Христианство

Христианство, одна из наиболее распространенных религий земного шара; по данным 1924 года, христиан насчитывалось кругло 650 миллионов, или около 35% всего населения земного шара; из этого числа кругло 425 миллионов падало на Европу, что составляло около 95% населения Европы. Если прибавить сюда около 200 миллионов белого населения Америки, Азии, Африки и Австралии, происходящего из Европы и почти сплошь христианского, то остается небольшая группа в 20-25 миллионов преимущественно азиатского туземного христианства; таким образом, христианство является как бы европейской религией. Однако, родина христианства не в Европе, а как раз в Азии, там, где оно в настоящее время представлено неизмеримо слабее, чем ислам, буддизм, брахманизм и другие религии. Причина этого заключается в том, что на своей родине, в Палестине, христианство было при возникновении лишь небольшой иудейской сектой; но оно, в преобразованном виде, очень быстро распространилось повсюду среди населения Римской империи, сделалось в IV веке государственной религией и вместе с целым рядом других элементов греко-римской культуры перешло к народам средневековой Европы; наоборот, в Азии оно вынуждено было отступить на второй план перед исламом, который стал с VIII века господствующей религией Передней Азии и северной Африки. Христианство в настоящее время разделяется на целый ряд вероисповеданий, значительно отличающихся друг от друга как по догматике, так и по организации (ср. православие, папство, лютеранство, Лютер, кальвинизм, англиканская церковь, армянская церковь); все эти вероисповедания выделились из единой христианской церкви, православной или вселенской (кафолической), получившей свое окончательное оформление в IV веке после долгого процесса выработки догматики и организации. В этом процессе можно различить три периода: 1) период первоначального, или эсхатологического христианства, 2) период перерождения эсхатологического христианства в церковь, 3) период официального закрепления сложившейся догматики и организации вселенской церкви.

I. Эсхатологическое христианство. Первая христианская община, по рассказу Деяний, образовалась в начале 30-х годов нашей эры в Иерусалиме, из учеников и родственников Иисуса (см. Христос); члены общины называли себя еще не христианами, а просто братьями. Название «христиане», однако, вполне соответствует характеру и сущности уже иерусалимской общины. Именно, она образовалась на вере, что погибший на кресте Иисус был Христом, то есть Мессией, и что он скоро опять придет в славе для суда над миром и создаст мессианическое царство, в котором первое место будет дано его последователям. Это ожидание близкой мировой катастрофы и пришествия Христа (Мессии) является основным моментом идеологии первоначального христианства, независимо от того, как мы будем разрешать вопрос об историческом существовании Иисуса. Эсхатологическая идеология первоначального христианства коренится в иудейской эсхатологии той эпохи: условия национального и экономического существования иудейства были настолько тяжелы, что переживаемое время казалось иудейской массе апогеем бедствий, дальше которого идти некуда; оно должно закончиться гибелью старого мира и освобождением иудеев от гнета рукою Мессии, божественного или полубожественного спасителя. В особенности ярки были мессианические ожидания в среде мелкого иудейского люда; мировой переворот, по его взглядам, будет и социальным переворотом, который уничтожит всех врагов эксплуатируемого бедного иудейского люда, не только римлян, но и правящую верхушку иудейства. Иерусалимская христианская община и другие общины, образовавшиеся вслед за нею в разных пунктах Палестины и Сирии, состояли почти целиком именно из иудейской бедноты, и потому их эсхатологическая идеология также окрашена яркими социальными мотивами, переплетающимися с характерными чертами народного дуалистического миропонимания. Царство этого мира — царство сатаны; бесовский князь мира сейчас торжествует в лице своих служителей — жречества, фарисейства, римлян; но близок его конец: внезапно, как молния, явится Христос, весь мировой порядок нарушится, и на развалинах старого грешного мира Христом будет совершён суд над всем миром; новое царство будет отдано голодным и жаждущим, странникам и нагим, больным и узникам; а те, кто создавал голод и жажду, бесприютность и наготу, болезни и темницы, пойдут в геенну огненную (ср. хилиазм). В этом пункте «братья» иерусалимской и других первых иудео-христианских общин не расходились с народными мессианическими чаяниями; их отличие, заставившее их создать особую организацию, заключалось в том, что в народной иудейской массе ожидания Мессии не связывались с определенной фигурой, а «братья» первых христианских общин в своей пропаганде утверждали, что вопрос о личности Мессии уже разрешен, что это Иисус, которого правящие круги иудейства замучили на кресте, но который на третий день воскрес и скоро явится как царь в славе. Таким образом, специфическая основа новых общин заключалась в зачатках культа Иисуса Христа; правда, Иисус еще не считался богом или полубогом, но лишь божественным избранником, наделенным после воскресения сверхъестественными свойствами. По-видимому, единственным актом общения членов первоначальных христианских общин, возникших на этой вере, были товарищеские ужины, подобные священным трапезам других иудейских сектантов той эпохи, ессеев и терапевтов; ужины состояли в совместном вкушении хлеба и вина при