Италия (III. Эпоха свободных городов)

III. Эпоха свободных городов. Итальянские города раньше других начали накоплять богатство. Приморские города очень рано добились экономической силы (ср. Венеция, IX, 474/78 и Генуя, XIII, 197/198), а остальные отстали от них не на много. Экономическая мощь делала неизбежной политическую эволюцию, которая в них совершилась. Под надежным попечением (отнюдь не бескорыстным) своих епископов, города (преимущественно в северной Италии) освободились от власти крупных феодалов. Не всегда, конечно, они жили в полном согласии со своим духовным пастырем, который теперь стал их государем. Столкновения случались, и случались с очень давних пор. Об одном, которое произошло в Кремоне, засвидетельствовано от 850 г., т. е. еще  задолго до оттоновских привилегий. После установления нового порядка столкновения не прекращались. В 980 г. произошло очень характерное восстание в Милане. Горожане восстали против архиепископа Ландульфа, побили его людей и прогнали его самого из города. Предметов для спора и ссор было, конечно, сколько угодно; главным образом, они касались вопросов обложения. Ломбардские епископы хорошо понимали, что нельзя долго сопротивляться настоянию богатых граждан иметь долю в обсуждении размеров и способов обложения и уступали их требованиям, хотя и крайне неохотно. Иногда их приходилось вынуждать. Власть епископов над городами в Италии была очень сильна. В их права входили такие полномочия, которые государственная власть в других странах не выпускала из своих рук, например, право возводить укрепления: им они обзавелись в эпоху смут и мадьярских нашествий. Но во время борьбы папства и империи епископскую власть в Ломбардии парализовала и ослабила патария (XIII, 494), а горожан усилила успешная торговая и промышленная деятельность. Взаимное соотношение епископов и горожан, быть может, долго осталось бы в состоянии мало устойчивого равновесия, если бы горожанам не помогли два события: борьба императоров с папами и первый крестовый поход.

За сорок семь лет, пока империя и Рим истощали друг друга, обоим нужны были союзники. Папство не верило в силу горожан в Ломбардии и боялось епископов; оттого против них была поднята патария. Относительно тосканских городов папство не беспокоилось: оно уповало на могущество Матильды. Генрих ІV, а вслед за ним Генрих V рассуждали иначе. В не достигшей еще полного своего роста социальной силе горожан гениальный салический император разглядел огромную силу и пытался ее утилизировать и в Германии и в Италии. В Германии города находились в совсем зачаточном состоянии, а в Италии они представляли некоторую силу. Поэтому Генрих IV широко раздает городам вольные грамоты, особенно во владениях маркграфини Матильды. За ним следует в этой политике, после некоторого колебания, его сын. И города северной Италии одни за другим становятся в непосредственное и прямое отношение к империи, т. е. приобретают полную независимость от своих епископов. Что касается крестовых походов, то с них начинается быстрый рост торговли итальянских городов, а, следовательно, и их усиления.

Во главе получившего тем или иным путем свободу города стала коллегия консулов, в руках которой сосредоточивались функции прежних графов и епископов: судопроизводство, командование на войне, внешние сношения, заведывание финансами, наблюдение за порядком. В консулы не могли избираться духовные лица и вассалы враждебных сеньоров. Количество консулов колебалось в разное время и в разных городах между двумя и двадцатью. Выбирались они чаще всего на один год, иногда больше, до пяти. Рядом с консулами стояли городские советы: сначала один, который тогда назывался обыкновенно просто consiglio, или sapientes. Он обсуждал все сколько-нибудь важные дела, и никакое решение по ним не принималось без его согласия. В особенно важных случаях, в частности, когда речь шла об объявлении войны, созывалось все городское население. Оно составляло вече (parlamentum, arengo, massa). Позднее от consiglio отделилось более тесное собрание, credenza, нечто вроде сената, который подготовлял дела для обсуждения в consiglio (в этих случаях последний принимал название gran consiglio; иногда, впрочем, и единственный совет назывался сгеdenza). Количество членов советов было очень различно. Консулы и члены совета выбирались только полноправными горожанами (il popolo), в состав которых входили: буржуазия, а потом переселявшиеся в город мелкие дворяне. А вся городская организация, считая епископа, консулов, советников, полноправных и неполноправных (пролетариат) горожан, называлась il comune.

