Кодификация

Кодификация, один из видов законодательной деятельности, состоящий в издании законов, систематизирующих по известному плану какую-либо часть положительного права страны. У нас кодификация понимается несколько иначе: этим термином означают размещение новых законов в принятом у нас Своде Законов, происходящее как в законодательном, так и в административном порядке (об этой деятельности см. Свод Законов). Кодификация, как вид издания сложных законов, охватывающих какую-либо отрасль или систему права, противопоставляется так называемому фрагментарному законодательству, изменяющему какие-либо частные правовые положения. Другими видами издания сложных законов наряду с кодификацией являются консолидация или инкорпорация законов. Консолидированными законами называются такие законодательные акты, которые лишь суммируют несколько прежде изданных по данному предмету законов, не изменяя в чем-либо существенном их содержания и не стремясь при этом объединить эти старые законы в какой-либо единой логической конструкции. Термин «консолидация» преимущественно применяется в английском праве; на континенте соответственную законодательную деятельность называют инкорпорацией. Строгого различия между кодификацией и инкорпорацией провести нельзя. Кодификация есть, в сущности, усовершенствованный вид инкорпорации; она различается от нее по методу. В то время как первая исходит из заранее построенной и логической схемы частей и понятий, вторая исходит из разрозненных материалов положительного права, соединяемых между собой более или менее случайно. Кодификация представляет вид законодательства, оплодотворенный юридической наукой, создающий новое право, и потому составляющий порой отправную точку нового развития в соответственной области права; инкорпорация есть лишь сводка старого права, сопровождаемая порой отсечением устарелых частей и внешним согласованием разнородного, но в существе своем она не представляет реформы права и не приближает системы его к господствующим в юридической науке конструкциям.

Спор о преимущественных достоинствах инкорпорации или кодификации, длившийся в течение всего XIX века, и в настоящее время не может еще считаться законченным. В странах европейского континента получила преобладание система кодифицированного права, по крайней мере, в важнейших областях уголовного, гражданского, торгового и некоторых отраслях административного права. Наоборот, Англия и доныне строго придерживается системы фрагментарного законодательства, решаясь в лучшем случае лишь на издание консолидированных законов. Несмотря на неоднократные попытки кодификации права в Англии, мы до сих пор видим его в виде необозримой массы судебных решений (прецедентов) и немногих чрезвычайно казуистических законов, понимание которых почти недоступно простому смертному (см. IX, 330/31). На истории кодификации в отдельных странах мы остановимся ниже. Теперь же скажем несколько слов о характере происходящего спора.

Самое начало XIX века характеризуется необычайным увлечением идеей кодификации. Во главе этого движения стоял Бентам, посвятивший значительную часть своих трудов этому вопросу. Он исходил из той мысли, что законы должны преследовать наибольшее благо наибольшего количества людей; по своему содержанию они должны быть универсальны; по форме общедоступны и ясны. Все эти качества закона достигаются изданием их в виде писанного кодекса. Для построения такого кодекса нужен опытный архитектор, первой задачей которого явится обособление законов, имеющих общий интерес, от законов частных. Во главу законов общих, долженствующих охранять свободу и безопасность всех граждан, должны быть поставлены законы уголовные; затем идут законы гражданские, посредством которых гражданин осуществляет свои личные и имущественные права, а далее ряд специальных кодексов: военный, морской, торговый, муниципальной полиции, городской и сельской полиции и т.