Париже и продовольственной проблемой.
Чрезвычайный «патриотический» сбор в размере четверти дохода, декларируемого каждым гражданином (contribution patriotique), дал только 30,9 млн. за два года (1789—1790). Еще меньше дали добровольные патриотические пожертвования граждан деньгами (1 млн.) и денными вещами и бумагами (6 млн.).
Оставалось обратиться для покрытия дефицита к кредиту. Уже 5-го августа 1789 г. Неккер предложил заключить 5% заем в 30 млн.; собрание понизило процент до 4,5%, не считаясь с состоянием денежного рынка и кредита, в результате — неудача займа; через три недели (27 августа) собрание согласилось уже на 5% заем в 80 млн. с правом взноса половины подписанной суммы прежними облигациями, но и этот заем не был полностью реализован: поступило всего 47 млн. из которых только 23,5 млн. деньгами.
Ввиду указанных неудач с займами и чрезвычайным сбором, Неккер решил прибегнуть к содействию созданной еще в 1776 г. и не раз вызволявшей казну из затруднительного положения Учетной кассы (Caisse d’escompte); это частное кредитное учреждение с капиталом в 100 млн. уже ссудило правительству 70 млн.; его билеты пользовались принудительным курсом. Неккер предложил назвать его «Национальным банком», увеличить его капитал до 150 млн., а эмиссию до 240 млн., и занять у него 170 млн. (сверх 70 млн., занятых раньше). Учредительное собрание заменило план министра финансов своим собственным: оно заняло у кассы только 80 млн., постановило 19 декабря 1789 г. продать на 250 млн. лир церковных имуществ; вырученные от продажи суммы, а также чрезвычайный патриотический налог должны были поступать в особую Caisse do l’еxtraordinаirе и антиципироваться в форме 5%-ных ассигнаций на эту кассу, т. е. государственных кредитных билетов (вместо частных банкнот, по проекту Неккера). Так вступила Франция на путь ассигнаций, сыгравших в ее революцию столь крупную роль. Правда, ассигнации сначала приносили процент и, следовательно, не были деньгами в точном смысле слова, но вскоре их характер изменился вместе с ростом эмиссий (ср. ассигнаты).
Финансовое положение быстро ухудшалось: в марте 1790 г. Неккер исчислял дефицит за предстоявшие 10 месяцев в 294 млн., в апреле 1791 г. он определялся уже в 662,6 млн.; государственный долг возрос с 2 1/3 до 4 млрд. ливров; несмотря на внешний мир, финансовое равновесие было окончательно нарушено. В сентябре 1790 г. Собрание постановило увеличить эмиссию с 400 до 1200 млн. ливр., т. е. сразу утроило ее, несмотря на протест Неккера (вскоре покинувшего пост и Францию) и энергичные возражения некоторых депутатов (Lebrun, Maury и др.); 19 июля 1791 г. эмиссия увеличена еще на 600 млн. Декрет 16 апреля 1790 г. понизил процент по ассигнациям с 5 до 3%, сообщил им принудительный курс и понизил купюры до 1000, 300 и 200 ливров; 29 сентября 1790 г. процент был отменен, и таким образом ассигнации превратились в бумажные деньги; купюры понижены до 50 ливров. Наступили обычные последствия злоупотребления эмиссиями: курс ассигнаций стал падать, металлические монеты стали исчезать из обращения, хотя еще разрешалась свободная торговля деньгами, почувствовался недостаток в мелких монетах, вызвавший появление частных денег (billets do confiance) и побудивший Учредительное собранно выпустить мелкие ассигнации в 50, 25 и 10 су.
Законодательное собрание шло тем же путем: дефицит 1792 г. исчисляется уже в мае 400 млн., курс ассигнаций падает до 3/5 номинала, финансовый кризис усиливается. В период Конвента положение стало катастрофическим: гражданская и внешняя война, борьба почти со всей Европой потребовали колоссального напряжения сил нации; государство жило со дня на день, поглощая средства страны; исчезли далее те неточные бюджетные предположения, которые делались в период конституанты, исчезла всякая отчетность. Налоги были отменены или (патентный) давали ничтожные поступления. Конвент реквизировал имущества церковные, королевские, эмигрантов и осужденных, но реквизированная движимость большей частью расхищалась: троекратная экспроприация церквей доставила ничтожные поступления, переплавка колоколов в монету дала в результате убыток в 5—6 млн., домашняя движимость из дворцов и пр. растаяла. «Национальные» домены отчуждались все менее интенсивно; их было продано за время революции приблизительно на 5,5 млрд. (на 3 млрд. церковных и королевских земель, и на 2,5 млрд. имуществ эмигрантов и осужденных).