Свободное консульское управление было началом блестящего городского развития Италии, подобного которому не видела ни одна другая часть Европы. Все сколько-нибудь крупные города Ломбардии, Тосканы, Эмилии, Марок, Умбрии добились этой свободы. Даже Рим образовал на короткое время свою коммуну при Арнольде Брешианском. Независимость от сеньора сейчас же сказалась в том, что все эти новые маленькие государства начали проявлять свою своеобразную верховную власть. Борьба императоров с папами создала партийные клички: гвельфов, сторонников папы, и гибеллинов, сторонников императора. Каждое городское знамя сейчас же было снабжено одной из этих этикеток, и открылась полоса ожесточенных междугородских усобиц. Партийные лозунги, как всегда в этих случаях, прикрывали какое-нибудь гораздо более реальное соперничество. Каждый город, став свободным, захотел сделаться столицей известной территории. А так как в Италии городов было слишком много, то расширительные тенденции столкнулись очень быстро. Началось обычное. Крупные города стремились поглотить мелкие. Равносильные бились из-за торговых интересов, из-за удобной гавани, из-за обладания горным проходом или удобной речной переправой. И надо всем этим кровавым, но чисто домашним соперничеством висели два непримиримых лозунга, ко всему легко пристающие: гвельфы, гибеллины. Люди могли не думать ни о папе, ни об императоре, но если соседний город захватил проход в горах и поставил там заставу, объявив себя гибеллинским, тут немедленно выкидывалось гвельфское знамя и под звуки набата объявлялся поход.

Но сознание важности завоеванной свободы, сознание ее необходимости для беспрепятственного осуществления экономической деятельности было все-таки господствующим. Когда ломбардские города почувствовали, что их свободе угрожает опасность от такого могущественного врага, как сам император, они не пали духом. Они только забыли, кто из них причислял себя к гвельфам, кто к гибеллинам. Так как врагом был император, то они, за немногими исключениями, сделались гвельфами и протянули руку папе. А между собой они заключили союз; к ломбардским городам примкнули города Марок и Романьи, присоединилась сильно укрепленная Алессандрия. Перед Фридрихом Барбароссой выросла крепкая лига, и Леньяно (1176,) едва не сделалось могилой Священной Римской империи (см. ХIIІ, 504/509). Констанцский договор 1183 года стал великой хартией итальянских городов. Они получили подтверждение всех своих вольностей, и то, что получили города Лиги, сделалось очень скоро правом и тосканских городов.

Когда грозная опасность со стороны империи миновала, вновь вступили в силу местные соперничества, опять пошло разделение на гвельфов и гибеллинов и возобновились мелкие войны между городами. И эти мелкие войны выдвинули еще раз вопрос о ликвидации дворянства. Город был окружен дворянскими замками, которые жестоко мешали одной из главных тенденций городской политики, расширению городского округа. Поэтому борьба шла понемногу и раньше, а наиболее слабые элементы дворянства, вынужденные силой, уже переселялись в города. Теперь за них принялись вплотную.

Поместное дворянское землевладение занимало в Х—XII вв. все-таки очень большую площадь. Дворянские земли были населены крепостными и свободными земледельцами, которые пользовались землей по системе семейных наделов (consorteria, соndoma, семейная община), а лесами и пастбищами — на основе общинного права. Эти черты земельной общины, завещанной лангобардами, господствуют одинаково и в Ломбардии и в Тоскане. Состав земледельческого населения все-таки еще не однородный. Мы знаем, что первый, лангобардский, состав земледельческого населения подвергся в франкскую эпоху полуестественному, полунасильственному юридическому объединению, которое раба и свободного, альдия и колона, привело к одному среднему, крепкому земле, состоянию. Разложение феодализма вызвало раскрепощение несвободных элементов, иногда целых общин. А так как, вследствие слабой феодализации, уцелели и искони свободные общины, то к XII в. поместье с крепким земле населением не является единственным типом землевладения в Италии. Наряду с ним живут свободные общины. В Тоскане поместье с крепостным населением вообще представляет явление мало распространенное. Юридическое положение крестьян на дворянских землях чаще всего характеризуется личной свободой и земельной крепостью, т. е. оно ближе к колонату, чем к феодальному серважу. Кроме того, к Тоскане в XIII в. мы встречаем целый класс свободных сельскохозяйственных рабочих (laboratores terrarum), образовавшийся частью благодаря систематическим отпускам на волю в предшествовавшие века, частью вследствие обезземеления свободного крестьянства. Городам приходится иногда у же думать об урегулировании договора сельскохозяйственного найма.

