Крестьяне
Крестьяне на Западе, см. земельный вопрос и статьи об отдельных странах (Великобритания, VIII, 346/376, 527/553; IX, 1/36; Германия, XIII, 471/480, 517/519, 562/564, 573/578, 588/590, 603/608, 630/639; XIV, 13/14, 21; Франция — история и социально-экономический обзор; Италия, ХХII, 360, 370/373, 445/455 и др.).
Крестьяне в России.
Первоначальная история крестьянства. Сельское население Киевской Руси. Сельское население Киевской Руси не было сословием в современном смысле этого слова. Это была общественная группа, довольно резко отграниченная от других социальных элементов специальными занятиями и имущественным положением. Она делилась на две категории: свободную и несвободную. Лица, принадлежавшие к первой, назывались «людьми», «смердами». Несвободную группу составляли рабы (см. холопы). Термин «смерд» употребляется и в Летописи, и в «Русской Правде». Несомненно, это самая многочисленная группа населения. Но кто такие смерды? В исторической литературе существует по этому поводу разногласие. Владимирский-Буданов видит в смерде «княжого человека». Он сидит на княжеской земле и связан с князем определенными финансовыми и хозяйственными отношениями. Однако, с этим согласиться нельзя. Суждение Владимирского-Буданова основано на не совсем правильном толковании некоторых статей «Русской Правды». Несомненно, более прав Сергеевич, считая их свободными людьми. Хозяйственное положение смердов была различное. Одни занимались охотой и рыболовством. Другие — земледелием. Земледельцы были в то же время и землевладельцами. В Летописи упоминаются «смердьи села», то есть усадьбы с пахотной землей и другими угодьями. Смерды жили отдельными территориальными союзами — «вервями» (см.). В правовом отношении смерды пользовались неограниченной правоспособностью и дееспособностью наравне с княжеской дружиной. Но были и существенные отличия: 1) за убийство смерда платилась только «простая вира»; 2) честь «княжа мужа» была сильнее ограждена чести «смерда»: при истязании смерда платили три гривны продажи, а при истязании «огнищанина» вчетверо больше; 3) при отсутствии сыновей наследство смерда считалось выморочным и поступало в распоряжение князя, за выделением только части незамужним дочерям. Будучи мелкими хозяевами, смерды жили своим трудом и сильно страдали как от набегов кочевников, так и от княжеских усобиц. Для поддержания своего хозяйства они делали заем, за который во дворе кредитора должны были отрабатывать проценты, впредь до уплаты долга. Смерды, сделавшие заем, назывались «закупами». Впрочем, Сергеевич, вопреки Ключевскому, видит в «закупничестве» не договор займа, а только найма, с чем трудно согласиться. Закуп временно лишался своей правоспособности и дееспособности, но закон не лишал его своей защиты. Кредитор не мог обидеть закупа, бить его «не про дело», увеличить размеры его ссуды и уменьшить земельный участок, предоставленный в его пользование; точно так же он не имел права переуступить его третьему лицу. Если же закуп уходил до расплаты с кредитором, то это влекло за собой рабство. Однако, закон допускал временные отлучки для поиска денег на уплату займа и для принесения жалоб князю. Помимо этого, вела к рабству и кража, совершенная смердом, если только господин уплачивал стоимость украденного. Для развивавшегося крупного землевладения было крайне важно иметь возможно большее количество рабов. По словам епископа Серапиона, сильные люди «имы имения не насыщашеся», и, кроме того, «свободные сироты порабощают и продают». Таким образом, немало смердов стало рабами. Окончательный удар самостоятельному положению смердов был нанесен татарским нашествием. Лишенные всего земледельческого инвентаря, смерды были принуждены идти на земли частных владельцев, духовных и светских, и становились арендаторами их земель и с их помощью устраивали свое хозяйство. Некоторым из них удалось осесть на землях же смердов, в качестве подсуседников и подворников. Становясь участниками мелкого хозяйства, одни из них, отдавая ему свой труд, за это пользовались долей из ежегодного урожая. Другие же получали только содержание. Дальнейшее ухудшение положения сельского населения совершалось под влиянием роста крупного землевладения. Мелкие хозяева не выдерживали с ним конкуренции и отказывались от самостоятельного ведения хозяйства. В том же направлении действовал и процесс «окняжения» территории, благодаря чему население, даже удержавшее в своих руках мелкую собственность, превратилось в держателей княжеской земли. Так наметилось два разряда среди сельского населения: один из них жил на землях бояр, духовенства и князей, как частных собственников; другой жил на государственной территории. Первый в повинностном отношении состоял в зависимости от частного землевладельца и князя, как носителя государственных прав. Второй разряд имел дело только с князем, как с верховным собственником всей территории. Это были так называемые «черные люди». В течение XV и XVI веков количество «черных людей» постепенно стало сокращаться. Князья, раздавая земли на правах поместья (см.), в целях организации военно-служилого класса, довольно широко пользовались этими свободными «черными» землями, и благодаря этому постепенно исчезало свободное крестьянство. В XVII веке последнее уцелело только на севере России.
Происхождение крепостного права. Большая часть сельского населения в XVI веке жила уже на частновладельческих землях, духовных и светских, и довольно скоро очутилась в крепостной зависимости от землевладельцев. Такая перемена в положении крестьян совершилась не сразу. Крестьянин — первоначально только арендатор частновладельческой земли. При найме земли крестьянин заключал с помещиком арендный договор, называвшийся «порядной грамотой». Договоры сначала были устные, но впоследствии стали письменными. Наиболее ранняя грамота относится к 1544 году. Арендный договор заключался или от имени одного лица, семьи, или целого товарищества. Содержание такого договора заключалось в следующем. Прежде всего, в нем упоминался тот, кто рядился в крестьяне (се яз Акул Васильев... да (с) своими детми... порядилисе есми). Затем упоминалось то лицо, которому рядились. Крестьяне садились жить «за церковью», «за монастырем», у старосты и крестьян такой-то волости или прихода. Далее определялись название, качества и величина арендуемого участка. Обыкновенно арендная сделка совершалась на небольшие участки земли, например, треть обжи, пятину обжи, половину деревни, шестую выть. Порядная грамота заключалась на определенное количество лет: три года, пять, десять, двадцать лет. Тут же перечислялись условия аренды. Арендатор обязывался «меж не спустити», «орати и сеяти» и «пар парити», и «сено косити», и «огороды городити», и «гной на землю возити», «не запустошити никоторого места». Иногда на арендатора возлагалась обязанность возвести новые постройки, «поставить по избе трех сажен с локтем, да (по) клети, да (по) хлеву с сенником, да по мылне (бане)», «поставить в те урочные лета изба новая, да клеть с подклетом, да хлев и покрыть те новые хоромы соломою». Затем перечислялись повинности в пользу землевладельца. Они заключались в платеже оброка и отправлении барщины. Оброк был натуральный и денежный. Первый решительно доминирует в первой половине века. Второй занимает видное место в порядных грамотах второй половины века. Оброк вносился разного рода сельскохозяйственными продуктами, как-то: рожью, ячменем, овсом, курами, яйцами, маслом, иногда рыбой. Вообще он разнообразился до крайности. Помимо оброка, крестьяне были обязаны «на дело на монастырское ходити», «изделье монастырское делати». Относительно арендуемого участка крестьяне обязывались «пашни пахати, и поле огородити и пожни росчистити». Кроме того, порядчик обязывался «всякия государевы подати с волостными людьми платити вместе». Иногда, при заключении порядных, рядившееся лицо получало льготу как в платеже государственных повинностей, так и в платеже владельцу земли. Освобождались иногда в виде льгот и от барщины, — «а жити нам в льготе на той деревне... вперед четыре года... и в те нам льготные лета... монастырского никоторого дела нам не делати». Обыкновенно в порядную грамоту вписывались также условия о ссуде и подмоге, так как редкий порядчик мог приступить к заведению своего хозяйства без материальной помощи со стороны землевладельца. По существу между подмогой и ссудой нет никакой разницы. Это — или беспроцентный долг, погашавшийся самым фактом выполнения арендных условий: расчистки пашни, постройки хором, или процентное обязательство. И та и другая могла выражаться «в денежном займе», «в семенах», «в хлебе»1). Денежная ссуда называлась «серебром», хлеб, отданный в ссуду, «насопом». Размеры денежной ссуды сильно колебались (например, полтина, два, пять рублей и друг.). Сплошь и рядом барщинные работы являлись одним из средств уплаты процентов по долговым обязательствам. Кроме того, порядчик представлял за себя поручителя в том, что «будет жить во крестьянах, землю пахать и двор строить, новыя хоромы ставить, а старые починивати, жить тихо и смирно, и никаким воровством не воровать и не стяжати». В случае неисполнения этих условий поручители платили неустойку. По окончании срока аренды, крестьянин мог уйти от землевладельца при условии выполнения всех лежавших на нем государственных повинностей и частновладельческих обязательств. Таковы условия крестьянской аренды. Нельзя не признать их довольно тяжелыми. Необходимость уплачивать «ссуду» при выходе и «пожилое» за все прожитые года привела к тому, что ссуда явилась источником крестьянской крепости, от которой освободиться законным путем было совершенно невозможно. В связи с ростом крестьянской задолженности создается так называемый институт «старожильства».
1) По мнению Лаппо-Данилевского, ссуда, в отличие от подмоги, «по краткосрочном и, по крайней мере, в некоторых случаях, безвозмездном пользовании ею, или подлежала возвращению или становилась долгом, проценты с которого крестьянину обыкновенно приходилось отрабатывать... вероятно, на барской пашне, если только он не выплачивал их продуктами или... деньгами».
Долг делал крестьян «старинным». Эти-то старожильцы уже в XV веке считались крепкими земле: собственники смотрели на них, как на людей, потерявших право выхода. Обыкновенно старожильцем считался тот, кто прожил на одном месте 10 лет (Владимирский-Буданов, Ключевский). Дьяконов не находит возможным определить срок, по истечении которого крестьянин становился старожильцем, хотя по аналогии с западноевропейским и византийским правом предполагает, что в XV-XVI веках уже выработался срок, по которому определялось «старожильство». По существу на этой же точке зрения стоит и новейший исследователь вопроса о старожильцах — П. Е. Михайлов. Разница между ним и Дьяконовым та, что последний образование юридической давности ставит в связи с задолженностью, с чем Михайлов не может согласиться. По его мнению, «старожильцы» — не самые бедные, а, наоборот, наиболее зажиточные крестьяне. Вполне понятно, почему землевладельцы раньше всего стремились их оставить за собой, путем воспрещения им права выхода. Итак, старина возникала в силу юридической давности. С появлением писцовых книг старина стала определяться уже по ним. Старожильство — явление, свойственное не только землям частновладельческим, но и государственным. Но старожильство «черных крестьян» влекло за собой прикрепление к «тяглой» общине; старожильство частновладельческих крестьян прикрепляло их к помещику.
Крепостное право с момента его возникновения носило характер личной зависимости. Это зависело отчасти от ответственности помещика за исправное поступление податей, отчасти вследствие появления так называемого «кабального холопства». Кабальное холопство возникло в половине XV века. В XVI веке оно довольно распространенное явление. Возникло оно из договора займа. Свободное лицо делало заем, выдавало от себя кабалу служилую, с обязательством «за рост служити» во дворе кредитора. Кабальное холопство — юридическое состояние временного характера. Сначала оно прекращалось по уплате долга, но по указам 1 июня 1586 года и 25 апреля 1597 года, независимо от размера долга, оно стало пожизненным. Если холопы пожелают уплатить долг, то господа имеют законное основание отказать им в этом. Кабальные холопы состояли при дворе кредитора. Они были обязаны исполнять его приказания и работать на него. Бывали примеры, когда они в XVI веке сажались на пашню и обрабатывали землю.
Положение крестьянина, взявшего ссуду и обязанного за нее отрабатывать процент, по своей экономической зависимости приближалось к положению кабального холопа. Сами владельцы не видели особенной разницы между юридическим состоянием кабального холопа и должника крестьянина. И тот, и другой были должниками, связанными обязательной работой на помещика. Обязательная же ответственность помещика за платежи податей давала ему право не только на личность, но и на имущество крестьянина, открывала полную возможность для вмешательства в крестьянское хозяйство. Создавшиеся социально-экономические условия лишали крестьян возможности «законным путем» выйти из «крепостной неволи». Вследствие этого крестьяне или посредством так называемого «своза» переходят к другому помещику с переводом старого долга на нового помещика, или бегством разрывают сложившиеся отношения. Крестьяне бегут на южные и восточные окраины. Уменьшение населения в центре было огромное: к концу XVI века в московском уезде оставалось только 25% крестьянских дворов в сравнении с началом века. Значительный процент убежавших можно отметить по писцовой книге тверских владений князя Симеона Бекбулатовича, составленной в 1580 году. Общее число крестьянского населения по «писцовой книге» 2 217 человек. На это число приходилось 306 выходов крестьян; причем только в 53 случаях крестьяне вышли «законно», в 188 случаях были вывезены, в 32 выбежали, в 16 случаях «сбегли беззвестно», в 11 «сошли беззвестно», в 6 скитались. В Новгородской области многие погосты и волости совершенно опустели. Конечно, уходившие крестьяне не всегда бежали так легко на окраины. Иногда они переходили на земли крупных вотчинников, имевших возможность предложить крестьянам льготы в платеже государственных и частных повинностей. Это на некоторое только время облегчало их положение. Но, конечно, ненадолго. Старая кабала заменялась новой, и жизнь у нового владельца ничем не отличалась от жизни у прежнего собственника. От этого бегства крестьян особенно страдали интересы мелких и средних землевладельцев. Лишенные рабочих рук, они не могли правильно отбывать возложенные на них государственные повинности. Ослабление боевой готовности военно-служилого класса и уменьшение финансовых поступлений, благодаря запустению земель, заставили правительство принять меры против выхода и бегства крестьян.
Меры против перехода крестьян. Отдельные меры против перехода крестьян принимались и раньше. Еще в удельное время в княжеских договорах довольно часто встречается выражение: «промеж себя не принимать в свои уделы письменных, численных и тяглых людей». Этим сокращалась свобода перехода из одного удела в другой. Помимо этого, и в пределах самого княжества иногда запрещалось землевладельцам принимать старожильцев. Иногда в виде исключительной льготы князья жаловали землевладельцам право не выпускать из-за себя крестьян. Такие грамоты были получены при Василии Темном Троице-Сергиевским монастырем по отношению к его вотчинам в 2 уездах: бежецком и углицком.
Иногда князьями устанавливался срок отказа крестьянам. Так, Ферапонтов и Кирилло-Белозерский монастыри должны были отказывать крестьянам только в Юрьев день осенний, а не «межень лета» и «всегда», или «о Рождестве Христове и о Петрове дне». Эти грамоты допускали выход крестьян только при условии уплаты долга, «а коли серебро заплатит, тогды ему и отказ». Несмотря на отдельные ограничения, огромная масса сельского населения пользовалась правом свободного перехода. Судебники 1497 и 1550 годов устанавливали, как общее правило, выход только раз в год, за неделю до Юрьева дня осеннего и неделю после него. Вводя этот обязательный срок, законодатель обставил крестьянские выходы такими условиями, что они должны были или значительно сократиться, или совсем прекратиться. При выходе крестьянин платил по 1-му Судебнику «пожилое» за пользование двором в лесистых местах по полтине, в безлесных по рублю за четыре года, по 2-му Судебнику несколько более. При сокращении срока пользования двором уменьшалось и «пожилое». Конечно, «пожилое» взималось только в том случае, когда крестьянин селился уже в готовом дворе. От уплаты «пожилого» освобождались только крестьяне, продавшиеся в холопы. Если лицо, продавшееся в холопы, хотело воспользоваться посеянным хлебом, то оно должно было заплатить все подати; в противном случае оно лишалось всего урожая. Эти условия были довольно стеснительны. Закон предписывал собирать «пожилое» с «ворот» дома хозяина. Но землевладельцы взыскивали пожилое и в большем размере, чем было назначено по закону. Помимо этого, необходимость уплатить все долговые обязательства, лежавшие на крестьянах, делала выход почти невозможным. Затем, сверх «пожилого», крестьяне платили еще за «повоз» по 2 алтына со двора. Судебники говорят только о законном отказе. Они молчат о крестьянах, вышедших не в срок. Поэтому некоторые из исследователей предполагали (Костомаров), что искать таких крестьян было нельзя, так как еще не было прикрепления к земле. Но это опровергается фактами. Сохранилось немало известий об исках против лиц, которые вывезли крестьян «за себя сильно, не по сроку, без отказу и беспошлинно». Эти иски оканчивались в пользу челобитчиков, хотя, быть может, не всегда приводились в исполнение. Правила Судебников о крестьянском переходе сохраняли свою силу до конца XVI века. На почве незаконного вывоза и своза крестьян возникало немало исков. Чтобы как-нибудь их урегулировать, правительство царя Федора опубликовало 24 ноября 1597 года указ, который явился началом ряда мер, направленных, в интересах служилой массы, против перехода крестьян. По смыслу указа 1597 года, если крестьяне выбежали из поместий и вотчин бояр, дворян, приказных людей, детей боярских и из-за всяких людей, а также из патриарших, митрополичьих, владычных и монастырских вотчин за 5 лет (до нынешнего указа), и если в это время владельцы поместий и вотчин чинили или вчинят по судам иски о беглых крестьянах, то «давати суд и сыскивати накрепко всякими сыски и по суду и по сыску тех беглых крестьян с женами и с детми и со всеми животы возити назад, где кто жил». Если крестьяне выбежали раньше 1592 года «лет за шесть, и за семь, и за десять, и болши» (до 1597 г.), и владельцы поместий и вотчин не вчинили о них иска, то на таких крестьян суда не давать и назад их не вывозить. Этим устанавливалась 5-летняя давность для исков о беглых крестьянах. Другого смысла этот указ не имел, и тщетны попытки историков (Карамзин и др.) толковать смысл указа в том, что за пять лет был издан указ, отменявший Юрьев день. Этот указ не остановил ни бегства, ни своза крестьян. Тогда указом 21 ноября 1601 года запретили своз крестьян крупным землевладельцам духовным и светским, дворцовым селам и «черным» волостям московского уезда. В других уездах низшие служилые люди могли вывозить «промеж себя», как того требовал указ, но одному человеку не более двух крестьян от каждого землевладельца. Указ был сначала издан на один год. В 1602 году он был опять повторен с прибавлением запрещения противиться землевладельцам законному вывозу крестьян. Юрьев день, как срок вывоза, упоминается в обоих указах. Больше этот указ не повторялся. Можно думать, что право своза становилось опять неограниченным. Указ 1597 года сохранял свою силу до указа 1607 года царя Шуйского, которым устанавливалась 15-тилетняя давность и штраф за держание беглого. Впрочем, этот указ сторонники прикрепления отвергают, как подложный. Считать его таковым, однако, нет никаких оснований. 15-летняя давность просуществовала недолго. С воцарением Михаила состоялся боярский приговор, по которому «на беглых крестьян во крестьянстве велено суд давати до челобитья за 5 лет, а дале пяти лет на беглых крестьян во крестьянстве суда давать не велено». Так представляется в настоящее время картина генезиса крепостного права.