произнесении формулы, в которой выражалась благодарность за жизнь и откровение, посланные богом через Иисуса, и просьба о скорейшем соединении общин в царстве Мессии (зародыш будущей евхаристии; εύχαρίστία— благодарственная молитва). В остальном члены первых общин ничем не отличались от иудейства и строго соблюдали закон и обрядность храмового культа. Общины не составляли замкнутого ордена и принимали в свою среду всякого иудея, присоединявшегося к вере в Иисуса Христа; по-видимому, очень рано стал применяться при приеме обряд крещения, заимствованный от секты учеников Иоанна Крестителя (см. XXII, 641-642). В силу убеждения в близости мирового и социального переворота первые общины не задавались никакими планами социальной реформы; требовалась только братская взаимопомощь, а от богатых — отказ от имущества в пользу общины. Иерусалимская община скоро обратила на себя внимание синедриона и подверглась преследованиям; многие члены общины бежали в другие города Палестины и Сирии и положили начало новым общинам. В этот момент присоединился к христианству фарисей Савл, известный под греческим именем Павла (см. Павел). Благодаря его деятельности, христианство из маленькой иудейской секты превратилось в новую религию интернационального характера, распространившуюся по всей Римской империи. Этот процесс был обусловлен целым рядом содействующих моментов. С одной стороны, Павел был представителем универсалистических тенденций среди иудейства; он, подобно Филону и другим ученым иудеям «рассеяния», полагал, что поскольку только одно иудейство признает единого и истинного бога, постольку весь тогдашний мир должен объединиться в одной религии именно этого единого бога. С другой стороны, пролетарское и полупролетарское население городских центров Малой Азии, Греции и Италии переживало в I веке жестокий кризис, казавшийся безвыходным без сверхъестественного вмешательства; кризис обострялся гражданскими смутами и войнами, начавшимися еще в I веке до нашей эры и с перерывами продолжавшимися также и в I веке нашей эры. Отсюда, среди широких народных масс распространяются своеобразные религиозные течения, идущие по двум направлениям. Одни ожидают появления божественного или полубожественного спасителя (συτήρ), который низведет мир на землю, прекратит войны, голод и лишения. С другой стороны, необычайно распространяются мистические секты, ищущие непосредственного соединения с божеством посредством экстаза и других способов (вкушения мяса жертвы, символизирующей бога, омовения кровью такой жертвы и т. д.), как для получения нового откровения, так и в особенности для получения религиозного утешения и забвения. В проповеди Павла соединились оба эти момента, приобретя при этом особую притягательную силу, благодаря конкретности и простоте его учения. Признав Иисуса Христом, то есть Мессией, Павел сделал отсюда выводы не в узком национальном, но во «вселенском» масштабе — в этом сказалась его принадлежность к иудейству «рассеяния» и широкое образование, которое он получил на своей родине, в Тарсе. Образу Христа он дал совершенно другое содержание, чем то, какое влагали в него члены иерусалимской общины. Идеология христианства у Павла также эсхатологическая: цель, к которой неизбежно и неуклонно идет мир, это конец теперешнего мира и образование нового мира. Однако, эсхатология связывается у Павла со своеобразной философией истории всего человечества. В начале истории в мир вошла смерть для всех людей вследствие греха первого человека, Адама; со смертью вошла в мир и власть князя зла, диавола, однако, не без ограничений — был дан избранному народу закон, который давал возможность спасения отдельным лицам, и были созданы по божественной воле земные власти, карающие за зло, одни — сознательно, по божественному закону, как иудейские власти, другие — бессознательно, по естественному закону, как языческие власти. Но все это — и закон, и власти — лишь временные установления, пока не искуплен первородный грех; искупление его совершено крестными страданиями и смертью Христа. Христос для Павла — сын божий, явившийся в образе человека и ставший искупительной жертвой за первородный грех; он победил смерть, воскреснув на третий день, и этим самым дал возможность очиститься от греха и воскреснуть всем без исключения людям, которые уверуют в него. Таким образом, — подчеркивает Павел, — как раньше все, и иудеи и неиудеи, были под грехом, так теперь также все получили возможность спасения; закон уже не нужен, он отслужил уже свое время и стал излишним. Спасение заключается в том, что все уверовавшие во Христа и соблюдающие заповеди новой веры войдут в новое царство; оно близко, всякий может дожить до него, а кто не доживёт, тот воскреснет при его наступлении. Картина наступления царства рисуется у Павла в обычных чертах: Христос придет внезапно, все мертвые христиане воскреснут в новом нетленном «духовном» теле, а живые христиане получат новое нетленное тело, и все — воскресшие и изменившиеся — поднимутся на воздух навстречу Христу. Старый мир со старыми царствами и их властями будет уничтожен, и на его место станет новый мир, в котором будет царствовать сначала Христос, а потом сам бог; в этом царстве не будет ни зла, ни греха, ни смерти. В эсхатологии Павла выступают, таким образом, на первый план черты универсализма, но затушеваны черты дуализма: Павел признает, что грех и зло — от сатаны, но не считает сатану правящим в этом мире; если по синоптикам не только языческие, но и иудейские власти