Иванов Александр Андреевич

Иванов, Александр Андреевич, знаменитый живописец, родился в 1806 г. Его отец, профессор санкт-петербургской академии художеств, был предан искусству, много писал икон и работал сосредоточенно. Атмосфера патриархальности, религиозности, труда и благоговейного отношения к искусству, которая с детства окружала Иванова, оставила в глубокой и вдумчивой его натуре неизгладимый след. Хорошо подготовленный дома, Иванов, минуя воспитательное училище, 11 лет поступил в академию. Даровитость и трудолюбие позволили Иванов пройти быстро, в 6 лет, курс и получить 2 и 1 золотые медали. Его первые произведения: «Приам умоляет Ахилла возвратить тело Гектора», «Иосиф в темнице толкует сны» и «Беллерофонт», разработанные в типичном академическом стиле, показывают, что Иванов впитал в себя господствовавший классицизм и проникся преклонением перед величием мастеров XVI в. Кроме того, Иванов вынес из академии умение писать и верно передавать натуру. Но умственный багаж Иванов «при хаосе бестолковых метод наук в академии», по его собственному признанию, был невелик. Значительно помог Иванову в этом отношении образованный пейзажист К. И. Рабус. Он содействовал ознакомлению Иванова с эстетикою Зульцера, с историей литературы Шлегеля, с историей искусства и произведениями немецких романтиков. В 1830 г. Иванов был отправлен в Рим в качестве пенсионера Общества поощрения художников сроком на 4 года для завершения художественного образования. Некоторое время Иванов оставался верным академическим заветам. При проезде через Дрезден он делал рисунки с Сикстинской мадонны, во Флоренции увлекался античной скульптурой,  по приезде в Рим рисовал головы и драпировки с Рафаэлевских фресок, «чтобы развить свой вкус и приобрести благородный стиль». Тогда же Иванов начал и картину на классический сюжет: «Аполлон, Кипарис и Гиацинт, занимающиеся музыкой». Но скоро Иванов покидает академический путь. Увлечение древностью и классицизмом сменяется благоговением перед христианством и стремлением к нему. В Риме Иванов столкнулся с представителями назарейства. Их романтическое восторженное поклонение искусству, служащему делу религии, было близко Иванову. Почва для такого отношения к искусству была подготовлена в семье и в беседах с Рабусом. В Иванове укрепляется мысль, что должно стремиться к нравственному идеалу, что искусство должно быть выражением религиозного миросозерцания, возвышать дух и поднимать нравственное чувство. Союз веры и искусства становится его идеалом. Но Иванов не делается слепым последователем назарейцев. Назарейцы звали к подражанию, ценя средневековье и итальянцев Кватроченто, Иванов же искал самостоятельного творчества. Назарейцы из принципа писали на память, боясь натурализма, Иванов благоговел перед натурой и любовно писал с нее. У назарейцев было восторженное отношение к сюжету, у Иванова — на первом плане стояло твердое, ясное и глубокое понимание. Самобытность произведения для него не исчерпывалась только замыслом, он придавал первостепенное значение и исполнению его в красках. Окрыленный мыслью о величии искусства и подвига художника, Иванов стал искать сюжета, который дал бы сущность всего Евангелия. На первых страницах Евангелия Иоанна Иванов нашел такой сюжет: появление Мессии. «Откровением Мессии, — писал Иванов, — начался день человества, нравственного совершенства или, что все равно, познания вечносущего Бога. Иоанну Крестителю поручено было Богом приуготовить народ к принятию учения Мессии и, наконец, лично представить его народу». Начатая картина из античного мира была оставлена, и Иванов погрузился совершенно в религиозную живопись. Прежде чем приступить к воплощению «великой поэмы искупления», Иванов решил сделать пробу. Он написал «Явление воскресшего Христа Марии Магдалине». В предрассветном  сумраке является взорам Марии величественная обвитая широкими складками белой пелены неземная фигура воскресшего Христа. Магдалина, припав на колени, с лицом, носящим следы волнений и скорби, радостно простирает к нему руки. В этой картине Иванов стоит на грани между старым и новым. В красоте и простоте композиции, в благородстве стиля видны навыки классицизма. Наряду с этим чувствуются отзвуки знакомства с Джотто и Беато Анжелико, особенно в фигуре Христа. Но в Магдалине, полной выразительности и внутренней жизни, в ее типе, совершенно самостоятельно созданном Ивановым, уже виден значительный шаг к самобытному пониманию. Сам Иванов называл эту картину «начатком понятия о чем-то порядочном». Картина была выставлена в Риме и обратила внимание на художника. В Петербурге (1836 г.) она вызвала восторг, и Иванов был признан академиком. Иванову нужно было возвращаться в Россию, так как и отсрочка, ему данная, близилась к концу. Иванов усиленно просил Общество позволить ему остаться в Италии еще. Ему было дано разрешение, и Иванов с удвоенной энергией принялся за обработку «Явления Мессии». В это время у него окончательно слагается взгляд на значение искусства, роль художника и метод творчества. Он пришел к убеждению, что одно изучение мастеров недостаточно, что нужно проникновение мыслью и благоговейное отношение к самостоятельному созиданию. «Старые мастера, — писал Иванов в своих записках, — выпечатали свои чувства, не заимствуясь, не руководствуясь никоторой школой, и отсюда-то оригиналы сии бессмертны». Нужно оставить мысль о внешнем подражании, нужно искать понимания всего существенного в них и сохранить их метод изучения — «приблизиться в пути к Леонардо да Винчи». Скорбя душой, что Россия не дала на мировом состязании в области искусства выдающихся деятелей, Иванов верит, что ему суждено показать русское понимание и «представить силы своей родины». Для этого он должен работать, «пока есть силы и здоровье». «Спор с представителями Европы о способностях русских — вот вопрос, ради которого всем должно пожертвовать». В своей картине он хочет выразить всю сущность Евангелия с точки зрения русского народа. Веруя в свою миссию, Иванов аскетически отдался работе. Для каждой фигуры, для каких-нибудь деталей, для пейзажа Иванов писал с