Научные теории о происхождении крепостного права. Вопрос о происхождении крепостного права давно трактовался в литературе. Долгое время исследователи приписывали установление крепостного права инициативе правительства. В сторону закрепощения сельской массы правительство толкало интересы государственного хозяйства и служилого землевладения. В виду этого правительство прекратило переходы крестьян. Поэтому крепостное право с самого начала своего возникновения было институтом поземельной крепости. Виновником указа о прикреплении считался Борис. Хотя самый указ о прекращении переходов до нас не дошел, тем не менее, на основании смысла указа 1597 года, предполагали, что такой указ был издан в 1592 году. Эту мысль высказал еще Карамзин, ее держался и Соловьев. Сторонником юридической теории происхождения крепостного права был и Чичерин. По его мнению, государство поступило превосходно, закрепостив крестьян. При условии сохранения свободы крестьянских переходов была бы невозможна культурная деятельность правительства. Так же подходил к крепостному праву и Беляев. Крепостное право было исключительно прикреплением к земле. Появление элементов личного закрепощения, власти над личностью, относится лишь к последней четверти XVII века. Относительно времени прикрепления Беляев расходится со сторонниками юридической теории. По его мнению, на основании указа 1597 года нельзя говорить об издании указа о прикреплении в 1592 году. Мысль, безусловно, верная. Сам Беляев полагает, что такой указ был издан не ранее 1590 года. Юридической теории придерживается и Энгельман, давший только несколько иное обоснование. По его мнению, правительство указом 24 ноября 1597 года лишь признало незаконными выходы крестьян, ушедших после 1592 года и записанных в писцовые книги 1590-1592 годов. Наиболее энергичным сторонником юридической теории является Сергеевич. Только указ об общем прикреплении Сергеевич относит к началу царствования Федора Ивановича. Впоследствии свою точку зрения Сергеевич стремился точнее обосновать при критике теории Ключевского. Еще до последнего юридическая теория встретила робкие возражения со стороны Погодина. Ключевский дал совсем иное объяснение происхождения крепостного права. Он считает его продуктом не деятельности государства, а следствием неудачно сложившихся для крестьян бытовых условий. Считая, что «поземельное прикрепление» и «крепостное право» — два различных состояния, Ключевский объясняет происхождение крепостного права развивавшейся в XVI веке задолженностью крестьян. Государственная власть лишь закрепила законом те отношения, которые раньше создавались между помещиками и крестьянами. Законодательная формулировка юридического состояния крестьян появляется только в Уложении 1649 года. Крестьяне, садясь на землю в качестве арендаторов, брали «ссуду»: это явление общераспространенное. Она же стала источником крестьянской крепости. Крестьянин не мог уйти от своего хозяина до уплаты долга, хотя бы срок аренды окончился. Ссуда сближала хозяина с состоянием кабального холопства. Особенно это было заметно в XVII веке, когда «порядная грамота» заменяется «ссудною записью». Благодаря этому, крепостное право с самого его возникновения носило резко выраженный личный характер. Сергеевич подвергает теорию Ключевского жестокой критике. Он проводит резкое различие между «порядной грамотой» и «служилой кабалой». Поэтому не может быть и речи о сближении крестьянства с кабальным холопством посредством служилой кабалы. Не только в законодательстве XVI века, но и в Уложении 1649 года проводится разница между этими двумя состояниями. Сергеевич также отрицает влияние задолженности крестьян на их прикрепление. Если крестьянин брал «ссуду», то это был только заем, за который платили проценты. Право выхода она не стесняла. Землевладельцы также не имели права возвращать к себе крестьянина, не уплатившего ссуды. За ними оставалось право предъявления иска об убытках. Но это обстоятельство нисколько не препятствовало переходу крестьян до момента издания общего закона об их прикреплении. Такое отношение к теории Ключевского было почти единичным в литературе. Историография развивалась по пути, указанному Ключевским. Особенное значение имеют труды Дьяконова. Разделяя вслед за Ключевским мнение о влиянии задолженности на генезис крепостного права, Дьяконов отметил институт старожильства, ставший источником крестьянской крепости и развивавшийся с середины XV до середины XVI века. Старожильство возникло на почве задолженности, поэтому оно могло служить фактической основой прикрепления, но отнюдь не было им самим. К теории Ключевского примкнул и Лаппо-Данилевский. Срединное положение между двумя теориями занял Владимирский-Буданов. Признавая доказанным тяжелое положение крестьянской массы, он в то же время не находит возможным сделать его основой крестьянской крепости. Вслед за Сергеевичем Владимирский-Буданов отрицательно относится к мысли Ключевского о влиянии кабального холопства на издельное крестьянство. По его мнению, прикрепление возникло в силу давности или старожильства. Это санкционировалось отдельными сепаратными указами. Поэтому не было нужды в издании общего закона о прикреплении. Впервые это появляется в Уложении 1649 года. Выдвигая старожильство, как основу крестьянской крепости, Владимирский-Буданов не соглашается с Дьяконовым относительно самой природы старожильства. Как в литовско-русском праве, так и в Московском государстве старожильство возникло на почве давности. После появления трудов Дьяконова, Сергеевич снова вернулся к вопросу о генезисе крепостного права. Он признал теперь и ухудшение экономического положения крестьян, и развитие сельскохозяйственной культуры на частновладельческих землях, и рост налогов, и систему фермерского хозяйства. Все это признаки тяжелого положения крестьян. Одновременно с этим заметна тенденция увеличения барщинного труда. Развиваются переходы на земли крупных землевладельцев. Финансовая политика правительства влекла за собой увеличение налогового бремени. Дав довольно верную бытовую картину жизни крестьянства в XVI веке, Сергеевич, однако, все же считает правильной свою прежнюю точку зрения на вопрос о происхождении крепостного права.
Крестьяне в XVII веке. Отмена урочных лет. В XVII веке юридическое положение крестьян значительно изменяется. Землевладельцы добиваются отмены урочных лет. Инициатива шла со стороны мелких и средних землевладельцев, которые не выдерживали конкуренции крупного землевладения. Крестьяне уходили на земли «сильных» людей, и вернуть их оттуда не было никакой возможности для мелкого и среднего дворянина. Благодаря отсутствию рабочих рук, их хозяйство не развивалось. Существование урочных лет не позволяло помещикам возвращать на прежние места беглых крестьян. К тому же некоторые крупные землевладельцы обнаруживали тенденцию получить право отыскивать беглых на более долгие сроки в виде исключительной привилегии. В 1613-14 годах Троицко-Сергиевский монастырь добился для себя 9-летней давности. Затем отдельными сепаратными указами для дворцовых сел, посадов и черных волостей давность устанавливалась в 10 лет. Служилые люди были недовольны такими льготами и жаловались, что у них троицкие власти вывозят «их старинных людей, которые жили за ними лет двадцать и больше». Дворяне тогда стали хлопотать об удлинении срока «урочных лет». Указов 1637 года их желания были удовлетворены. Решено было «на беглых крестьян во крестьянстве суд давати против тех указных лет, за сколько лет Троицко-Сергиева монастыря властям на их монастырских на беглых во крестьянстве суд давати велено». В 1639 году эта льгота была распространена и на иноземцев. Дворяне, однако, этим не удовольствовались и стали хлопотать о полной отмене «урочных лет». В 1641 году они жаловались, что «сильные люди собирают к себе беглых крестьян, берут на них ссудные записи и не выпускают». Виноваты в этом урочные лета. Ответом было установление исковой давности в 10 лет для крестьян убежавших и 15 лет для крестьян вывезенных. В 1645 году служилые люди разных городов подали новое челобитье об отмене «урочных лет», ибо они «от служб обедняли и одолжали великими долги и конми опали, а поместья их и вотчины опустели и домы их оскудели и разорены без остатку от войны и от сильных людей». Под влиянием этого челобитья правительство приступило к переписи населения, решив эту перепись сделать источником крестьянской крепости. Для этой цели в 1646 году был составлен «писцовый наказ». При этом «сильные люди» получили некоторые льготы. Крестьяне, вышедшие за 10 лет и ранее, должны были быть записанными за старыми помещиками. Однако, вопрос об отмене «урочных лет» все еще не был решен. На соборе 1649 года провинциальное дворянство снова повторило свою просьбу об отмене «урочных лет». На этот раз его желание было исполнено, и «урочные лета» в Уложении 1649 года были отменены. Уложение, отменив «урочные лета», назначило штраф в размере 10 рублей в год за пристанодержательство одного беглого крестьянина. Однако, бегство продолжалось, и удержание беглых было широко распространено. В виду этого увеличивались наказания «за прием и пристанодержательство беглых людей и крестьян». Указ сентября 13 дня 1661 года грозил «приказчикам кнутом, чтобы (иным) впредь не повадно было», если удержание беглого было сделано без согласия помещика. В противном случае отвечает землевладелец: кроме штрафа в 10 рублей за прожитые годы, беглый возвращается еще домой с придачей собственного крестьянина со всем имуществом. В 1664 году количество «наддаточных» людей было увеличено до 4. Указ 31 августа 1681 года возвращался к началам «Уложения» и велел «наддаточных крестьян за беглого крестьянина не править». Но действие указа оказалось непродолжительным. Указ 14 марта 1683 года увеличил штраф за удержание беглого до 20 рублей, но «вместо наддаточных людей». Однако, указом 23 марта 1698 года снова восстанавливалось отмененное правило о добавочном вознаграждении помещика за удержание беглого предоставлением 4 наддаточных крестьян, помимо 20-рублевого штрафа. С отменой урочных лет землевладельцы получили право предъявления исков о возвращении беглых. Но последние разрешались только в том случае, если крестьяне были записаны в писцовые или переписные книги (см. писцовые книги). В основание для первоначальных исков должна была лечь запись крестьян в писцовые книги 1638 года. Крестьяне, записанные в писцовые книги более раннего периода, оставались за теми помещиками, на чьей земле они в это время сидели. О них нельзя было предъявлять никакого иска. Отменив урочные лета, правительство, однако, в Уложении 1649 года не определило ни объема помещичьей власти, ни юридической сущности вновь слагавшегося института. Но, во всяком случае, даже на основании Уложения слагавшуюся крепость нельзя считать поземельной крепостью. Крестьяне были поставлены в такие отношения к землевладельцам, благодаря которым они попали в личную от них зависимость. Уложение допускало перевоз крестьян из поместья в поместье и из вотчины в вотчину, допускало выдачу вознаграждения землевладельцу за случайно убитого крестьянина — крестьянином с женой, детьми и имуществом. Ни одна крестьянка не может выйти замуж без согласия своего помещика. В случае возвращения беглого крестьянина, женившегося на стороне, возвращали его с женой и детьми. Допускались разного рода сделки на крестьян. Помещики получили право искать и отвечать в судах за своих крестьян, за исключением ряда уголовных дел. Кроме того, запрещалось принимать от крестьян «изветы» какого бы то ни было рода, «опричь великих дел». Наконец, в Уложении нет ни одного слова о нормальных имущественных отношениях крестьян к помещику. Таким образом, по Уложению 1649 года юридическая природа крепостного права носит резко выраженный личный характер. Уложение установило вечное право иска. На деле это не исполнялось. Бывали на практике частые уклонения в сторону от норм, выраженных в Уложении. Так, указом 17 декабря 1684 года разрешалось всем крестьянам и бобылям, пришедшим в города после Уложения 1649 года и записанным в переписные книги 1678 года, оставаться в городах, а «помещиком и вотчинником... на тех всех пришлых людей во крестьянстве, и в холопстве, и в побегах, и в сносных животах суда давать не указано».
Развивавшийся личный элемент в крепостном праве существенно изменил и самый характер порядной грамоты XVII века сравнительно с порядными записями XVI века. Во-первых, в порядных уже начала XVII века постоянно встречается обязательство со стороны порядчика о невыходе из-за землевладельца. Крестьянин обязуется «из-за монастыря не сбежати», «без выходу жити», «а впредь во крестьянстве (быть) крепок». Согласно тем же порядным, землевладельцы могут крестьянина, нарушившего такой договор, «взять и вывесть на вотчину и в деревню на участок посадить». Во-вторых, порядные XVII века все более и более сближаются с ссудной записью. Благодаря этому в ней нет упоминания об аренде земли. Речь идет исключительно об условии займа. Крестьянин выступает не столько арендатором, сколько заемщиком. Сближение порядной грамоты с ссудной записью указывало на тяжелое экономическое положение крестьян. Условия займа также вели к вечной крепости. Получив ссуду «на лошади и на коровы, и на дворовое строенье, и на всякую животину, и на хлеб, и на семена, и на всякий крестьянский завод», заемщик сплошь и рядом выдавал обязательство «жить безвыходно». При этом в ссудной записи обыкновенно не упоминается ни о сроке возвращения ссуды, ни об уплате процентов. Так, благодаря выдаче ссудной записи, крестьянин за долг и проценты должен был вечно жить у своего кредитора и по своему фактическому состоянию приближался к кабальному холопу. Постепенно на практике стало исчезать различие между крестьянами и холопами, хотя законодательство проводило между ними отчетливую границу. Закон признавал крестьянина коренным тяглецом. Он непременно должен был сидеть на земельном участке. Его нельзя было обезземелить взятием во двор. Он мог жаловаться на помещика за чрезмерные поборы и по суду возвратить перебранное. Впрочем, эти постановления на практике постоянно нарушались.
Сближение холопства с крестьянством. Параллельно движению крестьянства в сторону холопства намечался процесс слияния холопства с крестьянством. Землевладельцы, нуждаясь в рабочих руках, стали сажать на земельные участки своих холопов. Они назывались «задворными» и «деловыми» людьми. Впрочем, в разряде «задворных людей» бывали не только холопы, полные или кабальные, но и бобыли, обедневшие крестьяне, полоняники. «Задворные люди» не всегда занимались только землепашеством, среди них было немало всякого рода ремесленников. Рост задворных людей во второй половине XVII века был очень велик. Это было учтено правительством. До 1678 года задворные люди не были плательщиками налогов, но в этом году, при введении подворной подати, они были зачислены в разряд тяглого населения. Так исчезала существенная разница между холопом и крестьянином. Это сознавали и сами вольные люди. Рядясь к какому-нибудь землевладельцу, им совершенно было все равно, быть ли им «во крестьянстве, или в бобыльстве, или во дворовых людях». Определение их состояния предоставлялось на рассмотрение господина. Так намечался процесс слияния холопства и крестьянства, достигший своего завершения только при Петре, с введением подушной подати.
Крестьяне черносошные в XVI-XVII веках жили на государственных землях и находились в непосредственной зависимости от государства. Они резко выделялись из остальной массы населения. В податном отношении черносошные крестьяне составляли обособленную группу. Правительственная власть запрещала другим разрядам сельского населения платить подати совместно с черными людьми, «а с черными людьми не тянут ни в какие проторы, ни в разметы». Черные люди — свободные люди. Жили они волостями. Волость — тяглая община, состоявшая из нескольких сел и деревень. Волость являлась фактическим собственником земли. Отдельный крестьянин постольку собственник, поскольку он член волостной общины. Земельные участки находились в индивидуальном пользовании. Лугами, лесами, выгонами распоряжалась община. Крестьяне передавали свои земельные участки по наследству, передавали другим лицам, при условии «тянуть государевы налоги» совместно со всей общиной. Если крестьяне распоряжались своими участками, то волость эксплуатировала волостные земли. Незанятые земли отдавались в наём, раздавались новым тяглецам. В первом случае оброк шел в мирскую казну; во втором — новый тяглец становился полноправным членом общины. Помимо этого, волость, по своему усмотрению, распоряжается лесами, рыбными ловлями и другими волостными угодьями. Население волости связано круговой порукой по отношению к уплате государственных податей и отправлению разного рода повинностей. Являясь юридическим лицом, волость выступает в качестве истца и ответчика во всех земельных тяжбах. Черные крестьяне занимались земледелием и разного рода промыслами. Не чужды были им и торговые операции. Впрочем, последние были очень стеснены «Уложением» 1649 года. Экономическое положение черносошного крестьянина было далеко не отрадно. Наряду с зажиточными самостоятельными хозяевами было немало и бедных, которые, благодаря своей бедности, были лишены возможности оставаться самостоятельными членами волостной общины. Такие обездоленные люди брали участки земли в аренду или у частного собственника, или у черных же крестьян, с обязательством отдавать собственнику половину своего урожая. Назывались они половниками (см.). Наравне с прочим черносошным крестьянством они несли государево тягло. Только ответственность за правильное поступление податей падала не на «волость», а на собственников тех земель, на которых они сидели. К числу обедневших крестьян принадлежали и бобыли. Это непашенные тяглые люди, не состоявшие членами тяглой общины1). Они имеют только двор. Занимаются разного рода ремеслами, на доходы с которых и живут. Встречались бобыли «безместные», «походячие», не имевшие собственных дворов. Они обыкновенно работали по чужим дворам в качестве «наймитов». Иногда, при изменившихся обстоятельствах, они могли опять сесть на землю, опять начать «крестьянствовать». В XVI веке бобыльство среди общей массы населения составляло незначительный процент (от 2,6% до 16,6% в центре, и на южных окраинах от 6,3% до 41,8%), но после Смуты число их быстро увеличивается (Дьяконов, Лаппо-Данилевский). Черные люди, прежде всего, свободные люди. Они имели право предъявлять на суде иски и, в свою очередь, отвечать по искам. Закон охранял их личные и имущественные права.
1) Но они не были свободны от тягла и платили особый бобыльский оброк. При введении подворного обложения и бобыли были втянуты в общую податную организацию. Указами 1630-1631 гг. о введении «живущей четверти» бобыльский двор равнялся половине крестьянского.
Постепенно в области последних стали проводить кое-какие ограничения. Собственно, государство не столько стесняло крестьянскую дееспособность, сколько следило за тем, чтобы от неограниченного права распоряжения не пострадали интересы государства. С этой целью черносошные крестьяне не могли отчуждать земель «беломестцам» без именного указа (1626 г.). Уложение 1649 года также категорически запрещает заклад и продажу тем же «беломестцам» и грозит наказанием кнутом. На практике, случаи перехода земель в руки «беломестцев» по-прежнему были обыкновенным явлением. Черные крестьяне, как и перехожие, пользовались свободой выхода и отказа. Они только должны были выполнить все правила Судебника об отказе. Однако, такой свободный переход существенно задевал интересы волости. Благодаря уменьшению плательщиков налогов, увеличивалось податное бремя. Поэтому вполне естественно желание со стороны волости вернуть ушедших тяглецов. И правительство было заинтересовано в том же. При большой наличности тяглецов обеспечивалось правильное поступление податей и отправление государевых повинностей. Поэтому правительство, начиная со второй половины XVI века, разрешало волостным людям возвращать ушедших на старые места, «где кто в которой деревне жил прежде того». Так «старожильство» черных крестьян уже во второй половине XVI века прикрепляло их к тяглой общине. Право выхода ими уже было потеряно (Дьяконов). Несмотря на категорические заявления правительства, уход все-таки продолжался. Сыск был очень затруднен. Поэтому статьи Уложения 1649 года о беглых распространяли свое действие и на черные волости. Жизнь черных крестьян была построена на принципе широкого самоуправления. Распорядительным органом волости были «мирские советы». Они избирали разных должностных лиц, раскладывали подати между членами тяглой общины, отправляли челобитья правительству, заботились об удовлетворении религиозных потребностей волости, заключали займы для мирских нужд, выслушивали отчетность исполнительных властей. Исполнительными органами волости были старосты — представители волости. От имени всей волости они сносились с центральной администрацией. На их имя писались правительственные грамоты с обращением ко всему населению: «старосте и всем крестьянам». Кроме того, выборными были: сотские, пятидесятские, десятские, исполнявшие полицейские функции, судейки, отправлявшие земский суд. Впрочем, к земскому суду население относилось без особого уважения, оскорбляло властей и не желало подчиняться их судебным приговорам. Со своей стороны, и судьи допускали немало разного рода злоупотреблений при отправлении своих судебных обязанностей. Кроме того, волость выбирала «лучших людей», «целовальников» для присутствия, в XVI веке, на суде наместника и для разного рода финансовых поручений. Волость на севере была только низшей общественной ячейкой. Волость не жила обособленно от посада. Между ними происходило постоянное общение, они образовывали более обширные общественные союзы, обнимавшие весь уезд. Такой союз имел в качестве исполнительного органа «всеуездного старосту» и органом распорядительным «всеуездный земский совет», для участия в котором волость посылала или особых посыльщиков, или поручало представительство своим постоянным властям. К концу XVII века земское самоуправление стало падать. Приказная бюрократия все чаще и больше вмешивалась в жизнь земскую и подчиняла ее своему влиянию. В XVIII веке сохранились только остатки самоуправления.
В. Пичета.
Крестьяне помещичьи и вопрос об уничтожении крепостного права в XVIII и первой половине XIX века1).
1) В план этой статьи не входят Остзейский край, Финляндия, Царство Польское и Кавказ.
В царствование Петра Великого совершилось окончательное слияние по закону холопов с крестьянами, так как, нуждаясь в людях и деньгах для удовлетворения потребностей государства, Петр привлек всех холопов наравне с крестьянами к уплате государственных податей и военной повинности. Это совершилось не без некоторых колебаний. В 1700 году помещичьих и вотчинниковых холопов, которые сами записались в солдаты, хотя бы и в бегах, если они не совершили преступления, велено было не возвращать господам. В 1711 году Петр еще различал дворовых холопов от остальных: велено было продолжать набирать в войско дворовых, но запрещено брать деловых, записанных в переписных книгах (1678 г.) особыми дворами, и задворных людей, «которые платят всякия подати». Когда началась первая ревизия, было предписано указом 28 января 1719 года деловых людей, которые пахали землю на помещиков, но своей пашни не имели, заносить в ревизские сказки особой статьей только «для ведома». В 1722 году сенат предписал класть в подушный оклад всех тех холопов, которые живут в деревнях, даже и тех из них, которые не имеют земельных участков и вовсе не пашут земли, а служат во дворе; но тех, которые жили в городском доме господина, велено было переписать только для ведома. Наконец, указом 19 января 1723 года государь повелел наряду с крестьянами положить в подушный оклад и «всех служащих». Таким образом, холопы слились с владельческими крестьянами в податном отношении, а ответственность за исправную уплату податей возложена была на их господ. В терминологии официальных актов долго еще оставалось различие между «дворовыми», «помещичьими людьми», «крепостными людьми», с одной стороны, и помещичьими «крестьянами», с другой. Но постепенно входит в употребление и более общий термин: «крепостные». Между двумя разрядами крепостных оставалось лишь необязательное для владельцев хозяйственное различие между крепостными дворовыми и крепостными крестьянами. Указом 4 апреля 1722 года еще дозволялось вступать в военную службу без согласия господина всем непахотным дворовым, хотя бы и записанным в подушную перепись, причем их зачитывали владельцам за рекрут, но указом 20 сентября 1727 года было отменено это право дворовых.
Петр Великий нашел нужным привлечь на службу государству и вольных «гулящих» людей (в состав их входили отпущенные на свободу господами слуги, кабальная зависимость которых прекращалась по закону смертью их господ, выходцы из плена, также получавшие свободу по закону, если до того времени они были рабами, люди, незаписанные в писцовые и переписные книги, и т.п.). Уже в самом начале XVIII века правительство обнаруживает стремление к уничтожению этого разряда населения, и в 1700 году вольноотпущенных, годных в военную службу, велено было писать в солдаты, а остальным выдавать на кабальных людей кабалы, а на крестьян ссудные записи, к кому они захотят идти. Окончательно участь вольных «гулящих» людей была решена указом 1 июня 1722 года, по которому вольноотпущенных и бывших кабальных людей велено было писать в солдаты, а негодные в военную службу должны были определяться в другие службы или к кому-либо в «дворовое служение». Правда, закон предоставлял им еще возможность приписываться к посадам, но этому обыкновенно мешало их имущественное положение, и большинство их должно было превратиться в крепостных. На основании указа 26 марта 1729 года кабальные люди, даже назначенные, но не отправленные на службу, записывались, по требованию их владельцев, за ними в подушный оклад так же, как и дети кабальных, что лишало их возможности выходить в свободное состояние по смерти своих господ. А указом 16 июля того же года предписывается ссылать гулящих людей, негодных в службу, если их никто не примет, в Сибирь на поселение. Так окончательно прекратилось кабальное холопство. Подвергнуты были закрепощению и некоторые другие группы населения. Излишних церковных служителей, а также детей не находящихся в действительной службе священнослужителей и причетников велено было писать в подушный оклад на землях тех, чье село, «и тому вотчиннику ими владеть». Если же погост расположен особо, то приписывать по их желанию к кому-либо из прихожан погоста. Детей отставных солдат, взятых из крестьян, и состоящих на пашне деловых людей велено было класть в подушный оклад в тех деревнях, где жили их отцы. Но рожденных после переписи детей отставных солдат велено было брать в солдаты. Малолетние, не помнящие родства (ниже 10 лет) записывались в вечное владение за теми, кто пожелает их принять на воспитание. Подкидыши и незаконнорожденные приписывались к тем селам и деревням, где они жили, и, следовательно, в помещичьих селениях делались крепостными их владельцев.