д. Весь кодекс права или каждая часть его должны сопровождаться комментарием, поясняющим его мотивы, то есть отношение к принципу общей пользы. Постановления его должны быть опубликованы и стать известными каждому. Удобнее всего поручить составление такого кодекса иностранцу, так как последний чужд местных политических, личных и национальных предрассудков и так как среди иностранцев легче найти человека, обладающего высокими умственными качествами, необходимыми для такой реформы. Свои мысли Бентам попытался осуществить и на практике. Он написал обширный универсальный кодекс права, предназначенный для всех народов (см. V, 353/54). С другой стороны, он обращался к ряду иностранных правительств с предложениями написания для них кодекса. Так, он писал президенту Североамериканских Штатов Маддисону, предлагая ему написать такой кодекс, который «не оставил бы и клочка неписанного права», законодательным собраниям Испании и Португалии и др. Между прочим, он обратился с соответственным предложением и к императору Александру I. В то время в России заседала комиссия по составлению уложения, продолжавшая свою деятельность еще от Екатерины II, которая тщетно пыталась разобраться в десятках тысяч указов. Бентам в письме к Александру предложил свои услуги. Император лично ответил полной готовностью, но просил Бентама войти в непосредственные сношения с законодательной комиссией, которой и надлежит сообщить критические замечания. Бентам, однако, не пожелал удовлетвориться ролью советника. Во втором письме он указывает, что комиссия относится недоброжелательно к его вмешательству, что она искусственно затягивает работы и что дело значительно выиграло бы, если бы все руководство было бы передано ему. На это письмо ответа не последовало. Что предложение Бентама кодифицировать русские законы не могло показаться странным, следует хотя бы из того, что император Александр I в 1810 году поручил галльскому профессору Якобу, не знакомому даже с русским языком, составление для России уголовного кодекса, и этот проект был изготовлен в 1812 году и отпечатан под названием проекта уголовного уложения Российской Империи. Это происходило за два года до переписки Бентама с Александром I. Составление кодекса в эту эпоху представлялось делом весьма легким. Кодекс должен был служить выражением основанных на разуме прав личности, а последние в своей идеальной постановке не знали ни национальных, ни культурных различий. «Права человека и гражданина» были универсальны и просты. Разработанной почвой для такого рационалистического кодекса являлось естественное право, которое давно уже успело обратиться в рационально разработанную систему права, впитавшего в себя элементы права самых разнообразных народов и потому лишенного национального отпечатка. Увлечение идеей кодификации в Европе было чрезвычайно сильным. Крупные кодификационные работы Наполеона (гражданский кодекс 1804 г., устав уголовного судопроизводства 1808, уголовное уложение 1810 г.) происходили под значительным влиянием этих идей об универсальности кодификации. Выработанным кодексам придавалось отнюдь не исключительное национальное значение; в каждой стране, которую завоевывал Наполеон, прежде всего, вводились его кодексы. Как в романских странах (Бельгии, Италии, Испании), где эти кодексы и поныне лежат в основе соответственного уголовного и гражданского законодательства, так в отдельных государствах Германии, в Царстве Польском были введены эти кодексы. В Польше гражданский кодекс Наполеона действует и поныне, а в рейнских провинциях Германии и в Бадене он просуществовал до 1900 года, то есть до самого введения в действие германского гражданского уложения. Другая крупная кодификационная работа того времени — баварское уголовное уложение, составленное известным криминалистом Фейербахом и изданное в 1813 году, также не ограничивало своей силы одной Баварией. С него был скопирован ряд уголовных кодексов Германии. Проект баварского кодекса был прислан Фейербахом и в законодательную комиссию, работавшую при Александре I, и оказал весьма сильное влияние на указанный уже нами проект, составленный Якобом в 1812 году. Такое отношение к кодификации во многом объяснялось характером требований, предъявляемых к кодексу. Он не должен был руководить правовой жизнью народа, а имел лишь задачу охранять личность, свободу и имущество граждан. Круг гражданских прав был ясен, нужно было лишь охранять их; законодателю рисовался абстрактный человек, с абстрактными мотивами и интересами, и в таком отвлеченном виде легко было переносить законодательные положения из одной страны в другую.

