Иван III

Иван III, великий князь Московский. Современники почти не оставили нам свидетельств о личных свойствах того московского Ивана, которому история усвоила наименование Третьего. В этом отношении Иван III разделяет судьбу других Московских князей и их общую, родовую характеристику, как умных и расчетливых копителей-приобретателей и настойчивых, но благоразумных собирателей русских земель... «В их безстрастных ликах, — некогда писал в своей «Истории» С. М. Соловьев, — трудно уловить историку характеристические черты каждаго»... Однако, Иван III, оканчивая сделанное предками, резко отличается от своих предшественников; он немало внес и своего в историю московской государственности. Как личность, он едва ли не самый крупный человек из всех московских «собирателей». В нем, при всей его традиционной уклончивой сдержанности, чувствуется больший размах, более отчетливое понимание задач и целей, которые ставила пред ним государственная и общественная жизнь в разраставшемся Московском государстве.

Иван III родился в 1440 г., 22 января. Детство не могло оставить в нем мягких воспоминаний. Тогда продолжалась упорная борьба в роде московских Даниловичей, свидетельствующая, по меньшей мере, не о «безстрастии» их «ликов», — и злодейство, совершенное врагами над великим князем Василием Васильевичем (бывшее местью за такое же злодейство его самого), несомненно, послужило жестоким жизненным уроком для его сына Ивана. Борьба, сопровождавшаяся коварством, предательством и преступлением, не только огрубляла характер, но и делала предусмотрительным ум, вырабатывая в нем опасливую осторожность и в то же время какую-то необыкновенную сноровку зорко высматривать и выслеживать добычу. Именно в этом направлении и развивалась личность будущего покорителя Новгорода. Природа одарила Ивана III практическим умом, а необходимость в юности помогать слепому отцу в военных походах - доставила ему раннюю житейскую опытность, так что, когда, по смерти Василия Темного, Иван Васильевич унаследовал Московское княжество (1462 г.), то он был уже твердо стоявшим на собственных ногах правителем, несмотря на свои 22 года. Как руководитель внешней политики своего княжества, Иван III знал, чего хотел: быть господарем всея Руси, т. е. объединить под своей властью все русские земли и покончить с татарской зависимостью; и к этой цели он шел спокойно-деловито, пользуясь всеми попадавшимися под руку средствами и выбирая в качестве сотрудников и помощников людей не по знатности, а по способностям (дьяк Федор Курицын). Мудрая осторожность Ивана III много раз восхвалялась, иногда и порицалась. Он не любил международные вопросы решать оружием, стараясь выждать время, подсидеть противника и поставить его в такое положение, что он сам дастся в руки или доставит ему тот или другой успех; но когда обстоятельства толкали Ивана III к решительным действиям, то он, хотя, может быть, и не совсем охотно, садился на коня; однако, и в таком случае он умело связывал свое завоевательное предприятие с настроением управляемого им общества, с интересами веры и церкви, как это было в деле подчинения Москве Новгорода Великого. Благоразумная осторожность Ивана III переходила иногда в трусость при столкновении с татарами, нашествие коих, по традиции, внушало  панический страх и этому государю; но сообразительность его торжествовала и тут: он не мог не считаться с сетованиями своей второй жены, Софии Палеолог, тяготившейся ролью жены ханского раба, не мог не считаться и с общественным настроением, сделавшимся прямо враждебным по отношению к нему, когда он вернулся в Москву, покинув войско, стоявшее на реке Угре против Ахмата, а потому нашел в себе достаточно энергии дать решительный и гордый ответ ханским послам (случай с басмой) и впоследствии вернуться к войску. Он понимал, что пришла пора нанести последний удар политически умиравшей Орде, но, не уверенный в военном счастье, поджидал, не помогут ли сами татары без кровавого поля освободиться от них, и дождался. По складу своего ума и навыкам, Иван III не был воином — он был политиком-дипломатом. Он предпочитал «сидеть дома» и, тем не менее, «увеличивать свои владения». Последнего он достигал, но именно потому, что, сидя дома, не «спал», а искусно учитывал интересы Москвы повсюду, в том числе и в соседней Литве.