Добровольные займы ничего не могли дать, и Конвент установил, по инициативе Камбона, принудительный, прогрессивный и беспроцентный «заем» (точнее налог) с богатых и состоятельных (aisés) граждан (декрет 22 июня 1793 г.). Свободный от обложения, «необходимый» для существования доход был определен в 10 тыс. для семейных (6 тыс. для холостых), но затем (3 сентября) понижен до 1,5 и 1 тыс. ливр (вдобавок обесцененных ассигнаций); с остального дохода (revenu abondant) от 1,5—9 тыс. взималось 10—50%, а весь «излишек» сверх 9 тыс. (для холостых 6 тыс.) подлежал взысканию полностью в казну. Но и этот неслыханный налог дал скромное поступление — 200 млн., вместо ожидавшегося миллиарда.
Остался одни выход — печатный станок, и Конвент широко использовал его, автоматически покрывая дефицит «из средств» Caisse do l’extraordinaire, упростив донельзя формальности эмиссий (тайные решения комитета финансов). Всего за время Конвента было выпущено ассигнаций на 7 278 млн. Цена их сначала резко упала (до 23 в июле 1793 г.), но затем благодаря запрещению свободной торговли металлическими деньгами, драконовским мерам против спекуляции и установлению твердых цен на предметы продовольствия курс ассигнаций временно повысился (до 40 в 1794 г.), с тем, чтобы снова падать, несмотря на усиление мероприятий против обесценения. 1793 и 94 гг. проходят под знаком ожесточенной борьбы с повышением товарных цен: жестокие кары за нарушение твердых цен, смертная казнь за спекуляцию, карательные отряды, контроль над торговлей и учет товаров, общественная организация снабжения (продовольственные магазины, закупка хлеба парижской коммуной), пайковая система распределения, даже попытки регулирования производства (муниципальные пекарни, принудительные засевы). С 1795 г. началась ликвидация бумажноденежного обращения. Уже в 1793 г. Конвент «демонетизовал» «королевские ассигнации» (с портретом короля), купюры свыше 100 ливров — немедленно, а ниже — в шестимесячный срок. В 1796 г. очередь настала за республиканскими: декретом Директории 23 декабря 1795 г. постановлено прекратить печатание их с 19-го февраля 1796 г., что и было исполнено, правда, после того, как за оставшиеся два месяца успели напечатать еще 12 млрд.
Но на этом не закончилась бумажноденежная эпопея: финансовое положение ничуть не улучшилось при Директории сравнительно с периодом Конвента, и нужда заставила Директорию сделать еще одну попытку: декретом 18-го марта 96 г. решено было выпустить на 2,4 млрд. новые обязательства — «территориальные мандаты», дававшие в отличие от ассигнаций право на получение в десятидневный срок любого участка земли государственных доменов по объявленной расценке. Эти мандаты получили принудительный курс, продажа звонкой монеты была снова запрещена; ассигнации, в 95 г. разрешенные, должны были быть обменены на новые кредитные знаки в отношении 30:1, в то время, как курс их упал к тому времени до 1/300. Понятно, что они потянули за собой и мандаты, которые тотчас по выпуске стали расцениваться по 18 ливров за 100. Вскоре Директория отказалась от поддержания их курса, допустив сделки на металл по курсу (23 июля 96 г.), ограничив прием их в уплату за государственные земли и перечисляя налоги на металлическую валюту. 4-го февраля 97 г. отменен принудительный курс мандатов, в течение 1,5 месяцев их принимали в платежи казне, затем — лишь в половине стоимости в уплату за домены. Вскоре они превратились, таким образом, в такие же ненужные бумажки, как и ассигнации.
Всего Францией было выпущено ассигнаций на 45,5 млрд. ливров (за вычетом изъятий на 44,5 млрд.), а реальная их ценность, если учесть их курс в момент эмиссии, составляла не более 5,9 млрд. ливров, территориальных мандатов на 2,4 млрд. ценностью в 200 млн. (если вычесть 351 млн. обмененных на ассигнации). И все-таки эмиссионная операция покрыла большую часть (4/5) расходов революции; продажа земель, принудительные займы и все налоги доставили только 1/5.
