Глагол

Глагол. Психологическое различие между глаголом и именем заключается в различном познании предметов и явлений (есть «акт различия в понимании», как говорит Вундт). По определению Ван-Гиннекена, «мы можем сознавать в каждое данное время лишь один факт, но мы можем отлично сознавать, различать в одно и то же время несколько предметов. Поэтому имя имеет множественное число, а глагол его не имеет. С именем мы употребляем числительные, с глаголами такое употребление было бы нелепо. Явление охватывает всегда все сознаваемое нами пространство, предмет лишь одну часть его. Поэтому суффиксы местных падежей представляют характерную особенность имен. Предмет сохраняет длительность своего существования в продолжение всего того времени, пока мы сознаем его, явление продолжается лишь определенную часть этого времени. Таким образом, характерной особенностью глаголов является определенное указание на время. Но чем более возрастает наблюдательность, тем большим становится число подробностей явлений, которые делаются в нашем понимании постоянными и которые входят, таким образом, в разряд вещей. В виду этого, с развитием цивилизации и умственной способности в непомерном количестве возрастает число имен. И чем менее остается постоянных признаков в явлении, тем более самые явления сводятся исключительно к движениям, переменам или переходным состояниям». При сравнении имен прилагательных: рассеянный, парящий (стиль), ученый — с причастиями: рассеянный (в поле неприятель), парящий (орел), выученный (урок) и т.п., это различие между именем и глаголом становится ясно. По мнению Вундта, во всякой глагольной форме выражается состояние, к которому можно свести все перемены, происходящие с предметом. Значение глагола в предложении заключается в том, что он составляет содержание мнения или выражения воли, тогда как предметы, к которым относятся эти пожелания или мнения, выражаются именами. Таким образом, глагол указывает как на особенности явления, так и на отношение к нему говорящего лица и, наконец, на взаимоотношение этих моментов. На этом значении глаголов основывается грамматическое учение о видах, родах и лицах глаголов (объективное содержание глагольного понятия) и залогах и наклонениях их (субъективное). В нашей грамматике не означаются, как отдельные залоги, глаголы, образованные при помощи суффиксов, которые придают им характер длительности (латинский durativum), многократности (iterativum), усиления или ограничения действия и т.п. или указывают на причинность действия (causativum), совместность (cooperativum) и т.д. Эти залоги определяют объективное содержание глагола, другие — субъективное. Таковы глаголы, имеющие возвратное значение (возвратный залог) или выражающие ожидание определенного следствия (desiderativum), или отмечающие пассивное, подчиненное положение объекта действия (страдательный залог). Согласно учению греческих грамматиков (Дионисия Фракийского),  διαδέσεις (положение, отношение к действию, залог) εισί τρείς, ένέργεια, πάδος, μεσότης (то есть залоги означают действие, страдание и среднее между ними, это — глаголы, принадлежащие по форме к первой группе, а по значению ко второй). На этом принятом и позднейшей грамматикой делении основывается подразделение глагольных залогов на действительные, страдательные и средние. По убеждению авторитетнейшего из современных исследователей синтаксиса, Дельбрюка, формальное различие действительных и страдательных залогов восходит уже к индоевропейской древности. Эта группа видов и залогов составляет переход к другому роду вариаций глагольного понятия, которые означают состояние воспринимающего субъекта и в наших обычных грамматиках называются наклонениями. Глагольная форма является только выражением субъективного состояния, а объективное событие является лишь условием, с ним связанным (Вундт). Отношение залогов к наклонениям ясно в различии желательного наклонения (optativus) и основ, означающих готовность: латинский scripturio (я хочу писать), русское былинное «уж ты что же хлеба-соли со мной не покушаешь» указывают на определенное желание или нежелание, как нечто объективное, тогда как желательное (у нас сливается с повелительным) наклонение: пишите, покушай определяет субъективное отношение говорящего лица к внешнему миру. Греческие грамматики различали пять наклонений (έγχλίσεις): указательное (όριστιχή), повелительное (προςταχτιχŕ), согласительное (ύποταχτιχή), желательное (εύχτιχή) и неопределенное (άπορέμφατος). Между тем, как вид выражает объективное состояние предмета, а наклонение — субъективное отношение к нему, глагольная форма, означающая время, представляет нечто производное от обоих, «ориентировку объективного явления в зависимости от сознания субъекта в известный момент», как характеризует Вундт. Особое место в системе глагольных образований занимают так называемые вспомогательные глаголы, которые обычно соединяются с неопределенным наклонением другого глагола, образуя соединение, аналогичное простой глагольной форме (по Дельбрюку, «Grundr. d. vergleich. Gramm. Syntax», §154): таковы, например, образования я буду делать, я стал ходить, имеет быть и т.п. Здесь, по определению Дельбрюка, как глагол, так и неопределенное наклонение утрачивают нечто из своего первоначального существа; глагол, делаясь вспомогательным, соответствует известному элементу флексии простого глагола, тогда как неопределенное наклонение представляет лишь абстрактное значение глагола. Точно также вспомогательный глагол превращается лишь в часть сказуемого, в связку для соединения подлежащего с причастием, прилагательным или существительным, являющимся настоящим сказуемым. Об этом см. в «Синтаксических наблюдениях» (1899) Д. Н. Овсянико-Куликовского. Наша грамматика различает под названием глагольных видов (которые не соответствуют латинскому modus, означающему наклонение) отношение глагольного содержания к субъективному пониманию о законченности или незаконченности действия, целиком или отчасти: вид совершенный указывает на то, что действие или состояние немыслимо для настоящего времени (засну совершенный вид, засыпаю несовершенный), но представляется возможным лишь в будущем или мыслимо в прошедшем.