Указанные выше меры содействовали усилению и распространению крепостного права. В числе законов, неблагоприятных для частновладельческих крестьян, следует упомянуть о дозволении в 1717 году вместо людей всяких чинов и детей их (кроме шляхетства) принимать в рекруты купленных людей. На основании плаката 1724 года крестьяне могли отлучаться из имения своего господина не иначе, как с письменным видом, данным им на срок. В 1707 году запрещено было крестьян частных владельцев отдавать на откуп таможенные и питейные сборы, а в 1724 году крестьянам для получения подряда велено было запасаться свидетельством о своем достатке от помещика, его дворецкого или стряпчего. Но, с другой стороны, Петр Великий принял некоторые меры, ограничивающие власть помещика над крепостными крестьянами, которые вели торговлю на известную сумму, и последним разрешено было приписываться в посады даже и вопреки желанию господина, причем помещик не мог брать с них оброка более, чем с остальных крестьян; если господин разорял крестьян непосильными повинностями, его велено было устранять от управления имением и устанавливать над ним опеку из ближайших родственников, а самих разорителей отправлять до исправления «под начал»; запрещено было ставить крестьян на правеж за долги их господина; при введении единонаследия также отчасти имелось в виду улучшение положения крестьян; наконец, Петр Великий приказал сенату обратить внимание на то, чтобы при составлении нового уложения было дозволено продавать людей не иначе, как целыми семьями, если невозможно совершенно пресечь продажу дворовых и крестьян, как скотов. Но не все меры Петра Великого в пользу крепостных исполнялись. Так, запрещение господам принуждать крестьян к браку и препятствовать крепостным девушкам выходить замуж, если жених-солдат заплатит обычный в том месте вывод (1724 г.), осталось мертвой буквой. Не исполнялся (как видно из Наказа Екатерины II) и указ Петра Великого об отдаче в опеку имений помещиков, разоряющих своих крестьян.
В то время были люди, понимавшие всю недостаточность мер Петра Великого относительно крепостных крестьян; доказательством этому служит сочинение крестьянина Посошкова «О скудости и богатстве», представленное им Петру Великому в августе 1724 года, за которое, уже по смерти государя, автор был взят (в августе 1725 г.) в тайную канцелярию и умер в заключении в петербургской крепости. Предвидя, что крепостному состоянию крестьян настанет конец, Посошков не мечтал о немедленном их освобождении, но желал точно определить размер поборов и повинностей в пользу помещиков. Он предлагает «высоким господам» и «мелким дворянам» сообща посоветоваться о том, какой оброк брать с крестьян, какой барщины требовать, сколько брать со двора столовых запасов, какое количество пашни заставлять обрабатывать на помещика, сколько требовать подвод, и принятые ими правила представить государю на его утверждение. Постановление это помещики должны были бы соблюдать под страхом лишения поместья по суду. Распределять повинности следует не по душам, а по владению земли и засеву хлеба; по мнению Посошкова, на двор следует назначить по две десятины пахотной земли в каждом поле и две десятины покоса, то есть всего 8 десятин. Крестьянскую землю он предлагает совершенно отделить от помещичьей и находит, что первую «за помещиками и числить не надлежит».
После Петра Великого владение деревнями на праве полной собственности и даже отдельными крепостными постепенно становится достоянием одного дворянства (ср. ХVIII, 85). При Анне Иоанновне в 1730 году было подтверждено, на основании Уложения, чтобы боярские люди, монастырские слуги и крестьяне не приобретали населенных земель, и все эти имения таких владельцев велено было продать в полгода. Инструкцией о ревизии 1743 года разъяснено, что белое духовенство имеет право владеть только пожалованными деревнями. В 1746 году было запрещено впредь купечеству, архиерейским и монастырским слугам, боярским людям и крестьянам, написанным к купечеству и в цех, а также казакам, ямщикам и прочим разночинцам, состоящим в подушном окладе, покупать людей и крестьян, с землями и без земель. Межевая инструкция 1754 года предписывает отбирать на имя государя «недвижимые имения» тех владельцев-недворян, которым предшествующими указами было запрещено приобретать их, а также и приказным служителям, не имеющим обер-офицерского ранга и не из дворян. В 1758 году повелевается продать в полугодовой срок имения служащих в военной и других службах не из потомственного дворянства, исключая тех, за дедами и отцами которых дачи и поместные оклады были верстаны по писцовым и переписным книгам. Но у придворных обер-офицерского ранга деревень описывать было не велено. Магометанам еще в 1713 году запрещено было владеть крепостными людьми православного, в 1784 году — и вообще христианского исповедания, как с землей, так и без земли. Постепенно и право приобретать крепостных без земли сделалось достоянием почти исключительно одних дворян. Записка людей до ревизии при Петре Великом производилась за купцами и вообще посадскими, за попами, приказными, разночинцами, церковными и монастырскими служителями, с обязанностью платить за них подати. В 1730 году сенат, узнав, что многие дворянские люди и крестьяне накупили и набрали в заклад людей и крестьян, запретил им такие приобретения. В 1746 году велено было дворовых и крестьян, купленных после первой ревизии, за посадскими не писать, а отобрать у них. В 1758 году разъяснено, что приказные служители, не имеющие права владеть недвижимыми имениями, не должны покупать «крепостных людей» на свое имя. Таким образом, по вступлении на престол императрицы Екатерины II право покупать земли, населенные крепостными, а также и крепостных без земли, сделалось достоянием почти одних дворян.
Во время второй ревизии 1742-46 годов крепостное право продолжало распространяться посредством приписки по ревизии. Правительство по-прежнему преследовало вольных гулящих людей и понуждало их избирать определенный род жизни, причем приходилось записываться и за помещиками — заштатным церковникам и детям их, не находящимся на действительной службе священнослужителям, вольноотпущенным, незаконнорожденным, разночинцам и людям, отбираемым из владения посадских; закреплялись за помещиками и дети отставных солдат, взятых на службу из помещичьих деревень и вернувшихся после отставки на родину. Малолетние незаконнорожденные-приемыши закреплялись за их воспитателями и недворянами (до 1767 г.). Закрепощались за имеющими деревни (или отдавались на фабрики и заводы) незаконно- и законнорожденные солдатские дети, которых некому было кормить. Наконец, могли закрепощать себя вольные люди. Количество крепостных увеличивалось еще посредством покупки восточных инородцев, раздачей участвовавших в бунте башкир и их малолетних детей и самовольно откочевавших татар и закрепощением пленных. Увеличивалось число крепостных и посредством пожалования населенных имений. При Петре Великом из одних дворцовых волостей было пожаловано, почти исключительно служилым людям, в вотчину или поместье, 43 655 дворов (около 170 000 душ мужского пола). С 1725 по 1762 годы (до вступления на престол Екатерины II) было пожаловано по именным указам не менее 500 000 душ обоего пола, в том числе в царствование Елизаветы Петровны около 200 000 душ обоего пола. Нужно, впрочем, заметить, что в этот период (1725-62 гг.) пожалования по именным указам производились преимущественно из отписных или конфискованных имений, а, кроме того, из имений выморочных, дворцовых, государевых, в Малороссии — из свободных войсковых деревень, в Остзейском крае — из коронных мыз. Таким образом, противовесом щедрой раздаче населенных имений в это время была конфискация деревень опальных вельмож.
В то же время права помещичьих крестьян все более ограничивались. Им запрещено было без дозволения владельцев обязываться векселями и принимать на себя поручительства (1761 г.); еще ранее крепостные вместе с другими крестьянами лишены были права заводить суконные фабрики (1734) и брать на себя откупа и подряды (1731). При вступлении на престол императрицы Елизаветы крепостных крестьян уже не приводили к присяге. В 1747 году помещикам было разрешено продавать своих дворовых и крестьян помещикам и купцам для отдачи в рекруты с обязательством платить за них подушные деньги по месту их приписки. В первой половине ХVIII века крепостные крестьяне, занимавшиеся торговлей на известную сумму (от 300 до 500 рублей), могли записываться в посады, платя подати в казну наравне с посадскими и в то же время продолжая платить оброк помещику, причем он не должен был облагать их оброком выше того, что платили его деревенские крестьяне, но при Петре III, по указу 1762 года, для записывания крепостных в купечество требовалось уже увольнительное письмо от помещика. В 1760 году дворяне получили право ссылать своих крепостных в Сибирь: правительство дозволило помещикам отдавать для водворения в Сибири своих крестьян «за разные продерзностные поступки», лишь бы они были не старше 45 лет и годны к работе, причем владелец получал за ссылаемого рекрутскую квитанцию. Этот закон предоставил помещику право разлучать семьи по своему усмотрению; правда, он обязан был вместе с крестьянином отправить его жену, но детей мог оставить при себе; если же отдавал и их, то получал из казны за детей мужского пола до 5 лет по 10 рублей, от 5 до 15 лет по 20 рублей, а за 15-летних рекрутские квитанции; за девочек вознаграждение было вдвое менее.
На помещиков возложена была обязанность заботиться о продовольствии своих крепостных во время неурожаев и не допускать их до нищенства. Это была единственная обязанность, возложенная законом на помещика, в интересах крестьян. В интересах же казны помещики были сделаны в 1722 году ответственными перед правительством за аккуратный взнос подушной подати. На основании регламента камер-коллегии, подушные деньги должны были вносить помещики, а во время отсутствия их приказчики и старосты. Тем не менее, недоимки накоплялись, и в январе 1738 года в именном указе было отмечено, что помещики своих доходов на крестьян в недоимке не оставляют, «но от времени до времени свои доходы умножают всегдашнею крестьянскою на них работою», так «что их крестьяне не токмо на подати государственные, но и на свое годовое пропитание хлеба из земли добыть или через какие промыслы... получить времени не достает; и так не от податей государственных, но от непрестанных работ помещиковых крестьяне разоряются». Несмотря на это официальное признание, правительство не принимало пока никаких мер для ограничения крепостного права.
Петр III манифестом 18 февраля 1762 года освободил русское дворянство от обязательной службы, и вместе с тем был окончательно уничтожен прежний государственный характер прикрепления крестьян, при котором владение поместьями являлось вознаграждением за службу.
Во время третьей ревизии (1762-66 гг.) крепостных в Великороссии и Сибири было 3 786 771 душа мужского пола, а всех крестьян 7 153 890 душ мужского пола, следовательно, крепостные составляли 52,9% всех крестьян. Но крепостные крестьяне очень неравномерно распределялись по этой территории: так, в Калужской губернии они составляли 83% всех крестьян, в Смоленской и Тульской 80%, в Ярославской, Костромской, Рязанской и Псковской — более 70%; напротив, на окраинах процент крепостного населения был гораздо ниже: в Уфимской губернии 21%, в Казанской 18%, в Олонецкой 6%, в Вятской — 2%, в Сибири крепостных было чрезвычайно мало. Территориальное распределение крепостного населения в Великороссии находилось в прямой связи с раздачей поместий московскими государями, а тот или другой вид эксплуатации крепостного труда зависел в значительной степени от качества почвы и промыслов населения. В нечерноземной полосе Великороссии, где сильно развиты были отхожие промыслы, более половины крепостных (55%) состояло на оброке; наоборот, в черноземной ее полосе решительно преобладала барщинная, а именно было только 26% оброчных крестьян. В среднем выводе по 20 губерниям, относительно которых собраны данные во время генерального межевания при Екатерине II, было в помещичьих имениях 44% оброчных и 56% барщинных крестьян. Значительное распространение оброчной системы было явлением чрезвычайно благоприятным для крепостных крестьян: они были гораздо более, чем барщинные, удалены от помещичьего произвола и в весьма значительной степени пользовались самоуправлением, причем крестьянскому миру почти всегда предоставлялась раскладка оброка и податей, наконец, крестьяне пользовались здесь землей в значительно большем количестве. Помещики предоставляли в пользование оброчных крестьян всю свою землю, ограничивая лишь рубку леса, но и он в лесистых местностях служил средством для подсобных промыслов крестьян (постройки барок и т.п.) или для расширения площади их запашки. Одной пахотной земли в оброчных имениях Великороссии приходилось в среднем от 2 до 6 десятин на ревизскую душу. В барщинных имениях были почти такие же размеры всей запашки: от 3 до 6 десятин на душу; но так как в пользу помещика приходилось каждой ревизской душе обрабатывать в среднем около 11/2 десятин, то, следовательно, пахотной земли в пользовании барщинных крестьян было приблизительно от 11/2 до 41/2 десятин на душу.
В помещичьих имениях Великороссии повсюду существовало общинное землевладение, которое ослабляло развитие имущественного неравенства и препятствовало обезземелению крестьянского населения. Помещики, конечно, имели право установить, вместо общинного, подворное землевладение, но почти никогда это не делали; они имели возможность отнять у крестьян всю землю и превратить их в батраков, так называемых месячников, но это встречалось лишь как крайне редкое исключение, обыкновенно у мелкопоместных владельцев. Наиболее обычный размер денежного оброка в царствование Екатерины II равнялся в 1760-х годах 1-2 рублям, в 70-х 2-3 рублям, в 80-х 4 рублям, в конце царствования 5 рублям с ревизской души, но нужно заметить, что в течение этого времени и цена хлеба возросла приблизительно втрое. Сверх оброка, крестьяне вносили еще некоторое количество припасов натурой и доставляли их на своих подводах, куда приказывали помещики. Размер барщины в это время не был определен законом, и Уложением Алексея Михайловича запрещено было только заставлять работать по воскресеньям и некоторым праздникам, но наиболее обычной барщиной было в неделю три дня работы на господина взрослых работников обоего пола. Однако, жестокие помещики не довольствовались половиной рабочего времени своих крестьян, и в некоторых имениях барщина равнялась 4-м, доходила в виде исключения даже до 5 и 6 дней в неделю. И барщинные крестьяне вносили помещику некоторые сборы натурой. Еще тяжелее было положение дворовых (особенно находившихся в услужении в барском доме), так как они чаще подвергались истязаниям, а женская прислуга нередко делалась жертвой помещичьего разврата.
Помещик мог продавать своих крестьян без земли поодиночке, разлучая жен с мужьями, детей с родителями, а также отдавать крепостных в приданое и проч. Один помещик при императрице Елизавете из 400 душ своих крестьян продал в рекруты около половины, так что у него остались почти одни малолетние и старики, которые, будучи негодными для рекрутчины, продолжали, однако, платить оброк. В 1780-х годах даже в Петербург привозили людей целыми барками для продажи, а в других городах выводили на рынок. Наиболее сильный запрос был на красивых девушек. В 1760-х годах при продаже целыми имениями обыкновенно платили по 30 рублей за душу мужского пола (вместе с землей), в 1780-х годах средняя цена равнялась 80 рублям, а в 1790-х годах местами поднялась и до 200 рублей с души, считая и малолетних и стариков; цена же рекрута равнялась в 1760-х годах — 120 рублям, в 1790-х годах — 400 рублям.
Помещики могли сдавать крепостных в рекруты в зачет будущих наборов, а со времени издания Учреждения о губерниях (1775) — отдавать их в смирительный дом, внося только плату за их содержание. Дела об убийствах и разбоях, совершенных их крепостными, а также другие уголовные преступления относительно посторонних, не подлежали суду помещика. Относительно же расправы с крепостными за другие проступки и преступления власть помещика была почти совершенно не ограничена; запрещено было законом только их изувечение и убийство. Таким образом, личность крепостного была не защищена от самых жестоких истязаний. Для наказания таких извергов, когда дело доходило до суда, приходилось обращаться к не совсем подходящим постановлениям Уложения и Воинского Устава Петра Великого. Из 20 известных случаев наказания жестоких помещиков в царствование Екатерины II — 6 человек были сосланы в вечную каторжную работу в Сибирь. Особенную известность своей жестокостью приобрела помещица Дарья Салтыкова, так называемая Салтычиха, которую народ прозвал людоедкой.
Крестьяне были не обеспечены от помещичьего произвола даже в такой интимной стороне их жизни, как вступление в брак. По Уложению Алексея Михайловича, для выхода замуж крестьянки за человека, не принадлежащего тому же господину, требовалось отпускное письмо от помещика, и допускалось взимание особой платы за вывод. При Екатерине II солдат уже не мог, как при Петре Великом, жениться на крепостной без согласия помещика, если бы даже заплатил обычные в то время выводные деньги (10-40 рублей). Для заключения брака в пределах того же имения также требовалось дозволение помещика. Граф В. Г. Орлов предписал в своих имениях выдавать девушек замуж в 20 лет, а мужчин женить в 25 лет под угрозой в противном случае ежегодного штрафа в 25-50 рублей. Права крепостных на имущество как движимое, так и недвижимое, были совершенно не охранены законом от произвола господина, который мог отнять избу, скот и всякие пожитки своих крестьян и дворовых. Землю и городские дома крепостные крестьяне могли покупать не иначе, как на имя господина и с его согласия; некоторые приобретали, таким образом, людей и даже целые имения, но господин мог всегда отобрать их в свою пользу. Помещичьи крестьяне из своих средств уплачивали подушную подать; у некоторых помещиков они вносили ее не только за себя, но и за дворовых. Они отбывали и рекрутскую повинность, но некоторые помещики (например, Суворов) требовали, чтобы крестьяне покупали за себя рекрут. Платя государственные подати и неся натуральные повинности, крепостные пользовались в очень ничтожной степени защитой со стороны государства. Закон не признавал за ними даже права жаловаться на своих жестоких владельцев, так как постановление Уложения, запретившее принимать доносы на господина (кроме умысла на государево здоровье и измены), было истолковано в 1767 году таким образом, что подача жалобы крепостными на господина считалась противозаконной, и челобитчикам и составителям челобитных грозили наказание кнутом и ссылка в бессрочную каторжную работу с зачетом помещикам в рекруты. Для ограждения крепостных от произвола владельцев при Екатерине II Учреждением о губерниях (1775 г.) на государевых наместников возложена была обязанность прекращать разорительную роскошь, тиранство и жестокости и быть «заступником утесненных и побудителем безгласных дел». Помещичьим крестьянам приходилось нередко спасаться бегством от своей злой доли, и они бежали в Приуральский край, в Сибирь, Астрахань, в Новороссию, на Северный Кавказ, и правительство вынуждено было оставлять беглых в некоторых малонаселенных окраинах государства, зачитая их владельцам за рекрут; крепостные бежали также за границу, особенно в Польшу. В течение первых 13 лет царствования Екатерины II известны волнения в 40 имениях. Во время Пугачевщины дворяне в Поволжье подверглись истреблению в значительном количестве; во вторую же половину царствования Екатерины II известны волнения только в 20 имениях 18 помещиков.
Екатерина II до восшествия на престол мечтала об освобождении крепостных крестьян; в своих заметках в конце царствования императрицы Елизаветы она писала: «противно христианской вере и справедливости делать невольниками людей: они все рождаются свободными», рабство «подрывает промышленность и благосостояние» — и полагала, что можно постепенно уничтожить крепостное право, объявляя крестьян свободными во всех имениях, переходящих в руки нового владельца. В 1763 году Н. И. Панин предлагал императрице запретить торговлю рекрутами, дозволить продажу людей лишь целыми семьями и составить положение о крестьянских повинностях для секретного предписания всем губернаторам, как руководство при внушениях помещикам, притесняющим своих крестьян. Наш посланник в Париже князь Д. А. Голицын предлагал в 1765 году даровать крепостным право собственности на движимое имущество и дозволить им жаловаться на помещиков, для чего советовал учредить странствующих судей или трибуналы в городах; освобождение крепостных, по его мнению, следовало предоставить частной инициативе, показав в дворцовых имениях пример личного освобождения крестьян без земли. И. П. Елагин считал необходимым дать крепостным крестьянам землю в потомственное пользование под условием исправного исполнения повинностей, причем размер их платежей и работ должен быть определен, и также предлагал начать этот опыт с дворцовых имений, но он связывал осуществление своего плана с насильственным разрушением общинного землевладения и искусственным устройством дворов по 4 работника в каждом.
В своем Наказе комиссии для сочинения нового уложения, напечатанном в 1767 году, императрица Екатерина считает необходимым лишь ограничение крепостного права. По совету лиц, приближенных к ней, она сильно сократила главу XI о несвободных людях. В печатной редакции Наказа она признавала необходимым предписать помещикам, чтобы они брали более умеренный оброк, наказывать тех из них, которые мучают своих крепостных, ограждать права крепостных на имущество и предоставлять им свободу жениться по своему усмотрению; согласно с мнением Монтескьё, она утверждала также, что «не должно вдруг и чрез узаконение общее делать великого числа освобожденных». В печатный Наказ не вошли пожелания Екатерины II об учреждении сельского суда из крестьян, даровании свободы изнасилованной помещиком женщине со всем ее семейством, запрещении вольноотпущенным вновь закрепощать себя, определении величины выкупа на свободу и обращении крепостного права в прикрепление к земле, под условием исправного отбывания повинностей, указанных в договоре и соответствующих производительности земли.
