Катков Михаил Никифорович

Катков, Михаил Никифорович, известный публицист, родился 1 ноября 1818 г. в Москве, где отец его служил в губернском правлении. В 1834 г. поступил на словесное отделение московского университета. Здесь интерес к философии сблизил его с кружком Станкевича, где Катков познакомился и близко сошелся с Белинским и Бакуниным. Под влиянием Белинского началась журнальная деятельность Каткова в «Московском Наблюдателе». После закрытия этого журнала Катков стал сотрудничать в «Отечественных Записках», где поместил несколько критических статей. Окончив в 1839 г. университет, Катков в следующем году поехал за границу, где провел 2 года, главным образом в Берлине, слушая лекции вместе с Бакуниным и занимаясь преимущественно философией. Уже на этой почве началось охлаждение между Катковым и бывшими членами кружка Станкевича: те склонялись к левому гегельянству, Катков увлекался Шеллингом последнего периода и его философией откровения. Еще дальше разошлись недавние друзья на общественной почве: настроение Белинского и др. становилось все оппозиционнее, Катков же мечтал о чиновничьей карьере, хлопотал о месте в министерстве внутренних дел. От этих намерений его отвлекло только предложение попечителя московского округа графа Строганова — готовиться к профессуре в московском университете. В 1845 г. он защитил магистерскую диссертацию «Об элементарных формах славяно-русского языка». Хотя диссертация была филологическая, читать стал Катков в университете философию. Как лектор, он успехом не пользовался. В 1850 г. преподавание философии в университетах перешло к профессорам богословия. Катков, оставшись без кафедры, начал хлопотать о месте цензора, когда, в 1851 г., случайно открылось другое место, редактора «Московских Ведомостей», тогда официальной газеты, редактор которой назначался администрацией. Редакторское место совершенно обеспечило Каткова материально, но сначала мало повлияло на направление его занятий; газета мало отвечала современному пониманию этого слова: самостоятельного политического отдела в ней совершенно не было, разрешались только перепечатки из других изданий. Катков и в это время больше всего занимался философией, печатая свои работы в «Пропилеях» профессора Леонтьева (см.), с которым тесно сблизился еще во время профессуры и был, можно сказать, неразлучен до самой смерти Леонтьева (в 1874 г.). Публицистическая деятельность Каткова начинается с новым царствованием: в 1856 г. он получил разрешение на издание «Русского Вестника». Редактором он оказался образцовым: новый журнал собрал вокруг себя лучшие силы тогдашней литературы, и художественной, и научной. Сам Катков вел в журнале «Современную Летопись», политическое обозрение. Занятая им позиция отвечала интересам тогдашнего передового дворянства: идеалом Каткова была Англия, как понимали ее Гнейст и др. публицисты-консерваторы, подчеркивавшие значение в Англии землевладельцев и сосредоточенного в их руках местного самоуправления. Последнее уже тогда было поставлено на очередь в ряду правительственных реформ, а т. к. дальше Катков в своем англофильстве не шел, то принципиального конфликта с правительством, несмотря на «либерализм» Каткова, не получалось. Уже очень скоро, напротив, к нему начинают благосклонно прислушиваться высшие сферы. В конце 62 г. Катков был представлен императору Александру II, по собственному желанию государя. При таких условиях он стал вторично редактором «Московских Ведомостей» (свое официальное редакторство он должен был оставить, став издателем «Русского Вестника»). Газета из официального издания стала частным, и отдавалась в аренду с торговым московским университетом. Катков предложил якобы наиболее выгодные условия: в обществе тогда ходили слухи, потом повторявшиеся и печатно (и притом не врагами Каткова), что газету просто приказано было отдать именно ему. «Московские Ведомости» редакции Каткова и Леонтьева начали выходить с 1 января 1863 г. Вспыхнувшее в том же январе польское восстание дало Каткову возможность в полной мере оправдать оказанное ему доверие. В то время, когда русские войска усмиряли восставших открытой силой, газета Каткова взяла на себя задачу оправдать усмирение перед общественным мнением. Своего апогея «патриотическое» одушевление Каткова достигло в тот момент, когда несколько иностранных правительств (Англия, Франция и Австрия) сделали весьма малоэнергическую попытку дипломатически вмешаться в пользу поляков. В дипломатической обороне против этого вмешательства «Московские Ведомости» были правой рукой князя Горчакова. По мере того, как поражение поляков становилось все более и более несомненным и борьба с ними — все менее благодарным делом, Катков перешел к другим категориям «внутренних врагов». Благодарной темы «польской интриги» Катков, однако же, не оставил вовсе, возвращаясь к ней до конца жизни, и объяснял ею чуть не все русское революционное движение; только рядом с польской интригой появился целый ряд других «интриг»: остзейская, финляндская, армянская и т. д. В то же время «Московские Ведомости» продолжали выказывать горячее сочувствие тем реформам, которые проводило в то время правительство: судебной и земской. Это сбивало с толку