Кавур Камилло Бензо

Кавур (Cavour), Камилло Бензо, граф де, знаменитый итальянский политик, родился 1 августа 1810 года в Турине, принадлежал к старой пьемонтской аристократической семье. Отец его был маркизом; как второй сын, Кавур получил только титул графа; учился в пьемонтской академии; некоторое время был пажом при дворе герцога Кариньянского, будущего Карла Альберта. В молодости проявлял большой оппозиционный дух, громко говорил вещи, неприятные начальству, за это был удален не только от двора, но и из столицы, долго путешествовал, много занимался хозяйством в своих огромных поместьях в Верчелльской долине, работал понемногу в печати. В 1842 году он сделался одним из основателей «Assoziazione agraria», которая с политическим либерализмом очень хорошо умела сочетать защиту помещичьих интересов. В 1847 году, когда Карл Альберт, под влиянием общего возбуждения в стране и следуя примеру других итальянских правительств, открыто стал на путь реформ (см. XXII, 415/16), Кавур поспешил в Турин, чтобы быть в центре событий. В это время он был уже вполне сформировавшимся политиком. Размах его реформистского пыла был не велик; с «Молодой Италией» он не имел ни малейших точек соприкосновения; демократические идеи были ему чужды. Он являл тип чистой воды умеренного конституционалиста, убежденного, что без коренных реформ нормальная хозяйственная деятельность в маленьком Пьемонте невозможна, что только уступка в политическом вопросе спасет страну от конвульсий социальной революции. Дальше Пьемонта и деятельности для Пьемонта его взор не заглядывал. Вместе с Бальбо (см.) и другими единомышленниками Кавур стал издавать газету «Risorgimento» и выступать на народных собраниях. В январе 1848 года, то есть когда уже во всей Италии говорили о вещах, гораздо более серьезных, Кавур выступил на одном митинге с требованием конституции. Но в Пьемонте он был первым: имя его стало популярно. В марте, с большим опозданием против других итальянских государств, пьемонтский статут быль опубликован, и Кавур, как его формальный инициатор, попал на линию большого политика. Тем не менее, на выборах в палату он прошел едва-едва, на перебаллотировке, и сел на скамьях правой. В духе правой были и его выступления, за которые его неоднократно освистывали. Кроме того, у него были какие-то сомнительные связи с клерикалами. Популярность его, поэтому, сильно поколебалась, и во вторую пьемонтскую палату он прошел с еще большим трудом: только на дополнительных выборах. Чтобы не повторять прежней ошибки, он откололся от правой, порвал с клерикалами и образовал сам новую парламентскую группу, правого центра. При неустойчивости партийных группировок, дисциплинированная кучка депутатов, признающая Кавура своим лидером, могла играть некоторую роль в важных голосованиях, и с ним приходилось считаться при министерских комбинациях. В 1850 году Кавур и вступил в кабинет Массимо д'Адзельо в качестве сначала министра земледелия, а с 1851 и министра финансов. В январе 1852 года он остался в кабинете при особом мнении по вопросу о законе, передающем (в угоду Луи-Наполеону) дела об оскорблении в печати иностранных монархов от суда присяжных суду коронному, и, выступив против проекта в палате, провалил его. Ход был чрезвычайно ловкий, ибо проект был весьма непопулярен. Кабинет подал в отставку, а потом д’Адзельо составил новый, но уже без Кавура. Это его не спасло. В октябре 1852 года он должен был уступить власть Кавуру: все другие комбинации оказывались уже невозможными.