Желая выяснить себе вопрос о предоставлении крестьянам права собственности на имущество, императрица Екатерина, при посредстве Вольного Экономического Общества, поставила на решение русских и западноевропейских писателей и ученых вопрос, в чем должна состоять собственность земледельца — в обрабатываемой им земле или в движимости. Беарде-де-Лаббэ, автор труда, получившего первую награду и напечатанного не только в подлиннике на французском языке, но и в русском переводе, советовал, после некоторых подготовительных мер, даровать крестьянам личную свободу и право на движимое имущество, а затем наделить их маленьким клочком земли, не обеспечивающим их существования, вследствие чего они должны были бы арендовать землю у помещика. Вольтер (ответ которого был удостоен почетного отзыва, но не напечатан) предлагал предоставить уничтожение крепостного права самим дворянам и ничего не имел против безземельного освобождения крестьян. Мармонтель, рассуждение которого заслужило также почетный отзыв, высказался за освобождение крестьян и предоставление им земли в бессрочное пользование за определенный взнос деньгами или натурой и советовал правительству не спешить даровать им свободу. Француз Граслен, противник физиократов, сочинение которого было напечатано Вольным Экономическим Обществом в подлиннике, считал рабство совершенным извращением естественного порядка вещей; кроме того, по его мнению, «общественное благо требует, чтобы земля была собственностью единственно и исключительно тех, кто ее обрабатывает». Если нельзя еще думать об изменении устройства общества согласно этому принципу, если нельзя отдать землю одним земледельцам, то не следует, по крайней мере, лишать их права на земельную собственность, так как это было бы большим ущербом для общества. Авторы немецких ответов, обративших на себя внимание ученого общества, рекомендуют для данного времени не освобождение крестьян, а предоставление им земли в наследственное пользование за определенные повинности (они называют это правом «собственности» на землю). Мнение русского юриста Поленова, удостоенное награды второй степени, осталось тогда ненапечатанным даже и в смягченном виде, так как он подверг осуждению отношение помещиков к крепостным. Поленов настаивал на предоставлении крестьянам земли в наследственное «владение» с тем, чтобы только по суду ее можно было передать другому за неисправность в исполнении лежащих на ней повинностей, на прекращении продажи крестьян в розницу без земли, ограждении от произвола помещика движимого имущества крестьян, точном определении его повинностей и предоставлении права выкупаться на свободу за определенную сумму, но ставил исполнение этих мер в зависимость от желания самих помещиков, пример которым правительство должно было показать на дворцовых крестьянах.
В комиссии для сочинения нового уложения высказан был некоторыми депутатами протест против злоупотреблений крепостным правом, но среди депутатов от дворянства встретило некоторое сочувствие лишь требование запретить продажу людей поодиночке. Продолжительные прения возбудило предложение депутата от дворянства козловского уезда Коробьина определить законом размер повинностей крестьян и дать им право собственности на имущество. Депутат от шляхетства Екатерининской провинции Козельский предложил ограничить барщину двумя днями или установить соответственный оброк и, отделив крестьянские земли от помещичьих, отдать их крепостным в потомственное владение без права отчуждения против воли помещика. Противники мнения Коробьина указывали на невозможность определить законом размер крестьянских повинностей вследствие чрезвычайного разнообразия местных условий в различных районах России; были сделаны также основательные указания на тот вред, который может принести предоставление крестьянам права собственности на землю, так как это повело бы к распродаже многими из них своих земель; это подтверждалось примером однодворцев и черносошных крестьян. Если огромное большинство депутатов от дворянства не сочувствовало предложениям Коробьина, то среди депутатов других сословий он приобрел значительную популярность.
Проект прав благородных, выработанный в частной комиссии о разборе родов государственных жителей (при Большой комиссии для сочинения нового уложения), предоставлял помещикам право обращать деревни с крепостными крестьянами в деревни со свободным населением, то есть даровать крестьянам личную свободу без земли. При обсуждении этого проекта многие депутаты от дворян высказались против указанного предложения, другие находили его недостаточно выясненным, — за принятие его говорили Коробьин и депутат от дворян Изюмской провинции Татищев, ссылавшийся на пример Англии. Прения эти показали, что огромное большинство дворян не разделяло в то время мысли о полезности для них безземельного освобождения крестьян.
В той же частной комиссии был составлен и проект крестьянских прав. Члены ее, Вольф и Унгерн-Штернберг, в своих проектах сделали некоторые предложения относительно ограничения крепостного права, но в проекте, выработанном этой частной комиссией, все улучшение быта крепостных сводилось к запрещению при продаже разлучать мужа с женой и родителей с детьми моложе 7 лет. Проект крестьянских прав вовсе не обсуждался в Большой комиссии, так как к тому времени, когда он был составлен, ее заседания уже прекратились. В частной комиссии о размножении народа, земледелия и домостроительства член ее Белезлий, депутат от крепости святой Елизаветы (Елисаветграда), указал на то, что крестьянам часто определяют земли лишь столько, сколько необходимо для пропитания их семей, тогда как необходимо давать ее каждому земледельцу столько, сколько он может обработать. Отводимый крестьянину участок нередко не дает ему возможности выработать средства, необходимые для уплаты повинностей в пользу помещика. Поэтому необходимо определить, сколько дней в неделю крестьянин должен работать на господина, сколько вносить наличными деньгами, хлебом и проч. Он считал также необходимым запретить продажу крестьян без земли и поодиночке и разрешить лишь продажу целыми селами и деревнями с принадлежащими к ним землями. Но предложения Белезлия не вошли в состав плана, выработанного этой частной комиссией. Таким образом, пожелание, высказанное в начертании о приведении к окончанию комиссии о сочинении проекта нового уложения, составленном графом Андр. Пет. Шуваловым и редактированном императрицей, относительно ограничения злоупотреблений (помещиков) выполнено не было (в первоначальной редакции «Начертания» предлагалось крестьян без земли и дворовых не продавать, крестьян без их согласия из одной вотчины в другую не переводить); не были приняты и те меры, полезность которых признала Екатерина II в печатной редакции Наказа.
В письмах князя Д. А. Голицына 1770-71 годов яснее, чем прежде, высказались его взгляды на крестьянский вопрос. Он соглашался на то, чтобы крестьянам была дана личная свобода и считал весьма выгодным для помещиков такое безземельное освобождение крепостных. Крестьянин должен был превратиться, таким образом, в простого арендатора; мысль о наделении его при освобождении помещичьей землей в иной форме кажется Голицыну просто нелепостью. Государство должно только уничтожить закон, запрещавший крестьянам покупать землю. С величайшим сочувствием отнесся также Голицын к предложению князя Гагарина дозволить крестьянам выкупаться на свободу без земли за слишком большой для того времени выкуп — в 250 рублей с души. Этим, конечно, нельзя было бы удовлетворить желания народа, которые обнаружились в манифестах Пугачева и которые сводились к освобождению от помещичьей власти с щедрым наделением землей без всякой за нее платы. В учении некоторых сектантов, например, молокан, также сказалось отрицательное отношение народа к крепостному праву; духоборы проповедовали равенство всех людей.
Пугачевщина показала, что необходимо принять меры для ограничения крепостного права, но это понимали лишь немногие, более образованные, администраторы; к их числу принадлежал новгородский губернатор Сиверс, советовавший императрице ограничить право помещиков наказывать крепостных и ссылать их в Сибирь без судебного разбирательства, установить размер выкупа на свободу, дозволить крепостным жениться по своему желанию; он предлагал также разрешить купцам первых двух гильдий покупать людей к фабрике и к ремеслу с тем, чтобы дети их были людьми свободными. Но все эти советы не были исполнены. В 1780 году 16 ораниенбаумских и ямбургских дворян составили правила, определяющие крестьянские повинности, но слишком мало их ограничивающие.
В 1785 году было написано князем М. М. Щербатовым самое замечательное с консервативной точки зрения мнение по крестьянскому вопросу («Размышление о неудобствах в России дать свободу крестьянам и служителям, или сделать собственность имений»), в свое время не появлявшееся в печати. Автор доказывает, что личное, безземельное освобождение крестьян с дозволением переходить с места на место и арендовать земли было бы вредно для них; по его мнению, вредно и предоставление крестьянам земли в собственность, так как это повело бы к обезземелению многих в пользу более богатых, создало бы сильное имущественное неравенство. Однако вся аргументация автора могла бы быть опровергнута предложением освободить крестьян не только с землей, но и с сохранением общинного землевладения.
Обличения крепостного права мы встречаем во многих литературных произведениях времени Екатерины II: в некоторых сатирах и притчах Сумарокова, в сатирических журналах, особенно «Трутне» и «Живописце» Новикова; из журналов второй половины царствования: в «Вечерней Заре» и «Покоющемся Трудолюбце» Новикова, «Беседующем Гражданине», «Сатирическом Вестнике», «Уединенном Пошехонце», «Иртыше, превращающемся в Ипокрену», и в журналах И. А. Крылова — «Почта Духов», «Зритель» и «Санкт-Петербургский Меркурий», в комедиях императрицы Екатерины II «О время» и «Именины госпожи Ворчалкиной», в комедии Княжнина «Несчастие от кареты», «Недоросле» Фонвизина, в некоторых комических операх и проповедях. Болтин (см.) в своих «Примечаниях на историю России» Леклерка (1788 г.) высказывается против немедленного уничтожения крепостного права, опираясь на мнение Руссо, что прежде нужно освободить души рабов, а потом уже их тела, но в то же время предлагает ограничение законом повинностей крестьян и предоставление им права собственности на их имущество и признает необходимость «исподоволь и постепенно» принять меры для одновременного освобождения всех помещичьих крестьян.
Радищев в своем знаменитом произведении «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790 г.) высказывает мысль, что существование крепостного права вредно для государства, указывает на меньшую производительность крепостного труда сравнительно со свободным, на то, что оно препятствует более быстрому увеличению народонаселения и вызывает опасные волнения. Автор желает освобождения крестьян не иначе, как с землей, но предлагает произвести его постепенно. Прежде всего, уничтожить «домашнее рабство», то есть запретить помещикам обращать крестьян в дворовых, дозволить крепостным вступать в брак без согласия помещика и запретить брать выводные деньги за девушек и женщин, выходящих замуж за пределы имения. Вслед затем крестьяне должны получить в собственность земельный надел, «ибо платят сами подушную подать». Приобретенное крестьянином имущество должно ему принадлежать и не может быть отнято у него по произволу. Он получает право быть судимым ему равными, не подвергаться наказанию без суда и откупаться на волю за определенную сумму. Затем настает совершенное уничтожение рабства. Проект Радищева по своей широте и определенности не только превосходит все ему предшествовавшие, но и был превзойден лишь весьма немногими в течение первой половины XIX века. Автор его, однако, мало надеялся на то, что правительство возьмет в свои руки дело уничтожения крепостного права, предвидел, что только повторение крестьянских волнений заставит правительство выйти из бездействия, и ожидал освобождения крестьян, как следствия «самой тяжести порабощения»: «крестьянин в законе мертв... Нет, нет, он жив будет, если того восхочет».
Несмотря на многие указания при Екатерине II относительно того, что следует сделать для ограничения крепостного права и сокращения источников крепостного состояния, с этой целью было принято правительством лишь несколько ничтожных частных мер: была запрещена продажа людей без земли только при продаже имений с аукциона и годных в рекруты в течение трех месяцев перед рекрутским набором, запрещено вольноотпущенным и вольным людям «разных народов», «без изъятия рода и закона», закрепощать себя, запрещено считать незаконнорожденных подкидышей крепостными их воспитателей, прекращено закрепощение малолетних незаконнорожденных от матерей свободного состояния, законнорожденных сирот, ходящих по миру, военнопленных, принявших православие, хотя бы они были женаты на крепостных, и безместных церковников, и подготовлено было окончательное уничтожение правила «по рабе холоп», то есть закрепощения свободного человека вследствие женитьбы на крепостной. Но, с другой стороны, помещикам было дозволено отдавать своих людей в каторжную работу с правом брать их обратно по своему усмотрению, и прикреплены были к земле крестьяне Слободской Украины и Малороссии, в Белоруссии же, напротив, было дозволено продавать крепостных людей без земли, что прежде там практиковалось гораздо реже, и, наконец, производились в очень большом размере пожалования населенных имений в полную собственность (всего при Екатерине II было пожаловано 850 000 душ обоего пола).
Вскоре после восшествия на престол императора Павла начались волнения в очень многих помещичьих имениях; поводом к ним послужили приведение крепостных к присяге императору и именной указ 12 декабря 1796 года, запретивший подавать коллективные жалобы, но вместе с тем разрешавший жалобы отдельных лиц. Волнения продолжались с ноября 1796 года по ноябрь 1797 года; они обнаружились в той или иной форме в 280 помещичьих имениях на пространстве 32 губерний Европейской России. При усмирении крестьян Апраксина в севском уезде Орловской губернии, князь Репнин приказал стрелять в них из пушек картечью, причем 20 человек было убито и до 70 ранено; дома убитых были истреблены. Но ограничиться одними репрессивными мерами было невозможно. Манифестом, данным в день своего коронования, 5 апреля 1797 года, император Павел повелел всем и каждому наблюдать, «дабы никто и ни под каким видом не дерзал в воскресные дни принуждать крестьян к работам, тем более, что для сельских издельев остающиеся в неделе 6 дней, по равному числу оных вообще разделяемые, как для крестьян собственно, так и для работ их, в пользу помещиков следующих, при добром распоряжении достаточны будут на удовлетворение всяким хозяйственным надобностям». Радищев имел основание заметить, что манифест этот скорее походил на увещание соблюдать издавна установившийся обычай, чем на положительный закон, не говоря уже о том, что манифест был слишком краток и не разрешал многих вопросов относительно барщинного труда. Но сам Павел считал, что этим законом барщина была ограничена тремя днями, как это видно из того, что вновь разрешая указом 16 марта 1798 года покупку крестьян к фабрикам и заводам, приостановленную при Петре ІII и Екатерине II, он повелел, чтобы, «согласно манифесту» 5 апреля 1797 года, из купленных крестьян половина годных для работы «всегда в работе заводской находилась». Но намерение Павла ограничить повинности крепостных крестьян было правильно понято русским обществом, как видно из донесения советника прусского посольства Вегенера: он свидетельствует, что указ, который «предписывает, чтобы крестьяне работали три дня в неделю на своих господ и три других на себя», «произвел сенсацию»; так как «закона столь ясного, — продолжает Вегенер, — относительно этого любопытного вопроса до сих пор в России не существовало, то на этот поступок императора можно смотреть, как на попытку подготовить низший класс народа к менее рабскому состоянию». Когда вследствие нескольких волнений при Павле обнаружилось, что помещики не соблюдали манифеста 5 апреля, то губернаторы подтверждали об его исполнении, и одна судебная палата признала незаконность барщины более трех дней в неделю. Неясность редакции манифеста 5 апреля 1797 года повела к тому, что князь Безбородко в своей записке 1799 года считает необходимым повторить и несколько объяснить его. Оправдалось и предсказание Радищева, что эта мера императора Павла будет иметь «не великое действие». Этот закон вошел в состав «Свода Законов», но и после того сплошь и рядом нарушался помещиками. Дворовых и безземельных крестьян за казенные долги велено было при Павле брать в казну, за частные же продавать не с аукциона, а обычным порядком, с составлением купчих. Относительно Малороссии император Павел не согласился с предложением сената разрешить в ней продажу крестьян без 8емли. Но наряду с этим шли меры, ухудшавшие положение крестьян. Павел, еще, будучи наследником престола, пришел к убеждению, что будто бы положение крепостных крестьян лучше, чем государственных, и уже тогда выражал намерение раздать казенных крестьян помещикам, а дворцовых назначить на содержание двора, для фамильных уделов и на пожалования. В его четырехлетнее царствование было пожаловано в полную собственность около 600 000 душ крестьян обоего пола, половину которых составляли дворцовые волости в Великороссии. Кроме того, из числа экономических крестьян в 1797 году было выделено 50 000 душ для образования командорственных имений, даваемых во временное владение кавалерам орденов. Наконец, в декабре 1796 года были прикреплены к земле крестьяне в губерниях: Екатеринославской, Вознесенской, Кавказской, в области Таврической, в земле Войска Донского и на острове Тамани. Люди, стоявшие тогда у власти, хорошо понимали, что нужно было бы сделать для улучшения быта крестьян: это видно из того, что с крестьян командорственных имений велено было взимать оброк не более, чем с казенных, не брать их в домашнее услужение, не вмешиваться в раскладку рекрутов и семейные разделы, не расселять крестьян по своему усмотрению и 2/3 земли отдать в их пользование; но все это было установлено относительно только небольшой группы имений, отдаваемых во временное владение. Относительно же помещичьих крестьян Безбородко в записке (1799), написанной для цесаревича Александра Павловича, считал необходимым принять следующие меры: 1) дозволить переселять их только с их согласия; 2) продавать не иначе как с землей; 3) движимое имущество крестьян считать их неотъемлемой собственностью, а денежные капиталы запретить обременять поборами в пользу помещика более того, что казна получает с купеческих капиталов; 4) дворовых по истечении известного времени определять на пашню или отпускать на волю. Но эти предложения не были осуществлены до самого уничтожения крепостного права.
Средний размер оброка крепостных крестьян в пользу помещика в царствование императрицы Екатерины поднялся в Великороссии в первой половине 1790-х годов до 5 рублей с души. Так как на тягло приходилось от 2 до 21/2 душ мужского пола, то, следовательно, средний денежный оброк с тягла в то время равнялся 10-121/2 рублям. При Павле он продолжал увеличиваться, и в 1798-1800 годах оброк в 6 рублей с души деньгами и до двух рублей припасами считался не обременительным, но встречались уже оброки и в 10-15 рублей с души и даже значительно более. При Александре I величина оброка стала быстро возрастать. По свидетельству Шторха (1805 г.), в разных губерниях оброк колебался от 4 до 12-15 рублей с души. Автор одного неизданного сочинения (1813 г.) считает средний оброк в России 25-35 рублей с тягла, а автор другого (1814 г.) утверждает, что иногда оброк и в 20 рублей с тягла отяготителен. Повышение средних оброков очень ясно видно из данных нижегородского уезда: в 1790-1800 годах он равнялся здесь 4 рублям 75 копейкам, в 1801-1810 годах — 7 рублям 12 копейкам, в 1811-20 годах — 14 рублям 40 копейкам, в 1821-30 годах — 25 рублям 46 копейкам с души мужского пола, то есть в третьем десятилетии XIX века был в 31/2 раза более, чем в первом. Но нужно заметить, что с падением курса ассигнаций (в 1801-5 гг. в среднем за рубль ассигнациями давали 75 копеек, в следующие пятилетия 1811-25 г.— 25-26,7 копеек серебром), цена хлеба сильно возросла и в 1811-25 годах была в Москве в 2,8 раза более, чем в конце ХVIII века. Однако, приняв это во внимание, мы найдем, что средний оброк возрос в большей степени, чем цена хлеба, а у особенно жестоких помещиков он иногда превышал даже 100 рублей с тягла. Размер барщины также увеличился, а закон Павла I об отбывании ее лишь по 3 дня в неделю нередко не соблюдался. По одному свидетельству (1813 г.), она равнялась 3-4, а у некоторых и 5 дням в неделю. По словам Н. И. Тургенева (1819 г.), некоторые помещики заставляли работать по 4-5 и даже по 6 дней в неделю. Находились и такие нравственные уроды, которые требовали своих крестьян на барщину даже по воскресеньям и праздникам. С барщинных крестьян, а многие и с оброчных, помещики требовали еще взносов натурой, зимой же крестьяне доставляли произведения сельского хозяйства в города.
При Александре I усилилась отдача крестьян помещиками в наем подрядчикам для дорожных и строительных работ, а также на фабрики и заводы. Такие помещики Витебской и Могилевской губерний получали от подрядчиков за работы своих крепостных на больших (почтовых) дорогах в лето по 110 рублей за каждого. Белорусский генерал-губернатор герцог Вюртембергский во время устройства Нижегородской ярмарки отправил туда на работу своих нищенствующих крестьян, которые целыми «сотнями и в самом жалком положении» шли с родины на место назначения. Помещики отдавали за плату в свою пользу крестьян и на фабрики («кабальные рабочие»), иногда находящиеся в значительном расстоянии от их жилищ. Такие сделки были «очень обыкновенны». Самым тяжелым видом барщинного труда была работа на помещичьих фабриках и заводах (особенно суконных и полотняных), число которых значительно возросло в это время. В начале XIX века на одних фабриках крестьяне работали по 3 дня в неделю и, следовательно, ходили на фабрику без платы, как на всякую другую барщину; в других имениях они были обращены в постоянных фабричных рабочих и получали недельную, месячную или сдельную плату, иногда отчасти натурой. По словам Н. Тургенева, о том, что в имении есть фабрики, говорили с таким ужасом, как если бы там появилась чума. Увеличение производства хлеба для сбыта на рынок повело к усилению эксплуатации крепостных, что замечали и они сами, и посторонние наблюдатели.
