Франция. История. VIII. Разложение старого порядка

Франция. История. VIII. Разложение старого порядка. Смерть Людовика XIV и переход престола к его пятилетнему правнуку, Людовику XV (1715—1774), если не вызвали смут, похожих на смуты фронды, то во всяком случае дали возможность повторить с его завещанием историю завещаний Генриха IV и Людовика XIII. Между «узаконенными» принцами и регентом началась борьба, причем на сторону принцев стал двор, иезуиты и высшие чины армии, а на сторону регента — янсенисты, парламенты и стоявшая за ними крупная буржуазия. По желанию регента парижский парламент кассировал завещание Людовика XIV и признал за регентом всю полноту верховных прав, причем в королевском указе, утверждавшем решение парламента, прямо заявлялось, что король не может неограниченно распоряжаться судьбами престола, и что в случае прекращения династии выбор короля принадлежит только самому народу. С своей стороны регент, чтобы удовлетворить интересы двух наиболее влиятельных общественных групп, среди которых чувствовалась оппозиция, — старого дворянства и парламентской магистратуры, — вернул парламентам отнятое у них Людовиком XIV право ремонстраций и покончил с системой «министерского деспотизма», создав для управления страной несколько советов: совет по внутренним делам, совет по вероисповедным делам (соnseil de conscience), военный совет, морской совет, совет финансов и совет иностранных дел. Советы были составлены приблизительно поровну из представителей старого дворянства и «дворянства мантии», а председательство в них поручено наиболее родовитым и влиятельным вельможам. Сам герцог Филипп Орлеанский был человеком даровитым и образованным, но относился к исполнению своих обязанностей с циническим равнодушием и проводил свое время среди кутежей и разврата, задавая в этом отношении тон необузданной погоне за удовольствиями, которая охватила высшие круги французского общества в виде реакции против ханжества последнего периода царствования Людовика ХIV. Управление при помощи советов, организованное под влиянием герцога Сен-Симона, стремившегося вернуть к власти родовитую аристократию, скоро обнаружило свою нежизнеспособность, и регент восстановил одну за другой старые должности министров. Первенствующим вопросом для правительства был вопрос финансовый, так как государственный долг и различного рода государственные обязательства в совокупности превышали 3 миллиарда, уже были истрачены вперед все доходы, ожидавшиеся за два следующие года, и в то же время правительство ввиду полного обнищания населения должно было отменить «десятину» (le dixième), установленную в последние годы Людовиком XIV. Председатель совета финансов, герцог Ноайль, попытался сначала справиться с финансовым кризисом обычными приемами: пересмотром и уменьшением процентов по государственным обязательствам, конверсией займов, перечеканкой монеты, учреждением судебной палаты для расследования злоупотреблений банкиров и откупщиков. Но все эти меры дали совершенно незначительные результаты, и тогда регенту предложил свои услуги прославившийся уже раньше своими финансовыми спекуляциями шотландский авантюрист, Джон Ло (см. Ло). Сначала «система» Ло, как называли его проекты, имела большой успех. С разрешения регента он основал учетный и ссудный банк на акционерных началах (1716). Акции были легко разобраны публикой, а выпущенные банком билеты, которые банк, по желанию, обменивал на звонкую монету, в обращении даже предпочитались металлическим деньгам, особенно после того, как распоряжением регента они были признаны законным платежным средством. Но скоро необычайное обилие денежных знаков вызвало падение их покупательной стоимости и резкое вздорожание жизни, и обнаружилось, что доходы от акций не так велики, как этого ожидала публика. Акции стали падать в цене, и в обществе началась паника. Ло попытался предотвратить катастрофу запрещением иметь на дому золото и серебро свыше 50 ливров и установлением принудительного курса акций, но эти меры только ускорили падение. Банк должен был прекратить платежи, и Ло с трудом спасся бегством от разъяренной толпы владельцев акций и билетов, потерявших теперь всякую ценность (1720). Правительство назначило для ликвидации компании Ло особую комиссию, которая признала законность за претензиями только части ее кредиторов и этим дала возможность государству уменьшить свой долг на сумму свыше 800 млн.

После провозглашения Людовика XV совершеннолетним (1723) и смерти герцога Орлеанского, во главе управления с титулом первого министра стоял сначала герцог Бурбон, а затем воспитатель молодого короля, кардинал Флери. Но придя в зрелый возраст, Людовик XV не стал принимать сколько-нибудь серьезного участия в делах правления. Воспитанный в атмосфере раболепства и придворной лести, с раннего детства привыкший к мысли, что власть его не ограничена, он совершенно лишен был чувства долга и сознания ответственности перед страной и не проявлял никакого интереса к государственным делам, совершенно равнодушно относясь к положению народа и государства и убивая съедавшую его скуку развратом и низменными удовольствиями. Со смертью Флери (1743) он больше не назначал первого министра, но это при пассивности самого короля привело только к вечным спорам и интригам между отдельными министрами и разложению самого механизма управления. Первенствующую роль в политике начали приобретать королевские фаворитки (Шатору, Помпадур, Дюбарри), от которых стало зависеть назначение и смещение министров, и которые поэтому свободно распоряжались государственными средствами для удовлетворения своих прихотей, а анархия в делах еще больше увеличивалась тем, что король за спиной официальных министров иностранных дел вел свою собственную иностранную политику при помощи особых тайных агентов (эта политика получила название le secret du roi), и в своей деятельности официальная и тайная дипломатия нередко резко противоречили друг другу. После крушения французской гегемонии в Европе, доминирующей мыслью французской внешней политики сделалось сначала сближение с Англией для того, чтобы при ее поддержке ослабить преобладание Австрии в европейских делах, бывшее результатом упадка французского могущества. Поэтому Франция в угоду Англии согласилась принять участие в четверном союзе, который принудил Испанию отказаться от попытки вернуть себе утраченные во время войны за испанское наследство владения (1718—1720), а затем искусно воспользовалась затруднительным положением Австрии для того, чтобы во время так называемой войны за польское наследство (1733—1735) добиться замаскированного присоединения к Франции Лотарингии, которая отделяла от Франции Эльзас, в форме передачи ее тестю Людовика XV, бывшему польскому королю Станиславу Лещинскому, и отказа Австрии от королевства обеих Сицилий в пользу младшей линии испанских Бурбонов.

Между тем Франция понемногу оправлялась от бедственного положения, в котором она была к моменту смерти Людовика XIV. Уменьшение государственного долга, некоторое уменьшение налогов и больший порядок в финансах, установившийся в период министерства Флери, облегчили положение населения, а продолжительный период мира (войны с Испанией и Австрией были непродолжительны и стоили государству сравнительно недорого) способствовал быстрому росту его благосостояния. Несомненное влияние на общий подъем народного хозяйства во Франции оказала «система» Ло. Она привела к переходу значительной части дворянских земель в руки буржуазии и крестьянства, помогла мелким землевладельцам ликвидировать свою задолженность при помощи обесценившихся кредитных билетов и, таким образом, способствовала улучшению материального положения крестьян и увеличению их земельной собственности. Но еще больший толчок она дала развитию французской торговли и промышленности.

Вест-индская компания после ликвидации долгов Ло скоро начала оправляться. Целый ряд морских портов (Кале, Диепп, Гавр, Брест, Нант, Лориан, Ла-Рошель, Бордо, Марсель и др.) вел оживленную торговлю на Средиземном море и в Атлантическом океане, на Антильских островах выросли богатые сахарные и кофейные плантации, в занятой еще при Людовике XIV Луизиане возник новый торговый центр — Новый Орлеан, и принимались меры для привлечения туда возможно большего числа колонистов. Для того, чтобы создать морскую станцию на пути в Индию, утверждено было французское владычество на Маскаренских островах, а французская администрация в колониях Индостана, в рядах которой особенно выделились Лабурдонне и Дюпле, приобрела большой авторитет среди туземного населения и успешно боролась с английским влиянием. Торговый флот значительно вырос, а общий оборот французской внешней торговли с 214,8 млн. в 1716—1720 гг., в 1749—1755 гг. поднялся до 616,7 млн., т. е. увеличился почти в 3 раза. Такой быстрый расцвет внешней торговли Франции снова делал из нее для Англии опасную соперницу. Между обеими странами неизбежно должна была возобновиться борьба за колониальные рынки, и Франция была последовательно втянута в войны за австрийское наследство (1740—1748) и семилетнюю (1756—1763), все значение которых для Франции в сущности сводилось к борьбе с англичанами за колонии.

