Италия (II. Феодальная Италия)

II. Феодальная Италия. Внешняя история Италии в IX и Х вв., особенно с момента смерти Карла Великого — есть история самой безнадежной анархии. Еще при Людовике Благочестивом кое-как держался общественный порядок, но после Верденского раздела (843), отдавшего Италии Лотарю, сделалось ясно, что франкское владычество не сумеет водворить в стране прочных форм государственной жизни. Со смертью сына Лотаря, Людовика II (875), угасла линия итальянских каролингов. Французские и немецкие каролинги несколько раз короновались в Риме, но прочной власти добиться не могли, потому что в стране усилились местные владетели. Их появление было результатом феодализации.

Когда Карл Великий завоевал Италию, он постепенно стал подчинять ее режиму, царившему в его франкской отчине. Ему принадлежала северная и средняя Италия. На юге не подчинилось ему большое лангобардское герцогство Беневент, а Венеция и крайний юг с Сицилией остались за Византией. В присоединенных частях Италии Карл мало-помалу ввел франкские административные учреждения. Место лангобардских герцогов и гастальдов занимают франкские графы; духовенство также призывается, в полном соответствии с одной из излюбленных мыслей Карла, к управлению; государевы посланцы (missi dominiei) появляются в Италии, чтобы скрепить ее связь с ядром франкской монархии. В политическом отношении каролингская административная реформа была главной предпосылкой феодализации. В этом отношении Италия пережила процесс, совершенно аналогичный с заальпийскими частями империи Карла. И графы, и духовные чиновники, и частью государевы посланцы, при жизни Карла помнившие о своем положении, после его смерти стали подвергать систематическому расхищению верховную власть. Графы и особенно маркграфы (маркизы), области которых были значительно крупнее, добились того, что Карл запретил строго-настрого: права расширять границы своих владений и права передавать их по наследству. Непрекращающаяся опасность от набегов сарацинов и мадьяр делала до известной степени необходимой эту уступку со стороны императорской власти, ибо сама она была не в силах взять на себя организацию обороны страны. Таково происхождение крупных феодальных владений в Италии. С другой стороны, усиленное привлечение к административной деятельности духовенства, опять-таки после смерти Карла, повело к тому, что в руках епископов сосредоточились, путем раздачи иммунитетов, значительные сельские и городские территории. Процесс феодализации идет теперь сверху вниз. Необеспеченность жизни, давление тяжелой воинской повинности, падавшей на свободных людей, заставляют их группироваться вокруг крупных духовных и светских баронов. Коммендация, вассалитет появляются сами собой, и крупные феодалы, сосредоточивая около себя людей, становятся серьезной политической силой.

В экономическом отношении крупное феодальное землевладение уживается с мелким хозяйством. Крупные землевладельцы не стремились к сносу хозяйств тех свободных людей, которые становились в зависимое от них положение, по той простой причине, что это было им невыгодно. Натуральное хозяйство царило внутри страны безраздельно, торговля сельскохозяйственными продуктами не существовала, и не было побудительных причин концентрировать сельскохозяйственное производство. С другой стороны, крупному землевладельцу было удобнее оставить за своим вассалом весь риск самостоятельного хозяйства ввиду постоянно висевшей угрозы нападения сарацин или венгров. Таким образом, концентрация землевладения не сопровождалась концентрацией хозяйства.

Однако, в Италии были условия, которые не позволяли феодальным отношениям сделаться господствующими. Первым из них было то, что феодальные владения перекраивались в своих размерах и меняли династии баронов несколько раз. Лангобардские герцогства могли сделаться таким же крепким национальным установлением, каким стали герцогства в Германии и Франции. Но свободный политический рост их был нарушен. Карл Великий заменил герцогов своими графами, при его преемниках явились маркграфы: первоначальные границы были изменены. Позднее Оттон I еще раз предпринял передел владений крупных феодалов, чтобы выкроить лены своим немецким вассалам. Этим путем крупные баронии стали дробиться и утрачивать политическое значение, и когда с графами стали вести борьбу епископы-сеньоры городов, они не могли оказывать им того сокрушающего сопротивления, как в первое время за Альпами. Наоборот — и это была вторая причина, не давшая феодализму пустить глубокие корни в Италии — налицо были все предпосылки пышного развития городов. Италия продолжала оставаться страной развитой городской культуры. Нигде за Альпами не сохранилось такого количества городов и нигде внутри городов не сохранилась в таком крепком виде римская общественно-юридическая традиция. Итальянские города не были, как в северной Франции и еще больше в Германии, только крепостями: в них жив был специфический нерв, который поддерживал в полной силе культурные и экономические возможности. В Х в. Генуя, Амальфи и Венеция были уже крупными торговыми центрами; артерия Ломбардии, старый По, уже вновь начинал служить для торгов, движения, а в ломбардских городах зарождалась промышленность.

