Кольцов Алексей Васильевич

Кольцов, Алексей Васильевич, родился 3 октября 1809 года в Воронеже, в довольно зажиточной мещанской семье.

А. В. Кольцов (1809—1842). С портрета, писанного К. А. Горбуновым (1815—1893). (Городская галерея П. и С. Третьяковых в Москве).

А. В. Кольцов (1809—1842). С портрета, писанного К. А. Горбуновым (1815—1893). (Городская галерея П. и С. Третьяковых в Москве).

За краткими и маловыразительными внешними фактами его жизни — поступление в 1818 году в уездное училище и выход из него через год с небольшим, поездки по торговым и тяжебным делам отца в Москву, Петербург (1831, 1836, 1838, 1810-41 гг.) — скрывалась тяжелая драма гениального самородка, обреченного на страдания, загубленного обстоятельствами, не сказавшего всех своих слов не по своей вине. Ряд непримиримых противоречий сковывал его жизнь: поэт волей Божией, художник, озаренный вдохновением свыше, ощущавший сладкие мгновения поэтического творчества — и прасол, продавец, торговец скотом, шерстью, салом; мечты о знании, жажда знать «свою русскую историю, потом естественную, всемирную, потом выучиться по-немецки, читать Шекспира, Гёте, Байрона, Гегеля, прочесть астрономию, географию, ботанику, физиологию, зоологию, Библию, Евангелие» — и необходимость подчиниться воле кулака-отца, бросить школу, взяться за «дела», сознавать, что запросы останутся неудовлетворенными: ведь в Воронеже «о словесных предметах и на Рождество Христово не услышишь», близкие смеются, называя его речи вздорными; знакомство при посредстве Станкевича с избранным кругом интеллигенции — Белинским, Полевым, Аксаковым, Чаадаевым, Тургеневым, ласка Жуковского, Пушкина, новый мир вопросов, нахлынувших после бесед с идеалистами 30-х годов, упивавшимися немецкой философией, — и мучительное сознание бессилия понять, оформить мыслью возникшие вопросы: «субъект и объект, - писал он в 1838 г., - я немножко понимаю, а абсолюта ни крошечки, а если и понимаю, то весьма худо»; поэтическое одушевление, набегавшее особенно ярко во время поездок в степи, стремилось излиться в стихе, но подсекалось в ранние годы неуменьем схватить ритм, строгим вкусом приятеля Серебрянского, потом горьким сомнением в своих силах, как поэта-песенника: «сколько ни бьюся, писал он однажды Белинскому, с самим собой, но все эстетическое чувство не управляет мной, не обладаю им я, как бы хотелось — хоть ляг да умри»; желание личного счастья, любовь к одной девушке были разбиты: отец продал ее за Дон, далеко; твердое намерение пойти по стопам сделавшихся известными поэтов из народа — Алипанова, Слепушкиша, уехать в Петербург и остаться там навсегда, бросив «тихий, материальный» Воронеж, и в то же время неизбежность однообразных и наскучивших дел: «торговля, стройка дома, судебные дела, счеты, расчеты»; оскорбления родных, издевательства отца, не понимавшего сына-поэта и видевшего в нем лишь рабочую силу, болезни, — все пришлось вынести Кольцову, ожидавшему от жизни счастья, гармонии. То и дело вырывались у него признания: «в Воронеже долго мне не сдобровать... горько жить... это не житье, а каторга»; «грустно думать, что не выполнишь того, что выполнить надо». Прикованный к постели чахоткой, он лелеет мечту о родной литературе, боится «умственного холода», не сдается перед мрачными думами о разбитой своей жизни и, медленно угасая без поддержки, без помощи, со страстными стремлениями к знанию, без возможности утолить эту жажду, полон желаний, устремлений, бодро отвечает петербургским друзьям, опасавшимся за него, что он погибнет в Воронеже: «буду жить, пока живется, работать, пока работается... буду биться до конца края... нет, духом я не упал и беде моей смотрю в глаза я прямо. Я не бегу, а стою и жду бури: сломит — упаду, выдержу — пойду вперед. Но не стану пред ней на колени, не буду слезно молить о пощаде и бабой выть, нет, этого не будет! Я