являются служителями сатаны, то по Павлу — все власти от бога. В этом сказалось происхождение Павла из совершенно другой социальной среды, чем первые иудейские христиане; тем же моментом объясняется и взгляд Павла на состав христианских общин. Спасутся уверовавшие во Христа — не исключительно бедные, как утверждала иудео-христианская идеология; но фактически социальный состав общин, основанных Павлом, был таков же, как и состав первых иудео-христианских общин — общины Павла состояли также почти исключительно из бедняков. Павел видел в этом проявление воли божией: «безродное и униженное» избрано богом, чтобы посрамить «стоющее и мудрое»; но никакого подчеркивания этого социального момента мы у Павла не находим. К членам общин Павел предъявлял требования исполнять определенные практические заповеди; в этой области он был решительным новатором и едва не поссорился из-за этого с иерусалимской общиной. Как мы видели, он объявил, что иудейский закон выполнил свою роль, и христиане должны выполнять другие заповеди, цель которых заключается не в парализовании действия греха, упраздненного жертвой Христа, но в обеспечении христианам преодоления смерти и участия в будущем царстве. Тем самым Павел вводил в религиозный обиход общин мистические обряды, таинства (μυστήρια). Таинств — два, крещение и евхаристия (причащение); обряды существовали и в иудейских общинах, но в общинах Павла они приобрели новый характер. Крещение из символического акта приема в общину превратилось в мистическое священнодействие, которое, по вере Павла, преображало по существу человеческую природу: в воде крещения человек умирал и воскресал, причем выходил из воды уже с новой природой, очищенной от первородного греха, так как в момент крещения «во имя Иисуса» на крещаемого магическим образом переходит сила искупительной жертвы Христа. Эту новую природу христиане должны сберечь до пришествия Христа; средством для этого является евхаристия, мистическое вкушение на священных трапезах под видом хлеба и вина тела и крови Христа; при этом Павел подчеркивал, что евхаристия установлена самим Иисусом Христом, и что те, кто смотрит на нее, как на простое вкушение хлеба и вина с целью насыщения, обрекают себя на гибель вместо спасения. Такие черты были чужды товарищеским ужинам иудейских общин, носившим скорее молитвенный характер; еще более отличала евхаристические собрания Павловых общин экстатика, вошедшая в постоянный обиход этих собраний. Именно, собравшись для евхаристической трапезы, христиане приводили себя в состояние «духа», то есть религиозного экстаза, причем некоторые члены общин при этом «пророчествовали» — описывали картины будущего царства, завеса которого, по их представлениям, приподнималась перед их сознанием в состоянии «духа»; экстатиками были и сам Павел, и пророк Иоанн, написавший Апокалипсис (см. III, 273/276). Таким образом, идеология Павла была проникнута богословским духом, но была несложна, далека как от тонкостей раввинистической казуистики, так и от философских спекуляций филоновского типа; ее простота и ясность и открыли ей дорогу к народной массе. Вместо старых богов, в силе которых многие изверились, вместо императора, которого многие ненавидели, Павел выдвинул культ Иисуса Христа, жившего на глазах живых людей, совершившего свою божественную миссию своими страданиями и сулящего близкое и окончательное избавление от зла, бедствий и смерти при помощи простых, для всех доступных средств, для которых не надо ни жречества, ни жертвенных животных, ни святилищ. Правда, воспринимая проповедь Павла, христианская масса понимала некоторые элементы его учения по- своему. Так, мрачные, проникнутые ненавистью к «царству сатаны» и насыщенные народной фантастикой картины Апокалипсиса Иоанна показывают, во что превращалась богословски-утонченная эсхатология Павла в умах христианской массы. Но в итоге проповедь Павла имела для судеб христиан решающее значение: после резких столкновений и споров, иерусалимские «столпы» вынуждены были санкционировать право Павла на проповедь среди язычников и согласиться на необязательность иудейского закона для обращенных Павлом христиан. Формально не расколовшись, христианство раскололось фактически. Иудео-христианские общины стали жить после этого своей жизнью, а общины, основанные Павлом, — своей жизнью. Результаты его проповеди к концу I века были, в сравнении с успехами иудео-христианства, очень большие: из числа 40-50 общин, существовавших в империи к началу правления Траяна, только 12-15 общин находились в Палестине, Сирии и Аравии, все же прочие находились в греческих и римских провинциях, от Малой Азии до Испании, причем больше всего их было в Малой Азии и Греции, и все они были основаны либо Павлом, либо его учениками. Однако, численность христиан, несмотря на довольно значительное количество общин, вряд ли была очень значительной. Если считать общее число городских поселений в Римской империи около 3 000-4 000, то окажется, что христианские общины имелись лишь в 1-1,5% городских поселений; если считать на общину 50-100 человек (больше вряд ли могло собираться в одном месте), то число христиан к концу I века не могло превышать 2 500-5 000 человек. Опорными пунктами для проповеди Павла и его учеников были синагоги; первыми присоединялись обыкновенно адепты из числа иудеев «рассеяния», за ними шли неиудеи; последние постепенно становились господствующим элементом; богатые были, но в небольшом проценте, преимущественно, вероятно, женщины.

