Ингенгуз Ян

Ингенгуз, Ян (Jan Ingen-Housz) (1720—1799), медик, известный своими физическими и ботаническими исследованиями. Родом голландец, Ингенгуз учился медицине в лувенском, лейденском, парижском и эдинбургском университетах и через своих родителей сблизился с Принглем, который в качестве военного врача был с английской армией в Голландии, а впоследствии сделался придворным врачом английского короля и председателем Королевского общества. Это знакомство определило всю последующую практическую и научную карьеру Ингенгуза. В Англии он изучил модное в то время оспопрививание и по рекомендации Прингля был приглашен лейб-медиком в Вену,   где и протекла вся его последующая жизнь. Этим последним обстоятельством объясняется и то несоответственно важное значение, которое приписывают ему немецкие ботаники: Сакс в своей истории ботаники и еще более Визнер, не упускающий случая называть его «наш Ингенгуз». В 1905 году, во дворе венского университета ему поставлен памятник с велеречивой латинской надписью: «Иоганес Ингенгуз, Кесарский врач, первый постигший образ питания растений». В целой книге, появившейся по этому поводу, Визнер пытается доказать, что все учение о питании растений, все основы физиологии растений заложены Ингенгузом. В порыве даже не немецкого, а специально венского шовинизма Визнер не только превозносит исключительные заслуги Ингенгуза, но возмутительно несправедливо относится к двум ученым (Пристли и Сенебье), сделавшим гораздо более Ингенгуза по этому вопросу, и даже пытается набросить тень на такую нравственно высокую личность, какою был Пристли, между тем как при объективном отношении к делу, наоборот, именно образ действия Ингенгуза вызывает серьезные сомнения. Книга Визнера произвела впечатление не только в Германии, но, по-видимому, и у населения. Этот научно-исторический спор вертится вокруг вопроса о роли этих трех ученых в открытии самого важного явления в жизни растений, а может быть, и всего органического мира — явления усвоения углерода растением. Процесс усвоения углерода есть процесс образования, синтеза органического вещества, а в то же время процесс, устанавливающий зависимость жизни на земле от солнца. Процесс этот совершается, как мы теперь знаем, в зеленых частях растения на счет атмосферы при участии солнечной энергии. Существование и значение этого процесса выяснено целым рядом ученых, как это сознавали современники, признает и беспристрастная история. Указанные немецкие ботаники, в особенности Визнер в своей книге, пытаются приписать все Ингенгузу, сводя почти на нет заслуги остальных, между тем как по справедливости вернее сказать обратное. Вот фактичный ход развития этого великого открытия в его главных этапах. В 1753 году женевский ученый Бонне открыл факт, что сорванные и погруженные в воду листья, будучи выставлены на солнце, покрываются пузырьками воздуха. Он не дал и не мог дать объяснения этому наблюдению, так как в то время не существовало химии газов. Творец этой химии, Пристли, в 1772 году открыл факт громадной важности, именно, что растения, помещаемые в воздухе, испорченном горением свечи или дыханием животного, исправляют его, делают снова пригодным для горения и для дыхания. Из этого опыта он сделал вывод, что растительный и животный миры находятся во взаимной зависимости, представляют прямую химическую противоположность — одно из самых широких обобщений, когда-либо сделанных в науке. Но когда позднее он пожелал повторить свои опыты, они не всегда одинаково удавались, и он пришел к заключению, что упустил из вида какое-то условие опыта. Только через шесть лет, в 1778 году, он, наконец, был в состоянии повторить эти опыты — не забудем, что этот вопрос был только одним из многочисленных, его занимавших в эти годы, когда он создавал ту химию газов, на почве которой гений Лавуазье создал всю современную химию. Но здесь-то Ингенгуз пересек ему дорогу. Ингенгуз имел то преимущество перед Пристли, что был знаком с ботаническими исследованиями Бонне (он бывал сам в Женеве) и мог их сопоставить с химическим открытием Пристли. Он задался задачей проследить зависимость этого явления, открытого Пристли, от фактора, действие которого открыл Бонне, т. е. от солнечного света, и в 1779 году сделал исследование, доставившее ему громкую известность. Но ближайшие условия, при которых он произвел свою работу, вызывают глубокие сомнения относительно его прав на приоритет, так горячо отстаиваемый Визнером. Для этого он ездил из Вены в Англию, где Пристли уже второй год снова занимался этим вопросом и успел показать, что выделение чистого воздуха (кислорода) вызывается не только растениями, но и зеленым налетом, появляющимся на стенках стеклянных сосудов. Этот налет еще долго после того назывался Пристливской зеленой материей, пока не было доказано, что это микроскопические водоросли. А главное, на этот раз Пристли со всей очевидностью доказывал, что это выделение пузырьков газа происходит только на солнце. Почему шесть лет Ингенгуз не принимался за свои исследования, а сделал это только тогда, когда Пристли вернулся к своей работе? Почему Ингенгуз для этого понадобилось из светлой Вены уехать в далекую, туманную Англию? Почему, приехав в Англию и побывав у самого Пристли (в этот приезд или, может быть, еще ранее — в 1778 г.), он спешит забиться в какую-то глухую деревню, где в спешке производит свои опыты? Наконец, почему, «еще не окончив опытов, поторопился печатать свою книгу»? Ответ на это дал позднее Пристли: «то же солнце светило нам обоим», «он только опередил меня в печати, чего я, при таких условиях, не сделал бы», и, конечно, никакие наветы Визнера не очернят светлую личность Пристли в пользу «нашего» венца и не извратят хронологии и фактов. Точно так же не удастся Визнеру затемнить выдающуюся роль Сенебье в дальнейшем разъяснении этого открытия. Как и Пристли, как и Ингенгуз, Сенебье стоял первоначально на почве учения о флогистоне, но, несмотря на то или, может быть, благодаря этому, он первый оценил динамическую сторону этого явления. В своей физиологии растений 1791 года, которая осталась неизвестной Визнеру, он определенно говорит: «дрова возвращают мне зимой тепло, огонь и свет, похищенные у солнца». В отличие от Пристли и Ингенгуза, он скоро усвоил новую химию и свое открытие разложения air fixe перевел на новый язык, пояснил, что «углекислота разлагается на свои элементы (углерод и кислород) силою света».