Аннулирование денежных знаков не оказало на оборот и на народное хозяйство Франции того катастрофического действия, какого можно было ожидать; причиной тому была наличность значительного количества металлической монеты, с которой страна, особенно провинция, не расставалась; хотя значительная часть металла ушла за границу в 1790—96 гг., но зато внешние победы вызвали обратный приток его, и к моменту аннулирования бумажек было, по-видимому, не менее миллиарда металлической монеты. К этому времени во Франции появились частные деньги; банкноты, опиравшиеся на устойчивую металлическую валюту, служили орудием обмена; развитие вексельного оборота и кредита вообще также помогло народному хозяйству пережить кризис.
Гораздо труднее оказалось положение государственного хозяйства, так как война требовала усиленных расходов, а обыкновенные источники доходов оставались ничтожными. Принудительные займы Директории (10 декабря 1795 г. и 28 июня 1799 г.) провалились так же, как и заем Конвента. Поэтому вместо уплаты поставщикам казны выдавались ordonnancе de payment, учитывавшиеся ими с громадной потерей, при реквизициях для армии выдавались bons dе requisition. Все эти обязательства казны, принимавшиеся в казенные платежи, были симптомом продолжавшегося болезненного состояния государственных финансов. С ними конкурировали разнообразные «боны» — плод частичного банкротства в области государственных займов. Уже с момента обесценения ассигнаций держатели государственной ренты стали терпеть убытки. Конвент (Камбон), объединив в 1793 г. государственный долг в «Большой книге государственного долга», установил 20%-ный налог на ренту. После аннулирования ассигнаций решено было уплачивать 1/4 процентов монетой, но за отсутствием таковой выдавались bons du quart, принимавшиеся в казенные платежи наряду с металлической монетой; эти боны теряли на курсе 60-75%, тогда как bons dе trois quart, не имевшие и податного обеспечения, котировались по 10% номинала. Капитальная сумма долга была сокращена в 1797 г. до 1/3, записанной в Долговую книгу — tiers consolidé; на остальные 2/3 выданы были «bons des 2/3 mobilisés», которые были выкуплены в 1801 г. по курсу ¼ % номинала. Таким образом, из 119,7 млн. rente perpétuеllo осталось занесенных в книгу ежегодных платежей на 43,63 млн. Кредиторы потеряли около 1900 млн.
При Наполеоне упорядочение администрации, сокращение штатов и суровая бережливость сократили государственные расходы; внешние победы позволяли содержать армию за счет оккупированных или завоеванных областей, а контрибуции подкрепляли казну; восстановление косвенных налогов и монополий (табачная монополия, соляной акциз и др.) и патентного промыслового налога усилили доходный бюджет в связи с общим внутренним успокоением страны. Но основной причиной, позволившей сравнительно скоро выйти из финансовых затруднений, было то, что производственные силы страны не были подорваны: революция, наоборот, создала правовые и экономические предпосылки их дальнейшего развития в XIX веке. Это соответствие революционных лозунгов и идей экономическим потребностям эпохи позволили Франции после хирургической операции с ассигнациями выйти из тяжелого финансового положения.
Войны революционной и наполеоновской Франции вызывали во всех воевавших с ней государствах тяжелые последствия в области финансов. Особенно резко они отразились на Австрии, где уже с 1762 г. существовали государственные бумажные деньги — «банкоцеттели» — с частичным податным обеспечением, неразменные, но не имевшие принудительного курса. Война с Францией привела в 1790 г. к введению принудительного курса, росту эмиссии и обесценению по отношению к серебряной валюте. Попытка изъятий их в 1809 г. по заключении мира не удалась, и в 1811 г. (патент 20 февраля) была произведена девальвация их по курсу 20 путем обмена в отношении 5:1 на новые знаки — Einlösungsscheinе (Wiener Währung), принимавшиеся в казенные платежи и обеспеченные выручкой от продажи секуляризованных церковных земель: монархическая Австрия заимствовала идею революционной Франции. Но и девальвация 1811 г. но спасла от дальнейших затруднений: возобновившаяся война потребовала утроения эмиссий («антиципационные свидетельства») и вызвала падение курса новых денежных знаков. Созданный в 1816 г. Австрийский (частный) банк способствовал оздоровлению денежной системы в связи с общим улучшением финансов благодаря продолжительному миру. Но с 1848 г. начинается новая эпоха финансовых испытаний.
