Головинский Василий Андреевич

Головинский, Василий Андреевич, один из осужденных по делу М. В. Буташевича-Петрашевского, сын отставного генерала, помещика Симбирской и Костромской губернии, имевшего 500 душ крестьян, родился в 1829 г., воспитывался в училище правоведения, где окончил курс в мае 1848 г., поступил на службу в сенат, а в следующем году, причисленный к министерству юстиции, был назначен исправлять должность казанского губернских дел стряпчего. Но Головинский стремился не к чиновничьей карьере, а готовился к кандидатскому экзамену в петербургском университете, надеясь занять со временем место профессора в училище правоведения. Встретившись с Петрашевским еще во время своего пребывания в училище, в самом начале 1848 г., Головинский был на его пятницах, куда его ввел Ф. М. Достоевский, всего два раза, 1 и 15 апреля 1849 г., второй раз лишь за неделю до ареста петрашевцев. Отобранные у него при обыске и другие читанные им книги «в духе демократии и социализма» (по выражению следственной комиссии) показывают его живой интерес к учениям Сен-Симона, сен-симонистов, Фурье и Прудона, но вместе с тем он интересовался и вопросами политическими — республиканским строем вообще и сочинением Мадзини об Италии. У Петрашевского он высказался за то, чтобы из назревших реформ на первое место было поставлено освобождение помещичьих крестьян. Головинский говорил «с жаром и убеждением, с истинным красноречием, речь его лилась прямо из сердца» (слова агента Антонелли). «Он говорил, что грешно и постыдно человечеству глядеть равнодушно на страдания 12 млн. несчастных рабов». Но правительство не может освободить их: оно не может освободить их иначе, как с землей, за которую оно должно будет вознаградить помещиков, а где оно возьмет на это средства? Освободив же крестьян без земли или не заплатив за нее помещикам, оно поступит революционным образом, и, следовательно, будет действовать само против себя. Он горячо доказывал, что для достижения освобождения крестьян все меры хороши, и что если правительство не окажет содействия уничтожению крепостного права, то остается лишь одно средство — восстание самих крестьян: доведенные до крайности, они могут сами потребовать свободы, им нетрудно внушить, как противоестественно их положение относительно помещиков, да и сами они понимают и чувствуют всю его тягость. Так как образ правления не может измениться вдруг, то, по его мнению, нужна временная диктатура. Он понимал также важное значение общинного землевладения, того, что, «общинная деревенская (т. е. крестьянская) земля принадлежит не какому-либо отдельному лицу, а целому миру — общине, которая распределяет ее между мирянами». Головинский, очевидно, производил сильное впечатление, если даже агент Антонелли, в своих донесениях о пятницах Петрашевского, говорит: «Головинский замечательное лицо как по своему характеру, так и по твердости своих идей и широкому красноречию». Головинский знаком был также с Н. А. Спешневым, бывал на вечерах у писателей С. Ф. Дурова и А. П. Плещеева. Он присутствовал при чтении письма Белинского к Гоголю и «Солдатской Беседы» поручика Григорьева. Во время следствия юный Головинский держал себя с большим достоинством, заявил, что «не знал ни о каких злоумышлениях», и, отрицая преступную цель, приписываемую собраниям Петрашевского, сказал, что, по его мнению, «цель этих собраний — желание распространить образование, словесной беседой приохотить к занятию наукой». Далее, пытаясь убедить следственную комиссию, что «либерализм и социализм понятия чисто западные», что лишь в Западной Европе «для них есть применение», он смело утверждал, что во Франции «сословие привилегированное... своею требовательностию перед властию, своим нежеланием сделать необходимую уступку своих привилегий открыло ход движению революционному» и затем «начало либерализма последовательно развивалось всей новейшей историей Запада, т. е. последнего 50-летия. При большем промышленном развитии, быстром увеличении народонаселения, неравномерном распределении собственности открылось новое зло — пауперизм», и Головинский утверждал, что «социализм это — протест голода», что Россию, напротив, община избавит от тех ужасных явлений, к которым пришла Западная Европа, что русское правительство будто бы «всегда опиралось не на одно какое-либо сословие, а на целый народ, не предоставляло интересов слабых иа произвол интересам сильных». Головинский не открыл на допросах, от кого получал запрещенные книги. «Вообще следственная комиссия заметила в Головинском явное упорство в объяснении истины и изворотливость при написании ответов, которые он излагал не в том виде, как объяснял их на словах». Военный суд постановил Головинскому «за недонесение о распространении письма Белинского и сочинения Григорьева лишить чинов и всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием». По докладу генерал-аудиториата, утвержденному государем 19 декабря 1849 г., «Головинского за участие в либеральных разговорах на собраниях у Петрашевского и Дурова, из коих у перваго сам он объяснял возможность освобождения крестьян без волн правительства, в уважение молодых его лет» (20), велено было, «лишив чинов и дворянского достоинства, записать в рядовые, с определением на службу в один из линейных батальонов Оренбургского корпуса». Ни ужасные минуты, пережитые на Семеновском плацу при объявлении первоначального приговора, ни тяжелая солдатская лямка не сломили Головинского. Подобно тому, как на собраниях у Петрашевского он говорил о восстании крестьян, с целью добиться их освобождения, пред крестьянской реформой при Александре II он повторял, что «волю надо брать». Он требовал от помещиков алатырского уезда Симбирской губернии, где жил сам, чтобы они отпустили крестьян на волю с землей до царского указа, не дожидаясь того, когда «Муравьев и К⁰ изуродуют основы воли и закрепостят крестьян еще крепче», ненавидел крепостников и клеймил их при всякой встрече, а они, помня, что он был приговорен к смертной казни, называли его висельником. Умер Головинский в 1870 г. (Составлено по подлинному делу).

В. Семевский.