Государственная Дума

Государственная Дума, представительное учреждение, создавшееся в России в результате общественного движения, ознаменовавшего собой первые годы XX столетия. Характер, состав и права этого учреждения сложились, однако, не сразу. Они определялись постепенно, и притом в разное время различно, в зависимости от того, вынуждено ли было правительство в данный момент идти на уступки народному движению, или же чувствовало себя достаточно сильным для отобрания сделанных ранее уступок. Соответственно этому Государственная Дума, как представительное учреждение, с момента издания первого закона, установившего ее существование, и до настоящего времени пережила в своей организации ряд серьезных метаморфоз. Законосовещательное учреждение, составляемое путем выборов от некоторых лишь групп населения, затем законодательное учреждение, построенное вдобавок на более широком представительстве, наконец, учреждение, в теории продолжающее сохранять характер необходимого органа законодательной власти, но на практике совершенно бессильное, и притом в лице подавляющего большинства своих членов отражающее интересы лишь верхних слоев общества, — таковы были фазисы развития Государственной Думы, последовательно пройденные ею в промежуток времени с 1905 г. по 1912 г. Правда, первый из этих фазисов выразился лишь в законе, которому не суждено было найти себе применения на практике. Практическое осуществление получили, таким образом, исключительно два последние фазиса, но, тем не менее, в истории Государственной Думы нельзя обойти и первый ее этап, во многих отношениях имевший существенное значение для дальнейшего ее развития.

Среди требований, выдвинутых революционным движением начала XX столетия, центральное место занимало требование политических свобод и созыва учредительного собрания, избранного путем всеобщего, равного, прямого и тайного голосования. На этом требовании объединились наиболее популярные политические партии и организации, существовавшие в ту пору в России, причем немалое число их вступило далее по этому поводу в специальное соглашение между собой. Чем выше поднималась революционная волна, тем чаще, решительнее и громче раздавалось и требование созыва народных представителей. В последние месяцы 1904 г. необходимость народного представительства открыто обсуждалась уже в легальной прессе, хотя органы печати, близкие к правительственным и дворянским кругам, и пытались свести эту необходимость к созданию законосовещательного учреждения, всецело построенного притом на представительстве от сословных групп населения. Правительство, захваченное врасплох необычайно быстрым ростом брожения в стране, колебалось, и хотя продолжало практиковать меры суровой репрессии, но эти меры, как ясно было для него самого, уже не производили прежнего впечатления ни на общество, ни на народные массы, все более вовлекавшиеся в движение. Разыгравшееся в начале января 1905 г. в Петербурге грандиозное движение заводских и фабричных рабочих, во главе которого стал священник Георгий Гапон и одним из основных требований которого явилось введение народного представительства, было без всякого видимого повода подавлено военной силой и залито кровью. Но вслед за этим «усмирением» петербургских рабочих и в непосредственной связи с ним во всех почти крупных городах империи вспыхнули серьезные волнения и стачки рабочих. Одновременно с этим усилились и другие проявления революционного движения, и колебания правительства еще более увеличились. В манифесте, изданном 18 февраля 1905 г., оно провозгласило своей целью «вящее укрепление истинного самодержавия», и соответственно этому названный манифест призывал «благомыслящих людей всех сословий и состояний, каждого в своем звании и на своем месте, соединиться в дружном содействии» монарху «словом и делом в святом и великом подвиге одоления упорного врага внешнего, в искоренении... крамолы и в разумном противодействии смуте внутренней». Но в тот же день, 18 февраля, был подписан рескрипт на имя министра внутренних дел, рескрипт, в котором заявлялось о решении отныне привлекать достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений. И хотя рескрипт, повелевая учредить для обсуждения «путей осуществления» предположенного преобразования особое совещание под председательством министра внутренних дел А. Г. Булыгина, оговаривался, что это преобразование должно быть проведено в жизнь «при непременном сохранении незыблемости основных законов империи», противоречие двух правительственных актов, изданных в один и тот же день, било в глаза, свидетельствуя о резких колебаниях правительственной политики. Такие колебания продолжались и после того, и работы учрежденного рескриптом 18 февраля особого совещания долгое время шли весьма медленным темпом. Тем временем революционное движение непрерывно разрасталось и вширь, и вглубь. В городах все усиливались противоправительственные манифестации; среди городской и сельской интеллигенции явочным порядком образовался ряд союзов, выставивших требование созыва учредительного собрания; промышленники обращались к правительству с настойчивыми указаниями на связь рабочих волнений с общими условиями политической жизни страны и на необходимость народного представительства; наконец, в деревнях во многих местностях России с весны 1905 г. разгорелось грандиозное аграрное движение, которое при всей неорганизованности его участников и при всей разрозненности их действий представляло собой как нельзя более серьезную угрозу для поместного дворянства. Все это, в конце концов, оказало воздействие на правительство и положило предел его колебаниям, заставив его ускорить работы особого совещания. 6 июня 1905 г. на аудиенции, данной депутации от съезда земских и городских деятелей, ей было заявлено о непреклонности намерения созвать выборных от населения, а 6 августа специальный манифест возвестил об учреждении в России Государственной Думы. «Ныне — говорилось в этом манифесте — настало время призвать выборных людей от всей земли русской к постоянному и деятельному участию в составлении законов, включив для сего в состав высших государственных учреждений особое законосовещательное установление, коему предоставляется предварительная разработка и обсуждение законодательных предположений и рассмотрение росписи государственных доходов и расходов».

Создававшаяся законом 6 августа Государственная Дума являлась, таким образом, лишь законосовещательным учреждением. Больше того — и в этой роли ее компетенция распространялась лишь на те законопроекты, которые должны были проходить через Государственный Совет. И хотя Государственной Думе предоставлялось «возбуждать предположения об отмене или изменении существующих и издании новых законов», но предположения эти не должны были «касаться начал государственного устройства, установленных законами основными». Иначе говоря, законы и впредь могли издаваться, не подвергаясь даже предварительному обсуждению в Государственной Думе, и последняя не могла предлагать изменения такого порядка. В делах, входящих в компетенцию Государственной Думы, постановление большинства ее членов должно было доводиться до сведения верховной власти вместе с мнением или мнениями Государственного Совета; однако, в тех случаях, когда Государственная Дума сильно замедлила бы своим заключением, Государственный Совет мог рассматривать дело и без этого заключения. Дела законодательного характера могли возникать в Государственной Думе двояким путем — по инициативе министров или самой Думы. Законопроекты, внесенные министрами, не должны были восходить на усмотрение верховной власти только в том случае, если бы они были отклонены большинством двух третей голосов и в Государственной Думе, и в Государственном Совете. В случае разногласия между Думой и Советом должна была образовываться особая комиссия из членов обоих этих учреждений, которая вырабатывала бы «согласительное заключение», передаваемое на рассмотрение Думы и Совета, а если бы подобное согласительное заключение не было выработано, дело должно было возвратиться в общее собрание Государственного Совета. По инициативе самой Думы вопрос законодательного характера мог возникнуть в ней только в  том случае, если бы в нее было внесено заявление об этом за подписью, по крайней мере, тридцати ее членов. Если бы большинство Думы присоединилось к этому заявлению и соответствующий министр согласился с ее постановлением, вопрос должен был получить дальнейший ход. Но, если бы министр не согласился с постановлением Думы, возбужденный в ней вопрос мог перейти на рассмотрение Государственного Совета и на усмотрение верховной власти только в том случае, если решение Думы состоялось большинством двух третей голосов. В сфере надзора за управлением закон 6 августа предоставлял Государственной Думе право наблюдать за законностью действий администрации путем запроса министров, но и это право было обставлено таким образом, что являлось в весьма значительной мере проблематическим. Думе предоставлялось обсуждать необходимость запроса того или иного министра лишь в том случае, когда заявление о такой необходимости, с точным указанием нарушенного закона, было бы внесено, по меньшей мере, тридцатью членами Думы. Если бы последняя большинством голосов приняла запрос, министр обязывался в течение месячного срока или представить ей объяснения, или сообщить о причинах, по которым не может этого сделать. Если бы после того большинство двух третей голосов общего собрания Думы не признало возможным удовлетвориться ответом министра, то дело должно было перейти через Государственный Совет «на высочайшее благовоззрение», и на этом роль Думы кончалась.

