Инстинкт

Инстинкт. Под инстинктом разумеется способность производить такие полезные действия, которые выполняются всеми особями вида, независимо от их возраста и без знания с их стороны цели, с которой эти действия производятся. С этой точки зрения, имеется достаточно основания сравнивать инстинкт  с привычкой, особенно поскольку дело касается его характеристики в готовом виде, а не происхождения. Из сказанного само собой следует, что инстинкт  представляет собой явление наследственное. Однако, было бы ошибочно думать, что рассудок и сознание совершенно не принимают участия в инстинктивных действиях, а равно было бы ошибкой предполагать, что инстинкты совершенно неизменны. Это же, в свою очередь, ведет к пониманию происхождения инстинкта, т. к., принимая теорию эволюции вообще, было бы нелогично признавать появление инстинкта в готовом виде.

Инстинкты  могут изменяться, и одно и то же животное (в качестве «вида»), находясь в разных условиях существования, может обладать или видоизменениями того же самого инстинкта или даже различными инстинктами. Так, белохвостый орел строит свое гнездо различно на морском побережье, в лесу и степи. Хотя несомненно, что при устройстве гнезда птица обнаруживает участие сознания, что доказывается тем, что молодые птицы строят гнезда хуже старых, а также и тем, что в отдельных частных случаях наблюдается несомненное приспособление к новым условиям, однако, самый акт гнездостроения и устройство гнезда известного типа, несомненно, относятся к числу инстинктивных явлений. Тут мы имеем перед собой как бы общий инстинктивный фон, на котором развились инстинктивные же, но более частные явления. Если инстинкты могут изменяться, они могут и совершенствоваться. Поэтому, имея перед собой, с одной стороны, сравнительно простые, с другой, более сложные инстинкты, мы вправе считать более сложные вообще развившимися из простых, простые же могли развиться из отдельных полезных актов, которые, передаваясь наследственно, стали принадлежностью целого вида и сложились в настоящее инстинктивное движение. Так, охотничьи собаки инстинктивно делают стойку; их щенки стоят даже над домашнею птицей, обнаруживая этим полное отсутствие сознания в этом инстинктивном акте. Однако, многие собаки «гоняют» дичь, т. е. или совсем не делают стойки или делают стойку очень кратковременную и сами срывают ее. Собак с таким недостатком обыкновенно нет возможности отучить от него, что указывает на отсутствие гибкости, пластичности в таком инстинктивном явлении. Происхождение «стойки» думают объяснить из обыкновения всякого животного приостанавливаться перед тем, как броситься на добычу. Таким образом, в инстинкте делать стойку мы имеем свойство животных, развившееся из акта, присущего отдельным особям, и, вероятно, усовершенствованное подбором со стороны человека. Однако, эти отдельные акты стали общими движениями всех особей известной породы собак, стали инстинктом, например, у понтера, легавой, у которой производят впечатление врожденного свойства. Нетрудно видеть, что «стойку» собаки можно также рассматривать в качестве унаследованной привычки, и, действительно, установить разницу между инстинктом и унаследованной привычкой нет возможности.

Такой взгляд на происхождение инстинкта поясняется еще следующими примерами. Утята дикой утки, никогда не видавшие человека и не имеющие ни малейшего представления о том, какую опасность он для них представляет, тем не менее, стремительно обращаются в бегство и стараются спрятаться при первом его появлении. Этот инстинктивный акт мог развиться только после того, как дикая утка узнала опасность, представляемую для нее человеком. С другой стороны, конечно, сначала научились бояться человека только немногие особи, но постепенно, путем наследственности, это сознание опасности, связанное с близостью человека, распространялось все на большее и большее число особей и, наконец, стало достоянием всего вида. Процесс развития подобной инстинктивной боязни человека мог быть ускорен естественным подбором, так как осторожность, вызываемая боязнью человека, была, без сомнения, преимуществом в борьбе за существование, была полезна. Не должно думать, что дикие животные вообще боятся человека: на необитаемых островах, где человек появляется впервые, ни крупные ни мелкие животные не обнаруживают перед ним никакого страха; последний развивается лишь после того, как человек начинает преследовать животных и они научаются различать в нем врага. Следовательно, инстинктивная боязнь человека развилась из сознания опасности от его близости, — факт в высокой степени замечательный. Одним из наиболее поразительных инстинктивных движений является перелет птиц. В полярных и умеренных странах преимущественно северного полушария, в связи с известными климатическими условиями, большинство птиц не может оставаться на зиму там, где они выводили детей, и потому осенью они улетают с места своей родины на зимовки в теплые страны, откуда возвращаются на родину весной. Это явление долгое время оставалось столь загадочным, что немецкие ученые не пытались даже его объяснить чем-нибудь другим, кроме признания перелетного инстинкта (Wanderungstrieb). Теперь это явление в значительной мере разъяснено, но все-таки о перелетном инстинкте можно говорить, так как стремление в известное время покидать свою родину присуще всем особям перелетных птиц, с самого юного возраста. Журавль или дикий гусь, выведенные из яиц, положенных под домашнюю птицу, в первую же осень обнаруживают стремление улететь и приводят свое намерение в исполнение, если у них не подрезаны крылья. Они понятия не имеют, куда и как им надо лететь, но в то время, когда обыкновенно происходит отлет, обнаруживают явное беспокойство. Перелет птиц представляет собой очень сложное явление, сложившееся под влиянием разных обстоятельств, но стремление к перелету стало наследственным  инстинктом. У некоторых широко распространенных видов птиц, у которых одни особи живут в стране, откуда на зиму улетают, тогда, как другие живут в такой стране, где могут зимовать, стремление к перелетам существует только у первых. Очевидно, что это стремление, которое можно рассматривать в качестве унаследованной привычки, захватывает собой только определенную группу особей вида и совершенно не касается другой, т. н. оседлой группы. Приведенные примеры достаточно иллюстрируют разнообразие происхождения инстинктов. Обыкновенно инстинкты делятся на простые и сложные, из которых наибольший интерес представляют, конечно, последние. Одним из лучших примеров сложных инстинктов являются инстинкты паразитизма, рабовладельческий и строительный.