Сначала Кавур взял себе портфель финансов и стал постепенно искать почвы для сближения с более радикальными элементами. Общеитальянскими планами он не увлекался и теперь и не придавал значения стихийной тяге к Пьемонту, сказавшейся в 1848 году, в дни военных успехов Карла Альберта (см. XXII, 417). Он хотел только усилить свое собственное отечество в экономическом и боевом отношении, чтобы события не застали его врасплох. Его мечты не шли в это время дальше расширения территории Пьемонта на счет австрийской Ломбардии. Перестроила всю его политику Крымская война, причем не он первый оценил Крымскую войну с точки зрения интересов Пьемонта (об интересах Италии не думали), а Фарини, а многое нужно отнести еще на долю грубоватой инициативы Наполеона III. Как бы то ни было, Пьемонт уложил в Крыму 4 000 солдат, Кавур получил право участвовать на Парижской конференции и там поднять голос за Италию. Правда, страдания Италии, как совершенно правильно указывали демократы, ни для кого в Европе, тем более для дипломатов, не составляли секрета; но Кавур очень гордился тем, что заявил о них не «в революционных, буйных журнальных выступлениях, а с подобающей делу торжественностью, в высоком собрании авторитетных деятелей». С этого момента и до самой его смерти (6 июня 1861 г.) деятельность Кавура тесно сплетается с историей Италии (см. XXII,420/23).

Политик большого ума и больших финансовых способностей, гораздо менее крупный дипломат, чем о том кричали его официальные и неофициальные панегиристы, Кавур силою вещей был вознесен на такую высоту, на какую ему не давали права ни его дарования, ни результаты его деятельности. Он был совершенно лишен способности широкого размаха, в нем не было ни сокрушающей, грубой решительности Бисмарка, ни чистого идеалистического порыва Маццини и Гарибальди. Он был мелок душою, по-маленькому властолюбив, ревнив к окружающим. В сотрудники он никогда не брал людей крупных, с большой волей и с большой популярностью, способных на самостоятельные решения и на мощную инициативу. Министры в его кабинетах, за самыми малыми исключениями — политики третьей и четвертой категории. Он требовал от них собачьей преданности и платил им за это презрением. В палате Кавур держал себя, как скотовод из Савойи: грубо, высокомерно, неуклюже; постоянно оскорблял чужое самолюбие, выходил из себя, когда другие держали себя с ним с достоинством.

Он был глубоко консервативным по самому существу своей природы, как может быть консервативен только крупный землевладелец. К народу и народным движениям относился с решительным недоверием, никогда не мог понять Гарибальди и заставить Гарибальди понять себя. Эта вражда к демократии и была причиной того, что Кавур до конца жизни остался пьемонтским государственным деятелем. Чтобы сделаться итальянским политиком, нужно было уверовать в силу демократического движения, тянувшего к единству, потому что в борьбе с Австрией, с чужеземными династиями, сидевшими на итальянских престолах, со светской властью папы победить могло только оно: никакой помощи извне нельзя было ожидать. Оставаясь в кругу интересов Пьемонта, Кавур мог не принимать во внимание народного движения и дипломатическим путем искать союзников против Австрии, единственного государства, на счет которого он мечтал раздвинуть границы владений савойского дома. Еще после войны 1859 года он не думал ни о чем большем, как о северно-итальянском королевстве, и с легким сердцем отдавал Наполеону Савойю и Ниццу, куски единой Италии. Народное движение тянуло его за собой. Он сопротивлялся до конца и шел за ним только тогда, когда дальнейшее упорство сделалось бы изменой родине, несравненно худшей, чем уступка Савойи и Ниццы. Но в промежутках он не останавливался ни перед расстрелом народного движения (Аспромонте), ни перед трусливым союзом с чужими против него (Ментана). Никто из итальянских политиков Risorgimento не был таким противником революционного способа борьбы, как Кавур, и никто в большей мере, чем он, не воспользовался плодами революционного способа действий. А насажденные Кавуром политические и, в частности, парламентские нравы долго еще были проклятием Италии. Она до сих пор не отделалась вполне от растлевающего политиканства, несомненнейшим отцом которого был Кавур. Кроме многочисленных хвалебных итальянских биографий Кавура, см. F. Х. Kraus, «Cavour». По-русски лучшее, что написано о Кавуре, — статьи Добролюбова.

А. Дживелегов.