Германия (V. Империя в эпоху борьбы с папством)

V. Империя в эпоху борьбы с папством. Когда с Генрихом II угасла династия саксонских Лиудольфингов, перед королевской властью в Германии стоял ряд самых серьезных задач. Генрих II продолжал политику Оттона по отношению к епископам. Он увеличивал их права, расширял их иммунитеты для того, чтобы, опираясь на них, править государством. Ибо другого орудия управления у него не было. И именно ему приходилось давать епископам больше, чем давали оба его предшественника, потому что самые условия его избрания не давали ему большой точки опоры. Герцоги и другие князья дали согласие на его избрание с тем, что он не будет противиться учреждению периодических съездов князей для обсуждения политических вопросов. Чтобы иметь опору против ограничительных тенденций князей, Генриху не оставалось ничего другого, как броситься в объятия епископам. Власть епископов выросла еще больше. Возникал вопрос, что же будет дальше? Воспользуются епископы своими колоссальными правами, чтобы упразднить королевскую власть, или вынуждены будут вернуть ей захваченные ими прерогативы? Это была одна задача, стоявшая перед королевской властью. Другая была связана с ее имперскими притязаниями. Уже в начале XI века в среде церкви началось движение, ставившее целью очистить ее от скверны, обновить, омолодить ее и сделать способной на великие политические дерзания. Это — знаменитое клюнийское движение, возникшее в аббатстве Клюни (см.). Его программа была в том, чтобы положить конец бракам в среде духовенства и уничтожить симонию (см.). Родоначальники движения прекрасно понимали, что, пока оно остается местным, не выходит за пределы Лотарингии или даже Германии, оно бессильно свершить великое. Чтобы иметь успех, реформа должна была завоевать Рим. К этому и стремились теперь приверженцы реформы все с большей и большей энергией. И было ясно с самого начала, что, если принципами реформы проникнется папская политика, для империи из этого возникнет целый ряд затруднений. Салической династии пришлось вынести на своих плечах всю тяжесть задач этой переходной эпохи.

Конрад II (1024-1039), родоначальник династии, чувствует опасные стороны политики своих предшественников. Бессильный обойтись без помощи епископов, он старается лишить их всякой самостоятельности, превратить в своих покорных чиновников. Чуждый всякой сантиментальной религиозности, которой были пропитаны и его предшественник Генрих II, и его сын Генрих III, он отнюдь не склонен покровительствовать клюнийскому движению и беспощадно пускает в ход светские орудия: симонию, инвеституру. Ибо ему нужно иметь в церкви своих, преданных людей, чаще всего родственников. Но Конрад в то же время прекрасно понимал, что церковь сама по себе слишком большая социальная сила и что для прочного обуздания ее нужно иметь под рукой другую социальную силу. Как человек, проникнутый сознанием национальной миссии королевской власти в Германии, Конрад умел искать. Его взгляд, ясный, проникающий глубоко в существо общественных явлений, подметил ту эволюцию, которая в его время начиналась в крупных поместьях; он разглядел поднимающийся над однородной феодальной массой класс рыцарства, вассалов, державших от крупных помещиков. И разглядев, начал самым энергичным образом давать рыцарству привилегии, превращавшие рыцарские лены в наследственные. Этим достигалось сразу несколько целей: у крупных помещиков-князей отбиралась часть их владений; эти владения передавались людям, преданным королю, как естественному своему покровителю против крупных князей, а в руках короля сосредоточивалась крупная боевая сила, ибо рыцарские ополчения, стена закованных в железо всадников, всегда были к услугам короля. Конрад так был увлечен своей, действительно, гениальной мыслью, что осуществлял ее не только в Германии, но и в Италии, где в вальвассорах (см.) он нашел класс, еще более созревший для противодействия крупным баронам (капитанам), чем в Германии. Он и здесь установил (закон 20 мая 1037 г.) наследственность ленов. И немецкое рыцарство, и