Германия (III. Новая империя)

III. Новая империя. Верденский договор 843 года не был окончательной датой, обособившей Германию от других частей монархии Карла Великого. В нее входили еще не все земли немецкого племени. Многое оставалось во владении Лотаря. Когда последний умер в 855 году, ему наследовали три его сына. Людовик II получил императорский титул и Италию, Карл — Бургундию и Прованс, Лотарь II — северную часть, ту, которая будет названа Лотарингией. Лотарь II умер в 869 году. Оба его дяди накинулись на его владения, чтобы присоединить к себе, но борьба оказалась нерешительной. Лотарингию поделили по Мерзенскому договору: Карл Лысый получил западную часть, Людовик Немецкий — восточную. После смерти Карла, Людовик, сын Людовика Немецкого, отнял у Франции и восточную Лотарингию (880). Теперь все земли чисто-немецкого племени соединились под одной властью. Императорский титул от Людовика II перешел к Карлу Лысому, а после его смерти к болезненному меньшему сыну Людовика Немецкого, Карлу III, который ненадолго (884-887) соединил восточную и западную половины империи. После его смерти на германский королевский престол был возведен Арнульф, герцог Каринтии, незаконный сын старшего сына Людовика Немецкого Карломана. Этот год (887) многие ученые, например, Бруннер (Grundzüge, 24-25), считают истинной датой основания немецкого государства. В 896 году Арнульф был коронован императорской короной и умер четыре года спустя. Ему наследовал шестилетний сын его Людовик Дитя (900-911), последний отпрыск Каролингов. Правление слабого мальчика было тем временем, когда окончательно укрепилась власть в племенных герцогствах, разрушенная Карлом. В Германии было пять таких герцогств. Наиболее сильным из них было саксонское. Территория его занимала весь север Германии за исключением области фризов; Тюрингия подчинилась ему. Саксы еще твердо помнили о тех временах, когда им приходилось защищать свою племенную независимость против сил всей франкской державы. Герцогская власть находилась к началу Х века в руках потомков герцога Лиудольфа. Внуком Лиудольфа был Генрих, будущий король. Баварское племя, сидевшее на опасном месте, постоянно вынужденное грудью встречать напор с юго-востока, объединилось вокруг своих маркграфов. Один из них, Лиутпольд, основал династию. Во Франконии, старой территории хаттов, герцогская власть была предметом кровавого спора между двумя графскими домами Конрадинов и Бабенбергеров. Победил первый. Конрад, первый немецкий король не из династии Каролингов, был герцогом Франконии. В Швабии герцогская власть не была племенной, как в Саксонии. Ее основали два брата Бертольд и Эрхангер, королевские посланцы в Швабии, предки Цэрингенского дома. Наконец, в Лотарингии после долгой распри между местными феодалами герцогская власть досталась графу Регинару. Но он, добившись цели, сделался вассалом французского короля.

То, что страна распадалась на такие крупные племенные единицы, было, конечно, слабой стороной немецкого политического развития. В этом отношении судьба Германии была аналогична судьбе Франции, где феодализм в политическом отношении привел к такому же дроблению. Различие было в том, что в Германии было отчетливее выражено племенное начало. Усиление герцогской власти привело к тому, что король, стоящий над герцогствами в силу одного только своего титула, сделался невозможен. Когда умер последний немецкий каролинг, передача немецкой короны кому-нибудь из потомков Лотаря или Карла Лысого оказалась немыслимой. Для этого нужно было бы предварительно сокрушить власть племенных герцогов, — задача, которая в начале Х века оказалась бы непосильной даже для Карла Великого. Таким образом, королевская корона должна была быть вручена кому-нибудь из герцогов. Самым сильным кандидатом был Генрих саксонский, но влияние духовенства решило дело в пользу Конрада франконского. Немецкому духовенству было важно, чтобы королем был тот герцог, во владениях которого находились самые древние немецкие епископства: Кельн, Майнц, Трир. И когда Конрад I (911-918) стал королем, церковь поддерживала его самым энергичным образом (постановления Альтгеймского собора  916 года, грозившие карами за нарушение присяги королю). Но все было напрасно. Царствовать, имея против себя могущественную Саксонию, было нельзя. Умирая, Конрад понял это и советовал брату добровольно уступить Генриху. Царствование Генриха I Птицелова (919-936) положило первые прочные основы немецкой государственности: одинаково и в области внешней, и в области внутренней политики.