Иначе взглянула на дело историческая школа (см. право), со стороны которой и проявился резкий отпор увлечениям кодификацией. Известно, какой отпор встретила со стороны Савиньи попытка германского юриста Тибо, который в 1814 году, после освобождения Германии от французского владычества, выступил с призывом к созданию единого гражданского кодекса для Германии. Идеи Савиньи долгое время служили лозунгом германской юриспруденции; дело кодификации в области гражданского права было надолго оставлено. И в то время, как уголовное право с 40-х годов начало быстро кодифицироваться, а с 1869 года уже стало единым для всей Германии, право гражданское было объединено в кодекс лишь в 1900 году. С переходом Германии к кодифицированному праву, противников кодификации здесь почти уже не встречается. О них нельзя говорить и во Франции. Здесь существует такое раболепное преклонение пред кодифицированным правом, что до самого последнего времени юриспруденция, как гражданская, так и уголовная, не рисковала даже в теоретических курсах отступать от системы, принятой законодателем, и всю свою деятельность направляла к комментированию глав и статей кодексов. Все дальнейшее правовое развитие протекало на почве тех же принципов, на которых построены соответствующие уложения. Иначе обстоит дело в англо-американской литературе, где спор о кодификации сохранил всю свою остроту. Здесь вопрос кодификации осложнился существованием особого типа права — common law (см. IX, 326/31), постановления которого нигде не выражены в виде писаных правил, а извлекаются юристами из громадной массы судебных решений лишь как юридические принципы, имеющие руководящее значение. Мысль, являющаяся элементарной для континентального юриста, о том, что все право может быть сведено к велениям и запретим законодателя, и выраженная в Англии юристом Остином еще в первой половине XIX века, далеко не пользуется здесь общим признанием. Значительная часть права, в особенности права гражданского, здесь развивалась вне всякого воздействия со стороны законодателя, путем декларации судьями своего интуитивного права, обычаев, прецедентов. Кодифицировать это право, претворить его в закон недопустимо уже потому, что тогда придется придать этому праву известную форму, которая сама по себе будет обязательной, как то соответствует статутному праву; эта форма изгонит ту ценную сторону, которая составляет славу и гордость общего права — именно свободную приспособляемость известных справедливых критериев к конкретным обстоятельствам дела. Кроме того, кодификация не может ограничиваться только сводкой установившегося и признанного права, она идет дальше, захватывая все дела, которые могут случиться в будущем. Всякое общее правило, заключенное в кодексе, приобретает универсальное значение для будущего. Между тем перенос создавшегося права, приспособленного к определенным историческим потребностям, в сферу неизвестного будущего, которое дарит нас новыми неожиданными конфликтами и сочетаниями жизненных отношений, представляется делом рискованным. Он может привести к тому, что начала справедливого решения забудутся в угоду искусственным принципам, которые угодно было создать законодателю. Кодифицированное право застывает в своем развитии; между тем нужды вечно движущейся жизни предъявляют к нему новые требования, и юристам приходится прибегать к искусственным толкованиям и конструкциям, которые крайне осложняют право и порождают множество судебных споров. Американский юрист Картер, выступающий энергичным противником кодификации; статистически доказывает, что число тяжб, возникающих на почве не писанного общего права, значительно меньше, чем число тяжб на почве права статутного, где каждое слово порой дает повод к недоразумениям. Требования, предъявляемые ныне к хорошей кодификации, слишком сложны, чтобы можно было бы надеяться на удачное выполнение ее. Прежде всего, кодификатору приходится заняться определением понятий. Но еще римляне предостерегали от этого цивилистов, говоря, что omnis definitio in jure civili periculosa est; затем идет вопрос о совмещении усмотрения судьи с правилами кодекса, вопрос и поныне еще нигде удачно не разрешенный; законодателю здесь часто приходится узаконять произвол судьи, лишенный живительной силы юридических принципов, с которыми он связан в common law. Далее возникает вопрос об однообразии кодекса, неразрешимый для тех стран, где имеются группы населения, развивавшиеся в особых исторических условиях, и право которых образовывалось под действием различных иностранных влияний. Наконец, остается вопрос о полноте кодекса; при пестроте и обширности права нет надежды охватить его полностью, даже в нескольких кодексах, на каждом шагу придется встречаться с пробелами в кодифицированном праве, открытие которых каждый раз порождает тревогу в населении и полную неуверенность в исходе. Как бы совершенен кодекс ни был, от этих пробелов он освободиться не в состоянии. Единственно на что можно надеяться, это то, что с течением времени, с большим правовым воспитанием народа, потребность в правовой казуистике отпадет, и достаточно будет нескольких правовых принципов, применяемых надежными и мудрыми судьями, — тогда упростится и станет возможной задача кодификации.