Однако, как ни мягко крепостное право в Италии, как ни незначительно оно территориально по сравнению с заальпийскими странами, оно все-таки стесняет города. Городская торговля и, особенно, городская промышленность нуждаются в первое время в беспрерывном притоке сил из деревни. А в поместьях жило, главным образом, крепкое земле (хотя бы и лично свободное) население.

Такова вторая причина вражды к дворянам со стороны городов. Были и другие: грабежи, которым горожане подвергались со стороны дворян, закупорка ими торговых путей и проч. Все эти причины в совокупности сделали то, что против дворян стали планомерно вести войны с целью принудить их оставить свои владения и поселиться в городе, к которому эти владения примыкают. Враждебные действия разрешались по-разному. Дворяне или закладывали свои владения городской казне, городским богачам, или поступали на службу к городу, или передавались на сторону того города, с которым нападающий на них вел в это время войну, или, если к этому их принуждала успешная осада их замка, просто покорялись горожанам, переселялись в город и записывались в какую-нибудь из городских корпораций; замки их срывали. В начале XIII века этот процесс закончился; побежденное римское население покорило своих германских завоевателей. Феодализм, в политическом смысле, перестал существовать в Италии. Осталось разрушить его в социальном смысле, чтобы добиться, наконец, гражданского равноправия для всего населения страны, столь необходимого для успешной хозяйственной деятельности.

Процесс освобождения начинается постановлениями городов, объявляющих, что крепостной, нашедший убежище в городе, не подлежит выдаче.   Это общеевропейский принцип (ср. XIII, 520), но он нигде не сделался в такой полной мере началом планомерного разрушения крепостного права, как в Италии. Оно совершается как-то сразу с самого начала XIII века. Флоренция, Пиза, Генуя, Милан, Венеция, более мелкие города наперерыв торопятся объявить упраздненной крепость земле и, там, где она существует, личную несвободу. Барщина переводится на оброк, денежный или натуральный, и помещик вознаграждается частью надельной земли, если не полным наделом, крестьянина, получившего вольную. В Тоскане, где, благодаря изложенным выше условиям, процесс пошел легко и быстро, к концу XIII в. мы уже находим исключительно фермерство и половничество. Но перевод на оброк имел и дурные результаты. Он повел к обезземелению значительной части прежних крепостных и к росту класса сельскохозяйственных рабочих. После чумы 1348 г. факт оставления половниками участков привел к опасению хлебного кризиса, и во многих городах была предпринята регламентация сельского труда. Обязательства, принятые на себя землевладельцами в трудные годы массовой гибели людей, облегчения условий аренды и пр. были признаны недействительными. Флоренция, Пиза, Сиена, Орвието и Перуджа издают ряд указов, продиктованных исключительно выгодой господствующих классов и направленных к устранению вредных для их экономических интересов последствий Черной смерти. Продление срока контрактов (обычно не превышавших трех лет), запрещение добавочных, вызванных отсутствием рабочих рук, соглашений, установление maximum’а рабочей платы — вот те законодательные меры, которыми итальянские города старались бороться против кризиса. Подобные меры не ограничивались средой сельского труда: городские ремесленники тоже испытали на себе последствия экономической паники господствующего меньшинства.