итальянские вальвассоры в признательность за поддержку охотно оказывали Конраду помощь в его предприятиях. Но Конрад видел еще дальше: он предчувствовал ту опору, которую найдет при его внуке королевская власть в бюргерстве, и с большим интересом следил за признаками роста городов. Опираясь на верную ему церковь и на молодое рыцарство, Конрад мог вести борьбу с герцогствами. Ему удалось объединить в своих руках кроме своей франконской вотчины еще Швабию и Баварию, а его внешняя политика подготовила почву для создания международного могущества Германии при его сыне. К сожалению, Генрих III (1039-1056) был человек иного закала, чем его отец. Воспитанный чрезмерно благочестивой матерью, он вырос экзальтированным другом реформы, всячески поддерживал ее и в Германии, и в Италии. В Германии он вновь стал выдвигать епископов в качестве самостоятельной силы и освободил их от узды, наложенной Конрадом. Они стали чувствовать себя смелее и прочнее. Мало того, Генрих совершенно отказался, подчиняясь программе клюнийцев, не только от продажи епископских должностей, дававшей его отцу так много дохода, но и от назначения на епископские места по одному своему личному решению: призывал к совету или крупных церковных князей или церковные коллективы. Так было в Германии. Италия и папство как будто подчинялись ему беспрекословно. На римском престоле при нем были только его ставленники. Но посылая своих кандидатов в Рим, Генрих не видел, что он является слепой игрушкой клюнийской партии, которая через него сажает в Риме своих лучших деятелей (Лев IX, Виктор II), благодаря ему, не выпускает из своих рук гегемонии в церкви. Мало того: в норманнском герцогстве в южной Италии папство постепенно находило себе и новую политическую поддержку. Самое худшее в этом отношении было то, что уже и немецкие епископы не противодействовали больше партии реформ, что между ними и Римом через голову императора незримо протягивались прочные нити. Генрих был горд своим видимым торжеством и не чувствовал, что готовит горькое унижение своей стране и своему сыну. Он быль настолько уверен в себе и в своих силах, что даже не продолжал сколько-нибудь энергично социальную политику Конрада. И казалось, что ему действительно не приходится опасаться чего бы то ни было. Он мирно присоединил к своим владениям Каринтию, так что из герцогств только Саксония и Лотарингия имели самостоятельных герцогов. А что наполняло его гордостью больше всего, это его успех во внешней политике. Оба его предшественника многое для него подготовили. Правда, уже Генриху II пришлось отказаться от мысли защищать северо-восточную границу против славян силами государства; у него просто было мало силы и много других забот. Конрад вполне сознательно оставил эту вековую славянскую заботу силам герцогства Саксонского и архиепископства Бременского. Ему казалось, что для обоих это будет хорошей диверсией и не даст им возможности вмешиваться во внутренние дела королевства. Так же поступал и Генрих III. Саксы бились со славянами, а император как будто и не замечал этого. Тем внимательнее относились и Конрад, и Генрих III к восточной (польской и чешской) и юго-восточной (венгерской) границе. Польский король Болеслав Храбрый во время смут, следовавших за смертью Оттона III, захватил маркграфство Мейссенское. Борьба с Болеславом Генриха II кончилась в 1018 году миром, не выгодным для Германии. После смерти Болеслава Конрад II вернул его завоевания: в 1032 году король Мешко уступил Германии западную Польшу и принес вассальную присягу. Генриху III пришлось больше считаться с Чехией и Венгрией. Чешский герцог Бретислав решил сделаться самостоятельным и призвал Венгрию на помощь против Германии. Но Генрих без труда разбил чехов. Богемия осталась вассальным герцогством. С Венгрией борьба продолжалась до 1046 года, и хотя, в конце концов, формально сохранилась ленная зависимость, но все чувствовали, что она фактически Венгрию ни к чему не обязывает. На юго-западе немецкая внешняя политика тоже имела большой успех. В 1035 году Конрад II присоединил Бургундию.