Христианские общины держались особняком от окружающего мира; пред лицом конца света, казавшегося близким, они вели совершенно особый от прочих образ жизни и этим, несмотря на свою сравнительную малочисленность, обращали на себя внимание как окружавшего их общества, так и правительственной власти. На христианские собрания никто из посторонних не допускался; это обстоятельство давало обильную пищу слухам, и о христианах сложились среди греко-римского общества представления, далеко не соответствовавшие действительности. В течение всего I века и в начале II века христианство смешивали с иудейством, считая его особенно вредной иудейской сектой; на него смотрели, как на религию рабов, готовых восстать, как только явится ожидаемый ими царь и вождь Христос, как на противоправительственную организацию людей, которые категорически отказываются приносить жертвы государственным богам — гению Рима и императору; сверх того, христиан обвиняли во всякого рода изуверных обрядах культа. Отсюда возник длительный конфликт между римской властью и христианством; но в I веке, пока христианство было еще малочисленно, конфликт не принимал формы периодически возобновлявшейся борьбы империи с христианством, как было позднее. Краткие и не всегда точные известия о преследованиях христиан в I веке свидетельствуют с полной достоверностью только о том, что против христиан возбуждались отдельные процессы за оскорбление величества, выражавшееся в отказе участвовать в государственных культах гения Рима и императора, за оскорбление святыни (sacrilegium), выражавшееся в признании жертвенного мяса нечистым, а изображений богов — вместилищем злых духов, за чародейство и другие изуверные деяния, на основании слухов и доносов; наказаниями были смертная казнь (за оскорбление величества и тяжелые случаи sacrilegium), ссылка, каторга (в рудниках). Массовый характер преследования приняли только два раза. Первый случай имел место в Риме после грандиозного пожара 64 года (при Нероне), так как виновниками пожара молва называла иудеев и христиан; эти преследования, однако, не были направлены против христиан как таковых, и христиан погибло, несомненно, в сравнении с иудеями небольшое количество. Второй случай имел место при Домициане (90-е годы); эти преследования были менее жестоки — многие платились только ссылкой — но широко распространились, особенно в Малой Азии; они подогрели среди христиан эсхатологические настроения, и в связи с ними было составлено Откровение Иоанна. В то время, как общины Павла страдали от конфликтов с римской властью, иудео-христианские общины находились в хронической вражде с иудейскими руководящими кругами. До великого восстания 66 года борьбу с иудео-христианством вел иерусалимский синедрион, путем процессов и казней; после 70 года, когда автономия иудейства была упразднена, борьба приняла характер полемики и застращивания адептов христианства из иудеев и склонных к христианству представителей иудейства разными сверхъестественными карами. Иудео-христианство существовало еще в III веке, но все время оставалось малочисленной сектой; после III века мы о нем почти не слышим.

II. Перерождение христианства в церковь. В течение II и IIІ века христианство получило очень широкое распространение: к концу III века общины были в 74 пунктах, числом не менее 125-150, а в начале IV века общины были более чем в 550 пунктах, причем в некоторых очень важных провинциях (в Малой Азии, Египте, на греческом побережье Эгейского и Средиземного морей) христиане составляли не менее 50% населения; около трети жителей Рима в начале IV века также принадлежало к числу христиан. Христианство из небольшой секты стало массовой религией; эти успехи, однако, были куплены ценой глубокого перерождения христианства. До последней четверти II века в составе христианских общин преобладают еще мелкие люди — рабы, вольноотпущенники, мелкие ремесленники; но все же процент состоятельных и высокопоставленных людей значительно увеличивается, и в особенности заметен рост влияния этой богатой верхушки: уже в начале II века слышны жалобы на то, что богатым предоставляются на собраниях почетные места, что бедных начинают презирать, что христианские купцы пользуются при своих поездках общинами как опорными пунктами для своей коммерческой деятельности. Начиная с Коммода (180), наплыв новых членов общин из среды командующих классов растет чрезвычайно быстро с каждым десятилетием: к христианству присоединяются люди «всяких чинов», вплоть до сенаторов и придворных, а с конца IIІ века — также из среды командного состава римской армии; при этом становится правилом, что клирики рекрутируются, главным образом, из среды богатой и знатной верхушки. Параллельно с таким социальным перерождением христианства идет также перерождение его идеологии. Прежде всего, отмирает эсхатологическая идеология; по мере того, как шло время, а обещанное и страстно желаемое пришествие Христа не наступало, эсхатологические ожидания блекнут, и выдвигается новая концепция: пришествие Христа, конечно, когда-нибудь будет, но его запаздывание не может служить достаточным основанием для утраты веры в спасение. Именно, участь христиан, умирающих, не дождавшись пришествия, и язычников, за гробом разная: христиане получают сейчас же по смерти место в раю, а язычники идут в ад; но самое главное преимущество христиан заключается в том, что им обеспечено воскресение из мертвых искупительной жертвой Христа, и потому они по смерти должны спокойно ждать воскресения в назначенном для них месте, как ждут этого усопшие апостолы и мученики. Таким образом, выдвигается комбинированная идеология загробного воздаяния и воскресения из мертвых при пришествии Христа; она подкрепляется авторитетом апостолов в виде «Апокалипсиса Петра» (см. III, 275); догмат о воскресении особо подкрепляется ссылками на ежегодно повторяющиеся явления умирания и воскресения в области растительного мира, на то, что и воскресение Иисуса Христа было в первый весенний месяц и как бы подчеркнуло значение ежегодного воскресения природы. Таким образом, подготовляется почва для сближения христианства с культами растительных богов, которые, как будет сказано ниже, оказали значительное влияние на формирование христианского культа. Очень важно при этом подчеркнуть, что воскресение изображается по-прежнему в виде телесного воскресения, а жизнь после воскресения — в виде жизни в полном довольствии, владении землей и наслаждении вином. Эта новая идеология в противоположность прежней была идеологией социального мира: именно, спасение ставилось в зависимость исключительно от веры в Христа, соблюдения таинств и исполнения заповедей морали; отсюда, дуалистические черты