Гаршин Всеволод Михайлович

Гаршин, Всеволод Михайлович, известный беллетрист. Родился 2 февраля 1855 года в старинной дворянской семье. Отец, кирасирский офицер, по роду службы должен был часто переезжать с места на место, пока не вышел в отставку и не поселился в Старобельске, недалеко от наследственного имения Гаршиных. Очень рано Гаршин научился читать и уже в самом раннем детстве познакомился с такими произведениями, как «Что делать?» Чернышевского и романами В. Гюго. Как переезды, так и раннее чтение оказали, по мнению самого Гаршина, известное влияние на его развитие. С 1863 года семья переехала в Петербург, где в следующем году Гаршин поступил в 7-ю гимназию, которую удалось ему окончить только в 1874 году. Уже в гимназии обнаружились припадки той болезни, которая должна была унести Гаршина в могилу. В 1872 году он заболел душевным расстройством, был помещен в специальное заведение для душевнобольных и только после нескольких месяцев леченья поправился. По окончании гимназии Гаршин поступил в горный институт. Учение было прервано турецкой кампанией 1877 года. Гаршин, стремившийся на войну еще в период усиленного притока русских добровольцев в ряды славянских войск, тотчас после манифеста 12 апреля поступил вольноопределяющимся в русскую действующую армию, вынес труды похода, участвовал в сражениях, был ранен, произведен в офицеры. В конце 1878 года вышел в отставку; служил потом в качестве секретаря съезда представителей железных дорог. В 1883 году женился на слушательнице врачебных курсов Н. М. Золотиловой. Война послужила толчком для начала литературной известности Гаршина. Первым рассказом, не только обратившим на себя внимание читателей, но сразу сделавшим имя автора известным, был рассказ «Четыре дня», передававший впечатления, вынесенные Гаршиным из военных наблюдений. За ним последовали другие, из которых наиболее были оценены читателями: «Трус», «Художники», «Ночь», «Attalea princeps», «Красный цветок», «Происшествие», «Надежда Николаевна», «Встреча». Кроме того в различное время им были написаны: «Из воспоминаний рядового», «Медведи», «То, чего не было», «Сказка о жабе и розе», «Денщик и офицер», «Лягушка-путешественница», «Сигнал», «Сказание о гордом Аггее», «Аясларское дело», «Очень коротенький роман». Литературная деятельность Гаршина часто прерывалась возвращением припадков душевной болезни, которые захватывали его надолго, принуждали поступать в больницы для душевнобольных, иногда сопровождались долгими многомесячными периодами беспредметной тоски. Душевная болезнь привела и к фатальному концу. Под ее влиянием 19 марта 1888 года Гаршин бросился с высокой лестницы дома, где жил, в пролет лестницы и разбился. Он умер через несколько дней после этого, - 24 марта.

Трагический конец Гаршина, являющийся завершением его душевной болезни, представляется как бы логическим завершением и его литературной работы, стоящей на рубеже между 70-ми и 80-ми годами. По требованию совести, по глубокому сознанию долга Гаршин целиком примыкал к семидесятникам; по разочарованию в возможности осуществления идеалов он как бы подготовляет 80-ые годы, как бы открывает эру неверия в «значенье правды и добра». Глубокий разлад между требованиями совести и выводами рассудка характеризует собой конец 70-х годов, конец того периода, когда выдвинута была теория о долге народу, когда в страстном порыве отдать этот долг двинулись «в народ» многочисленные представители интеллигенции. Споры о том, учить ли народ или учиться у народа, - споры, подсказанные верой в значение и великую правду народных «устоев», кончились разочарованием отчасти в своих силах, отчасти в согласии народных идеалов с идеалами интеллигенции. «Лесная правда» деревни была слишком далека от «правды-справедливости», которой жила интеллигенция. Это разочарование легло в основание апатии, которой характеризуется длинный период 80-х годов. Первые результаты разочарования сказались еще тогда, когда, казалось, жива была вера, когда новые и новые кадры интеллигентов вербовались для отдачи векового «долга народу»; эти первые результаты видны и в литературной деятельности Гаршина.

Первое произведение, прославившее его, - рассказ «Четыре дня», - для читателей того времени не носило следов разлада между требованиями совести и велениями рассудка. Казалось, что это только протест против войны, против истребления человека человеком. Тогда этот протест был так понятен, война так притягивала к себе общее внимание, что более общая тенденция, таившаяся в этом рассказе, легко могла пройти незамеченной. Но для современных читателей, знакомых со всем циклом наиболее видных произведений Гаршина и с его трагической судьбой, в «Четырех днях» уже заложено ядро того разлада, который наложил свою печать на всю последующую деятельность писателя и который привел его к страшному концу. Уже в «Четырех днях» мы видим признание героем рассказа неразумности того дела, которому он служит. Разочарование в разумности и осуществимости дела, за которое взялись семидесятники, разочарование, уже носившееся в воздухе, быстро захватило Гаршина вследствие крайней отзывчивости его болезненной нервной системы, вследствие некоторых особенностей его натуры. В одном из писем В. А. Фауссеку по поводу самоубийства знакомой девушки Гаршин делит всех людей на два разряда: обладающих хорошим и дурным самочувствием. «Один живет и наслаждается всякими ощущениями: ест он - радуется, на небо смотрит - радуется; даже низшие физиологические отправления совершает с видимым удовольствием... Другие же совсем напротив: озолоти его - он все брюзжит, все ему скверно; успех в жизни не доставляет никакого удовольствия, - даже если он вполне налицо. Просто человек неспособен чувствовать удовольствия, - неспособен, да и все тут». Знавшие Гаршина говорят о минутах большой жизнерадостности, но долгие периоды тоски и литературная деятельность показывают в Гаршине сильное развитие вторых из отмеченных им свойств; от этого он так сильно реагировал на начинающееся разочарование, так быстро ухватил разлад между велениями совести и холодными указаниями разума и опыта.