Так мало-помалу произошло перемещение политического центра тяжести в империи. При Оттонах то была Саксония. Саксонские императоры, поддерживая связь с Италией, поневоле непрерывно путешествовали по южным областям и поневоле должны были заботиться о том, чтобы крепко держать их в руках. Поэтому и борьба с северо-восточными славянами, буйными соседями их саксонской вотчины, была, если не главной, то одной из главных задач их внешней политики. Когда вместе с Генрихом II престол достался южному (баварскому) герцогу, когда после него он перешел снова к южному (франконскому) герцогскому роду, отношения переменились. Саксония, как мы видели, была предоставлена своим силам и вместе с северо-западными фризскими областями по нижнему Рейну, никогда не льнувшими сильно к империи, мало-помалу стала жить обособленной от юга жизнью. Словно стена поднялась постепенно между севером и югом. Потом они то сближались, то удалялись, и, собственно говоря, различия между ними до сих пор не преодолены окончательно. Интерес королевства сосредоточился на южной границе. Кроме Италии, Венгрия и Бургундия занимают больше всего внимание салических императоров. Это отчуждение ядра империи от севера тоже было одной из причин того, что империя едва не рушилась под ударами папства и княжеского партикуляризма.

Уже при Генрихе III огромное влияние на дела курии приобрел диакон Гильдебранд, ревностный сторонник клюнийского движения, человек, который беспрерывно горел пламенем идейного одушевления, но ни на одно мгновение не упускал из виду чисто реальных задач. У империи никогда не было противника опаснее. В то время, как руководимое его могучей рукой папство набиралось сил, организовывалось и готовилось к богатырской борьбе, в Германии, осиротевшей, сделавшейся игрушкой церковных князей, дела шли хуже и хуже. Королю Генриху IV было шесть лет, когда умер его отец. Регентшей осталась императрица Агнесса, женщина мягкая и неспособная держать в руках бразды. Фактически власть находилась и тогда в руках епископов. Это был неизбежный результат политики Генриха III, всячески старавшегося усилить епископов и боявшегося наложить на них узду. Своеволие епископов дошло до того, что, когда Генриху IV исполнилось двенадцать лет (1062), архиепископ кельнский Аннон просто похитил его и увез к себе, не забыв при этом захватить и королевские регалии: крест и священное копье. Регентство, естественно, перешло в руки похитителя, который разделил его со своим коллегой — архиепископом бременским Адальбертом; оба они правили империей с титулом консулов. Адальберт сохранил свое влияние и после 1065 года и пользовался им для того, чтобы обогащаться на счет имперских имуществ. Генрих, несмотря на любовь к своему веселому и снисходительному пестуну, должен был расстаться с ним, уступая голосу общественного мнения. Этой полосой фактического безначалия (1056-1065) и воспользовался Гильдебранд, чтобы нанести империи первые удары. Он, прежде всего, постарался обеспечить себе тыл. Норманнский герцог Роберт Гюискар завоевал в 1057 году Апулию. Гильдебранд даровал ее ему в лен, опираясь на явно фальсифицированный документ, известный под именем Дара Константинова. В 1059 году он присоединил к Апулии на тех же основаниях Калабрию и Сицилию. Роберт охотно признал себя вассалом Рима, получив эти обширные земли. Теперь у Гильдебранда не только был совершенно безопасный тыл, но имелся еще могущественный вассал, который в случае необходимости мог прикрыть своим щитом святой престол. И Гильдебранд решил, что настало время для перехода в наступление. В 1059 году один лотарингский монах, кардинал Гумберт из Сильвы Кандиды, выпустил трактат «Contra simoniacos», где не только подтверждались все теоретические постановления против симонии, инвеституры и браков духовенства, но выдвигалась очень опасная для противников клюнийской точки зрения практическая программа. В ней было два главных пункта. Первый заключался в том, что церковная земля, которую епископы и аббаты всюду получали в лен от королевской власти и верховной собственности над которой королевская власть не утрачивала никогда, — должна перейти в свободное, нестесненное никакими феодальными оговорками, распоряжение церкви; второй же гласил, что, если какой-нибудь епископ получит свой сан путем симонии, он должен быть смещен путем апелляции к народу и светским людям. Церковь намечала себе еще один путь на случай, если бы ей изменила сила духовного оружия; этим путем она воспользовалась сейчас же. В Ломбардии стали казаться ненадежными епископы: на них сейчас же были натравлены низшие элементы городского населения, среди которого возникло противоцерковное движение, патария. Но главными для Гильдебранда были не итальянские, а немецкие дела. Новый папа Николай II (1058-1061), самый ярый сторонник реформы в Италии, обладавший таким же бурным темпераментом, как и Гильдебранд, одобрял его политику вполне. Едва вступив на престол святого Петра, папа созвал собор в Латеране, где была выработана совершенно новая процедура избрания папы, в которой роль немецкого короля фактически сводилась к нулю. Это был прямой вызов, и в Германии некому было ответить на него, ибо королю было всего девять лет. Правда, епископы собрали королевский совет под председательством коронованного ребенка, и этот совет объявил постановления Латеранского собора не имеющими силы, но в Риме это не испугало никого. Так тянулись дела до тех пор, пока Генрих не опоясал себя королевским мечом (1065).

