Гуттен Ульрих фон

Гуттен (Hutten), Ульрих фон, самый яркий из немецких гуманистов, родился 21 апреля 1488 г. в замке Штекельберг во Франконии. Отец его, владелец замка, был рыцарь, сильно обедневший, каких стало много в юго-западной Германии к концу XV века. С детства Гуттен дышал угрюмой атмосферой, в которой жило, обреченное на гибель, его родное сословие. Он глубоко впитал его горести, научился ненавидеть его врагов и до конца своих дней не умел представить себе Германию великой и славной без могущественного мелкого рыцарства. От своих предков, которые долго наполняли поля и ущелья Франконии звоном мечей и боевым кликом, Гуттен унаследовал неукротимый нрав, безумную смелость и добрый старый рыцарский девиз: к раз намеченной цели идти до конца, «напролом». Там, где Рейхлин задумывался не раз и не два, там, где хитрая старая лисица Эразм трусливо отступал, не желая жертвовать малейшим из своих удобств, Гуттен, маленький, тщедушный, вечно больной, не признавал никаких уклонов, никаких зигзагов. Борьба была его стихией. Когда он шел на борьбу, он забывал обо всем, не смотрел, сколько перед ним противников и кто эти противники, — как в удалой стычке на римской дороге, где он напал на пятерых французских дворян и победил их один. Всегда готов был загореться огонь в его глазах, то мрачный, фанатичный, то искрящийся задором и насмешкой. Всегда готов был зазвенеть грозный, как орлиный клекот, его латинский девиз: perrumpendum est! В конце концов он погиб, но гибель только упрочила его славу, ибо велики были его дерзания.

Отец хотел сделать Ульриха монахом и отдал его в Фульду. Он бежал из обиталища схоластической науки на вольный простор, давно манивший его, и бесстрашно начал новую жизнь. Нужда и злейший сифилис встретили юношу у самого порога этой новой жизни, но не убили в нем ни бодрости, ни любви к свету и свободе. Энтузиазм к новым началам культуры не покидал его никогда. «Умы проснулись! Жить стало наслаждением!» И несмотря ни на что, на бедность, на страдания, Гуттен до конца вкусил этого наслаждения. В трагической эпопее его жизни, где было много борьбы, мало побед и никакого личного счастья, — восторженная преданность новой культуре была единственной светлой полосой.

Начал Гуттен паломничеством по гнездам гуманистической образованности Кельну, Эрфурту, Лейпцигу, Грейфсвальду, Виттенбергу. Ему посчастливилось найти друзей, даровитых, как и он, безраздельно отдавших себя служению новой науке: Крота Рубеана, Эобана Гессе, каноника Мудиана. Шесть лет, не покладая рук, работал Гуттен и хорошо овладел гуманистической латынью. И уже поэтический дар его начал разбрасывать вокруг свои первые брызги.

Чтобы завершить свое гуманистическое образование, Гуттен предпринял в 1512 году путешествие в Италию. Между делом он думал также добиться там диплома юриста, чтобы сделать приятное отцу: старик от души презирал профессию гуманиста и поэта и требовал, чтобы Гуттен нашел себе, наконец, какое-нибудь хлебное занятие. Но пребывание в Италии не дало Гуттен ничего. Он попал туда в разгар войны между Францией и Германией, время для занятия науками весьма неудобное, едва не погиб в Павии от рук швейцарских наемников императора, вернулся в Германию, снова поехал, опять неудачно, и в 1517 году окончательно возвратился на родину. Хлебного диплома он не получил, но его слава, как поэта и гуманиста, окрепла настолько, что в Вене он удостоился от Максимилиана венчания поэтической короной. Корона была уже в то время сторицей им заслужена. Гуттену больше, чем кому-нибудь, была обязана немецкая литература тесным сближением между народным и гуманистическим течением, между направлением Себ. Бранда и Мурнера с одной стороны, Рейхлина и Эразма — с другой.

Имя Гуттена в это время уже гремело по всей Германии, как имя страстного и красноречивого бойца за справедливость, бестрепетно поднявшего руку на могущественного противника. Его двоюродный брат, Ганс Гуттен, был убит герцогом Ульрихом Виртембергским, у которого находился на службе. Обстоятельства, сопровождавшие эту грубую расправу, были действительно возмутительны, и Гуттен от имени всего своего родового клана, который сплотился перед этим кровавым оскорблением, начал поход на герцога. Одну за другой опубликовал он четыре «речи» против убийцы, требуя, чтобы имперский суд предал его казни; а в Италии кроме того опубликовал диалог «Phalarismus», в котором выставил герцога Ульриха верным учеником самого свирепого тирана древности, Фалариса. Возбуждение, поднятое в Германии филиппиками Гуттена, было так велико, что два года спустя у герцога были отняты его владения.