Обезземеление крестьян и обращение их в так называемых «месячников» было в первой четверти XIX века в Великороссии по-прежнему довольно редким явлением, напротив, в областях, присоединенных от Польши, это делалось, по-видимому, гораздо чаще, судя по следующим словам декабриста князя Трубецкого, все же, очевидно, преувеличившего данное явление: «несчастные жители арендных имений и даже многих помещичьих в Белоруссии, Литве и Польской Украйне живут почти круглый год месячной дачей, не имея ничего собственного». Некоторые помещики, ради введения улучшенной системы земледелия, разрушали общинное землевладение своих крестьян, но это бывало довольно редко. Вообще же и в эпоху Александра I мы встречаем немало указаний, что в оброчных имениях вся пахотная и сенокосная земля находилась в пользовании крестьян, и существовали обыкновенно ограничения лишь в пользовании лесом, но в лесистых местностях помещики не препятствовали крестьянам изготовлять даже на продажу расшивы и барки. Количество дворовых в барских вотчинах было по-прежнему очень велико и местами (как, например, у генерала Измайлова) доходило до 800 душ обоего пола в одном имении. У сына фельдмаршала Каменского в Орле было 400 человек прислуги и театр с крепостными актерами, на приобретение которых господин ничего не жалел: так, за одно семейство (мужа, жену и шестилетнюю дочь), игравшее на театре, отдана была деревня в 250 душ. В эпоху Александра I мы не находим среди помещиков личности, подобные известной Салтычихе (Дарье Салтыковой), обвиненной при Екатерине II в убийстве и замучении до смерти 38 человек, но усиление эксплуатации крестьян повело и к усилению жестокой расправы помещиков с их крепостными: оковы, колодки, деревянные чурбаны, к которым приковывали провинившихся (так называемый «цепной стул»), шейные рогатки, железные шапки, тюремные помещения в помещичьих имениях, были распространены в то время более прежнего. Кроме жестоких истязаний розгами, палками, плетьми, кнутом и голодом, помещики отдавали крепостных в солдаты, ссылали в отдаленную вотчину, отбирали у них пожитки. Помещик Телепнев говорил, что он в своем имении «сам государь». Браки крепостных, вполне зависевшие от воли помещика, подавали повод к различным притеснениям, и бывали господа, взыскивавшие даже с женихов своей вотчины от 100 до 300 рублей под угрозой продать невесту на сторону. При выдаче девушки замуж в чужую вотчину или за казенного крестьянина, все помещики требовали уплаты выводных денег. Некоторые пытались регламентировать не только браки, но даже производство детей. По приказам Аракчеева в его имении всякая баба должна была рожать ежегодно, и лучше сына, чем дочь (за дочь взыскивался штраф, также и за выкидыш); баба, не родившая в течение года, должна была представить 10 аршин холста. Немало было случаев разврата помещиков, насилий даже над малолетними девочками; помещики устраивали иногда свои гаремы. У генерала Измайлова в гареме содержались 30 девушек, которых брали туда в 16, иногда даже в 12 лет. Декабрист Раевский называет фамилии трех помещиков, содержавших «гаремы». У одного помещика в гарем поступали далее его незаконные дочери; запрещено было только говорить им, кто их отец. Торговля людьми в розницу существовала по-прежнему в больших размерах. Например, в начале XIX века продажа крепостных девушек производилась на базаре, в селе Иванове (Владимирской губернии), куда их привозили из разных мест России, особенно из Малороссии1); местные богатые крестьяне (графа Шереметева) покупали их (конечно, на имя господина) для домашних работ.
1) В 1806 г. в киевском уезде жена коллежского асессора Розлага продала «донскому жителю» за 90 рублей родную дочь «в виде крепостной девки», и покупатель получил «верющее от нее письмо, засвидетельствованное в киевском поветовом суде». Когда это раскрылось, то не нашли точного запрещения такого деяния в законе, и мать отделалась только выговором и дачей подписки «не делать впредь ничего подобного».
Продажа людей на ярмарках продолжалась и после запрещения ее в 1808 году. На ярмарке в одной губернии центральной России помещики ежегодно продавали девушек приезжающим туда «азиатцам»; такая продажа нередко замаскировывалась отдачей для выучки вышиванию различных восточных тканей сроком на 25 лет. По словам декабриста Раевского, сосед его «порознь продавал людей на выбор из двух деревень». Запрещение торговли людьми для отдачи в рекруты постоянно обходилось различными способами. Бывали случаи, что крепостные крестьяне всем миром покупали на имя господина соседнюю деревню, чтобы ставить из нее за себя рекрутов. Право продажи людей без земли было признано 28 октября 1808 года именным указом о сборе пошлин за совершение крепостных актов. Помещица Анненкова в льговском уезде из 500 душ крестьян распродала в 1813 году 120 душ в 60 дворах в разные руки и этим вызвала волнение крестьян. Движимое и недвижимое имущество крестьян по-прежнему не было обеспечено законом от притязаний господина; помещики отнимали иногда у своих крепостных хлеб, скот, одежду, пчел, дома. Был случай, что граф Шереметев захватил 50 000 рублей, принадлежавших его умершему крестьянину, лишив этих денег выкупленных на свободу детей покойного. Тем не менее, многие помещичьи крестьяне владели поместьями на имя господ (иногда даже в количестве нескольких сот душ). За выкуп на свободу помещики требовали иногда со своих крепостных громадные суммы (за освобождение одного своего крепостного граф Шереметев получил 800 000 рублей ассигнациями). Император Александр дважды (в 1817 и 1821 гг.) приказывал комитету министров распорядиться, чтобы не запрещали крестьянам подавать государю жалобы на помещиков; тем не менее, местные власти иногда подвергали челобитчиков телесному наказанию, даже не входя в рассмотрение, справедлива ли жалоба, видя в ней неповиновение помещику. Имения помещиков, изобличенных в особых злоупотреблениях своей властью, отдавались под опеку, но это делалось гораздо реже, чем бы следовало, и крестьянам обыкновенно приходилось лишь посредством открытого сопротивления помещичьей власти добиваться расследования администрацией их ужасного положения. Причинами волнений помещичьих крестьян при Александре I бывали тяжесть оброка и барщины (с привлечением к ней иногда даже малолетних и старых людей), усиленная распродажа помещиком своих крепостных, жестокие наказания, отрезка крестьянской земли, работа на помещичьих фабриках или заводах, переселение крестьян, смерть владельца имения, получившего его в виде пожалования, наконец, слухи о даровании вольности. Случалось, что в своих волнениях помещичьи крестьяне, как и при Павле, находили поддержку в священниках. В 1812 году ходили слухи среди крестьян, что Наполеон им не враг, и что он хочет дать им свободу. В Москве еще в марте 1812 года слышались толки о том, что когда французы возьмут Москву, то все станут вольными, а помещики будут на жалованье. Наполеон первоначально задумывался над планом объявить свободу крестьянам (для этого во время пребывания французов в Москве собирали даже материалы о пугачевском бунте и искали воззваний Пугачева), но потом отказался от нее, по его словам, в виду огрубения крепостных крестьян и нежелания предать множество семейств на смерть и самые ужасные мучения. В западной России освобождению не сочувствовало и соединившееся с Наполеоном польское дворянство. В конце июля Наполеон еще думал издать прокламацию с целью возбудить восстание в «старой России», то есть вне губерний, присоединенных по разделам Польши. Местами (например, в Тульской губернии) находились люди, проповедовавшие русским крестьянам, чтобы они не пугались Бонапарта, что он идет в Россию освободить их и уничтожить помещиков; бывало, что и агенты Наполеона склоняли народ в подданство ему обещанием свободы. Толки и слухи о вольности раздавались и в Лифляндии, и в западной России, и даже в Поволжье. Восстания крестьян против помещиков происходили в Минской и Витебской губернии, но учрежденная по повелению Наполеона комиссия временного правительства Великого Княжества Литовского требовала, чтобы они «возобновили постоянное отправление обыкновенных дворовых повинностей (барщины)». В Смоленской губернии, где крепостные «делили между собою господское имение, даже дома разрывали и жгли и убивали помещиков», французский интендант издал прокламацию, в которой убеждал крестьян спокойно заниматься своими работами. Волновались помещичьи крестьяне также в Московской губернии, и некоторые из них утверждали, что так как Бонапарт в Москве, и он их государь, то они вольные. Были волнения и в Тверской губернии. Антидворянское настроение помещичьих крестьян всего сильнее сказалось в волнении в декабре 1812 года тех из них, которые отданы были их господами в пензенское ополчение, особенно в городе Инсаре 9 декабря. Ратники утверждали, что государь требовал в ополчение одних дворян, а те посылают вместо себя своих крепостных. Говорили, что царь узнал об этом и велел расправиться со всеми дворянами. Одна старуха сказала офицеру: «Это не Пугачев: тогда вас не всех перевешали, а нынче уж не вывернетесь! Нет, полно вам властвовать». Ратники собирались, истребив офицеров, отправиться всем ополчением в действующую армию, явиться на поле сражения, разбить неприятеля, принести повинную государю и в награду выпросить себе прощение и свободу из владения помещиков. Многие офицеры были избиты, и некоторым грозила виселица, но они были спасены подошедшим отрядом войск, и с восставшими была произведена самая жестокая расправа по приговору военного суда.
Ратники, возвратившиеся из заграничного похода, разнесли по России весть о том, что в чужих землях народу живется лучше, и возбудили говор, что за пролитую им кровь народ заслуживает освобождения. Некоторые ратники пытались по возвращении на родину оказывать сопротивление господам, требовавшим от них повиновения, но их, конечно, усмиряли.
Волнения крестьян усилились после 1812 года; продолжали распространяться и слухи о предстоящем освобождении крепостного народа по примеру «прочих земель». В 1815 году и в Московской, и в Калужской губерниях мужики «беспрестанно твердили, что они вольные»; с часу на час местами ждали воли и в Новгородской губернии; в Нижнем Новгороде распространился слух, что в Петербурге, в Казанском соборе, уже прочитан манифест о воле. В 1818 году количество волнений помещичьих крестьян увеличилось под влиянием слухов о воле.
В записке, подброшенной В. Н. Каразиным (см.) во дворце (через несколько дней по восшествии на престол императора Александра), он советовал ему «поставить пределы зависимости» помещичьих крестьян. В Совете 1801 и 1802 годов обсуждались проекты о запрещении продажи людей без земли, однако, мера эта осуществлена не была, и государь запретил только печатать в газетах объявления о такой продаже. В неофициальном комитете, состоявшем, кроме государя, из его друзей — Новосильцова, Кочубея, Чарторыского и П. А. Строганова, шла речь о прекращении продажи крестьян без земли, о выкупе в казну дворовых, об определении повинностей помещичьих крестьян и предоставлении им права иметь собственность, но все это не было осуществлено. Созыв по частям губернских предводителей, предложенный в 1803 году Державиным, государь нашел неудобным и небезопасным. В том же году барон Розенкампф предлагал Александру I освобождать крестьян без земли постепенно в различных областях России.
Мысль о желательности безземельного освобождения крестьян была вообще гораздо популярнее при Александре I, чем при Екатерине II. В виду этого очень большое принципиальное значение имел указ 20 февраля 1803 года, изданный по инициативе графа С. П. Румянцева, дозволивший помещикам отпускать своих крестьян на волю вместе с землей на условиях, заключаемых по добровольному соглашению, количество же освобожденных на основании этого закона (свободных хлебопашцев) было весьма не велико. Сперанский в своем проекте конституции («Введение к уложению государственных законов») высказался за ограничение крепостного права и против безземельного освобождения крестьян. Большое значение в истории крестьянского вопроса в царствование Александра I имело объявление в 1812 году Вольным Экономическим Обществом задачи о сравнительной выгодности крепостного и вольнонаемного труда. Очевидно, навеянная словами Адама Смита, что труд свободных людей обходится дешевле работы невольников, она содействовала распространению убеждения, что самим помещикам будет полезно прекращение крепостного права, так как авторы двух из трех премированных обществом ответов (профессора Якоб и Меркель) доказывали невыгодность крепостного труда для самих землевладельцев. Напротив, Карамзин в записке «О древней и новой России», представленной императору Александру в 1811 году, высказал самые крепостнические взгляды и протестовал даже против запрещения продажи людей в рекруты. Масоны времени Александра I были также консерваторами в крестьянском деле. Самым видным представителем мнения, что желательно не освобождение крестьян, а ограничение крепостного права, является В. Н. Каразин. За ограничение крепостного права высказались также в особых записках, представленных императору Александру, П. Д. Киселев (1816 г.) и Н. И. Тургенев (1819 г.). Н. С. Мордвинов допускал ограничение крепостного права (в связи с осуществлением его аристократических притязаний) лишь в имениях, которые он предлагал даровать членам проектированной им «думы вельмож», или «верховной палаты». Канкрин в проекте, представленном государю в 1818 году, явился решительным противником безземельного освобождения и представил план постепенного ограничения крепостного права, с предоставлением земли в наследственное пользование крестьянам и определением размера их повинностей, которые со временем разрешено было бы выкупать, а еще позднее было бы даровано и право перехода. Но исполнение своих предположений автор проекта думал растянуть на крайне долгий срок (до 1880 г.).
Наиболее распространена была среди защитников освобождения крестьян при Александре I мысль о безземельном их освобождении, которое и было объявлено в 1816-19 годах в Остзейском крае и осуществлено там с известной постепенностью к великому вреду для крестьян. Безземельным освобождением некоторые желали наградить и остальную Россию. В 1812 году эстляндский помещик фон-Берг представил государю проект, в котором советовал дозволить крепостным выкупаться на свободу без земли по ценам, определенным местными комитетами. Общее безземельное освобождение крестьян сразу, без выкупа, предлагал в 1802 году наш консул в Яссах В. Малиновский, а А. Ф. Малиновский, начальник московского архива министерства иностранных дел, как единственное средство освобождения крестьян допускал (в 1817 г.) увольнение детей обоего пола, рожденных после этого года и включенных в 7-ю ревизию (1816 г.) и после нее рождаемых. Пример Остзейского края вызвал подражание в северо-западных губерниях России. В губерниях Виленской, Гродненской и двух уездах Витебской и Минской был возбужден вопрос о безземельном освобождении крестьян, но движение это было почти везде остановлено вследствие письма Новосильцова государю (1 марта 1819 г.), в котором он отнесся совершенно отрицательно к принципу будто бы «свободных» договоров между помещиками и крестьянами, освобождаемыми без земли, и решительно высказался за определение размера повинностей за землю, отдаваемую таким крестьянам в аренду. Новосильцов не надеялся на то, что интересы крестьян будут ограждены конкуренцией землевладельцев, полагал, что скорее они заключат между собой союз для окончательного угнетения крестьян и указывал на то, в какое печальное положение поставило крестьян в Царстве Польском освобождение крестьян без земли в 1807 году. Письмо Новосильцова произвело сильное впечатление на Александра I, и потому он не спешил идти навстречу предположениям дворян западных губерний. Безземельное освобождение крестьян допускали и некоторые декабристы, и Никита Мих. Муравьев, начавший писать свой проект конституции в северо-западной России, предлагал в первой его редакции безвозмездно освободить крестьян без земли. Почти с одной усадебной землею задумал в 1819 году дать свободу своим крестьянам, также без выкупа, член Союза Благоденствия, а затем и Северного Общества, Якушкин в вяземском уезде Смоленской губернии, но крестьяне не приняли предложения помещика, объявив ему: «мы ваши, а земля наша». Когда в 1820 году князь М. С. Воронцов, князь А. С. Меншиков, князь П. А. Вяземский и др. предполагали составить общество помещиков с целью освобождения крестьян, то в основу его планов Н. И. Тургенев предложил поставить мысль Якушкина, чтобы крестьяне безвозмездно получили в собственность дома и огороды, а относительно остальной земли они могли бы заключать добровольные условия на продолжительное время, даже и на наследственную аренду с тем, чтобы крестьянин мог отказаться от заключения контракта, а помещику это не дозволялось; предполагалось установить и право перехода крестьян. Быть может под влиянием этого плана декабрист Н. М. Муравьев во второй редакции своего проекта конституции предлагал освободить крестьян с усадебной землей также без выкупа.
Но из среды народа, как и при Екатерине II, раздавалось требование земли в гораздо большем количестве. Так, мещанин Торгованов (в 1810 г.) предлагал общий раздел земли с предоставлением хлебопашцам такого ее количества, сколько каждый может обработать, и с обращением всех повинностей в денежные соответственно ее доходности. Один дворовый Нижегородской губернии в прошении императору Николаю (1826 г.) молил его освободить крепостных, посадить всех господ на жалованье, а землю разделить по душам между освобожденными. Что крепостные крестьяне имеют право на землю, понимал человек столь умеренно-консервативных взглядов, как В. Н. Каразин. Протестуя против безземельного освобождения крестьян в Эстляндии, он утверждал, что «земля есть собственность народа наравне с помещиками», которые, по его мнению, «были всегда только распорядителями» ее. Впрочем, под собственностью на землю Каразин понимал лишь неотъемлемое пользование ею крестьянами под условием исправного отбывания за нее повинностей в пользу помещика. Н. И. Тургенев, вероятно под влиянием прусского законодательства, полагал, что крестьянам следует отдать в собственность половину помещичьей земли или часть ее «по соразмерности», определив minimum и maximum ее количества, но гласно этой мысли он не высказывал, боясь напугать помещиков и таким образом задержать дело освобождения крепостных. Н. М. Муравьев, в конце концов, пришел к убеждению, что крестьяне при освобождении должны получить по 2 десятины на двор «для оседлости», а пахотные земли они будут обрабатывать по добровольным договорам с помещиками. Якушкин, убедившись, что крестьянам не нужна свобода без земли, стал вырабатывать в 1825 году проект их выкупа казной, к чему, если верить Завалишину, склонялось большинство членов Северного Общества1), а член Южного Общества (Пестель в своей «Русской Правде») предлагал, смотря по большему или меньшему обилию помещичьей земли, или безвозмездное принудительное отчуждение половины ее в пользу волости (если в имении более 10 десятин на душу), или вознаграждение за нее дворян, хотя и не всегда в полной мере, казенной землей или деньгами из казны.
1) По проекту Аракчеева, составленному в 1818 г. по приказанию императора Александра, следовало ежегодно отпускать из казны всего по 5 милл. рублей для выкупа крестьян, с согласия помещика, с наделом в 2 десятины на ревизскую душу, но таким образом могло быть выкуплено ежегодно весьма небольшое количество крепостных.
При Александре I было запрещено помещикам отдавать своих крепостных на фабрики и заводы с заключением условий от своего лица, запрещено продавать крепостных на ярмарках (что не прекратило, однако, этого позорного явления) и уничтожено право помещиков отдавать крепостных в каторжную работу. Крайне важно было прекращение этим государем пожалования населенных имений в полную собственность, но в аренду жаловалось значительное количество крестьян. Литература и журналистика продолжали обличение крепостного права, насколько это было возможно при тогдашней цензуре, но в 1818 году запрещено было печатать что бы то ни было как «за», так и «против» крепостного права. Однако, такие произведения, как «Деревня» Пушкина и «Горе от ума» Грибоедова, обходили цензуру и глубоко влияли на общество, распространяясь в тысячах списков.
В царствование императора Николая фактическое положение крепостных крестьян продолжало ухудшаться. Сравнивая количество оброчных и барщинных крестьян в тех 19 губерниях Великороссии, относительно которых мы имеем данные и для второй половины XVIII века и для времени, непосредственно предшествующего крестьянской реформе, мы видим, что количество оброчных и в черноземных, и в нечерноземных губерниях несколько увеличилось, но в действительности и этого незначительного улучшения в положении крестьян не существовало. Прежде оброчные крестьяне находились почти всегда в более льготном положении, чем барщинные; теперь же была значительно развита система смешанных повинностей, когда, сверх оброка, помещики назначали и некоторое количество барщинного труда или, сверх барщины, некоторое количество оброка. Крестьян с такими смешанными повинностями в 13 нечерноземных губерниях было теперь более 22%, в 10 черноземных 10%, а в среднем выводе по 23 губерниям Великороссии более 16%, то есть почти 1/6 всех помещичьих крестьян. Средний размер оброка значительно возрос со времени последних годов царствования Александра I. Для первой половины 1820-х годов средний оброк в Великороссии можно принять не более 50 рублей ассигнациями с тягла, что по тогдашнему курсу ассигнационного рубля (26,7 копеек серебром за 1 рубль ассигнациями) составит 13 рублей 35 копеек, а перед крестьянской реформой средние оброки с тягла колебались в нечерноземных губерниях Великороссии от 12 рублей 51 копейки (в Олонецкой губернии) до 27 рублей 26 копеек (в Петербургской) и в черноземных от 15 рублей 60 копеек (в Курской) до 27 рублей 56 копеек (в Самарской), в среднем же выводе по 24 губерниям Великороссии оброк равнялся 19 рублям 10 копейкам серебром, следовательно, со времени последних годов царствования Александра I величина оброка возросла почти в полтора раза. Что касается барщины, то наиболее обычной была трехдневная, однако местами встречалась не только 4-хдневная, но далее 5 и 6-дневная, причем крестьянам приходилось работать на себя по воскресеньям (например, у мелкопоместных помещиков Костромской губернии). В Саратовской губернии встречалась даже «сквозная барщина» (7 дней в неделю). Сверх обычной барщины, во многих имениях требовался еще один поголовный день, иногда за особую плату: например, местами в Тульской губернии, такой «бенефис» помещику назначался сверх 3-хдневной барщины, в воскресенье после обедни. Многие помещики Смоленской губернии во время спешных летних работ созывали на барщину всех крестьян. Некоторые господа заставляли сначала окончить господские полевые работы, а потом уже приниматься за свои. В половине 1840-х годов, чтобы сделать барщинный труд напряженнее, помещики начали вырабатывать и далее печатать урочные положения. Так, например, в имении графов Шуваловых в Пензенской губернии на барщине задавались такие большие уроки, что крестьяне не успевали их кончать и употребляли на это по 2 и по 3 дня из своего времени. В имении Кривцова в Саратовской губернии, уже в конце 30-х годов, крестьяне работали по урокам и, если не вырабатывали их, то также кончали в свои дни. Таким образом, урочная работа составляла обход закона императора Павла о трехдневной барщине, но на это администрация не обращала внимания. Хотя перед освобождением крестьян число крепостных рабочих на помещичьих фабриках было несколько менее, чем в 1825 году, но все же существовало немало помещичьих фабрик, особенно суконных, и заводов винокуренных, свеклосахарных и железоделательных, а фабричные и заводские работы составляли самый тяжелый вид барщинного труда. Кроме того, на фабриках применялся в значительном размере труд «кабальных» рабочих, то есть крепостных, отдаваемых помещиком в наем (причем владельцы фабрик и заводов вносили рабочую плату прямо помещикам), несмотря на то, что такая продажа труда крепостных была запрещена законом 1825 года. Размер помещичьей запашки также постепенно увеличивался. Во второй половине ХVIII века в барщинных имениях Великороссии в пользовании крестьян состояло от 1/2 до 3/4 всей пахотной земли; есть немало указаний, что при Александре I величина помещичьей и крестьянской запашки была одинакова, перед крестьянской же реформой в черноземных губерниях Великороссии в пользовании крестьян всей удобной земли (без леса) находилось от 37% (в Самарской) до 57% (в Симбирской и Пензенской). С увеличением помещичьей запашки, конечно, уменьшался размер крестьянского надела. В некоторых местностях помещики прекращали нарезку земли на прибылые тягла, переводили часть крестьян в затяглые и отпускали их на оброк без наделения землей. Участилось также обращение крестьян в «месячников» (безземельных батраков), которые, по словам Самарина, стояли «на самом рубеже между крепостным состоянием и рабством». В Великороссии месячники всего чаще встречались тогда в мелкопоместных имениях. Отрицательным явлением было и чрезмерное увеличение числа дворовых, возросшее со времени 9-й ревизии (1851 г.) до 10-й (1859 г.) с 4,79 до 6,79% всего крепостного населения, что объясняется тем, что помещики стремились, под влиянием усиливающихся слухов об освобождении, переводить крестьян в дворовые (пока это не было запрещено в 1858 г.), чтобы уменьшить количество земель, которое должно будет отвести крестьян. В Малороссии, вследствие отсутствия общинного землевладения, было гораздо сильнее имущественное неравенство среди крестьян, чем в Великороссии. Они разделялись здесь на тяглых, полутяглых и пеших, причем, например, в Полтавской губернии пешие составляли почти 3/4 всего числа помещичьих крестьян; здесь же (в имениях более 100 душ) 9,5% тягол было совершенно безземельных. В этой губернии и количество дворовых было очень велико (10,8% всех крепостных). Оброчная система на юге России была весьма мало распространена: в правобережной Малороссии на оброке было всего 2,6% здешних крепостных крестьян, в левобережной 0,7 и в новороссийских степных только 0,1%.