Вдумчивый и серьезный не по летам, пятнадцатилетний юноша уже тогда обнаруживал задатки большого государственного ума. Он понял, с чего нужно начать для того, чтобы снова укрепить расшатанную королевскую власть. То, что хотел сделать Конрад II, не имея в руках достаточного материала, еще раз попытался сделать Генрих IV, располагавший уже более широкой социальной опорой. Первое, с чего он начал, было создание исходного пункта, ячейки монархического восстановления гнезда, из которого салический орел должен был совершать свои полеты. Одну из своих резиденций, Гослар, прелестный городок среди горных красот Гарца, Генрих стал укреплять и украшать: выдвинул вперед, на север, лицом к неугомонным саксам, и в стороны бурги, занял ими предгорья Гарца, врезался в Тюрингию. Ему нужно было иметь такое княжество, где ему принадлежала бы не только верховная власть сюзерена, но и фактическая власть. Потом он предпринял пересмотр сомнительных титулов на владение имперскими землями и отобрал те, которыми бароны владели незаконно. Все это, и укрепление Гарца, и восстановление прав имперской собственности, стало казаться попиранием прав князей. Особенно волновались светские князья. Епископы по-прежнему пользовались влиянием при короле; им жаловаться не приходилось. А советников из высшей знати Генрих понемногу стал заменять новым элементом, министериалами, теми самыми рыцарями полусвободного происхождения, нарождение которых мы проследили выше. Королевская власть начинала притягивать к себе еще один новый элемент вслед за рыцарями, вызванными к политической жизни Конрадом II. Князья видели в этих первых шагах короля попытку оттеснить их, и когда факты стали становиться красноречивее, вспыхнуло восстание: свергнутый Генрихом, баварский герцог Оттон Нордгеймский сошелся с саксами, и борьба, продолжавшаяся больше двух лет (1072-1074), кончилась сначала неудачно для Генриха. Гослар был взят, бурги разрушены. Причины поражения были ясны: у короля все-таки не было самостоятельной военной силы, а вассалы его были сплошь настроены недоверчиво. Генриху нужно было думать о развитии ополчений имперского рыцарства и о создании еще какой-нибудь независимой от князей военной силы. Но он не успел. Грянула с юга новая, еще более серьезная опасность.

