Франция. История. II. Городское движение, объединение территории и централизация государственной власти

Франция. История. II. Городское движение, объединение территории и централизация государственной власти. Несмотря на то, что развитие  феодального строя во Франции в XI в. достигло своего апогея, уже в это время стали назревать и подготовляться элементы новых социальных образований, направленных к разложению феодализма. Первым и самым мощным из них явилось городское движение. Средневековый город даже в эпоху своего наибольшего упадка создавал более благоприятную обстановку для хозяйственного и культурного развития населения, чем замок и деревня. В качестве церковного центра он привлекал в свои стены большее количество населения, обеспечивал ему своими укреплениями большую безопасность, обладал хотя бы маленьким местным рынком и давал возможность существования торгово-промышленным группам своих жителей, имевших свои организации в форме религиозных братств, ремесленных корпораций или торговых гильдий. Установление в конце XI в. относительного порядка и общее увеличение населения в стране способствовали дальнейшему расширению городских рынков, развитию постоянного обмена между городом и селом и замене натурального хозяйства денежным. Крестовые походы открыли западноевропейской торговле гавани Леванта и привели к расцвету новых форм городского хозяйства. Происшедший таким образом экономический переворот способствовал быстрому обогащению городской буржуазии и превращению ее в сильный общественный класс, насущной потребностью которого стало освобождение из под владычества феодальных сеньоров.

Первыми добились свободы города Прованса (бывшего в это время еще частью империи) и Лангедока (Ним, Арль, Нарбонна, Монпелье, Тулуза и др.), где раньше всего сказалось влияние оживившихся сношений с Левантом, и где поэтому буржуазия сравнительно легко выкупила у местных сеньоров свое освобождение. Труднее шло превращение в «свободные коммуны» городов северной Франции и Фландрии, где сила сопротивления местных сеньоров (преимущественно епископов) оказалась большей, и где поэтому городское движение ХII—ХIII вв. ознаменовалось рядом кровавых восстаний. Иногда после таких городских революций дело свободы торжествовало, но бывали случаи, когда потерпевший поражение епископ или граф собирался с силами и топил в крови только что завоеванную городскую свободу. Чем больше росло городское движение, тем чаще, кроме того, становились случаи, когда сами сеньоры шли на уступки и, понимая какие материальные выгоды им сулит расцвет промышленности и торговли в их городах, давали им льготы и привилегии или соглашались на выкуп свободы городами за крупные суммы денег. Так, в сравнительно короткий промежуток времени сделались свободными коммунами Сен-Кантэн, Бове, Аррас, Нуайон, Валансьен, Амьен, Суассон, Брюгге, Лилль, Гент, Льеж и др. Освобождавшиеся коммуны получали от своих сеньоров особые хартии, и, несмотря на крайнее разнообразие городских учреждений, имели в своей организации некоторые общие черты. Во главе управления стояли выборные городские советы и магистраты, носившие различные названия (консулы, капитулы, эшевены, синдики, мэры). Возникшая в сфере феодальных отношений, коммуна рассматривалась как коллективная сеньория, и, как таковая, пользовалась державными правами. Она обладала правом войны и мира, содержала свою армию, чеканила собственную монету, имела свой суд и издавала свои законы, что давало ей возможность вносить коренные изменения в нормы уголовного и гражданского права, приспосабливая их к новым экономическим отношениям.