Таковы были права, предоставлявшиеся законом 6 августа Думе в ее целом, как новому государственному учреждению. До известной степени в соответствии с этими правами стоял и способ пополнения состава Думы. Она должна была явиться выборным учреждением, но установленная для нее избирательная система отличалась чрезвычайной сложностью и запутанностью. Эта система не давала населению ни всеобщего, ни равного, ни прямого избирательного права. От выборов в Думу отстранялось, прежде всего, все женское население страны, а для населения мужского устанавливался сравнительно высокий возрастной ценз в 25 лет. Помимо того, право участия в выборах было обусловлено имущественным цензом; лица, снабженные таким правом, были разделены на несколько избирательных классов, поставленных в неодинаковое положение, и самые выборы были сделаны многостепенными. Выборы в Думу устанавливались двоякого рода: по городам и по губерниям. Двадцать шесть городов империи выделялись в особые избирательные округа, и в них устанавливалась двухстепенная система, при которой избиратели, обладающие цензом, должны были избрать выборщиков (160 — в столицах и 80 — в прочих городах), а последние уже членов Думы. При этом ценз устанавливался настолько высокий, что в Петербурге с его ½  миллионами населения оказывалось около 9 ½  тысяч цензовиков, в Москве при 1 050 тыс. населения — около 11 тысяч, в Одессе при 405 тыс. населения — около 7 тысяч и т. д. Иной, более сложный порядок был намечен для губерний. В них законом 6 августа создавались губернские избирательные собрания, составленные из выборщиков, избранных троякого рода съездами: городских избирателей, уездных землевладельцев и уполномоченных от волостей и станиц. Первый из этих съездов должен был состоять непосредственно из лиц, обладающих определенным цензом, и таким образом для городских избирателей и в губернских выборах оставалась в силе двухстепенная система. Такая же система сохранялась для крупных и средних землевладельцев, а для землевладельцев мелких и владеющего церковной землей духовенства устанавливалась трехстепенная. Именно, съезд уездных землевладельцев должен был составиться из лиц, владеющих в уезде землей в количестве от 100 до 800 десятин, или иным недвижимым, но не торгово-промышленным, имуществом стоимостью не ниже 15 000 руб., и из уполномоченных от лиц, владеющих имуществом, не достигающим этого ценза, но не меньшим десятой его части, равно как от владеющего церковной землей в уезде духовенства; эти уполномоченные должны были избираться на особом съезде представляемых ими лиц, с таким расчетом, чтобы на каждый полный ценз был избран один уполномоченный. Наконец, для крестьянства устанавливалась четырехстепенная система выборов: первой степенью являлся сельский сход, второй — волостной сход, третьей — съезд уполномоченных от волостных сходов, по два от каждого, и четвертой — выборщики, избранные этим съездом в губернское избирательное собрание, причем число таких выборщиков не соответствовало ни сравнительной численности крестьянства, ни даже размеру площади его землевладения. В губернском собрании сперва выборщики из крестьян должны были из своей среды избрать одного члена Думы, а затем уже все собрание в полном своем составе должно было выбрать остальное число членов Думы, назначенное для данной губернии. Устанавливая столь сложную систему выборов в Государственную Думу и допуская к этим выборам лишь некоторые общественные группы, закон 6 августа вместе с тем не создавал и условий, благоприятных для влияния на выборы со стороны более широких кругов общества и даже для выработки большей сознательности в среде самих избирателей. О возможности сколько-нибудь широкой предвыборной агитации в деревнях закон просто умалчивал. В городах он разрешал за месяц до начала выборов собрания избирателей по участкам для сговора о кандидатах в выборщики, но на этих собраниях могли быть только избиратели данного участка, и самые собрания могли происходить лишь с ведома полиции и в присутствии ее представителя, которому предоставлялось прерывать и закрывать собрание.

Избираемая в таких условиях Государственная Дума созывалась на пять лет, но могла быть высочайшим указом распущена и раньше, причем тем же указом должны были быть назначены новые выборы, срок производства которых, однако, не оговаривался в законе. Заседания Думы должны были быть непубличными, и председателю ее предоставлялось лишь разрешать присутствовать на них представителям периодической печати, с тем, однако, чтобы отчеты об этих заседаниях допускались в печать только с одобрения председателя Думы. Но, кроме того, сама Дума, ее председатель или, наконец, министр, находивший, что рассматриваемое Думой и относящееся к его ведомству дело должно составлять государственную тайну, могли обращать заседания Государственной Думы в совершенно закрытые, и тогда оглашаться в печати могли только те части отчетов о заседании, опубликование которых нашел бы возможным в первых двух случаях председатель Думы, в третьем — министр, требовавший закрытия заседания. Таким образом, не только исход работ Думы, но даже и большая или меньшая гласность этих работ были поставлены в полную зависимость от бюрократических учреждений, получавших ничем не ограниченную возможность в любую минуту стать между Думой и населением.

В конечном счете, создававшуюся законом 6 августа Государственную Думу трудно было бы причислить к народно-представительным учреждениям. И по способу выбора ее членов, и по характеру отведенных для нее дел, и по размеру предоставленных ей прав она являлась в сущности лишь составленной путем выборов от некоторых групп населения законосовещательной комиссией при Государственном Совете, т. е. при бюрократической коллегии, исполняющей те же задачи, но пользующейся большими правами. Со стороны правительства это была, несомненно, уступка народному движению, но уступка ничтожная, больше на словах, чем на деле; права верховной власти оставались нисколько не затронутыми учреждением Государственной Думы; сама Дума в том виде, в каком она создавалась законом 6 августа, очевидно, не могла играть сколько-нибудь серьезной роли в русской государственной жизни. Тем не менее, и этой уступки оказалось достаточно для того, чтобы внести раскол в общественное движение, до той поры сохранявшее известное единство. В то время как социалистические партии, широкие круги радикально настроенной интеллигенции, массы городских рабочих и даже часть вовлекшегося в борьбу крестьянства, не увидав в законе в августе никакого, даже частичного, удовлетворения выставленных ими требований, сохранили и после выхода этого закона свое непримиримо-боевое настроение и соответственно этому приняли лозунг «бойкота» Думы 6 августа, умеренно-либеральные круги русского общества, и в том числе, прежде всего, большинство либеральных земских деятелей, после недолгих колебаний решили вопрос об участии в выборах в предположенную Думу в положительном смысле, и спор в этих кругах шел лишь о том, следует ли воспользоваться Думой для повторения требований коренного политического преобразования или же, войдя в нее, надо прямо приниматься за «органическую работу» исправления отдельных частей государственного механизма. Этому спору не пришлось, однако, долго тянуться. Раньше, чем он успел вполне развернуться и найти себе в той среде, в какой он возник, то или иное окончательное решение, новые события уничтожили самую почву, на которой он первоначально создался, и радикально видоизменили физиономию предположенной Государственной Думы, вызвав новые, и притом уже более серьезные, уступки со стороны правительства. Грандиозная октябрьская всероссийская забастовка, начавшаяся с железных дорог, перекинувшаяся на фабрики и заводы и вовлекшая в себя, помимо рабочих, также и широкие слои интеллигентных тружеников, вынудила правительство попытаться перейти к более сложным, чем ранее, приемам воздействия на народное движение. К власти был призван граф Витте, и 17 октября 1905 г. был подписан манифест, возлагавший на обязанность правительства: «1) даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов; 2) не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в мере возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку, и 3) установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий властей».

