Флоренция

Флоренция (Firenze), столица Тосканы, в 1860—1870 гг. столица Италии, теперь главный город одноименной провинции, расположена на обоих берегах реки Арно, которая широким, спокойным потоком течет здесь по плодородной долине между двумя отрогами Апеннин. Город богат растительностью, его окрестности и его сады (самый большой — Giardino Boboli) изобилуют цветами (cittá dei fiori). Прежде один из самых блестящих центров европейской промышленности, Флоренция в настоящее время стоит в последних рядах по количеству предприятий и по числу рабочих. Сейчас она является центром обмена с деревней и много получает от туристов, толпами посещающих Флоренцию во все времена года. В ней 253 565 жителей (1921), старый университет (Istituto di studii superiori), филологический факультет которого вырос из знаменитого Studio, основанного в ХIV веке, Istituto di scienze soсiali, питомник дипломатов, филологическая Academia della Crusea. В Флоренции четыре библиотеки: Национальная, иначе Magliabecchiana, в Уффицци, основанная Антонио Мальябекки в 1747 г. (ок. 600 000 печатных книг, около 20 000 рукописей, около 40 000 писем, около 700 000 брошюр); Marucelliana, основан в 1752 г. (150 000 печатных книг, 620 инкунабул, 17 000 гравюр; прекрасный подбор книг по истории искусства); Riccardiana, основан в XVI в. (более 30 000 книг по истории Флоренции, более 4 000 рукописей), и самая знаменитая, основанная в XV в. Ник. Никколи, купленная у него Козимо Медичи, пополненная Лоренцо Великолепным, хранящаяся в здании, построенном Микеланджело, Mediceo-Laurenziana (10 000 рукописей, главным образом классиков, много лицевых рукописей Библии и других книг религиозного содержания, единственная в мире коллекция editiones principes графа д’Эльчи, пожертвованная в 1841 г., и мн. др.). Наряду с библиотеками Флоренция славна своими музеями (Барджелло и др.) и картинными галереями (Уффици, Питти, Академия и несколько более мелких), в которых лучший подбор картин и скульптур всех итальянских школ (см. Италия —  искусство). Но Флоренция — сама музей. В ней чудесное собрание памятников архитектуры. Произведения живописи и скульптуры разбросаны в ней по улицам, по дворцам, по церквам, по частным домам. В Соборе (Santa Maria del Fiore), начатом Арнольфо ди Камбио, увенчанном куполом Брунеллеско — скульптуры Донателло. Бен. Майано, Лука делла Робиа, Микеланджело и др., фрески Паоло Учелло и Андреа дель Кастаньо. В наружных нишах соборной колокольни, построенной Джотто, — статуи Донателло. Трое дверей Баптистерия (постройка VIII века, переделанная в ХIII в.) принадлежат одни Андреа Пизано, двое других — Лоренцо Гиберти. Те, которые против собора, Микеланджело называл вратами рая. В наружных нишах церкви Or San Michele — поставленные старшими и средними цехами статуи Донателло, Гиберти, Нанни ди Банко. Вероккио, Джанболонья и др. В базилике Santa Croce, построенной Арнольфо ди Камбио, где погребены Микеланджело, Макиавелли, Альфьери и много других славных флорентинцев, — знаменитые фрески Джотто, его учеников и последователей, а скульптуры принадлежат Донателло, Росселино, Дезидерио да Сеттиньяно и др. Там же — жемчужина церковной архитектуры ренессанса, капелла Пацци, работы Брунеллеско. В Santa Maria Novella, фасад которой — работа Л. Б. Альберти, фрески — Дом. Гирландайо. Его же фрески в S. Тrіnita. В San Marco — многочисленные фрески и картины фра Анджелико. В San Lorenzo, начатой Брунеллеско, — скульптуры Донателло и Вероккио, картины Филиппо Липпи и Бронзино. При церкви две сакристии: старая Брунеллеско, новая — Микеланджело с его же Мадонной и знаменитыми надгробиями Медичи. В Sant’ Apollonia — музей произведений Кастаньо. В Santa Maria del Carmine — фрески Мазаччио, от которых пошла современная живопись, и Филиппино Липпи. В Santissima Annunziata — фрески Андреа дель Сарто. Из дворцов самый славный — Palazzo Vecchio, построенный Арнольфо ди Камбио, вместе с площадью Синьории — арена главных событий внутренней истории Флоренции, украшенный внутри живописью Вазари. На площади — чудесная готическая Loggia del Priori, переименованная в dei Lanzi, когда основой флорентинской конституции вместо правящей республиканской коллегии приоров стала стража герцога Козимо. Она построена, по-видимому, Орканьей. Другой дворец — Подеста (Bargello), который был свидетелем, а часто и жертвой всех усобиц и восстаний, много раз горел, неоднократно был взят штурмом, сейчас хранит лучшие сокровища флорентинской скульптуры и фреску Джотто, где портрет Данте. Из частных дворцов лучшие — Питти, прототип нынешних жилых домов, работа Брунеллеско; Медичи (теперь Риккарди), работа Микелоцци;  Строцци, самый красивый, работа Кронаки; Ручеллаи, работа Росселино по чертежам Л. В. Альберти, создавшего здесь ряд конструктивных и художественных новшеств. Остались во Флоренции еще и образцы старых, слепых домов-крепостей с остатками башен. К этому типу принадлежит так. наз. Casa di Dante.

Но Флоренция не только была центром искусства и культуры вообще. Она была лабораторией, где ставились в большом стиле политические и социальные опыты. Мы найдем там первую в Европе капиталистическую организацию производства, первую — в городе — социальную революцию, первую диктатуру пролетариата, первую удачную попытку создать правительство, целиком подчиняющееся партии (la parte guelfa).

История Флорентинской республики. Флоренция существовала в римскую пору. Она появилась, как порт этрусского города Фезул (Faesulae, ныне Фьезоле), стоявшего высоко на горе и нуждавшегося в пристани. Основанная около 200 г. до н. э. она выросла настолько быстро, что получила название «Цветущей» (Florentia). В союзническую войну Флоренция была разрушена, при Цезаре восстановлена, при Августе вновь процветала, и тогда уже славилась производством шерстяных товаров, в последние столетия Римской империи играла некоторую военную роль, отдыхала при Теодорихе, при Юстиниане переходила несколько раз из рук византийцев в руки остготов, была завоевана лангобардами, отнята у них Карлом Великим и вошла в состав его Тосканской марки. При маркграфах (маркизах) Флоренция долгое время была в тени: столицей оставалась Лукка, торговала приморская Пиза. Меняться стало ее положение при макграфине Матильде, союзнице и друге Григория VII. Город получил еще при ее отце нечто вроде административного органа (municipale praesidium), творившего суд и расправу под председательством potestas, поставленного маркграфом чиновника, который, конечно, ничего общего не имел с позднейшим podesta. При самой Матильде (умерла в 1115 г.) этот порядок укрепился настолько, что можно говорить о существовании в скрытом виде городской самоуправляющейся общины. Власть маркизы нисколько не стесняла горожан, потому что она выражалась, главным образом, в необременительной для них дани, а зато давала городу верную защиту.

Флоренция стояла на перекрестке нескольких больших трактов. Из-за Альп в Рим лежал путь немецких и иных полчищ, посольств всякого рода,  всех пилигримов, бесконечной вереницы монахов. Из Венеции в Рим шла старая торговая дорога, по которой столица христианского мира снабжалась левантскими товарами. Из южной Италии к местам погрузки на корабли, к Венеции, Генуе, Пизе, шел путь южных крестоносцев. Из всей средней Италии шел путь к крупнейшему тогда порту Тирренского моря, Пизе. Все эти дороги и многие другие, не столь значительные, пролегали через Флоренцию. Поэтому Флоренция бойко торговала. Первое время торговля ее носила характер торговли постоялого двора в буквальном смысле слова. Чтобы такая торговля шла хорошо, город нуждался почти исключительно в привозе из окружающих его деревень. Деревни принадлежали баронам, которые, таким образом, были тоже заинтересованы в росте флорентинской торговли. Покровительство «великой маркизы» и заинтересованность баронов создавали для флорентийской торговли этого периода чрезвычайно благоприятные условия. Флоренция росла, богатела, накопляла силы и мудро довольствовалась той фактической независимостью, которой пользовалась под властью Матильды. Быть может, у нее хватило бы сил сбросить слабую власть маркизы и основать настоящую коммуну, как это сделали другие города в северной и средней Италии. Но она сознательно не хотела этого. Пока жива была Матильда, бароны не смели ее тронуть. Создание свободной коммуны поставило бы город лицом лицу с баронами и предоставило бы его собственным силам. Горожане флорентинские знали, что столкновение с баронами неизбежно, и хотели выждать такого момента, когда у них сил будет больше. Прилив жителей из округи был так велик, что ожидание не могло быть долгим. Еще при жизни маркизы Флоренция не раз пробовала свои силы в борьбе с окрестными баронами и очень успешно. Сильные графы Кадолинджии Альберти были побеждены. Когда Матильда умерла, ее огромная вотчина распалась на куски, и Флоренция оказалась свободна. Она была вполне готова к свободе. Те же люди, которые составляли presidium, судили и управляли от имени маркизы, — продолжали свое дело уже в силу полномочий, полученных от сограждан. Их называли сначала boni homines, sapientes. После 1138 года, по примеру других городов, они будут именоваться консулами, consules. Рядом с ними стал городской совет, пока довольно бесформенный. В важных случаях собирался весь народ флорентинский на вече, parlamentum. Таков механизм. С первых же шагов он начал действовать отлично.

Ближайшей задачей была очистка торговых путей, т. е. разрушение баронских замков, закрывавших пути к морю, к Альпам, в Рим. Флорентинцы понимали это настолько хорошо, что первым их актом после избрания первых консулов был поход против замка Монте-Кашоли, владелец которого особенно бесчинствовал. Замок был разрушен. За ним последовали другие. И не только замки: города, мешавшие им, флорентинцы разрушали и подчиняли себе. Первым пал Прато, за ним (1125 г.) Фьезоле, старая метрополия.