Коммуны были преобладающим типом городского устройства на севере Франции. В центральных областях Франции городское движение приняло иной характер, и преобладающим типом здесь были так называемые «города буржуазии» (villes de bourgeoisie) и «новые города» (villes neuves). «Города буржуазии», в противоположность коммунам, управлялись не выборными магистратами, а королевскими или сеньориальными чиновниками (prévôts), но хартии, которые они получали от своих сеньоров, — как, например, знаменитая хартия маленького городка Лоррис (Lorris), послужившая предметом подражания для большого числа городов средней Франции, — давали их жителям личную свободу, ограждали их от произвольных поборов со стороны сеньора и более или менее точно формулировали их повинности. По своему устройству к «городам буржуазии» близко подходили «новые города». Они стали в большом числе возникать в Х—XI вв. в форме особых мест убежища (salvitas, sauveté), учреждаемых духовными и светскими сеньорами вокруг церкви или монастыря и пользовавшихся неприкосновенностью во время частных войн. Иногда для основания такого «нового города» происходило даже соглашение между двумя сеньорами, духовным и светским, и под охраной сооруженных их усилиями укреплений в «новом городе» открывался рынок, а для привлечения в него населения он получал хартию, обеспечивавшую его жителям различные экономические и юридические льготы. Отдельные города сильно отличались друг от друга и своей политической организацией, и своим экономическим строем, и тогда как города Фландрии и Шампани и порты Средиземного моря быстро превратились в силу своего положения на важнейших путях европейской торговли в крупные торговые центры, многие городские поселения центральной Франции, несмотря на свои хартии, остались незначительными местечками. Но во всяком случае по всей Франции экономическая революция XII в. и вызванное ею городское движение имели один общий результат — освобождение городского сословия и образование наряду с прежней силой феодального землевладения новой силы — денежного капитала.

В городах быстро развивались торговля и промышленность, возникали и росли купеческие гильдии и ремесленные цехи, увеличивалась потребность в рабочих руках. Города поэтому служили притягательными центрами для окрестного сельского населения, которое  устремлялось за городские стены и широко пользовалось правом убежища, обеспечивавшимся обыкновенно городскими хартиями, для того чтобы избавиться от крепостной зависимости. С другой стороны, рост городского населения и существование городского рынка обеспечивали сельскому населению сбыт в городе продуктов сельского хозяйства. Денежное хозяйство из города проникало в деревню, и в деревне начинался процесс обращения прежних натуральных повинностей в денежные оброки. Сеньоры, при новом строе хозяйственных отношений все более нуждавшиеся в деньгах, соглашались на выкуп крестьянами своих повинностей и отпускали на волю как отдельных лиц, так и целые группы крестьян, переходивших, таким образом, из положения сервов в положение вилланов. По образцу свободных городских общин стали возникать и свободные сельские общины, тоже получавшие от королей и сеньоров свои хартии, которые даровали им личную свободу и фиксировали их повинности. Вслед за освобождением буржуазии начинался, таким образом, менее заметный и гораздо более длительный, но не менее важный по своим социально-политическим последствиям процесс освобождения крестьян.

Экономическая революция ХII в. и ее социальные последствия делали невозможным сохранение феодального строя с его политическим раздроблением Франции и системой мелких самодовлеющих замкнутых хозяйств. Экономическая связь между городом и селом, растущая специализация труда и развивающийся обмен скоро привели к установлению связей между целыми городскими районами и вызвали потребность в создании более крупных политических образований, направленных  на защиту экономических интересов значительных областей и территорий. Феодальный строй был господством центробежных сил. Теперь в обществе пробуждались силы центростремительные, и влияние их скоро стало сказываться на политике высшей группы феодального общества-владельцев княжеств и крупных сеньорий. Если в Х—XI вв. феодальные династии Франции были заняты бесконечными частными войнами и феодальными распрями, то с конца XI в. их политика начинает меняться. Они как бы прочно оседают в своих территориях, заботятся об увеличении своих личных доменов, стараются предотвращать разделы территории между сонаследниками и обеспечивать переход основной части домена к старшему сыну, ведут неуклонную борьбу с мятежными вассалами и укрепляют свой верховный авторитет над ними, пытаются положить начало правильной администрации и организации финансов. Этот процесс усиления власти крупных сеньоров наблюдается по всей Франции, но наибольшей яркостью отличается он в Нормандии, герцоги которой с самого утверждения своего на французской территории пользовались почти неограниченной властью над населением, а во второй половине XI в. сумели еще более увеличить свою политическую мощь завоеванием Англии. И тем не менее в силу целого ряда обстоятельств осуществить задачу объединения всей Франции удалось не потомкам Роллона, а династии Капетингов, в 987 г. утвердившейся на французском престоле.