Россия испытала еще худшие перипетии со своими ассигнациями (см.), чем Австрия, но рост экспорта и благоприятный баланс способствовал возвращению в страну металлической монеты и позволил произвести в 1839—42 г. девальвацию ассигнаций путем обмена на кредитные билеты в отношении 3 ½ : 1.
И Пруссия не избежала в начале ХIХ века бумажноденежного хозяйства, прекратив в 1806 г. размен выпущенных незадолго перед тем билетов казначейства (Tresorschеinе), но ей удалось вскоре восстановить размен аl pari.
Англия, вынесшая главное финансовое бремя борьбы с Наполеоном, тоже пережила период неразменных бумажных денег (1797—1821), но необычайный экономический рост страны облегчил возврат к нормальным условиям — к восстановлению размена аl pari без банкротств и девальваций. Зато Англия сохранила наследие наполеоновских войн в виде громадного государственного долга.
Между тем, как Австрия и Россия до конца XIX века почти не выходят из состояния бумажноденежного обращения, Франция пережила революцию 1848 г. и войну 1870 г. с ее пяти миллиардной контрибуцией, не прибегая к банкротству и девальвации и восстановив размен банкнот Banquе dе France через несколько лет после его приостановки.
И Соединенные Штаты благополучно пережили четырехлетнюю междоусобную войну 1861—5 гг.: пресловутые «гринбеки» — государственные кредитные билеты — были частью изъяты после войны, а затем в 1875 г. размен был восстановлен. Молодая страна «бесконечных возможностей», необычайно быстро развивавшаяся, пережила финансовый кризис сравнительно легко и безболезненно. Изъятые бумажные деньги и краткосрочные обязательства были консолидированы в долгосрочные займы с правом досрочного выкупа их государством. В этом отличие Соединенных Штатов от большинства европейских государств, где преобладает рентная форма займов.
Большая часть финансовых затруднений европейских государств связана с этим обычным, наследием войн и революций — с громадным бременем задолженности и долговых платежей, и с точки зрения народного и государственного хозяйства, как мы видели, требуется «хирургическая операция» — отсечение части долга или всего долга. Только таким средством страна очищает себе путь к экономическому развитию и нормальному финансовому хозяйству. Когда в стране много денежных капиталов или она очень быстро богатеет, она может позволить себе восстановление размена аl pari, обогащая случайных последних держателей ее бумажноденежных знаков (приобревших их во время обесценения); но если такой выход из «валютного хаоса» задерживает восстановление размена, то он является вредной, пагубной, бессмысленной жертвой народных интересов интересам случайных держателей банкнот: тогда девальвация или даже иногда полное банкротство являются более разумным и правильным решением вопроса. О финансовом кризисе эпохи мировой войны см. Четырехлетняя война (т. XLVI — Финансирование войны, т. XLVII — Денежный кризис), Россия (финансы) и Союз ССР (финансы).
Литература: 1) Библиография. I. Stammhammer, «Bibliographie der Finanzwissenschaft» Jena, 1903. П. Гензель, «Библиография финансовой науки». Ярославль, 1908 г. Юридическая библиография (журнал, изд. Демидовского лицея). Библиографические обзоры в журнале Finanz-Archiv, в Amer. econ. review и в др. журн. 2) Общие курсы: Нитти, «Основные начала финансовой науки» (русский перевод 1904). Озеров, «Основные финансовые науки», 2 т. Янжул, Ходский, Лебедев и др. С. Bastable, «Public finance» — Н. Adams, «The science of finance». Р. Leroy-Beaulieu, «Tralté de la science dеs finances». 2 т. — Jeze, «Cours élémentairé de science des finances».— Ad. Wagner, «Finanzwissenschaft», 4 т. — Seligman, «Studies in public finance». — L. v. Stein, «Lehrbuch der Finanzwissenschaft». 4 т. — Graziani, «Istituzioni di scienza delle finanze». Учебники Lotz’а, Tyschka, Eheberg’а, Conrad’а, Tivaroni, Einaodi и др. Нandbuch der Finanzwissenschaft (Gerloff u. Meisel), 1925. Г. Тиктин, «Очерки по истории общей теории публичных финансов». 1. Предмет и основа финансовой науки, 1920. 