публику, политически еще очень неопытную; Катков продолжал пользоваться симпатиями некоторых слоев общества и однажды стал даже предметом сочувственной манифестации московских студентов. Бестактность некоторых «либеральных» министров того времени, сначала Головнина (пока цензура была в руках министра народного просвещения), потом Валуева, пытавшихся бороться с несимпатичным им редактором «Московских Ведомостей» полицейскими средствами, позволяла последнему выступать иногда не только в либеральной, но как бы даже в оппозиционной роли оскорбленного защитника свободы слова. На самом деле, это был единственный русский журналист того времени, который цензуры не боялся, но которого цензора боялись. Попытки Головнина привели только к тому, что для Каткова комитет министров создал особую цензуру; а «предостережений» Валуева (на основании нового закона о печати) Катков просто не печатал в своей газете, и вышел из такого беспримерного в истории русской печати конфликта с полным торжеством (отчасти благодаря покушению Каракозова, 4 апреля 1866 г., толкнувшему высшие сферы в сторону решительной реакции). Реформа среднего образования в духе преобладания древних языков была тогда (конец 60-х гг.) в центре внимания Каткова. Лично он, если верить его словам, ценил, главным образом, культурное значение классической литературы, вероятно, под влиянием Леонтьева. Но Катков считал излишним обращаться к обществу. «Не в обществе дело», говорил Катков «Реформа решается не в обществе, а в министерстве, в правительственных сферах». А там всего более способны оценить полицейскую роль классицизма, как средства умственной дисциплины. Как бы то ни было, для самого Каткова классицизм отнюдь не был только чистой теорией: вместе с Леонтьевым он учредил в Москве классическую гимназию, с университетскими классами («Лицей цесаревича Николая»), при щедрой правительственной субсидии. В области внешней политики Катков этого времени был решительным сторонником Германии и Бисмарка, что не помешало ему 15 лет спустя сделаться таким же решительным сторонником русско-французского союза. Вообще, повороты в направлении симпатий и антипатий Каткова всегда совпадали с поворотами правительственной политики. Он был сторонником земства, когда правительство его вводило, и лютым гонителем земских учреждений, когда «земское движение» 70-х—80-х гг. показало опасность земства для абсолютизма. Новые суды, когда они были правительственным начинанием, возбуждали в нем симпатию; но после того, как присяжные оправдали В. И. Засулич, правительство потеряло к ним доверие, а Катков стал говорить о «шемякином суде». В 60-х годах у нас действовали очень легкие, сравнительно, таможенные тарифы, и Катков был фритредером; с конца 70-х гг. правительство опять вступило на путь протекционизма, и Катков стал требовать запретительных пошлин. Само собой разумеется, что в глазах современной публики эти повороты не были так грубы: превосходно осведомленный о настроении «сфер», Катков заблаговременно начинал поддерживать то течение, которое в его глазах имело шансы на успех, гораздо раньше, чем оно обнаруживалось в чем-нибудь осязательном. Но как ни внимательно следил Катков за переменами наверху, ошибки здесь были неизбежны. Ошибка в угадывании грядущего дня в области внешней политики (Катков некстати горячо выступил против министра иностранных дел Бирса) вызвала гнев высших сфер: Катков на время лишился их милости. Опала, вероятно, быстро прошла бы; но здоровье Каткова было уже подточено старым недугом, и огорчение от  опалы ускорило его смерть (20 июля 1887 г.). К этому времени от прежних наивных симпатий к нему общества не оставалось уже и следа; непопулярность правительства, начиная с 70-х гг., должна была неизбежно отразиться и на Каткове; некоторые отдельные его выступления, а в особенности отношение «Московских Ведомостей» к избиению московских студентов охотнорядцами в 1878 г., сделали его имя одиозным для русской интеллигенции (на банкете по случаю открытия памятника Пушкину в мае 1880 г. произошел известный инцидент, в одном жесте символизировавший отношение общества к Каткову: когда он протянул свой бокал Тургеневу, тот от него отвернулся). Исключительно злобный тон статей Каткова за последние годы его журнальной деятельности объясняется отчасти сознанием своей явной непопулярности. Но, нужно сказать, по отношению к тем, кто не был для него страшен, он не стеснялся и ранее: прямая брань с явными намеками на павших министров не редкость в «Московских Ведомостях» с 60-х годов. Только этой несдержанностью языка можно оправдать легенду о «громах», якобы «гремевших» со страниц этой газеты. За исключением резких выражений, стиль Каткова был всего менее громоносным. Он писал слогом очень правильным, даже красивым (всегда тщательно отделывая свои статьи), но обыкновенно — без увлечения и подъема. Главное его литературное наследие, статьи «Московских Ведомостей», изд. его вдовой («М. Н. Катков. Собрание передовых статей Московских Ведомостей», М. 1887 и сл.). Литература о Каткове: С. Неведенский, «Катков и его время», Спб. 1888; В. А. Любимов, «М. Н. Катков и его историческая заслуга», М. 1889; Grég. Liwoff, «Michel К. et son époque», Paris, 1897.

М. П.