Феодальные сеньоры Франции, избирая на французский престол герцога «Франции», Гуго Капета, видели в нем только «первого среди равных» и в лучшем случае, да и то не всегда, готовы были признавать своим сюзереном. Но вручая ему корону и повинуясь в этом инстинкту самосохранения страны, не допускавшему окончательного раздробления Франции, они тем самым делали нового монарха преемником политических притязаний Каролингов и утверждали монархическую традицию, видевшую в короле законного преемника римских императоров, неограниченного владыку божией милостью, защитника церкви и покровителя слабых, источник закона, права и справедливости. Действительное положение первых четырех представителей новой династии (Гуго Капета, Роберта II, Генриха І и Филиппа І), занимавших французский престол в течение ста лет с небольшим (987—1108), было, однако, очень далеко от этих теоретических притязаний. Даже в своем наследственном герцогстве они были действительными государями только в пределах своего домена, главными городами которого были Париж, снова вернувший себе утраченное со времени первых Меровингов положение столицы Франции, и Орлеан, и территория которого была настолько разбросана, что король мог переезжать из одного своего имения в другое только во главе вооруженного отряда, и каждое его путешествие носило характер военной экспедиции. Наиболее крупные из сеньоров вовсе не признавали по отношению к носителям королевской власти своих вассальных обязанностей. Первые Капетинги не смогли удержать в своих руках Бургундию, которую им одно время удалось захватить, оказались бессильными помешать усилению самой крупной из французских сеньорий — Нормандии, герцог которой, Вильгельм Завоеватель, сделался королем Англии, и остались совершенно в стороне от того мощного движения, которое толкнуло французское рыцарство в 1096 г. в первый крестовый поход. Несмотря на сохранение традиций византийского двора в обстановке их жизни, их практические интересы сосредоточивались всецело вокруг увеличения и укрепления своего домена. Наряду с этим они проявляли заботу только о том, чтобы сохранить в своем роде королевскую корону, для чего систематически прибегали к коронации при жизни короля его наследника, чем действительно добились установления наследственной передачи престола, который при последних Каролингах стал было избирательным. Наследственность престола сделалась постепенно неотъемлемой частью общей королевской традиции и освободила Капетингов от опеки феодалов.

С началом ХII века положение королевской власти во Франции стало быстро изменяться. Экономический переворот обеспечивал успех объединительной работе королей и за пределами их собственного домена, а освобождавшаяся буржуазия делалась их естественной союзницей в борьбе с феодалами. Но союз между королями и свободными городами сложился не сразу. Традиция, которая долго приписывала первому Капетингу XII в., Людовику VI Толстому (1108 —1137), роль «отца коммун», не выдерживает исторической критики. Ни Людовик VI, ни его преемник, Людовик VII (1137—1180), еще не сумели осознать, как следует, значения городского движения для усиления  королевской власти. Выросшие в обстановке феодальных традиций, они не задавались широкими государственными планами и были просто хозяевами-приобретателями, по возможности не упускавшими случая расширить свои наследственные земли или сорвать хороший денежный куш c откупавшегося на свободу города. В своих владениях они вовсе не допускали устройства коммун, а по отношению к коммунальному движению в городах их крупных вассалов у них не было последовательной политики, и если, например, можно привести случаи, когда Людовик Толстый соглашался за соответственное вознаграждение признать независимость той или иной коммуны, то, с другой стороны, неоднократны были и примеры, когда чувство феодальной солидарности брало верх, и короли соглашались помогать сеньорам против коммун. Только к концу ХII в., с переходом престола к Филиппу II Августу, королевская политика приняла определенный характер покровительства свободным городам, и в деятельности королевской власти сквозь старую оболочку феодального права стало вырисовываться стремление к созданию единого национального государства. Тем не менее, влияние освобождения городов на успехи королевской власти в ее объединительной работе начало сказываться уже с эпохи Людовика Толстого. Процесс освобождения буржуазии и крестьянства в той или иной степени захватывал и королевские домены, и в новых общественных классах королевская власть естественно находила опору для роста своего могущества. В то же время отлив значительной части французского рыцарства на Восток в эпоху крестовых походов ослабил силу феодальной аристократии, а внутри Франции королевская власть скоро нашла себе поддержку   в рядах католического духовенства.