натуры десятки этюдов, упорно доискиваясь характерного и правдивого и с поразительною чуткостью и силой воспроизводя освещение на открытом воздухе. «Силой сличения и сравнения этюдов» Иванов имел ввиду «подвигать вперед труд». Этот метод давал много глубоко правдивого, много нового, но требовал громадного труда и продолжительного времени. Работа затягивалась. Упорному труду мешали по временам неприятности, волнения, болезненность Иванова и тяжелые материальные условия, в которых Иванов приходилось постоянно обращаться за пособиями. Несмотря на все это, Иванов работал, не покладая рук до 1847 г. После этого его энергия стала ослабевать, и в 1855 г. он прекратил работу. Картина осталась неоконченной. Но и в этом виде она свидетельствует о величии таланта Иванова. На громадном полотне (8 аршин на 10 ½  аршина) изображено «Явление Христа народу». У вод Иордана под сенью купы деревьев толпа, пришедшая получить отпущение грехов и креститься у Иоанна. Тут старики, зрелые мужи, юноши и отроки, свободные и рабы, мужчины и женщины. Одни уже приняли крещение, другие собираются погрузиться в реку. Предтеча, пламенный аскет, поднятой рукой указывает на Спасителя. Целая гамма тонких настроений веры и сомнения, убеждения и колебания, радости и иронии, внимания и равнодушие разлита по лицам слушающих проповедь и обративших взоры на Того, Кого называет Креститель: «Се Агнец, вземляй грехи мира». Из глубины пустыни на вершине холма является Христос, простой, спокойный, величавый. Экстаз Иоанна, скромный, возвышенный, проникновенный образ Христа, типичные выразительные лица толпы, — все это собственные создания Иванова. Но подле этого совершенно нового чувствуется старая академичность композиции и какая-то вымученность. Продолжительная работа убила свежесть впечатлений у самого художника, и это ослабило силу превосходно задуманных и разработанных типов при перенесении их на полотно. Слить мозаически наработанное в одно целое, как в композиции, так и в красках было необычайно трудно, и картина, сильная и глубокая, не дает соответствующего впечатления. Эта картина была вторым этапом в развитии творчества Иванова. В ней он дал чрезвычайно много нового, но не утратил связи со старым. Окончательно порывает Иванов со старым в последний период своей деятельности, начавшийся с 1846 г. В воззрениях Иванова в это время совершается перелом. События 1848 г., чтение книг по современным вопросам, углубление в изучение сочинений богословско-критического направления, особенно «Жизни Христа» Штрауса «навели Иванов на ряд мыслей, от которых он не мог отделаться». Он задумывался над совершенным и приходил к заключению, что «перед последними решениями учености литературной основная мысль его картины «Явление Христа народу» не стоит на надлежащей высоте». Картина в его глазах понижается. Он охладевает к ней. Теперь искусство, по его мнению, должно получить новое назначение, и он принимается за «работу гораздо важнейшую». Эта работа — рисунки к Библии. Иванов мечтает о создании особого храма, где на стенах будут размещены изображения из жизни Христа и подле них ветхозаветные прообразы главных евангельских моментов. Эскизы для этих изображений и занимали творчество Иванова с 1846 г. по 1858 г. Он задался целью изобразить события в той восточной обстановке, в какой они могли представляться современникам Христа. Ранее приходившая ему мысль о необходимости посещения Палестины теперь крепнет. Он стремится проникнуть в дух еврейства и Востока и углубляется в изучение археологии и истории. Он упорно работает, делая на самих эскизах ссылки на Библию и заметки для обоснования того или другого понимания. Эти эскизы резко отличаются от предшествующих работ Иванова по духу и стилю. В них он совершенно отрешается от старого, не стесняется условностями, творит совершенно самостоятельно и создает оригинальные композиции. Акварелью, сепией, углем и карандашом Ивановым сделаны 258 эскизов. Они полны мистицизма и величия, красоты и силы в красках, поразительны по широте и свободе исполнения. В 1858 г., после 28-летнего пребывания в Италии, Иванов вынужден был по недостатку средств возвратиться на родину. Постаревший, осунувшийся, полубольной, Иванов привез в Петербург картину и выставил ее вместе с этюдами сначала в Зимнем дворце для государя, а затем в академии художеств для публики. Религиозная тема мало затронула русское общество, увлеченное в то время общественными интересами. Но картина все-таки создала Иванову крупную известность. Известность, однако, пришла слишком поздно: в том же году Иванов скончался от холеры. После смерти художника картина была приобретена императором Александром II и подарена в Румянцевский музей вместе со всеми этюдами. Туда же были пожертвованы братом художника С. А. его эскизы. Жизнь Иванова была непрерывным трудом и исканием. Во имя подвига служения искусству, которое для него было святыней, он пожертвовал всем, что ему было дорого, отрекся от личного счастья. Сила внутреннего горения преображала Иванова. Забитый и приниженный, он звал к свободе художественного творчества. Робкий в жизни, он в искусстве смело шел на борьбу с рутиной. Очень рано, одним из первых, он начал проповедь реализма в красках и форме. Глубокий и индивидуальный, он стоял одиноко: у него не было среди современников последователей. Но зато он был настоящим воплощением идеализма и глубины чувства  народной души, и это делает его национальным художником. «Он был одною из тех аскетических натур, которым досталась великая доля в борьбе вековой... он был в живописи тем же, чем Гоголь в слове и Киреевский в философском мышлении» (Хомяков). В истории европейской живописи подле основателей прерафаэлитизма и назарейства Иванову нужно отвести видное место, как самостоятельному искателю новых путей в искусстве, слившему глубину мысли с правдивостью передачи форм, как художнику, давшему в национальном понимании и оригинальной обработке общечеловеческие сюжеты и тем сделавшему ценный вклад в сокровищницу художественной культуры Европы, наконец, как тонкому колористу, предтече французского пленеризма 70 годов.