Франция не была в достаточной степени подготовлена к этой борьбе. Хотя правительство в лице морского министра Морепа и приняло меры к возрождению французского военного флота, но он был значительно слабее английского флота, а на суше Англия в сущности была неуязвима. Тем не менее, общий ход военных действий во время войны за австрийское наследство был для Франции благоприятен. Благодаря победам маршала Морица Саксонского была занята вся Бельгия, а французские неудачи в Америке уравновешивались завоеванием в Индии Мадраса. Но война так скоро истощила французские финансы, и увеличение налогов вызвало такое сильное неудовольствие в населении, что Людовик XV согласился заключить мир в Ахене (1748) на условии взаимного возвращения всех завоеваний и удовлетворился уступкой Австрией двух итальянских герцогств — Пармы и Пьяченцы — испанскому принцу Филиппу, женатому на его дочери. Заключение мира, конечно, не могло прекратить острого экономического соперничества между Францией и Англией, и торгово-промышленные круги Англии, ярким выразителем интересов которых скоро сделался занявший пост первого министра Питт, поставили своей целью уничтожение колониальной империи Франции, вследствие чего вооруженные столкновения между обеими сторонами скоро возобновились. Между тем Франция совершенно не была готова к возобновлению войны. Новый налог, введенный в 1749 г. для увеличения доходов, «двадцатина» (le vingtième), очень мало улучшил положение, со смертью Флери началось полное разложение самого правительственного механизма, армия оставалась без всякого авторитетного руководства, и командовавшие ею генералы открыто ссорились друг с другом. Вдобавок, когда выяснилась полная неизбежность войны, и англичане первые открыли военные действия (1755), французская дипломатия не сумела ограничиться войной с Англией и оказалась втянутой в общеевропейский конфликт, а затем, заключив союз с Австрией против Пруссии, не сумела по крайней мере выговорить в пользу Франции достаточной компенсации. При таких условиях семилетняя война (см.) привела к полному разгрому сухопутных и морских сил Франции, и по парижскому миру 1763 г. Франция должна была отказаться в пользу Англии от всех своих завоеваний в Индостане (за исключением пяти раньше принадлежавших ей торговых пунктов) и в Сенегамбии и уступить Англии Канаду с прилежащими островами и все свои владения на левом берегу Миссисипи и его левых притоках, а также часть принадлежавших ей Антильских островов. Наконец, в качестве компенсации за уступку Испанией Англии Флориды, Франция уступила еще Испании Луизиану. Колониальная империя ее, созданная в XVII в. Кольбером, таким образом, была целиком разрушена, а международный престиж, несколько поднявшийся в первой половине ХVIIІ в., снова пал очень низко.

Непрерывные военные неудачи, завершившиеся потерей почти всех колоний, возобновившиеся беспорядки в финансах, приводившие, несмотря на увеличение старых и введение новых налогов, к быстрому росту государственного долга, постоянная смена министров (самой характерной фигурой в этом отношении был пробывший только несколько месяцев генеральным контролером Силуэтт, самое имя которого сделалось нарицательным), исключительное влияние на дела, которым пользовалась маркиза Помпадур, привели к тому, что Людовик XV и его правительство потеряли во французском обществе всякое уважение, и оппозиционное настроение стало принимать угрожающий оборот. Но главной средой, в которой развивалась оппозиция, были уже не старое дворянство и парламентская магистратура, а зажиточная крупная и средняя буржуазия, которая, благодаря экономическому подъему первой половины XVIII в., сделалась могущественной общественной силой и стала стремиться к власти. Нараставшее оппозиционное движение нашло свое выражение в так называемом «просвещении» или «философии» ХVIII в.

«Просветительное» движение во Франции сложилось так же, как в других странах Европы, на фундаменте крупных завоеваний человеческого разума в области познания природы в течение ХVІ и XVII вв. Уже рационалистическая философия XVII в. подготовила освобождение научной мысли от церковных авторитетов. В XVIII в. к этому присоединилось влияние эмпирической философии, опиравшейся на успех точных наук и достигшей особенного расцвета на родине, «просветительного» движения, Англии. Церковным авторитетам и традициям была объявлена война во имя разума и свободы мысли. На смену старых теологических систем развивалось учение о естественной религии, и провозглашался принцип свободы совести. Традиционное преклонение пред сложившимися общественными формами уступало место учению об естественном строе народного хозяйства и человеческого общества, в основу которого ложилась теория естественных, неотчуждаемых прав человеческой личности, существующих прежде всякого общества и находящих свою гарантию в общественном договоре. Недовольство существующим общественным и государственным строем побуждало подвергать критическому пересмотру его основы и развивать программы переустройства общества и государства на основах разума и науки. Старый порядок был освящен авторитетом церкви, и потому борьба против него во имя разума принимала антицерковный и антирелигиозный характер, представлявший резкий контраст общественному настроению ХVII в. Англия в своем экономическом и политическом развитии опередила Францию. Там взамен абсолютизма установился уже с конца ХVII в. парламентаризм и представительный строй, признавалась свобода совести, существовала полная свобода мысли и печати. Она сделалась поэтому для оппозиционно настроенных французов своего рода обетованной землей, куда надо было ехать учиться, и где можно было наблюдать более совершенные социальные и политические порядки. Из Англии пришли поэтому во Франции все основные идеи «просвещения»: идея закономерности мирового порядка, деизм, как система, примиряющая идею бога с принципами науки, учение о личной свободе и гражданском равенстве, как естественных правах личности, учение о народном верховенстве и представительном образе правления, как основах построенного на началах естественного права государственного порядка. Со смертью Людовика ХІV королевский двор перестал служить объединяющим и направляющим центром французской литературы. Она сразу освободилась от опеки и прониклась оппозиционным настроением. Людовик XV даже и не делал попыток снова поставить литературу в зависимость от себя. Отрицательно относясь к ней за ее оппозиционный характер, он реагировал на «просветительное» движение только цензурными придирками и административными преследованиями. Но на ее стороне было сочувствие общества, и этого было достаточно, чтобы произведения ее, печатавшиеся и явно, и тайно, и в самой Франции, и за ее пределами, раскупались нарасхват, а вместо единого королевского салона в Версале возник в Париже целый ряд литературных салонов (г-жи Дюдеффан, г-жи Жоффрен, барона Гольбаха, г-жи Леспинасс и др.), которые сделались главными очагами нового движения. В этих салонах подвизалась блестящая плеяда писателей XVIII в., сохраняя для своих произведений формы установившегося в ХVII в. классицизма, но вкладывая в них совершенно иное содержание и заменяя торжественно-холодный тон предшествовавшей эпохи тоном легкой, остроумной и фривольной насмешки.

В развитии оппозиционного настроения французского общества в XVIII в. можно заметить два периода. До средины столетия требования буржуазии отличались сравнительной умеренностью. Она еще не разочаровалась в традиционной монархической власти, желала только необходимых реформ, которые удовлетворили бы ее экономические и социальные стремления, и еще верила, что правительство пойдет ей навстречу. Выжидательно-умеренное настроение буржуазии ярко отразилось на всем характере первого периода «просветительного» движения, виднейшими представителями которого были Вольтер (см.), физиократы (см.) и Монтескье (см.).