Но борьба была трудная и долгая. Лишь в 1209 году последние бароны, покоренные, переселились в город. Теперь ближайшие пути были очищены. Но по дороге к Риму стояла Сиена, а море загораживала Пиза, — два факта, надолго определившие тосканскую политику Флоренции, подобно тому, как итальянскую ее политику определял факт принадлежности Милану альпийских проходов. Флоренция недаром старалась освободить дороги. Ее торговля давно уже переросла старые формы. Уже в начале ХII в. она приобрела широкий размах и совсем особенный стиль. Флоренция сумела использовать благоприятную для торговли мировую конъюнктуру, явившуюся в связи с крестовыми походами. Главным предметом торговли стало французское и фламандское сукно. Этот грубый полуфабрикат привозился во Флоренцию, здесь обыкновенно, хотя не всегда, подвергался переработке, распространялся по Италии и шел за границу. Купцы, которые занимались этим делом, образовали свою корпорацию под названием mereatores de Calimala. Ее существование документально устанавливается с 1182 года, но образовалась она не позднее средины XII в. К концу века Calimala объединяла все тогдашнее купечество. В начале следующего (1202) из нее выделяется новая корпорация, менял (Cambio), а вслед за нею еще две: Роr. S. Maria, включавшая в себе много торговых групп и в начале ХIV в. переименовавшаяся в arte di Seta, когда в ней стали играть главную роль шелковые фабриканты, и mereatores communes, мелочные торговцы. Но размах последней был слишком невелик; цех вскоре слился с другими. Все четыре первые корпорации — купеческие. Торговля в течение ХII в. была единственным полем деятельности капитала. Кредит едва-едва начинал играть роль. Промышленность была совсем слаба. Она становится на ноги лишь к концу века и к началу следующего. Впервые мы встречаем документальное упоминание об организации ремесленных цехов в 1193 году. Речь идет о семи цехах, каких — мы не знаем. Несомненно одно: шерстяной цех (arte di Lana) в их числе.

Боевые задачи, выдвигавшиеся необходимостью усиленно продолжать борьбу с дворянством, вызвали появление во Флоренции в начале ХIII в. (окончательно в 1207 г.) подестата и ввели ее, таким образом, в эпоху «второго устройства» (см. ХХII, 373 след.). Подеста, как и во многих других городах, теперь превратился из военачальника в судью и администратора, но общий характер конституции флорентийской, основой и силой которой была коалиция хозяйственных соединений, от этого не изменился, как не изменится, несмотря на многие реформы и потрясения, вплоть до водворения тирании Медичи. Только коалиция хозяйственных соединений стала постепенно шириться. По мере того, как приобретала крупное значение та или иная область активной хозяйственной деятельности, база действительной конституции раздвигалась и давала место корпорации, ее представлявшей. Весь ХIII век между различными группами флорентийского общества шла борьба за расширение конституционной базы. В основе ее лежал рост флорентийской промышленности. Речь идет именно о промышленности, не ремесле. Ремесло со своими корпорациями существует с XI века, быть может, раньше, но никакой политической роли не играет. Промышленность же растет своеобразно. Капитал, работающий в промышленности — торговый капитал. Наиболее типичным фактом этого порядка был переход Lana из числа ремесленных цехов в число купеческих корпораций, во второе или третье десятилетие ХIII в. Это — факт не исключительно флорентинский. В Тоскане он повторится в точности в Пизе и в Сиене, как повторится во многих ломбардских городах, как будет воспроизведен во Фландрии и вообще станет типичным фактом эволюции европейской промышленности. Производство шерстяных материй как по условиям техники, так особенно по условиям рынка стало невозможно вести в рамках мелкого ремесленного производства. Уже одна необходимость сразу закупить большое количество шерсти за границей требовала большого капитала. Дело организуется частью, как домашнее производство, частью, как мануфактура. Во главе каждого предприятия становится купец-капиталист. Управляет делами всего цеха совет из купцов, хозяев предприятий, входящих в цех. Естественно, что такому цеху место не среди ремесленных, а среди купеческих. Он переходит в их число, сохраняя название ремесленного цеха, arte, которое потом примут также остальные купеческие и вообще «старшие» цехи. Состав «старших» цехов (так станут их называть с 80-х годов ХIII в.) пополнился в третье и четвертое десятилетие ХIII в. В него вступили: судьи и нотариусы (1229), врачи и аптекари, меховщики. Всех стало семь.

В это время в городе уже бурно кипела политическая борьба. Дворяне, переселившись во Флоренции, где кругом все было объединено в корпорации, начали создавать свои собственные корпорации. Члены их, по старой привычке, дома свои защищали башнями так, что они имели вид маленьких замков. Отсюда название дворянских корпораций — societa delle torri. Дворяне были очень полезны городу своим боевым опытом. Естественно, они требовали приобщения к власти. А горожане не доверяли им. Италию в это время раздирали усобицы гвельфов и гибеллинов (см. ХХII, 384 сл.). Большинство дворян, старые вассалы императора, примкнули к гибеллинам. Горожан же к папской курии приковывали золотые цепи торговой выгоды. Борьба была неизбежна. Впервые лозунги «гвельфы» и «гибеллины» прозвучали во Флоренции в 1240 г.¹⁾, а в 1248 г. гвельфы, побежденные при содействии Фридриха II, впервые отправились в изгнание.

¹⁾ Традиция приурочивает начало борьбы гвельфов и гибеллинов во Флоренции к 1216 году (убийство Буондельмонте Буондельмонти). Это — очень обычная у хронистов аберрация, легко объясняющаяся тем, что среди лиц, убивавших Буондельмонти, фигурируют представители главных гибеллинских семей.

Но это не мешало городу заниматься внутренним строительством так, как того требовали интересы целого. Первая серьезная конституционная реформа (primo popolo) была вызвана необходимостью укрепить коалицию хозяйственных соединений и направить ее острие против дворянства. Эта реформа (1250) соответствует таким же реформам в других итальянских городах (см. XXII, 380 сл.). Дворянам запрещено иметь башни выше, чем в 50 локтей высоты («а были и по 120», говорит Дж. Виллани). Цехи конституируются, получают свои знамена, но государственная организация строится независимо  от цехов. Городское население организовано по городским кварталам (6 кварталов, 12 компаний с чисто военным устройством) с capitano del popolo и советом из 12 анцианов во главе. Новая организация выступает параллельно существующему уже устройству подестата. Капитанат — власть пополанов, т. е. всей недворянской части горожан, подестат же объединяет всех граждан, включая дворян. Первый шаг к установлению равноправия между купцами и ремесленниками сделан, хотя ремесленные цехи еще не получили статутов и знамен, знаков государственно-правового существования.

Реформы не мешали партиям собирать силы и зорко стеречь друг друга. Когда в декабре того же 1250 года умер император Фридрих, гвельфы получили возможность вернуться, борьба возобновилась, и спустя шесть лет отправились в изгнание гибеллины. Но не надолго. Манфред помог гибеллинам (1260, победа гибеллинов в союзе с Сиеною при Монтаперти), и гвельфы были вновь изгнаны.

В течение шестилетнего господства гибеллинов, поспешивших отменить демократическую конституцию primo popolo, гвельфы, большей частью представители купечества и банкирских домов, делали на чужбине отличные дела с курией. Из своих барышей они финансировали экспедицию Карла Анжуйского, сокрушившую власть Гогенштауфенов и открывшую им путь домой. В 1266 г. гибеллины должны были бежать. Гвельфы вернулись и на этот раз окончательно. Флорентийскому гибеллинизму, как политической силе, выступавшей под собственным знаменем, пришел конец. Имущества гибеллинов, в том числе земли, были конфискованы. Дома-крепости в городе разрушены. На месте домов самой сильной гибеллинской фамилии, Уберти, была разбита площадь, впоследствии площадь Синьории, и построен потом дворец Синьории. Победу закрепили в законе. Была издана новая конституция (secondo popolo), в которой политическая роль низших классов не была так заметна, как в ее предшественнице, — ни папа, ни Карл Анжуйский, фактически распоряжавшиеся судьбой Флоренции, не хотели усиления народа, — и которая впервые организовала la parte guelfa, гвельфскую партию, как политическое соединение крупной купеческой и банкирской буржуазии.

Ремесленники, потерявшие то, что было ими завоевано в 1250 г., естественно, стали снова добиваться политических прав и постепенно получили их. В 1279 г. кардинал Латино, присланный папой Николаем III с миссией примирить обе партии, получил от города широкие полномочия и создал смешанное правительство из 14 членов (8 гвельфов и 6 гибеллинов) с выборными подестою и капитаном во главе совета из 100 лиц и милиции из 1000 человек. В 1280 г. мы уже находим три первых ремесленных цеха: кузнецов, мясников, сапожников. В 1282 г., когда Сицилийская вечерня отвлекла от флорентинских дел хмуро-тревожное внимание Карла Анжуйского, была проведена новая конституция: создана правящая коллегия приоров, будущая Синьория, выбиравшаяся членами всех цехов из числа членов старших цехов.  Новая конституция сделала то, о чем давно мечтали граждане флорентинские: создала полную независимость города и от империи, и от короля, и от папы, а вместе с тем утвердила связь флорентийского государственного устройства с цеховой организацией. По этому случаю узаконены еще два ремесленных цеха: плотники и торговцы, старыми вещами¹⁾. Еще девять получили свою организацию и свои знамена в 1288 или в 1289 гг. Так установился состав городских корпораций: семь старших цехов (arti maggiori) и четырнадцать младших (arti minori). Или: семь старших, пять средних (arti   mezzani) и девять младших. К старшим принадлежали представители торгового капитала (popolo grasso): купцы, банкиры, промышленники. К средним — зажиточная часть мелкой буржуазии. К младшим — мелкие торговцы и ремесленники победнее. Вне цехов было popolo minuto: нецеховые, т. е. самые бедные ремесленники, квалифицированные и неквалифицированные рабочие, т. е. элементы, лишенные экономической самостоятельности. То, что было вне цехов, было лишено политических прав. А вне цехов, кроме popolo minuto, были еще дворяне.