Его политическим успехам содействовало и то обстоятельство, что он первый из Московских князей начал пользоваться более усовершенствованной европейской техникой военного дела и вообще вступил в сношения с западными государствами, подняв международный авторитет Москвы. Одно сознание Иваном III необходимости заимствовать с Запада все то, что помогло бы ему господствовать на Востоке, указывает на недюжинный ум этого государя. Ум его с очевидностью усматривается и из того, что он умело утилизировал свою вторую женитьбу (12-го ноября 1472 г.) — те византийские традиции, которые принесла с собой в Москву София Палеолог. Значение Ивана III, как Московского господаря, особенно после уничтожения монгольского ига, поднялось высоко; не переставая быть вотчинником-хозяином, он достиг так называемого «самодержавия», т. е. прежде всего внешней политической независимости, а потом более автократического отношения, чем раньше, и к внутренним политическим силам; но практическая сообразительность и на этой высоте не покинула Ивана: он не зазнался и не потерял чувства меры, бывшего едва ли не самой характерной чертой его личной психологии. Благодаря этой черте, черствость и суровость его души не переходили границ, очерченных нравами эпохи. За Иваном III числилось несколько жестоких распоряжений в чисто деспотическом, азиатском вкусе, как-то: смертная казнь над иноземными лекарями за смерть их пациентов, предательский захват и заключение в тюрьму брата (Андрея Большого) с его сыновьями, безжалостный поступок с внуком, венчанным им на княжение и затем, вместе с матерью, отданным под стражу; но при всем том Иван III проявлял большую выдержку в щекотливых отношениях с титулованным московским боярством, начавшим, по новым понятиям Ивана III, «высокоумничать»: из этой среды он, несмотря на весь свой гнев на некоторые знатные фамилии за ведение ими своей внутренней политики, казнил всего лишь одного «высокоумника», и потому неудивительно, что в эпоху его сына, совсем не любившего противоречий своей воле, Иван III вспоминался, как государь, наоборот, охотно допускавший «встречу», т. е. возражения ему со стороны бояр, членов государевой думы. Свойственный Ивану III житейский такт подсказывал ему отношение и к ереси так называемых «жидовствующих». Несмотря на энергичное требование влиятельнейшего из ортодоксального духовенства, Иосифа Волоцкого, решительных мер против еретиков, Иван III долго оставался весьма терпеливым к ереси, что лишний раз свидетельствует о его широком, чуждом религиозного фанатизма, уме. Но вот он увидал, что Иосиф Волоцкий и стоявшее за ним многочисленное, экономически и морально властное по отношению к народным массам, черное духовенство своей пропагандой о богоустановленности власти, о царе-блюстителе правоверия могут принести великую пользу для его правительственного авторитета пред лицом гордого и строптивого боярства, — и он уступил иосифлянской агитации за казнь жидовствующих... Практическая сметка заставила Ивана III перейти от религиозной терпимости к жестоким преследованиям еретиков. Жестокость не пугала этого «господаря», она лишь сдерживалась политическим расчетом, но по тому же расчету и пускалась в ход. Отсюда понятно, почему современники боялись Ивана III и называли его Грозным. Рассказывают о том гробовом безмолвии, какое воцарялось на оживленном великокняжеском пире, когда Иван Васильевич, утомленный едой и питьем, засыпал на своем месте: все с трепетом ждали, когда проснется этот «самодержец», уже начавший именовать себя царем, проснется, и его снова надо будет всячески увеселять  во время застольной беседы; рассказывают, что этот сутуловатый, но высокий и красивый «господарь» производил потрясающее впечатление на женщин, когда гневался: они не могли выдержать его огненного взора и падали в обморок. Едва ли такой «господарь» мог внушить какое-либо иное чувство, кроме страха. И потому вполне правдоподобно, что смерть его не оплакивалась современниками; по крайней мере, летописцы, столь щедрые в таких случаях на народные слезы, молчат о них, сообщая о смерти Ивана III (он умер 27 октября 1505 г., 66 лет от роду, процарствовав 43 года).

Н. Фирсов.