сглаживались, и социальная принадлежность христианина теряла свое значение, как условия, затрудняющего или облегчающего спасение. Богатство не от диавола — учат теперь руководители церкви — но от бога, бог дает его, кому хочет; все дело только в том, чтобы пользоваться богатством на благо, тогда оно может стать и орудием спасения, «дверью в царство небесное»; осуждение богатства иногда стало приравниваться к ереси. Руководителям христианства, однако, пришлось выдержать серьезную борьбу с традициями прежнего прямолинейного дуализма. Христианская масса, как всякая народная масса, привыкла мыслить дуалистически; и когда эсхатологический дуализм исчерпал себя, многие члены общин стали переходить в гностические секты, окрашивая их при этом христианским цветом. Гностицизм (ср. XV, 219/222) был выражением дуализма, правда, не революционного, но эволюционного; но все же он был чрезвычайно опасным соперником христианства, и если оно во II веке не растворилось в гностицизме, то это объясняется, с одной стороны, слишком абстрактной и сложной идеологией гностицизма, мало доступной для массы, а с другой стороны — тем обстоятельством, что христианство могло противопоставить ему некоторые материальные преимущества, привлекавшие новых членов в христианские общины и помогавшие сохранять по возможности старых. Именно, на практике новая идеология превратила христианские общины в своеобразные полублаготворительные учреждения, привлекавшие мелких людей возможностью иметь хлеб без труда; в то же время для богатых и высокопоставленных кругов христианские общины объективно были организациями социального мира, своего рода клапанами, парализовавшими активность эксплуатируемой массы. По установившимся правилам, состоятельные христиане по мере своего усердия обязаны были делать взносы в кассу своих общин на содержание клира и, главным образом, на поддержку мелких членов общин; такая «милостыня» объявлялась более надежным средством спасения, чем пост или молитва. Поступавшие таким образом средства были в больших общинах очень значительны; они расходовались на устройство еженедельных «агап» (трапез любви) для бедных членов общин, для прямой раздачи бедным после воскресного богослужения, наконец, для помощи больным, заключенным в тюрьму, сосланным на работы в рудники, потерпевшим какое-либо бедствие (от пожара, кораблекрушения, эпидемии), для пособий на погребение. Римская община таким способом кормила в середине III века 1 500 нуждающихся; не меньшее количество кормилось в других крупных общинах, как антиохийская, александрийская и др. Удовлетворяя земные нужды и запросы своих членов и обещая им воскресение и материальное блаженство в будущем мире, христианство должно было создать новую систему верований и культа, которая могла бы конкурировать как с гностицизмом, так и с популярными религиями Римской империи. Если в I веке человеческая природа Иисуса Христа имела особенно важное значение для эсхатологии, то теперь, наоборот, приходилось выдвигать на первый план его божественную сущность. Представление Павла о Христе как сыне божием получает дальнейшее развитие и оформление в начале II века в четвертом евангелии: Христос есть божественный Логос, сошедший с небес и страдавший на кресте, чтобы обеспечить людям, уверовавшим в него, воскресение; кроме веры, обязательно еще вкушать его плоть и кровь при совершении таинства евхаристии. При этом подчеркивается искупительное значение крови Иисуса Христа, и тем самым христианское учение об искуплении и евхаристии сближается с системами разнообразных культов умирающих и воскресающих богов, с кровавыми очистительными обрядами — как, например, последователи Аттиса становились в яму, над которой закалывался бык, символизировавший бога, и обливались его кровью, или последователи Диониса во время дионисий рвали на части и ели сырое мясо жертвенного быка. Преимущество христианства заключалось при этом в том, что евхаристия была таинством, доступным для широкой массы, и не имела таких отвратительных черт, как указанные старинные культы с их архаическими обрядами, уже претившими обществу II-III века. Христос провозглашается богом, как сын божий; отсюда развивается дальше представление о боге-отце, боге-духе, богоматери. Теофания Христа принадлежит недавнему прошлому; но и до него в мире правил истинный бог, бог-отец, которого почитали иудеи; он, однако, не выше своего сына, но сын равен ему, и отец, посылая его в мир, передал ему все — всю власть и всю славу; это представление о божественном сыне, сменившем и даже затмившем отца, очень легко привилось, так как подобные представления существовали и в египетской (Ре-Горус), и в вавилонской (Эа-Мардук), и в иранской (Агура-Мазда-Митра), и в других религиях. Прямым последствием культа бога-отца и бога-сына были культы бога-духа и богоматери. Бог-отец — на небе; туда же вознесся и бог-сын; но земля не осталась без бога, ибо в качестве заместителя послан на нее бог-дух, который постоянно пребывает в руководителях христианства — в апостолах и в сменивших их пресвитерах и епископах; дух был послан и в Марию, родившую бога-сына. Эта последняя объявляется теперь богоматерью, которая при смерти была взята прямо на небо и пребывает рядом со своим божественным сыном; если к ней обращаться с молитвами, то она может ходатайствовать перед сыном за молящихся. Столь же близкое место к Христу занимают апостолы и мученики-христиане, казненные за веру. Таким образом, постепенно создается христианский пантеон, заменяющий собой прежние пантеоны, понятный и доступный для массы; уже в III веке замечается стремление специализовать функции тех или иных святых, как покровителей и помощников в определенных случаях и областях жизни, стремление, которое, в конце концов, привело к замене прежних богов определенными святыми (например, Георгий заменил собою Диониса). С помощью этой простой догматики христианство могло преодолевать конкуренцию гностицизма, который вместо одной понятной системы предлагал ряд спекулятивных теорий, где также фигурировали и отец, и сын, и дух, но в качестве почти абстрактных сил мирового очистительного процесса. Поэтому масса охотнее шла за христианством; а для адептов из образованных кругов общества новая догматика предлагалась в философском освещении. Ученые руководители христианства уже во II веке приступили к систематической разработке и философскому обоснованию новых догматов; определяющее значение получили взгляды Иринея Лионского, Тертуллиана и александрийцев, которые находились под влиянием неоплатонизма и стали толковать отца, сына и духа как три ипостаси (лица) единого божества, подготовляя таким путем сформирование догмата троичности (см. ниже).

