Италия (VI. Risorgimento и объединение)

VI. Risorgimento и объединение. Реставрация все-таки была не полная. В гражданских законах сохранилось кое-что от наполеоновских установлений. И, что было важнее, люди были не те. Французский период всех встряхнул, и старое ярмо, которое прежде по привычке носилось легко и свободно, теперь нестерпимо давило шею. А, кроме того, реставрация оставила за бортом огромное количество людей: чиновников, офицеров, солдат, служивших Франции. Они все были в рядах недовольных. Активными же деятелями были те, кто смотрел на французский режим, как на переход к полной независимости. В Италии совершенно так же, как в Пруссии, тайные общества, основанные для борьбы с французами, после изгнания французов сделались центром оппозиции восстановленному старому режиму. Из этих тайных обществ, союз угольщиков, или карбонариев, боевой отпрыск мирного масонства, имел больше всего сторонников. Родиной его было Неаполитанское королевство. С изгнанием Мюрата, карбонарии должны были исчезнуть, потому что цель их была достигнута. Но, когда оказалось, что Бурбоны во много раз хуже французов, союз не только не был распущен, но, наоборот, из чисто-местного стал обще-итальянским. Через границы Неаполитанского королевства карбонарии проникли в Папскую область, в герцогства, добрались до Ломбардии и Пьемонта. В рядах карбонарских вент теснились, непрерывно размножаясь, все недовольные элементы среднего класса. Они организовывались и работали, ожидая удобного момента. Он, казалось, наступил в 1821 г. На юге и на севере почти одновременно вспыхнуло движение, которое было отголоском испанской революции 1820 г.

Генерал Флорестан Пепе устроил пронунсиаменто в Неаполе. Военный отряд, к которому присоединились несколько тысяч статских людей с черно-красно-синими кокардами, — это были карбонарии, — принудил короля Фердинанда согласиться на конституцию и присягнуть в верности ей. Но новый строй был непрочен по одному тому, что не было никакой солидарности между Неаполем и Сицилией: континент и остров не могли столковаться между собой относительно конституционной хартии, и революционному континенту пришлось силою усмирять революционный остров. Это сильно облегчило задачу жандармам реставрации, собравшимся на конгресс в Троппау для суждения о неаполитанских делах. Они вызвали короля в Лайбах на следующий конгресс, и неаполитанское правительство имело неосторожность выпустить  его. Фердинанд, который клялся перед карбонариями, перед Меттернихом и Александром изменил своей  клятве. Остальное сделалось совсем просто. Австрийские войска пришли,  разбили революционную армию и привезли в своем обозе короля Фердинанда, очистившегося от всяких  присяг, его возлюбленным подданным (1 марта 1821 г.). А так как  карбонарии сами старались о том, чтобы шпионы не позабыли занести кого-нибудь из них в свой список, то и задача министра полиции Канозы была очень легка. Тюрьмы и монастырские подземелья населились чрезвычайно быстро.

В Пьемонте революция началась тогда, когда она кончилась в Regno, в марте 1821 г. Военный бунт пошел так бурно-стремительно, что король Виктор Эммануил, тупой, жестокий, трусливый тиран, немедленно отрекся от престола в пользу своего брата Карла Феликса и назначил регентом принца Кариньянского, Карла Альберта, человека выросшего в армии Наполеона, либерального и очень популярного. Карл Альберт сейчас же объявил, что вводится испанская конституция, но потом испугался собственной смелости и бежал, а австрийцы помогли новому королю водворить порядок. Вся революция не продолжалась и месяца.

В Ломбардо-Венецианском королевстве брожение было сильное, но до взрыва дело не дошло. Австрийская администрация бдительно следила за революционерами; уже в октябре 1820 г. были арестованы несколько видных деятелей: Сильвио Пеллико, знаменитый писатель, его друг, журналист Марончелли, юрист Романьози, маркиз Паллавичино и несколько других лиц. Суд имел низость приговорить их всех к смертной казни, а император под диктовку Меттерниха разыграл комедию великодушия, заменив им смерть каторгой в Шпильберге, причем имел осторожность никому не дать меньше пятнадцати лет.