Знаменитое клюнийское движение, послужившее толчком к церковным  реформам второй половины XI века, зародилось на французской почве и во Франции достигло особенной силы. Будучи протестом против феодализации епископата и омирщения церкви, оно стало стремиться к освобождению монашества от власти епископов и сумело объединить в единую конгрегацию громадное количество французских монастырей, которые обладали обширной недвижимой собственностью и потому представляли собой большую не только моральную, но и материальную силу. Ища защиты от притязаний епископов, монастыри охотно отдавались под покровительство Капетингов, которые всегда обнаруживали симпатию к движению в пользу возрождения церкви. Это давало возможность королям под предлогом охраны (garde) монастырей вмешиваться во внутренние дела духовных и светских сеньорий, в которых находились опекаемые ими монастыри, и присваивать себе верховные права на монастырские земли, что способствовало распространению королевского авторитета далеко за пределы королевского домена и приводило к ослаблению значения епископата. При таких условиях кризис второй половины XI века, который был вызван борьбой между папством и империей из-за вопросов о симонии и инвеституре, и в котором поборники реформы под лозунгом освобождения церкви от государства на самом деле стремились к установлению папской теократии, задел Франции в значительно меньшей степени, чем Германию и Италию. Французский епископат был гораздо слабее германского епископата, а французские короли были не так, как германские императоры, заинтересованы в сохранении старых порядков, тем более, что и сами папы, нуждавшиеся в союзниках против своих могущественных противников, были склонны проявлять по отношению к Франции большую уступчивость. Уже с начала XII в. между папской курией и французскими королями установилась дружеская связь. Короли отказались от права инвеституры и удовлетворились со стороны вновь назначаемых епископов простой клятвой верности, и Франции сделалась любимой страной римских первосвященников, в которой они особенно охотно созывали церковные соборы, в которую они обычно спасались во время перипетий своей борьбы с императорами и главам которой они скоро присвоили титул «старших сыновей церкви». Если уже установление королевской опеки над монастырями приводило к образованию по всей Франции ряда опорных пунктов для распространения авторитета королевской власти, то ослабление епископата при постоянной поддержке со стороны папства создавало еще более благоприятную обстановку для ее дальнейших успехов. Католическая церковь давала королям денежные субсидии и помогала содержать армию, поставляла чиновников в их канцелярии и выдвинула из своей среды ряд влиятельных королевских советников, из которых особую славу приобрел аббат Сугерий, бывший ближайшим сотрудником Людовиков VI и VII и пытавшийся в своих сочинениях  обосновать на феодальных принципах теорию монархической власти.

Опираясь на эти две новые силы — помощь духовенства и поддержку буржуазии, Капетинги принялись е начала ХII в. за «собирание» Франции, захватывая земли силой или покупая их за деньги, приобретая их посредством брачных связей или распространительно толкуя принцип королевского покровительства, присоединяя выморочные феоды по сеньориальному праву или конфискуя их за нарушение договоров.