Этим аргументам противников кодификации противопоставлено в английской литературе немало доводов в пользу ее. Уже Бэкон в XVII веке предлагал Якову I кодифицировать действующее право Англии, но он встретил сильное противодействие среди судей, считавших подобного рода работу недоступной и нежелательной. Затем в пользу кодификации высказывались Гэль, Юнг, Баррингтон. О деятельности Бентама в этом направлении мы говорили. Бентам считал, что против кодификации могут возражать только мошенники и глупцы, которым нужно держать народ в неведении об его законных правах. Среди последователей Бентама, защищавших кодификацию, насчитываются имена Самуэля Ромильи, Пиля, Остина, Джемса и Джона Милля, Брума и др. В 40-х годах XIX века вопрос о кодификации был решительно поставлен и в Америке. Комиссия по составлению гражданского уложения штата Нью-Йорк под председательством Давида Фильда суммировала ряд решительных доводов в пользу кодификации, сведя их к 4 положениям: 1) Все, что определенно известно, может быть определенно выражено на бумаге; право является хорошо известным и потому может быть выражено в письменной форме. 2) Кодекс является наиболее практической формой выражения на письме сведений о праве. 3) Правда, нельзя предусмотреть новых случаев, то есть новых комбинаций фактов, но кодекс не обязан их предусматривать, а предоставляет это практике. 4) Польза, получаемая от кодификации, будет весьма значительной, так как сделает закон ясным и определенным, дав в распоряжение каждого вместо целой библиотеки томов одну книгу, доступную по содержанию и не юристу. Взгляды этой комиссии получили постепенно признание, и ряд штатов склонился к признанию желательности кодификации права. За последние годы в этом направлении идет и развитие в Англии. Самый процесс кодификации удобнее всего проследить по отдельным странам, останавливаясь лишь на более крупных.

В Англии, как мы видели, был принят путь не кодификации, а консолидации законов. Главнейшие результаты этой консолидации отмечены в статье английское право (см. IX, 330/31). Затруднения кодификации английского права удалось преодолеть при введении его в колониях. Так, для Индии с 1861 года издан ряд прекрасно разработанных кодексов (уголовного права и процесса, гражданского права), положениями которых пользуются иногда и сами англичане для толкования своего права. С 90-х годов начала кодифицировать свое право Канада. В отдельных штатах Северной Америки мы также встречаем ряд кодексов. Среди них видное место занимают гражданские уложения Калифорнии (1872 г.), Луизианы (1875 г.), Нью-Йорка, Небраски (1909) и др., уголовные уложения Нью-Йорка (1881 г.), федерального союза (1909 г.), Небраски (1909 г.) и др. Методы американской кодификации весьма близки к консолидации английского права, и в кодексах большей частью отсутствует так называемая общая часть.