Если революция 1820—21 гг. вспыхнула под влиянием испанских событий, то для движения 1831 года толчком послужила февральская революция. На этот раз она охватила Модену, Парму и Романью, но Тоскана осталась спокойна, Пьемонт не отозвался, а Ломбардию и Венецию строго стерегли австрийцы. Помощь от Франции, на которую надеялись, не пришла. Наоборот, когда австрийцы явились опять и водворили на местах изгнанных монархов, французы, чтобы поддержать свой престиж, заняли Анкону, для папы.

Этим кончился карбонарский период итальянской революции. Люди, которые подхватили теперь революционное знамя, были иными людьми. Смутной политической программе карбонариев они противопоставляли ясную, яркую и определенную; кружковщине — широкий размах, раздвигавший движение до общеитальянских размеров. Так возникло Risorgimento, политическое возрождение Италии. В лагере Risorgimento было все, что было в Италии пылкого, молодого, убежденного, были все, в ком проза жизни не смяла идейного энтузиазма, в ком не заглох патриотический порыв. Работали все страстно и напряженно, но расходились в тактических вопросах.

С самого начала наметилось два течения: радикальное и умеренное, партизан  революции и сторонников реформы. Первые носили славное название «Молодой Италии», и во главе их стоял Джузеппе Маццини, один из величайших граждан Италии. В нем итальянская революция нашла именно того человека, который был ей нужен. Маццини фанатически верил в революцию; ни при каких неудачах он не падал духом, и его несокрушимая стойкость помогла революции пройти полосу неудач, не уклонившись от первоначального направления. Нравственная выдержка у него соединялась с редким организаторским гением и огромным политическим чутьем; потому, что бы ни случалось, события заставали его всегда готовым. Голова мыслителя была отдана на службу самой кипучей практике, жизнь аскета принесена на жертвенник отечества, чистый нравственный облик и авторитет учителя, необходимые для дисциплинирования самой пылкой революционной армии, работали об руку с силой убеждения и с неотразимым красноречием. Маццини организовал генеральный штаб революции. В лице Гарибальди она получила потом боевого вождя.

Выработанная Маццини программа «Молодой Италии» была немногосложна. Республика и единство — вот ее два основных пункта. Республика — потому что таковы политические традиции Италии и требования теоретической мысли. Единство — потому что международные отношения требуют единой, могущественной Италии и не позволяют мириться даже с федерацией итальянских государств. Средством для осуществления этой программы Маццини считал восстание, подготовленное долгим воспитанием общества. Он хотел организовывать прежде, чем действовать. К несчастью, среди его друзей были и такие, которые хотели действовать, не ожидая результатов долгой организационной работы. Они устраивали заговоры, гибли сами и компрометировали революцию. Такова была участь братьев Руффини, устроивших бунт в Генуе в 1833 г., бунт Раморино в Савойе в 1834 г., восстание в Сицилии в 1837 г., потопленное в крови, заговор братьев Муратори в Романье в 1843 г. и, самое безумное, но в тоже время самое трогательное — самопожертвование двух юношей, братьев Бандьера, которых выдало английское правительство, перлюстрировавшее письма к Маццини, и которые погибли от полицейских пуль, высадившись с горсточкой таких же юных храбрецов в Калабрии.

Маццини всячески боролся с этим трагическим революционным легковерием, с этой фатальной ребяческой верой, что «если поднимутся Форли или Фаэнца, то сейчас же будет охвачена пламенем вся Европа». Его убеждения и неудачи отдельных вспышек, наконец, достигли цели. Революционеры несколько успокоились, и Маццини мог делать свою организационную работу.