По совету своих новых сотрудников, министериалов, людей без крупно-феодальных традиций, слепо ему преданных, Генрих вернулся к церковной политике деда: он вновь стал практиковать симонию и инвеституру, епископы снова начали превращаться из князей в чиновников. Но в Риме не дремали. Гильдебранду все время везло. В 1066 году Вильгельм Нормандский, сопровождаемый папским легатом, завоевал Англию и из рук легата принял свою новую королевскую корону. В 1072 году норманны фактически завоевали Сицилию, и Роберт Гюискар усилился еще больше. Ломбардские епископы были парализованы патарией. В Тоскане маркграфиня Матильда была самым преданным другом. Положение казалось достаточно прочным. Уже в 1070 году к немецким церковным князьям, повинным в симонии, было послано приказание явиться в Рим к ответу. Это было прелюдией. В 1073 году умер папа Александр II, и Гильдебранд выступил, наконец, из тени. Под именем Григория VII он открыто взял в руки кормило корабля святого Петра, чтобы доставить торжество своим идеям. Генрих для Григория вначале был загадкой. Он знал, как воспитывал его благочестивый отец, перед ним лежали два его письма, написанные в порыве отчаяния после неудач саксонского восстания. Он надеялся, что король будет покорным сыном церкви, и послал ему предложение созвать в Германии собор, который должен осудить симонию и браки духовенства. Генрих был готов согласиться, но отказал, уступая настояниям немецких епископов, боявшихся за свою судьбу. Тогда Григорий вызвал всех немецких епископов, подозреваемых в симонии, на собор, назначенный в Риме в 1075 году, объявив, что не прибывшие будут лишены должностей и отлучены, а Генриху предложил войти в соглашение с Римом по вопросу об инвеституре. Генрих почувствовал, какое оружие вкладывает ему в руки папа, делая вызов одновременно епископам и ему. Епископы сомкнулись вокруг короля, щедро ссужая его своими контингентами. У Генриха оказалось войско, с которым он быстро привел к покорности саксов. А устроив немецкие дела, стал собираться в Италию, завязал сношения с норманнами в Апулии, с ломбардскими епископами, послал предостережение патарии. Григорий встревожился и, чтобы напугать короля, послал ему крайне бестактное письмо, касающееся его личной жизни, приглашавшее вернуться на путь добродетели и проч. На эту дерзкую выходку Генрих ответил так, как было единственно возможно. Он созвал в январе 1076 года собор в Вормсе, который постановил низложить Григория и освободить от повиновения ему все духовенство. Григорий в свою очередь отлучил Генриха и освободил от присяги всех его подданных. Генрих мог бы спокойно пренебречь отлучением, если бы Германия была так же верна ему, как несколько месяцев назад. Но саксы, воспользовавшись случаем, снова восстали, и положение многих князей сделалось угрожающим. Они собрались на сейм, чтобы решить, как им быть. Григорий захотел воспользоваться смутами в Германии, чтобы создать для папства совершенно исключительное положение: верховного судьи между королем и его вассалами, судьи, к которому обе стороны должны были прибегать в случае несогласий. Он предложил даже, когда верные Генриху и уважаемые папой духовные лица заговорили о примирении, приехать в Германию и там рассудить короля с князьями. Генрих почувствовал силу готовящегося удара и решил спасти права королевской власти ценой крайнего личного унижения. Он сам поехал в Италию, вынес трехдневную моральную пытку в Каноссе (январь 1077) и был освобожден от интердикта. Князья, испугавшись, что Генрих вернется усилившимся и будет мстить им, поспешили выбрать нового короля, герцога Рудольфа Швабского. Когда Генрих явился в Германию, весной 1077 года, оказалось, что за Рудольфа стояли Саксония с Тюрингией и многие князья. Генрих был дважды разбит (1078 и 1080). Григорий, терпеливо дожидавшийся, когда обстоятельства позволят ему выступить, наконец, судьей между Генрихом и князьями, поспешил вынести свой приговор: он объявил правыми князей, а Генриха отлучил вторично (1080). На этот раз интердикт смутил Генриха гораздо меньше: он видел, что сочувствие широких кругов общества, в том числе и духовенства, не на стороне папы. Это он сейчас же и доказал Григорию. В его руках быстро собралось войско, с которым он пошел на саксов. Битва осталась нерешительной, но в ней был убит Рудольф, что равнялось для Генриха блистательной победе. Теперь он мог быть спокойнее. Добивать саксов он предоставил своим сторонникам, а сам пошел в Италию. Прежде, чем перейти через Альпы (март 1081), он снова объявил Григория низложенным и назначил своего папу, Климента III. Ломбардские епископы и мелкие вассалы Матильды Тосканской встретили его восторженно. Сопровождаемый Климентом, он осадил Григория в Риме. Осада тянулась долго. Папа надеялся на помощь Гюискара, но в марте 1084 года римляне открыли ворота. Климент короновал Генриха императорской короной. Григорий держался в замке святого Ангела и, когда казалось, что все для него кончено, был освобожден норманнами. Генрих отступил перед превосходными силами Гюискара (май), но норманны не могли оставаться долго на берегах Тибра. Летом Гюискар ушел, а с ним ушел и Григорий, чтобы больше уже не возвращаться. Он умер в мае 1085 года в Салерно. В Риме водворился Климент. Генрих вернулся в Германию. Было пора. В стране царил беспорядок, близкий к анархии. Приходилось все устраивать наново.