Возвышение королевской власти началось с Людовика VI, сначала сломившего путем неустанной борьбы мятежных феодалов своего наследственного княжества и несколько расширившего его пределы, а затем устроившего брак наследника престола (Людовика VII) с наследницей герцогства Аквитанского, Элеонорой, что распространило власть французских королей до Пиренеев. Но феодальные традиции пока еще были сильнее объединительных стремлений, и участие Людовика VII во 2-м крестовом походе вызвало во Франции междоусобие, ослабившее королевский авторитет, а последовавший за возвращением короля из Палестины развод его с Элеонорой не только лишил французскую корону Аквитании, но и имел своим результатом, вследствие брака Элеоноры с английским королем Генрихом II Плантагенетом, образование могущественной державы Плантагенетов, владения которой во Франции (Нормандия, Бретань, Анжу, Мен, Турэн и Аквитания) в несколько раз превосходили собственные земли Капетингов. Плантагенеты сделались естественными и главными противниками объединительных стремлений Капетингов, и между обеими династиями началась продолжительная борьба, затянувшаяся до средины XV в. Первых серьезных успехов в этой борьбе Капетинги достигли с переходом французского престола в руки Филиппа II Августа. Филипп II (1180—1223) был первым королем, который начал проводить политику объединения последовательно и сознательно и с этой целью опирался преимущественно на поднимающуюся буржуазию. Интересуясь развитием промышленности и торговли, он брал под свое покровительство торговые и ремесленные корпорации и охотно раздавал им привилегии. Коммунальное движение в городах встречало с его стороны систематическую поддержку, и он не только содействовал освобождению городов в чужих владениях, но и жаловал, в противоположность своим предшественникам, коммунальные хартии своим собственным городам. Всякий освобождавшийся от своего сеньора гор од самым фактом своего освобождения ставился под защиту короля, и король присваивал себе право утверждать все хартии, которые давали отдельным городам их сеньоры. Такой тесный союз королевской власти с буржуазией давал Филиппу Августу возможность получать от городов постоянную денежную и военную помощь и облегчал ему задачу борьбы с феодалами. Он расширил свои владения на севере присоединением Артуа и Вермандуа, а на юге части Берри и Оверни, и после продолжительной борьбы с английским королем Иоанном Безземельным отнял у него Нормандию, Анжу, Мен, Турэн и значительную часть Пуату. Иоанн Безземельный организовал против него сильную коалицию, в которой принял участие германский император Оттон IV, но победа Филиппа II при Бувине (1214) утвердила за ним его завоевания. Он пытался даже после смерти Иоанна Безземельного посадить на английский престол своего сына, будущего Людовика VІII. Это предприятие окончилось неудачей, но могущество дома Плантагенетов во Франции во всяком случае было сломлено. Установившийся еще с начала ХII в. союз с католической церковью помог вслед за тем французским королям значительно увеличить свои владения и на юге. Со второй половины XII в. на юге Франции широко распространилась религиозная секта катаров (альбигойцев), главным центром деятельности которой сделались владения графа Тулузского. Папа Иннокентий III начал против них систематическую борьбу и организовал специальный крестовый поход. Крестоносцы после долгой и кровавой войны подавили ересь и завоевали графство Тулузское. Но междоусобия, охватившие вслед за тем весь Лангедок, побудили папу Гонория III обратиться к содействию преемника Филиппа Августа, Людовика VIIІ (1228—1226), и после трех походов Людовика VIII на юг значительная часть графства Тулузского была присоединена к непосредственным владениям французского короля.

Переход престола в руки малолетнего Людовика IX Святого (1226—1270) вызвал сначала со стороны владельцев сохранившихся еще крупных сеньорий (Бретани, Фландрии, Шампани и уцелевшей под именем Гиени части прежних владений Плантагенетов) ряд попыток вернуть себе независимость, но мать молодого короля, Бланка Кастильская, в руках которой находилось регентство, без особого труда сломила их сопротивление. Сам Людовик IX, соединявший исключительную преданность религии и неуклонное служение христианским идеалам с большим государственным умом и энергией, был занят преимущественно внутренним устроением своего государства и не стремился к расширению своих владений. Он закончил продолжительные споры с Арагонией перпиньянским трактатом (1258), по которому отказывался от притязаний на Руссильон и графство Барселонское в ответ на отказ со стороны арагонского короля от притязаний на все французские замки по сю сторону Пиренеев, а затем заключил соглашение в Париже с английским королем Генрихом III (1259), выговорив у него безусловный отказ от Нормандии, Анжу, Мена, и Пуату, но за это согласившись на некоторое расширение английских владений в Гиени за счет соседних с ней территорий. Своим братьям и ближайшим родственникам Людовик IX выделял из королевских владений большие самостоятельные уделы (apanages), но, во-первых, создание таких полунезависимых княжеств облегчало принцам королевского дома расширять свои владения путем браков с наследницами крупных феодов и сеньорий и тем самым распространяло влияние французской короны на новые области, а, во-вторых, могущество французских королей было уже так велико, что эти уступки феодальным принципам не колебали их положения, как «высших сеньоров королевства» (seigneurs fieffeux du royaume), реально обративших всех крупных феодальных владельцев Франции в своих вассалов и распоряжавшихся всей территорией Франции, как своей «верховной собственностью» (domaine éminent). Вдобавок исключительное обаяние высокой моральной личности самого Людовика IX облекло королевскую власть особым авторитетом и высоко подняло международное значение Франции, позволив ей, несмотря на неудачу обоих крестовых походов Людовика IX, неоднократно выступать в роли арбитра в различных международных вопросах и распространить свое влияние на южную Италию, где в качестве преемника погибшей династии Гогенштауфенов утвердился брат Людовика IX, Карл Анжуйский. Преемникам Людовика IX оставалось только дальше идти по определившемуся пути, и при последних Капетингах прямой линии (Филиппе III, Филиппе IV Красивом и сыновьях Филиппа IV, Людовике Х, Филиппе V и Карле IV), царствовавших с 1270 по 1328 г., королевские владения увеличились графствами Тулузским и Шампанским, городом Лионом и его областью и рядом пограничных территорий, отнятых у Фландрии и Гиени. Объединение Франции, в сущности, было закончено, и в ее пределах больше не оставалось крупных сеньорий, которые были бы сколько-нибудь опасны для королевского авторитета.