Таким образом, законосовещательная Дума, провозглашенная 6 августа, не успев еще осуществиться на практике, была заменена по манифесту 17 октября законодательной Думой, а вместе с тем населению были обещаны личные свободы и расширение избирательного права. Такое расширение избирательного права и было осуществлено законом 11 декабря 1905 г., который, не изменяя основ избирательной системы, установленной 6 августа, сделал к ней некоторые дополнения, дав право участия в выборах общественным группам, которые ранее были его лишены, — промышленным рабочим и демократическим слоям городского населения. Рабочие этим законом выделялись в особый разряд избирателей, параллельный ранее установленным разрядам — крестьянскому, землевладельческому и городскому. Выборщиков от рабочих в губернское избирательное собрание, в заранее определенном на каждую губернию числе, должен был выбирать из своей среды губернский съезд уполномоченных от рабочих, а этих уполномоченных должны были избирать из своей среды рабочие отдельных фабрик и заводов. При этом в выборах уполномоченных могли участвовать рабочие только тех фабрик, заводов и железнодорожных мастерских, в которых общее число рабочих-мужчин было не менее 50, и рабочие каждого такого завода, фабрики или мастерской получали право выбирать одного уполномоченного на каждую полную тысячу человек, а промышленные заведения, насчитывающие от 50 до 2 000 чел. рабочих, могли выбирать одного уполномоченного на каждое. Таким путем для рабочих устанавливалась трехстепенная избирательная система, имевшая вдобавок то отличие, что благодаря ей на первый план выдвигались мелкие промышленные заведения, и меньшинство рабочих могло получить на выборах перевес над большинством. Та же самая система должна была применяться для рабочих и в 19-ти из 26 городов, которые составляли особые избирательные округа. Что касается городских избирателей как в этих 26 городах, так и в уездах, то в их число были теперь включены, помимо лиц, не менее года уплачивающих государственный налог, городской сбор или сбор на земские повинности с недвижимого имущества в  городе, владеющих торгово-промышленным предприятием, требующим выборки промыслового свидетельства, уплачивающих квартирный налог или основной промысловый налог на личные промысловыя занятия, получающих жалованье или пенсию по службе государственной или в земских, городских либо сословных учреждениях, или на железных дорогах, еще и лица, не менее года занимающие в городе квартиру на свое имя.

Эти частные поправки и дополнения в установленной для Государственной Думы избирательной системе не вели за собой изменения общего характера последней. Избиратели оставались разделенными на обособленные друг от друга и поставленные не в одинаковые условия разряды, сливавшиеся, да и тоне вполне, только в момент выбора депутатов, и распределение голосов между этими разрядами было таково, что главные массы трудового населения — крестьянство и промышленные рабочие — оказывались в неблагоприятном положении сравнительно с другими классами общества. Так, в губернских избирательных собраниях пятидесяти одной губернии Европейской России должно было быть, не считая выборщиков от рабочих, 5 831 выборщик, в  том числе 2 421 выборщик от крестьян, 1 958 выборщиков от уездных землевладельцев, 1 341 выборщик от горожан и 111 выборщиков от казаков. Иначе говоря, крестьяне, составляющие в этих губерниях 82% населения, получали всего 41% голосов, а частные землевладельцы, по своей численности едва ли равнявшиеся и десятой части населения, при выборе депутатов должны были иметь 33% голосов. Еще менее благоприятное положение складывалось для рабочих. В 45 губернских и 19 городских избирательных собраниях, в которых предполагались выборщики от рабочих, таких выборщиков было назначено всего 236. Наибольшее сравнительно количество выборщиков от рабочих было допущено в столичных городах и губерниях, но и здесь они терялись среди выборщиков от других общественных групп. В московском городском и московском губернском избирательных собраниях выборщиков от рабочих было назначено 35, тогда как выборщиков других разрядов в Москве было 160, а в Московской губернии 92; в петербургском городском избирательном собрании выборщиков от рабочих должно было быть 15, а выборщиков других разрядов 160, в петербургском губернском собрании выборщиков от рабочих — 9, а от других разрядов — 47. В остальных же городах и губерниях на долю рабочих было назначено уже совсем ничтожное количество выборщиков, не дававшее им возможности серьезно влиять на выбор членов Думы.

Отчасти характер этой избирательной системы, как нельзя более резко противоречивший широко распространившемуся требованию всеобщего, равного и прямого избирательного права, отчасти неопределенность и недостаточность возвещенных прав Государственной Думы, отчасти, наконец, — и, быть может, всего более, — образ действий правительства, и после манифеста 17 октября не отказывавшегося от политики суровых репрессий по отношению к народному движению, повели к тому, что партии и организации, принявшие лозунг «бойкота» по отношению к законосовещательной Думе 6 августа, остались при том же лозунге и по отношению к законодательной Думе, провозглашенной манифестом 17 октября, рассчитывая одержать новые победы и добиться дальнейших уступок. Революционное движение, действительно, продолжалось в стране и принимало все более острые формы, но вместе с тем некоторые силы, раньше относившиеся к нему сочувственно или даже участвовавшие в нем, теперь стали отходить от него. Промышленники, раньше обнаруживавшие известную готовность поддерживать политические требования рабочих, переменили свою позицию, когда сплотившийся пролетариат, отчасти под влиянием пропаганды социалистических партий, выступил с рядом настойчивых требований, и подошли ближе к правительству. Еще теснее сошлось вокруг правительства громадное большинство поместного дворянства, и раньше в сущности бывшее на его стороне, но теперь особенно возбужденное и напуганнее аграрным движением крестьянства. Одновременно с этим тот раскол, который сказался в рядах общественного движения уже после закона 6 августа, с изданием  манифеста 17 октября выступил еще более явственно и резко. Либеральная оппозиция, успевшая за осенние и зимние месяцы 1905 г. сорганизоваться в несколько партий, среди которых наиболее видное и влиятельное положение заняла партия конституционно-демократическая, считала, что с провозглашением политической свободы и учреждением законодательной Государственной Думы основная задача революции достигнута, и все дальнейшие надежды возлагала на парламентскую борьбу. Соответственно этому либеральные партии все свое внимание обратили на подготовку выборов в Думу, и если далее первоначально у них и были некоторые сомнения в прочности достигнутых успехов, то в дальнейшем, постепенно увлекаясь борьбой с «бойкотистами», они все более убеждали себя и других в безусловной невозможности роспуска Думы и возврата к старому порядку.