Франция до сих пор живет кодексами, изданными при Наполеоне. Из них первое место по совершенству кодификации занимает гражданский кодекс 1804 года, столетие которого недавно праздновалось. Он составлен комиссией из видных юристов революции (Биго-де-Преамнэ, Тронше, Порталис и Мальвиля), с непревзойденной быстротой — в 4 месяца, и проведен, несмотря на двукратное отвержение его законодательным корпусом, в течение четырех лет благодаря настойчивости Наполеона, справедливо считавшего этот кодекс предметом своей гордости. Во французском кодексе мы находим последовательное проведение идеи гражданского равенства всех французов, освобождение частной собственности от влияния феодальных пережитков, свободу договора и оборота, наконец, освобождение от церковной догмы постановлений о союзе семейном. В основу кодекса положена система римских институций, а содержание его представляет удачный компромисс между отвлеченными началами революции и старым обычным правом. Деятельность кассационного суда ныне окутала этот кодекс рядом наслоений, которые, однако, не затемнили ясности положенных в основание его начал. До последнего времени творчество судебной практики исходило целиком из них, и только за последние годы во Франции стали модными течения, опирающиеся и на старые принципы естественного права (Жени, Саллейль). Этот кодекс оказал сильное влияние на гражданское законодательство Европы, а в некоторых странах (Италии, Польше, Голландии) был даже целиком реципирован. Французское уголовное уложение 1810 года было результатом деятельности комиссии под председательством Тарже (участники ее: Трейляр, Блондель, Удар и Виейяр). По содержанию своему оно больше приближается к дореволюционному законодательству Франции и долгое время считалось одним из самых суровых кодексов Европы. Однако законами 1824, 1832, 1848, 1863 и др. вплоть до закона 1901 года постановления его постепенно смягчались. В 1887 году была образована комиссия для пересмотра уголовного законодательства, но она успела издать только проект общей части. Уголовная юриспруденция во Франции занята, главным образом, комментированием кодекса. Устав уголовного судопроизводства 1808 года оказал значительно большее влияние на законодательство Европы, нежели материально-правовой кодекс. Установленный им смешанный тип процесса был затем заимствован почти повсюду на континенте; постановления о предварительном следствии и о производстве в суде с присяжными послужили прототипом почти для всех континентальных стран. Нельзя, однако, не отметить, что существование кодексов породило во Франции ряд блестящих юристов-комментаторов, но оно надолго заглушило теоретическую мысль в области юриспруденции, и современное состояние права во Франции следует признать скорее отсталым, чем передовым.

Германские страны. Во главе объединительной деятельности в области права шли две германские страны — Пруссия и Бавария. Первая еще в XVIII веке успела выпустить свод «прусского земского права» (1791 г.), в течение более трех четвертей века оказывавший значительное влияние на развитие законодательства германских стран. Ранее других от этого свода отпали уголовные законы, содержавшиеся в последней части. На смену ей в 1851 году было издано прусское уголовное уложение, послужившее прототипом для уложения Северно-Германского Союза 1869 года, а с 1871 года — германского уголовного уложения, действующего и поныне. Уложение 1851 года было составлено под сильным влиянием французского права, и некоторые юристы называли его даже вторым изданием французского code pénal. Затем постепенно выделялись из земского права — вексельное (1848 г.) и торговое право (1860), горное право, опекунский устав (1875). В Баварии, уже в 1751 году при короле Максимилиане был издан обширный свод гражданского и уголовного права. Но так как в постановлениях его нашли себе крайне слабое отражение распространявшиеся тогда новые идеи свободы гражданского оборота, прав личности, устранения начал полицейского государства и т.