В это время в городах действовало уже т. н. второе городское устройство. Его отличительный признак — подестат, заменяющий власть консулов. Подестат является после Ронкальского сейма 1158 г., когда гордый Милан лежал у ног Барбароссы и болонские юристы, при победных криках немецких легионов, объявляли волю императора законом. В знак укрепления и обеспечения своих верховных прав, Барбаросса насажал в ломбардских городах своих чиновников. Это и были подеста (potestas, podesta). В их руки перешла высшая судебная и военная власть в городах, т. е. основы власти консульской коллегии. Последняя, как символ городской независимости, естественно была уничтожена; там, где осталось название консулов, то были лишь судьи по гражданским делам. Подеста оставался у власти первоначально год или даже несколько лет, но позднее его должностной срок установился в шесть месяцев. Первые подеста были немцы и не могли быть, конечно, жителями того города, власть над которым даровал им император. Графы и епископы из Германии назначались в город, некоторым образом насильственно возвращенный под власть императора, хотя городам было дано право соглашаться на данное лицо. Те города, которые остались верны империи, в виде особой милости были освобождены от подестата.

Так было сначала. Но очень скоро обнаружилось, что подестат имеет и преимущества над консульской коллегией. Прежде всего — единство власти: при постоянных почти усобицах, когда единство команд на войне часто решало дело, оно оказалось особенно удобным; да и во внутренних делах порой представлялось несравненно более выгодным, чем многоначалие. Затем, неожиданно объявились хорошие стороны и в том, что подеста был иностранец, т. е. человек, чуждый партийных симпатий и антипатий: ему легче было сохранять беспристрастие в судебных и административных делах, чем консулам. Когда эти преимущества мало-помалу выяснились, и те города, в которых не было подестата, стали понемногу вводить его у себя, упраздняя консулов. Они лишь сократили срок, что было чрезвычайно мудро, и сделали должность выборной, но продолжали выбирать подесту не из своей среды; правда, немцев тоже не приглашали. А  когда Леньяно устранило необходимость императорского назначения, подестат все-таки остался, из чрезвычайной должности стал обычной и натурально превратился в выборный городской институт. Вместе с этим должно было подвергнуться коренной реформе и все городское устройство. Подеста не был диктатором. Власть его, как и власть консулов, ограничивалась городским советом, который, как и в прежние времена, часто делится на две коллегии: более тесную, постоянно функционирующую, и более широкую, призывающуюся только при решении важных вопросов. Вече не исчезло, но утратило функции правящего органа: его созывали, чтобы объявить о совершившемся факте, когда хотели иметь формальную санкцию всей общины. Мало-помалу народные собрания превратились в показные, театральные зрелища, где новоизбранные магистраты щеголяли своим красноречием.

Сосредоточение административно-судебной власти в одних руках, сопровождающееся упразднением правительственных функций веча, как нетрудно видеть, является таким устройством, которое представляет мост между коммунальной свободой и тиранией.

Однако, на ближайшее время подестат оказался, действительно, удобным установлением, именно потому, что усложнившаяся, вследствие приселения дворянства, жизнь требовала власти беспартийной, незаинтересованной, уравновешенной. Подестат этим условиям удовлетворял. Правда, горючий элемент, привнесенный дворянами, был так велик, что подестат не всегда мог устранять столкновения и предупреждать вражду. Дворянство переселилось в города с затаенной мыслью захватить в свои руки власть и неоднократно делало попытки в этом направлении. В городах появились их дома-крепости, слепые, вместо окон снабженные бойницами, увенчанные зубчатыми башнями. В случае нужды, в них можно было отлично защищаться против стремительного, но не обладающего выдержкой импровизированного ополчения горожан. Дворяне, если не входили, вынужденные, в городские корпорации, то обыкновенно составляли собственную корпорацию, которая посылала в городские учреждения своих делегатов; таким образом, так или иначе они принимали   участие в городском управлении. Столкновения, происходящие при этом, чаще всего были причиной городских смут. Дворяне, обыкновенно, были по привычке гибеллинами; это понятно, потому что в Ломбардии мелкие самостоятельные феодалы были насажены Конрадом II, а в Тоскане — Генрихом V после смерти «великой графини». Нет ничего удивительного, что партийные распри, под ярлыком вражды гвельфов и гибеллинов, с междугородских отношений были распространены, с появлением дворян, на внутригородские. Они и здесь покрывали то то, то другое вполне реальное соперничество, ни к империи, ни к папству отношения не имеющее. Это не мешало им представлять большую опасность для городов, потому что дворяне заводили связи вне города, столковывались с его врагами. Перед городской буржуазией поднимался очень серьезный вопрос: каким образом справиться с длительной дворянской революцией, которую они собственноручно внесли в свои стены? Очевидно, нужно было искать союзников в самом городе, и этими союзниками могли быть только ремесленники.