Но к средине ХVIII в. в настроении французского общества и прежде всего в рядах буржуазии наступает перелом. За крупной и средней буржуазией оппозиционное настроение охватывает и мелкую буржуазию, а вместе с тем начинают учащаться волнения среди крестьянства. Вера в возможность реформ сверху исчезает. Буржуазия начинает сама стремиться к власти и осознавать себя, как вождя народных масс. Умеренные теории первого периода «просвещения» перестают ее удовлетворять. Она хочет теперь радикального уничтожения старого порядка и защищающих его традиций и авторитетов. Этому новому настроению соответствует проповедь нового, второго поколения «философов», приобретающего первенствующее значение е 1750-х гг. Расцвет естественных наук во Франции подрывает основы деизма и открывает путь материализму, который не желает никаких компромиссов с религией и категорически ее отвергает. Сначала Ламеттри, а затем Гельвеций, Гольбах и Кондильяк с его школой развивают во всей полноте систему материалистической философии. Дидро, тоже от деизма постепенно перешедший к материализму, объединяет всех представителей французского «просвещения» вокруг грандиозного предприятия, знаменитой «Энциклопедии наук, искусств и ремесел», подводящей итоги всей научной работе последнего столетия и вместе с тем по своему оппозиционному настроению являющейся «исполинской осадной машиной» и «громадным арсеналом», откуда добывается оружие для штурма старого порядка. Не меньшим радикализмом отличаются политические требования нового поколения. Гольбах выступает с беспощадной критикой монархического правления, доказывая, что редкие моменты, когда на престоле бывает хороший государь, сменяются царствованиями чудовищ и безумцев. Мабли открыто провозглашает догмат народного суверенитета, как логический вывод из принципа равенства признает за народом право изменять существующий образ правления и, сохраняя в теории конституционную монархию, на практике суживает права монарха до крайних пределов и придает своей монархии республиканский характер. Наконец, Руссо, являющийся в полном смысле слова таким же властителем дум общества для второй половины XVIII в., каким был Вольтер для его первой половины, начинает эру страстного увлечения простым народом, понимая под ним, прежде всего, обездоленное и обиженное крестьянство, подвергает беспощадной критике существующий социальный строй с его сословными привилегиями и экономическим неравенством и в своем «Общественном договоре» строит программу идеального демократического государства и общества, где все равны и все свободны, и где народ-самодержец пользуется всей полнотой своих неограниченных верховных прав. Резкий протест против несправедливости социального строя приводит к критике самого принципа частной собственности, как источника социального зла, и вслед за Руссо выступает целая группа писателей, указывающих, что идеал социального равенства и истинной демократии достижим только при условии уничтожения частной собственности и установления коммунистического принципа общности имуществ и общественного распределения труда и производства. Уже в начале ХVIII в. к коммунистическим выводам приходит в своей страстной критике общественного и государственного строя Мелье, а во второй половине XVIII в. коммунистическую программу дальше развивают и обосновывают Мабли и Морелли. Таким образом, к 50-м и 60-м гг. ХVIII в. «просветительное» движение захватывает в свои руки всю литературу и становится силой, подчиняющей своему влиянию общество, и «философы» с своими многочисленными последователями, несмотря на отдельные разногласия в своей среде, сливаются в одну общую могущественную «философскую партию» (le parti philosophe), объеди-ненную общей ненавистью к старому порядку и требованием его уничтожения во имя начал разума и естественного права.

В старой Франции всегда существовали учреждения, оказывавшие сопротивление королевскому деспотизму в лице парламентов, число которых к концу старого порядка достигло тринадцати (в течение ХVII и ХVIII вв. были последовательно учреждены парламенты в Меце, По, Дуэ, Безансоне и Нанси), и которые со времени возвращения им Филиппом Орлеанским права ремонстраций неоднократно вступали в конфликты с королевской властью, то принимая под свою защиту янсенистов против нападений на них со стороны приверженцев ультрамонтанизма (столкновения между которыми, впрочем, к средине ХVIII в. стали терять свое общественное значение по мере роста значения «партии философов»), то восставая против финансовых мер правительства. В течение ХVIII в. в их среде сложился взгляд на отдельные парламенты, как на отделения (classes) единого общефранцузского парламента, и большой популярностью стало пользоваться учение об основных законах, ограничивающих власть короля, причем в числе ограничительных пунктов перечислялись и вотирование налогов генеральными штатами, и несменяемость членов парламента, и контроль парламентов над распоряжениями правительства. Несмотря на это, парламентская оппозиция никогда не была особенно страшна правительству, так как парламенты всегда рассматривали себя как орудие королевской власти, и короне удавалось, в конечном счете, сломить их сопротивление то путем репрессий, то путем уступок. Но с средины ХVIII в., когда оппозиционное настроение охватило широкие круги французского общества и парламентская оппозиция могла легко в нем найти себе поддержку, и в правительственных кругах, наконец, начались робкие попытки пойти хотя бы на частичные преобразования для того, чтобы ослабить неудовольствие общества. После войны за австрийское наследство генеральный контролер Маню отменил большую часть ограничений, стеснявших торговлю хлебом, учредил для постепенного погашения государственного долга особую кассу (caisse d’amortissement), принял ряд мер для ограничения роста церковного землевладения и разработал под заметным влиянием Вобана план общего подоходного 5%-ного налога — «двадцатины» (le vingtième), падавшего одинаково на все сословия и классы. Но духовенство оказало самое ожесточенное сопротивление его планам, взимание «двадцатины» было проведено в жизнь с целым рядом изъятий в пользу духовенства и высших классов общества, а Машо получил отставку в угоду «партии ханжей» (partie des devots), как называли лиц, не желавших никаких преобразований.

Идея реформ скоро опять ожила с вступлением в состав министерства в качестве министра иностранных дел герцога Шуазеля, считавшегося приверженцем «партии философов» и фактически занявшего в правительстве положение первого министра. Он произвел ряд серьезных улучшений в военном и морском деле, так как плачевное состояние армии и флота было одной из главных причин неудач Франции во время семилетней войны. Во внешней политике сохраняя союз с Австрией и устроив для его укрепления брак дофина (будущего Людовика XVI) с дочерью императрицы Марии Терезии, Марией Антуанеттой, он заключил, кроме того, так называемый «фамильный договор» со всеми государствами, где царствовали Бурбоны, т. е. с Испанией, королевством обеих Сицилий и Пармой, и этим укрепил международное положение Франции, что дало ему возможность присоединить к Франции Лотарингию, где умер Станислав Лещинский, и о. Корсику. «Партии философов» он дал удовлетворение, приняв участие в общем походе против иезуитов, поводом к которому послужило банкротство иезуита Лавалетта, ведшего торговлю с колониями. Парижский парламент, давно ждавший случая свести счеты со своими старыми противниками, потребовал уплаты долгов Лавалетта всем орденом, а когда орден отказался это исполнить, подверг своему рассмотрению устав ордена, объявил как самый устав, так и поведение иезуитов противоречащим законам и нравственности и принял постановление об изгнании иезуитов из Франции. Постановления парижского парламента были дружно поддержаны провинциальными парламентами, прессой и общественным мнением, и Шуазель объявил орден иезуитов во Франции упраздненным, а все его учреждения закрытыми (1764). Одновременно генеральный контролер Лаверди в угоду требованиям физиократов объявил полную свободу торговли хлебом и освободил деревенскую промышленность от надзора цеховых властей, чем фактически установил полную свободу промышленности. Но в то же самое время правительство, боясь влияния «партии ханжей», продолжало преследовать оппозиционную литературу и не препятствовало взрыву религиозного фанатизма, выразившегося в ряде го нений против протестантов и приведшего к громким процессам Каласа и Сирвена, в защиту которых выступил Вольтер, сумевший заинтересовать в судьбе гонимых всю Европу и поставить во всей полноте вопрос о свободе совести и религиозной терпимости. В то же время, объявив свободу торговли хлебом, правительство продолжало производить скупку хлеба, предназначенного для пропитания Парижа, и вело эти операции при помощи сомнительного качества спекулянтов, чем косвенно способствовало образованию в обществе легенды о существовании особой «голодной компании» (paсte de famine), в делах которой будто бы принимал непосредственное участие сам Людовик XV. А попытка правительства поднять налоги, бывшая единственным выходом из финансовых затруднений, в которых оно находилось со времени семилетней войны, вызвала сопротивление со стороны парламентов и привела в Бретани к крупным столкновениям между наместником короля, герцогом Эгильоном, и бретанскими провинциальными штатами, на сторону которых не замедлил стать реннский парламент, возбудивший против Эгильона процесс. Так как Эгильон был пэром Франции, то дело перешло в парижский парламент. Эгильон, нашедший себе поддержку в канцлере Мопу и в сменившем Лаверди на посту генерального контролера Террэ и заслуживший расположение королевской фаворитки Дюбарри, которая не любила Шуазеля, добился от Людовика XV предписания прекратить начатый процесс и считать его оправданным. Вслед за тем Шуазель, тайной поддержке которого «триумвират» Эгильона, Мопу и Террэ приписывал сопротивление парламентов, был уволен, и на его место назначен Эгильон (1770).