Рядом с новой идеологией создаются система регулярного культа и церковная организация. Прежние евхаристические собрания превращаются постепенно в правильное евхаристическое богослужение, совершаемое согласно определенному ритуалу; оно получило наименование литургии (общественного служения), так как хлеб и вино для него, а равно и продукты для агап, которыми оно сопровождалось, приобретались на общественный счет, из средств общины; на главную часть литургии, за которой совершалось мистическое священнодействие превращения хлеба и вина в тело и кровь и причащение, допускались только «верные», то есть принявшие крещение христиане. Устанавливаются специальные христианские праздники; кроме еженедельного «дня господня», то есть воскресенья, постепенно входят в обиход праздники пасхи и богоявления, оба под значительным влиянием прежних культов (см. пасха); римская община праздновала пасху 25 марта, одновременно с праздником воскресения Аттиса, в ночном торжественном богослужении, как и на празднике Аттиса, со сходными церемониями и возгласами (впоследствии пасха стала подвижным праздником, ср. пасхалия). Другой праздник, «явления Христа», называемый также праздником богоявления, был введен не ранее середины II века по образцу греческих и римских эпифаний, то есть праздников в честь явлений богов на земле, и был приурочен к 6 января, по конкуренции с теофанией Диониса (5-6 января) и Эона (5 января); он был связан с рассказом о крещении Иисуса, ибо в этот момент на последнего сошел дух, и, по толкованию богословов, только с этого времени он стал божественным существом. Тем самым бог Иисус Христос был вдвинут в ряд других популярных богов и получил культ, не уступавший прежним в таинственности и торжественности; а христианство в целом приобрело характерные черты синкретической религии. С начала ІII века для общественного культа строятся уже особые здания, называющиеся иногда ecclesia, то есть тем же именем, что и общины (церкви), как место их собраний: «церковь» и в смысле религиозной организации, и в смысле храма.

Параллельно со всеми описанными внутренними изменениями идет процесс создания церковной организации. Общины I века были самостоятельными, объединялись лишь идейным руководством основателей (для иудео-христианских общин — апостолов, для прочих — Павла); каждая община имела своих пресвитеров (старейшин), из которых выделялись иногда епископы (наблюдатели за материальной и финансовой частью) и диаконы (для поручений и внутренней службы); но круг прав и обязанностей всех этих лиц был очень неопределенным. Начиная со II века, постепенно слагается правильная церковная организация. Ее развитие идет по двум направлениям: вырабатывается система управления и должностных лиц в отдельных общинах, и создаются организационные и руководящие органы, постепенно объединяющие отдельные общины в церковь. Прежде всего, укрепляется и оформляется различие между правящей верхушкой и христианской массой. В I веке это различие имело скорее бытовой, чем юридический характер: считалось, что каждый христианин мог стать вместилищем «духа», следующим пророком и учителем, но первое место, естественно, предоставлялось апостолам и их ученикам. Со II века проводится идея, что вместилищем «духа» может стать не всякий, но лишь получивший «духа» через особый мистический обряд рукоположения; таким образом установилась «духовная» наследственность руководящих мест в общинах от апостолов и их учеников к избранникам нового поколения — отсюда разница между ними — клиром — и прочими — мирянами (греческий λαός). Три прежних должности теперь приобретают ясность и располагаются по ступеням иерархической лестницы. На первом месте становится епископат. Епископы (см.) считаются преемниками апостолов и главными священнослужителями общины. Под их властью (епархия) обычно стоят все общины определенной области или крупного города. Ниже их стоят пресвитеры, которые совершают богослужение в пределах порученной им общины и исполняют приказания и поручения епископа; наконец, диаконат окончательно кристаллизуется как институт помощников пресвитеров. Все должности — выборные; для выборов созывались общие собрания клира и мирян (греческие синоды, русские соборы); с начала III века практика соборов расширяется, и созываются соборы по целым провинциям, то есть съезды представителей нескольких епископских епархий. На соборах вырабатываются правила и постановления по вопросам организации, вероучения, морали и культа, обязательные для всех общин, представленных на данном соборе; вместе с практикой провинциальных соборов растет авторитет епископов столичной епархии соответствующей провинции, которые получают наименование митрополитов (от  μητρόπολις — столица). На первое руководящее место среди столичных епископов уже во второй половине II века заявляет претензии римский епископат, ссылаясь на преемство власти от первоверховного апостола Петра; но эти претензии не получили общего признания, равно как до IV века вообще еще не создался единый объединяющий всю церковь орган. Описанная организация лишь по внешности была демократической; на практике, на должности епископов и пресвитеров избирались почти всегда лица, принадлежавшие к образованным кругам общества, то есть из среды командующих классов; епископы и пресвитеры из массы встречаются только во II веке и как исключение.