Император Николай I был решительным противником уничтожения крепостного права: в 1842 году он категорически заявил, что «в настоящую эпоху всякий помысел о сем был бы лишь преступным посягательством на общественное спокойствие и благо государства»; но в то же время он желал ограничить крепостное право. В комитет, учрежденный 6 декабря 1826 года для преобразования всех частей управления, была внесена собственноручная записка государя, в которой он выражал желание, чтобы была произведена перепись дворовым людям, а затем запрещено обращать крестьян в дворовых, и установлено взимание с дворовых тройных податей с целью прекращения увеличения их численности.
При Александре I обнаружилось сильное стремление к освобождению крестьян без земли; готовность пойти навстречу этому течению и в коренной России обнаружила и высшая бюрократия в конце царствования этого государя. В мае 1824 года Александр I утвердил положение государственного совета о том, что было бы весьма полезно допустить увольнение крестьян селениями в свободные хлебопашцы не только с землей, как это требовалось по закону 1803 года, но и без земли, то есть с оставлением ее в собственности помещика. Вследствие этого совет комиссии составления законов (членами которого были тогда Балугьянский и А. И. Тургенев) выработал проект, по которому предполагалось создать новый разряд свободных крестьян — «срочных и бессрочных содержателей земли». Проект не был осуществлен, но вероятно он нашел до некоторой степени отражение в представленной в комитет 6 декабря 1826 года записке Сперанского, который предлагал воспретить безземельное отчуждение крестьян, но в то же время советовал дозволить освобождение их целыми деревнями без земли. К концу 1829 года комитет 6 декабря приготовил «Проект дополнительного закона о состояниях», который подвергли некоторым изменениям государственный совет и император Николай, и по которому помещики сохраняли право продавать и всеми законными способами укреплять крестьян, но не иначе, как с землей; предполагалось запретить и продажу крестьян на своз. По этому проекту после первой же ревизии запрещалось обращать крестьян в дворовых, но дозволялось переводить дворовых в крестьян, и подушная подать должна была взиматься с дворовых в двойном количестве сравнительно с крестьян. При обсуждении проекта закона о состояниях государственный совет высказался против «общего освобождения» крестьян без земли, так как последствием этого было бы разделение их на немногих богатых арендаторов и «непомерное количество бедных поденщиков»; однако, затем, по настоянию некоторых членов, он нашел возможным допустить увольнение крестьян селениями по договорам и без земли, но каждый раз с разрешения государя. Князь Меншиков сделал попытку добиться совершенной отмены освобождения крестьян с землей, но государственный совет на это не согласился. Проект закона был отослан в Варшаву на заключение цесаревича Константина Павловича, который отнесся к нему отрицательно, высказавшись против безусловного запрещения продажи дворовых отдельно от имений, к которым они приписаны, и запрещения обращать крестьян в дворовые. В конце концов, под влиянием опасений, возбужденных июльской революцией 1830 года во Франции, восстанием Бельгии и провозглашением ее независимого от Голландии существования, польским восстанием и холерой в России, предположенные меры относительно крепостных осуществлены не были1).
Считая несвоевременным уничтожение крепостного права, император Николай все же полагал, что он должен подготовить окончательное решение крестьянского вопроса. «Главная цель моя, — сказал он в 1844 году, — изменить крепостное у нас состояние»; однако он обнаружил чрезвычайную нерешительность в этом отношении: он считал невозможным определить законом повинности крестьян во всей России и желал, чтобы этому предшествовал ряд добровольных договоров между помещиками и крестьянами; он думал, что необходимо «избегать до последней крайности прямого воспрещения помещикам брать из крестьян в дворовые», хотя в начале царствования считал это необходимым; он был убежден, что никоим образом нельзя прикоснуться к праву собственности помещиков на землю. Но очень валено было то, что он решительно осуждал освобождение крестьян без земли, в чем его поддерживал министр государственных имуществ Киселев, который лично знал Пестеля и был знаком с его планами аграрных преобразований. Правда, в проекте, представленном им в секретный комитет, учрежденный в 1839 году, Киселев высказался за то, чтобы помещики сохранили право вотчинной собственности на землю, но при этом предлагал, чтобы крестьянам, вместе с предоставлением личной свободы, было отведено в пользование определенное количество земли за соразмерные повинности или оброк, «положительно определенные в особом по каждому имению инвентарю»; он желал осуществить это посредством договоров между помещиками и крестьянами, но с тем, чтобы был установлен минимум наделов и максимум повинностей.
1) Еще для секретного комитета 1835 г., наиболее влиятельными членами которого были Сперанский и Канкрин, последней стадией преобразования быта помещичьих крестьян являлось безземельное их освобождение.
Но от этого условия он вынужден был отказаться, и потому, понятно, не имел почти никаких последствий закон 1842 года об обязанных крестьянах, дававший помещикам возможность, сохраняя право вотчинной собственности на землю, заключать с получающими притом личную свободу крестьянами договоры об определении размера повинностей за землю, предоставленную им в пользование. Министр внутренних дел Перовский высказался в особой записке (1845 г.) за определение повинностей крестьян инвентарями и некоторые другие ограничения крепостного права, но его предложения встретили мало сочувствия в секретном комитете, на рассмотрение которого была передана его записка, и одним из членов которого был цесаревич Александр Николаевич. Вообще цесаревич высказывался в это время по крестьянскому вопросу в консервативном смысле. В комитете 1848 года он стоял за отмену закона 1847 года, распространившего на всю Россию право, данное при Александре I грузинским крестьянам выкупаться на свободу при продаже имений с публичного торга, и закон этот был отменен менее, чем через два года. В 1848 году он заявил смоленскому дворянству через своего гофмаршала, что, как ему известно, государь не имеет намерения изменять положение помещичьих крестьян. В 1847 году император Николай через депутатов смоленских дворян передал им свое желание, чтобы они помогли осуществлению его намерений обращением крестьян из крепостных в обязанные; но затем им была сообщена воля государя, чтобы каждый «отдельно» руководился указом 2 апреля 1842 года об обязанных крестьянах. Записка 13 смоленских дворян, предлагавших ряд мер для ограничения крепостного права, была не одобрена министерством внутренних дел; не могла встретить тогда сочувствия и записка смоленского помещика Вонлярлярского, предлагавшего уничтожение крепостного права посредством выкупной операции с предоставлением крестьянам всей земли, которой они пользовались, и с обложением каждой десятины этой земли вечным оброком в казну по 2 рубля 50 копеек. А несколько тульских дворян представили в половине 1840-х годов проект освобождения крепостных с наделом по 1 десятине на душу мужского пола за известное вознаграждение помещикам из казны или от самих освобождаемых, но не встретили сочувствия ни у крестьян, ни у правительства. В Рязанской и Тульской губерниях и в трех уездах Петербургской учреждение дворянских комитетов по крестьянскому делу разрешено не было. В сороковых и первой половине пятидесятых годов был предложен еще отдельными лицами ряд проектов о приобретении помещичьих имений в казну (декабрист М. А. Фонвизин считал возможным таким образом в 14 лет покончить с крепостным правом) или о выкупе земли крестьянами при содействии казны, посредством кредитной операции, обыкновенно с небольшими наделами.
В интеллигентских кружках Петербурга, Москвы и Киева много занимались вопросом об освобождении крестьян. По словам министра Перовского, крестьянский вопрос «сделался одним из довольно обыкновенных предметов откровенной беседы в образованных состояниях». Московские славянофилы желали освобождения крестьян не иначе, как с землей и с сохранением общинного землевладения, причем П. В. Киреевский, известный собиратель народных песен, в письме к Кошелеву (1847 г.) выразил желание, чтобы посредством общего закона был произведен «полный раздел помещиков с крестьянами», которым «справедливо было бы отдать половину земли» без выкупа, а И. С. Аксаков в 1849 году держался мнения, что «помещики должны понести правомерный убыток» при освобождении крестьян «за то, что целые столетия пользовались безобразными правами над собственностью и лицом крестьянина», который имеет более прав на землю, чем помещик. Ю. Самарин в записке, составленной для лифляндского комитета, установил теорию о «праве крестьян на землю». Члены Кирилло-Мефодиевского братства (см.) в Киеве (Н. И. Костомаров, Н. И. Гулак, Т. Г. Шевченко и другие) мечтали в 1846-7 годах об уничтожении не только крепостного права, но и сословных привилегий вообще, телесных наказаний и смертной казни. Фурьерист Буташевич-Петрашевский в своем проекте освобождения крестьян высказался за предоставление им обрабатываемых ими земель без всякого выкупа. Печатная литература николаевского времени под гнетом цензуры могла лишь в очень малой степени доказывать вред «обязательной ренты», то есть крепостного права, в статье Заблоцкого-Десятовского (см.), 1847 г., и обличать безобразия крепостничества (особенно со второй половины 1840-х гг.) в произведениях Григоровича, Тургенева и др.1), но не имела возможности представить надлежащий план освобождения. Это мог сделать только Герцен в заграничных изданиях, еще до восшествия на престол императора Александра II. Он утверждал, что освобождение должно быть произведено с наделением крестьян всей той землей, которой они пользуются, и притом с сохранением общинного землевладения. Если инициативу освобождения не возьмет в свои руки дворянство (для чего следует разрешить ему свободное обсуждение этого вопроса), то крепостное право будет уничтожено верховной властью, или же они сами добудут себе свободу; в статье «Юрьев день» (1853 г.) Герцен писал: крестьян «будут свободны по царской милости или по милости Пугачевщины». Он допускал необходимость выкупа и полагал, что освобождение крестьян правительством облегчается сильной задолженностью помещичьих имений в кредитных учреждениях; для выкупа крепостных возможен и внутренний заем.
1) Из страстных обличений крепостного права в произведениях Шевченко в то время ничего не проникло в печать, а из стихотворений Некрасова лишь немногое и более слабое.
Для помещиков была возможность освобождать крестьян селениями с землей на основании или закона 1803 года о свободных хлебопашцах, или указа 1842 года об обязанных крестьянах. Первым законом воспользовалось в царствование императора Николая около 250 помещиков, освободивших 67 149 душ крестьян мужского пола. На основании указа 1842 года перешло в обязанные крестьяне всего 24 708 душ мужского пола трех крупных владельцев: графа М. С. Воронцова, князя Витгенштейна и графа Потоцкого. Граф Мечислав Потоцкий, зять Киселева, желал освободить своих крепостных в Подольской губернии (15 056 душ мужского пола) с предоставлением им в собственность без всякого вознаграждения 2/3 помещичьей земли; но правительство не разрешило этого, под предлогом, что имение родовое, а, в сущности, из опасения, что такой щедрый дар может взволновать других помещичьих крестьян, и Потоцкому было дозволено отдать крестьян в собственность менее 1/2 десятины на душу, остальная же земля была предоставлена им с платой маленького оброка (около 1 рубля с десятины). Правительство, совершенно отрицая свободную инициативу общества и печати в крестьянском деле, полагая, что своей властью оно может осуществить все, за что возьмется, сумело принять лишь немногие меры для ограничения крепостного права и далеко не выполнило требований, высказанных в этом отношении еще во второй половине XVIII века. Не была вполне запрещена даже продажа людей без земли, и только прекращена была в 1833 году возможность разлучения при этом членов семейства, а в 1841 году дозволено было покупать людей без земли, не иначе, как с припискою их к населенному имению покупателя. Для устройства быта дворовых не было принято никаких действительных мер, так как указ 1844 года о дозволении им заключать с помещиками договоры об освобождении не имел никакого значения. Не было ничего сделано и для предоставления крестьянам права собственности (указ 3 марта 1848 г. требовал для приобретения ими недвижимой собственности согласия помещика и притом не допускал исков относительно прежних приобретений на имя господина). Размера выкупа, за который можно была бы приобретать свободу, определено не было. Серьезной мерой было ограничение повинностей крестьян в юго-западном крае при генерал-губернаторе Бибикове инвентарными правилами 1847-48 годов, которые были обязательны для помещиков и предоставляли крестьянам право жаловаться на своих господ, но и то неопределенность урочного положения давала помещикам возможность увеличивать уроки, а за жалобы на нарушение правил некоторые помещики ссылали крестьян на поселение или подвергали их тяжелым телесным наказаниям; кроме того, повинности были недостаточно соразмерены с величиной надела.
Освобождение помещичьих крестьян. В 1840-х годах многие владельцы поссессионных фабрик поняли, что принудительный труд невыгоден для самих фабрикантов. Начали понимать это и некоторые помещики: один из них утверждал, что на барщинной работе бесплодно теряется четверть, по мнению же другого — половина времени. Обремененные чрезмерным трудом, крепостные крестьяне менее старательно обрабатывали землю, и урожайность земли (судя по урожаям ржи) за последнее тридцатилетие существования крепостного права уменьшилась на 10,5%. Но применение вольнонаемного труда в великороссийских помещичьих имениях было явлением исключительным. Напротив, в некоторых поместьях малонаселенной Херсонской губернии наемный труд был очень распространен; применялся он и в помещичьих имениях других местностей Новороссии. Есть свидетельство, что помещичьи земли в южной России, обрабатываемые вольнонаемными работниками, приносили более дохода, чем те, которые возделывались крепостными. В правобережной Украине разведение свекловицы вызвало огромное требование на вольный труд еще до введения инвентарей. В Ковенской губернии опыты применения вольнонаемного труда, облегчавшиеся наличностью малоземельных крестьян и безземельных рабочих, начались около 1839 года, и осторожно применявшие его помещики находили его выгодным и не желали возвращаться к барщине. Для усовершенствования земледелия, по словам Кошелева, вообще чувствовалась необходимость во введении вольнонаемного труда.
При существовании крепостного права помещиков тяготили ответственность за исправную уплату их крестьян государственных податей, причем значительное накопление недоимок вызывало наложение на имения опеки, и обязанность продовольствовать крестьян во время неурожая: по закону помещик должен был уплатить денежный штраф за каждого своего нищенствующего крестьянина. Правда, помещики часто плохо исполняли свою обязанность кормить крестьян во время неурожая, — иные из них уезжали в такое время из своих деревень, другие даже употребляли ссуды, данные правительством для продовольствия крестьян, на свои собственные нужды, но бывали и такие, которые, по свидетельству Заблоцкого-Десятовского, «из последних сил кормили крестьян». Обременительностью ответственности помещиков в указанных отношениях без сомнения объясняется то, что в некоторых губерниях, особенно черноземных, незаселенные земли продавались в среднем выводе дороже населенных. Но главным образом сознание необходимости покончить с крепостным правом росло под влиянием протестов крепостных против помещичьей власти: поджогов господских домов, убийств и избиений, даже сечений помещиков их крепостными, наконец, волнений помещичьих крестьян. За все царствование императора Николая I, по исследованию И. И. Игнатович, известны 712 волнений крестьян, причем число их с каждым десятилетием возрастало до второй половины сороковых годов, и с 1845 по 1849 годы было 207 волнений, а затем с 1850 по 54 годы — 141 волнение. В эпоху Крымской войны в 1854-5 годах произошли значительные волнения по поводу указов о морском ополчении 3 апреля 1854 года и о народном ополчении 29 января 1855 года. Первый указ вызвал волнения в 10 губерниях, второй в 7 губерниях — во многих уездах. Причиной волнений было желание крестьян поступить в ополчение вследствие распространившихся слухов, что как сами ополченцы, так и их семейства, будут освобождены от помещичьей власти. Наибольшее количество войск потребовало усмирение волнений в Киевской губернии, где крестьяне доискивались в церквах и требовали объявления якобы вышедшего указа о воле; они хотели быть вольными казаками. Многие помещики боялись в конце Крымской войны, что произойдут еще большие возмущения в том случае, если, как говорили в народе, французы и англичане проникнут внутрь империи и провозгласят вольность.
В конце марта 1856 года государь поехал в Москву, и там генерал-губернатор граф Закревский сообщил ему, что в народе и между дворянством распространился слух, будто бы готовится освобождение крестьян, и просил государя успокоить дворян. Император Александр принял предводителей дворянства и сказал им: «Я узнал, что между вами разнеслись слухи о намерении моем уничтожить крепостное право. В отвращение разных неосновательных толкований по предмету столь важному, считаю нужным объявить всем вам, что я не имею намерения сделать это сейчас, но, конечно, и сами вы понимаете, что существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше начать уничтожать крепостное право сверху, нежели дождаться того времени, когда оно начнет само собой уничтожаться снизу. Прошу вас обдумать, как бы удобнее привести все это в исполнение. Передайте слова мои дворянам для соображения».
Речь эта поразила, как громом, защитников крепостного права. Министр внутренних дел Ланской выразил своему товарищу Левшину сожаление, что она была сказана; он даже решился спросить государя, действительно ли он говорил в Москве то, что ему приписывают. Александр II с некоторым нетерпением ответил: «Да, говорил точно то, и не сожалею о том». Тогда по одному частному поводу Левшин составил доклад, в котором был поставлен вопрос, должен ли министр внутренних дел «стремиться к главной цели освобождения помещичьих крестьян» и делать представления о частных мерах для ее достижения, «или ожидать общего плана». Государь написал на докладе: «Постепенные меры в этом смысле должны быть предпринимаемы, но вместе с тем необходимо заняться и общим планом, дабы действовать систематически и с должной осторожностию»1).
Во время коронации в Москве Левшин, с согласия государя, беседовал со съехавшимися предводителями дворянства и некоторыми губернаторами о намерениях правительства двинуть вперед крестьянский вопрос, но большинство предводителей выражали «удивление, а иногда непритворный страх». Только предводители и некоторые дворяне западных губерний не боялись освобождения и готовы были идти навстречу намерениям правительства, но, как потом выяснилось, они имели в виду освобождение крестьян без земли, по остзейскому образцу. С согласия государя, было поручено виленскому генерал-губернатору Назимову, воспользовавшись тем, что вопрос об изменении инвентарных правил в северо-западной России не был приведен к концу, собрать предводителей дворянства и объявить им, чтобы они указали меры, необходимые для улучшения быта крестьян, не стесняясь прежними постановлениями.
1) В апреле 1857 г. Александр II сказал представлявшемуся ему тверскому губернскому предводителю дворянства Унковскому, что «патриархальные отношения между помещиками и крестьянами должны уничтожиться, - надо подумать об изменении этих отношений», но сказал это, замкнув двери на замок, чрезвычайно тихо, боясь, что могут подслушать, намекнул, что необходимо освободить крестьян с землей и просил секретно поговорить о реформе с дворянством.
Еще ранее этого великая княгиня Елена Павловна задумала освободить крестьян в своем имении Карловка (Полтавской губернии) и 7 октября 1856 года представила государю записку, составленную по ее просьбе Н. А. Милютиным и проредактированную К. Д. Кавелиным, под заглавием «Предварительные мысли об устройстве отношений между помещиками и их крестьянами». Она изъявляла готовность, если государь одобрит высказанные в этой записке основные начала, применить их в своем имении и для этого войти в соглашение с некоторыми местными помещиками. В заметке указывалось на необходимость наделения крестьян поземельной собственностью, так как без нее везде является многочисленный класс сельских пролетариев. Указав на пример Пруссии и отчасти Австрии, отменивших крепостное право и узаконивших выкуп повинностей и определенного количества владельческой земли, автор записки утверждал, что и нашему правительству следует «рано или поздно» выкупить из частного владения крестьянские общины с землей в известном размере, смотря по местности и промыслам; выкуп этот может совершиться при посредстве кредита «постепенной выплатой выкупной суммы крестьянами». Но ранее нужно преобразовать наши банковые учреждения. А пока в записке предлагалось принять частичные меры на пути освобождения крестьян и дозволить помещикам составлять для совещания по этому предмету дворянские комитеты, разрешить обсуждение в ученых статьях в специальных изданиях вопросов о крепостном и наемном труде и их влиянии на народное хозяйство и собирать сведения о помещичьих имениях и положении в них крестьян. В рескрипте на имя великой княгини, подписанном 26 октября 1856 года, государь отказывался указать «общие основания» для ее руководства, не желая спешить «начертанием общих законоположений для нового устройства многочисленнейшего сословия в государстве», но изъявлял согласие и желание, чтобы некоторые, избранные великой княгиней, помещики полтавские или смежных губерний собирались негласно под ее покровительством для составления проекта правил освобождения своих крестьян1).