В. М. Гаршин (1855-1888).  С портрета-этюда, писанного И. Е. Репиным (родился в 1844 г ). (Городская галерея П. и С. Третьяковых в Москве).

Рассказ «Трус», откликавшийся также на злобу дня, на войну, уже гораздо яснее говорит о волновавшем Гаршина вопросе, как разрешить конфликт между требованиями совести и павшей верой в дело. Герой рассказа проникся ужасом к делу войны; и разум и чувство говорят ему, что это дело бессмысленно, - но совесть требует, чтобы он шел туда, где за общее дело гибнут братья и товарищи. И он идет, идет даже не как солдат, которого призывают по жребию, но идет добровольно, потому что во внутренней борьбе долга с разумом одерживает верх первый. Героя рассказа на войне убивают; он гибнет за дело, в которое не верил, но совесть его удовлетворена. Это - характерный исход для эпохи, в которую писал Гаршин: позднее начал одерживать верх разум, и надолго замолкла совесть. Угасание веры в возможность осуществления тех задач, которые ставит перед собой движимый велениями совести человек, еще более резко проявляется в позднейших произведениях Гаршина. Совесть руководит художником Рябининым («Художники»), когда он, под влиянием страшного зрелища страданий рабочего, бросает искусство, оставляет служение «красоте» для того, чтобы простым учителем идти в народную среду. Чем окончится попытка Рябинина, еще не видно. Но позднейшие произведения уже показывают, что все эти попытки неминуемо должны привести к разочарованию. «Attalea princeps», гордая пальма, выросшая в оранжерее и упорно стремившаяся на простор, силой своего стремления добилась осуществления желаний. Она пробила крышу оранжереи своей главой, выглянула на простор и увидела, что действительность не стоит такого стремления. «Моросил мелкий дождик пополам со снегом; ветер низко гнал серые клочковые тучи. Ей казалось, что они охватывают ее. Деревья уже оголились и представлялись какими-то безобразными мертвецами... Она должна была стоять на холодном ветре, чувствовать его порывы и острое прикосновение снежинок, смотреть на грязное небо, на нищую природу, на грязный задний двор ботанического сада, на скучный огромный город, видневшийся в тумане, и ждать, пока люди, там внизу, в теплице, не решат, что с ней делать». «Только-то? - думала она - И это все, из-за чего я томилась и страдала так долго? И этого-то достигнуть было для меня высочайшей целью?». Вместе с пальмой погибла увлеченная ею нежная и слабая травка... Но едва ли не самой яркой иллюстрацией ненужности человеческих стремлений является «Красный цветок», - рассказ, переносящий действие туда, куда тяжелая болезнь не раз загоняла самого Гаршина, - в сумасшедший дом. Пациент этого дома задумал избавить человечество от угнетающего его зла. Больное воображение воплотило мировое зло в красном цветке, росшем в цветнике больничного сада. С громадными усилиями, изнемогая от принятой на себя задачи, тайком, ночью, он освободился от сумасшедшей рубахи, от железной решетки, «с оборванными ногтями, окровавленными руками и коленями» достиг красного цветка, вырвал растение, зажал его крепко в своей руке и умер с блаженным сознанием исполненного долга, уничтоженного мирового зла... Если дело, не веря в которое погиб герой рассказа «Трус», несправедливо, если идеал свободы, ради которого боролась гордая пальма и к которому всей душой стремилась нежная травка, так жалок, что при достижении его приходится спросить: «только-то? и это все?», если борьба со злом - дело безумцев, то где исход для беспокойной совести? Исхода не было, и литературная деятельность Гаршина завершилась самоубийством. Индивидуальные свойства писателя, - его нежная душевная организация, его необыкновенная чуткость, - не могли выдержать драмы, переживавшейся интеллигенцией, и трагический исход в такой же степени является результатом общественных, как и личных переживаний. Таково содержание главной части литературного труда Гаршина. Необыкновенная искренность и любовь к правде требовали и от формы простоты, ясности и точности. В описание душевных движений действующих лиц Гаршин вносил скрупулезную верность действительности, связанную с ближайшим ее изучением. Известно мнение психиатров о близости описания бреда в «Красном цветке» к тому, что констатируется клиническим наблюдением. Как точный наблюдатель, как реалист, Гаршин не мог видеть в отдельных людях виновников удручающего человечество зла, не мог проявлять ненависть к ним. Но романтические тенденции были в нем очень сильны. Чтобы констатировать это, достаточно прочитать хотя бы «Происшествие» и «Надежду Николаевну». И этим существованием романтических тенденций, возвеличивавших отдельную личность, объясняется невозможность для Гаршина относиться к действительности с той снисходительно-грустной насмешкой, с которой смотрят на нее реалисты, констатировавшие непричастность к злу отдельных людей: в его таланте было полное отсутствие юмористических черт. Этим сочетанием реальных требований, романтических стремлений и болезненно развитой совести характеризуется литературная физиономия Гаршина. Библиографию см. XI, 627.

И. Игнатов.