Под влиянием всех указанных изменений изменяется и настроение христианской массы. Очень многие присоединяются к христианству из-за материального расчета, с другой стороны, богатые, присоединяясь к христианству, также часто смотрят на перемену религии или формально, как на путь к будущему спасению, или как на средство создать себе положение, карьеру — занять должность епископа или пресвитера. Поэтому исчезают настроения пуританства, исключительности; соблюдение обрядов и догматов веры считается достаточным: не редкость, что христианские ремесленники исполняют заказы для нужд языческого культа, даже делают изображения богов, христиане других профессий участвуют в театральных представлениях, на общественных играх, добросовестно исполняют свои обязанности на военной и гражданской службе. Отношение к христианству со стороны Римской империи было по-прежнему принципиально отрицательным: так как христианство не признавало государственных культов, то принадлежность к нему каралась смертью или ссылкой. Но на практике систематической борьбы с христианством не велось; обычные представления о постоянных гонениях на христиан являются весьма преувеличенными. До Деция (с 249) репрессии против христианства носили спорадический характер; положение ненадолго обострялось только при Траяне, Марке Аврелии, Септимии Севере и Максимине, но быстро опять смягчалось. Систематическую борьбу с христианством империя три раза пробует вести только с половины III века; к сознанию необходимости такой борьбы приводили разные соображения и влияния, в особенности распространение христианства среди руководящих слоев общества и среди армии и давление со стороны жречества, а также со стороны торговых и промышленных кругов, работавших для старых культов, для которых христианство с каждым десятилетием становилось все более и более грозным противником. В 249 году Деций издал эдикт, в котором христианам предлагалось вернуться к богам, либо заплатить жизнью; начались по всей империи аресты, процессы и казни христиан; много было мучеников, но еще больше было отпавших, в особенности из среды богатых. После смерти Деция (251) действие эдикта постепенно прекратилось; мир был нарушен вновь в 258 году указом Валериана, который объявлял христиан вне закона, конфисковывал церкви и имущества и особенно подчеркивал необходимость искоренения христианства среди высших кругов общества в ликвидации клира; после смерти Валериана (260) репрессии опять постепенно ослабели. Последняя борьба загорелась в 302 году при Диоклетиане, который вновь запретил христианство и пытался восстановить все старые культы; борьба велась с неослабевающей энергией в течение трех лет и повлекла за собой огромное количество жертв и разгром целых общин; однако, христианство не только уцелело, но сумело привлечь в свои ряды много новых сторонников. Главная причина неуспеха борьбы против христианства заключалась в том, что оно в начале IV века было уже массовой религией, а церковь — огромной влиятельной силой; истребить насильственным образом религию, насчитывающую в своих рядах половину населения главных провинций, было невозможным делом, и в 313 году Константин миланским эдиктом дал христианам свободу вероисповедания и признал за церковью права, предоставляемые всем законным корпорациям.

В процессе всех описанных видоизменений и борьбы выросла значительная по объему и чрезвычайно важная по содержанию литература. Она разрабатывает самые разнообразные вопросы христианской идеологии и морали. Прежде всего, завершился цикл так называемой новозаветной, основоположной литературы (см. Новый Завет) появлением четвертого евангелия и псевдоэпиграфических посланий Иакова, Петра, Иоанна и Иуды. Далее, расцветает пышным цветом христианская легенда, разрабатывающая историю детства Иисуса, детства и отрочества Марии, судьбы апостолов (апокрифические евангелия); с конца II века к этому разряду легенд присоединяются легенды о мучениках (acta martyrum). Апокалиптика ослабевает; зато чрезвычайно развивается церковно-поучительная литература; отчасти ее произведения выходят под маркой апостольской традиции («Учение 12 апостолов», «Апостольские постановления»), отчасти от имени представителей нового поколения руководителей общин (особенно важны «Пастырь Гермы», послания Климента, Игнатия и Поликарпа). Новый род литературы представляют из себя апологии, — полемические сочинения в защиту христианства от конкуренции гностицизма и нападок со стороны иудейства и греко-римского общества. В этой области уже II век выдвигает таких остроумных полемистов, как Юстин мученик, Минуций Феликс, Тертуллиан, Аристид и мн. др. Также во II веке появляются и первые произведения догматического характера, которые полемизируют с различными мнениями о Христе в христианской среде и кладут начало разработке ортодоксальной христологической догматики. Среди писателей этого рода во II веке на первом месте стоит Ириней Лионский и Тертуллиан; но полного своего расцвета указанная литература достигает в IIІ веке, в трудах знаменитых Климента Александрийского, Оригена, Ипполита, Дионисия Александрийского и мн. др. Наконец, в связи с культом создается ряд произведений, назначенных для исполнения во время богослужения — молитв, гимнов и др., а также приводятся в порядок и записываются в отдельных общинах чины совершения литургий (древнейшие — коптский, сирийский и римский).