Со своей стороны, правительство, стремясь восстановить свой кредит на Западе, совсем было подорванный неудачной войной и последовавшей за ней революцией, также было озабочено осуществлением созыва Думы, который, по крайней мере, в глазах сторонних наблюдателей, должен был знаменовать собой примирение его с населением и вступление России на путь спокойного и нормального развития. Поэтому, подавив в конце 1905 года путем карательных экспедиций и других репрессий аграрные волнения в прибалтийских, центральных и южных губерниях, обрушив ряд суровых репрессий на волновавшихся рабочих и, прежде всего, на объединявшие их организации и жестоко усмирив попытки восстания, предпринятые в Москве и в некоторых других местах, правительство с начала 1906 года стало принимать энергичные меры к созыву Думы, стараясь парализовать агитацию «бойкотистов». Указом сенату от 12 февраля 1906 г. срок созыва Думы был назначен на 27 апреля. Другим указом, изданным 20 февраля, законный состав Думы временно определялся всего в 150 человек, хотя общее число ее членов должно было превышать 500 человек. 8 марта были изданы специальные правила, направленные против бойкота выборов, правила, которые даже «возбуждение к массовому воздержанию от участия в выборах» объявляли преступлением и предлагали карать тюремным заключением на срок от четырех до восьми месяцев. Но, принимая меры к тому, чтобы обеспечить созыв Думы, правительство одновременно принимало меры и к тому, чтобы обеспечить себя от Думы и обезвредить эту последнюю. Законом 20 февраля наряду с Государственной Думой был поставлен, в качестве верхней палаты, Государственный Совет, который впредь должен был составляться наполовину из членов по назначению от короны, наполовину из выборных от поместных дворян, крупных землевладельцев, крупных промышленников, высшего духовенства, университетов и академии наук. Права Государственного Совета вполне приравнивались к правам Думы, и манифест 20 февраля, оставляя дело утверждения законов всецело в руках монарха, вместе с тем постановлял «общим правилом, что  со времени созыва Государственного Совета и Государственной Думы, закон не может восприять силы без одобрения Совета и Думы». Однако, из этого правила допускались и исключения. Если бы во время прекращения занятий Государственной Думы чрезвычайные обстоятельства вызвали необходимость в законодательной мере, такая мера могла быть принята монархом по представлению совета министров, с тем лишь, чтобы она не вносила изменений ни в основные законы, ни в учреждения Государственного Совета и Государственной Думы, ни в порядок выбора последних. Действие такой меры должно было прекратиться, если бы в течение двух месяцев после возобновления занятий Думы в нее не был внесен соответствующий этой мере законопроект, или Государственная Дума либо Государственный Совет не приняли такого законопроекта. В то же время созыв Думы, ее досрочное распущение, продолжительность ежегодных занятий и сроки их перерыва определялись указами монарха, и, стало быть, правительство сохраняло возможность в любую минуту избавиться от Думы и создать условия для внедумского законодательства. Не менее важное значение имел и другой закон, изданный 8 марта и касавшийся прав Думы в области бюджета. Согласно этому закону, в названной области вовсе не должны были подлежать обсуждению Думы кредиты на расходы по министерству двора в суммах, не превышающих тех, какие назначены на эти расходы росписью на 1906 год, и такие изменения этих кредитов, которые «обусловливаются постановлениями учреждения об императорской фамилии, соответственно происшедшим в ней переменам». Точно так же не подлежали обсуждению Думы и кредиты на расходы собственной Его Величества канцелярии и канцелярии по принятию прошений и на непредусмотренные сметами расходы на экстренные надобности, раз эти кредиты назначаются в суммах, не превышающих соответственных сумм росписи 1906 г. Остальные статьи росписи Дума могла обсуждать, но мало что могла в них изменять. Назначения на платежи по государственным долгам и другим, принятым на себя государством обязательствам не подлежали сокращению. «При обсуждении проекта государственной росписи — говорил далее закон — не могут быть исключаемы или изменяемы такие доходы и расходы, которые внесены в проект росписи на основании действующих законов, положений, штатов, расписаний, а также высочайших повелений, в порядке верховного управления последовавших». В случае не утверждения росписи к началу сметного периода должна была оставаться в силе роспись предыдущего года, лишь с изменениями, вносимыми в нее исполнением вновь принятых законов, и совету министров предоставлялось открывать отдельным ведомствам временные кредиты, только с тем условием, чтобы они в своей совокупности не превышали в месяц одной двенадцатой части общего итога расходов по росписи. Непредусмотренные росписью экстренные расходы на неотложные надобности должны были по общему правилу производиться лишь с утверждения Думы. Но и это правило было снабжено исключением. Если получить утверждение Думы по краткости времени представлялось невозможным, то необходимый кредит мог быть открыт и постановлением совета министров, с тем, чтобы впоследствии — не позже двух месяцев после начала новой сессии Думы — о таком постановлении было внесено в Думу особое представление, причем о кредитах, требующих тайны, представления должны были вноситься в Думу «по миновании необходимости в сохранении тайны». Всеми этими постановлениями, забронировывавшими почти весь бюджет от воздействия на него со стороны Думы, права последней в сфере государственного хозяйства были сведены до минимума, как закон 20 февраля свел их до минимума в области законодательства и надзора за управлением. В то же время правительство издало ряд «временных правил», существенно ограничивавших данные в манифесте 17 октября обещания свободы совести, слова, собраний и союзов. Наконец, всего за несколько дней до открытия заседаний Государственной Думы, 23 апреля, был опубликован вновь составленный свод основных государственных законов, причем в число этих основных государственных законов, на которые не должна была распространяться инициатива Государственной Думы, были включены все важнейшие ограничения прав Думы, установленные актами 20 февраля и 8 марта. Таким образом, хотя Дума и оставалась в теории законодательным учреждением, правительство могло считать себя гарантированным от всяких атак с ее стороны и в сущности сохраняло за собой полную свободу действий. Помимо всего этого оно постаралось заранее обеспечить себя и в смысле материальных средств и, воспользовавшись как бы наступившим в стране во время выборов успокоением, успело заключить за границей, на крайне тяжелых для страны условиях, громадный заем в 850 млн. руб. Вслед затем, почти перед самым открытием думских заседаний, произошла перемена и в личном составе правительства: графа Витте на посту председателя совета министров заменил граф Горемыкин, а министром внутренних дел был назначен вместо П. Н. Дурново бывший саратовский губернатор, П. А. Столыпин.

При таких условиях состоялись выборы в первую Государственную Думу. Правительство пустило в ход всю силу административного воздействия, находившуюся в его распоряжении, чтобы произвести давление на выбор депутатов, и не останавливалось в этом давлении ни перед какими крайними мерами. Но так велико было народное возбуждение и так мало оказалось в стране сторонников старого порядка, что ни это административное давление, ни уродливая избирательная система не помешали выборам принять яркий оппозиционный характер. Социалистические партии, агитировавшие против выборов, не приняли участия в них, и если некоторые члены этих партий и вошли в Думу, то не в качестве представителей своих партийных организаций. Исключением в этом случае явились лишь некоторые местные организации социал-демократов, в последний момент изменившие свой лозунг и успевшие выставить и провести своих кандидатов. Но число таких исключений было крайне невелико, а в общем обе социалистические партии (социалистов-революционеров и социал-демократов), существовавшие в то время, последовательно провели лозунг бойкота выборов, увлекши за собой на этот путь и промышленный пролетариат большей части крупных городов. И, тем не менее, состав Думы, когда она собралась, оказался чуть не сплошь оппозиционным. Наиболее видное место в ней заняла конституционно-демократическая партия, к которой принадлежало около 180 депутатов. За ней следовала стоявшая левее ее, особенно в аграрном вопросе, трудовая группа, сорганизовавшаяся, главным образом, из депутатов-крестьян, перед самым открытием Думы, продолжавшая свою организацию во время думских работ и насчитывавшая в своих рядах 94 депутата. Еще левее стояла небольшая группа социал-демократических депутатов в 17 человек, образовавшаяся с приездом в Думу в июне партийных социал-демократов с Кавказа. Оппозиционный, хотя гораздо более умеренный, характер носил и образовавшийся уже в самой Думе союз автономистов, насчитывавший в себе 120 депутатов, из которых, однако, только 63 не принадлежали одновременно и к другим партиям. Очень близко к конституционно-демократической партии стояла, а временами проявляла даже большую сравнительно с ней решительность, небольшая группа депутатов (6 человек), принадлежавших к партии демократических реформ. На крайнем правом крыле оппозиции стояли 30 депутатов польского кола, принадлежавших к польской национал-демократии, и 13 октябристов; однако, наиболее видные руководители этой последней группы уже очень скоро вышли из союза 17 октября, который в лице своих внедумских деятелей стремился возможно ближе подойти к правительству, и образовали в самой Думе новую организацию под названием партии мирного обновления. Откровенных правых среди членов Думы было очень мало, и они совсем терялись в сплошной массе оппозиции. Правительство попыталось было организовать под руководительством депутата Ерогина правую крестьянскую партию, но эта попытка окончилась плачевной неудачей. Быстро таяло в Думе и число беспартийных депутатов: в начале деятельности Думы их было 105, к моменту же ее роспуска беспартийных насчитывалось всего 45.