20 декабря 1856 года Ланской поднес государю записку Левшина об истории крепостного состояния в России вместе с составленным им же докладом, в котором предлагалось учредить постоянный верховный комитет для выяснения вопроса об освобождении крестьян (причем автор полагал, что сделать это одновременно во всей России невозможно), а также временных комитетов из составителей проектов по этому предмету, благонамеренных помещиков и некоторых представителей дворянства. Первая мысль была одобрена государем. Председателем этого секретного комитета был назначен председатель государственного совета граф А. Ф. Орлов, членами — главноуправляющий II отделением собственной его величества канцелярии граф Блудов, министр двора граф Адлерберг, член государственного совета князь П. П. Гагарин, Ланской, шеф жандармов князь В. А. Долгоруков, главноуправляющий путями сообщений Чевкин, барон М. А. Корф, министр финансов Брок, генерал Ростовцев и позднее министр государственных имуществ М. Н. Муравьев. Комитет в первом собрании 3 января 1857 года высказался за то, что следует приступить к освобождению крестьян, «освобождению постепенному, без крутых и резких переворотов, по плану тщательно и зрело обдуманному». Государь одобрил это заключение и затем заявил, что в числе многих записок о способах освобождения крепостных крестьян, представленных в последнее время, его внимание обратила на себя одна (автором ее был полтавский помещик Позен). Он проводил в ней мысль, что нужно гласно заявить о намерении правительства отменить крепостное право и утверждал, что освободить крестьян следует за условленное вознаграждение не иначе, как с согласия помещика, что освобождение их целыми селениями может быть допущено только на основании законов о свободных хлебопашцах и обязанных крестьянах, причем эти законы следует пересмотреть и согласить между собой.
1) На основании высочайшего утверждения 1 февраля 1859 г. положения Главного Комитета по крестьянскому делу, крестьяне Карловского имения великой княгини Елены Павловны должны были платить оброк по 1 рублю 50 копеек с десятины и могли выкупить землю, уплатив за нее по 25 рублей за десятину. На них должны были распространиться все права, какие будут предоставлены помещичьим крестьянам.
Он предлагал свою систему ипотеки, указывал, что наделы крестьян должны быть не менее существующих, а где им не была отведена земля отдельно от помещичьей, наделы должны быть назначены приблизительно в том размере, в каком они существуют в ближайших имениях, а расценка имения производится по капитализации среднего оброка за 10 лет, или ценности трехдневной барщины по расчету из 6%. Ростовцеву проект Позена казался вполне практичным, но он находил, что в нем не указаны финансовые средства для его осуществления. Комитет избрал подготовительную комиссию из трех своих членов: князя Гагарина, барона Корфа и Ростовцева, которой были переданы многие полученные проекты об освобождении крестьян. Ростовцев полагал, что освобождение крестьян следует разделить на три периода: 1) смягчения крепостного права, 2) перехода крепостных в обязанные и 3) полного освобождения всех крестьян России (помещичьих, государственных, удельных и заводских). Он признавал, что «если правительство будет продолжать волновать умы, ничего не пересоздавая, то может разразиться народная революция». Ростовцев считал необходимым придать занятиям Комитета некоторую гласность и откровенным изложением намерений правительства по крестьянскому делу успокоить и крестьян и помещиков. Князь Гагарин утверждал, что «средства изменения отношений помещиков к крестьянам» следует предоставить «непринужденному начинанию дворянства». Назначение обязательного вознаграждения крестьянам за землю, по его мнению, разрушило бы право помещиков на поземельную собственность. Крестьянам может быть дана только личная свобода, а потому следует предоставить помещикам право освобождать их «целыми селениями без условий и без земли», даже без их согласия. Для упрочения оседлости крестьян он предлагал, чтобы помещики при освобождении отдавали в пользование крестьян усадебные места с домами, каждой семье отдельно, пока они или их потомки останутся на землях прежнего господина. Гагарин, невзирая на пример Англии, утверждал, что «сельского пролетариата нигде не было и быть не могло», а в России так много земли, что пахарь «не может опасаться не иметь работы». Барон Корф предлагал учредить губернские совещания из представителей местного дворянства и потребовать от них в течение 6 месяцев заключения по поводу осуществления реформы, согласно указанию рескрипта государя великой княгине Елене Павловне. Ланской признал мнение Корфа «самым основательным и надежным», но полагал, что «главные начала» должны быть указаны дворянству правительством; однако, многие члены выразили опасение, что поручение дворянству составить соображения по губерниям о будущих отношениях крестьян к помещикам может вызвать волнения. Князь Орлов решительно высказался за то, чтобы правительство, при обращении к дворянству, само указало главные основания будущих отношений между помещиками и крестьянами.
Во время пребывания летом 1857 года в Киссингене государь пожелал узнать мнение находившегося там же Киселева. Киселев так же, как и Ланской, отрицательно отнесся к предложению князя Гагарина о безземельном освобождении крестьян. По его словам, хлебопашцы без земли попали бы «в тягостнейшую зависимость (от) землевладельцев и были бы их полными рабами, или составили пролетариат, опасный для государства». Но вместе с тем он полагал, что наделение крестьян землей или сохранение за ними той, которую им отвели помещики, невозможно без вознаграждения последних, а такое вознаграждение едва ли осуществимо по причинам финансовым. В конце концов, Киселев стоял лишь за переходные меры. Барон Гакстгаузен в записке, представленной государю, указывал на «глубокое убеждение» крестьян, что сами они принадлежат помещику, «но земля укреплена им». Он полагал, однако, что крепостное право не должно быть уничтожаемо законом против воли помещиков, и что правительство, избегая общих законодательных мер, должно поручить дворянству устройство отношений его к крестьянам и обсуждение этого вопроса в губернских собраниях. Но, вместе с тем, Гакстгаузен указал на то, что «правительство обязано первое принять» в этом деле «обдуманное и деятельное участие, дабы события не вырвали бы от него уступок, которые повлекли бы к его падению». Против этого места государь написал: «совершенно справедливо, и в этом моя главная забота». В резолюции государя на доклад князя Орлова с приложением записок по крестьянскому делу было сказано: «Из чтения всех сих бумаг я еще больше убедился, как дело это трудно и сложно. Но при всем том желаю и требую от вашего комитета общего заключения, как к сему делу приступить, не откладывая оного под разными предлогами в долгий ящик. Гакстгаузен отгадал мое главное опасение, чтобы дело не началось само собою снизу». В июле великий князь Константин Николаевич был назначен членом секретного комитета.
26 июля 1857 года Ланской представил в комитет записку (составленную Левшиным), в которой была высказана мысль, что помещику, бесспорно, принадлежит право и на землю, и на личность крестьян. Личное «рабство нигде не было выкупаемо правительством»; от него добровольно и безвозмездно отказались и остзейские дворяне, но можно заставить крестьян выкупать жилище и усадебную землю, и в нечерноземных губерниях «количество усадебной земли можно увеличивать и стоимость ее вместе со строениями довести до того, чтобы помещик мог быть достаточно вознагражден за потерю крестьян, составляющих его главный капитал». (Таким образом Левшин был изобретателем того способа, с помощью которого позднее губернские комитеты, назначая чрезмерно повышенное вознаграждение за усадьбы, включали в него выкуп с крестьян и за их личное освобождение). За землю же (пахотную и другую), оставленную в условном пользовании крестьян, они должны были, предлагал Ланской, уплачивать деньгами или работой, и лишь со временем можно будет подумать о предоставлении им возможности выкупать ее. В заседаниях 14 и 17 августа секретный комитет пришел к заключению, что «ныне невозможно приступить к общему освобождению крепостных» и разделил это освобождение на три периода: 1) приготовительный — смягчение крепостного состояния и предоставление помещикам всех способов увольнять крестьян по взаимным с ними соглашениям; 2) переходный — обязательное освобождение крестьян «не вдруг, а постепенно, шаг за шагом», причем крестьяне должны приобретать личные права людей свободного состояния, оставаясь более или менее крепкими земле; 3) окончательный — устройство отношений между помещиками и свободными крестьянами. Государь утвердил 18 августа мнение комитета, выразив его членам совершенно незаслуженную ими благодарность. В записке, присланной М. Н. Муравьевым из Нижнего Новгорода, он сообщал, что, по понятиям крестьян, свобода состоит: а) в прекращении всяких работ и платежей за землю, б) в неограниченном пользовании всеми землями, так как они принадлежат им, а помещики должны будут выехать в города, в) некоторые крестьяне даже надеются, что им не придется платить и государственных податей, что будет «полная свобода», и что «мирские судилища» заменят существующие ныне правительственные. По-видимому, под влиянием этой записки, государь в резолюции на доклад Орлова о действиях (или, лучше сказать, бездействии) секретного комитета написал: «Повторяю еще раз, что положение наше таково, что медлить нельзя».
Между тем выступило на очередь крестьянское дело в северо-западных губерниях. В октябре 1857 года Ланской сообщил государю, что отзывы дворянских комитетов этих губерний неопределенны, но все же видно, что дворянство сознает необходимость покончить с крепостным правом и что надо заменить его добровольными соглашениями помещиков с крестьянами. Окончательное освобождение представлялось им по образцу прибалтийских губерний. Считая невозможным одновременное освобождение крестьян во всей империи, Ланской предлагал начать его с западных губерний. Государь одобрил эту мысль, и затем Ланской и Муравьев, по соглашению с Назимовым, выработали общие начала устройства быта крестьян в губерниях Ковенской, Виленской и Гродненской, которые были рассмотрены в секретном комитете. Рескрипт Назимову и пояснительное отношение к нему министра внутренних дел были утверждены государем 20 ноября 1857 года. В рескрипте одобрялось намерение помещиков «освободить крестьян от крепостной зависимости» и повелено было в трех северо-западных губерниях учредить: 1) комитеты под председательством губернского предводителя дворянства из выбранных дворянами членов, по одному от каждого уезда, и двух опытных помещиков по назначению губернатора и 2) общую комиссию в Вильне, в состав которой должны были входить: а) два члена каждого из трех губернских комитетов по их выбору; б) один опытный помещик из каждой губернии по назначению генерал-губернатора и в) один член от министерства внутренних дел. Главные основания освобождения должны были состоять в том, что: 1) помещикам сохраняется право собственности на всю землю, но крестьянам оставляется их усадебная оседлость, которую они в течение определенного времени приобретают в собственность посредством выкупа; сверх того, им предоставляется в пользование надлежащее для обеспечения их быта и для выполнения обязанностей перед правительством и помещиком количество земли, за которое они или платят оброк, или отбывают работу помещику. 2) Крестьяне должны быть распределены на сельские общества, помещикам же предоставляется вотчинная полиция. В дополнительном отношении Ланского Назимову было пояснено, что уничтожение крепостной зависимости должно было совершиться не вдруг, а постепенно. В переходном периоде (не более 12 лет) крестьяне должны быть крепки земле, а затем, в окончательном периоде, правительство разрешит им переходы из одной местности в другую с надлежащими ограничениями. Права свободного состояния и право собственности на усадебную оседлость (изба с двором, огородом и землей под ними) приобретаются крестьянами не иначе, как по взносе ими выкупа в продолжение переходного срока1). Уплата эта может быть произведена или деньгами, или особыми работами, сверх тех, которые крестьяне обязаны отбывать за земли, отводимые им в пользование. Земля, однажды им отведенная, не может быть присоединяема к господским полям. Работы губернских комитетов должны быть окончены в шестимесячный срок. 24 ноября, при особом отношении Ланского, всем губернаторам и губернским предводителям дворянства были разосланы рескрипт Назимову и отношение к нему Ланского. Вскоре после рескрипта Назимову поступило прошение от петербургского дворянства о дозволении ему приступить к составлению предположений об улучшении быта их крестьян, на которое государь ответил рескриптом от 5 декабря 1857 года на имя санкт-петербургского военного генерал-губернатора Игнатьева. Здесь термин «освобождение крестьян» был заменен словами «устройство и улучшение быта крестьян», а в отношении Ланского слова «права свободного состояния (крестьян)» были заменены выражением «права состояния». Кроме того, было прибавлено, что размер выкупа усадеб «определяется оценкою не одной усадебной земли и строений, но и промысловых выгод и местных удобств». Это открывало возможность для требования выкупа за личность освобождаемого.
1) Но позднее, в феврале 1858 г., правительство отступилось от этого правила и разъяснило, что по истечении переходного периода (не более 12 лет) крестьянин приобретает непременно личные гражданские права, хотя бы он и не успел в этот срок внести полный выкуп за усадьбу.
Циркуляром 10 декабря Ланской спрашивал губернаторов и предводителей дворянства, какое впечатление произвели новые меры относительно устройства быта помещичьих крестьян. Московский генерал-губернатор Закревский донес государю «о крайне неблагоприятном впечатлении рескриптов» на дворянство, крестьяне же не скрывают, что ожидали большего. Шеф жандармов докладывал о каждом малейшем волнении и проявлении неудовольствия среди крестьян. Рязанскому предводителю дворянства чудилось, что «все распущенные из полков солдаты рассыпятся по деревням и при первом случае станут во главе всякого беспорядка». Это опасение основывалось, вероятно, на том, что отставные и бессрочно отпускные нередко приносили в деревню вести о свободе. В конце 1857 года из многих губерний получались донесения, что крестьяне ждут объявления воли к новому году.
Резолюциями государя в марте и ноябре 1857 года было повелено не допускать в печати суждения о крепостном праве, а тем более критики распоряжений правительства по крестьянскому делу. В январе 1858 года министр внутренних дел внес в секретный комитет записку о дозволении печатать в журнале министерства статьи о мерах правительства относительно освобождения крестьян, чтобы таким образом предотвратить «толки и неосновательные опасения». В виде образца он представил статью, написанную Левшиным: «О новых постановлениях правительства для постепенного освобождения крестьян. Мысли беспристрастного помещика». Комитет, однако, не нашел возможным напечатать ее, но: 1) разрешил министру огласить в журнале министерства внутренних дел циркуляр губернаторам и губернским предводителям дворянства о целях и желаниях правительства относительно освобождения крестьян, 2) предоставить министру народного просвещения предписать для руководства цензуре следующие правила: а) не допускать к печати статей, где будут разбирать, осуждать и критиковать распоряжения правительства по делу освобождения крестьян; б) не позволять печатать статей, преимущественно литературного содержания, которые могут возбудить крестьян против помещиков; в) все сочинения и статьи, ученые, теоретические, исторические и статистические, в которых будут рассматриваться вопросы о настоящем и будущем устройстве крестьян, дозволить печатать как отдельными книжками, так и во всех периодических изданиях, с тем только, чтобы при этом не допускалось рассуждений и толкований о главных началах, предписанных рескриптами в руководство губернским комитетам об устройстве быта крестьян. Государь прибавил в своей резолюции, чтобы цензорам было разрешено допускать к печатанию во всех журналах статей, написанных «в духе правительства».
16 февраля 1858 года Секретный Комитет был переименован в «Главный Комитет по крестьянскому делу».
Печать горячо приветствовала рескрипт 20 ноября 1857 года. Герцен перед этим резко порицал правительство Александра II за бездействие. В конце 1856 года он писал: «если ни правительство, ни помещики ничего не сделают, — сделает топор». Теперь он напечатал в «Колоколе» (15 февраля 1858 г.) свою статью с эпиграфом «Ты победил, Галилеянин». Герцен называет здесь Александра II «освободителем крестьян, наследником 14 декабря» и убеждает его довести до конца «святое дело», не обращая внимания на «своекорыстное, дикое, алчное противодействие закоснелых помещиков». Но затем «Колоколу» нередко приходилось звонить в ином тоне. Чернышевский поместил в «Современнике» (1858 г. №2) статью «О новых условиях сельского быта», где выражал надежду, что «благословение, обещанное миротворцам и кротким», увенчает Александра II счастьем «одному начать и довершить освобождение своих подданных». Чернышевский еще до рескрипта Назимову стал подробно выяснять в «Современнике» одно из необходимых основных начал реформы — сохранение общинного землевладения, указывая на то, что только оно может предохранить массу земледельцев от увеличения среди нее пролетариата. Принудительные изменения в порядке общинного землевладения, по его мнению, совершенно нежелательны: крестьяне сами сумеют додуматься до необходимых улучшений. «Мнимые неудобства общинного пользования землей для усиления производства далеко превышаются выгодными» его последствиями для благосостояния земледельческого населения, и возражения против него могут быть устранены введением вознаграждения от общины за сельскохозяйственные улучшения в том случае, если участок при переделе переходит к другому лицу. Чернышевский стоял за то, чтобы все крестьянские земли, где существует поземельная община, были бы «государственною собственностью в общинном владении», но он вовсе не считал идеалом тип общинного владения с переделами земли и ставил гораздо выше обработку ее «общинным порядком без раздробления» на отдельные участки (что признавал возможным в своем известном сочинении и Гакстгаузен), так как тогда можно было бы применять усовершенствованные земледельческие орудия на значительном пространстве полей и лугов всей общины. В этом он расходился со славянофилами, которые отстаивали земельную общину в ее современном виде. После дозволения обсуждать в печати крестьянский вопрос, Чернышевский в статье «О новых условиях сельского быта» отметил свидетельство Тенгоборского, что крестьяне считают обрабатываемые ими земли собственностью общины, и доказывал, что основным правилом должно быть освобождение их с этими землями. В №4 «Современника» 1858 года он напечатал большое извлечение из записки К. Д. Кавелина об освобождении крестьян, написанной еще в 1855 году, автор которой предлагал выкуп земель, находившихся во владении крестьян, с тем, что вознаградить помещиков не только за землю, но даже и за личность крепостных, должны были или непосредственно сами крестьяне, или правительство, уплатой из учрежденного для этого банка билетами, погашаемыми крестьянами в определенный срок. За напечатание извлечения из его записки (хотя и с разрешения председателя цензурного комитета, попечителя князя Щербатова) Кавелин был лишен звания наставника наследника цесаревича, и, кроме того, министр народного просвещения, по повелению государя, издал циркуляр по цензурному ведомству, запрещавший печатание статей, в которых высказывалась мысль, что крестьяне при освобождении должны получить землю в полную собственность (путем выкупа). Запрещение это было отменено лишь 22 января 1859 года.
Вскоре после появления в печати рескрипта Назимову, тверской губернский предводитель дворянства А. М. Унковский (в декабре 1857 г.), через тверского губернатора графа Баранова, представил государю записку, в которой, подвергнув критике основные начала, принятые правительством в крестьянском деле, предлагал освободить крестьян с наделом, с вознаграждением помещиков как за отходящую из их владений землю, так и за самих освобождаемых крестьян, причем выкуп земли должен пасть на крестьян, а вознаграждение за людей — на государство. Что касается размера наделов, то, радея об интересах помещиков, Унковский доказывал, что нельзя сохранить за крестьянами все земли, находящиеся в их пользовании, так как «настоящее наделение крестьян землею в большей части помещичьих имений» будто бы «далеко превышает их необходимую потребность», и потому для определения размера будущих наделов предлагал добровольные соглашения помещиков с крестьянами, установив лишь наименьшие размеры надела. Напротив, Ю. Ф. Самарин, помещик многоземельной Самарской губернии, в журнале «Сельское Благоустройство», который Кошелев стал издавать с февраля 1858 года, доказывал исторически сложившееся право пользования крестьянами всей той землей, которая была уступлена им помещиком при крепостном праве, и обязанность крестьян «держать эту землю на определенных условиях», с вознаграждением вотчинника барщиной и оброком или единовременным выкупом, с обращением в таком случае земли в собственность крестьян. Так как в Самарской губернии помещики крайне нуждались в рабочих, то Самарин в этих статьях принял на себя защиту необходимости переходного (срочно-обязанного) состояния и доказывал невозможность немедленного обязательного, повсеместного и единовременного выкупа, выражая сомнение в том, чтобы казна могла справиться с финансовой стороной дела, и утверждая, что крестьянам будет трудно сразу начать вносить выкупные платежи за свои наделы, и что для помещичьих хозяйств была бы очень неудобна безусловная отмена обязательной барщины.
В Нижнем Новгороде губернатор Александр Ник. Муравьев, старший брат министра государственных имуществ (при Александре I член Союза Благоденствия), горячей речью убедил дворян подать государю адрес с выражением готовности приступить к устройству быта крестьян на началах, возвещенных в рескрипте Назимову; этот адрес был подписан 17 декабря 1857 года и отправлен в Петербург с нарочным. Хотя местные крепостники скоро опомнились и отправили в Петербург особую депутацию, которой поручили объяснить правительству, что дворяне были введены в заблуждение, и что они не согласны на основные начала, указанные в рескрипте 20 ноября, но они опоздали, и 24 декабря дан был рескрипт на имя Муравьева с выражением благодарности нижегородскому дворянству за то, что оно «первое поспешило» отозваться на призыв способствовать успеху предпринятого дела. Московское дворянство 7 января 1858 года постановило просить разрешения на открытие комитета «для составления правил, которые» им «будут признаны общеполезными и удобными для местностей Московской губернии». Эта оговорка очень не понравилась государю, и в рескрипте графу Закревскому было указано, что проект московского дворянства должен быть составлен «на тех же главных началах», которые указаны дворянству других губерний.
Вслед за тем стали поступать один за другим дворянские адреса, причем запаздывавшим делались внушения через губернаторов и губернских предводителей дворянства, а другим побуждением не слишком медлить было опасение крестьянских волнений. В июле 1858 года был подан последний адрес государю из Оренбургской губернии. Выборы членов комитета производились на особых уездных совещаниях. В черноземных губерниях помещики более всего ценили землю и склонялись к безземельному освобождению1).
К декабрю 1858 года комитеты были открыты повсеместно. В числе их членов, назначенных правительством, были Ю. Ф. Самарин, князь В. А. Черкасский и А. И. Кошелев, авторы записок по крестьянскому делу.
Главный Комитет скоро признал необходимость дать в руководство губернским комитетам подробную программу. Проект ее, выработанный по плану Позена, был представлен Ростовцевым и обсужден с М. Н. Муравьевым и Ланским. Позен старался дать комитетам возможность истолковать рескрипты в таком смысле, что земля отводится крестьянам в пользование только на время срочно-обязанного положения, пока они обязательно отбывают помещику определенные положением повинности, а затем крестьяне должны получить полную свободу передвижения, помещикам же возвращается полная свобода в распоряжении всей землей, в том числе и отведенной в пользование крестьянам, за исключением усадеб. Для этого он разделил работу губернских комитетов на три периода, и в первом им предоставлялось выработать проект положения лишь для срочно-обязанных крестьян и обеспечения их полевой землей; так что указания рескрипта как бы относились только к этому периоду.