Мопу решил воспользоваться отставкой Шуазеля для того, чтобы нанести парламентам решительный удар. Еще раньше по его настоянию Людовик XV издал эдикт, в котором объявлял, что право издавать законы во Франции принадлежит королю «вполне и безраздельно» и категорически запрещал парламентам впредь организовывать коллективные протесты против королевских распоряжений. Парижский парламент счел этот эдикт нарушением основных законов королевства и ответил на него прекращением отправления правосудия. Тогда Мопу сослал всех членов парламента, объявил их должности конфискованными и взамен парижского парламента учредил в его округе 6 новых высших судов, причем продажа должностей заменялась королевским назначением, уничтожались взносы тяжущихся в пользу судей, процедура судопроизводства ускорялась и удешевлялась. Палата косвенных налогов (cour des aides) и провинциальные парламенты, попытавшиеся поддержать парижский парламент, тоже были уничтожены, и Мопу стал разрабатывать общий план полной реорганизации судебного устройства. Не менее решительно поступал Террэ, наметивший кое-какие финансовые преобразования, а пока прекративший погашение государственного долга, обративший средства амортизационной кассы на текущие расходы и произведший принудительную конверсию большей части государственных, обязательств. Меры Мопу и Террэ только усилили общее раздражение. Новые суды, получившие кличку «парламентов Мопу», сделались предметом общих насмешек, чему немало  способствовал публицист Бомарше, на положительную сторону судебных преобразований никто не обращал внимания, и повсюду высказывалось сожаление об уничтожении последней преграды  королевскому деспотизму. В результате новых финансовых мероприятий только обострился уже раньше разразившийся экономический кризис, и в одном Париже произошло 2 500 банкротств, а в ряде городов и провинций вспыхнули настоящие восстания. Полному упадку авторитета правительства способствовала и иностранная политика «триумвирата», не сумевшего помешать раздроблению старой союзницы Франции, Польши, и разделу ее владений между Россией, Австрией и Пруссией (1772).

Острота кризиса смягчилась смертью Людовика XV, под конец жизни сделавшегося предметом общего отвращения, и переходом престола к его двадцатилетнему внуку, Людовику XVI (1774—1792). Людовик XVI резко отличался от своего деда добротой и нравственной чистотой и не лишен был сознания, что государство действительно нуждается в серьезных реформах, но не обладал ни настоящим государственным умом, ни сильной волей и решительностью и легко поддавался влиянию жены и младших братьев (графа Провансского и графа Артуа), совершенно равнодушных к государственным делам, без счета тративших государственные средства на свои прихоти и развлечения и возглавлявших собой придворную партию, враждебную всяким серьезным преобразованиям. Первые шаги Людовика XVI вызвали в обществе самое полное удовлетворение. Он сделал первым министром бывшего морского министра Морепа, уволенного в свое время по настоянию Помпадур и потому пользовавшегося некоторой популярностью, удалил от власти «триумвират», уничтожил все судебные преобразования Мопу, восстановил парламенты и сформировал новое министерство, в котором сначала пост морского министра, а потом пост генерального контролера финансов занял Тюрго.

В лице Тюрго власть переходила к одному из самых выдающихся деятелей дореволюционной Франции. Принадлежа к школе физиократов и будучи видным представителем «просветительной» литературы, он с солидным теоретическим образованием соединял и большой практический опыт так как долго служил в суде и администрации, а последние 14 лет бессменно занимал должность интенданта в провинции Лимузэн, где обратил на себя внимание своей, энергичной деятельностью и приобрел большие симпатии населения сочувственным отношением к народным нуждам. В министерство он вступал с обширным и хорошо продуманным планом преобразований. Считая главным недостатком французской государственной жизни полный упадок общественной самодеятельности, он предлагал отказаться от системы бюрократической опеки и для развития самоуправления создать в общинах, городах, округах и провинциях под названием муниципалитетов учреждения, избираемые местными землевладельцами независимо от их сословной принадлежности и имеющие своей непосредственной функцией заведывание распределением налогов, общественными работами и делами благотворительности. Иерархию муниципалитетов должен был возглавить «королевский муниципалитет» в качестве постоянного совещательного органа при короле. В области социальных и экономических отношений он проектировал уничтожение всех феодальных повинностей, лежавших на крестьянах, причем некоторые из них должны были быть отменены безвозмездно, а остальные выкуплены, распространить уплату налогов равномерно на все сословия, уничтожить все стеснения для развития земледелия, торговли и промышленности и предоставить полный простор личной предприимчивости и свободному труду. Кроме того, Тюрго намечал установление терпимости для протестантов и ряд мер для распространения народного образования, которые должны были сделать французов «просвещенным и добродетельным народом».

Тюрго энергично принялся за осуществление своей всеобъемлющей программы, привлекши к сотрудничеству ряд лиц из «партии философов». Государственные расходы были уменьшены, в финансы введена лучшая отчетность, учреждена учетная касса (caisse d’escompte), и после долгого промежутка времени впервые бюджет был сведен без дефицита. Все ограничения, введенные Террэ в торговлю хлебом, были отменены, и объявлена полная свобода торговли хлебом. Это восстановило против Тюрго лиц, занимавшихся хлебной спекуляцией, а так как урожай 1774 г. был очень плохим, то весной 1775 г. в некоторых местностях вспыхнули беспорядки, которые пришлось подавлять вооруженной силой. Тюрго быстро справился с этой «мучной войной» и не только добился торжества над своими противниками, но и сумел ввести в состав министерства в качестве министра двора своего единомышленника Мальзерба (см.), который в дополнение к планам Тюрго наметил еще преобразование тюрем, ограничение lettres de cachet, уничтожение пытки, предоставление печати большей свободы. Одновременно военный министр Сен-Жермен и морской министр Сартин энергично принялись за продолжение приостановившихся со времени отставки Шуазеля преобразований в армии и флоте. Преобразовательная работа пошла полным ходом. Тюрго ограничил сдачу налогов на откупа и стал вводить систему акциза, провел почтовую реформу, значительно облегчившую и удешевившую торговые сношения, объявил свободу торговли вином и водкой, освободил крестьян от несения дорожной барщины и заменил ее денежным налогом, падавшим на все сословия, и выработал закон, уничтожавший цехи и корпорации и предоставлявший полную свободу труду и промышленности. Но эти меры натолкнулись на сопротивление парижского парламента, который уже раньше осудил брошюру Бонсерфа, излагавшую планы Тюрго относительно отмены феодальных прав. Людовик XVI на этот раз поддержал Тюрго, но влияние его на короля стало быстро падать. Против него образовалась при дворе сплоченная оппозиция, в которую, кроме парламента, вошли откупщики, финансисты, духовенство, недовольное его проектами облегчить положение протестантов и ограничить финансовые привилегии церкви, придворная аристократия с королевой и принцами во главе, раздраженная сокращением пенсий и других подачек из государственной казны. Морепа перешел на сторону его противников, и Тюрго получил отставку после 20 месяцев пребывания у власти (1776).

