Карамзин Николай Михайлович

Карамзин, Николай Михайлович, историограф, родился в 1765 г. в помещичьей семье. В одной из деревень этой семьи, в Симбирской губернии, среди волжской природы, прошло детство Карамзина. Весьма возможно, что дивные виды Волги и заронили в душу ребенка страстную любовь к природе, отличавшую Карамзина в течение всей его жизни. Карамзин рано лишился матери. На исходе отроческого возраста он был определен в пансион профессор Шадена, в Москве. Здесь в особом почете была та «сентиментальность», которой полна была немецкая литература. Окончив в 1782 г. пансион Шадена и вынеся оттуда вместе с изрядным запасом «чувствительности» большую охоту к литературным занятиям, Карамзин отдал и другую дворянскую дань времени — послужил в Преображенском полку, в котором с детства числился подпрапорщиком. Военная служба в гвардейской казарме продолжалась, однако недолго, ибо в 1785 г., успев некоторое время пожить в отставке светской жизнью в далеком Симбирске, Карамзин очутился уже опять в Москве, на этот раз в кружке знаменитого Новикова. Здесь в ту пору кипела энергичная издательская работа «типографической компании». Здесь Карамзин и нашел, что ему было нужно: влияние замечательных людей и первое литературное дело. Такие люди, как сам Новиков, профессор Шварц, Гамалея, конечно, не могли не сообщить мысли Карамзина более серьезного направления. Если из Карамзина впоследствии вышел человек, искренно преданный народному просвещению, не сомневавшийся в его пользе и не забывавший о долге гражданина, при всем своем отвращении к действительной борьбе, — то, конечно, этим он обязан своему пребыванию в кругу «типографической компании», в который он вошел самым младшим членом. Здесь же Карамзин нашел и дружбу с одним из молодых членов новиковского кружка, Петровым, человеком старше Карамзина на 6 лет и намного выше его по силе умственного развития и воли. При поощрении, постоянных советах и указаниях со стороны Петрова началась и литературная работа Карамзина заключавшаяся, прежде всего, в переводах («Юлий Цезарь» Шекспира, «Эмилия Галотти» Лессинга). Вместе с Петровым Карамзин редактировал издававшееся Новиковым «Детское Чтение», — бесплатное приложение к «Московским Ведомостям». В этом периодическом издании появились первые оригинальные опыты Карамзина в стихах и прозе.

Н. М. Карамзин (1765—1826). С портрета, писанного В. А. Тропининым (1776—1857). (Городская галерея П. и С. Третьяковых в Москве).

В мае 1789 г. Карамзин отправился в свое заграничное путешествие (продолжавшееся до сентября 1790 г.), обогатившее его новыми впечатлениями, отдаленное веяние которых чувствуется во всей его дальнейшей жизни и деятельности. Он посетил Германию, Швейцарию, Францию и Англию. Всюду, где возможно, он восхищался природой, отдаваясь в этом случае, как индивидуальным своим влечениям, так и господствовавшему тогда литературному течению. Кроме природы, за границей, как и всякого русского путешественника, Карамзина интересовали разные знаменитости, преимущественно поэты и моралисты, хотя он поклонился и философу Канту, о настоящем значении коего, впрочем, нимало не подозревал. В Париже Карамзин не знал, как нарадоваться, что, наконец, он здесь, куда уже давно устремлялись заветные мечты представителей русского развлечения и просвещения; но великим социально-политическим движением, которое тогда начало клокотать в столице Франции, он мало заинтересовался, хотя и почувствовал, что «грозная туча носится над башнями Парижа». Англия тоже не заинтересовала Карамзина со стороны ее политического устройства и общественной жизни. Он остался недоволен современными англичанами; они его разочаровали, не подойдя под тот английский идеал, который он себе составил по их писателям, — по Стерну, Робертсону, Юму, Гиббону, — после Руссо, наиболее резко определившим его собственные литературные вкусы, историческое направление и писательскую манеру. Путешествуя за границей, Карамзин сознавал себя, прежде всего, человеком, а потом русским, преклонялся пред европейской культурой, до небес превознося Петра I за его европеизирование России; по возвращении на родину Карамзин начал постепенно превращаться в русского патриота, к чему первым толчком едва ли не послужил разгром новиковского кружка, работавшего во имя великих общечеловеческих идеалов. С 1791 г. собственно и начинается та литературная деятельность Карамзина, которая сделала его главой нового, именно сентиментального направления в российской словесности, обуславливаемого, как мы видели, сущностью его морального и литературного развития. В «Московском Журнале», начавшем выходить в 1791 г., сверх драматических отрывков — «София» (1792 г.), и некоторые другие произведения — и были почти сполна напечатаны «Письма русского путешественника» — литературный итог заграничного путешествия Карамзина — также повести «Наталья, боярская дочь» и «Бедная Лиза» (1792 г., июнь, октябрь—декабрь). Эти произведения, сентиментальное содержание которых, выраженное легким и изящным, как бы напоенным чувствительностью слогом, так понравилось современникам, — вызвали длинный ряд подражателей. Слава Карамзина сделана была тем быстрее, чем ретивее напали на него, как на легкомысленного новатора в области слога, некоторые ревнители не по разуму и борцы за старый слог, сами состарившиеся на церковно-славянщине — Шишков и ему подобные. Несмотря однако на славу, подписчиков у «Московского Журнала» было немного (не более 300), и потому это издание скоро прекратилось (1794 г.). Но Карамзин не унывал: он начал издавать сборники, сначала наполняя их почти или даже исключительно своими произведениями, уже ничего не прибавлявшими к прежним лаврам («Аглая» и «Мои безделки», 1795 г.); а затем, в подражание западным альманахам, перешел к изданию преимущественно чужих произведений (три книжки стихотворений тогдашних русских поэтов). Возведение на престол Александра Карамзин не замедлил встретить одой, не оставшейся без вознаграждения от нового императора. Сверх того, Карамзин, очевидно, имея ввиду обещание Александра царствовать «по заветам своей бабки», напечатал «Похвальное Слово императрице Екатерине II» (1801 г.). В 1802 г. Карамзин начал издавать новый журнал «Вестник Европы», в котором, благодаря либеральным веяниям с трона, было дано место не одним чисто литературным сюжетам, но и политике. Здесь Карамзин откликнулся на волновавшие тогда мир европейские события, приветствуя первого консула за то, что он «умертвил чудовище революции», и здесь же он выдвинул на первый план национальное начало в статье: «О любви к отечеству и народной гордости» (1802 г.). Интерес его к родной старине выразился в напечатанной в «Вестнике Европы» новой повести «Марфа Посадница» (1803 г.). Новая литературная деятельность Карамзина как будто бы обещала быть успешной, но уже в 1803 г. она прекращается, и на этот раз навсегда. Согласно личной просьбе, поддержанной влиятельными друзьями, Карамзин (высочайшим указом от 31 октября 1803 г.) получил звание историографа с ежегодным вознаграждением в 2 000 руб. Это «высочайшее повеление» было напечатано в последней книжке «Вестника Европы», — и Карамзин «постригся в историки». От начала царствования Александра до уединения в своем кабинете для составления «Истории Государства Российского» Карамзин успел жениться (1801 г.), овдоветь (1803 г.) и снова жениться (1804 г.).