Неудачи революционных одиночек имели и другой результат. Они доставили популярность другому течению Risorgimento, умеренному. У него было три главных теоретика. Винченцо Джоберти, отец теории неогвельфизма, отрицал необходимость революции. Он доказывал, что насущные политические задачи Италии могут быть решены мирным путем, — созданием федерации итальянских государств под верховенством папы. По мнению Джоберти, история с неотразимой убедительностью доказывала, что только при такой политической системе Италия может процветать. Но Джоберти ничего не говорил, какое при учреждении этой федерации нужно было сделать употребление из австрийцев. За него договорили другие. Чезаре Бальбо сказал, что, пока австрийцы сидят в  Италии, никакая федерация, с папой или без папы в качестве ее главы, неосуществима. Но он думал, что силой выгнать австрийцев тоже нельзя. И придумал фантастический план: создать такую конъюнктуру в связи с кризисом Турции, которая компенсирует Австрию на Балканах за отказ от итальянских владений. Джоберти сейчас же подписался под этой поправкой к своей теории, не чувствуя ее фантастичности. Ее почувствовал зато боевой ум Массимо Д’Адзельо. Д’Адзельо объявил, что надежды на какой-то кризис Турции и вмешательство Европы ни на чем не основаны. Италия должна отделаться от Австрии, но не чужой помощью, а сама, своими силами, организованной борьбой за независимость под предводительством государя-патриота. Таким государем, способным стать вождем Италии, поднявшейся против Австрии, Д’Адзельо считал Карла Альберта, занявшего в 1831 г. пьемонтский престол. Это было уже настоящее предложение. На него можно было смотреть по-разному, но в нем, несомненно, была практическая мысль.

Таким образом, программа умеренных начала мало-помалу сближаться с программой революционеров. Теперь те и другие одинаково думали, что изгнание Австрии должно быть необходимой предпосылкой новой политической организации Италии и одинаково были убеждены, что Италия должна произвести это изгнание сама, без посторонней помощи. Лозунг «Italia fara da sé», «Италия справится сама», был уже общим лозунгом революционеров и умеренных. Но дальнейшие моменты программы обеих партий пока были еще коренным образом различны. Одни стояли за монархию, другие за республику. Близкое будущее должно было показать, во-первых, сумеет ли Италия «справиться сама», а затем, если сумеет, чьи идеалы окажутся более практичны, идеалы Молодой Италии или умеренных. Различие было очень существенное, потому что торжество Молодой Италии предполагало изгнание не только австрийцев, но и местных монархов, торжество же умеренных должно было завершиться изгнанием австрийцев при тесном союзе народа и монархов.

В сороковых годах казалось одно время, что и итальянские монархи пришли к пониманию всей серьезности этой дилеммы и стали предпринимать шаги для того, чтобы обеспечить возможность успеха гвельфской программе. В Риме и Папской области, в Тоскане, в Пьемонте в сороковых годах начались серьезные попытки реформ не только административных, но и политических.

Новый папа Пий IX (избран 1846) начал большим либералом. В 1847 г. была введена относительная свобода печати, был учрежден государственный совет из светских лиц, имеющий совещательный голос в законодательстве, создан был сенат, которому вверено управление Вечным городом, создана национальная гвардия. Одновременно в Тоскане и Пьемонте были введены почти такие же реформы: свобода печати, совещательное представительство, национальная гвардия. Дальше этого монархи не шли, и за границы трех этих государств реформы тоже не перебросились. Как всегда бывает в этих случаях, половинчатые реформы озлобили реакционеров и не удовлетворили либералов, особенно в Риме, а относительная свобода сделала возможным широкое народное движение в пользу национальной независимости. Король Пьемонта понял, что настал критический момент в истории Италии, что, если республиканская агитация не возьмет верх, то королем объединенной Италии может быть только тот монарх, который решительно поднимет знамя национального объединения Италии. И в конце 1847 года Карл Альберт произнес знаменитую речь, в которой обещал стать в главе армии, если Италии суждено будет начать войну за независимость. Австрийские владения, в которых Меттерних твердой пока рукой продолжал держать бразды, отзывались на общее возбуждение легкими вспышками, предвестницами готового вспыхнуть пожара. Таков был табачный бойкот в Милане. Торговля табаком была в Ломбардо-Венецианском королевстве казенной монополией, и, чтобы нанести ущерб австрийской казне, миланцы решили с 1 января 1848 года не курить. А тех, кто продолжал, насильно пытались заставить бросить сигару. Происходили столкновения. Серьезное восстание близилось.