После отставки Тюрго все важнейшие его преобразования были отменены, но Морепа не решился на полный разрыв с «партией философов» и поручил управление финансами Неккеру (см). Неккер, женевский протестант по происхождению и банкир по профессии, пользовался широкой популярностью в оппозиционных кругах благодаря своему литературному салону, в котором собирались представители «партии философов», и вместе с тем обратил на себя внимание двора своим сочинением, в котором выступил противником экономической политики Тюрго и защитником правительственной регламентации торговли.  Но, как протестант, он был назначен только «главным директором финансов» при сохранении должности генерального контролера в руках другого лица и не получил доступа в королевский совет. Неккер не менее Тюрго понимал необходимость коренных преобразований, но не был человеком решительной инициативы и предпочитал не ставить вопросов ребром, а идти путем частичных уступок и соглашений. В вопросе об отмене феодальных привилегий и повинностей он начал ликвидацию феодального режима с уничтожения серважа в королевских доменах, но парижский парламент подорвал все моральное значение этой меры, внеся при ее регистрации оговорку, что она ни в коем случае не должна вредить сохранению частными лицами их сеньориальных прав. Точно так же парламент исказил и другую крупную реформу Неккера — отмену пытки, согласившись только на ее уничтожение во  время следствия и сохранив ее пред совершением смертной казни, а в то же время духовенство добилось отсрочки поставленного на очереди вопроса о даровании протестантам равноправности. В вопросе о введении местного самоуправления Неккер созвал в виде опыта провинциальное собрание в Берри из 48 членов, половина которых поровну принадлежала духовенству и дворянству, а половина третьему сословию, причем треть всего состава назначалась правительством, а остальные две трети кооптировались назначенной третью. И хотя эта скромная реформа была очень далека от широких планов иерархии бессословных муниципалитетов Тюрго, Неккеру удалось ее распространить только еще на одну провинцию (Верхнюю Гиень). С финансовыми затруднениями в ожидании общей финансовой реформы Неккер пытался справиться частичными улучшениями (сокращением ненужных должностей, дальнейшим уменьшением откупов, экономностью в расходах и т. д.), а для покрытия остававшегося, тем не менее, перевеса расходов над доходами, который еще возрос вследствие войны с Англией, прибегал к займам. Размещение займов с каждым разом становилось, однако, все более трудным, так как капиталисты не чувствовали доверия к платежеспособности правительства вследствие тайны, которой были обставлены финансовые порядки, а популярность Неккера скоро создала ему при дворе влиятельных врагов, к которым присоединился и Морепа. Тогда Неккер с согласия короля решил опубликовать во всеобщее сведение отчет о состоянии финансов. Несмотря на то, что Неккер говорил в нем только об обыкновенных доходах и расходах, вследствие чего оказывался перевес доходов над расходами в 10 млн., и умалчивал о доходах и расходах чрезвычайных, при учете которых на самом деле обнаружился бы дефицит в 90 млн., тем не менее, отчет его имел совершенно исключительный успех, так как впервые делал известным, какие громадные суммы шли на содержание двора и подачки дворянству, и вызвал сильнейшее раздражение в придворных кругах. Неккер, чтобы сломить их сопротивление, потребовал себе у короля места в королевском совете, титула министра и распространения на всю Францию начатой им реформы провинциального управления. Король под влиянием Морепа ответил отказом, и Неккер вышел в отставку (1781). Период преобразований закончился, и в правительственной политике восторжествовало реакционное направление, враждебное каким бы то ни было реформам.

Короткий преобразовательный период начала царствования Людовика XVI ознаменовался, благодаря улучшению армии и флота, успехами и в области внешней политики. Новый министр иностранных дел, Верженн, сумел освободить французскую политику от австрийского влияния и сохранением строгого нейтралитета в австро-прусском конфликте из-за баварского наследства помешал захвату Австрией Баварии. Главное свое внимание он обращал на подготовку войны с Англией, которая должна была послужить отплатой за семилетнюю войну. Желанным поводом к ней явилось восстание североамериканских колоний (1774). Американская  революция вызвала горячее сочувствие во французском обществе, в Америку на помощь восставшим колонистам стали отправляться целые отряды волонтеров, пример чему подал молодой Лафайет, а американский посланник Франклин, присланный во Франции для переговоров о союзе, сделался в Париже предметом восторженных оваций. Правительство сначала ограничилось тайной поддержкой колонистов, но, когда этого оказалось недостаточным для их успеха, объявило Англии войну (1778), к которой привлекло и Испанию. Война кончилась поражением Англии, которая по версальскому миру (1783) должна была признать независимость американских колоний и вернуть Испании Флориду, а Франции некоторые торговые пункты в Северной Америке и Сенегамбию в Африке. Но этот успех Франции оказался непродолжительным, и затруднения в области внутренней политики скоро снова ослабили международное положение Франции, сделав ее бессильной пред агрессивной политикой восточных держав в польском и турецком вопросах.

Между тем попытки правительственных реформ в духе программы «просвещенного абсолютизма» потерпели неудачу как раз в тот момент, когда обострение социального антагонизма между отдельными классами французского общества достигло наивысшего напряжения, и когда при полном упадке авторитета правительства экономические интересы каждого сословия и каждого класса толкали его на упорную и страстную борьбу для переустройства общества и государства.

В самом привилегированном положении находилось духовенство, считавшееся первым сословием государства и насчитывавшее в своем составе круглым счетом около 130 000 человек. Оно обладало громадными земельными богатствами, хотя и не составлявшими, как это прежде думали, трети всей французской территории, но во всяком случае оценивавшимися приблизительно в 4 миллиарда и приносившими ему вместе е церковной десятиной не менее 200 млн. годового дохода. Оно было свободно от уплаты податей и одно сохранило право политических собраний, съезжавшихся чрез каждые 5 лет для представления королю ходатайств и вотирования так называемого «добровольного дара» (don gratuit), который заменял все налоги и своим размером обычно не превышал 2—3 процентов доходов духовенства. Оно сохранило в своих руках часть прежней церковной юрисдикции, заведовало благотворительными учреждениями и руководило народным просвещением. В его среде сохранился дух галликанской независимости по отношению к папской власти и нетерпимость по отношению к протестантам. Еще более враждебно оно было настроено по отношению к «просветительной» литературе за ее антирелигиозный и враждебный церкви и ее привилегиям характер. Но в рядах духовенства существовало глубокое неравенство. В сущности, все преимущества и привилегии доставались немногочисленной группе высшего духовенства, комплектовавшейся почти исключительно из дворян и фактически сливавшейся с дворянством в одну сословную группу. Представителям этой группы король раздавал должности архиепископов, епископов и аббатов наиболее доходных монастырей, и на долю немногочисленных выходцев из третьего сословия, достигавших сана епископа, оставались только так называемые «лакейские епархии». Прелаты дворянского происхождения получали громадные доходы, редко бывали в своих епархиях, проводя большую часть своего времени при дворе, и вели обычно роскошный, чисто светский образ жизни, оставляя исполнение церковных обязанностей на своих викариев. До средины XVIII в. высшее духовенство считалось одной из главных опор королевской власти. Но со времени движения в пользу реформ, которые неизбежно должны были нанести удар его привилегированному положению, и неоднократных покушений на его права, которые пыталось делать правительство при каждой постановке вопроса об улучшении финансового положения, и в рядах высшего духовенства все больше стало развиваться оппозиционное настроение и создаваться убеждение в необходимости ограничения королевского деспотизма. Тем более оппозиция делала успехи в среде многочисленного низшего духовенства, которое по происхождению своему принадлежало к мелкой буржуазии или далее к крестьянству. Находясь обыкновенно в незавидном материальном положении (особенно в деревнях) и живя на доходы с своих ничтожных по размеру бенефициев да случайных треб, оно с завистью смотрело на привилегированное положение высшего духовенства и постепенно проникалось чувством ненависти низших классов к привилегированным сословиям.

