Комиссаржевская Вера Федоровна

Комиссаржевская, Вера Федоровна, одна из замечательнейших русских драматических актрис конца прошлого и начала этого века, увлеченная и настойчивая искательница новых путей в театральном искусстве. Комиссаржевская родилась в 1864 г., в Петербурге, где отец ее, тенор, с отличным голосом и незаурядным художественным развитием, блистал тогда на Мариинской сцене. Под его влиянием, в атмосфере его дома, где всегда интересовались только искусством, где постоянно бывали музыканты, актеры, художники, писатели, страстные любители искусства, стала рано раскрываться богато одаренная натура Комиссаржевской. Отец, особенно в раннюю пору, с заботливым вниманием относился к любимой дочери, развивал в ней любовь к красоте, вкус, художественную чуткость. В свободное время, особенно летом, он любил устраивать чтение по ролям пьес Островского, и Комиссаржевская всегда принимала участие в этих чтениях; это была для Комиссаржевской первая театральная школа. Потом пришел черед домашних спектаклей, обставлявшихся всегда очень заботливо и серьезно, и подросток Комиссаржевская заметно выделялась в них, больше всего неистощимой и заразительной веселостью. Очень рано, лет 19-ти, она вышла замуж, по пламенной любви, за молодого и талантливого художника, графа В. Муравьева; но, приблизительно через два года, ей пришлось пережить тяжелую трагедию разочарования. Артистка изведала всю глубину женского горя и, много времени спустя, преобразив его, одев очарованиям искусства, принесла на театр. Она стала рассказывать, с захватывающей силой, с громадной скорбной красотой повесть о горько обиженном женском сердце. Это сердце внятно стучало, больно стенало в каждой почти роли Комиссаржевской, была ли то гетевская Гретхен или чеховскал «чайка» — Нина Заречная. Комиссаржевская стала учиться у отца петь. Когда он сорганизовал из своих учеников оперную труппу и повез ее по России, Комиссаржевская не раз выступала в этих оперных спектаклях. Однако, данных для оперной артистки у Комиссаржевской, несмотря на большую музыкальность и недурной, приятный голос, было все-таки мало. Но к сценическому творчеству влекло, и все определеннее стало складываться решение поступить в драматический театр. Комиссаржевская стала брать уроки у известного петербургского актера Н. В. Давыдова, но они продолжались недолго, вероятно, потому, что Давыдов относился к таланту своей ученицы довольно скептически, не предвидел для нее хорошего театрального будущего. Затем Комиссаржевская была близка к той театральной школе, которую устроили в Москве ее отец и драматург А. Ф. Федотов; иногда участвовала она и в тех любительских спектаклях, которые устраивал будущий основатель Художественного театра, К. С. Станиславский-Алексеев. В одном из таких спектаклей она сыграла Ветси в «Плодах просвещения». Этот спектакль решил ее судьбу. Комиссаржевская получила ангажемент в труппу Синельникова, в Новочеркасск, в 1892 г., и началась ее жизнь профессиональной актрисы. После Новочеркасска Комиссаржевская играла два сезона в Вильно, в антрепризе Незлобина, и тут уже широко развернулось ее дарование; место всяких Шурочек в «Летних картинках» заняли Лариса из «Бесприданницы», Рози из зудермановского «Боя бабочек», Негина из «Талантов и поклонников» и т. д. Почти все эти роли затем навсегда остались в репертуаре Комиссаржевской, они были первой базой громадной популярности актрисы, ее большой славы, потому что в них нашли свое полное выражение лучшие стороны этого глубокого дарования. Весной 1896 г. Комиссаржевская дебютировала на петербургской Александрийской сцене в роли Рози, была принята в труппу и сразу стала героиней самых горячих симпатий петербургской публики. В первый же сезон Комиссаржевской на этой сцене Чехов поставил тут свою «Чайку». Роль Нины предназначалась сначала М. Г. Савиной, и только после ее отказа рискнули, так как иного выхода не было, передать роль Комиссаржевской. Если припомнить, какой запас личных переживаний принесла Комиссаржевская на сцену, если принять в соображение особенности артистической индивидуальности и таланта Комиссаржевской, нельзя не признать, что все это обещало великолепное исполнение. В Комиссаржевской было все, чего такое исполнение требовало. И мы имеем несколько заявлений самого Чехова, сделанных и в его письмах, лишь теперь опубликованных, и в разговорах с разными лицами, что Комиссаржевская действительно замечательно сыграла Заречную. Хорошо известные грустные условия первого спектакля «Чайки» на петербургской сцене, совсем не приспособленной к тонкой чеховской драматургии, не могли не отразиться и на игре Комиссаржевской. Но и на репетициях, и на последующих спектаклях Комиссаржевская давала образ глубоко верный и в такой же мере обаятельный, наполнила его трепетом истинных чувств. И когда потом Чехов видел других «чаек», он всегда с грустью вспоминал о чайке Комиссаржевской. Несмотря на то, что в самом Александринском театре к Комиссаржевской