Но не Милану суждено было начать итальянскую революцию. 12 января она вспыхнула в Палермо. Войска были вытеснены из города, и граждане объявили, что не сложат оружия, пока не соберется в Палермо сицилийское учредительное собрание. Вслед за Сицилией поднялся Неаполь, и король, перепуганный, поспешил призвать либеральное министерство и даровать конституцию, правда, очень умеренную, двупалатную, по типу французской хартии 1815 г. (10 февраля 1848 г.). От примера реакционного Неаполя нельзя было отставать либеральным государствам, и конституции такого же умеренного типа, появились в Тоскане (17 февраля), в Пьемонте (4 марта) и в Папской области (14 марта). Из них пьемонтская с малыми изменениями здравствует до сих пор и зовется статутом итальянского королевства. Но время идиллического братания монархов с народами скоро было прервано грозным движением на севере.

Восстал Милан, и в четыре дня (18—22 марта) вооруженный народ неудержимым натиском отнял у австрийских войск все общественные здания, включая Castello, старую цитадель Сфорца. В те же дни Венеция стряхнула, наконец, с себя оцепенение и тоже поднялась против австрийцев с оружием в руках. 22-го австрийский гарнизон подписал капитуляцию и покинул город. Несколько дней спустя, герцоги Пармы и Модены бежали из своих владений. Все, что было Австрией в Италии, сосредоточивалось теперь в армии Радецкого, собравшейся в четырехугольнике крепостей: Брешиа, Верона, Пескара, Мантуя. Тогда Карл Альберт, побуждаемый своим народом, призываемый всей Италией, должен был сдержать свое слово: стать во главе войск и вести их против австрийцев.

Сначала все шло хорошо. Папа и Неаполь прислали свои контингенты, и Радецкий был заперт в своем четырехугольнике, как в мышеловке. Но в начале мая папа, испуганный намеками Австрии о возможности религиозного раскола, заколебался, а Фердинанд II, который боялся в случае успеха национального движения стихийного порыва к объединению во главе с Пьемонтом, отдал приказ своим войскам вернуться домой. Радецкий сразу перешел в наступление, но при Гоито был разбит Карлом Альбертом (30 мая). После этой победы войско провозгласило Карла Альберта королем Италии, а в связи с изменой папы и Неаполя эта победа вызвала ряд постановлений о присоединении к Пьемонту: Ломбардия, Парма, Пьяченца, Модена, Реджио, наконец, Венеция объявили о своем присоединении в течение мая. И если бы Карлу Альберту удалось остаться победителем до конца, объединение Италии совершилось была двадцать два года раньше. Но он сделал ряд ошибок и, в конце концов, был наголову разбит при Кустоцце (25 июля). 5 августа он подписал перемирие, причем согласился на восстановление положения до войны. Национальное движение по программе умеренных потерпело крушение. На сцену выступили революционеры. Первая провозгласила республику Венеция, отдавшая диктатуру Манину (13 августа). Но ее осаждали австрийские войска.