Французское дворянство, насчитывавшее в общей массе до 140 000 чел., уже со времени Людовика XIV потеряло свое политическое значение и обратилось в привилегированное сословие, живущее на счет государства и народа и не несущее никаких обязанностей. Оно владело приблизительно третью всей земельной  собственности и пользовалось на своих землях самыми разнообразными феодальными и сеньориальными правами вплоть до права сеньориальной юстиции, дававшей возможность приговаривать подлежащих их юрисдикции крестьян к тюрьме, телесным наказаниям и даже к смертной казни. Дворянство было свободно от уплаты талии и фактически почти не платило других прямых налогов. Оно одно, вдобавок, могло занимать высшие военные, церковные и судебные должности. В своем внутреннем составе дворянство представляло неоднородную массу. Наиболее видную его группу составляла придворная аристократия с принцами крови во главе, располагавшая большими земельными угодьями, но не жившая в своих имениях и предоставлявшая своим арендаторам их эксплуатацию и взимание арендной платы и феодальных повинностей. Главным источником его доходов являлись, впрочем, не доходы с имений, а хорошо оплачиваемые всевозможные придворные должности, щедро назначаемые королями представителям дворянства пенсии и всякие экстраординарные подачки из королевской шкатулки, причем расходы на поддержку придворной знати в совокупности составляли до 1/5 части нормального государственного бюджета. Другую влиятельную группу составляло «дворянство мантии», в XVIII в. окончательно превратившееся в замкнутую привилегированную группу. Выйдя из рядов буржуазии, оно еще в эпоху фронды выступало в качестве защитника интересов третьего сословия, но к средине XVIII в. успело уже проникнуться аристократическим духом, ревниво закрывало свои ряды для всяких пришельцев и поставляло по-прежнему из своей среды большую часть государственных деятелей и высших чиновников. Находясь в более независимом, чем придворная аристократия, положении по отношению к королевской власти и сохранив в своих руках значительные богатства, как в виде движимых капиталов, так и в виде скупленных у старого дворянства имений, оно сохранило свои старые оппозиционные традиции. Но объект оппозиционной борьбы его изменился. Постепенно сближаясь с придворной аристократией благодаря общности своих интересов, оно постепенно превратилось в стойкого защитника дворянских привилегий и противника каких бы то ни было социальных преобразований. И если, несмотря на это, парламенты сохранили еще старую популярность в обществе, то это объяснялось крайней повышенностью оппозиционного настроения, при котором всякий удар по королевскому деспотизму рассматривался как выигрыш, независимо от того, с чьей стороны он шел и чьи интересы преследовал. В ином положении находилось среднее и мелкое провинциальное дворянство. Лишенное милостей королевской шкатулки, оно жило в своих замках, главным образом доходами с своих земель и с феодальных платежей крестьян и нередко находилось в очень бедственном материальном положении, неумел приспособиться к изменяющимся условиям хозяйственной жизни, по своим достаткам и даже по образу жизни иной раз мало отличаясь от средней руки крестьян. Оно ревниво дорожило своими феодальными правами, но в то же время с завистью относилось к придворной знати и проникалось по отношению к ней и правительству озлоблением, заставлявшим его вспоминать времена феодального  строя и сословной монархии и тоже говорить об обуздании королевского деспотизма. Особенно отличалось таким настроением дворянство отсталых в экономическом отношении областей северо-западной Франции, где в значительной степени сохранились старые патриархальные отношения. Но и там, где, как, например, в Пикардии и Иль-де-Франсе, начинался переход от мелкого землепользования с трехпольем к новым формам сельского хозяйства с крупным фермерством, травосеянием и многопольем, дворянство проявляло склонность к оппозиции. Организация крупного капиталистического сельского хозяйства в деревне наталкивалась на постоянные препятствия в формах устарелого быта и отжившего права, а, следовательно, требовала реформ и заставляла прислушиваться к умеренным голосам из «партии философов».

В то время как со второй половины ХVII в. дворянство окончательно превратилось из правящего класса в привилегированную группу, буржуазия уже давно сделалась главной общественной средой, откуда комплектовался весь правящий и управляющий персонал, государства. Но до начала XVIII в. во французской промышленности сохранялось преобладание мелкого ремесла, внешняя торговля развивалась медленно, и представители буржуазии предпочитали вкладывать свои капиталы и сбережения в финансовые операции правительства, в покупку бесчисленных государственных должностей, в приобретение дворянских имений. Экономическая слабость буржуазии оказалась одной из главных причин крушения программы Кольбера, и, проникая к власти, выходцы из буржуазии вместо того, чтобы последовательно проводить намеченную им экономическую и социальную политику, сами ассимилировались c дворянством, просачивались в его ряды и превращались в новые привилегированные группы. C XVIII в. во внутреннем положении буржуазии стали происходить глубокие перемены. Финансовая буржуазия по-прежнему продолжала играть виднейшую роль в государстве, но наряду с крупными капиталистами, наживавшими миллионные состояния на откупах, на финансировании вечно нуждавшегося в деньгах правительства, на участии в спекуляции хлебом, в финансовые операции правительства были втянуты и многочисленные представители средней и даже мелкой буржуазии, бывшие подписчиками бесчисленных государственных займов и держателями государственных обязательств. В то же время число наследственных должностей на государственной службе перестало сколько-нибудь заметно увеличиваться, уже в конце XVII в. дойдя до своего крайнего предела, и само наследственное чиновничество, особенно верхи его, стало замыкаться в касту, не допускавшую в свою среду новых пришельцев, а помещение капитала в землю становилось невыгодным при стеснении сельского хозяйства путами феодального права и сохранении в нем традиционных мелких форм производства. С другой стороны, толчок, данный Кольбером развитию крупной промышленности и торговли, открывал широкие экономические перспективы, и с наступлением мирного периода после смерти Людовика XIV начался прилив свободных капиталов в торговлю и промышленность.

ХVIII век сделался временем быстрого расцвета французской промышленности. Громадные успехи сделали суконная и полотняная промышленность, начала развиваться хлопчатобумажная промышленность, продолжали стоять на прежней высоте шелковая, ковровая, зеркальная промышленности и вообще выделка предметов роскоши, развивались горное дело и различные виды металлургической индустрии. Кроме того, особенно крупные успехи были достигнуты в бумажном, фаянсовом, сахарном и мыловаренном производствах. Преобладающей формой новой промышленности была домашняя промышленность, что давало возможность в некоторых производствах мелкому ремеслу с ней конкурировать, но, во всяком случае, старые цеховые формы быстро разлагались, и эдикт 1762 г., разрешивший свободное занятие промышленностью в деревнях, нанес им решительный удар. Наряду с домашней промышленностью начинали быстро расти в числе крупные предприятия, соединявшие сотни, а иногда и тысячи рабочих рук, каковы были, например, кроме возникшей еще в ХVII в. суконной фабрики Ван-Робэ в Аббевиле, суконные мануфактуры в Седане, ситцевые и полотняные мануфактуры Оберкампфа около Версаля, бумажные мануфактуры Монгольфье в Лангедоке. Другой характерной чертой французской промышленности с середины XVIII в. было начавшееся по примеру Англии введение технических усовершенствований и переход к машинному производству, причем наряду с применением иностранных машин и выпиской иностранных мастеров начинала обращать на себя внимание и деятельность французских техников (например, Вокансона). Такой быстрый рост промышленности вызывал за собой не менее быстрый рост торговли. Семилетняя война нанесла сильный удар внешней торговле Франции и почти вдвое понизила ее обороты (с 616,7 млн. до 323,5 млн.), но торговый класс сумел очень скоро, несмотря на потерю большей части колоний, оправиться от понесенных потерь, и уже в начале 1770 г. обороты внешней торговли обогнали цифры 1750 гг., а в последнее пятилетие перед революцией (1784—1788) общий оборот внешней торговли достиг 1 061,6 млн. Марсель продолжал вести оживленную торговлю на Средиземном море, а западные порты Нант и Бордо широко развили торговые сношения с Америкой, вывозя туда мануфактуры и вина и привозя колониальные товары — красильные вещества, рис, сахар, табак. Сильно оживилась также торговля с Индией со времени учреждения в 1785 г. новой торговой компании взамен прекратившей в 1769 г.  свое существование вест-индской компании Ло. Значительные успехи сделала и внутренняя торговля благодаря развитию путей сообщения и улучшению почтовых сношений. Рост торговой и промышленной буржуазии сказывался на росте городов, быстром увеличении их населения, украшении их роскошными сооружениями, причем чрезвычайно характерным признаком возвышения значения буржуазии была принадлежность ее представителям громадного большинства городских домов.

Так наряду с прежней финансовой буржуазией вырастала новая торговая и промышленная буржуазия, и чем больше росло ее экономическое значение, тем больше становилось оппозиционным ее настроение. Удержание в деревне форм феодального быта мешало проникновению в нее денежного хозяйства и расширению внутреннего рынка, правительственная опека над промышленностью и существование всевозможных привилегий и монополий препятствовали развитию личной предприимчивости и частной инициативы, а сохранение многочисленных внутренних таможен и застав делало невозможным дальнейший рост внутренней торговли. А в то же время постоянный беспорядок в финансах, ежегодное возрастание дефицитов и вечная угроза государственного банкротства заставляли опасаться за целость вложенных в государственные займы капиталов и требовать установления общественного контроля над деятельностью правительства. Превосходя дворянство своим материальным богатством, высшие слои буржуазии давно не уступали дворянству и по своему образованию. Из рядов буржуазии вышло громадное большинство деятелей французской науки и литературы XVIII века, к ней принадлежали и многочисленные представители либеральных профессий, составлявшие большую часть интеллигенции страны. Буржуазия ясно сознавала свою силу и значение, и ее представителям казалось особенно обидным сохранение во французском обществе сословных перегородок, постоянно задевавших ее самолюбие и мешавших ей занять в обществе первенствующее положение, на которое она считала себя вправе претендовать. В силу всего этого именно буржуазия сделалась главным центром оппозиционных стремлений, и чем менее удавались преобразовательные опыты правительства, тем более нарастало в ее среде недовольство, принимая иногда даже ярко выраженный демократический характер, т. к. представители буржуазии были искренне убеждены в полном совпадении ее интересов с интересами народной массы.