При всей своей оппозиционности громадное большинство членов первой Государственной Думы пришло в нее с намерением заниматься мирной законодательной работой, направленной к коренному переустройству условий русской жизни, и с твердой уверенностью, что такая работа будет вполне возможна, а если на ее почве и разыграется конфликт с реакционными силами правительства, то этот конфликт разрешится вполне благополучно, так как правительство не найдет в себе мужества распустить Думу. Особенно сильна была такая уверенность в рядах наиболее многочисленной, сплоченной и организованной и вместе с тем наиболее богатой интеллигентными силами партии в Думе — партии конституционно-демократической. Из ее среды был выбран председатель Думы в лице С. А. Муромцева и два товарища председателя — князь Петр Дм. Долгоруков и В. А. Гредескул. В ее руках естественно сосредоточилось и главное руководство думскими работами, хотя до известной степени ей, как не имевшей своего большинства в Думе, и приходилось считаться со своими соседями, особенно с трудовой группой, которая не располагала еще, правда, собственной прочной организацией в стране, но зато в некоторой мере отражала в своих действиях настроения левых партий и радикальных общественных элементов, не вошедших в Думу. Во всяком случае, преобладающим влиянием в Думе было влияние конституционалистов-демократов, а преобладающим стремлением среди последних — стремление путем энергичной, но мирной парламентской работы обратить Думу в центр организованной власти для страны. Но это стремление сразу же столкнулось с противоположными тенденциями правительства. Верное своей политике оттягивания, правительство сперва предполагало, после выполнения Думой первых формальностей, распустить ее до осени, и в этом смысле проведены были переговоры с председателем Думы. Когда выяснилось, что Дума решительно воспротивится такому плану, оказалось, что правительству нечем занять ее досуг, и, в конце концов, на ее рассмотрение был предложен вопрос о постройке прачешной и оранжерей в юрьевском университете. Дума, рвавшаяся к реформаторской работе, могла увидеть в этом предложении только насмешку и поторопилась сама обратиться к наиболее общим и жгучим вопросам русской жизни. На почве этих вопросов конфликт был неминуем, и он наметился с первых же дней думских заседаний.

Первым словом, раздавшимся из уст депутатов в Таврическом дворце, отведенном для заседаний Думы, было заявление о необходимости амнистии по религиозным, политическим и аграрным преступлениям, но это заявление осталось совершенно безрезультатным. Когда Дума в ответ на тронную речь выработала адрес, в котором изложила свою программу реформаторских работ, правительство 13 мая устами председателя совета министров Горемыкина ответило декларацией, в которой заявило, что высказанные Думой пожелания частью выходят за пределы ее компетенции, частью не разделяются правительством, и, в частности, аграрная реформа на тех началах, на каких она была предположена Думой, с принудительным отчуждением частновладельческих земель, является «безусловно недопустимой». Эта министерская декларация вызвала в Думе бурю негодования, закончившуюся выражением «полного недоверия» министерству и пожеланием «немедленного выхода его в отставку и замены министерством, пользующимся доверием народных представителей». Министерство Горемыкина выслушало эту чуть не единогласно принятую резолюцию и осталось на месте. С этого дня отношения правительства и Думы окончательно выяснились и приобрели вполне определенный характер. Правительство вело себя так, как будто с созывом Думы ничего не изменилось и не должно было измениться в ходе русской государственной жизни, и Думе все острее приходилось чувствовать свое полное бессилие. Засыпаемая жалобами населения, она обращалась к министрам с запросами по поводу незаконных действий агентов власти, указывая на случаи грубых насилий, беззаконных арестов, подстрекательств к погромам и смертных казней. Министры упорно отвечали, что во всех этих случаях они не видят ничего незакономерного. Дума попыталась стать на другой путь и возбудила вопрос об отмене смертной казни в законодательном порядке. Правительство выждало полностью месячный срок, который предоставлялся ему Учреждением Думы в случаях проявления думской законодательной инициативы, и тогда ответило, что оно считает подобную отмену несвоевременной. И хотя Дума после этого в одном заседании (19 июня) выработала и единогласно провела законопроект о полной отмене смертной казни, было очевидно, что у этого законопроекта нет никаких шансов стать законом, и смертные казни по-прежнему продолжали совершаться в стране. Вынужденная сама находить материал для своей работы, Дума занялась выработкой ряда законопроектов, направленных к установлению гражданских и политических прав населения России, и предварительным обсуждением основных положений проекта разрешения земельного вопроса (таких проектов было внесено в Думу и передано ей в специальную комиссию два: один, за подписью 44 депутатов, от конституционно-демократической партии, другой, за подписью 104 депутатов, от трудовой группы; был внесен в Думу, за подписью 33 депутатов, и третий проект, близкий к программе партии социал-революционеров, но Дума отказалась передать его в комиссию). Чем дальше подвигалась, однако, эта работа, то и дело перемежавшаяся обсуждением обращенных к правительству запросов, тем более выяснялась полная ее практическая бесплодность в данных условиях. Дума собиралась установить новый свободный государственный строй, а вокруг нее в жизни царил ничем не ограниченный произвол, и она бессильна была справиться со всяким конкретным его проявлением. Когда 1 июня в Белостоке разразился грандиозный еврейский погром, Дума, расследовав его через уполномоченных ею депутатов, констатировала участие в нем чинов местной администрации и полиции и войск местного гарнизона, но правительство и после этого оставило неприкосновенной всю администрацию Белостока и объявило благодарность войскам тамошнего гарнизона за их образцовое поведение. Не став центром власти, Дума при таких условиях постепенно стала лишь центром народных жалоб, стекавшихся в нее со всех концов и находивших свое отражение в речах думских ораторов. Но и в этой своей роли Дума представлялась неудобной, и правительство, сперва еще державшееся по отношению к ней осторожно, решило перейти в наступление. Почвой, на которой разыгралось окончательное столкновение, послужил аграрный вопрос. Дебаты по нему начались в Думе еще с 15 мая, и правительство первоначально принимало участие в них, рассчитывая привлечь на свою сторону крестьян. Но когда эта попытка окончилась полной неудачей и выяснилось, что значительное большинство членов Думы стоит за обращение на народные нужды казенных, удельных, кабинетских, церковных и монастырских земель и за принудительное отчуждение для той же цели земель частновладельческих, правительство перешло к другим приемам и 20 июня опубликовало особое «правительственное сообщение», указывавшее населению, что земельная реформа такого рода ни в каком случае не может быть осуществлена. Это сообщение, полагавшее явственный предел законодательной работе Думы, вызвало в последней большое негодование, и в заседании 26 июня по предложению депутата Кузьмина-Караваева (партии демократических реформ), поддержанному депутатом Мухановым (конституционно-демократической партии), Дума решила, в противовес правительственному сообщению, обратиться к населению с особым разъяснением, в котором указывались бы характер и направление работ Думы в области земельного вопроса, и давался бы совет спокойно выжидать результата этих работ. В заседании 6 июля депутат Петрункевич (конституционно-демократическая) внес новую редакцию разъяснения, в которой еще более настоятельно подчеркивалась необходимость для населения соблюдать спокойствие и верить в успех думских работ. Против этого предложения делались с разных сторон и возражения. Правые находили, что проектируемое разъяснение вообще ненужно и что Дума, обращаясь к населению, выходит за пределы своей компетенции; польское коло требовало оговорки, что предположенное большинством Думы разрешение земельного вопроса не будет распространено на польские губернии; со своей стороны, трудовики и социал-демократы считали ненужным призывать население к спокойствию, не веря в возможность для Думы провести аграрную реформу своими силами, без активной поддержки народа. В конце концов при голосовании 6 июля последней редакции проектированного разъяснения правые и социал-демократы (всего 53 голоса) голосовали против него, трудовики и польское коло (всего 101 голос) воздержались от голосования, и предложение опубликовать разъяснение было принято голосами лишь 124 депутатов, принадлежавших, главным образом, к конституционно-демократической партии. Но опубликовать это разъяснение от  лица Думы уже не пришлось, так как самое принятие его послужило последним толчком к осуществлению давно назревавшего у правительства решения избавиться от непокорной Думы.