Маццини давно уже вел республиканскую пропаганду в Милане, но она встречала противодействие в успехах Карла Альберта. Кустоцца изменила это положение. Республиканская агитация сразу пошла очень быстро и завоевала твердую почву в Риме, когда там реакционеры убили главу либералов, Росси. Папа, на которого давили радикалы, уступил, но при первой же возможности бежал в Гаэту (24 ноября). В январе 1849 г. собралось в Риме учредительное собрание, где большинство принадлежало сторонникам Маццини, а 9 февраля была провозглашена римская республика. Тоскана не отстала от Рима. 10 января великий герцог бежал из Флоренции, туда приехал Маццини, и 18 февраля республика была провозглашена. События в Риме и во Флоренции снова зажгли потухавший было огонь в Пьемонте. Население заставило Карла Альберта нарушить перемирие и вновь объявить войну Австрии, но уже через пять дней, 23 марта, пьемонтская армия вновь была разбита при Новаре, Карл Альберт отрекся от престола, и сын его, Виктор Эммануил II, подписал перемирие. Теперь народное движение лишилось материальной опоры, и реакция мало-помалу вступила в свои права. К тому же революция 1848 года ив других странах была уже подавлена, и Римско-Тосканская республика сделалась живой угрозой европейской реакции. Поэтому итальянские монархи, боровшиеся с революцией, все время пользовались поддержкою извне. Фердинанд первый справился со своими сицилийскими революционерами. Наступил черед Тосканы. Австрийский отряд пошел вперед, за ним пришел герцог и отменил конституцию. Кровь не была пролита. Трагичнее свершилось падение римской республики, где диктатором был Маццини, а командующим военными силами — Гарибальди. Пий IX отовсюду звал на помощь, и помощь не заставила себя ждать. Удино привел французский отряд, который римляне разбили. Но на севере австрийцы взяли Болонью, с юга шли неаполитанцы, а в Террачине высадились испанцы. Неаполитанцев Гарибальди разбил, зато вернулись французы и пошли на приступ. Держаться стало невозможно. Республиканцы удалились. В июле светская власть папы была восстановлена. Вскоре после этого, 27 августа, пала Венеция, побежденная голодом, холерой и австрийскими пушками. Главным вождям революции, Маццини, Гарибальди, Минину, удалось спастись.

Реакция воцарилась всюду, кроме Пьемонта, где Виктор Эммануил устоял против соблазнов, шедших из Австрии: смягчить условия мира, если он согласится отменить конституцию. Особенно свирепствовали австрийские генералы в Ломбардии: Радецкий, который предал казни с августа 1848 по август 1849 г. 961 человека в Ломбардии и около 500 в Венеции; Гайнау, который в Брешии сек женщин. Но страну давили не только казнями, а еще и налогами. Поземельный налог, который в других частях Габсбургской монархии едва достигал 16% дохода, в Италии доходил до 28%, другие были выше в такой же пропорции. Революционеры дважды пытались поднять восстание (Мантуанский заговор и Миланский бунт). Оба раза дело кончилось плачевно. Оппозиция усвоила тогда тактику пассивного сопротивления, которая была гораздо опаснее для Австрии и скоро принесла плоды. Радецкого убрали, и наместником был назначен эрцгерцог Максимилиан, будущий мексиканский император, пользовавшийся славой гуманного человека. В других итальянских государствах продолжались реакционные порядки, царившие и до 1848 г.