Тут больше, чем когда-нибудь, Генриху пришлось подумать о твердой опоре, независимой от духовных и светских князей. Имперское рыцарство оставалось ему верно, но оно было еще слабо. Слаб был и класс министериалов, которому также всячески покровительствовал император. Между тем ближайшая задача — восстановление престижа королевской власти — была такова, что можно было ожидать серьезного сопротивления со стороны князей. Генрих уже имел перед глазами такую силу; то были города, которые он уж несколько лет, со времени первого саксонского восстания, готовил к новой роли. Средство, при помощи которого он надеялся привлечь города на свою сторону, было простое: освобождение из-под власти сеньора. Ибо пока города были вотчинами епископов, они не могли представлять собой политических и вообще каких бы то ни было самостоятельных единиц. Чтобы иметь в них надежную опору, с них нужно было снять ярмо вотчинной зависимости. Сделать это было во многих случаях тем легче, что горожане сами успели накопить много сил благодаря росту торговли. С очень скромной торговой привилегии, дарованной Генрихом Вормсу (1074), и начинается освободительное движение. Первые свои вольности города получили по частям: сначала беспошлинная торговля в более или менее многочисленных местах и уступка таможенных пошлин в самом городе, потом личная свобода, потом самоуправление. Постепенность приходилось соблюдать потому, что объявить город сразу совершенно свободным значило бы поднять против королевской власти всех епископов. Зато там, где город нужно было создавать вокруг еженедельного рынка, приютившегося в неукрепленной деревне, и особенно когда его нужно было строить на гладком месте, — он сразу получал известный цикл привилегий, городское право. Кроме короля, в принципе никто не мог создать города: вплоть до XIII века это право оставалось королевской регалией, ибо регалией были составные моменты права основания города или возведения поселка в ранг города: право закладки рынка, право возведения укреплений, право дарования судебных изъятий. Генрих все это оценивал очень правильно. Правда, он все-таки несколько обманулся в ожидании, рассчитывая немедленно получить в свободных городах внушительную силу. Но поддержкой ему они были со времени Каноссы и избрания Рудольфа. Благодаря в значительной мере городам, затея князей с Рудольфом свелась к обычному племенному восстанию. Благодаря им, теперь, после возвращения из Италии, король мог заняться восстановлением порядка. Здесь его ждали новые испытания. Князья с большим неудовольствием смотрели на сближение короля с элементами, от них независимыми, и, чтобы не дать укрепиться этому сближению, подняли снова восстание. На этот раз к нему примкнули герцоги Баварский и Швабский, маркграф Мейссенский и многие саксонские князья. Генрих остался один с городскими ополчениями и был разбит (1086). Княжеский партикуляризм одолел централистические стремления королевской власти. Правда, Генрих опять скоро оправился и в 1090 году даже поехал в третий раз в Италию, чтобы помочь своему ставленнику Клименту III, но ему и там не повезло. Соперник Климента, папа Урбан II, собрал в Пьяченце собор, на котором Генрих и Климент были еще раз отлучены, симония и браки духовенства еще раз прокляты. А та колоссальная популярность, которую создали Урбану II Клермонский собор и последовавший вслед за ним первый крестовый поход, всей своей тяжестью пала на Генриха и на некоторое время как бы придавила его окончательно. В лагерь врагов перешел его первенец Конрад; в Германии положение было таково, что королю нельзя было туда показаться. Князья и епископы хозяйничали там бесконтрольно. Именно за это время установился в высшей степени важный в феодальном праве принцип — наследственность княжеских ленов. Только вспыхнувшая между князьями усобица (1097) дала Генриху возможность вернуться на родину. Путем сверхъестественных усилий удалось ему восстановить некоторый порядок. Но примириться с Римом ему не пришлось. А последние годы жизни (1104-1106) преждевременно состарившегося несчастного короля были еще омрачены восстанием второго сына Генриха, его наследника. Он так и умер, не сумев найти мира, печальным свидетелем полного крушения всех своих надежд. Он даже не был уверен, принесет ли пользу Германии титаническая борьба с Римом, выдержанная им, и, вероятно, не подозревал, что его усилия, его унижения, его горе спасли его родину от горшего, что ее могло ожидать, от превращения в ленницу фанатических монахов.