Если неудачна попытка Визнера придать несоответственно важное значение книге Ингенгуза «Experiments upon Vegetables», обеспечивающее, будто бы, за ним право считаться первым открывшим «образ питания растений», то еще менее удачны его восторги по поводу того, что он считает за «Zweites Hauptwerk des Ingen-Housz», именно «Аn Essai on the food of Plants», жиденькой брошюрки, полной самых грубых ошибок, непростительных для человека, имевшего перед глазами произведения Сенебье. Стоит указать, что Ингенгуз считал выделение углекислоты растением самым важным актом питания, в котором растение само себе приготовляет главный источник пищи, откуда очевидно, что он еще не усвоил коренного различия между приходом и расходом углерода и даже пытался подтвердить свою мысль такими фактами: более быстрым ростом растения ночью, когда оно получает более углекислоты, чем днем, и развитием зародыша в цветке на счет углекислоты, обильно доставляемой этим органом. Другим примером его химических сведений может служить настойчивый совет Ингенгуза удобрять поля сернокислыми солями, как богатым источником столь необходимого растению кислорода. И по поводу этой-то брошюрки, свидетельствующей о том, что Ингенгуз не стоял даже на уровне современной ему науки и уже никак не мог быть новатором, Визнер говорит, что он является основателем всего учения о питании растения и что он имел полное право не упоминать в ней имени Сенебье, так как Сенебье будто бы ничего не сделал в этом направлении. Из всего сказанного ясно, что Вена могла поставить памятник «своему» Ингенгузу с упомянутой надписью и Визнер написать в защиту его целую книгу, но справедливый приговор истории от этого не изменится. В физике Ингенгуз сохранил по себе память, упоминаемым во всех учебниках, прибором для наглядной демонстрации теплопроводности твердых тел.

Литература: Wiesner, «Jan Ingen-Housz; sein Leben und sein Wirken als Naturforscher und Arzt» (Wien,  1905); К. Тимирязев, «Растение и солнечная энергия» (1897 г.).

К. Тимирязев.