«Второе устройство» в состав полноправных горожан, cives, допускало только представителей дворянства и старой буржуазии, будущих, как их назовут во Флоренции, старших цехов; в состав этой буржуазии входили нотариусы, банкиры, медики, представители крупной торговли и промышленности. Ремесленники в составе активной буржуазии не числились и политическими правами не пользовались. Такое положение и без политических толчков долго держаться не могло. По мере того, как экономическое развитие поднимало значение ремесла, по мере того, как увеличивалось городское население и вырастали его потребности, люди, призванные удовлетворять спросу, должны были пожелать сбросить свое приниженное положение.

А промышленность в Италии играла в начале XIII в. очень большую роль. Она охватывала очень многие отрасли производства, но больше всего процветала в текстильном. Шерстяная промышленность существовала исстари, а в конце XII века она получила очень сильный толчок в гумилиатских монастырях. Монахи и монахини ордена гумилиатов организовали, сначала в Ломбардии, потом в Венеции, Эмилии и Тоскане, целыя сукноткацкия фабрики, и производимое ими сукно, panni, qui dicuntur Humiliati, скоро приобрело себе славу. Организовано было производство на капиталистический лад. Монахи закупали сырье, оно проходило весь цикл в монастырских мастерских под наблюдением отцов-фабрикантов, потом сбывалось на рынок отцами-торговцами. Конечно, долго не могла продолжаться такая, почти монопольная концентрация шерстяной промышленности в руках монастырей. Частная инициатива уже в XIV в. отбила рынки у монахов, и производство стало развиваться независимо от гумилиатов. Первым крупным центром суконного дела был Милан, потом наряду с ним оно проникло в другие ломбардские города: Монцу, Мантую, Пьяченцу. Но Тоскана скоро захватила первенство в этой области. Пиза, Сиена, Пистойа, Лукка — все имели крупные производства. Впереди же всех шла Флоренция, где капиталистическая организация сукноделия в ХIIІ в. приняла твердо выработанные формы, и где самое производство разветвлялось на ряд отраслей. Наряду с шерстяным, в Ломбардии и Тоскане процветало полотнянное производство, но оно составляло еще в ХII—XIII вв. больше предмет домашней промышленности.

Если шерсть была классической отраслью туземного производства в Италии, то шелк и хлопок являются в Европе и в итальянских городах только в результате организованных сношений с Востоком. И так как Италия была в более постоянных и тесных сношениях с Востоком, то в ней обе эти отрасли текстильного производства появились раньше, чем в других странах Европы.

Шелковая промышленность сулила большие выгоды, потому что потребление шелковых товаров было распространено даже в самые глухие периоды средних веков; тогда их приходилось получать через византийцев и мусульман. Потому и в Италии первые шелковые мастерские появились на юге, где были живы византийские и греческие традиции. В 1148 г. норманнские короли призвали в Палермо мастеров из Византии, и в Сицилии выросла значительная промышленность. В Венеции и Генуе шелковое производство появилось не раньше середины ХІII в. Оба города были предупреждены Тосканой. Во Флоренции уже в конце XII в. существовали шелковые мастерские, но они влачили жалкое существование. Царицей в сфере шелкового дела была Лукка. Оно было организовано там капиталистически. Ее мастера усовершенствовали технику производства, особенно парчи и тонких материй. В Лукке была изобретена великолепная окраска тканей в серый, красный, фиолетовый и синий цвета; там же нашли секрет украшения материй тончайшими нитями из чистого золота и различными прямо сотканными вместе с материей фигурами (леопарды, грифы, гербы, птицы, цветы). Граждане Лукки хранили свои секреты, как зеницу ока, но один из главных — устройство шелкопрядильной машины — в середине XIII в. сделался известен в Болонье, а в самом начале XIV в., когда, после одного из политических кризисов, беглецы из Лукки появились в других городах, вместе с ними появились и секреты шелкового производства. Венеция, Флоренция, Генуя, ломбардские города немедленно ввели у себя шелковое дело. Но настоящий расцвет шелковой промышленности в этих городах относится к позднейшему времени.