Во внешних делах его задача была нелегкая. С самого момента смерти Карла Великого его империя подвергалась нападениям со всех сторон. Сарацины из Африки нападали на Италию, а из Испании пытались прорваться в южную Францию. Норманны с севера и с запада проникали всюду, где только были достаточно удобные устья рек. С востока напирали славяне, которые постепенно прорывали линию Эльбы и прочно оседали в нынешней Моравии. С юго-востока шли авары. Для Германии сарацины не были страшны. Да и норманны, получившие несколько раз хороший отпор от фризов и саксонцев, не так тревожили немецкие берега. Тем опаснее были славяне, и не столько мелкие племена, осевшие по эту сторону Эльбы, сколько моравы, основавшие могущественную державу при Святополке. Около 880 года царство Святополка находилось в апогее, и моравский князь уже бросал взоры в сторону Германии. Но судьба хранила ее. С юго-востока пришли мадьяры, покорили аваров и разрушили моравскую державу. Перед Генрихом оставались два врага: эльбские славяне и мадьяры. Вторжения мадьяр не прекращались почти все время его царствования. Чтобы успешно сопротивляться их стремительному налету, Генрих создал тяжеловооруженную конницу и по юго-восточной границе настроил ряд бургов, укрепленных городков, куда население могло бы укрываться в случае опасности. В 933 году мадьяры были разбиты в Тюрингии. С этих пор их набеги теряют свой серьезный характер. Борьба с эльбскими славянами тянулась с 918 по 933 годы. У них был отнят город Бранденбург, они отброшены за Эльбу. Чтобы сделать невозможным новое вторжение, были построены города, в том числе Мейссен и Магдебург. Но занимаясь востоком, Генрих не забывал ни севера, ни запада. На севере он восстановил датскую марку, на западе вернул Лотарингию.

Во внутренних делах Генриху, прежде всего, пришлось считаться с тремя другими герцогами и с духовенством. С герцогами он поладил легко. Эбергард франконский, брат Конрада, был ему другом. С Буркгардтом швабским столковаться ничего не стоило. К тому же Буркгардт скоро умер, и Генрих отдал Швабию Герману, племяннику Эбергарда. Следовательно, и с этой стороны он был спокоен. Труднее было с Арнульфом баварским, сыном Лиутпольда. За ним пришлось оставить довольно много прав и привилегий. Зато Арнульф верно помогал Генриху в его борьбе с мадьярами и славянами. Но особенно трудно было столковаться с церковью. После смерти Карла Великого духовенство привыкло играть руководящую роль. Ахенский капитулярий 819 года содержал целую систему законов, освобождавших церковь от опеки государства (неприкосновенность церковных земель, свобода в выборе епископов, неподчинение священников светскому суду и проч.). На Парижском соборе 828 года было высказано мнение, что церковь стоит выше государства, и если оно не было подтверждено Вормским капитулярием 829 года, то только потому, что молодая жена Людовика, Юдифь, заставила его порвать с церковью. Тогда церковь дала императору почувствовать свою силу, став на сторону его старших сыновей. Таково было последствие — вполне естественное — политики Карла. На немецкой почве церковь не могла сохранить все свое влияние: оно парализовалось влиянием герцогов. Поэтому церковь с самого начала в противовес герцогскому партикуляризму ведет политику единства. Во имя этой политики она в 911 году отрицательно отнеслась к кандидатуре Генриха, выдвинула Конрада и потом оберегала его. Генрих не забыл этого и, вступив на престол, решил бороться с церковью и подчинить ее себе. Его внешняя политика давала ему достаточно прочную опору для этого. Он отказался принять помазание от Майнцского архиепископа, уступил герцогу Буркгардту швабскому право распоряжаться епископскими местами, а когда церковь достаточно почувствовала его силу, он переменил гнев на милость и стал осыпать ее благодеяниями. Этим была подготовлена широкая политика Оттона I.