относились не особенно сочувственно, пришлось под давлением все ярче разгоравшихся симпатий и увлечений публики давать Комиссаржевской роль за ролью. Но, проработав тут шесть лет, Комиссаржевская, не уступив никаким советам и уговорам, оставила в 1902 г, Александринскую сцену, многим не удовлетворявшую ее строгим художественным запросам. Ушла она с мечтой о своем театре, где была бы она полной хозяйкой репертуара, где могла бы ставить и играть то, к чему ее влекло. Но, прежде чем приступить к осуществлению такой мечты, пришлось колесить по России, играть в продолжительной поездке свои прежние роли. И эта поездка была сплошным триумфом, завоевала Комиссаржевской самые горячие симпатии и восторги и Москвы, и всей театральной России. Когда поездка кончилась, Комиссаржевская была ужо всероссийской знаменитостью. Тем временем она подготовляла, вся полная волнений, сомнений, надежд,  увлечений, свой Новый театр, который и открыла осенью 1904 г. в Петербурге; здесь сыграла, между прочим, Нору, одну из лучших своих ролей, чеховские пьесы, несколько драм Горького. Но уже снова точил ее червь разочарования. Рисовался в ее воображении какой-то совсем иной театр, дающий удовлетворение каким-то совсем новым художественным запросам. Она подвергла сомнению самый принцип реалистической сцены; последняя казалась слишком тесной и неподатливой, чтобы осуществить какие-то новые большие задачи. В искусстве театра заключены какие-то большие и прекраснейшие возможности, — они не под силу сценическому реализму, но они найдут свое воплощение в сценическом символизме. Такова приблизительная формула новых художественных чаяний Комиссаржевской. Они были у нее общие с целой группой молодых, увлекающихся новаторов театра, режиссеров и художников. И Комиссаржевская порвала с прежним, решительно взяла новый курс. Ему был посвящен тот театр, который Комиссаржевская с громадными материальными затратами, наделав больших долгов, устроила в Петербурге на Офицерской улице. Круто изменился репертуар, столь же круто изменились и методы инсценировки, и, наконец, столь же круто изменились и приемы игры самой Комиссаржевской. Это была благородная ошибка искренно увлеченного художника, но это была ошибка, и она очень дорого обошлась Комиссаржевской. В ее исполнении заметно убыла правда, непосредственность, захватывающая искренность. Впрочем, и в эту пору Комиссаржевская создала одну великолепную роль — Беатрисы в символической драме Метерлинка. Сквозь все навязанные новым принципом приемы исполнения пробился громадный талант артистки, сумела выразить себя очаровательно ее художественная душа, и Беатриса смело должна быть поставлена в один ряд с лучшими созданиями Комиссаржевской из прежней, реалистической поры. В других ролях тенета узко понятой ее театром стилизации, ухищрения неподвижности, «барельефности», попытки сценической «условности» — все это опутывало вольный размах ее таланта. И Комиссаржевская довольно скоро сознала это. Началась для нее тяжелая трагедия художника, изверившегося в тех богов, на алтарь которых было принесено так много. К разочарованию принципиальному, к тоске по какой-то еще иной сцене, более близкой к старой, но и свободной и от ее рутины и ошибок, присоединились и большие материальные неудачи. Театр новых форм истощил все денежные средства Комиссаржевской. Так готовилась его ликвидация. Комиссаржевская опять стала скитаться по провинции, соединила в своем репертуаре лучшие остатки из различных эпох ее художественной эволюции. И в этой поездке окончательно оформилось ее разочарование в новом пути. Уже не могла она продолжать идти им, но и не было ей возврата на путь старый. Трагедия разрешилась известным обращением к труппе, где она сообщала о своем решении совсем уйти из театра, очень важным документом в истории русского театра минувшего десятилетия. Им ликвидировалась не только целая полоса в сценической жизни Комиссаржевской — ликвидировалась и полоса в жизни театра вообще, полоса брожений и метаний. «Я ухожу, писала Комиссаржевская, потому что театр в той форме, в какой он существует сейчас, перестал мне казаться нужным, и путь, которым я шла в искании новых форм, перестал мне казаться верным». Но она верила в «неиссякаемость и достижимость истинно-прекрасного». А очень скоро оборвалась и самая жизнь Комиссаржевской. В своих артистических скитаниях она попала с труппой в Среднюю Азию, играла в Ташкенте, тут заразилась, покупая на азиатском базаре ковер, натуральной оспой и 10 февраля 1910 г. умерла. Тело ее было перевезено в Петербург. В дни перевезения праха и затем в день похорон сказалось с большой силой, как горячо любили эту актрису-художницу, как была она дорога всем, кому вообще дорого искусство и в частности театр. См. «Сборник памяти Комиссаржевской», изд. под редакцией Е. Карпова; «Ал-коност», изд. Петербургского Передвижного театра; Н. Туркин, «Комиссаржевская в жизни и на сцене»; Ю. Беляев, «Наши артистки. Вып. I. Комиссаржевская».

Н. Эфрос.