¹⁾ К ремеслу во Флоренции причислялась и мелкая торговля, не только разносная, но и из лавочек.

Все конституции, начиная с primo popolo, имели целью борьбу с дворянами. Упорство и продолжительность этой борьбы объясняется, конечно, не только политическими причинами. Хозяйственная база дворян была в деревне, в их имениях, т. е. в земле и в крестьянах. То, что дворяне владели землею, было еще с полбеды: она постепенно переходила в руки пополанов (см. ниже). Но то, что дворяне командовали большими крестьянскими массами, пополанов очень стесняло. В XIII веке промышленность развивалась чрезвычайно бурно. Требования на рабочие руки росли беспрестанно. Дать их мог только приток из деревни. А дворяне своих крестьян в город не пускали. Поэтому законодательство всячески старается подорвать устойчивость дворянского землевладения в contado, чтобы вынудить дворян мобилизовать земли и обеспечить свободу передвижения населяющим их крестьянам. Уже в конституции primo popolo есть статья, которая гласит, что, если дворянин покусится на права народа, все его крестьяне будут объявлены свободными. Конституция seсondo popolo эту статью подтвердила. В средине 80-х годов Синьория уничтожила податные изъятия дворян и обложила их земли гораздо тяжелее, чем земли пополанов. В августе 1289 г. появился закон, который запретил продажу и покупку крестьян (conditionales vel censitos vel aliquos alios сuiuscumque conditionis existant), разрешил выкуп крестьян городу (в целях освобождения) и им самим, в последнем случае с обязательным оставлением надела помещику, и объявил свободными как людей, так и их личное имущество (peculium¹). Решительный удар нанес дворянам тот закон, который считается великой хартией вольностей флорентийской республики, Ordinamenta Justitiae 1293 г. Творцом этого закона был Джано делла Белла, дворянин-изгой, лидер младших цехов. Закон, прежде всего, определяет состав полноправного гражданства. Это — цехи, все, числом 21. Дальше устанавливается состав граждан, имеющих право быть избираемыми в коллегию приоров. Это только те члены цехов, которые фактически и постоянно (continue) занимаются торговлей, промышленностью, ремеслом и не имеют дворянского звания. Дворяне, следовательно, не выбирают и не выбираются. Они вообще лишены прав. За малейшее преступление им грозят тягчайшие кары, причем еще члены дворянских семейств связаны коллективной ответственностью. Позднее из этого сделали дальнейший вывод. Если дворянство равносильно лишению прав, то, очевидно, чтобы лишить прав пополана, нужно сделать его дворянином, а в следующей степени — сверхдворянином (sopragrande): все феодальные представления о праве и чести были перевернуты буржуазным правосознанием. Чтобы придать прочность «Установлениям Справедливости», в коллегию приоров был введен новый член, Знаменосец Справедливости, il Gonfaloniere di Giustizia, которому подчинена созданная незадолго до этого городская милиция.

¹⁾ Отмену личной крепости пришлось, однако, повторить в 1840 г.

 

В первые два года после издания Ordinamenta младшие цехи забрали такую власть, что popolani grassi встревожились и, чтобы сбить спесь у ремесленников, заключили соглашение с дворянами и провели (1295) к Ordinamenta поправку, которая фактически допускала дворян к приорату. Новый закон гласил, что право быть избранным имеют не только фактические торговцы и ремесленники, но и лица имматрикулированные в цехах. А получить матрикул, конечно, ничего не стоило. Крупная буржуазия от этого выиграла, потому что дворяне записывались только в старшие цехи. Но и дворяне были в выгоде, потому что новое правило о выборах сопровождалось смягчением некоторых из карательных законов. Коалиция, словом, была спаяна обоюдной выгодой и на этой коалиции укрепилось влияние Іа parte guelfa, которое длилось следующие полтора века. Резкая граница между дворянами и popolo grasso начинает постепенно стираться под влиянием роста крупного капитала. Зато становятся гораздо ярче другие социальные противоположности: между крупной буржуазией, как целым, и пролетариатом. Это подводит вплотную к вопросу о происхождении и природе флорентийского торгового капитала.

То, что дала торговля ХII в., было, конечно, очень мало. Торговля конца XII и начала XIII вв., когда выдвинулась роль капитала, дала больше. Но настоящее накопление началось со второго и третьего десятилетия XIII в.; когда флорентинские купцы стали ссужать деньгами сначала монастыри, церкви и епископства Тосканы, а потом и светских баронов. Результат был тот, что, благодаря ростовщическим условиям ссуды, в течение XIII в. почти все церковные земли и часть дворянских владений перешли в руки флорентинских купцов. Другая часть дворянских земель попала в их руки вследствие конфискации гиббелинских имений, принявшей огромные размеры, особенно в 1267 году. Накоплявшийся постепенно капитал пробовал работать с императором Фридрихом II, а после его смерти завязал, как мы знаем, чрезвычайно прочные отношения с папской курией, которую постоянно ссужал деньгами на колоссально выгодных условиях и доверенным приказчиком которой во всей Европы (сбор папской дани) неизменно пребывал. Таков совершенно реальный источник непоколебимо устойчивого гвельфизма представителей флорентийского капитала.

Очень быстро с поприща кредитных операций в Италии были сметены все конкуренты, в том числе и богатая Сиена¹⁾. Но еще раньше капитал потел в промышленность и создал там колоссальный подъем ближайшего времени. А потом торговому капиталу вообще стало тесно на родине и он двинулся за Альпы. Сношения с заграницей, мы знаем это, были уже в XIII в., когда во Флоренции приходило французское и фламандское сукно для дальнейшей обработки в мастерских Калималы. В XIII веке сношения сделались более регулярны и прочны. Флорентинские купцы появляются в Англии, в Париже, в Брюгге, на ярмарках Ипра и Лилля, где был центр прядильного и суконного  дела Фландрии и особенно на Шампанских ярмарках, где работала почти непрерывно своего рода товарная и денежная биржа, соединенная с элементарным по форме, но очень осведомленным бюро о кредитоспособности. Флорентинцы пользовались очень большим кредитом: на Шампанских и Фламандских ярмарках было очень хорошо известно, какие огромные земельные богатства находятся в руках работающих по эту сторону Альп флорентинских купцов. Флорентинцы не вели своих операций единолично. Сначала в кредитном деле, потом в торговле шерстью, хлебом и сукном капиталы соединяются. Первыми появляются семейные компании, но с середины XIII века наиболее обычным типом соединения стали коммандитные товарищества, а в ХIV веке сверх того установилась практика мелких и крупных вкладов в дело, приносящих доход (denari fuori del corpo della compagnia).

¹⁾ Там самая крупная банкирская фирма Буонсиньори рухнула в первой половине XIII века, и ее банкротство навсегда похоронило финансовую мощь города.

Капиталисты делились на три группы: купцы, банкиры, промышленники. Но это только теоретически. Торговый капитал един. Наиболее крупные представители кредитного дела в XIII веке — члены Calimala, не Cambio, например все Барди. Почти нет банкирской фирмы, которая не занималась бы торговлей. Крупные промышленники — все купцы. Крупная промышленность, шерстяная, потом шелковая, организована на торговый лад. Капитал дает тон всему. Он называется arti maggiori и правит государством. Он называется parte guelfa и направляет политику. Он называется Calimala, Lana, Seta и держит в руках мировой рынок. Он называется Cambio и рвет проценты по крупным займам. Он концентрируется все больше. К концу XIII в. в Lana было около 800 фирм, вырабатывавших в круглых цифрах 100 000 кусков сукна в год. К 1338 году фирм осталось 200, количество кусков сукна упало до 70—80 тысяч. Но фирмы стали крупнее и ценность производства увеличилась. Дж. Виллани исчисляет  валовой годичный доход Ланы в 1 200 000 флоринов (около 6 млн. руб. золотом). Кроме Lana работают двадцать больших импортных фирм Калималы, которые ввозят больше 10 000 кусков французского и фламандского сукна ценностью в 300 000 флоринов для местного употребления и, кроме того, много тысяч кусков, которые после переработки в мастерских Калималы, вывозятся за границу, главным образом на Восток. Ибо и на Востоке и в Европе флорентийское сукно в течение двух веков царит безраздельно. И это несмотря на то, что у Флоренции до 1406 г. (завоевание Пизы) не было своего порта.

К концу XIII века казалось, что будущее несет еще более ослепительные перспективы. Дворяне частью были побеждены, частью приручены. В составе представителей крупного капитала разногласия, как будто, улеглись. Младшие цехи были спокойны. Пролетариат не мог поднять голову, потому что непрерывный приток из деревни все время поддерживал предложение рабочих рук выше спроса на них. Но то были иллюзии. Дворяне не были ни окончательно побеждены, ни окончательно примирены. Младшие цехи вовсе не были спокойны. Низы начинали кипеть под влиянием коммунистической агитации fraticelli (см.), находившей превосходную почву. И, что было в данный момент самое важное, среди гвельфской крупной буржуазии как-то сразу созрел раскол, чреватый важными последствиями. Многие фирмы, как мы знаем, работали с курией и имели от этого большие доходы. Вот этих доходов они и не поделили. Гвельфская буржуазия раскололась надвое: на Белых (Черки, Кавальканти, Фрескобальди и др.) и Черных (Донати, Барди, Спини, Моцци и др.). Ссора из-за процентов по папским займам обострила и существовавшие противоположности. Имения изгнанных гибеллинов находились в значительной части в руках Черных. Белые относились более спокойно к перспективе возвращения гебеллинов. Но в то же время Черные были ближе к дворянам, Белые — ближе к младшим цехам. Борьба началась. В мае 1300 г., когда в числе приоров был Данте Алигьери, Черных изгнали. Они кинулись к папе Бонифацию VIII, который в этот момент находился на вершине своего могущества. Как раз перед этим он был оскорблен Белыми. На помощь Черным папа послал французского принца Карла Валуа с войском, собранным на деньги Спини и Моцци. В ноябре 1301 года Карл вошел во Флоренцию следом за ним ворвался туда лидер Черных Корсо Донати. Теперь изгнаны были Белые. В изгнании они соединились с гибеллинами, которые уже успели состариться вдали от родины с 1267 года, и вместе стали пытаться вернуть себе Флоренции Но именно потому, что Белые соединились с гибеллинами, Флоренции их упорно не пускала, хотя Черные с Корсо во главе становились большинству граждан очень подозрительны своими близкими связями с дворянством. Когда коалиции Белых и гибеллинов не удалось вернуться в город собственными силами, они обратились с призывом к императору Генриху VII, герою Данте. Тут начинается борьба Флоренции с гибеллинскими вождями. Чтобы бороться успешнее, вернули в 1311 г. Белых. Чтобы противопоставить Генриху VII, а после его смерти (1313) двум гибеллинским тиранам Лукки, Угуччоне делла Фаджола и Каструччо Кастракане, достаточную военную силу, вверили синьорию над городом королю Неаполитанскому Роберту, а потом его сыну, герцогу Калабрийскому. То были тревожные признаки, что Флоренция не может справиться с затруднениями сама, а должна будет рано или поздно прибегнуть к испытанному средству: тирании. Третья синьория, герцога Афинского, потребовалась, когда (1342) пришлось тяжело в борьбе с Пизой. С гибеллинской опасностью справились. Но явилась другая. Начали вновь — и по иному — обостряться внутренние социальные противоречия.