Таким образом, разнообразие глагольных залогов, видов и наклонений сводится к различиям в развитии глагольного содержания, которое могло произойти лишь в языках народов, живущих сложной психологической жизнью, так как все эти оттенки в употреблении глагольных основ и форм выражают сложное психическое содержание. В языках, не различающих грамматических форм, нет различия глагольных и именных основ; так, в различных папуасских диалектах сочетание я — голод означает я хочу петь, мое слово — я говорю и т.п.; причем первым шагом в развитии различия глагола и имени служит определенное место, занимаемое в предложении тем или другим, употребление известных образований в том или другом смысле и т.п. Здесь формального различения частей речи язык еще не выработал, но психологическое различие их уже чувствуется говорящими и, так или иначе, выражается. Дальнейшим шагом в развитии глагола является соединение, так или иначе, основы с определенным местоименным элементом. В то время, как языки австралийских дикарей, по большей части, еще не знают никакого образования глаголов, в полинезийских и малайских языках (отчасти и в негрских) такое образование уже достигается с помощью приставляемых (иногда уже в усеченной форме) местоимений, причем язык еще почти не делает различий между соединениями слов: моя любовь и я люблю, и один и тот же местоименный элемент употребляется для означения как субъекта, так и объекта (например, в одном из негрских языков asare-djako значит ты даешь, а раuwan-djako — я говорю тебе). Самым распространенным явлением оказывается при этом употребление притяжательного местоимения в роли нашего личного (мое ходить — я хожу). В дальнейшем развитии глаголов мы находим образование специальных суффиксов, присущих глагольным формам в отличие от именных, хотя почти во всех современных языках (даже современных флексирующих) можно распознать в некоторых глагольных окончаниях их первоначальное местоименное значение. Так, например, в группе финно-угорских языков окончания глаголов отчасти совпадают с притяжательными местоимениями. Остатки старого отсутствия различия между именем и глаголом обнаруживаются здесь также в двоякого рода спряжении (в мордовском и венгерском языке): объективном (с определенным объектом) и неопределенном, вследствие чего схема спряжения получает чрезвычайно сложный вид. Во всяком случае, и в алтайских (тюркских) языках и в финно-угорских глагол и имя уже вполне различаются. Семитические и индоевропейские языки представляют полное развитие глагольного употребления в отличие от именного: целый ряд явлений свойствен только глаголам, окончания за немногими исключениями потеряли явственную связь с местоимениями (иногда она восстановляется, как, например, в польском niesiemy-несемы-несем). В индоевропейских языках можно указать период, когда глагольные и именные основы совпадали; уже для индоевропейского праязыка необходимо предположить развитие спряжения с помощью удвоения основы, приставок и сложной системы окончания. В дальнейшей истории спряжения в индоевропейских языках наблюдается постепенная потеря окончаний, которые заменяются личными местоимениями (ich war, er war; tu aimes и il аimе произносится одинаково; я ходил, ты ходил и т.п.). Однако, психологическое различение глагола и имени сохраняет всю свою силу и приводит к образованию новых глаголов от имен. Из очень обширной литературы о глаголе можно привести следующие: общие начала у Вундта (W. Wundt, «Völkerpsychologie. Die Sprache», 2 изд., 1904), Ван-Гиннекена (J. Van-Ginneken, «Рrincipes de linguistique psychologique», 1907), в общих трудах по языкознанию Штейнталя, Габелентца, Г. Пауля и др. О развитии глагола в различных языках некультурных народов, кроме общих трудов об этих языках (Фр. Мюллер, Байрн и др.), см. особенно Н. Winkler, «Zur Sprachgeschichte» (1887-1889, 2 вып.). О глагольных основах в финно-угорских языках см. А. Погодин, «Следы корней-основ в славянских языках» (1903), где приведена литература, и труды по финно-угорской грамматике. О глагольных основах в славянских языках см. Г. Ульянов, «Значения глагольных основ в литовско-славянском языке» (2 ч., 1895). О спряжении глагола см. под отдельными языками. Обширная литература о спряжении глагола в индоевропейских языках см. К. Brugmann, «Grundriss der vergleichenden Grammatik der indogermanischen Sprachen» (2 т., 1890).

А. Погодин.