В рядах рабочего класса огромное большинство составляли рабочие, занятые в домашней промышленности, жившие в деревнях и в своей значительной части состоявшие из крестьян-кустарей. Городской пролетариат только начинал складываться, и благодаря сильному еще распространению в городах мелкого ремесла грань между ремесленниками и рабочими оказывалась часто очень неопределенной. В больших городах, где скоплялись большие массы рабочих, нередко возникали конфликты между предпринимателями и рабочими, и рабочие для защиты своих интересов прибегали к стачкам, вызывавшим вмешательство правительства, а, с другой стороны, в ремесленных организациях постоянно шла борьба между цеховыми мастерами и их подмастерьями, организованными в так называемые «компаньонажи». Но ни среди рабочих крупных предприятий, ни среди рабочих мелких мастерских не было развито еще классовое самосознание. Они жаловались на дороговизну съестных припасов и обвиняли в ней правительство, ненавидели привилегированные сословия, но не чувствовали еще противоречия своих интересов с интересами буржуазии, не выдвигали своих классовых требований и пока вполне удовлетворялись выдвигаемой представителями буржуазии общей программой демократических преобразований.

Еще более грозной опасностью для правительства и привилегированных сословий, чем оппозиционное настроение буржуазии и шедшего за ней городского пролетариата, было настроение самой многочисленной группы «третьего сословия», с лишком 20-миллионной массы французского крестьянства. Французский крестьянин к концу ХVIII века не только в подавляющем большинстве случаев давно перестал быть крепостным, но и очень часто был собственником своего земельного участка. Вопрос о степени распространенности крестьянского землевладения осложняется тем, что во французском земельном праве до самой революции различалось два вида собственности: непосредственное владение землей (dominium utile) и верховное распоряжение ею (dominium directum). Понятие сеньории не совпадало с понятием земельной собственности в том смысле, как оно сложилось после революции. Сеньор дворянского происхождения, пользовавшийся dominium directum, мог сам непосредственно не владеть землей, а, с другой стороны, простолюдин, действительно владевший землей, был ограничен в своих правах верховными правами сеньора. Все земли делились на благородные и потому свободные от повинностей в пользу сеньора — феоды (fiefs), и неблагородные и потому обложенные феодальными повинностями — цензивы (censives). Редким исключением являлись аллоды (alleu), бывшие полной и неограниченной земельной собственностью, независимой от какого-то бы ни было сеньора. В большей части Франции основным принципом земельных отношений признавалась формула «нет земли без сеньора» (nulle terre sans seigneur), и признавалось, следовательно, что всякая земля, не являющаяся феодом, тем самым должна быть цензивой. Лишь в немногих областях эта формула заменялась другой — «нет сеньора без документа» (nul seigneur sans titre), и земля в случае отсутствия у сеньора документа, доказывающего его права, признавалась аллодом. Если подводить под понятие крестьянского землевладения не только аллоды, но и все виды наследственных цензив, приближающиеся к полной собственности, то окажется, что площадь крестьянского землевладения была очень значительна. В провинциях северных (например, Артуа и Пикардии) и восточных (Бургундии) крестьяне владели около третьей части всей территории. В центре (Лимузэн, Овернь, Керси) крестьянству принадлежало свыше половины всей земельной площади. На юго-востоке в Дофинэ крестьянское землевладение достигало 40% общей площади, и, наконец, на юго-западе (Беарн, область Тулузы, Руссильон, Ланды) колебалось от 35% до 60% всей площади. ХVIII век вообще был периодом непрерывного увеличения крестьянского землевладения, временно остановившегося в эпоху Людовика XIV, и крестьянство вплоть до самой революции продолжало скупать земельные участки у дворян и выходцев из буржуазии.

Лично крестьяне были обыкновенно свободны. Только на небольшом количестве областей, преимущественно в восточной Франции, сохранились следы серважа, особенно упорно державшегося на землях духовенства, и крестьяне-сервы были стеснены в праве свободного передвижения, в заключении браков и в праве наследования. Но свободные крестьяне, если они сидели на земле, не бывшей аллодом, были подчинены феодальным правам сеньора. Сеньор сохранил над ними остатки политических прав — право суда и полиции. Кроме того, крестьяне платили ему за свою землю ценз (cens) и полевой оброк (champart) и несли в его пользу различные барщины (corvées). При продаже крестьянских участков в пользу сеньора взимались особые пошлины (lods et ventes), причем сеньор сохранял за собой право, если хотел, выкупить проданную землю по продажной цене (retrait censuel). Особенно тягостными для крестьян были сеньориальное право охоты, право содержать голубей и право разводить кроликов в специальных заповедных участках леса (garennes), вследствие чего сеньор со своей охотничьей свитой мог в любое время года вытаптывать во время охоты крестьянские поля, а голуби и кролики истребляли крестьянские посевы. Сеньор еще взимал пошлины с различного рода дорожных застав (péages) и обладал целым рядом монополий, называвшихся баналитетами (banalités), в силу чего крестьяне должны были за особую плату молоть зерно на сеньориальной мельнице, печь хлеб в сеньориальной печи, пользоваться для выжимки винограда сеньориальным прессом, не могли содержать племенного быка, не смели продавать своего вина раньше, чем было продано вино сеньора, и т. д. В общем, феодальные права были чрезвычайно многочисленны, и местами насчитывалось до 300 видов различных феодальных повинностей. Что касается самых форм землепользования, то в общем Франция оставалась страной мелкой сельскохозяйственной культуры с преобладанием экстенсивного хозяйства и трехпольной системы. Наряду с мелкой крестьянской собственностью широко были развиты различные виды аренды, самой распространенной из которых было половничество (métayage). Только в северной Франции в XVIII в. сделало успехи распространение крупного фермерства, и мелкие земельные участки округлялись в более крупные единицы и сдавались крупным арендаторам, которые обрабатывали их при помощи наемных батраков. В составе самого крестьянства продолжало происходить начавшееся раньше расслоение, и если главную массу его продолжали составлять мелкие собственники, то в то же время начинали обращать на себя внимание группы зажиточных хозяев, представлявших собой сельскую буржуазию, и непрерывно увеличивалось число малоземельных и вовсе безземельных крестьян (manouvriers, journaliers), занимавшихся кустарными промыслами, арендовавших землю в форме половничества или прямо нанимавшихся на работу в качестве батраков. Между фермерами и зажиточными крестьянами, с одной стороны, и малоземельными и безземельными, с другой, шла борьба из-за раздела общинных земель и так называемого права выпаса (droit de vaine pâture), предоставлявшего возможность по снятии урожая пасти скот на всем пространстве принадлежавших деревенской общине полей. Фермеры и зажиточные крестьяне настаивали на уничтожении права выпаса и разделе общинных земель, не наталкивались на сопротивление со стороны малоземельных и безземельных крестьян.