Это решение было принято не без некоторых опасений и колебаний. Одно время эти колебания доходили даже до таких размеров, что отдельные лица из правительственных сфер находили нужным частным образом справляться о том, на каких условиях согласились бы вступить в состав министерства некоторые деятели конституционно-демократической партии. Но по мере того, как отчетливее выяснялись социальные тенденции думского большинства, все непримиримее и враждебнее становилось и отношение к Думе со стороны поместного дворянства, а вместе с тем и в рядах правительства созревала решимость перейти от политики оттягивания и выжидания к более прямым действиям. Постановление Думы оповестить население о своих планах в области аграрного вопроса дало повод для таких действий, и роспуск Думы после этого был окончательно решен. С этим решением совпала и новая перемена в составе правительства: Горемыкин удален был от дел, и его место в качестве председателя совета министров занял Столыпин, сохранивший за собой и должность министра внутренних дел. Одновременно с этим был принят ряд мер, направленных к тому, чтобы подавить всякий протест против действий правительства и по возможности затруднить самую организацию такого протеста. В Петербурге были закрыты все социалистические газеты и запечатаны их типографии, были произведены массовые аресты подозрительных в глазах администрации лиц, и, наконец, в  город было стянуто значительное количество войск. Провинциальным властям Столыпиным 7 июля была разослана секретная телеграмма, в которой им рекомендовалось озаботиться охраной правительственных и железнодорожных сооружений, телеграфов, банков, тюрем, складов оружия и взрывчатых веществ, немедленно распорядиться обысками руководителей революционных и железнодорожных, а также боевых организаций, агитаторов среди войск и хранителей оружия или бомб и, помимо всего этого, принять действительные и твердые меры к обузданию печати. 8 июля был подписан Высочайший указ о роспуске первой Государственной Думы и о созыве второй через 7 ½  месяцев, к 20 февраля 1907 г.; в ночь с 8 на 9 июля Таврический дворец был занят войсками, и утром 9 июля члены первой Думы узнали о совершившемся факте их роспуска.

Для членов Думы, председателя которой Столыпин 7 июля известил о своем желании 10 июля дать ответ на запрос о белостокском погроме, закрытие собрания явилось совершенно неожиданным. Среди воцарившейся общей растерянности члены конституционно-демократической партии предложили немедленно ехать в Выборг и там устроить совещание членов Думы, которое могло бы пройти совершенно свободно и без помех. В тот же день значительное количество депутатов, действительно, выехало в Выборг, и здесь, в гостинице «Бельведер», 9 и 10 июля состоялось совещание бывших членов Думы, закончившееся составлением т. н. «выборгского воззвания», которое было подписано 180 депутатами, главным образом, из среды конституционалистов-демократов, трудовиков и социал-демократов. Сообщая о факте роспуска Думы и его основной причине — разногласии Думы с правительством в земельном вопросе, — воззвание далее утверждало, что «правительство не имеет права без согласия народного представительства ни собирать налоги с народа, ни призывать народ на военную службу», и убеждало население до созыва народного представительства не давать солдат и не платить налогов. Немедленно же распространенное по России в большом числе экземпляров, в некоторых местностях воззвание, действительно, вызвало со стороны крестьян отказ платить подати, но за таким отказом повсюду сейчас же следовали суровые репрессии. В общем, условия русской жизни всего менее благоприятствовали такому средству борьбы, как податная и рекрутская забастовка, и последняя вовсе не осуществилась, а первая не получила особенно широкого распространения, тем более, что даже партии, члены которых подписали выборгское воззвание, не считали для себя обязательным активное проведение его лозунгов в жизнь, как, впрочем, не считали это обязательным и многие из подписавших самое воззвание. Не разгорелось в результате роспуска Думы среди оставшихся без авторитетного руководительства масс и общих открытых беспорядков, которых опасалось правительство и ожидала часть общества. В Свеаборге, Ревеле, Кронштадте и некоторых других местах произошли, правда, попытки военных восстаний, но все это были отдельные и разрозненные вспышки, которые правительству удалось быстро подавить. В свою очередь, промышленная забастовка, начатая было по предложению социал-демократической партии в Петербурге и Москве, не встретила большого сочувствия даже в рабочих массах этих городов и скоро прекратилась. Осложнив и обострив затяжной процесс развивавшегося в стране брожения, роспуск Думы не вызвал, однако, какого-либо общего выступления, которое могло бы сразу решить дело в ту или другую сторону.

За 72 днями существования первой Государственной Думы последовало 7 ½  месяцев междудумья, во время которых правительство принимало самые энергичные меры для усмирения страны, широко использовав, между прочим, для этого право внедумского законодательства, оговоренное за ним законом 20 февраля и затем закрепленное 87 статьей основных законов. Не довольствуясь проведением в порядке этой статьи таких мер уголовной репрессии, как учреждение военно-полевых судов, оно в том же порядке провело и некоторые меры социального характера, рассчитанные на то, чтобы отвлечь внимание крестьянства от помещичьих земель, разжечь в нем собственнические инстинкты и тем самым ослабить влияние социалистической пропаганды. С такими целями был издан закон 9 ноября 1906 г., направленный к насильственному разрушению общины и явившийся наиболее крупным и характерным актом социальной политики правительства Столыпина. Когда же, наконец, подошел срок выборов в Думу, правительство с еще большей энергией, чем при выборах первой Думы, пустило в ход с целью давления на избирателей все меры административного воздействия, находившиеся в его распоряжении. В частности, значительное количество избирателей, принадлежавших к наиболее демократическим слоям общества, было устранено от выборов при помощи сената, давшего ограничительные разъяснения целому ряду статей закона 11 декабря. И, тем не менее, в конечном итоге выборов состав второй Думы получился еще более оппозиционный, чем состав первой.