Флоренция держала заграничный рынок благодаря двум особенностям своего сукна: его прекрасным качествам и его дешевизне. Качество поддерживать было нетрудно. Окраска и аппретура тонких флорентинских сукон не знала конкурентов. Но, чтобы поддерживать дешевизну, необходимо было одно: выжимать соки из рабочих. Так и делали. Практику Lana потом воспринял почти целиком Seta с теми отклонениями, которые вызывались различием техники суконного и шелкового дела. Рабочие не были членами цеха и в цехе не пользовались никакими правами. Выше них стояли факторы, подмастерья, ученики, т. е. те, кто мог тешить себя надеждой стать когда-нибудь мастером-хозяином. Рабочие работали в помещениях около bottega, лавки-конторы, где сидел хозяин. Только отдельные моменты производства протекали на дому у рабочих прядение, тканье и особенно окраска. Все остальное делалось при bottega под строжайшим надзором, как в позднейших мануфактурах. Рабочего окутывала сложная сеть цеховых постановлений. Цех имел свой суд и свою полицию. Уставы писались мастерами-предпринимателями. Если их оказывалось недостаточно, суконщикам ничего не стоило провести соответствующий закон через Синьорию и советы: правительство целиком подчинялось интересам предпринимателей. Цеховые статуты строжайшим образом запрещали рабочему устройство собраний и союзов, отнимали у них малейший намек на право коалиций. Это было вполне логично: гражданские и политические права могли осуществляться только через признанную законом корпорацию, цех. Если бы рабочие образовали свой цех, они сразу получили бы статут и цеховых консулов, могли бы вести с Lana или Seta борьбу, и закон был бы обязан их поддерживать. Безответственным объектом эксплуатации они перестали бы быть. Именно этого не могли допустить хозяева, потому что, если платить рабочим столько, сколько они хотят, а не столько, сколько велит калькуляция, — что будет с ценой фабриката и что скажет рынок! Поэтому в благоприятные времена рабочие кое-как существовали, но как только начинались кризисы, они оказывались на пороге голодной смерти. Выход был один — борьба, а борьбы рабочие не боялись. Они привыкли идти на улицу и биться под знаменем Калималы, Ланы, Сеты: за других. Биться за собственные интересы было гораздо более заманчиво. Коммунистическая проповедь fraticelli тоже не молчала, и флорентинские рабочие шерстяной промышленности начали организованную борьбу против капитала.

Впервые классовые противоположности обозначились четкими линиями после того, как герцог Афинский получил синьорию (1342). Его очень поддерживали дворяне, которые надеялись с его помощью восстановить свое положение. Пополанская масса была пассивна по политическим причинам. Но дворяне ошиблись в ожиданиях. Герцог решил укреплять свою власть классическим способом: опираясь на низы, на многочисленный уже флорентинский пролетариат. Рабочих, занятых в шерстяном производстве, по статистике того же Дж. Виллани, было около 30 000. Их заработная плата в год составляла, по его же вычислениям, 400 000  флоринов. Следовательно, средний бюджет рабочего был равен 160—170 золотых лир в год, т. е. 5 руб. с небольшим в месяц на семью¹⁾. Все волнения второй половины XIV века, включая революцию 1378 г., объясняются этими цифрами.  Первое самостоятельное выступление флорентинских рабочих как раз получило толчок в демагогии герцога Афинского. Рабочие центральных мастерских при боттегах, поденщики, били герцогу челом, но о чем, сейчас трудно восстановить с точностью. Получили они не цеховую организацию, а боевую, что для самого герцога было гораздо важнее. Иначе действовали квалифицированные рабочие, красильщики, работавшие на дому, сдельно, своим оборудованием. Они определенно просили цеха, т. е. приобщения к праву коалиций и, следовательно, к политическому равноправию. Они тоже получили про-симое. Цех был создан и даже успел провести некоторое повышение заработной платы²⁾. Обе группы рабочих действовали независимо одна от другой. Связи между ними не было, и классовое сознание у них было еще слабо. Когда против тирании герцога Афинского поднялась коалиция разочаровавшегося дворянства и перепугавшихся цеховых пополанов, рабочие все вместе: и сдельщики и поденщики — помогли ей и содействовали победе над герцогом.

¹⁾ По данным того же Дж. Виллани, 22000 человек жили подаянием. Современная историческая статистика сводит эту цифру к 15000 (из 90тысяч, составляющих все население города около 1330 г.).

2) Правда, меньше, чем через год, Lana, успевшая оправиться к тому времени, ликвидировала его.

После изгнания герцога (1343), дворяне, игравшие в борьбе руководящую роль, захотели сохранить за собой преобладание и впредь. Они потребовали отмены Ordinamenta и формального права на участие в приорате. Им было отказано. Они вооружились. Но пополаны вновь побили их и опять с помощью рабочих. После этого было проведено преобразование Синьории. Приоров стало 8, по два от каждого квартала (кварталов теперь было 4 вместо 6). Трое выбирались средними цехами, трое младшими, двое старшими. Советы еще в 1329 г. были сведены к двум (вместо пяти): Совет Коммуны, или Подесты, в 250 чел. и Совет Народный, или Капитана, в 300 чел. Некоторое время была довольно большая демократическая видимость. Однако, фактически власть недолго оставалась в руках младших цехов. Когда после чумы 1348 г. пришлось бороться с повышенными требованиями рабочих, а младшие цехи этого не делали или делали без энтузиазма, popolo grasso, на этот раз с помощью дворян, вновь оттеснил их и забрал власть. С этих пор и до 1378 г., а потом после 1382 г. держалась эта коалиция между popolo grasso и дворянством. Она и помогла крупной буржуазии удержать гегемонию, когда на город одно за другим обрушились такие бедствия, которых Флоренция еще никогда не испытывала: банкротство банков Барди и Перуцци, вследствие отказа английского короля Эдуарда III   платить по обязательствам (1345), Черная смерть (1348), восстание чомпи (1378). Капиталистическая мощь старших цехов была подорвана, но не сокрушена.

Банкротство Барди и Перуцци — обе фирмы потеряли за английской короною 1 300 000 флоринов — разорило половину флорентинских граждан, бывших у них вкладчиками. Их крушение повлекло за собой крушение целого ряда предприятий, кредитных, промышленных, торговых. Пошли по миру тысячи ремесленников и мелких торговцев. Было мобилизовано огромное количество земли, продававшейся для покрытия долгов. Предприятия, которые устояли, должны были сильно сократить размеры производства, потому что кредит исчез на время совсем. Такой паники, в какой трепетал город в 1345 г., он не переживал никогда. И не успели флорентинцы несколько отдышаться, как на них обрушился другой удар, еще более ужасный: чума. Из глубин Азии, на галерах, торгующих с Левантом купцов, пришла в Европу страшная гостья. Она опустошила село и город (по Маттео Виллани, погибло 60% городского населения) и, естественно, свирепствовала больше всего среди бедного люда: крестьян, мелких ремесленников и особенно рабочих. После кризиса финансового разразился кризис рабочих рук. Когда эпидемия утихла, оказалось, что работать некому: в городе потому, что рабочих осталось очень мало, в деревне потому, что деревня вся, сколько ее уцелело, потянулась в город. По словам Маттео Виллани, крестьяне соглашались оставаться только на лучших землях, да и то под условием, что помещики будут снабжать их инвентарем и семенами. Бегство крестьян и бойкот ими помещиков были, разумеется, настоящей катастрофой для помещиков, т. е. опять-таки для ророlо grasso. Они умоляли Синьорию принять меры. Но никакие меры, конечно, не помогали¹⁾. Крестьяне шли в город, потому что в городе заработки были больше. Но крестьянская

иммиграция избегала мастерских при боттегах. Крестьяне охотно шли в млад-шие цехи, где они за очень дешевую цену и в кредит получали осиротелые лавочки и мастерские и, где могли расчитывать на самостоятельное хо-зяйственное положение. А, когда они шли на работу в мануфактуры Саіі- mala, Lana или Seta, они требовали очень высокой оплаты труда. Промыш-ленники не могли сразу решиться пла-тить больше: нужно было или отка-заться от части прибыли или потерять рынки. Они—после того, как были от-теснены от правления младшие цехи— пытались в законодательном порядке прикрепить рабочих к мастерским, выписывали рабочих из других частей Италии. Но обезлюдела вся Италия, и поэтому никакие меры вначале не помогали. Зато оказалось, что опасения из-за рынков напрасны. Чума не пощадила ни одной страны в Зап Европе, и конкурирующие области, прежде всего Фландрия, были в таком же положении. Поэтому рабочие в пер-вое время заработали хорошо. Только через три—четыре года предпринима-тели справились с кризисом на рынке труда. К концу 60-х годов вспыхнул новый кризис, вызванный войной с Пизой и бесчинствами наемных отря-дов, перерезавших все дороги; он кон-чился к 1870 г. А пять лет спустя (1375) началась новая война, длинная, скучная, разорительная: с римской курией Она должна была тянуться целых три года, до 1378 г.