д., то этот свод быстро устарел, и в начале XIX века мы встречаем здесь новые попытки кодификации. Во главе работ по кодификации ставится известный баварский юрист Фейербах. Ему удается в 1813 году провести и опубликовать уголовное уложение. Уложение это, первоначально составленное Клейншродом, было построено на теории психического принуждения и являлось стройным отражением тогдашних взглядов на наказание, усмотрение судьи, законодательную технику. Оно было популярно далеко за пределами Баварии. Кодификация гражданского права вышла менее удачной, так как большинство было против рецепции французского права, а национальное право было недостаточно изучено. Из других кодификационных работ в эпоху, предшествующую изданию общегерманского гражданского уложения, отметим еще саксонское гражданское уложение 1863 года, построенное всецело на системе римских пандект. Новая эра в кодификации германского права начинается с попыток издания общегерманского гражданского уложения. Еще в 1868 году была сделана попытка издать общее для всей Германии обязательственное право, но она рушилась с распадением германского союза. В 1873 году рейхстаг принял закон об издании общего гражданского уложения и поручил союзному совету образовать соответственную комиссию. В следующем году была образована комиссия из 11 членов под председательством д-ра Паппе, которая в 1887 году, то есть через 13 лет, представила обстоятельный проект в 5 томах. Но этот проект постигла полная неудача. Комиссия прошла совершенно мимо ряда крупных социальных вопросов, она внесла в закон ряд чисто теоретических положений, забыв, что задача закона приказывать, а не поучать, наконец, положила в основание почти исключительно римское право. Этот проект не без язвительности был прозван «маленьким Виндшейдом» (см. Х, 210) и, несмотря на желание правительства провести его, был все-таки отброшен. Пришлось спешно организовывать другую комиссию, в составе новых членов, которая начала свою работу в 1890 году. К октябрю 1895 года труды ее были закончены, и составлен новый проект. Он также не лишен был недостатков, но, несмотря на оппозицию со стороны отдельных партий, общественное мнение Германии и юридические круги высказались в его пользу. 17 января 1896 года он был внесен в рейхстаг, а 1 июля того же года был принят им большинством 222 голосов против 48. 18 августа он стал законом, а 1 января 1900 года введен в действие под именем Гражданского уложения Германской империи. Это Уложение представляется одной из крупнейших кодификационных работ последнего времени (см. XIV, 233/38). На нем отразились новые течения правовой и социальной политики конца XIX века, позволившие сделать шаг вперед по сравнению с правом других стран; правда, перелом в хозяйственной жизни и сильная борьба классов породили необходимость многочисленных компромиссов. Как средство для этого пришлось расширить границы справедливого усмотрения судьи и усилить роль имперского суда в толковании права. После первоначального критического отношения германских юристов к новому уложению ныне наступила полоса слепого преклонения пред ним; все внимание устремлено на систематизацию его норм, и попытки даже мелких частичных изменений чуть ли не принципиально отвергаются. В области уголовного права Германия остается при действии уголовного уложения 1871 года, но на очередь поставлена уже полная его реформа. Уложение 1871 года было составлено и принято наспех, оно носит на себе следы сильного французского влияния и мало считается с новыми течениями уголовной политики. Воззрения антропологической и социологической школ не нашли в нем никакого отражения. Успех кодификации гражданского права заразил германских криминалистов. В 1905 году они предпринимают издание громадного коллективного труда «Сравнительное изложение германского и иностранного уголовного права» (закончено в 1909 г.). Тогда же образуется под председательством Люкаса правительственная комиссия, которая в 1909 году публикует первый, носивший скорее характер пробного, проект уголовного уложения. Проект этот, содержавший уступки по адресу различных школ, в общем, был принят германской наукой сочувственно; он породил значительную критическую литературу. Профессора Лист, Гольдшмидт, Каль и Лилиенталь выпустили составленный ими контрпроект, расходящийся с правительственным, однако, только по второстепенным вопросам. В 1910 году проект с замечаниями возвращен в правительственную комиссию, которая предполагает закончить обсуждение его к 1914 году. Одновременно идет работа по пересмотру устава уголовного судопроизводства 1877 года. Проект новой редакции, изданный в 1908 году, не был рассмотрен рейхстагом и встретил мало сочувствия. Ныне намечена его обстоятельная переработка. Германскими же процессуалистами намечено издание «Сравнительного изложения процессуального права» по образцу материального.