Его мятежный сын Генрих V (1106-1125) не был лишен дарований. К тому же он не обладал непреклонной твердостью отца, которая мешала ему порой склоняться там, где не было другого выхода. Он был хороший дипломат. На словах он во всем соглашался с Римом, но на деле практиковал инвеституру, как хотел. Только помня, как папы разжигали рознь между королем и его вассалами, он проводил все назначения епископов через совет князей. Правда, это усиливало князей, но Генрих решил, что одновременно бороться и с князьями, и с папой трудно. Благодаря уступке князьям, Генриху почти не приходилось считаться с восстаниями, а с папой Пасхалием II он повел дело так, что восстановил против него всех сторонников реформы. В конце концов, ему удалось заключить с Каликстом II конкордат в Вормсе 23 сентября 1122 года, который урегулировал отношения, вызываемые вопросом об инвеституре. Главными пунктами его были следующие: король предоставляет полную свободу в выборе епископов, согласно каноническим правилам, но выборы должны происходить в его присутствии, чтобы, в случае спора, ему можно было воспользоваться принадлежащим ему голосом. Он отказывается от инвеституры кольцом и посохом, от инвеституры, передающей духовную должность, но он сохраняет за собой инвеституру скипетром, инвеституру, передающую имперскую землю и королевские регалии. В Германии эта последняя инвеститура должна была предшествовать чисто-духовной, то есть без предварительной передачи лена епископ не мог получить своей должности. Относительно Италии и Бургундии, наоборот, было установлено, что инвеститура скипетром должна совершаться в течение шести недель после инвеституры кольцом и посохом. Таким образом, папство должно было отказаться от точки зрения Гумберта и Григория, что канонические земли являются свободной собственностью церкви. Это была несомненная уступка со стороны церкви, но согласие на эту уступку досталось империи недаром. Если бы князья не стали на сторону императора, папа едва ли сдался бы так легко. За это пришлось пойти на существенный компромисс по отношению к князьям: договаривающиеся стороны ставили конкордат под наблюдение князей. Что касается епископов, то конкордат создавал для них положение, приравнивающее их вполне к светским князьям. Отныне уже стало невозможным трактование епископов, как чиновников королевской власти по примеру Оттона I и Конрада II. Они тоже были государи. Епископские владения, как лен, отныне теряли непосредственную связь с королем. Он уже не мог распоряжаться их землями, как раньше. Следовательно, помимо прочего, из рук короля ускользал огромный финансовый ресурс, и нужно было думать, как это и пришлось Барбароссе, о новых источниках доходов. Королевская власть потерпела этим путем большое умаление. Когда бездетному Генриху, с которым кончилась салическая династия, наследовал Лотарь II, герцог Саксонский (1125-1137), умаление пошло еще дальше. Оно произошло в отношениях к папе. В 1132 году Лотарь явился в Италию, явился, как единственная опора папы Иннокентия II против его соперника Анаклета II, поддерживаемого норманнами. Папа короновал его (1133) и, по его требованию, признал за ним права инвеституры в несколько больших размерах, чем это было оговорено в Вормском конкордате. Но одновременно, сознательно или бессознательно, император сделал такую уступку папе, какой не могли добиться от империи ни Григорий, ни кто-либо другой из его предшественников. Он признал, что принимает императорскую корону в лен от папы. Для императорской власти это было огромным подрывом, полным отступлением от той позиции, на которой стояли Оттоны, из-за удержания которой боролся Конрад II, страдал Генрих IV. Фридриху Барбароссе пришлось пустить в ход немало усилий, чтобы возвратить спор к исходному моменту. И вообще, положение императорской власти при Генрихе V и Лотаре II сделалось настолько шатким, что без самой энергичной работы его невозможно было восстановить. Работа эта и выпала на долю Гогенштауфенов.