¹⁾ Между 1348 и 1416 годами было издано несколько законов о льготах крестьянам, желающим занять пустующие участки (сложение долгов помещику, освобождение от налогов на большие сроки: до 20 лет по закону 1416 г.).

 

Тридцать пять лет между изгнанием герцога Афинского и восстанием чомпи, протекших среди непрерывных кризисов, дали в социальной ткани Флоренции два крупных явления: усиление гвельфской олигархии и рост сознания у пролетариата. Lana в это время успела оправиться от постигших ее тяжелых ударов. Мало того, в старой борьбе с Саlimala она теперь получила решительный перевес, частью благодаря развитию спроса на флорентинские сукна, часть потому, что Calimala больше пострадала при банкротстве Барди и Перуцци. Но рост влияния крупной промышленности, независимо от цехов, пошел на пользу политической организации крупного капитала. La parte guelfa окончательно забрала руководство политикой. У нее была великолепная организация, огромные капиталы, когда-то конфискованные у гибеллинов, свои люди в Синьории и в советах. Она все крепче и крепче утверждала свое господство. Внешняя политика целиком подчинялась видам крупного капитала, требовавшего экспансии, своего порта (цель войны с Пизой), новых рынков. Но она поглощала много людей и денег и совсем не отвечала интересам ремесленников. Ремесло любит мир, потому что при мире больше заказов, и младшие цехи боролись с агрессивной внешней политикой. Но тщетно. La parte придумала остроумное средство, с помощью которого противникам зажимали рты: т. н. аммоницто, ammonizione. Людям неудобным запрещалось вступление в должность под предлогом, что они принадлежат к дворянству или к гибеллинам. Нарушение запрета влекло за собой изгнание, конфискацию имущества, смертную казнь. Так душили оппозицию средних и младших цехов. С попытками рабочих добиться улучшения своего положения справлялись еще проще; полицейскими мерами.

За это время рабочие не раз пробовали взять свое с помощью забастовок и демонстраций, едва ли не первых в новой европейской истории. В 1345 г. чесальщик шерсти Чуто Брандини подбивал товарищей-чесальщиков требовать лучшей заработной платы и для этого устроить братство, т. е. корпорацию, которая помогла бы им вести борьбу с хозяевами. Когда Чуто арестовали, чесальщики и другие рабочие бросили работу, требуя, чтобы его выпустили. Из забастовки ничего не вышло, потому что в воздухе уже пахло крахом Барди и Перуцци, все были в панике и готовы свернуться. В 1347 г. красильщики во главе с рабочим Кораццою устроили бурную манифестацию и даже ворвались во дворец Синьории. Вероятно, в связи с этим красильщики получили одно место из девяти в совете консулов цеха Lana. Те же красильщики провели в 1370 году забастовку, притом гораздо искуснее, чем это сделали двадцать пять лет назад чесальщики. Они дождались,  когда кончился кризис, вызванный пизанской войной, предъявили свои требования об увеличении заработной платы и прекратили работу, чтобы поддерживать эти требования.

На этот раз, несмотря на удачно выбранный момент, сукноделы устояли и даже перешли в наступление: 20 апреля 1371 г. они провели у себя постановление, чтобы рабочие (речь идет исключительно о поденщиках), имеющие авансы по заработной плате, отрабатывали их, а не возвращали деньгами. Это лишало рабочих возможности переходить на лучшие условия и закабаляло их предпринимателям. Кроме того, результатом забастовки и страха, который она нагнала, было то, что в 1372 г. прошел закон, окончательно подчинявший коммуну гвельфской parte и делавший невозможной какое бы то   ни было наступление демократии. Он заключался в том, что на будущее время всякий закон или декрет, прежде чем получить движение в обычном законодательном порядке, должен был получить одобрение центрального органа parte, совета ее «капитанов». Во главе parte стояли юрист Лапо ди Кастильонкио и семья Альбицци, но и оппозиция младших цехов нашла себе вождей в среде parte, семью Риччи. А наряду с  ней поднималась целая плеяда молодых, энергичных демагогов: Сальвестро Медичи, Бенедетто Альберти, Джованни Дини, Джорджо Скали, Томмазо Строцци. Они группировались вокруг коллегии «восьми святых», которая с 1375 года руководила войной с курией.

1 мая 1378 года вступила в исполнение обязанностей Синьория, в которой Медичи был гонфалоньером. Parte испугалась, и сейчас же аммониция обрушилась на Скали и Дини (последний был одним из «восьми святых»). Сто-ронники Медичи подняли перчатку. В Синьорию была представлена ими петиция об обуздании тирании. Это было 18 июня. С этого дня начались события. Пока петиция обсуждалась в Синьории и в советах, на площади собралась вооруженная толпа младших цехов и рабочих. Parte, мобилизовавшая было свои боевые силы, испугалась и притаилась. 22-го толпа, не видя вооруженных противников, двинулась по сигналу цехов, разрушила и сожгла дома лидеров parte. Сами они — Лапо первый — потом частью были изгнаны, частью сделаны дворянами, частью бежали. Аммонированные были восстановлены в правах. Законы 1343 г. вновь получили силу. Достигнута была та чисто политическая цель, которую поставили младшие цехи: parte была сокрушена. Рабочие поддерживали политическую борьбу младших цехов. Ремесленники, квалифицированные рабочие, неквалифицированные рабочие —  их уже звали чомпи, т. е. оборванцами — действовали сообща. Эта фаза движения кончилась вместе с гонфалоньератом Медичи, 1 июля.

В дальнейшем для младших цехов коалиция с рабочими, образованная для ниспровержения parte, была нужна лишь, чтобы укрепить плоды победы. Большего они не добивались. 9-го июля они подали петицию Синьорин с рядом политических требований: об отмене аммониции, о занятии должностей, о выборах. О рабочих в ней не было ничего. Тогда рабочие, среди которых шла агитация fraticelli, собрались в одном тупике на окраине города (18 июля). Тут они решили вести свою собственную линию и выбрали 32 делегата. Тут же было развернуто старое, припрятанное со времен герцога Афинского, знамя с архангелом Гавриилом. Началась социальная революция.

Синьория узнала о собрании. 19-го кое-кого арестовали, и те под пыткой рассказали многое. 20-го утром ко дворцу Синьории снова подошла толпа: освобождать товарищей. Большая часть ее была рабочие, но были и люди из младших цехов. Ремесленники, которые не сочли нужным упомянуть о рабочих в своей петиции, фактически поддерживали рабочих. Особенно ценна оказалась эта поддержка, когда Синьория вызвала войска и милицию, состоявшую, главным образом, из младших цехов. Милиция не пошла и не пустила войска. Этим дело было решено. Арестованные были освобождены. Народное воинство заняло все правительственные здания, захватило все  государственные знамена, пожгло некоторое количество домов, и 21 июля народ подал новые петиции Синьории. Их было три: одна от младших цехов, две от рабочих. Разделение с ремесленниками наметилось, но рабочие еще действовали единодушно. Петиция цехов расширяла положения прежней, от 9 июля, и сверх того требовала образования особого цеха для popolo minuto. Поддержка рабочих ремесленниками, казалось, была внесена в программу: нужно думать, что об этом были переговоры и состоялось соглашение. В петициях рабочих впервые в европейской истории ясно сказалось понимание той мысли, что политические завоевания являются единственным верным путем к социальным реформам. Петиции требуют права коалиций для рабочих, т. е. цеховой организации (речь идет об общем цехе для всего popolo minuto), четвертой части всех мест в Синьории и советах, человеческих условий работы в производствах, справедливого распределения налогов, амнистии за все содеянное с 18 июня. 22-го июля петиции прошли все инстанции и стали законом. По требованию толпы, которая не расходилась, приоры должны были уйти, а их место, тоже по требованию толпы, готовились занять «восемь святых», бывшие все время с народом. Но тут произошел новый перелом. Молодой чесальщик шерсти, Микеле ди Ландо, со знаменем Справедливости в руках бросился во дворец Синьории. Толпа за ним. Здание правительства оказалось в руках народа. И не только здание. Власть была в руках народа. Рабочие тут же вручили своему вождю должность Гонфалоньера Справедливости. Никаких коллег Микеле не получил. На некоторое время он стал диктатором Флоренции. Будь толпа настроена по другому, диктатура пролетариата могла водвориться не символически только, в виде рабочего со знаменем Справедливости в руках, но и фактически. Но она не установилась. Микеле, который, по-видимому, если не подчинялся указаниям Сальвестро Медичи, то пользовался ими, решил — и ему не возражали, — что без содействия ремесленников рабочим не удержать своих завоеваний.

Поэтому он пригласил лидеров младших цехов: Медичи, Дини, Строцци и др., в качестве советников и тут же предложил 32 делегатам чомпи, выбранным на собрании 18 июля, вместе с цеховыми синдикатами назначить новую Синьорию. Так и было сделано (23 июля).

В этот момент рабочие — они называли себя Народом божьим: явное влияние fraticelli — были еще объединены в одном цехе, 22-м по порядку, который назывался arte di popolo minuto. Но уже 8 августа мы находим пролетариат разбитым на три цеха. В arte di popolo minuto — его называли теперь также цехом чомпи — остались неквалифицированные поденщики боттег, а квалифицированные рабочие образовали два новых цеха: один жилеточников и портных, другой — красильщиков. Все три цеха вместе стали зваться arti minuti и составили особую категорию. Какова была причина этого разделения и как оно произошло — мы не знаем. Но по всему тому, что нам известно о выступлениях рабочих, начиная с 1342 года, ясно, что у поденщиков и квалифицированных разные методы борьбы и разные интересы стоят на первом плане. В 1342 году они выступали отдельно. В 1345 году боролись одни поденщики. В 1347 году — одни красильщики (Корацца). В 1370 г. — тоже одни красильщики. В 1378 г. они оказались вместе в большой коалиции, созданной младшими цехами, но, как только явилась возможность, разделились. Совершенно несомненно, что перед нами факт расслоения пролетариата, которое скоро превратится в открытую борьбу.