Этот особенный, городской, облик итальянской культуры с самого начала делал ясным, что феодализирующая тенденция, завещанная лангобардским завоеванием и организованная франкским владычеством, будет всегда встречать противодействие со стороны исконной римской культурной традиции, так блестяще приспособившейся к новым условиям.

Но римская традиция не помешала, как мы видели, образованию больших феодальных владений, и крупные феодалы выступили на политическую арену, когда, после смерти последнего законного итальянского каролинга, за Альпы потянулись с севера руки его французских и немецких наследников. Почти столетие длилась эпоха смут, — единственное время в истории Италии, когда крупные феодальные владетели играли заметную политическую роль. То был один из самых мрачных периодов в богатых мрачными периодами судьбах Италии. Внутренние смуты совершенно лишили страну средств сопротивления. Сарацины с юга, мадьяры с севера безнаказанно производили свои набеги, а юг даже подпал под длительное владычество ислама. Византия решила вернуть свои потери, понесенные при лангобардах, и предприняла из крепкой Равенны наступление, вернувшее ей почти всю Ломбардию. В Риме, где папство до сих пор с честью выполняло свою политическую миссию, начались неурядицы; св. престол попал в руки распутного Иоанна ХII, и вокруг базилики св. Петра воцарились капризы женщин (Марозия, Теодора). Объединяющей государственной власти не существовало. Притязания французских и немецких каролингов скрещивались с аппетитами местных крупных баронов и отступали перед ними. Маркграфы Фриульские и герцоги Сполетские долго оспаривали друг у друга королевскую власть. Беренгар I Фриульский добился ее, наконец, в 894 г., а в 915 г. сумел даже получить и императорский титул. После его смерти король верхней Бургундии Рудольф уступил свои притязания Гуго Провансскому, который в 945 г. был побежден Беренгаром Иврейским и отказался в его пользу от фактической власти с условием сохранения королевского титула за своим сыном Лотарем, женатым на дочери Рудольфа, Адельгейде. По смерти Лотаря (950) Беренгар захватил Адельгейду с намерением женить на ней сына своего Адальберта. Адельгейда обратилась за помощью к королю немецкому Оттону I. Тот пришел в Италию и женился на Адельгейде, чтобы присвоить себе притязания на королевскую корону в Италии. Беренгар должен был принять теперь (952, на аугсбургском сейме) Италию в лен от Оттона и уступить Генриху Баварскому две северных марки. Но Беренгар скоро начал делать попытки вернуть свою власть и давить на папу. Тогда Оттон, призванный Иоанном XII, снова явился в Италию, смирил Беренгара и велел папе короновать себя императором (962). Священная Римская империя была восстановлена.

Анархия, синонимом которой было национальное итальянское королевство, кончилась, но страна скорее проиграла, чем выиграла от нового порядка. Для Оттона и для его преемников, за редкими исключениями (Оттон III), основная политическая задача всегда была в Германии. Итальянские дела по необходимости представляли интерес второстепенный. Это было естественно, но Италии от этого не становилось легче. Она, в сущности, осталась без верховной, объединяющей власти. Центробежные силы пришли в движение, и все возможности установления общей государственной политики исчезли надолго, на целые века. Оттон в своих собственных интересах старался разрушить те силы, в которых он подозревал зерна ненавистного ему уже по Германии партикуляризма. Он дробил лены, чтобы ослабить могущественных маркграфов, передавал часть их владений своим немецким вассалам, расширял, при помощи привилегий, власть епископов в городах, даруя им, сверх исконного, с каролингских времен ими полученного, иммунитета, судебно-административную власть над всем городским населением (см. ХІII, 468). Этими привилегиями города с их округами совершенно уходили из   под власти графов, и территории, которыми те владели на ленном праве, сокращались еще больше. Оттон сознавал опасность усиления епископов, но он надеялся, что, если папа будет подчинен ему, то итальянские духовные феодалы, легче, чем немецкие, будут признавать его волю законом. И он постепенно, смещая неудобных для себя пап, добился того, что и формально за императором был обеспечен решающий голос при выборе папы.