Литература: Гоголь, Ж., «Исторический живописец Иванов» (1847); Стасов, В., «Русский Вестник», 1861, IX и Х; «Вестник Европы», 1880, I, «Северный Вестник», 1883, VIII, и тоже в собрании сочинений (1892); Крамской, И., «Исторический Вестник», 1880; Башкин, М. А., «А. Иванов, его жизнь и переписка» (1880); Цомакион, А., «А. Иванов, его жизнь и художественная деятельность» (1894); Новицкий, А., «Опыт полной биографии А. А. Иванова» (1895); Романов, Н., «А. А. Иванов и значение его творчества» (1907). 169 наиболее законченных рисунков А. А. Иванова к Библии изданы в красках прусским археологическим институтом под заглавием «Изображения из священной истории оставленных эскизов А. И.» (1880). Подробный указатель литературы см. Собко, «Словарь русских художников».

Н. Тарасов.

А. А. Иванов (1806-1858).  Этюд головы Иоанна Крестителя. (Румянцевский музей в Москве).

А. А. Иванов (1806-1858). Голова старика. (Румянцевский музей в Москве).

А. А. Иванов (1806-1858). Этюд головы. (Румянцевский музей в Москве).

А. А. Иванов (1806-1858). Голова раба. (Румянцевский музей в Москве).

А. А. Иванов (1806-1858). Иосиф и братья (братья находят чашу в мешке Вениамина). (Румянцевский музей в Москве).

А. А. Иванов (1806-1858). Бог-каратель. (Румянцевский музей в Москве).

А. А. Иванов (1806-1858). Этюд женщины. (Румянцевский музей в Москве).

А. А. Иванов (1806-1858). Римская девушка. (Румянцевский музей в Москве).