8 августа произошла окончательная фиксация состава цехов и распределение между ними мест в правительственных коллегиях. Число приоров было доведено до 9. Каждая из трех групп, maggiori, minori и minuti, выбирала по три приора из своей среды. Соответственно были распределены места и в советах. Кроме того, был создан особый орган, восьмидесятичленная Consorteria Libertatis из цеховых синдиков и лиц, проводивших выборы 8 августа, коллегия, сразу сделавшаяся оплотом реставрационных тенденций.

Новая Синьория начала лихорадочно работать и просола ряд демократических законов. Были сожжены старые списки граждан, из которых выбирались приоры, и составлены новые. Создана особая народная гвардия исключительно из чомпи. Цеху Lana было предписано вырабатывать ежемесячно не менее 2000 кусков сукна, чтобы предупредить возможные локауты и, следовательно, безработицу. Отменена мельничная пошлина, понижена цена на соль, объявлен свободным ввоз и запрещен вывоз хлеба. Постановлено раздать по мере зерна на человека беднейшему населению. Приказано открыть лавки. Проведены финансовые реформы. Но в течение месяца казна, неизменно приплачивавшая по всем реформам, опустела, и рабочие опять оказались на пороге голодной смерти. Фабриканты из Lana просто закрыли свои боттеги и разъехались по виллам. Локаут, который так заботливо старались предупредить законом, разразился со всей силой стихийного бедствия. Синьория была бессильна принудить мануфактуристов подчиниться декретам и не очень на этом настаивала, потому что советники Микеле из буржуазии отнюдь не хотели усиливать рабочих, а Consorteria поддерживала Лану. Становилось ясно, что реальное соотношение сил складывается не в пользу рабочих и что демократическая конституция не в силах это изменить. Когда рабочие почувствовали, что, оставаясь на почве мирной борьбы в рамках закона, они будут неминуемо раздавлены, они решили поправить положение новым восстанием. Но на этот раз группировка сил была другая.

Очень трудно восстановить в точности ход последующих событий, но главные линии ясны. 25 августа рабочие всех трех пролетарских цехов собрались где-то в Камальдоли, по ту сторону Арно, и выбрали восемь уполномоченных, которых назвали по примеру «восьми святых», уже существовавших, — «восемью святыми Народа божьего». Было решено добиваться упразднения Консортерии и устранения от должностей на 10 лет входивших в нее цеховых синдиков. В исполнение этого решения 27-го на площади святого Марка собрались опять-таки еще рабочие всех трех цехов и выработали петицию, где были перечислены эти требования и другие, смысл которых был в том, чтобы демократические меры действительно были проведены в жизнь и чтобы кончилось заигрывание правительства Микеле ди Ландо с буржуазией. Петиция была подана, а коллегия Восьми устроила себе резиденцию в церкви S. Maria Novella, имя которой осталось с нею связанным. Петиция была принята. Чтобы ускорить ее проведение в жизнь, 29-го августа двое из Восьми были отправлены во Дворец Синьории. Их арестовали. За это время представители старших и средних цехов всячески охаживали красильщиков и жилеточников, чтобы отколоть их от чомпи. Это удалось. 30-го была устроена бурная манифестация, но в ней участвовали уже одни чомпи. Раздавались крики: «Смерть синдикам!» Но Синьория готовилась. Когда 31-го чомпи вышли на улицу вооруженные, они встретили подавляющие силы младших цехов и двух пролетарских. Противниками чомпи командовал Микеле ди Ландо. Чомпи были разбиты и разбежались по контадо. Все были объявлены изгнанными.

Революция кончилась. Тактическая причина ее крушения в том, что она осталась чисто городским движением. Никто из вождей пролетариата не подумал о том, чтобы создать ей союзников в деревне. Для этого нужно было провести закон об отчуждении земли и о раздаче ее крестьянам. Тогда пролетариат имел бы деревенскую массу, в частности многочисленных половников, на своей стороне, а не нейтральной, как в 1378 г., и не враждебной, как в 1382 г. Был момент (22 июля), когда буржуазия не посмела бы воспротивиться такому закону. Но и внутри города были причины, делавшие неизбежным поражение революции. В августе распался июльский блок между ремесленниками и рабочими. Младшие цехи испугались и протянули руку старшим. За ними пошли квалифицированные рабочие. Ни те, ни другие не понимали, что, жертвуя чомпи, они усиливают только крупную буржуазию и подготовляют свое собственное поражение в недалеком будущем. Что же заставило ремесленников и квалифицированных рабочих предать передовой отряд революции? Им говорили, что Восемь из S. Maria Novella готовят тиранию, — это было явным вздором, хотя впечатление производило. Но несомненно, что главные аргументы буржуазии были другие. Источники их не сохранили, но их нетрудно восстановить по данным общей ситуации. Рабочих обольщали тем, что откроются лавки и возобновится работа. Их пугали, что если революция будет продолжаться, будут потеряны рынки, и безработица станет хронической. Им грозили, что если они пойдут с чомпи, то лишатся своих цехов, и за измену чомпи обещали оба их цеха сохранить. Различие в позиции чомпи и остальных рабочих было очень типично для социальной группировки раннекапиталистического общества, в котором ремесло играло еще такую огромную роль, а промышленность была в таком состоянии, что не могла заострить до конца классовые противоположности. Чомпи хотели добиться такого политического строя, который давал бы рабочим возможность взять в свои руки настоящий контроль над промышленностью в интересах пролетариата, а остальные довольствовались временными уступками, не думая о будущем и не мечтая захватить власть. У них были мастерские и кое-какие орудия производства. Они боялись потерять их в случае более глубоких осложнений. И они были очень близки к мелким ремесленникам, т. е. к низшему слою буржуазии. У чомпи, единственной группы, представлявшей пролетариат во всей его классовой чистоте, не было ничего, и терять им было нечего.

После разгрома чомпи конституция снова была пересмотрена. Цех чомпи был упразднен, два других — присоединены к группе младших. Объявлена амнистия веем, за исключением чомпи, особенно членов Восьми из S. Maria Novella. Новый режим длился до января 1382 г. Правительство младших цехов провело ряд демократических реформ. Рабочие при помощи цеховой организации вели упорную борьбу с предпринимателями, требовали увеличения заработной платы, устранения расплаты товарами, сокращения рабочего дня при боттегах. Буржуазия решила покончить с этим. 20 января 1382 г. отряды старших цехов, главным образом Lana, все организовавшей, в которых летописцы отмечают участие большого количества крестьян — они не видели от нового режима никакой себе выгоды, страдали от длящегося промышленного кризиса, сокращающего спрос на сырье, были раздражены налоговой политикой, благоприятствовавшей городу в ущерб, деревне, и Lana сумела натравить их на своего главного врага — разнесли лавочки красильщиков и жилеточников, уничтожили их знамена и грамоты. После этого сделанное было закреплено в законе. Оба рабочих цеха были уничтожены. Демократические реформы почти целиком отменены. В Синьории и советах места старших цехов были увеличены. Вождей младших цехов, Медичи, Скали, Строцци, а с ними вместе Микеле ди Ландо, отправили в изгнание. Чомпи, которые делили изгнание с членами parte, были возвращены и даже слегка вознаграждены, — кризис кончался, и рабочие руки должны были понадобиться, — но прав корпоративных и политических, конечно, не получили. А в 1387 г. стало еще хуже. Подъем продолжался и креп. Крупная буржуазия почувствовала под ногами почву и еще раз изменила конституцию. В Синьории и советах старшие цехи получили три четверти мест.

Воцарилась настоящая олигархия, оттеснившая даже parte, которая с этого момента начинает терять значение и приходит в упадок. Мазо дельи Альбицци сделался диктатором. И как бы для того, чтобы обнаружить воочию подкладку всей политики, в 1393 г. ввоз чужих сукон обложили высокой, почти запретительной, пошлиной: Альбицци были крупные суконные фабриканты из Lana. Это было началом эры флорентийского протекционизма. Через несколько лет   (1406) была, наконец, завоевана Пиза. Обладание собственными портами — в 1415 г. Флоренция приобрела у Генуи второй, не уступавший Пизе Ливорно — и планомерная покровительственная политика создали и для флорентийской торговли и для флорентийской промышленности блестящее положение на внешнем рынке, быть может, самое блестящее в ее истории. Годы господства Альбицци (1387—1434) были временем наибольшего напряжения хозяйственной мощи Флоренции. Положение на востоке стало прочно. Раньше фондаки и фактории Флоренции на востоке были явлением случайным. Она не могла конкурировать с Генуей и Венецией. Теперь у нее появились колонии в Константинополе, Хиосе, Александрии, Фамагусте. Наряду с шерстяной промышленностью, которая продолжала оставаться главным ресурсом государства, выдвигалась шелковая, тоже начавшая бить своих конкурентов на внешнем рынке. Чтобы оградить свое производство от конкуренции, запретили — или почти запретили — вывоз сырья и ввоз фабрикатов, начали разнообразить ассортимент, работать такие материи, которые раньше ввозились. Кредитное дело вновь пришло в блестящее состояние (72 дома в 1422 г.). Обороты росли. Капиталы накоплялись все больше. Все выгоды достались только крупному торговому капиталу. Этому соответствовало внутреннее политическое положение. Средние и мелкие цехи почти совершенно утратили свое значение. Члены крупной буржуазии придумали маневр, чтобы обессилить ремесленнический блок: они начали проникать в ремесленные цехи, чтобы изнутри парализовать тем всякую оппозицию против олигархов. Вожди мелкой буржуазии были изгнаны; некоторые казнены. Особенно тяжелая участь постигла семью Альберти. Ремесленники жались под крыло Медичи, но и те от них отрекались (Вьери, сын Сальвестро). Пролетариат вновь подпал под жесточайшее иго. Экономическое положение рабочих стало лучше, благодаря непрерывно растущему производству. Чтобы умерить их требования, предприниматели выписывали послушную и дешевую рабочую силу из Германии. Суровыми мерами была восстановлена дисциплина и частью поэтому, частью потому что рабочие жили в условиях отличной конъюнктуры, стачки и волнения сделались чрезвычайно редки. В 1420 г. венецианский дож Томмазо Мочениго говорил, что только через Венецию за год прошло на Восток 16 000 кусков флорентийского сукна.