Из других стран Европы вкратце отметим Австрию, выработавшую в 1811 году «Общее гражданское уложение», отличавшееся в свое время большими достоинствами, но ныне значительно устаревшее и измененное рядом новелл; в области уголовного права действует еще уложение Иосифа II 1803 года, несколько видоизмененное в 1852 году. Ныне на очередь поставлена его отмена. В 1909 году опубликован проект уголовного уложения, составленный Ламмашем и Штоссом, который представляется менее совершенным, чем соответственный германский проект, но для Австрии представляет большой прогресс. В Швейцарии следует отметить резко выразившуюся в конце XIX века тенденцию к объединению гражданского и уголовного права, приведшую к появлению соответственных проектов, отличающихся большими достоинствами. Стал законом пока только гражданский кодекс, единогласно принятый союзным собранием 10 декабря 1907 года и вступивший в действие с 1912 года. Этот кодекс составлен видным швейцарским юристом Губером в течение менее, чем 10 лет. По авторитетному признанию цивилистов, он стоит выше Наполеонова кодекса и германского уложения с точки зрения языка, техники и смелости нововведений. Знаменитая статья 1 этого уложения, предписывающая судье при недостатке закона решать дело так, как если бы он был законодателем, в согласии с мнениями, одобренными наукой и судебной практикой, рассматривается как лозунг нового течения в гражданском праве, известного под именем «свободного права». По содержанию своему швейцарское уложение во многом пошло далее германского: отделы о союзах, о семейном праве, о гражданской правоспособности женщин, о наследственном праве, о праве ипотеки значительно прогрессивнее и целесообразнее построены, чем в гражданском уложении Германской империи. Проект швейцарского уголовного уложения должен впервые объединить уголовное право Швейцарии, ныне рассеянное в массе кантональных кодексов. Он прошел уже три редакции. Первоначально он был составлен профессором Штоссом в 1896 году. После обстоятельного пересмотра в комиссии экспертов был в 1908 году опубликован новый проект. Наконец, после обсуждения в союзном совете в 1912 году была издана новая редакция. Швейцарским криминалистам удалось победить все препятствия к принятию этого проекта, и он, вероятно, в скором времени станет законом. Швейцарский проект был первым кодексом в Европе, который решил пойти навстречу новым течениям уголовной политики. При необычайной краткости и простоте, он вводит ряд весьма удачных определений в общую часть кодекса; определения о вменяемости, ответственности малолетних, покушении и проч. заслужили большое одобрение. В области карательных мер он проектирует отмену смертной казни, введение особых мер защиты против опасных преступников, специальные условия режима для уменьшено вменяемых и для преступников-алкоголиков, дает судье широкий выбор мер наказания, вводит условное осуждение и т.д. Несмотря на более раннее составление, он стоит выше проектов 1909 года Австрии и Германии. Ценными качествами отличается и новое уголовное уложение Норвегии, изданное в 1902 году и вступившее в силу в 1905 году; оно составлено Гетцем с принятием во внимание многих положений социологической школы уголовного права. Что касается других стран, то кодексы их не представляют особого интереса с точки зрения новых приемов кодификации или прогрессивности положенных в основание их правовых идей.

Кодификация в России. После уложения Алексея Михайловича, регулировавшего более уголовное и судебное право и уделявшего сравнительно скромное внимание праву гражданскому и воспроизводившего скорее нормы старого права в этой области, лишь в ХVІII веке делаются у нас попытки издания уложения, охватывающего как уголовное, так и гражданское право (см. комиссии для составления нового уложения). Причины неуспеха комиссий с представителями сословий, созывавшихся в течение всего XVIII века, подробно выяснены в труде В. Н. Латкина: «Законодательные комиссии в России в XVIII в.» (1887); главными были: равнодушие отдельных сословий, неподготовленность представителей к сложной законодательной работе, отсутствие определенных указаний и руководства, а также беспрестанные колебания между национальным правом и заимствованиями с Запада. Результатом попыток кодификации в XVIII веке явились лишь первые две части уложения, относившиеся к судопроизводству и уголовному праву, составленные в 1755 году, но не получившие утверждения Елизаветы, вследствие сурового их характера. XIX век дает уже более стройные попытки кодификации. Как выяснено новыми исследованиями (А. С. Лаппо-Данилевского, В. Н. Латкина), екатерининская комиссия 1767 года продолжала свою деятельность и в течение начала XIX века при Павле I и Александре I, пока не