Наша обыкновенная кукушка не устраивает собственного гнезда и не высиживает яиц, а откладывает свои яйца в гнезда других птиц. При этом она несется не каждодневно, а через известные промежутки, откладывает яйца сравнительно с ее величиной небольшие и весьма непостоянной окраски. Но самое замечательное, что стоит в связи с таким своеобразным паразитизмом, это то, что птенец кукушки вскоре по вылуплении неукоснительно выбрасывает из гнезда своих сводных братьев и сестер и остается, таким образом, один на попечении своих приемных родителей. В связи с этим сложным инстинктом возникает целый ряд вопросов, на которые было бы очень трудно дать ответы, если бы мы не имели аналогичных явлений в других странах света. В Америке и Австралии известны также примеры паразитического гнездования птиц, причем там паразитизм начинается в качестве случайного явления и оканчивается почти таким же совершенным, как у нашей кукушки. Если к этому прибавить, что в виде исключения и наша кукушка откладывает яйца, которые высиживает сама и сама же выкармливает птенцов, в таком случае станет в высокой степени вероятно, что паразитный инстинкт нашей кукушки возник в качестве случайного явления и лишь постепенно развился до той степени совершенства, которой нас поражает.

Еще замечательнее рабовладельческий инстинкт муравьев, выражающийся в том, что муравьи одного вида завладевают т. н. средними особями (не способные размножаться самки) другого и делают из них своих рабов. Так, Formica ruiescens обращает в рабство средних особей F. fusca и до такой степени становится в зависимость от них, что без них является совершенно беспомощным. Хозяева не могут ни кормиться сами, ни устраивать муравейник, ни выкармливать личинок. Когда старое гнездо становится неудовлетворительным и его владельцы вынуждены переселяться, переселение производится при помощи рабов, которые переносят своих господ в челюстях. Красный муравей настолько зависит от своих рабов, что, будучи предоставлен сам себе, конечно, в короткое время вымер бы. Если бы перед нами был только такой совершенный пример рабовладельческого инстинкта, совершенно напрасно было бы спрашивать, как он произошел. Но нам известны и другие примеры такого рода, менее совершенные, и они дают ключ к пониманию того, как мог развиться подобный инстинкт. Вероятно, дело началось с захватывания куколок другого вида сначала для корма, причем некоторые случайно успевали развиться до стадии взрослого насекомого и начинали в чужом гнезде делать то, что привыкли делать в своем. Если это было полезно для вида, явившегося случайным господином другого, случайный захват куколок мог обратиться в привычку, равно как и дальнейшее воспитание их, а привычка могла закрепиться, стать наследственной. Конечно, тут остается еще много не вполне объяснимого, но, во всяком случае, намеченный путь развития такого специального инстинкт, как рабовладельческий, не заключает в себе ничего невероятного.

Наконец, удивительный инстинкт, помогающий пчелам строить их соты, до такой степени сложен и специален, что, быть может, является наиболее трудным для объяснения. В самом деле, постройка пчел поражает каждого своей правильностью, кажущейся геометрической точностью и тем еще, что шестигранная форма ячей позволяет тратить минимальное количество воска на постройку сотов. Откуда все это? Каким образом мог выработаться столь сложный и целесообразный инстинкт? Эти вопросы были бы совершенно праздны, если бы мы опять-таки не имели перед собой длинного ряда переходов от простых ячеек шмелей к столь совершенной постройке пчел. И в этом случае дело началось, по-видимому, с очень простого инстинкта, который, постепенно совершенствуясь, привел, наконец, к такому сложному и совершенному, который руководит постройкой пчел. Правильной постановкой вопроса об инстинкте мы обязаны Ч. Дарвину.

М. Мензбир.