На этот раз и социалистические партии не уклонились от выборов, решив, что теперь, после всего пережитого, их участие в выборах не может уже способствовать укреплению в народных массах вредных для дела освободительной борьбы конституционных иллюзий. Правда, ни одной из социалистических и вообще левых групп не удалось провести в Думу никого из своих главных руководителей — все они или не имели возможности открыто выступать на выборах, или же были заблаговременно так или иначе «разъяснены», — но при всем том в Думе образовались довольно многочисленные фракции трудовиков, социал-демократов и социалистов-революционеров. Даже молодая, сорганизовавшаяся только после роспуска первой Думы, партия народных социалистов насчитывала во второй Думе 18 депутатов, входивших в ее партийную фракцию или примыкавших к ней. Зато конституционалисты-демократы прошли во вторую Думу в меньшем числе, чем в первую, частью потому, что и их коснулась «разъяснительная» политика правительства (в частности, все лица, подписавшие выборгское воззвание, были привлечены к суду по 1 п. 129 ст. Уголовного Уложения и тем самым лишены избирательных прав), частью вследствие появления и успеха на выборах более левых кандидатур. Из партии демократических реформ во вторую Думу прошел один депутат (Кузьмин-Караваев), из партии мирного обновления — два. Сравнительно близко к констуционно-демократической партии стояла еще небольшая мусульманская группа, в которую, впрочем, входило и несколько более левых депутатов. Правый фланг Думы составляли польское коло, сохранившее прежнюю свою численность и прежнюю позицию, и заметно увеличившиеся в числе, благодаря энергичной поддержке, оказанной им на выборах правительством, октябристы и крайние правые. В общем, распределение партий в Думе на этот раз было таково, что думский центр, образуемый конституционно-демократической партией и близкими к ней группами, мог приобрести большинство, только опираясь на левое или правое крыло Думы.

20 февраля 1907 г. вторая Государственная Дума открыла свои заседания, выбрав своим председателем конституционалиста-демократа Ф. А. Головина, а его товарищами трудовика М. Е. Березина и беспартийного левого Н. Н. Познанского. На этот раз правительство подготовилось к созыву Думы и внесло в нее немалое количество законопроектов, частью повторявших и развивавших законы, изданные им во время междудумья, частью проектировавших некоторые переделки в отдельных частях государственного механизма. Вместе с тем, однако, правительство сразу же заняло вполне определенную боевую позицию по отношению к Думе. Между тем внутри думской оппозиции действовали противоречивые тенденции. Конституционно-демократическая партия, запуганная угрозами правительства, заранее решила «беречь Думу» и ввиду этого старательно избегала особенно резких конфликтов, стремясь придать думской работе возможно более будничный характер. Стараясь избежать конфликтов, конституционно-демократическая фракция вотировала за утверждение бюджета и затребованного правительством контингента армии, и это же старание заставило ее оттягивать рассмотрение земельных законопроектов правительства, соответствовавших закону 9 ноября 1906 г., который в случае не утверждения Думой этих законопроектов должен был потерять свою силу. И вообще по мере того, как шли вперед думские заседания, конституционно-демократическая фракция в своем стремлении «сберечь Думу» все чаще соединялась с правыми ее фракциями против левых. Эти последние группы проявляли несравненно больше последовательности в своей оппозиции правительству, но все же и они, не чувствуя за собой достаточно сильной поддержки вне Думы, подчас поддавались опасениям думского центра и, если сами не уклонялись от конфликта, то не развивали и достаточной энергии, чтобы повести за собой большинство Думы навстречу ему. Но уже один факт присутствия в Думе левых и социалистических групп, пользовавшихся депутатской неприкосновенностью и деятельно развивавших свою пропаганду, раздражал правительство и стоявшие за ним дворянские круги, как раздражала их и невозможность добиться полной покорности со стороны Думы. И при всем желании думского большинства избежать конфликта он разразился довольно быстро, и притом по самому неожиданному поводу и в самой грубой форме. 1 июня Думе было предъявлено председателем совета министров требование немедленно устранить из своего состава всю социал-демократическую фракцию, как обвиняемую по 1 ч. 102 ст. Уголовного Уложения, в заговоре против государства и царской власти, и дать согласие на арест 16 депутатов из среды этой фракции. Когда же думское большинство, составившееся из конституционалистов-демократов и левых, не согласилось немедленно исполнить это требование, а предварительно передало его для проверки степени его основательности в специальную комиссию, в которой такая основательность была сильно заподозрена, то был нанесен и окончательный удар. 3 июня состоялся указ о роспуске второй Государственной Думы и созыве третьей — к 1 ноября 1907 г. Но на этот раз дело не окончилось одним роспуском Государственной Думы. Правительство достаточно убедилось в том, что на почве созданной им избирательной системы оно может получить только оппозиционную Думу, в частности убедилось и в оппозиционном настроении крестьянских масс, в которых оно, проектируя Думу 6 августа, еще рассчитывало найти оплот консерватизма. И в результате настояний поместного дворянства, не взирая на то, что, согласно основным законам, закон о порядке выборов в Думу мог быть изменен только с согласия самой Думы, одновременно с указом о роспуске второй Думы был опубликован и новый избирательный закон — Положение 3 июня.

Это Положение, прежде всего, совершенно лишило права представительства в Думе ряд окраин — среднеазиатские владения России и области Акмолинскую, Семипалатинскую, Тургайскую, Уральскую и Якутскую. Для других окраин это право подверглось существенным ограничениям: всей Азиатской России теперь было предоставлено избирать только 15 депутатов; Кавказ, вместо прежних 29 депутатов, должен был посылать в Думу только 10, Царство Польское, вместо прежних 37, только 14. Вдобавок, из этих 14 депутатов два были назначены на Варшаву, раньше посылавшую одного депутата, но из этих двух одного должны были теперь избирать выборщики, избранные «проживающими в Варшаве лицами русского происхождения, имеющими право участия в выборах в Государственную Думу», причем «ближайшее определение того, кто именно должен быть признаваем лицом русского происхождения», предоставлялось варшавскому генерал-губернатору. Подобный же порядок  устанавливался для Виленской и Ковенской губерний, где «русскому населению» предоставлялось «отдельно от прочего населения избирать из общего числа членов Государственной Думы, положенного на данные губернии, двух членов Думы по Виленской губернии и одного по Ковенской», причем лицами русского происхождения здесь должны были считаться православные, старообрядцы и лютеране, а «ближайшее определение» русского происхождения в отдельных случаях передавалось в безапелляционное ведение Виленского генерал-губернатора.

Наряду с представительством окраин сокращению подверглось и самостоятельное представительство городов. Из 26 городов, имевших раньше право посылать в Думу депутатов отдельно от населения своих губерний, Положение 3 июня сохранило это право только за семью. Из них в двух — Варшаве и Лодзи — была сохранена двухстепенная система выборов. В остальных же пяти — Петербурге, Москве, Киеве, Риге и Одессе — двухстепенные выборы заменены прямыми, но при этом избиратели разделены на две курии, из которых каждая выбирает одинаковое количество депутатов; Петербургу и Москве оставлялось старое количество депутатов — 6 и 4, Киеву, Одессе, и Риге, раньше посылавшим по одному депутату, теперь назначалось по два. Самые курии городских избирателей были построены на начале имущественного ценза. В первую курию входили: «1) лица, владеющие в пределах города на праве собственности или пожизненного владения не менее года недвижимым имуществом, стоящим по оценке, определенной для взимания городского сбора: в столицах — не менее 3 000 руб., а в остальных городах 1 500 руб.; 2) лица, владеющие в пределах города не менее года требующим выборки промыслового свидетельства торгово-промышленным предприятием: а) в столицах — торговым первого разряда, промышленным одного из первых трех разрядов, или пароходным, по содержанию которого уплачивается не менее 500 руб. в год основного промыслового налога, б) в прочих городах — торговым первых двух разрядов, промышленным одного из первых пяти разрядов, или пароходным, по содержанию которого уплачивается не менее 50 руб. в год основного промыслового налога». Ко второй же курии были отнесены мелкие собственники, промышленники и торговцы, лица, имеющие ценз по своим личным промысловым занятиям либо по государственной или общественной службе, плательщики квартирного налога и вообще квартиронаниматели. Таким образом, половина представительства от названных пяти городов была отдана в руки количественно немногочисленной крупной буржуазии, и в пользу этой последней было существенно ограничено избирательное право других слоев городского населения.