Объединительная работа французской монархии протекала в формах феодального права, как это отчетливо выразил в своих юридических построениях знаменитый теоретик феодального права ХIII века Бомануар. Но, сделавшись действительным «ключом свода феодального здания» и получивши со времени Филиппа II Августа и Людовика IX возможность во всей полноте использовать ту монархическую традицию, которую Капетинги унаследовали от Каролингов, королевская власть в своих приемах властвования переживала эволюцию, приспособлявшую старые феодальные обычаи к новым экономическим и социальным отношениям и вкладывавшую в прежние феодальные нормы новое национальное содержание. Это приспособление порядков, возникших на основе замкнутого натурального хозяйства, к задачам денежного хозяйства, быстро делавшегося хозяйством национальным, и превращение конгломерата феодальных сеньорий в единое национальное государство повлекли за собой ряд крупных изменений в организации государственной власти и системы управления. До конца XII в. главными агентами короля в деле местного управления были прево (prévôts), заведовавшие отдельными участками королевских доменов, отправлявшие правосудие и собиравшие королевские доходы. Должности прево, вместо постоянного вознаграждения удерживавших в свою пользу часть взимаемых сумм, обычно сдавались на откуп, хотя в некоторых случаях и делались наследственными. С эпохи Филиппа Августа значительное расширение королевских доменов побудило королевскую власть создать над прево высший слой администрации в виде бальи (bailli), сообразно с чем королевские владения были разделены на соответственное количество больших административных округов, получивших название бальяжей (bailliages). Бальи, являясь представителями короля на местах, обладали высшей военной, финансовой и судебной властью. В отличие от прево они назначались королем на определенный срок и могли быть всегда отозваны, получали постоянное жалование и обязаны были отчетностью пред королевским советом. На юге должности бальи соответствовали должности сенешалов (sénéchaux), сначала в виде временной меры назначавшихся из местных феодалов, а затем тоже обратившихся в простых королевских чиновников, под надзором которых протекала деятельность более мелких правительственных агентов, на юге Франции носивших название «бэлей» (bailes). Деятельность местной администрации была подчинена надзору особых ревизоров (enquêteurs), которые регулярно объезжали французские области и напоминали по своим функциям каролингских missi dominici.