III. Образование вселенской церкви. Получив свободу и правоспособность по Миланскому эдикту и пользуясь содействием Константина, который сочувствовал христианству и перед смертью принял крещение, церковь энергично приступила к завершению своего развития, прежде всего в области догматики. Учение о троичности, выдвинутое во II и III веке и разделявшееся наиболее влиятельными общинами, имело, однако, и крупных противников, доказывавших, что учение о боге-отце, боге-сыне и боге-духе в скрытой форме является проникновением политеизма в христианскую догматику и основывается не на писании, а на спекуляциях языческой философии. С этими мнениями, ересями, была предпринята жестокая борьба, в которой авторитет церкви подкреплялся административными и судебными репрессиями императорской власти. Серьезнее всего дело обстояло с формулировкой догмата о боге-сыне, то есть о Христе; главный вопрос тут заключался в том, как согласовать божественное достоинство Христа с его человеческим существованием на земле. Церковные авторитеты выдвинули учение о двух естествах природы Христа, божественном и человеческом, из коих каждое было вполне реально, которые сливались воедино, не поглощая, однако, друг друга. Против этого учения особенно выступил Арий (см. ІII, 458/459), признававший в Христе только человеческое естество; когда его ересь была осуждена, то вопрос был решен все же не сразу, так как начались споры о взаимоотношении двух естеств в Христе (см. монофизитская ересь и монофелитство). Быстрее и менее болезненно прошел догмат о признании бога-духа третьим лицом троицы; тут пришлось бороться только с ересью Македония (см. ХХѴIIІ, 16/17). В результате к концу IV века был выработан и утвержден в качестве официального изложения основ христианского вероучения так называемый никейско-александрийский символ веры. Он был составлен и принят на вселенских соборах в Никее (325) и Александрии (381). Организация вселенских соборов, то есть съездов полномочных представителей всех христианских церквей, стала возможной только после официального признания христианства (ср. вселенские соборы). После кратковременной языческой реакции при Юлиане победа церкви была завершена при Феодосии (379-395), который признал символ веры государственной религией и открыл эпоху решительной борьбы против старых культов. Эта борьба была закончена в V веке, когда сторонники прежних религий составляли уже ничтожное меньшинство, ютившееся в глухих деревенских углах (pagani). Таким образом, произошел процесс сращения государства с церковью; при этом как империя мыслила себя единой государственной организацией для всей «вселенной» (в римском смысле этого слова), так и церковь выдвигала и проводила, не стесняясь средствами, принцип церковного единства, единой вселенской церкви. Однако, на практике этот принцип провести целиком не удалось. Не говоря уже о противоположности востока и запада, приведшей к распаду империи на две половины и также постоянно сказывавшейся в соперничестве константинопольского и римского патриархов (что впоследствии привело к формальному расколу), еще в эпоху христологических споров от вселенской церкви откололось несколько местных церквей, не согласных с решениями вселенских соборов и с общей политикой церкви. Тут, прежде всего, следует отметить африканских донатистов (ср. донатизм), поднявшихся в начале III века против обмирщения церкви, ее компромиссной политики по отношению к командующим слоям общества, а позднее — и против союза церкви с империей. Затем, в связи с монофизитскими спорами, от вселенской церкви откололись церкви: армянская, коптская и часть сирийской, твердо державшиеся монофизитства; эти церкви существуют особняком до сего времени. После гибели Западной римской империи процесс разложения единой церкви на восточную и западную пошел быстрыми шагами; в новых государственных обществах, создавшихся на развалинах Римской империи, также с течением времени происходила дифференциация христианства, приведшая к образованию целого ряда различных христианских вероисповеданий и церквей.

В IV и V веках сложился в окончательном виде христианский культ, с его таинствами и общественным богослужением в храме; будучи единым по своему составу и смыслу, он в деталях ритуала на востоке и западе имел некоторые характерные различия; также в сфере культа святых, чрезвычайно пышно развивающегося с IV века, между западом и востоком не было полного единства, и рядом с общими святыми на западе и востоке создавались самостоятельно культы местных святых.

Христианская литература после установления символа веры изменяет свой характер: в ней получает преобладание богословская разработка установленных догматов, преимущественно посредством соответствующего истолкования писания; при этом не забываются и задачи изобличения неправильности взглядов еретиков. Из целого ряда писателей IV и V века («отцов церкви») надо назвать Афанасия Александрийского, Кирилла Александрийского, Василия Великого, Григория Нисского, Кирилла Иерусалимского, блаженного Августина, историка церкви Евсевия Памфила. Далее, выдвигаются первоклассные церковные проповедники, как указанный уже Василий Великий и, в особенности, Иоанн Златоуст. О дальнейшем развитии христианства см. церковь.

Литература по истории христианства огромна. На русском языке, однако, для того периода, который очерчен в этой статье, нет общих трудов, стоящих на чисто научной точке зрения; лучше других переводные католические работы Функа, «История христианской церкви», и старая работа Дюшена, «История древней церкви»; по отдельным вопросам можно указать переводные статьи Юлихера и Гарнака (в изд. Брокгауз-Ефрон, «История современной культуры»), также ср. Никольский, «Мировой и социальный переворот по воззрениям раннего христианства», Жебелев, «Апостол Павел и его послания», Соколов, «Агапы или вечери любви в древнехристианском мире». Из колоссальной критической литературы называется самое главное и новейшее. Общие труды: Krüger, «Handbuch dеr Kirchengeschichte», В. I; Ed. Meyer, «Ursprung und Anfänge des Christentums», B. III; Soden, «Die Entstehung der christl. Kirche»; Achelis, «Das Christentum in die drei ersten Jahrhunderten»; Harnack, «Die Mission und Ausbreitung des Christentums in ersten drei Jahrhunderten»; по социальной истории: Никольский, «Иисус и первые христианские общины»; Kautsky, «Der Ursprung des Christentums» (есть русский перевод); Troeltzsch, «Die Sociallehren der christl. Kirchen und Gruppen»; Lohmeyer, «Soziale Fragen im Urchristentum»; по истории догматов: Harnack, «Dogmengeschichte»; Bousset, «Kyrios Christus»; Krüger, «Dreieinigkeit und Gottmenschheit»; по истории культа: Heimüller, «Im Namen Jesu»; Eisler, «Das letzte Abendmahl» (в ZNTW, 1926); Wetter, «Altchristliche Liturgien»; синкретический процесс: Hatch, «Griechentum und Christentum» (есть русский перевод); Soltau, «Das Fortleben des Heidentums in der altchristl. Kirche»; Cumont, «Les mystères de Mithra»; Frazer, «Attis and Osiris»; по истории литературы: Hennecke, «Neutestamentliche Apokryphen»; Harnack, «Geschichte der altchristlichen Literatur»; Stählin, «Die altchristliche griechische Literatur»; Bardennewer, «Patrologie». Литературу о Павле, вселенских соборах, ересях и прочем см. в соответствующих статьях. Подробный обзор новейшей литературы (1915-1925) см. Bultmann, «Urchristliсhe Religion», в Archiv f. Religionswissenschaft, 1926, 1-2.

Н. Никольский.