Еще более круто и решительно был изменен характер губернского представительства. В губерниях Положением 3 июня была сохранена и прежняя система многостепенных выборов, и прежнее деление избирателей на разряды с соответствующими съездами — крестьян, землевладельцев, горожан и рабочих, причем избранные этими съездами выборщики объединяются только в губернском избирательном собрании. Но в двух губерниях (Астраханской и Оренбургской) и в Области Войска Донского к этим разрядам был прибавлен еще один в виде самостоятельных выборных от казачьих станиц. Кроме того, разряд горожан был разбит теперь на два разряда, имеющие особые съезды, причем в первый разряд, подобно тому, как это было сделано на самостоятельных городских выборах, были выделены избиратели, принадлежащие к крупной буржуазии, а во второй — все остальные. В дальнейшем все эти разряды избирателей были обращены в особые избирательные курии. Тогда как раньше одни только крестьяне располагали правом посылать в Думу особого депутата, избранного из состава их выборщиков, теперь такое право было распространено на все разряды избирателей в губерниях. Крестьянам и землевладельцам такое право было предоставлено во всех губерниях, казакам — в губерниях Астраханской и Оренбургской и в Области Войска Донского, рабочим — в шести губерниях. Что касается горожан, то в 25 губерниях должен был выбираться один депутат от обоих разрядов городских избирателей, а в остальных губерниях, управляемых по общему учреждению, кроме Ставропольской, и в Области Войска Донского — по одному депутату от каждого разряда. В основу выборов полагался, таким образом, принцип сословного и классового представительства, но, в сущности, и он не был проведен с полной последовательностью, и в последний момент выборов один класс получал безусловный перевес почти над всеми другими. Тогда как при прежнем порядке выборов особый депутат от крестьян каждой губернии и выбирался исключительно крестьянскими выборщиками, теперь депутаты от отдельных разрядов избирателей, хотя и должны были выбираться из числа выборщиков своего разряда, но выбирать их должны были не одни только эти выборщики, а все губернское избирательное собрание. Последнее, по Положению 3 июня, в полном своем составе сперва выбирает депутатов от отдельных разрядов, а затем и известное количество общих депутатов, назначенное на данную губернию. Таким образом, большинство выборщиков в губернском собрании получало возможность выбрать депутатов и от всей губернии, и от отдельных разрядов ее населения, а вместе с тем этому большинству был придан вполне определенный классовой характер. В 51 губерниях Европейской России, без Кавказа и Царства Польского, и в двух сибирских (Тобольской и Томской) по старому расписанию крестьянские выборщики составляли 43% всего числа выборщиков в губерниях, по-новому им принадлежало лишь 22% этого числа. Зато выборщики от землевладельцев, по-старому расписанию составлявшие 31% общего числа выборщиков, теперь составляли 50,4% этого числа. Одновременно с этим количество выборщиков в губерниях от рабочих было сокращено почти вдвое, с 211 до 112, а в среде горожан первому разряду, курии крупной буржуазии, в тех же 53 губерниях было предоставлено 745 выборщиков, тогда как второму — всего 590. При действии прежнего избирательного закона крестьянские выборщики имели на своей стороне большинство в 16 губерниях, выборщики от землевладельцев — только в двух губерниях из 53-х. По новому расписанию крестьянские выборщики не получили большинства ни в одной из этих 53 губерний, зато выборщики от землевладельцев получили абсолютное преобладание над всеми остальными в 28 губерниях и в 4 губерниях составили ровно половину всего числа выборщиков; наконец, во всех 53 губерниях выборщики от землевладельцев и от первого разряда городских избирателей, взятые вместе, составили решительное большинство над выборщиками всех остальных групп. В конечном итоге в представительстве от губерний Положение 3 июня отдало, безусловно главенствующую роль в руки частных землевладельцев и крупной буржуазии, а в большинстве губерний — даже одних землевладельцев. Эти группы не только получали теперь прочное большинство, позволявшее им беспрепятственно проводить своих кандидатов на общих выборах, но могли еще оказывать сильное влияние и на выборы специальных представителей от других групп, подбирая среди последних наиболее желательных для себя кандидатов. Помимо всего этого Положение 3 июня установило еще ряд более мелких, но все же существенных ограничений крестьянского и рабочего представительства и вместе с тем обеспечило администрации широкую возможность оказывать путем различных ухищрений избирательной техники самое непосредственное влияние на выборы среди всех без исключения разрядов избирателей.

Измученное борьбой население встретило роспуск второй Думы и переворот, произведенный законом 3 июня без каких-либо попыток открытого сопротивления. Осенью 1907 года беспрепятственно начались выборы в третью Думу, и в результате этих выборов, в свою очередь сопровождавшихся разнообразным давлением на избирателей, правительство получило, наконец, послушную Думу, вполне пригодную для той декоративной роли, какую оно с самого начала назначало для этого учреждения. Из левых партий социалисты-революционеры вовсе уклонились от участия в выборах, вернувшись к старой тактике бойкота Думы. Социал-демократы, народные социалисты и трудовики приняли участие в выборах, но из этих трех групп только первая и третья успели провести в депутаты небольшое количество своих членов. Либеральная оппозиция, в лице конституционно-демократической партии, смогла провести в Думу несколько большее, но все же незначительное, количество своих представителей. Главная масса депутатских полномочий досталась на долю октябристов, окончательно превратившихся к этому времени в правительственную партию, и крайних правых разных наименований. Первоначально констуционалисты-демократы рассчитывали было образовать совместно с октябристами думский центр, который занял бы по отношению к правительству положение умеренной оппозиции. Но для октябристов, руководившихся исключительно классовыми интересами помещиков и крупной буржуазии, гораздо более естественным оказался союз с крайними правыми. Такой союз был заключен в первые же дни третьей Думы, при выборе ее президиума, и продержался все пять лет ее существования, тогда как конституционно-демократическая фракция, несмотря на все ее противодействие, оказалась отброшенной к рядам левой оппозиции. Председателем третьей Думы при ее открытии был избран октябрист Н. А. Хомяков, а остальные места в президиуме были поделены между октябристами и крайними правыми. Сотрудничество этих же групп —  октябристов и крайних правых — всецело определило собой и всю дальнейшую работу третьей Думы, направленную исключительно к поддержанию реакционной политики правительства, начиная с усиленных полицейских репрессий и кончая разрушающим общину аграрным законодательством, к охране помещичьих интересов внутри России и развитию воинствующего национализма на ее окраинах. При этом, стремясь угодить правительству и идти с ним нога в ногу, думское большинство год от году меняло свои позиции на более правые, и это характерным образом отразилось в самых личностях председателей третьей Думы: левого октябриста Хомякова в 1910 г. на председательском посту сменил представитель октябристского центра А. И. Гучков, а за отказом последнего в 1911 г. председателем был избран правый октябрист Родзянко. Но, старательно угождая правительству, третья Дума не добилась этим какого-либо признания своих прав с его стороны. Наоборот, чем дальше шло время, тем с большим пренебрежением относилось к этим правам правительство и тем откровеннее выказывало оно свое нежелание считаться с ними. Одновременно с этим роль третьей Думы, как простой прислужницы правительства, постепенно свела до последнего минимума не только ее авторитет, но и простой интерес к ней в стране, и это совершилось тем легче и скорее, что в стенах Думы, переполненной представителями поместного дворянства, прочно водворились нравы и обычаи, чуждые самого элементарного приличия. В настоящее время, в итоге всей пережитой до сих пор эволюции, Государственная Дума представляет собой своеобразное учреждение, в теории ограничивающее монарха и разделяющее с ним законодательную власть, в практике же государственной жизни совершенно бессильное и являющееся лишь простой декорацией, прикрывающей действия безответственной и самодержавной бюрократии.

В. Мякотин.