Центральным органом управления оставалась королевская курия (curia regis, la cour du roi), состоявшая из крупнейших вассалов короля и ближайших его советников, являвшаяся верховным королевским судом и вместе е тем обсуждавшая все важнейшие государственные дела. Усиление королевской власти привело к быстрому росту судебных функций курии. В ХIII в. уже бесспорным делается правило, по которому королевский суд является верховной апелляционной инстанцией для всех сеньориальных и муниципальных судов, а в то же время непрерывно увеличивается количество так называемых «королевских случаев» (cas royaux), и целый ряд дел (святотатство, изготовление фальшивой монеты, нарушение общественной безопасности и т. п.) рассматривается, как подлежащий исключительно ведению королевского суда. Такое расширение функций королевского суда приводит к установлению регулярных судебных сессий королевской курии, получающих, как и все государственные собрания этого времени, название «парламента» (curia in parlamento), и выдвигает на первый план в судебной деятельности курии лиц со специальным юридическим образованием, «легистов», которые уже c 1254 г. ведут регулярные протоколы заседаний «парламента» (по первому слову, с которого они обычно начинались, они называются Olim). Наряду с постоянными заседаниями парламента в Париже курия посылает периодические комиссии для разбора дел в провинциях (таковы échiquiers в Нормандии, grands jours в Шампани, парламенты в Лангедоке и т. д.), из которых впоследствии возникнут провинциальные парламенты. В основу судебной деятельности кладется старое феодальное право, кодификация которого в виде сборников «кутюм» (coutumes) как раз начинается в ХIII в., но наряду с этим в судопроизводстве все сильнее начинает чувствоваться влияние римского права, возрождение которого наступило еще с XII в., и в духе римского права парламентские судьи систематически проводят принцип единого, общего для всех королевского права, которому подчинены все местные и частные юрисдикции. От судебной деятельности королевской курии отличается ее общеполитическая, законодательная и административная работа, сосредоточивающаяся в королевском совете (curia in consilio), то действующем в более или менее многолюдном составе, то принимающем по желанию короля характер «тесного совета» (conseil étroit). В этот тесный совет входят наиболее близкие к королю лица. Раньше это были преимущественно лица, обслуживавшие его частное хозяйство, но к концу XIII в. из их среды особенно выделяются два должностных лица, несущих настоящие государственные обязанности — канцлер (сhancelier), стоящий во главе «канцелярии» и ведающий всем делопроизводством, и коннетабль (connétable), командующий вооруженными силами короля. Скоро выделилась и третья специальная функция курии посвященная ведению или, вернее, контролю королевских финансов (curia de compotis). Сначала и здесь действовали временные комиссии, проверявшие отчетность низших административных агентов, а потом эти комиссии обратились в постоянно действующую «палату счетов» (chambre des comptes).

Вначале все доходы короля исчерпывались тем, что он получал с своих доменов, при чем по мере развития денежного хозяйства натуральные повинности все больше заменялись денежными налогами. Но в ХIII в. расходы короля сильно выросли. Кроме своего двора, ему приходилось, во-первых, оплачивать довольно обширный штат администрации, а, во-вторых, тратить большие суммы денег на содержание армии. Наряду с продолжавшимися призывами феодальных ополчений, короли все в большей степени прибегали к созданию постоянных вооруженных отрядов, как конных (chevaliers du roi), так и пеших (sergents du roi), несших регулярную службу и получавших за нее соответственное вознаграждение. Непрерывное увеличение расходов на содержание двора, администрации и армии принуждало королей изыскивать новые источники доходов. Пользуясь своим правом призывать в моменты военной опасности все население к отбыванию воинской повинности, они заставляли население городов откупаться от несения военной службы соответственными денежными взносами, облагали торговые сделки особыми процентными сборами («maltôte»), прибегали к конфискации капиталов еврейских купцов или устанавливали с них чрезвычайные налоги, взимали с духовенства «десятины» (décimes), широко пользовались правом получения доходов с свободных епархий (так называемые régale) и т. д. Но к концу ХIII в. всех этих источников стало делаться недостаточно, а попытки произвольного установления новых налогов наталкивались на сопротивление феодальных сеньоров и городских учреждений. Финансовая нужда побудила королей поэтому созывать многолюдные собрания королевской курии с участием представителей высшего духовенства,  феодального дворянства и свободных городов, как коллективных сеньорий, для того, чтобы заручаться их согласием на взимание налогов. Из этих собраний образовались в качестве определенного учреждения генеральные штаты (états généraux). Существование подобного рода собраний можно констатировать уже со второй половины ХІII в., и знаменитое собрание генеральных штатов (см.) в 1302 г. было не первым вообще, а только первым, которое было описано в современных хрониках. При Филиппе Красивом (1285-1314), впрочем, генеральные штаты (собиравшиеся вообще отдельно для севера Франции, или Лангедойля, и для юга, или Лангедока) ограничивались только общим согласием на предложения короля, и главная роль принадлежала провинциальным собраниям представителей сословий, которые сговаривались с королевскими агентами и о количестве предполагаемых сборов и о способах их взимания, и из которых впоследствии образовались провинциальные штаты (états provinciaux).