Вторым браком он был женат на дочери князя Вяземского; это ввело Карамзина в круг высшего дворянства. Интересы этого класса сделались ему близкими, и он все теснее и теснее стал приобщаться к чисто дворянской (притом, преимущественно, — придворного дворянства) идеологии. Связи при дворе, которые приобрел Карамзин, благодаря именитой родне своей второй жены, благосклонное отношение к нему великой княгини Екатерины Павловны и надвигавшиеся грозные события, заставившие поднять голову дворянский «патриотизм», выбили Карамзина из исторической колеи, с которой он уже свыкся, работая над «Историей Государства Российского», большей частью в подмосковной резиденции князей Вяземских, Остафьеве, выбили для того, чтобы дать весьма резкое выражение означенной идеологии в записке «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях», записке, составленной историографом для «сфер» и сделавшейся известной Александру I в 1811 г. Мораль этой «Записки», излагавшей положительный взгляд на допетровскую Русь, отрицательный — на реформу Петра и на последующую русскую историю, с положительными оговорками для Елизаветы и Екатерины II, заключается в указании на пагубность насильственных переворотов и резких перемен для правильного течения народной жизни. Эта мораль, имевшая житейские свои корни в дворянских интересах, противоположных подготовлявшимся руками Сперанского реформам, своими теоретическими корнями восходит к той стороне сочинений Руссо, которая представляла проповедь нравственного совершенствования, с предостережением против излишней веры в значение учреждений. Нравственной точкой зрения проникнута и вся «История Государства Российского». Когда Карамзин приступил к первым работам по этой «Истории», он был уже человеком (38 лет) со вполне законченным общим мировоззрением. Человеческая личность в этом мировоззрении стояла на первом плане: она-то именно и делала историю, принося человечеству то зло, то добро, — сообразно с индивидуальными ее свойствами. Отсюда главное содержание истории сводилось к истории лиц, к их личным характеристикам, освещаемым нравственною оценкой, — и история пред таким взглядом являлась более предметом художественной литературы, искусства, чем научного знания. В этом отношении учителями Карамзина были античные историки (Плутарх и Тацит) и упомянутые выше английские историки XVIII в., дальше коих в общем понимании исторической жизни Карамзин не пошел.