Хлопчатобумажная промышленность появилась в Италии тоже раньше, чем в других странах Европы, и тоже в связи с усилившимися левантскими сношениями: хотя хлопчатник и рос на юге Европы, но лучшие промышленные сорта его получались с Востока. В конце XII в. в Венеции, Милане, Пьяченце и некоторых других ломбардских городах уже существовало хлопчатобумажное производство. Потом оно распространилось и на другие города. Из крупных отраслей не текстильной промышленности наиболее видную роль играло оружейное производство в северной Италии и, прежде всего, в Милане, и стекольное в Венеции.

Нет ничего удивительного, что при таком раннем и устойчивом развитии промышленности ремесленный класс в итальянских городах, особенно в северной и средней Италии, был заметной силой в городе. Некоторые, наиболее  видные отрасли ремесленного дела, те, в которых уже появились принципы капиталистического производства, выделились из общей массы ремесленников в политическом отношении. Сукноделы-предприниматели, суконные фабриканты, перерабатывающие дешевые заграничные сорта, шелковые фабриканты рано вошли в состав правящей буржуазии. Вне ее рамок, в рядах собственно ремесленников, остались мастера мелких производств: столяры, слесаря, булочники, сапожники, портные и проч., и рабочие, занятые в крупной промышленности, работающие у себя на дому на манер ремесленников. Все эти ремесла были организованы в цехи, имели свои статуты, свои знамена и, когда нужно было защищать родной город против врагов, с готовностью выставляли свои дюжие контингенты. Когда буржуазии пришлось отстаивать от приселившихся дворян старые основы городского управления, она естественно прибегла к помощи ремесленников. Но в это время, т. е. начиная с самого конца ХII в., ремесленный класс уже созрел и начал понимать, что в политике принцип do ut des всегда должен играть роль. Ремесленники и потребовали своей доли участия в политической власти. Буржуазии, конечно, было неприятно пускать рядом с собой в правящие учреждения сапожников и плотников. И если бы на политических весах не лежала огромная тяжесть дворянских притязаний, Италия могла бы сделаться в XIII в. такой же ареной ожесточенной борьбы между буржуазным патрициатом и ремесленниками, какая разыгралась в немецких городах в XIV и в XV  вв. Но буржуазия понимала, что уступка ремесленникам — меньшее зло. В случае победы дворянства неминуемо наступила бы олигархия знати, ремесленники же нисколько не претендовали на узурпацию прав буржуазии и только требовали для себя скромного места на совете. Поэтому кровавые столкновения между буржуазией и ремесленниками из-за допущения в правящие городские органы сравнительно редки. Дело чаще всего обходилось мирно. Некоторые города пропускали в городские советы представителей ремесел постепенно, по мере того, как для них выяснялось значение той или другой корпорации. Одно из самых кровопролитных восстаний произошло в Болонье в 1228 г. Оно увенчалось успехом, и тогда ремесленники в других городах стали смелее, и буржуазия уступчивее. В Сиене ремесленники были допущены в 1233 г., в Пизе — в 1250 г. и т. д. Но проникновение ремесленников в существующие правящие органы было только одним из способов осуществления своих прав ремесленниками. В 1198 г. миланские ремесленники избрали другой, более радикальный способ, который приняли потом ремесленники и некоторых из тех городов, которые уже раньше добились уступок.

