Григорьев Аполлон Александрович

Григорьев, Аполлон Александрович, известный критик и поэт, родился в 1822 г., образование получил в московском университете (1838—1842), служил в самых разнообразных учреждениях (в 1842—44 гг. библиотекарем и секретарем правления московского университета; в 1844 в управе благочиния и сенате в Петербурге; в 1847 преподавателем законоведения в 1 московской гимназии; в 1861—63 гг. учителем русского языка в оренбургском кадетском корпусе); на литературное поприще выступил вскоре же по окончании университета, печатая рассказы, стихотворения и театральные заметки в «Репертуаре и Пантеоне» (с 1843 г.); в 1846 г. напечатал сборник «Стихо-творений», вызвавший рецензию Белинского, где при общей не совсем благоприятной оценке поэтических опытов Григорьева отмечались знаменитым критиком «проблески поэзии», сила и звучность стиха, глубина мысли и чувства (особенно в стихотворении «Город»); с 1851 по 56 г. Григорьев принимал самое живое участие в качестве литературного критика в журнале «Москвитянин» в блестящую пору его «молодой редакции», в состав которой входили Островский, Писемский, Горбунов, Алмазов и другие писатели кружка «почвенников», затем в журналах «Время» (1861—63), «Эпоха» (1864) и многих других («Русское Слово», «Русская Беседа», «Русский Вестник» и др.); с 1863 г. редактировал еженедельную газету «Якорь», в которой вел театральную хронику, и в это же время (1862—64) переводил европейских драматургов («Буря», «Ромео и Джульетта», «Сон в летнюю ночь» Шекспира, «Школа мужей» Мольера и др.). Умер 25 сентября 1864 г. в Петербурге.

Талантливый, широко образованный человек, Григорьев особенно увлекался народным, местным, своеобразным, тем, в чем видны были оригинальность, «типовое». Выйдя из старорусской домашней обстановки с народными суевериями, сказками, играми, он на всю жизнь сохранил благоговейное отношение к русскому, простонародному, признаваясь, что «силе первоначальных впечатлений он обязан развязкой умственного процесса, совершившегося поворота к горячему благоговению перед земской народной жизнью»; охваченный в студенческую пору горячим дыханием немецкой идеалистической философии (особенно Шеллинга), он подвел философский фундамент под свое «физиологическое» тяготение к национальному и навсегда остался верен формуле Шеллинга, возвращавшей всем - и народам, и лицам их цельное самоответственное значение, разбившей кумир отвлеченного духа человечества. Горячий поклонник искусства, Григорьев ценил его как органический продукт века и народа, живой отголосок времени, его понятий, верований и убеждений, приветствовал поэтов как «голоса масс, народностей, местностей, глашатаев великих истин и великих тайн жизни, носителей слов, которые служат ключами к уразумению эпох-организмов во времени и народов-организмов в пространстве», и убежденно заявлял, что исключительно эстетическая оценка художественных произведений умерла. Но примыкая к исторической точке зрения на произведения искусства, Григорьев не ограничился низведением их на степень дагерротипных снимков жизни: он смотрел на искусство, как на идеальное отражение жизни, синтетическое ее осмысление, выявление ее тайных стремлений. Критика, изучающая художественные создания не только в связи с той почвой, на которой они выросли, но и как отражения самого главного, типового в душевной жизни народа, в чем выражаются существеннейшие отличия данного народа от всех других, называлась Григорьевым органической. По мнению Григорьева, лучшим выразителем нашего типового, наиболее полно зачертившим физиономические особенности русской национальности, был Пушкин, через хищный тип пришедший к смирному Белкину, этому «первому выражению критической стороны нашей души, очнувшейся от сна, в котором грезились ей различные миры»... Признавая самым главным в искусстве его народность, Григорьев особенно приветствовал Островского и, часто впадая в неуместное идеализирование «темного царства», указывал на его комедии, как на выражение «коренного русского мировоззрения», как на «новое слово», открывшее особенности старорусского быта, не затемненного чуждыми иноземными стихиями. Откликаясь на текущие литературные явления, Григорьев всегда стремился подойти к ним с философской оценкой, рассыпал замечания о сущности искусства, о роли критика, о процессах художественного творчества и т. д., но туманный язык и некоторая неровность в изложении мешали читателям оценить подлинное значение критического таланта Григорьева. Его лучшие статьи были собраны Страховым в 1876 г. в одном томе.

Н. Бродский.