3) Государственные расходы: Иловайский (—Тиктин), «Учебник финансового права», 5-ое изд. — Яснопольский, «Географическое распределение государственных доходов», «Географическое распределение государственных расходов». — Озеров, «Как расходуются народные средства в России». — Янжул, «Ливерпульская ассоциация финансовых реформ». — Труды бюджетных комиссий II, III и IV Государственной Думы. 4) Классификация государственных доходов: Селигман и Стурм, «Очерки по теории обложений», русский перевод. — Kaizl, «Finanzwissenschaft». — Безобразов, «Государственные доходы». Сборник Государственных знаний 1862 г. — Drаgoliub Kostitch, «Die Gliederung d. öffentliehen Einkünfte», 1910 г. 5) Методология финансовой науки: Озеров, «О приемах изучения финансовой науки», М. 1903. — Климентов, «Новые приемы изучения в финансовой науке», Р. М., 1900. — Твердохлебов, «Финансовые очерки». — Sax, «Grundlеgung der Staatswirtschaft». — Wundt, «Logik», K. Menger и др. — Schaerma, «Le vеcchie е nuovе dottrine intorno alla natura dei fenomeni finanziari» (1910). — Murray, «Principi fondamentali di scienza pura delle finanze». 1914. 6) Теория налогов: — Pierson, «Les revenus de l'état». — Barone, «Studi di еconomia finanziaria». — Кулишер, «Очерки финансовой науки», т. I. — Seligman, «The progressive taxation in theory and practice». — О переложении налогов: Seligman, «The shifting and incidance of taxation». — Pantaleoni, «Tеoria della traslazione dei tributi». — Barone op. cit. — Wicksell, «Finanztheoretische Untersuchungen». — R. Meyer, «Die Principien d. gerechten Besteuerung». — Н. G. Brown, «The economies of taxation», 1924. 7) История финансов и налогов: Гензель, «Очерки по истории финансов». Вып. I. — Воескh «Der Staatshaushalt. der Athener». — Fournier le Flaix, «L’impôt dans lea diverses civilizations». — Marquardt, «Römische Staatsverwaltung». — Любавин, «Хозяйство и финансы немецких городов». — Кулишер, «Коммунальное обложение в его историческом развитии». — Heidenhain, «Städtische Vermögensteuer». — Moil, «Zur Geschichtе der englischen und amerikanischеn Vermögensteuern». Vocke, «Gesch. d. Steuern d. brit. Reichs». — Dowell, «History of taxation and taxes in England». — Buxton, «Finance and politics»« (1885). — Wagner, В. IV, Iddesleigh, «20 yeares of fin. pol.», Mallet, «Brit. Budgets», Root «Brit. nat. fin.». — Clamageran, «Histoire de I’impôt on France».—Kaufmann, «D. Pinanzen Frankreiohs».—Sudre, «Los finances de la France au XIX siècie». — Z. Say и др. — Schmoller, «Die Epochen der preuss. Finanzpolitik». — Zimmermann, «Die Finanzwirtschaft d. deutschen Roichs u. d. Bundesstaaien». 1916. — Gerioff, «D. Finanz u. Zollpolitik d. deutschen Reiches». — V. d. Borght, «Entwicklung u. Ausbau der deutschen Finanzen», 1918. — Schwarz und Strutz, «Der Staatshaushalt und die Finanzen Preussens». Fiscker, «Das Steuerwesen des deutschen Reiches», 1924. Dewey «Financial history of the United States». — Лаппо-Данилевский, «Организация прямого обложения в московском государстве». — Милюков, «Государственное хозяйство России в первой четверти ХVІII столетия и реформа Петра Великого». — Чечулин, «Очерки по истории русских финансов в царствование Екатерины II». — Толстой, Незобитовский, Блиох, Осокин и др. (см. библиографию Гензеля). — Martin, «Histoirе financièro et économiquo de I'Angleterre», 1912 г. — Higgs, «The financial system of the kingdom» (1914) — Hilton Joung, «The system of the national finance» (1915). 8) Slourm, «Les finances de l’ancien régime et de la révolution», I—II. — Gosmei, «Les causes financières de la révolution française». — Его же, «Histoire financière dе l’assemblée constiluante І и II и др. — Stourm, «Les finances du consulat». — Vuitry, «Le dèsordre des finances à la fin du règne de Louis XIV». — Ramel, «Des finances de la Republique française en l’an IX». — Смирнов, «Кризис денежной системы французской революции». 1921. — Фалькнер, «Бумажные деньги французской революции» (1921). — Кауфман, «Из истории бумажных денег в России и др. (см. бумажные деньги).
В. Твердохлебов.
| Номер тома | 43 |
| Номер (-а) страницы | 569 |