Пьемонт выдвигался в истории освобождения на первый план, тем более, что маццинисты несколько потеряли свой престиж после неудач в Ломбардии в 1853 году. В это время во главе пьемонтского правительства стоял уже человек, которого принято считать одним из главных творцов объединения, Камилло Бензо Кавур. Еще до Кавура Д’Адзелио, стоявший во главе пьемонтского министерства, сумел понять две вещи и сделать их понятными королю: что для сохранения за Пьемонтом ореола державы-побединительницы необходимо не покидать пути либеральных реформ, а во-вторых, чтобы заручиться поддержкой против реакционной Австрии, нужно иметь на своей стороне Францию. Поэтому и переворот, устроенный 2 декабря 1851 г. Луи Наполеоном, и провозглашение империи приветствовалось Пьемонтом с каким-то особенно-радостным возбуждением, а министр юстиции Сиккарди провел законы, уничтожавшие церковные суды и право убежища в церквах, не спросив разрешения папы. Кавур, сменивший Д’Адзелио, пошел по его пути, инициатором же акта, который обыкновенно считают поворотным моментом в истории Пьемонта, участие в Крымской кампании, был не Кавур, а Фарини. Да и результаты этого участия были очень далеки от оптимистических ожиданий Кавура. Он надеялся на территориальные приращения, а вся его роль в Парижском конгрессе ограничилась тем, что он мог объявить лишний раз о том, что творится в Ломбардо-Венецианском королевстве и в Неаполе. Двойная угроза, включенная в последнюю ноту Кавура, обращенную к французскому правительству, — возможностью новой революции в Италии и возможностью новой неудачной войны Пьемонта с Австрией, после которой положение Австрии в Италии укрепится совсем прочно, — произвела некоторое впечатление, но, несомненно, что не Кавур вызвал войну 1859 г.: соображения внутренней политики и искание европейского престижа толкали на нее Наполеона. Правда, Кавур вел искусную политику в тот период, который непосредственно предшествовал войне. Он не давал полной воли революционерам, чтобы не скомпрометировать потом династических интересов Савойского дома, но и не очень их сдерживал, чтобы показать Наполеону, как реальна опасность революции, и этим заставить его торопиться. Кроме того, он был убежден, что Пруссия не тронется с  места, чтобы помочь Австрии, а император Николай с радостью встретит разгром державы, «удивившей мир неблагодарностью». Англия старалась помешать войне из боязни чрезмерного усиления Франции, но ее посреднические попытки не привели ни к чему. Война началась, и Австрия, разбитая при Мадженте и Сольферино, должна была смириться. Но Наполеон уже испугался демонов революции, которых он вызвал своими победами, и поставил Австрии неожиданно легкие условия. Она должна была уступить только Ломбардию, которую Наполеон передал Пьемонту; Италия должна была сделаться конфедерацией из Пьемонта, австрийской Венеции, Неаполя, Папской области, Тосканы и Модены. Эти условия были оформлены Виллафранкским миром (8 июля). Между тем, в Тоскане, Парме и Модене уже после Мадженты население выгнало своих герцогов и объявило, что оно присоединяется к Пьемонту. В Романье население тоже постановило присоединиться к Пьемонту, свергнув папскую власть. Идея конфедерации явно проваливалась, и Наполеон уступил, потребовав от Пьемонта передачи ему Савойи и Ниццы взамен присоединения герцогств и Романьи. Националисты были глубоко возмущены отторжением исконно итальянской территории, в котором справедливо видели худшее проявление династических интересов Пьемонта и полную беззаботность насчет Италии. «Присоединение герцогств к Пьемонту не увеличило Италию, — сказал тосканский националист Гверацци, — а уступка Савойи и Ниццы ее значительно уменьшила». Гарибальди, который был родом из Ниццы, никогда не мог простить Кавуру, что он лишил его отечества. Кавур не обращал внимания на такие пустяки. Туринский договор (24 марта 1860 г.) оформил уступку Франции Савойи и Ниццы.

Теперь только Венеция, Папская область и Неаполитанское королевство не входили в состав Италии. Во всех трех государствах шли репрессии. Хуже всего были они в Неаполе и Сицилии. И Сицилия восстала еще раз 5 апреля 1860 г., и на этот раз ее восстание привело к торжеству. С ней был Гарибальди.

Уже в римской революции 1849 г. Гарибальди показал, чего он стоит. С 1859 г. он со своими вольными стрелками обошел австрийский правый фланг и тем облегчил французской армии ее задачу. Но только теперь, в сицилийской экспедиции, он вырос во весь рост, в того сказочного героя, который и теперь еще живет в надеждах и молитвах итальянского народа. Итальянцу и теперь еще представляется богатырская фигура всадника в ореоле огненно-золотистых кудрей, с молнией во взоре, в развевающемся ярко-алом пончо, который во главе дружины демонов несется сквозь ад сражения, сквозь облака порохового дыма, топча неприятеля, неуязвимый для его пуль, все сокрушающий на пути. Этот образ создала сицилийская экспедиция.