А ведь были еще Ливорно и Пиза. Богатства было так много, что часть его уделялась на грандиозные сооружения. Lana из своих дивидендов воздвигла купол собора по гениальному проекту Брунеллеско. Гиберти отлил двери Баптистерия. Наружные ниши Оr San Michele населились статуями Донателло и Вероккио. Дворцы и церкви стали множиться, возвещая стиль Ренессанса. Новая наука, гуманизм, начала пускать первые прочные корни.

Но под этим блеском таились уже признаки упадка. Этот подъем — последний. За ним начинается уклон, сначала медленный, потом все  ускорявшийся. Чтобы поддерживать темп производства, капиталистическая олигархия должна была искать все время новые рынки. Их становилось меньше, а так как вся Италия находилась в стадии развивающейся промышленности и роста торгового капитала, то претендентов на рынки было много. Существовали и другие экономические противоречия. Приходилось воевать.   Главным врагом был Милан, который стерег альпийские проходы и взимал за провоз товаров высокие пошлины.

В этом отношении интересы Флоренции совпадали с интересами Венеции. Политика Альбицци была та же, что политика дожа Фоскари (см.), и в войнах против Милана Флоренции была в союзе с Венецией до тех пор, пока последняя не захватила восточную часть Ломбардии и не освободилась от необходимости договариваться с Миланом. Войны периода диктатуры Альбицци: с Галеаццо Висконти (1388—1402), с Пизой (1402—1406), с королем Владиславом Неаполитанским (1409—1414), с Филиппо Мария Висконти (1422—1428), с Луккою (1429—1433) истощали силы государства, подрывали его финансы. В 1427 г. пришлось ввести пропорциональный поимущественный налог (Catasto), против которого так долго вела борьбу крупная буржуазия. После смерти Мазо дельи Альбицци (1417) руководство олигархией перешло к его сыну Ринальдо, чрезвычайно даровитому, но столь же импульсивному политику, рядом с которым стоял, сдерживая его порывы, умный и осторожный Никколо да Удзано. Им обоим пришлось ведаться с возраставшим влиянием Медичи, сильных любовью и преданностью ремесленных цехов, которых они всячески ублажали. Сначала Джованни, сын Аверардо, потом Козимо, сын Джованни, постепенно усиливали оппозицию против олигархии. Ринальдо дельи Альбицци погубил свое положение в 1429 году, предложив уменьшить количество ремесленных цехов вдвое, с 14 до 7. Когда это стало известно, ремесленники, а за ними и рабочие взволновались. Теперь они готовы были во всем поддерживать противников Ринальдо, т. е. Медичи. Свалить Ринальдо было, однако, нелегко. В 1433 г. он сумел добиться изгнания Козимо Медичи. Но изгнание длилось всего год. В 1434 г. Козимо вернулся и стал даже не диктатором, а господином Флоренции.

В истории города началась новая полоса. Альбицци и их сторонники были отправлены в изгнание. Выборы в Синьорию и советы скомбинированы так, что ни один противник Медичи не мог попасть туда: для этого была создана особая коллегия аккопиаторов. Кроме того появился, наряду с существовавшими двумя советами, новый, Совет ста, к которому перешло ведение наиболее важными делами. Старые советы вместе с Синьорией и вечем оставались как бы для того, чтобы оправдать название республики, красовавшееся на незримом фронтоне медичейской тирании. Ибо тирания была самая настоящая, такая же беспощадная, как и всюду, но, быть может, несколько более осторожная и умная. Явных преступлений Козимо старался избегать, но свои династические интересы блюл так же строго, как блюл в своем банке свою коммерческую выгоду. У него два орудия: налоги и политическая полиция. Старый Catasto был реформирован. В него введен принцип прогрессивности — чтобы облегчить бедных за счет богатых, как трубила медичейская демагогия — и раскладка по этому принципу была вверена коллегии преданных людей. Всякого сколько-нибудь неудобного человека ничего не стоило разорить и заставить «добровольно» покинуть Флоренцию. А где требовалось прямое воздействие, выступала другая коллегия, otto di guardia, полицейская. Средняя и мелкая буржуазия были и без воздействия преданы Козимо. Он не жалел денег, чтобы создать себе сторонничество именно в этих кругах. Людям среднего достатка он предлагал дешевый кредит, ремесленников ублажал непрерывными крупными постройками, артистов заваливал работой, книжные лавки — заказами, всех вообще — прямыми денежными раздачами. Вне Флоренции Козимо чрезвычайно искусно пользовался своими огромными капиталами. Когда кардинал Томмазо Парентучелли стал нуждаться в деньгах, Козимо щедро ссудил его. Когда Франческо Сфорца, добывая себе Милан, оказался в нужде, Козимо открыл ему широкий кредит. Зато кардинал, ставши папой (Николай V), и кондотьер, ставши герцогом, даровали медичейскому банку такие привилегии, которые с лихвою покрыли расходы Козимо, и кроме того Флоренция могла успокоиться: альпийские проходы были в руках друга. Этими средствами Козимо настолько упрочил свою власть, что после его смерти (1464) она без сколько-нибудь крупных шероховатостей перешла к Пьеро, его сыну.

Пьеро, был человек болезненный и далеко уступавший отцу, как политик. Противники Медичи хотели воспользоваться слабостью наследника Козимо, чтобы отделаться от династии, но неудачно. К счастью для Медичи, Пьеро скоро умер (1469), и правление перешло в руки его двадцатилетнего сына Лоренцо. Этот был совсем из другого теста. Блестяще образованный, одаренный чрезвычайно живым умом и разнообразными талантами — он один из самых замечательных поэтов своего времени, — успевший приглядеться к современным политическим методам еще до смерти отца, совершенно свободный от религиозных сдержек и моральных принципов, Лоренцо был чрезвычайно на месте в роли представителя династических интересов Медичи. Он сразу энергично взялся за дело. В 1471 г. был создан еще один совет, Consiglio Maggiore, который вместе с советом Ста и послушной Синьорией стал главным государственным аппаратом Флоренции. Старые советы не были упразднены, но умирали медленной смертью от полного отсутствия дела. Лоренцо понимал, что уничтожить совет Коммуны и Народный совет, двух свидетелей величайших триумфов республики, два оплота былой республиканской мощи, значило бросить вызов всем тем, кто покорно мирился с фактом тирании, но дорожил именем республики. Упразднять республику Лоренцо не хотел. Но он хотел, чтобы его воле не препятствовало ничто, и умел добиваться, не задумываясь над средствами. В 1472 г. он объявил войну Вольтерре, чтобы завладеть открытыми так квасцовыми рудниками — квасцы нужны при окраске сукон и ими очень дорожили в промышленности — и когда на это не хватило денег, не колеблясь, завладел стотысячным фондом для выдачи приданого девушкам, что было прямым преступлением. В 1474—76 гг. полиция по его приказу занялась массовым вылавливанием и обезврежением политически неблагонадежных элементов, и жертвою этого белого террора пали лучшие из граждан. Всем стало казаться, что Лоренцо подготовляет основание княжеской династии. На этой почве разыгрался заговор Пацци (1478), который кончился убийством брата Лоренцо, Джулиано, и не только не поколебал, но укрепил положение самого Лоренцо: он доказал, что мелкая и средняя буржуазия еще поддерживает Медичи. В заговоре участвовали представители крупной буржуазии Флоренции, целая рать авантюристов, папа Сикст IV. Ему сочувствовали король Ферранте Неаполитанский и герцог Федерико Монтефельтро Урбинский. Все они вместе оказались бессильны разорвать узы, связывающие Медичи и флорентинских ремесленников. Реакция, совершенно неизбежная, выразилась в создании (1480) Совета 70-ти, который получил почти неограниченные полномочия. К нему перешло право назначения Синьории. Он из своей среды выделял ряд комиссий, правивших государством, своего рода министерства иностранных дел, торговли и промышленности, внутренней безопасности и полиции. А десять лет спустя право назначения Синьории было отнято у Совета 70-ти и передано еще более узкой Комиссии 17-ти, в состав которой входил сам Лоренцо, и которая сделалась настоящей правящей коллегией. Все эти меры настолько укрепили власть Лоренцо, что после его смерти (1492) тирания совершенно гладко перешла в руки его сына Пьеро.

Во внешней политике Лоренцо тоже без больших усилий справился с опасностью, создавшейся после заговоров Пацци. Война с Ферранте Аррагонским кончилась после личного визита к нему Лоренцо. Лоренцо сумел внушить веем крупным государствам Италии простую мысль: что Италия, а внутри Италии составляющие ее государства, будут держаться, пока не нарушено существующее политическое равновесие. Как только одно из государств захочет усилиться за счет другого, у всех остальных вспыхнут опасения, начнутся распри, разыграется война, в нее будут вовлечены чужестранцы, и Италия погибнет. Пока Лоренцо был жив, равновесие держалось. Когда он умер, Ферранте выбивался из сил, чтобы не дать его нарушить. Лодовико Моро, который считал себя умнее всех и думал, что справится с затруднениями, затеял распрю с Неаполем и призвал французов. Все предвидения Лоренцо сбылись. Нашествия чужестранцев погубили Италию и Флоренцию.

Век Козимо и особенно век Лоренцо Великолепного наполнены ослепительным блеском культуры Возрождения (см.), но в экономическом — не только в гражданском отношении время между 1434—1492 годами далеко уступает предшествующему периоду. Флорентийской промышленности и флорентийской торговле приходилось бороться е большими трудностями, потому что на рынке вырастали все новые и новые конкуренты, а сила цехов, их энергия, делавшая еще не так давно чудеса, была сломлена деспотическим режимом Медичи. Цехи не только утратили политическую роль, не только потеряли прямое влияние на экономическую политику, но и внутри уже перестали быть свободны. Младшие цехи — в этом отношении Медичи продолжали политику Альбицци — были наводнены агентами правительства, которые имматрикулировались без труда и всячески тянули цехи на ровную дорожку правительственного благоволения. Старшие были обессилены изгнаниями — Лане трудно было заполнить пробел, образовавшийся вследствие изъятия капиталов Альбицци и их друзей — и тоже поставлены под контроль. И все-таки так велика была мощь флорентийского капитала, что вплоть до конца XV века он удерживал свои рынки почти полностью.