Феодальные повинности, несмотря на свою многочисленность, были не столько разорительны, сколько стеснительны для крестьян, но к ним присоединялось еще то обстоятельство, что на крестьян всей тяжестью падал сбор государственных налогов. Они одни были плательщиками талии, а распределение поголовного сбора и двадцатины было так неравномерно, что оба высших сословия и буржуазия их или вовсе не платили, или же платили в крайне пониженном размере. Не менее тягостны были и косвенные  налоги, особенно соляной налог (gabelle), взимавшийся с большой придирчивостью, а иногда и с настоящей жестокостью. При таких условиях большую часть своих доходов крестьянин должен был отдавать привилегированным сословиям и государству, и положение его оказывалось глубоко ненормальным. При крайней отсталости форм сельского хозяйства и слабом развитии промышленности малоземельному крестьянину крайне трудно было найти заработок и в деревне, и в городе, и он жадно стремился к увеличению своего земельного участка. Он был лично свободен, но вследствие обременения его участка платежами и повинностями ему иногда становилось невыгодным его эксплуатировать. Поэтому в последние десятилетия пред революцией наблюдались два явления, иллюстрировавшие эту ненормальность положения: значительное количество земель пустовало, а вместе с тем повсюду встречались массы нищих, которых, например, за 10 лет до революции официально было зарегистрировано свыше 1 миллиона. Тем не менее в первую половину ХVIIІ в., бывшую временем общего экономического подъема во Франции, при общем возрастании ценности земли и расширении обрабатываемой площади за счет пустошей и болот, крестьянство кое-как мирилось со своим положением. Но с средины ХVIIІ в. обстановка крестьянской жизни резко изменилась к худшему вследствие увеличения налогов и наступления так называемой феодальной реакции. Общее обеднение дворянства побуждало его искать средств поправить свое материальное положение, и сеньоры по всей Франции начали особенно строго взыскивать все причитавшиеся на их долю платежи, добивались уплаты накопившихся недоимок, восстанавливали многие давно забытые и фактически считавшиеся отмененными повинности, увеличивали арендную плату, изыскивали и придумывали новые способы обложения крестьян в свою пользу. Эта феодальная реакция сделала феодальные права, давно потерявшие в глазах крестьян свое оправдание, окончательно невыносимыми и способствовала крайнему обострению застарелой, вековой ненависти крестьян к привилегированным сословиям. Правительству все труднее становилось удерживать крестьян в повиновении, и в последнее десятилетие пред революцией все чаще вспыхивали в отдельных местностях крестьянские бунты, бывшие грозными предвестниками приближающейся революции.

Таким образом, острое недовольство, своим положением к средине 1780-х гг. охватило все классы французского общества сверху донизу. И если причины этого недовольства у каждого класса были различны и для привилегированных групп состояли, главным образом, в страхе за сохранение своих привилегий, а для буржуазии и крестьянства в страшной ненависти к этим самым привилегиям, то, во всяком случае, первым объектом недовольства оказывалось королевское правительство, которое не сумело угодить ни той, ни другой стороне и возбудило против себя, хотя и не в одинаковой степени, обе стороны. Правительство очутилось в изолированном положении, и для его крушения оказалось достаточным первого серьезного повода.

С отставкой Неккера Людовик XVI отказался от дальнейших преобразований и после неудачных опытов с двумя генеральными контролерами (Жоли де Флери и Ормессоном) призвал на пост генерального контролера Калонна, смелого и способного, но крайне легкомысленного человека. Калонн поспешил развить энергичную деятельность. Он создал специальный комитет для покровительства земледелию, предпринял ряд грандиозных работ по устройству портов, дорог и каналов, покровительствовал развитию внешней торговли и заключил с Англией в 1786 г. торговый договор, взаимно понизивший пошлины и облегчивший торговые сношения между обеими странами. Создавая, таким образом, видимость блестящего экономического положения, он заключил ряд новых государственных займов и покупал поддержку королевы, принцев и придворной аристократии широкой раздачей денег по первым предъявлявшимся ему просьбам или требованиям. Но торговый договор с Англией, выгодный для сельского хозяйства и торговли, больно задел интересы французских промышленников. Несмотря на достигнутые в ХVIII в. успехи, французская промышленность совершенно не могла конкурировать с английской. Французский рынок оказался наводненным английскими фабрикатами, и во Франции разразился промышленный кризис, еще более усиливший раздражение и в рядах буржуазии, и в рядах народных масс. Недоверие к правительству и общественное возбуждение вообще были настолько велики, что даже незначительные сами по себе поводы, вроде истории с похищением бриллиантового ожерелья, к которой молва приплела самое королеву (см. Мария Антуанетта), или представление пьесы Бомарше (см.), полной насмешек против двора, приводили к внушительным общественным  манифестациям.

К концу 1786 г. Калонн убедился, что он исчерпал весь возможный кредит, и что единственным выходом из создавшегося положения является возвращение на путь коренных преобразований в духе Тюрго и Неккера. Он подал Людовику XVI докладную записку, в которой предлагал обложить поземельным налогом все сословия и установить равномерное распределение всех других налогов, уменьшить талию, уничтожить дорожную барщину, дать свободу торговле хлебом и ввести во всей Франции общинное, окружное и провинциальное самоуправление. Для того, чтобы легче провести все эти реформы, Людовик XVI по его совету созвал нотаблей (1787), которым Калонн представил шесть законопроектов, осуществлявших его программу реформ. Нотабли, среди которых из общего числа 147 только четверо не были дворянами, приняли проекты о местном самоуправлении, свободе торговли хлебом и уничтожении барщины, но оказали самое ожесточенное сопротивление проекту поземельного налога (subvention territoriale), который сильно задевал интересы привилегированных сословий. Калонн обратился к общественному мнению и опубликовал свои докладные записки к законопроектам, чтобы разоблачить своекорыстие нотаблей, но его противники ответили ему рядом памфлетов, разоблачавших финансовые хищения, и Калонн принужден был выйти в отставку. Людовик XVI назначил тогда на пост первого министра, остававшийся незамещенным со времени смерти Морепа, одного из самых главных противников Калонна в собрании нотаблей, архиепископа Ломени де Бриена. Ломени де Бриен, став у власти, быстро пришел к заключению, что осуществление программы Калонна неизбежно, но тоже встретил сопротивление нотаблей, причем бывший в их числе Лафайет прямо уже заявил, что единственным выходом является созыв генеральных штатов. Ломени де Бриен тогда распустил нотаблей и внес законопроекты Калонна в парижский парламент, присоединив к ним еще законопроект о даровании гражданской равноправности протестантам. Парламент зарегистрировал законы о местном самоуправлении, свободе торговли хлебом и уничтожении дорожной барщины и затем после некоторых колебаний принял даже закон о равноправности протестантов, но категорически запротестовал против поземельного налога и повышения налогов вообще и тоже потребовал созыва генеральных штатов. Попытка со стороны короля принудить его к повиновению окончилась неудачей, и Ломени де Бриен составил новый проект: заключить на 5 лет большой заем в 420 млн., который бы позволил ему привести финансы в равновесие, а затем в 1792 г. созвать генеральные штаты. Но когда король в торжественном заседании потребовал от парламента регистрации этой меры, то сопротивление парламента возобновилось, и к оппозиции примкнул один из принцев крови, герцог Орлеанский, известный своими связями с «партией философов».

Чтобы сломить оппозицию, Ломени де Бриен и хранитель печатей Ламуаньон попытались тогда вернуться к планам Мону и провести судебную реформу, которая бы лишила, парламенты их политического значения. Наиболее видные представители парламентской оппозиции были арестованы, и вслед за тем был опубликован закон, учреждавший под названием «великих бальяжей» (grands bailliages) 47 новых судов, уничтожавший пытку и улучшавший судопроизводство, суживавший судебные функции парламентов, уменьшавший число их членов и передававший на будущее время регистрацию законов особому учреждению, которое получало название «курии в полном составе» (la cour plonière), и в состав которого входили важнейшие сановники государства и только отчасти члены парламента (1788). Но реформа вызвала бурные протесты не только парижского, но и всех провинциальных парламентов, находившие самую горячую поддержку во всех классах общества, которое единодушно, без различия партий и направлений, требовало немедленного созыва народных представителей. Во многих местностях Франции вспыхнули беспорядки, и проявлялось открытое неповиновение правительству. В Бретани во время столкновения с толпой были ранены интендант и командующий армией. В Дофинэ самовольно собрались упраздненные еще Ришелье провинциальные штаты, дав при этом третьему сословию двойное число депутатов и введя поголовное голосование. Правительственный механизм совершенно расстроился. Растерявшиеся интенданты не знали, какой им держаться политики, а в армии начинала падать дисциплина. Ломени де Бриен сделал последнюю попытку и обратился за денежной помощью к собранию духовенства. Но и духовенство протестовало против реформы парламентов и присоединилось к требованию немедленно созвать генеральные штаты. Дальнейшая борьба с обществом сделалась немыслимой, и правительство вынуждено было пойти на полную капитуляцию. Людовик ХVІ заявил о созыве генеральных штатов в следующем, 1789 году, восстановил парламенты, уволил Ломени де Бриена и в угоду «партии философов» снова призвал к власти Неккера. Революция началась.

В. Бутенко.