Оттон (936-973) должен был систематически приняться за выполнение той задачи, которую, в сущности, только наметил его отец: за создание государственного единства Германии. Вопрос о герцогствах продолжал стоять во всей своей остроте, и партикуляристские тенденции отдельных герцогств то и дело напоминали о себе более или менее серьезными вспышками восстаний. Оттон пробовал бороться с партикуляризмом герцогств путем устранения местных династий. В Швабии, Баварии, Лотарингии он посадил своих ближайших родственников. Франконию он взял себе. Это не принесло радикального исцеления от зол партикуляризма, но это было принципиально очень важным шагом. Герцогская власть снова сделалась должностью и перестала быть органически связанным с племенем, национально-племенным учреждением. Король мог действовать на племя успешнее, ибо стало легче воздействовать на его главу. А государственное единство властно требовалось условиями внешней политики. Силами Саксонии, хотя бы соединенной с Франконией, Оттон не мог управиться с теми затруднениями, которые создавались движениями эльбских славян, набегами мадьяр, соседством датчан. Но только после тяжелых кризисов, после кровавой борьбы удалось Оттону добиться этого единства. Сын, брат, зять, став герцогами Швабии, Баварии и Лотарингии, немедленно прониклись местными тенденциями и, когда вспыхивало восстание, становились не на сторону Оттона, а во главе восставших герцогств. Восстание 954 года едва не сделалось роковым для короля, но оно было и последним, которое представляло опасность. У Оттона оказались средства, чтобы стать лицом к лицу с внешними врагами. Славяне не только были отбиты от Эльбы. Их земли между Эльбой, Одером и Заалой были завоеваны; в них началась колонизация. Мадьяры в 955 году потерпели такое поражение при Лехфельде, что раз навсегда оставили в покое Германию. С датчанами, с Францией было достигнуто примирение. Но Оттон понимал, что племенной партикуляризм не подавлен окончательно, а только заглушен. И он начал думать о том, чтобы найти силу, способную ему противодействовать. Такая сила в той стадии социально-экономического развития, в которой находилась Германия в середине Х века, была одна — церковь. Только церковь была независима от герцогской власти и до известной степени одушевлена интересами, ей противоположными. Поэтому Оттон с самого начала оставлял назначение на епископские кафедры во всех герцогствах в своих руках и никогда не отступался от этого своего права. Он назначал всюду своих родственников, которые в епископском облачении были более верными слугами его, чем с мечом племенного герцогства в руках. Привилегии, дарованные им теперь церкви, знаменитые Оттоновские привилегии, знаменуют важный момент в истории администрации Германии. Графы сделались к этому времени чисто-феодальными сеньорами, которые всеми силами старались и кое-где успевали превратить свой должностной бенефиций в наследственный лен. Их стремления к самостоятельности кажутся Оттону опасными, и он отбирает у них административную и судебную власть. Ее, судебную власть государства, и получают епископы. Это — не иммунитет, не устранение и не замена его. Иммунитет — сам по себе. Полученный епископами раньше, он остается в полной силе. Но иммунитет дает право только на вотчинный суд, в то время как новые привилегии — на государственный суд, то есть суд не только над людьми, принадлежащими к поместью, а над всеми вообще, свободными и несвободными, элементами, живущими в округе. Так появляются новые судебно-административные округа вместо прежних графств. Границы новых округов обыкновенно не велики: они охватывают город, в котором помещается резиденция епископа, с прилегающими окрестностями. Для Германии не сохранилось более точного определения. Для Италии у нас есть и цифры: там эти территории достигали до 10 кв. км. Таким образом, церковь сделалась активным органом суда и управления. Это было могущественное, очень действительное, но и очень опасное орудие управления. Немецкая церковь этим путем сплачивалась и складывалась постепенно тоже в самостоятельную силу. И Оттон вовсе не склонен был закрывать глаза на эту опасность. Наоборот, именно для того, чтобы парализовать ее, он решил подчинить себе ту силу, которая командовала над немецкой церковью, — папство. Таков главный источник его итальянской политики. Были и другие: соперничество из-за бургундского наследства с королем Италии Беренгаром Иврейским и проч. Нужен был только удобный момент, чтобы заставить папу обратиться за помощью к северному королю. Такой случай представился очень скоро. В 961 году, теснимый Беренгаром и римскими нобилями, папа Иоанн XII взмолился к Оттону о заступничестве. Оттон пришел с войском в Рим и был коронован императором. Добившись этой формальной победы, Оттон должен был сделать следующий шаг: утвердить свою власть над папой. Воспользовавшись тем, что против Иоанна XII, распутного юноши, выдвигались грозные обвинения, он сместил его и на его место поставил свою креатуру.