русский человек... Духом я не упал и не упаду, разве мощь изменит, разве от напряжения силы тело лопнет, — тогда конец»... Этот конец «гордой речи», смелому вызову судьбе, надеждам на радостное будущее наступил для Кольцова на 34-м году его жизни: 29 октября 1842 года забытый, одинокий, он умер. Первые стихи Кольцова относятся к 1826-27 годам, 18 стихотворений было издано на средства кружка Станкевича в 1835 году, первое посмертное издание вышло в 1846 году со вступительной статьей Белинского. В своих песнях Кольцов и воплотил тоску свою о счастье, жажду воли и знания, тревогу мысли, искание красоты, восторг перед необъятным простором русских степей, гимн смелым, бодрым, переступающим через невзгоды и печали, апофеоз трудовой жизни, мечту о цельном, гармоничном человеке, свободно удовлетворяющем свои желания, словом, все то, что наполняло его душу, что волновало его. С редкой отзывчивостью откликался он на явления жизни. И природа во всей ее изменчивости — от глухих завываний снежной бури до нежной зелени весеннего цветка, и человек с его многообразием настроений и впечатлений, душевной тишиной и мятежными порываниями, и религия, как вечная потребность человека разгадать тайны мира, понять свое назначение и связь с Высшей Силой, — все обвеяно песней Кольцова. Он не только поэт-пахарь, в песнях его не только поэзия земли, «аржаного хлеба»; в своих стихотворениях Кольцов не ограничивается и пересказом только личных настроений, в его «Думах» решаются вопросы о смысле жизни, о назначении человека. Кольцов — настоящий художник. Он окинул мир взглядом человека, человечностью напоил мироздание, слил людское с жизнью природы, от земных радостей перекинул мост к высшим стремлениям человека. Для Кольцова везде жизнь, все живет, радость переплетается с горем, свет и тени сливаются в высшей гармонии. У него природа дышит единой жизнью с человеком, все явления очеловечены («рожь зернистая дремлет», «хлеб сиротой не кошен стоит», зима «в теплой шубе идет» и мн. др.). Человек Кольцова всегда с природой; все его думы, страсти, печали развиваются вместе с ней («Пора любви»). Человек дорог Кольцову со всеми его страстями, помыслами: любовь поэта разлита и на юность с ее «волшебной далью» и на старость с ее седой мудростью. Любимая тема стихотворений Кольцова — труд человека, и здесь мягкие, радостные тона («Песня пахаря»). Смело глядит в очи судьбе его человек; налетают напасти, беды, но человек — не сгибающееся существо, он идет в путь-дорогу «жизнью тешиться, с злою долей переведаться». Жизнь для Кольцова полна ценностями: как возвышает любовь! В этой любви для поэта дорого идеальное содержание, чувственное всегда отступает в ней пред человеческим. Братски обнимая человека, сливаясь с природой, Кольцов не мог не задуматься над теми тайнами, которые скрываются в природе, не мог не чувствовать потребности решить вопрос о назначении человека. Поэзия его — это чувство пантеиста, вечное ощущение гармонии, разлитой во вселенной, безмолвное преклонение пред Божеством. В его «Думах» нет сомнения, вера Кольцова светит в них ровным светом, цельным духом познающего человека, без рефлексий. Поэт верит всей полнотой своей души в высшее назначение человека, и в этой вере нет раздумья: «ею жизнь моя полна, бесконечно в ней стремленье, в ней покой и тишина». Великой любовью веет от поэзии Кольцова, сильной своей человечностью. Садко XIX века, многим обязанный песням своих безымянных предшественников из народа, он превратил песню в лирически законченный стих, из песенника стал поэтом. По форме близкий к народному, стих его остался не превзойденным другими «подражателями» народной песне; облик поэта стал в галерее наших классиков.

Н. Бродский.

Номер тома24
Номер (-а) страницы556
Просмотров: 444




Алфавитный рубрикатор

А Б В Г Д Е Ё
Ж З И I К Л М
Н О П Р С Т У
Ф Х Ц Ч Ш Щ Ъ
Ы Ь Э Ю Я