Флорентинцам помогло то, что подкосило, например, венецианскую торговлю: взятие Константинополя турками (1453). При грабеже города флорентинцы потеряли меньше, у них и было там мало,  чем старые итальянские колонии, но и то, что потеряли, они восстановили, благодаря ловкости своих дипломатов. В то время, как другие старались бороться, Флоренция признала Магомета II, не скупилась на подарки его приближенным — расходы на подарки вносились в калькуляцию цен — и обеспечила своим товарам право не наибольшего просто, а исключительного благоприятствования. Через Константинополь Флоренция проникла в Черное море, теперь свободное от венецианских и генуэзских галер, потом устроилась твердой ногой в Египте и вытеснила отовсюду сначала сукна, а потом шелка конкурентов, прежде всего опять-таки Венеции.

Это обстоятельство послужило толчком к перемене взаимных отношений между Флоренцией и адриатической республикой. Вместо традиционной дружбы, опиравшейся на общую вражду к Милану, началось соперничество. С Миланом Флоренция после воцарения Сфорца была в мире, а Венеция получила в руки собственные проходы в Альпах. Левантские дела грозили поссорить обе республики окончательно. И хотя новый поворот был в данный момент для Флоренции выгоден, он нес с собой большие опасности в будущем.

Но уже были налицо и иные признаки начинающегося решительного упадка. Другие итальянские государства, которые до средины XV века потребляли исключительно флорентийское сукно, стали развивать собственную промышленность, узнали флорентинские секреты производства и загородились от флорентийского фабриката высокими пошлинами. Итальянский рынок уходил бесповоротно. Надо было спасать свой, флорентийский. Для этого вновь усиливают протекционистскую политику, которая смягчена была законом 1426 г. В 1452 г. было запрещено перерабатывать ввезенную пряжу, а в 1458 г. был вообще запрещен ввоз всяких сукон на флорентийскую территорию за исключением транзита на Пизу и Ливорно. Этот закон, погубивший промышленность Калималы, Лана купила за ежегодную дань в 4 000 флоринов в пользу государства. Чтобы покрывать целиком спрос внутреннего рынка, Лана должна была завести у себя производство легких сортов шерстяных материй (panni Perpignani: фланель и проч.), которых раньше она не работала. В 1478 г. отменили вывозные пошлины на шелковые и шерстяные товары. И, хотя в 1472 г. во Флоренции имеется 270 боттег суконных фабрикантов против 180 в 1427 г., работа в них давно уже не такая оживленная, как раньше. Уже нет такого наплыва желающих имматрикулироваться в Лана, уже начинаются банкротства, уже продают за неплатеж долгов цеховое имущество. Причина упадка Ланы — появление на мировом рынке англичан и открытие для торговли заокеанских рынков. Англия стала производить сукно у себя дома и начала ограничивать вывоз своей шерсти. Флоренция, работавшая главным образом с английским сырьем, пробовала заменить его испанским, но для некоторых сортов сукна это оказалось невозможно. На внешнем рынке Левант перестал быть самым крупным центром спроса. А потом Англия стала вывозить свое сукно, и еще в конце XV века английское сукно, даже, например, в Неаполе, вытеснило флорентийское. Все эти явления выяснились по настоящему лишь в XVI веке, но начало им было положено частью при Козимо, и в значительной мере при Лоренцо. Шелковая промышленность пережила упадок шерстяной, но к концу XVI века и ее сокрушила конкуренция, особенно французская.

Смерть Лоренцо (1492) на два года предшествовала походу Карла VIII в Италию (см. ХХII, 396). Сын Лоренцо, Пьеро, легкомысленный деспот, переметнулся на сторону французов. За это он и все вообще Медичи были изгнаны, и Флоренция вновь стала республикой. От французов отделались с грехом пополам, и скоро фактическим главой республики стал Джироламо Савонарола (см.), гениальный доминиканский монах. В декабре 1494 г. была принята новая конституция, которая на место учреждений, обеспечивающих фактическую монархию под названием республики, поставила более демократические. Полноправными гражданами (beneficiati) признаны все, достигшие 29-летнего возраста, платившие налоги, занимавшие должности сами или у которых занимали должности отцы, деды и прадеды (венецианский принцип). Из них составляется Большой совет (Соnsiglio Maggiore), к которому переходят функции совета Коммуны и Народного совета, упраздненных, как и вече, тем же постановлением. Синьория остается в своем старом виде, но ей в помощь дается назначенная Большим советом коллегия Восьмидесяти, которую Синьория должна созывать не меньше раза в неделю. Проекты Синьории, одобренные коллегией Восьмидесяти, идут на окончательное утверждение Большого совета. Чтобы привести в порядок финансы, была введена десятина с дохода от земли. Это привлекло к обложению ускользавшие прежде доходы, упало главнейшей тяжестью на наиболее обеспеченных лиц и создало новому порядку и Синьории жестоких врагов в наиболее богатых кругах. Противники Савонаролы группировались в двух партиях: серые (bigi), сторонники медичейской реставрации, исступленные (arrabiati), сторонники умеренной аристократии, хотевшие отмены суровых законов против свободной светской жизни. Сторонников Савонаролы называли плаксами (piagnoni) за то, что они любили унылыми голосами гнусить разные церковные напевы. Быть может, новый режим справился бы с внутренними затруднениями, потому что плаксы были несравненно более многочисленны, чем две остальные группы вместе, ибо к ним примыкали почти все ремесленники и рабочие. Но один факт лишил Савонаролу огромной массы его друзей. Во имя морального оздоровления общества и церкви он вступил в конфликт с папой Александром VI Борджиа, и тот, перепробовав все средства устрашения и соблазна, стал готовить против Флоренции войну в союзе с Миланом и Венецией. Воевать во Флоренции никто не хотел. Синьория, бывшая с самого начала нового режима в руках плакс, весной 1498 года попала в руки исступленных. Это значило, что, не в силах справиться со всеми поставленными себе задачами, республика выбрасывала за борт то, от чего легче всего было отказаться: моральную реформу. Победой arrabiati была решена и участь Савонаролы. В уличной битве плаксы были разбиты, а сам он взят, предан суду, осужден и казнен (см. Савонарола). Но режим, им вдохновлявшийся, остался. Некоторое время он держался без изменений, а в 1502 г. конституция была дополнена тоже венецианским институтом пожизненного гонфалоньерата, и избран был на эту должность Пьеро Содерини (см.), умный, широкий, хотя и лишенный ярких талантов, политик. Содерини правил десять лет, быть может, самых тяжелых в истории Италии (см. ХХII, 399/401). Медичи, во главе которых стоял талантливый кардинал Джованни, второй сын Лоренцо, делали все, чтобы захватить город в свои руки. Лавировать в сложной дипломатической игре при беспрерывно падающем благосостоянии и неуклонно скудеющих финансах — результат упадка торговли и промышленности — было мучительно трудно. К тому же республике приходилось защищаться против лишенной политических прав территории. Такие города, как Пиза, Ливорно, Ареццо, были только подчиненными. Их граждане были лишены прав. Флорентинцы пользовались сравнительно с ними большими преимуществами в области экономической деятельности. Для них тирания, т. е. политическое порабощение всех без различия при хозяйственном равноправии флорентинцев и граждан остальных городов, просто была выгоднее. Поэтому Медичи легко находили там сторонников. В 1512 г. свобода Флоренции пала под ударами испанцев,  которых повели на родной город трое Медичи: кардинал Джованни и Джулиано, сыновья Лоренцо (Пьеро умер раньше, оставив наследником своих притязаний сына Лоренцо) и епископ Джулио, сын Джулиано, убитого в 1478 г.

Медичейские учреждения были восстановлены. Когда Джованни Медичи стал папою под именем Льва Х, казалось, на могилу флорентийской свободы навалился тяжелый камень: на службе династических интересов Медичи оказались все неисчерпаемые ресурсы курии. А вслед за Львом, после небольшого промежутка, на папском престоле появился другой Медичи, Джулио, под именем Климента VII, что заставило потерять надежды последних оптимистов. И все-таки, когда в 1527 г. судьба повернулась против Климента, когда Рим был взят войсками Карла V, и папа сначала отсиживался в замке св. Ангела, а потом бежал, Флоренция еще раз выгнала Медичи. Но совсем ненадолго. Климент помирился с императором, и те же войска, которые брали Рим, теперь пошли добывать для Медичи Флоренцию (1530). Ни геройство жителей, ни искусство Микеланджело, ведавшего укреплениями, ни патриотизм и военный талант Ферруччи (см.) не могли уравновесить колоссального перевеса сил. Вдобавок изменил кондотьер Малатеста Бальони, командовавший гарнизоном. Флоренция пала. Мулат Алессандро Медичи, побочный сын Лоренцо и какой-то негритянки, внук Пьеро, правнук Лоренцо Великолепного, когда все было кончено, спокойно приехал во Флоренцию, согласно императорскому патенту был сделан главою республики (1531), а в следующем году последним вечем Флоренции Синьория была упразднена, а Алессандро получил пожизненный гонфалоньерат и титул герцога. Флоренция стала столицей нового герцогства Тосканы. О дальнейшей истории Флоренции см. Тоскана.

Литература: Cino Capponi, «Storia della Republiсa di Firenze» (2 т., 1875); Perrens, «Histoire de la Rеpublique de Florence» (2 т., 1877—1890); Villari, «I primi due secoli della storia di Firenze», нов. изд. 1905; R. Davidsohn, «Geschichte von Florenz» (4 т., 1896—1925); его же, «Forschungen zur Gesch. von Firenz» (4 т., 1895—1908); Doren, «Studien aus d. florentinischen Wirtschaftsgeschiche» (2 т., 1901—1908); R. Caggese, «Firenze dаlla decadenza di Roma al Risorgimento d'ltalia» (3 т., 1912—1921).

А. Дживелегов.