Итальянская политика привела империю в столкновение с такими державами, которые также стояли в стороне от путей ее политического развития, Византией и арабами. Эта задача уже выпала на долю сына Оттона, Оттона II (973-983), который женился на византийской принцессе и впервые двинул немецкие дружины на юг Италии, чтобы победой над арабами утвердить свою римскую корону. Но Оттон не забывал, что цель итальянской политики, как понимал ее его отец, все-таки немецкие дела, все-таки упрочение королевской власти в Германии. Он еще энергичнее, чем Оттон I продолжал борьбу с партикуляризмом племенных княжеств, разбил Баварию на три части, Лотарингию на две, настойчиво продвигал наряду с герцогами своих, королевских, пфальцграфов, для контроля над финансами герцогства. Но преждевременная смерть не дала этому богато одаренному правителю достигнуть сколько-нибудь определенных результатов. После его смерти императором остался трехлетний Оттон III (983-1002), и сразу почувствовалось, каким благодеянием была для Германии королевская власть. Партикуляристские тенденции пробудились с новой силою. Бавария к 989 году вновь собралась в прежнем объеме, славяне восстали, и саксы, предоставленные самим себе, едва отстояли от них эльбскую границу. Заэльбские завоевания пошли прахом, плоды культурной и колонизаторской работы трех поколений были погублены. И когда юный император взял в свои руки бразды правления, оказалось, что национальные интересы Германии чужды его душе. Оттон III был воспитан монахами, принадлежащими к клюнийскому движению (см.), которые стремились возродить погрязшую в скверне церковь. Один из ближайших друзей Оттона, Герберт Орильякский, будущий папа Сильвестр II, был ярым сторонником этого движения. Оттон вырос мистиком. В душе его жил культ вселенской церкви, культ Рима. Его императорская корона была дорога ему тем, что давала ему владычество над вечным городом, предметом его болезненной страсти. О той связи, которую в сознании его отца и деда римская корона имела с Германией, Оттон не думал. Немцев он считал варварами. Это был наименее национальный из немецких королей до Фридриха II. Германией правили епископы, и, конечно, не им было справиться с теми тяжелыми задачами, которые выдвигала современность. Когда Оттон умер, немцы оплакивали его очень сдержанно. Так как потомство Оттона I угасло вместе с его внуком, то престолом завладел герцог баварский Генрих, внук Генриха, младшего сына Генриха Птицелова. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить признать себя королем Германии. Герцогства с Саксонией во главе и крупные бароны: маркграфы, графы, заставляли его покупать их согласие дорогой ценой: герцогства начали чувствовать себя более независимыми; крупные ленники стали устанавливать принцип наследственности; были положены первые основы территориального верховенства епископов; король вынужден был отныне созывать сеймы главных феодальных владетелей, которые положили начало более правильной законодательной деятельности в государстве, раньше почти совершенно отсутствовавшей — она поглощалась целиком административными распоряжениями короля. Итальянские дела далеко не были у него центром внимания, как у Оттона II и особенно у Оттона III. Он совсем не мечтал о восстановлении римской универсальной монархии. Широковещательную легенду государственной печати, сочиненную Оттоном III: «Renovatio imperii Romani», — он заменил более скромной: «Еrnеuerung des Frankenreiches». Генрих не добивался венчания папой: папа сам вызвал его для венчания. Ходил он в Италию только, когда была крайняя необходимость, оставался там скорее меньше, чем больше того, что было нужно, предпочитал сидеть дома, где у него было дела очень много. Внешние враги по-прежнему напирали с востока и с севера. Болеслав Храбрый польский заставил его поступиться кое-чем. Саксов он вынужден был покинуть почти без помощи в их борьбе с эльбскими славянами. Отыскивая точку опоры среди стольких затруднений, Генрих обратил внимание на мелкое рыцарство. Он решил ему покровительствовать, чтобы помочь ему усилиться. Но оно было еще немногочисленно и политического значения иметь не могло. Идеей Генриха воспользовались его преемники, салические императоры, которым пришлось действовать уже в несколько иной социальной обстановке.