Этот способ заключается в том, что, наряду с существующей коммуной, во главе которой стоял подеста, ремесленники учреждали в том же городе свою особую, «народную», коммуну, il comune del popolo, с собственным главой, il capitano del popolo. Такие народные учреждения появились в Болонье в 1245 г., в Перудже в 1250 г., во Флоренции — в том же году, в Сиене — в 1253 г., в Имоле — в 1254 г., в Генуе — в 1257 г., в Лукке — в конце XIII в. и т. д. Capitano del popolo, т. е. народный вождь, был точным сколком с подесты: у ремесленников не было еще большой изобретательности по политической части, и они рабски скопировали старые коммунальные учреждения. «Капитана» сначала выбирают на год, потом на полгода. С ним рядом стоял совет анцианов (anziani), выборных от цехов, поровну от каждого; они оставались в должности два-три месяца. Кроме этого совета, были еще два: credenza и gran consiglio. Наконец, так как ремесленники желали иметь собственное вече, появилось и вече ремесленников, нечто вроде древнеримских собраний по трибам. Правящая буржуазия обыкновенно мудро мирилась с совершимся фактом и не пыталась разрушить ремесленной коммуны. Две организации продолжали жить рядом, не мешая одна другой. В делах, в которых требовалось участие всего государства, буржуазная и ремесленная коммуны вступали в соглашение. Вопрос, подлежащий решению, обсуждался сначала в установлениях подестата, потом в установлениях капитаната, или наоборот. Если  решение было общее, оно уже связывало весь город. Тот же результат получался, если вопрос был решен старым (не ремесленным, а общегородским) вечем, в котором, как указывалось, участвовали и до народной реформы все граждане. Председательствовал по-старому подеста. Внешние сношения велись сообща. Подеста и капитан вместе принимали чужих послов, вместе подписывали дипломатические бумаги.

Позднее, к концу XIII века, были случаи, когда обе коммуны сливались в одну; должность капитана упразднялась или становилась подчиненной, но его ближайший совет, анцианы, становились советниками подесты, и в случаях разногласия их мнение брало верх над мнением главы города. Состав анцианов соответственно этому изменился; в их среду вошли и представители неремесленных классов. Зато в старые городские советы вошли представители ремесла. Хотя новые советы «народной коммуны» упразднялись не всегда, но они уже переставали быть равноправными с городской креденцой и с городским большим советом. Слияние двух общин было в Падуе, Вероне, Виченце, Тревизо и др., преимущественно восточно-ломбардских, городах.

Таков был облик «третьего городского устройства». Примирение буржуазии с ремесленниками было сигналом к наступательным операциям против представителей дворянства. Наиболее типична была эволюция во Флоренции, которая закончилась реформой Джьано делла Белла и изданием Ordinamenti di giustizia (1292). В других городах законы, изданные против дворян, зачастую были еще суровее. В Болонье в 1271 г. был издан закон, запрещающий дворянам вступать членами в народные общества, появляться вооруженными перед коммунальным дворцом, приходить без зова к городским властям, удаляться без разрешения, правительства в свои земли. Им было назначено двойное против обыкновенного наказание не только за преступления против коммуны, но и за насилия против горожан. С 1274 г. им было вообще запрещено занимать какие-либо должности в городе. То же запрещение было издано в Пистойе в 1285 г. и в Падуе в 1310 г. В Сиене, помимо такого же запрещения, в 1310 г. девяноста дворянским семьям не было даже разрешено записываться в городские корпорации, что одно только и давало полные гражданские права. В Лукке в 1308 г. была установлена смертная казнь в случаях покушения дворян на горожан (горожанам грозила лишь денежная пеня). В Модене в 1327 г. было введено правило, что если дворянин хотя бы только ранит горожанина, подеста должен приказать бить в набат, идти с народом к дому виновного, арестовать его и распорядиться с ним согласно закона, а дом срыть до основания, не слушая никаких оправданий (nulla defensione audita). А еще раньше (1313) было постановлено, что для доказательства преступления со стороны дворянина достаточно простой клятвы потерпевшего или его родственника. Таких постановлений можно было бы привести еще больше. Дело ясно. Коалиция крупной и мелкой буржуазии вдохнула в горожан не столько сознание своей силы — потому что страх перед дворянством остался и диктовал эти истерические меры, носившие все признаки террора, — сколько уверенность, что, в конце концов, дворяне принуждены будут смириться под градом этих исключительных законов. Но, «как и следовало ожидать, исключительные законы лишь ожесточали дворян, и еще весь XIV век городам приходилось выдерживать настоящую вооруженную борьбу с дворянами, доведенными до крайности. И так как при существовавших взаимных отношениях свободное примирение было невозможно, то примирительницей выступила посторонняя сила: тирания.