прекратилась сама собой. При Александре I начинается энергичная законодательная деятельность, приведшая к изданию ряда отдельных законов о смягчении наказаний и к попыткам реформы гражданского и уголовного уложений. В 1808-1814 годах было выработано у нас гражданское уложение, но оно представляло почти точный сколок с французского кодекса 1804 года и, вследствие непопулярности у нас подражаний французам, было отвергнуто. В области уголовного права следует отметить проект, выработанный в 1813 году Якобом, который несколько раз затем пересматривался в Государственном Совете вплоть до 1824 года. Хотя этот проект и не стал законом, однако положения его (особенно в общей части) сильно повлияли на т. XV Свода Законов. Неудача частичной кодификации привела к мысли о составлении общего Свода. По мысли его инициатора, графа Сперанского, Свод должен был быть лишь предварительной ступенью к кодификации, подобно тому, как Полное Собрание Законов должно было быть преддверием к Своду. Однако, этой переработки частей Свода в кодексы сделать не удалось. Она нашла свое осуществление лишь позднее в виде Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, изданного 15 августа 1845 года и составленного при деятельном участии графа Блудова, и в Судебных Уставах императора Александра II 1864 года, включающих в себя процессуальные законы (см. Свод, Уголовное Уложение, Судебные Уставы). Попытки кодификации возобновляются с воцарением императора Александра III. Для гражданской кодификации в это царствование организуется в 1882 году редакционная комиссия под председательством Н. И. Стояновского (позднее председателями ее были А. А. Книрим и И. И. Карницкий). Она заканчивает работу к 1906 году составлением сводного текста в пяти книгах. В состав уложения комиссия включила не только гражданское право в тесном смысле, но и право торговое. Нормы его она распространяет уже и на крестьян и на отдельные местности России, ранее пользовавшиеся самостоятельным гражданским правом (губернии прибалтийские и Царства Польского). В основу своих работ комиссия положила стремление к достижению материальной правды, расширение рамок усмотрения суда и облегчение способов защиты гражданских прав. Однако, реформы нашего государственного строя отодвинули на второй план заботу о новом гражданском уложении. Лишь в 1913 году одна из частей этой работы, «Обязательственное право», внесена в Государственную Думу с объяснительной запиской министра юстиции, но здесь еще рассмотрению не подвергалась. В 1881 году был организован комитет для составления проекта нового уголовного уложения, который выделил из своего состава редакционную комиссию из шести лиц. Председателем ее был Э. Фриш, а членами — В. Лицкой, Н. Неклюдов, Е. Розин, И. Фойницкий, Н. Таганцев. Комиссия уже к 1895 году выработала свой проект, который был разослан на заключения ведомств и подвергнут юридической критике. В 1898 году он был пересмотрен Особым совещанием при министерстве юстиции и в измененном виде внесен в Государственный Совет. Здесь он в течение двух лет рассматривался сначала в Особом совещании, а затем в департаментах и общем их собрании. Наконец, 22 марта 1903 года удостоился Высшего утверждения и опубликован как Уголовное Уложение. Однако, введение в действие его замедлилось. Прошло более 10 лет, а по-прежнему действует старое Уложение о наказаниях 1845 года (пересмотренное в 1885 г.), и лишь отдельные части нового Уложения (о государственных и религиозных преступлениях, о нарушении авторского права, о непотребстве и некоторые др.) введены в действие. Уголовное уложение 1903 года отличается рядом достоинств по сравнению со старым кодексом: отсутствием казуистичности, простым и точным языком, широтой судейского усмотрения, лучшей регламентацией карательных мер, простотой системы и сравнительно большей мягкостью. Но по сравнению с новыми течениями в науке оно стоит далеко позади и потому не может идти в сравнение с новыми проектами Швейцарии или Германии. Однако, большинство русских криминалистов стоит за введение его в действие, правда, в измененном виде (ср. резолюцию Русской группы Союза криминалистов в 1909 г.).

Литература: Латкин, «Законодательные комиссии в ХVIII в.» (1887); Пахман, «История кодификации гражданского права» (1876); Таганцев, «Лекции по русскому уголовному праву» (1902); Бернгефт, «Гражданское уложение Германии в процессе его образования» (1910); Пергамент, «Новейшее гражданское уложение» («Право», 1909); «Гражданское Уложение. Проект Редакционной Комиссии»; Bentham, «Oevres», vol. III. «De Іа С.»; J. G. Carter, «Law: its origin and function» (1907); Ginauliac, «De la С.» (1862); Schwarz, «Die Geschichte der Privatrechtlichen Kodificationbestrebungen» (1889).

П. Люблинский.