Но герцог Ульрих был ничтожный противник сравнительно с тем, на которого дерзнул («Ich hab’s gewagt!») ополчиться Гуттен после виртембергской победы. То был Рим. В борьбе его с Римом необыкновенно ярко вскрывается та крепкая связь, которая очень скоро образовалась в Гуттене между гуманизмом и духом реформы. Гуттен начал, как чистый гуманист, легкой атакой против кельнских обскурантов. Он принимал участие в составлении памфлета «Тriumphus Capnionis» (см. Рейхлин). Он - главный автор второй части «Писем темных людей» (см.). Они написаны в Италии, и в них идет речь больше о невежестве монахов, и их ненависти к классическому просвещению, чем о религии и церкви. Но то, что он видел в Риме, то, что перечувствовал на родине, постепенно вдыхало все больше и больше серьезности в его протест. В 1519 и 1520 гг. один за другим появляются его диалоги: «Лихорадка», «Вадискус или римская троица», «Зрители», и жало его сатиры все больнее, все чувствительнее уязвляет духовенство и Рим. Но Гуттен еще не стоит на точке зрения реформы. Его взгляд на движение, поднятое Лютером, мало изменился с тех пор (1518), когда он в одном письме изображал все дело, как обычную распрю монахов, ему ненавистных, и посылал им самое искреннее пожелание: consumite ut consumamini invicem (пожирайте, да пожраны будете сами). Но Гуттен не мог заблуждаться долго. В 1520 году, немного позднее «Вадискуса», появились главные сочинения Лютера, и Гуттену стало ясно, какое могучее движение поднял этот монах. В июне 1520 г. Гуттен в первый раз написал Лютеру, объявил себя с ним солидарным и предложил ему помощь от имени Зиккингена. С этих пор Гуттен уже не покидает дела реформы, и не только не покидает: он служит ему более пылко, чем сам Лютер, без оппортунизма «виттенбергского папы», со всей страстью, на какую он был способен. В целом ряде диалогов («Булла», «Советчики», «Разбойники»), писем, инвектив (против Алеандра, против епископов, собравшихся в Вормсе) он горячо нападает на Рим и прокладывает дорогу планам Лютера. Страстность его объясняется тем, что Гуттен оценил великую национальную роль реформации, ее значение, как средства против политического разложения Германии.

Гуттен горячо любил свою родину. Но он любил ее как мелкий рыцарь юго-запада, как представитель безнадежно разоряющегося, безнадежно дичающего сословия. У рыцарства был естественный враг - князья, духовные и светские. Те же князья связали крылья орлу империи, которого так любил воспевать Гуттен, о победоносном полете которого он так мечтал. Император был героем и первоначальной политической программы Гуттена. Еще в 1512 году он взывал к нему, умоляя спасти честь и достоинство Германии, а к аугсбургскому сейму 1513 года он написал речь, в которой увещевал князей забыть раздоры, подчиниться императору и облегчить ему защиту немецкой нации от внешних опасностей. Он выступает горячим апологетом единства и свободы, у которых видит все того же врага: князей и их распри. В этой речи, которую так много цитировали немцы перед объединением, Гуттен указывает и на материальные средства, при помощи которых должна совершиться национализирующая работа: объединение для борьбы с внешними врагами. Это — деньги попов, монастырей, кардиналов, богатых городов. С городами Гуттен потом примирился, а церковные имущества вместе  с началом реформации получили вполне определенное место в его программе, уже пересмотренной. Рыцарство могло быть спасено только революцией, которая одинаково могла придти и сверху и снизу. Сверху, — если бы император взял из рук Лютера знамя реформы, сделал его национальным стягом Германии и понес против Рима. Это означало бы секуляризацию духовных владений, т. е. земельное обогащение рыцарства. Гуттен мечтал об этом, но мечты обманули его. Тогда для него остался только один возможный исход, — революция снизу, и он бросился в нее. Он думал и о восстании городских классов, он предвидел и грозное крестьянское движение. Но сам решил, прежде всего, испытать счастье вместе с родным мелким рыцарством.

Во время похода против Ульриха Виртембергского в 1519 г. Гуттен подружился с Францом фон Зиккингеном (см.). Их сблизило чувство, которое можно назвать рыцарским идеализмом: оба они склонны были забывать условия действительности, условия хозяйственной эволюции, непоправимо враждебные рыцарству, склонны были закрывать глаза на противообщественную деятельность рыцарства (разбои и проч.); оба верили в возможность его возрождения. Церковные имущества должны были послужить фундаментом этого возрождения. И вот, когда реформация подняла движение во всех классах общества, рейнское рыцарство с Зиккингеном во главе подняло знамя революции (1522; см. Германия, XIII, 572). В самом походе на Трир Гуттен не мог принять участия; он лежал больной. После поражения Зиккингена он бежал. Сначала он поехал в Базель, где надеялся найти поддержку у Эразма. Но трусливый старик встретил его более, чем холодно, и когда Гуттен печатно протестовал против такого приема, Эразм стал ожесточенно преследовать затравленного человека поношениями, клеветой, доносами, всеми продуктами растревоженной мелкой злобы. Из Базеля Гуттен поехал в Мюльгаузен, оттуда летом 1523 г. в Цюрих. Цвингли принял его радушно, и Гуттен мог отдохнуть от пережитых волнений. Но здоровье становилось все хуже. Чтобы удобнее лечиться, он поселился на Уфнау, островке Цюрихского озера. Здесь он умер в конце августа 1523 г. Сочинения Гуттена изданы Böcking’oм (Lpz., 1859—61, 5 тт.; большие отрывки переведены В. С. Протопоповым в «Источнике по истории реформации», 1906). Лучшая биография написана Д. Ф. Штраусом (русский перевод).

А. Дживелегов.