Кантонисты

Кантонисты, термин, употребленный впервые в указе 1805 г. в отношении к институту солдатских детей, обязанных военной службой государству, возникшему и сложившемуся уже в течение XVIII в. Именно, после двух частных распоряжений 1722 и 1723 гг. императрица Анна Иоанновна в указе 1732 г. (и инструкции того же года), довольно подробно исчисляя соответствующие разряды, определила всех, что «принадлежат к нашей воинской службе»: сюда вошли те дети солдат, кои рождены «во время бытия их на службе». Дальнейшее крупное расширение сферы вербовки кантонистов принесло законодательство императора Александра I. Оно сочло кантонистов и незаконнорожденных солдатскими вдовами, женами и «девками» сыновей (о числовом значении этих мероприятий дают понятие цифры 1851 г. для Волынской губернии: здесь пришлось 2 499 незаконнорожденных на 2 827 законнорожденных), а передав кантонистические заведения в ведение Аракчеева (1824), оно зачислило в кантонисты и сыновей коренных жителей округов военных поселений (и цифра поднялась с 87 521 в 1822 г. до 154 062 в 1825 г.). Воспитание и обучение этих будущих солдат государство брало на себя. Достигшего 7 лет (1824 г. — 10 лет) мальчика отрывали от семьи, и он проводил свое детство и раннее юношество (до 15, 18 лет) сначала в гарнизонной петровской школе, потом в учрежденном Павлом I, в «чадолюбивом о своих подданных попечении», военно-сиротском доме и его отделениях (1798), наконец, в военно-подразделенных батальонах николаевского времени (с 1826 г.). Здесь его обучали трем предметам — «учениям» классному и фронтовому и мастерствам. Особенно тяжелым гнетом в быте этих оторванных от семьи детей была господствовавшая система наказаний; бывший кантонист  говорил, что от розог ежегодно 1/3 батальона «отправлялась в Елисейские поля». О других сторонах быта авторитетно свидетельствует Аракчеев: «мальчики ели хуже страусов», они «тают, как свечи» — каждый 10-ый умирает, каждый 5-ый болен. Институт кантонистов имел немалое социально-политическое значение. Для государства — он создавал самопополняющийся военный корпус, уменьшавший нужду в рекрутском наборе. Для дворянства же уменьшение количества рекрутов означало и уменьшение вносимого наборами в поместное хозяйство расстройства; эту выгоду заметил уже Пестель, бросая дворянству обвинение, что в этом деле оно «более всего содействовало» правительству, что самый институт, в котором отразился взгляд правительства «на россиян, как на собственность свою», существует для его именно «безжалостной, безрассудной, бессовестной корысти». Только коронационный манифест 1856 г. среди «милостей и облегчений» принес разрешение брать кантонистов из батальонов и вычеркивать их из списков обязательной военной службы (кантонистов было тогда 378 000). А еще через два года были уничтожены и последние остатки этого гнетущего прошлого — опустевшие батальоны. Особенно широко и беспощадно вербовались кантонисты из евреев. Правительство преследовало этим не столько цели увеличения числа хороших солдат, сколько цели ассимиляции евреев и насильственного обращения их в добрых христиан. Поставка рекрутов производилась под ответственностью всей еврейской общины — кагала, причем количество кантонистов росло под влиянием различных провинностей со стороны общины (см. евреи, XIX, 451/2, 455). См. Щепетильников, «Комплектование войск в царствование Александра I» (в изд. «Столетие Военного Министерства: Главный штаб»); Кретчмер, «Воспоминания» (Ист. В., 1888, № 3—5).