К написанию русской истории, хотя бы только «Истории Государства Российского», Карамзин, беллетрист и журналист, был очень мало подготовлен, чтобы не сказать больше; но он рассчитывал на свой литературный талант и вкус. Однако, эти несомненно выдающиеся качества его личности не вывели бы его из затруднений, если бы к его времени литература по русской истории не успела уже обогатиться рядом весьма ценных трудов, которые и дали ему возможность не растеряться в неизвестных ему дебрях русской старины, послужили в них и светлыми маяками и даже самыми путями; из этих трудов XVIII в. Карамзин заимствовал и общую схему русской истории, говорящую о том, что государство Российское (по существу якобы то же самое уже при Рюрике, как и в поздние времена) было могущественно в эпохи единодержавия и ослаблялось при политическом разделении; отсюда и выводилась спасительность самодержавия, как основного, необходимого начала русской государственной жизни. Эти исторические труды XVIII в., далее, помогли Карамзину разобраться и в частностях как древнейшего, так и удельного и московского периодов. В древнейшей истории Карамзин руководствовался главным образом исследованиями немцев, работавших в этой области, особенно Шлецера («Нестор»); для позднейших времен — «Историей» кн. Щербатова, которая весьма значительно облегчила ему собственное изложение. Во многих случаях Карамзин работал, как более или менее искусный эклектик и компилятор. Так, например, он ничего не мог поделать с диаметрально противоположными данными касательно Ивана Грозного (с одной стороны — в летописях, с другой — в сочинениях кн. Курбского, самого Грозного и сказаниях иностранцев), —  и дал двух Иванов IV — образец добродетели и чудовище, затмившее своими злодеяниями самых страшных тиранов древности. Но будучи довольно пассивен, как исследователь, Карамзин не удерживался от выражения в «Истории» своих мыслей, как политик, как представитель определенной социальной группы. Так, хваля советников Ивана IV (эпохи «Избранной рады»), Карамзин подчеркивает, что «они не действовали воображением, умом не обгоняли настоящего порядка вещей, не терялись в мыслях в возможностях будущего», что они были «без учености», «без феории» и пр.: явный намек на Сперанского и замышлявшиеся реформы. Полагая, как это думали в ХVIIІ стол., что «польза» истории заключается в поучении, Карамзин употребил все усилия, чтобы это поучение было предложено современникам в приятной форме, в красивом стиле и в художественных образах, — словом, преимущественное внимание обратил на литературную сторону своей «Истории». Но сентиментальная школа, к которой он принадлежал, и крайне искусственная манера, которую он усвоил и от которой не смогли отвлечь его наши летописи и акты, — повели к тому, что из-под исторического пера Карамзина вышла не подлинная, реальная, а торжественно-слезливая Русь; к тому же многие характерные подробности источников оказались принесенными в жертву опять-таки литературной манере. Молодое поколение переросло эту манеру и встретило ее остроумными пародиями, подобно тому, как общая «единодержавно-самодержавная» схема «Истории Государства Российского» вызвала резкую эпиграмму представителя этого поколения Пушкина. Но при всем том, «История Государства Российского» Карамзина приобрела, по достоинству, себе право считаться весьма крупным явлением в русской историографии. Прежде всего, это сочинение, подводя итог тому, что было совершено в означенной области до него, делало русскую историю доступной большой публике: оно именно «открывало» русскому обществу родную старину, до тех пор почти совсем ему неизвестную. Но Карамзин работал и по новым источникам, неизвестным его предшественникам: ему посчастливилось найти и новые летописи (волынская) и большое количество новых, притом исправнейших, летописных списков; он в весьма широкой мере воспользовался сказаниями иностранцев о России и пр. Обильные выдержки из самых разнообразных источников вошли в «примечания» к «Истории Государства Российского», составившие, по справедливому замечанию профессора Иконникова, «вторую историю, равную по объему первой», а по своему научному значению далеко ее превосходящую. И это значение не утрачено «примечаниями» Карамзина и доселе, ибо в них имеются выдержки и из таких источников, о которых мы знаем только по этим «примечаниям». Приготовленная в 8-ми томах (до эпохи казней Грозного) и изданная на казенный счет, «История Государства Российского» вышла в свет в 1818 г. (в феврале) в количестве 3 000 экз. (отданных в собственность историографа) и разошлась в один месяц. Успех был необычайный, но кратковременный: второе издание уже расходилось очень туго. Работа Карамзина над дальнейшими томами продолжалась. Но, живя в то время в Петербурге и Царском Селе, близко стоя ко двору, дружа с царской четой (особенно с императрицой Елизаветой Алексеевной), часто беседуя с Александром I, взыскавшим его своими милостями, Карамзин естественно не мог равнодушно относиться к современной политической жизни и отзывался на нее с точки зрения уже вполне законченных своих взглядов; плодом этого и явилось «Мнение русского гражданина», составленное для государя по поводу его реставрационных предположений по польскому вопросу. Карамзин не только прочел Александру свою записку, но и имел с ним продолжительную беседу; хотя он и не убедил ни в чем государя и думал, что расстался с ним «навеки», однако не лишился монаршего благоволения. Свою «Историю» Карамзин намеревался довести до воцарения Михаила, но не успел этого сделать. Перо выпало из рук историографа при описании разгара великой разрухи в начале XVII в. (12-й том). Давно серьезно недомогая, Карамзин простудился 14 декабря (1825 г.) и скончался в начале царствования Николая (1826 г.).

Источники: Н. Н. Булич, «Биографический очерк Карамзина и развитие его литературной деятельности»; Бестужев-Рюмин, «Биографии и характеристики»; И. Н. Милюков, «Главные течения русской исторической мысли»; В. С. Иконников, «Карамзин—Историк».

Н. Фирсов.