Гарибальди при первой же вести о событиях на острове появляется в Генуе созывать волонтеров. Быстро созвав свою бесподобную Тысячу, он посадил ее тут же на два корабля, захватил по пути на юг несколько бочек пороха и четыре пушки, обманул бдительность неаполитанских крейсеров и высадился в Марсале, когда его искали на противоположном берегу. Пятитысячный неаполитанский отряд загораживал ему дорогу. Гарибальди скомандовал в штыки, и неприятель мгновенно был смят и рассеян. Тут началось что-то сверхъестественное. Как буря пронеслась Тысяча по острову, разбивая отряд за отрядом, захватывая город за городом, увеличиваясь, как снежный ком, организуясь в настоящую армию. Безумный энтузиазм и на острове, и в Италии, и в Европе встречал каждый новый подвиг чудо-богатырей Гарибальди. К нему неслись сердца людей, любящих свободу, тысячи уст возносили за него каждую ночь тихую молитву, смешанную с проклятиями Бурбонам. Отовсюду прибывали волонтеры, деньги. Виктор Эммануил хотел удержать его от похода на континент. «Народ зовет меня, — отвечал ему герой, — и я нарушу свой долг, если не откликнусь на его призыв». Неаполитанский король предлагал ему мир. Гарибальди не удостоил его ответом. В ночь с 17 по 18 августа он переправился через пролив и занял после горячего боя Реджио. Оттуда он двинулся на Неаполь, гоня перед собой бурбонские войска, занял столицу королевства, потом разбил у Вольтурно последнюю армию короля и поднес Виктору Эммануилу в подарок весь юг Италии, завоеванный его шпагой.

Сражение при Вольтурно происходило 1 октября. Плебесцит присоединения неаполитанского королевства — 21 октября. Еще раньше Кавур, придравшись к какой-то безделице, занял Марки и Умбрию. Плебесцит был устроен и здесь. Теперь у папы остался только Рим с примыкающей к нему территорией. Можно было говорить уже об итальянском королевстве. Первый итальянский парламент собрался в Турине 18 февраля 1861 года и провозгласил Виктора Эммануила королем Италии, а 27 марта столицей Италии был объявлен Рим, пока только теоретически.

Присоединение Ломбардии, средней и южной Италии было, как говорит один итальянский историк, делом революционеров, которым воспользовались умеренные. Присоединение Венеции и Рима было результатом международных комбинаций. Война Пруссии и Италии против Австрии и немецких государств в 1860 г. была неудачна для Виктора Эммануила. Его военные силы были разбиты и на суше (Кустоцца, 24 июня) и на море (Лисса 20 июля), но пруссаки разгромили главную австрийскую армию, и Франц Иосиф поторопился уступить Венецию Наполеону с тем, чтобы он передал ее Италии. Виктору Эммануилу этого казалось мало: он хотел Триента и Триеста, но Пруссия заключила мир, не посоветовавшись с ним, и он должен был довольствоваться тем, что есть.

Что касается Рима, то Наполеон, под влиянием французских клерикалов, объявил, что он не позволит присоединить его к Италии. Французский гарнизон почти не покидал Рима, — он был удален согласно конвенции 15 сентября 1864 г., но возвращен уже в 1866 г. — и итальянское правительство, боясь осложнений с Францией, не позволяло революционерам посягать на столицу. Гарибальди, провозгласивший девиз «Roma о morte», дважды пытался захватить Вечный город, и дважды его отряды натыкались на неодолимое сопротивление: при Аспромонте (1862) ему преградила путь итальянская армия, а при Ментане (1867) — французский отряд. Только после первых поражений в войне с пруссаками Наполеон окончательно отозвал французский гарнизон из Рима, и 20 сентября 1870 г. итальянские войска овладели Римом, шутя одолев сопротивления опереточной армии Пия IX. Пий отлучил своих победителей, но население горячо приветствовало присоединение к королевству.

Мечта Маккиавелли сделалась плотью.

А. Дживелегов.