Но итальянским епископам и без того не было пока что причин держаться враждебно по отношению к империи. Они могли обеспечить себе независимое положение только в борьбе с графами: других врагов у них не было. А для успешной борьбы с графами им была нужна поддержка императора. Нет ничего удивительного, что в Ломбардии, наиболее развитой экономически части Италии, епископы систематически держали сторону империи. Миланский архиепископ Гериберт, один из самых выдающихся людей своего времени, особенно сознательно и последовательно проводил эту политику. Когда после смерти Оттона III маркграф Еврейский Ардуин добился у римского нобилитета избрания королем и назначил своею столицей Павию, Гериберт твердо стал на сторону Генриха II, а после его смерти (1024) призвал Конрада II. Для Конрада попытка Ардуина послужила некоторым предостережением. Он понял, что итальянские крупные феодалы представляют еще значительную силу, и стал продолжать по следам Оттона I политику ослабления крупных феодалов. Если Оттон раздробил крупные лены и отнял от них города, то Конрад ослабил их еще больше. От крупных феодалов в Италии держали мелкие рыцари, вальвассоры, держали, конечно, на общефеодальных основаниях: лен был пожизненным, пока идет служба. Конрад законом 1037 года сделал лены вальвассоров наследственными, т. е. отнял их у сюзеренов. Так, одним ударом, было достигнуто раздробление крупного феодального владения. От этого удара итальянский феодализм не мог оправиться никогда. Феодальная знать перестала играть роль, как общеитальянская сила. Она разошлась по своим горным замкам, ожидая, что и оттуда ее заставят когда-нибудь удалиться. Ея влияние теперь могло сказываться только на очень узкой территории.

Победа над итальянской феодальной знатью не очень облегчала политику императоров в Италии Вырастал новый враг, бороться с которым было тем труднее, что он умел найти союзников себе в самой Германии. То было папство. С того самого момента, как Оттон III вложил посох св. Петра в руки Герберта (Сильвестра II), яркого представителя клюнийского движения, началось возрождение св. престола. Конрад II чувствовал, что от клюнийского движения не будет блага империи. Он не обращал ни малейшего внимания на клюнийский протест против симонии и инвеституры, назначал на церковные должности, как хотел и кого хотел. Но при Генрихе ІII папство усиливается, а при Генрихе IV империя оказывается в Каноссе (см. XIII, 492/498). Хотя борьба унесла и главного бойца за каноническую чистоту церковных учреждений, Григория VII, хотя с теоретической, строго клюнийской точки зрения Вормсский конкордат был лишь полупобедой (XIII, 501), но немецкое королевство было так обессилено этой борьбой, что даже гений и мощь Барбароссы не в силах были вернуть вопрос к его исходному пункту.

То, что папство не было сокрушено в этой неравной по существу борьбе, объясняется двумя фактами. Ни один из них не был создан Григорием, но обоими он сумел воспользоваться великолепно. Первым из них было завоевание Сицилии и юга Италии норманнами. Когда факт завоевания совершился, Григорий, тогда еще кардинал (1059), даровал весь юг с Сицилией в лен Роберту Гюискару. Этим он получил в руки великолепное оружие против империи, потому что новый вассал мог при случае оказать большую помощь. Но объединение юга под владычеством норманнов и под папским сюзеренитетом послужило причиной нескончаемых бедствий для Италии. Оно мешало объединению, притянуло французов в Италию, сделалось ячейкой испанского господства. В тот момент, когда папство давало норманнам инвеституру, Григорий так далеко не заглядывал, а ближайшие его предвидения оправдались в 1084 г., когда Гюискар заставил отступить от Рима Генриха IV.

Другим фактом, обусловившим неудачу империи, была поддержка, оказанная Григорию маркграфиней Тосканской Матильдой. Владения Матильды были единственным крупным графством северной Италии, уцелевшим после мероприятий Оттонов и Конрада II. Естественно, что оно было целиком на стороне папства. Каносса, символ унижения империи, была замком «великой графини». Для императоров, которые не могли не видеть обоих этих фактов, сама собой вырисовывалась задача дальнейшей политики: расчленение владений Матильды и приобретение юга. Последнее было осуществлено только Гогенштауфенами. А с маркграфством Тосканой кончили сразу. Генрих V сейчас же после смерти Матильды прибрал к рукам не только ту часть ее владений, которая составляла имперский лен, но и ее аллодиальную собственность. Он использовал это богатое наследство, чтобы раздать его по частям новым вассалам и тем создать себе более прочную опору. Это было продолжение политики Конрада II. Но Генрих V не хотел упускать из рук ни одного средства. То, что Генрих IV надеялся найти в городах и не нашел, попытался найти его сын, но тоже не очень успешно. Еще слишком слабы были материальные силы городов даже в Италии.