1) Например, совещания дворян кирсановского уезда Тамбовской губернии произвели такое впечатление на писателя Н. В. Берга. «Почти никто не боится потерять одних крестьян без земли. Можно, — цинично говорили здесь помещики, — дать им по рублю серебром, напоить водкой и отслужить еще, на радостном прощании, молебен. Доказывают, что обработка полей наемными людьми несравненно выгоднее, ибо их кормишь только во время работы, а там — прощай, ступай, куда знаешь! Своих же корми целый год, всю сволочь и старье, какое только есть».
Затаенная цель программы не была понята Ростовцевым, и она была утверждена Главным Комитетом в присутствии государя и разослана 21 апреля 1858 года. Программа эта не допускала проектирования полного и одновременного прекращения крепостных отношений, которого желали многие помещики нечерноземных промышленных губерний, и на котором всего энергичнее настаивал тверской комитет.
Чтобы обойти требование программы Главного Комитета, этот комитет постановил считать за усадьбу крестьянский надел вместе с полевой землей, лугами и выгонами и осуществить выкуп земли и личности крепостных посредством кредитной операции. Тверичам, при поддержке Ростовцева, удалось в октябре 1858 года добиться от Главного Комитета разрешения составить постановления о выкупе крестьян не только усадеб, но и полевых угодий. Это разрешено было (16 марта 1859 г.) и калужскому комитету, о чем сообщено было губернаторам некоторых губерний, где комитеты не окончили еще в это время своих занятий, но большинство комитетов уже кончало тогда или даже окончило свои работы. Тем не менее, некоторые комитеты (харьковский, пензенский) и меньшинства в симбирском, рязанском, нижегородском и московском, приняли выкупные проекты и до разрешения правительства.
Во время пребывания за границей, в августе и сентябре 1858 года, Ростовцев написал государю четыре письма по крестьянскому вопросу. В первом из них он считает еще невозможным немедленное наделение крестьян землей посредством выкупа, почему Главный Комитет единогласно положил, и государь утвердил это, — оставить крестьян «при освобождении их дома, их огороды и их пашни в постоянное пользование (до выкупа)». Во втором, для успеха обнародования положений губернских комитетов, Ростовцев считал необходимым: «чтобы крестьянин немедленно почувствовал, что быт его улучшился», и в то же время, «чтобы помещик немедленно успокоился, что интересы его ограждены», но так как эту идиллию было нелегко осуществить, то третьим условием являлось то, чтобы местные власти непоколебимо наблюдали за сохранением общественного порядка. Ростовцев предлагал, чтобы для рассмотрения губернских проектов, кроме двух депутатов, от каждого комитета были назначены в комиссию постоянные члены из знающих помещиков. В третьем письме Ростовцев решительно высказывался против сохранения телесных наказаний, так как это было бы «пятном» на законах об освобождении. В четвертом он уже склонялся к возможности выкупа земли, необязательного ни для крестьян, ни для помещиков, при посредстве опекунского совета, министерства государственных имуществ, приказов общественного призрения, банков и частных обществ, при правительственной гарантии погашения затраченного на выкуп капитала и известных процентов. В заключение последнего письма Ростовцев высказывается за сохранение общинного землевладения с фискальной точки зрения, как обеспечение исправного собирания и помещичьих доходов и казенных податей; по его мнению, «народу нужна еще сильная власть, которая заменила бы власть помещика». У Ростовцева, при всей недостаточности его образования, было все же понимание того, что «во всяком деле гораздо легче разъединять, чем соединять». По возвращении Ростовцева извлечения из его писем государю из-за границы были разосланы членам Главного Комитета и легли в основание двух его журналов, утвержденных 26 октября и 4 декабря 1858 года. В октябрьском журнале министру внутренних дел было поставлено в обязанность потребовать циркуляром от всех комитетов, чтобы они «непременно объяснили во всей подробности, чем состояние помещичьих крестьян (по их проектам) улучшается в будущем», и объявить членам комитетов, «что в справедливости их показаний император вполне полагается на их дворянскую честь».
Журналом 4 декабря 1858 года постановлено, что «права свободных сельских сословий — личные, по имуществу и праву жалобы» — крестьяне получают немедленно по обнародовании нового положения (без каких-либо дополнительных условий). Вопреки рескриптам, оставлявшим за помещиками вотчинную полицию, 4 декабря было постановлено, что «власть над личностью крестьянина сосредоточивается в мире и в его избранных. Помещик должен иметь дело только с миром, не касаясь личностей». Между тем как рескрипты отдавали крестьянам землю только в пользование, теперь было постановлено: «необходимо стараться, чтобы крестьяне постепенно делались поземельными собственниками. Для этого следует сообразить, какие именно способы могут быть предоставлены со стороны правительства для содействия крестьянам к выкупу поземельных их угодий», а еще недавно Александр II не раз говорил Ланскому, что выкуп невозможен, — «об этом нельзя и думать».
В феврале 1859 года Ростовцев представил записку: «Ход и исход крестьянского вопроса», в которой хотя и полагал, что «выкуп немедленный и обязательный был бы наиполезнейший»1), так как «этим Россия избегла бы трудного для нее периода срочно-обязанного положения», но все же высказывался за полюбовные соглашения относительно выкупа крестьян с помещиками. Ту же точку зрения он защищает и в дополнении к этой записке, признавая в ней необходимость правительственной гарантии при выкупе земли крестьянами.
Губернским комитетам было объявлено, что, по воле государя, категорически запрещается назначение какого-либо выкупа за освобождение личности крепостных крестьян. Вследствие этого комитеты, особенно промышленных нечерноземных и получерноземных губерний, стали прибегать к уловке, предложенной Левшиным, и некоторые из них вогнали оценку усадеб до громадных цифр: московский комитет от 400 до 1 200 рублей за десятину усадебной земли, ярославский — по 320 рублей с тягла, калужский — 480 рублей за десятину.
1) Ростовцев предлагал определить норму выкупа или: «1) стоимостью отводимой крестьянам земли (в земледельческих местностях), или 2) капитализацией облегченного оброка (в промышленных местностях). Во всяком случае, с выкупной суммы крестьяне выплачивают ежегодно 6% правительству», из которых оно 5% выдает помещику, а 1% идет в погашение капитала.
По вопросу о наделении крестьян землей около половины губернских комитетов, воспользовавшись приурочением данной им программы к одному срочно-обязанному периоду, намеревались по окончании его отобрать землю у крестьян. Решительно высказались в этом смысле 18 комитетов (большинство их принадлежало к черноземным губерниям) и условно — три. Комитеты тверской и харьковский и меньшинство калужского, владимирского, рязанского (2 члена от правительства) и симбирского (5 членов) признавали единственно возможным способом освобождения крестьян (без разорения помещиков) единовременный выкуп их с землей1). Остальные комитеты предоставляли наделы в бессрочное пользование крестьян с сохранением на неопределенное время обязательных отношений с крестьянами, причем большая часть требовала периодической переоброчки; кроме того, они старались значительно урезать размеры наделов, существовавших при крепостном праве. И те комитеты, которые постановили возвращение всей земли помещику по окончании срочно-обязанного периода, сильно уменьшили размер наделов на этот период, так как не рассчитывали, что правительство согласится на обезземеление крестьян. Петербургский комитет желал отделить землю, отданную в пользование крестьянам, от остальной господской земли, но не окончательно; если земля отдана в общественное пользование крестьян, то они обязаны исполнять все повинности за нее, хотя бы число тягол в обществе и уменьшилось, причем оно имеет право принимать на упразднившиеся наделы лиц свободных податных сословий; если же оно не может заместить такие участки, то ему разрешается просить помещика принять эти участки обратно в свое полное распоряжение, причем с крестьян слагается соответственная часть повинностей.
1) Новгородский комитет составил и выкупной проект: в нем он предлагал урезанный надел в 5 десятин (недостаточность которого он сам сознавал) отдать на выкуп по 330 рублей с тягла.
При участковом же пользовании землей упразднившиеся участки немедленно возвращаются в распоряжение помещика. Вместе с тем петербургский комитет отстаивал сохранение за помещиком права быть вотчинным начальником над крестьянами его имения. Лишь очень немногие комитеты заявляли, что готовы сохранить существующие наделы, но все же производили в них урезки. Так, большинство тверского комитета оставляло существующий надел лишь тогда, когда он был не более 4 десятин на душу; меньшинство владимирского комитета, — если он не более 41/2 десятин на душу, самарское большинство, — если он не превышает известных норм, изменяющихся по местностям (от 3 до 8 десятин на душу, или от 8 до 22 десятин на тягло). Комитеты центрально-черноземных и малороссийских губерний проектировали совершенно недостаточные наделы: так, например, тульский (большинство) и курский в 1,2 на душу, воронежский, казанский, симбирский (большинство) и полтавский по 11/2 десятины.
Многие губернские комитеты причиной сокращения наделов выставляли уменьшение повинностей. Большинство комитетов, исполняя требование правительства объяснить, в чем будет состоять улучшение быта крестьян по их проекту, указывало на уменьшение барщины с 3 до 2 дней в неделю, но, устанавливая двухдневную барщину, комитеты прибавляли, что 2/3 или 3/4 барщинных дней могут быть потребованы летом. При таком условии крестьяне ничего не выигрывали. Некоторые комитеты нечерноземных губерний, в том числе тверской, ярославский, вологодский, приняли для оценки надела систему, предложенную членом тверского комитета Воробьевым, или сходные с ней, основывавшиеся на том соображении, что земли, ближайшие к селению, заключающие в себе усадьбы и более унавоженные поля, имеют ценность выше, нежели земли, более далекие от селения. На этом основании была не только оценена значительно дороже первая десятина, но и установлена искусственная градация для следующих. Не делая отдельной оценки усадебной земли, тверской комитет, приняв предложение Воробьева, вложил в оценку первой десятины вознаграждение помещиков за потерю даровой рабочей силы. Таким образом, обложив весь 4-хдесятинный душевой надел оброком в 8 рублей 70 копеек, он определил взимать за первую десятину 5 рублей 10 копеек, а за четвертую 60 копеек. Следовательно, чем менее был надел, тем относительно более платил за него крестьянин. Эта весьма невыгодная для крестьян система усвоена была впоследствии и редакционными комиссиями.
Большая часть губернских комитетов, следуя указанию программы Главного Комитета о сохранении за помещиками значительной доли вотчинной власти над срочно-обязанными крестьянами, назначала помещиков начальниками сельских обществ и предоставляла им широкое вмешательство в крестьянское самоуправление, право подвергать крестьян наказаниям (в том числе и телесным), право высылать их из имения, по некоторым проектам даже право сдавать их в рекруты.
Во время поездок по России летом 1858 года государь дал тверским, костромским и нижегородским дворянам обещание пригласить по 2 депутата от каждого губернского комитета «для присутствия и общего суждения в Петербурге при рассмотрении положений всех губерний в Главном Комитете». В Твери государь сказал, что приказал сделать уже об этом распоряжение. Речь эта была записана тотчас по произнесении и напечатана в «Московских Ведомостях».
Крепостники запугивали государя возможностью крестьянских бунтов. В первые четыре месяца 1858 года было 70 крестьянских волнений в 26 губерниях, в том числе в Оренбургской было 7 и в Костромской 13 случаев. В некоторых случаях пришлось назначить формальные следствия с преданием военному суду.
Со времени обнародования рескрипта (по циркуляру 3 марта 1858 г.) в губернских ведомостях прекратились донесения о слухах, что помещики скрывают указ о свободе. Замечено было, что надежды крестьян на близкое освобождение более возбуждались и проявлялись во время действий губернских комитетов; когда же комитеты кончали свою работу, и дело переходило в Петербург, то надежды крестьян слабели, потому что до них доходило менее слухов. В конце 1859 года были случаи, что крестьяне с озлоблением говорили: «Лучше бы государь не сулил нам свободы, коли не может заставить помещиков». Волнения крестьян в 1858 году на некоторых горных заводах Оренбургской губернии вызывались жестокостью владельцев: тяжелыми истязаниями, работами даже в праздничные и воскресные дни, ссылкой людей в Сибирь (например, на заводах госпожи Сухозанет, урожденной княгиней Белосельской-Белозерской, генерал-лейтенанта Пашкова и др.).
В виду того, что губернские комитеты проектировали громадные платежи за выкуп крестьянских усадеб и притом стремились или отобрать у крестьян остальную землю по окончании срочно-обязанного периода, или, по крайней мере, сильно урезать наделы, определяя за них притом обременительный оброк, Чернышевский в статье «Критика философских предубеждений против общинного землевладения» («Современник» 1858 г., №12) выразил глубокое разочарование относительно того, как идет крестьянское дело, и с едкой иронией бранил себя за попытку защищать сохранение крестьянам земли, которую, как оказывалось, предполагают обложить непосильными платежами. Когда разрешено было писать и о выкупе полевых наделов, он в статье «Труден ли выкуп земли?» («Современник» 1859 г., №1) высказал пожелание, чтобы крестьянам была отдана «половина помещичьих земель, для чего нужно в весьма многих поместьях очень сильно увеличить крестьянский надел». Считая необходимым произвести освобождение личности крестьянина без выкупа, что в теории признавало и правительство, Чернышевский предлагал определить размер выкупа за землю в 49 рублей с души, но несколько позднее («Современник» 1859 г., №10) он вынужден был повысить эту цифру до 70-90 рублей, причем настаивал, чтобы, по крайней мере, был сохранен без урезки существующий надел. Но вместе с тем он высказывает здесь мысль, что в земледельческих имениях, состоящих на барщине, помещики выиграли бы, если бы отказались без всякого вознаграждения не только от самих крепостных, но и от их нынешних наделов. Автор утверждает, что помещики «по справедливости» могли бы требовать вознаграждения (по существующим продажным ценам за землю) только в тех случаях, когда при освобождении крестьян их надел будет увеличен. Для правильного решения вопроса об уничтожении крепостного права полезно было бы выслушать мнения и самих крестьян1), а они возбуждают вопрос, не отойдут ли крестьянам и помещичьи поля и луга без всякого выкупа. Но Чернышевский понимал неосуществимость этого желания и отстаивал в печати лишь обязательный для помещиков выкуп крестьянами земли в определенном размере, так как при вполне добровольных соглашениях крестьяне могли бы совершенно лишиться земельных наделов, вследствие того, что помещики стали бы запрашивать за них невозможные цены. Все статьи по крестьянскому вопросу, на основании повеления государя 17 января 1859 года, прежде пропуска к печати, рассматривались чиновниками не одного министерства внутренних дел, но всех тех министерств, ведомства которых они касались, так что Кошелев вынужден был прекратить (со второго номера 1859 г.) издание своего журнала «Сельское Благоустройство», главными сотрудниками которого были Ю. Ф. Самарин, князь В. А. Черкасский, И. С. Аксаков и другие.
1) В редакционных комиссиях над этим задумывался и Ростовцев.
Не сочувствуя ходу подготовки крестьянской реформы и не имея возможности высказаться с полной откровенностью, Чернышевский перестал печатать статьи о крестьянском вопросе в «Современнике» и молчал о нем более двух лет1). Герцен и Огарев зорко следили за крестьянским делом в России. Огарев (в 14-м номере «Колокола», 1 мая 1858 г.) писал: «Иной меры быть не может», как общий выкуп крепостных с землей. «Колокол» допускал и выкуп личности крепостных, но, по проекту Огарева, выкуп вместе с землей должен был равняться 70 рублям с души. 1 февраля 1859 года (№35) он высказался за единовременный выкуп со всей землей, находящейся в пользовании крестьян, без переходного состояния. Выкуп должен быть обязательный (№51, 1 сентября 1859 г.). «Колокол» предлагал еще прибавку к существующим наделам земли для батраков и дворовых. Освобождение должно совершиться с сохранением общинного землевладения (№44), если того пожелают крестьяне.
В июле 1858 года при Главном Комитете по крестьянскому делу была образована комиссия из 4-х членов: князя Гагарина, Ланского, графа Панина и Ростовцева. В виду полного их разногласия, им было бы очень мудрено приходить к соглашению. Поэтому решено было в феврале 1859 года, для составления систематических сводов из всех проектов губернских комитетов и проекта общего положения о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости, учредить две редакционные комиссии под председательством и начальством Ростовцева: одну для составления общих положений, другую — положений местных. Открыты они были 4 марта 1859 года. Очень благоприятным условием для более энергичной подготовки крестьянской реформы было увольнение в отставку товарища министра внутренних дел Левшина и назначение временным исправляющим эту должность Ник. Алекс. Милютина, энергичного и талантливого противника олигархических притязаний дворянства.
1) В «Колоколе» было напечатано (в №64, 1 марта 1860 г.) письмо, автор которого утверждал, что «только те права прочны, которые завоеваны, и что то, что дается, то легко и отнимается», что либералы «все еще надеются мирного и безобидного для крестьян решения вопроса», а крестьяне, которых помещики теперь тиранят с каким-то особенным ожесточением, «готовы с отчаяния взяться за топоры». Только на это последнее средство автор письма и возлагал надежду. Есть свидетельство современника, что письмо это написано Чернышевским. См. «Первое полное собрание сочинений Н. А. Добролюбова», под редакцией М. К. Лемке, II, 35-36.
Несмотря на то, что Милютин был сторонником просвещенного абсолютизма, Александр II был предубежден против него и в конце 1858 года сказал в комитете министров, что Милютин «уже давно имеет репутацию «красного» и «вредного человека». Но Ланской поручился за Милютина, «как за самого себя»; его усердно поддерживала и великая княгиня Елена Павловна.
В состав редакционных комиссий вошли, с одной стороны, представители разных ведомств (в том числе от министерства внутренних дел Милютин, Я. Соловьев и А. Гирс), с другой — члены-эксперты, в числе которых были, между прочим, предводители дворянства: орловский — Апраксин и петербургский — граф П. П. Шувалов; члены губернских комитетов: тульского — князь В. А. Черкасский, самарского — Ю. Ф. Самарин, черниговского — Тарновский и Галаган, полтавского — Позен, минского — Бронислав Залесский; помещики: Желтухин (редактор защищавшего дворянские интересы «Журнала для Землевладельцев»), князь Ф. И. Паскевич-Варшавский (сын фельдмаршала), П. П. Семенов (брат его Н. П. Семенов, напечатавший позднее составленную им хронику редакционных комиссий, был назначен от министерства юстиции) и другие. В число экспертов не были приглашены А. М. Унковский и А. И. Кошелев. Поводом для неприглашения второго было то, что он разбогател откупами (на это ссылался Ростовцев, покровительствовавший, однако, Позену, который нажил состояние всякими правдами и неправдами), а также дошедшие до Ростовцева слухи о жестоком обращении с крестьянами управляющего имениями Кошелева, которого последний защищал, но, вероятно, главной причиной было то, что и Унковский, и Кошелев стояли за выкуп, обязательный не только для крестьян, но и для дворян. Не приглашен был и Кавелин, попавший после удаления от звания преподавателя наследника в число неблагонадежных.
При самом открытии комиссий Ростовцев соединил их в одну, но зато подразделил ее на три отделения: юридическое, административное и хозяйственное. Учрежденная затем финансовая комиссия для разработки вопроса о выкупе была присоединена к редакционной комиссии: в ней, между прочим, участвовали Рейтерн, Е. И. Ламанский, в числе экспертов профессор Н. Х. Бунге, А. П. Заблоцкий-Десятовский, Позен и другие. Нужно заметить, что губернские комитеты вырабатывали свои проекты, имея в виду срочно-обязанный период, а редакционные комиссии — преимущественно совершенное прекращение крепостных отношений посредством выкупа.
Члены редакционной комиссии, открытой 4 марта 1859 года, должны были руководствоваться указаниями журнала Главного Комитета 4 декабря 1858 года, в котором установлены были следующие положения: 1) права свободных сельских сословий — личные и по имуществу — и право жалобы предоставляются помещичьим крестьянам при самом обнародовании положения; 2) крестьяне распределяются на сельские общества, которые должны иметь свое (независимое от помещика) мирское управление; 3) необходимо стараться, чтобы крестьяне постепенно делались поземельными собственниками при содействии правительства выкупу земли и 4) следует определить условия прекращения срочно-обязанного положения крестьян. Журнал этот, прочитанный в первом заседании комиссии, имел характер именного повеления для направления ее работ. В этом же и следующем заседании Ростовцев, после предварительного совещания с государем, со своей стороны предложил: 1) что крестьяне при освобождении от помещичьей власти должны получить полную возможность приобрести в собственность количество земли, обеспечивающее их существование; 2) одни усадьбы такого обеспечения не представляют; 3) правительство должно оказать содействие выкупу наделов крестьянами своим посредничеством, кредитом, гарантиями или финансовыми операциями; 4) срочно-обязанные отношения следует по возможности сохранить, или даже и совсем их обойти. Предложение Ростовцева было встречено очень сочувственно. В заседании 6 мая Ростовцев предложил, чтобы срочно-обязанный период (в течение которого крестьяне остаются в обязательных отношениях с помещиком) продолжался до тех пор, пока целое общество не выкупит достаточного количества земли для обеспечения своего быта без содействия правительства, или не приступит к выкупу с его содействием, или не обратится в городское сословие. Он считал необходимым определить, чтобы по истечении 12 лет правительство приняло меры для окончания этого периода. Решительным противником выкупа крестьянских наделов явился граф П. П. Шувалов (к которому присоединился и князь Паскевич). Он признавал землю полной собственностью помещика, а крестьянам предоставлял только право бессрочного пользования отводимыми им угодьями за повинности, определяемые добровольными соглашениями или установленные законом, но подлежащие периодической переработке. Выкуп же земли, кроме усадебной, может быть только добровольной сделкой. Шувалов отстаивал и сохранение за дворянами права быть вотчинными начальниками в их имениях. Не встретив в редакционной комиссии сочувствия своим идеям1), Шувалов и Паскевич просили об увольнении их от звания членов комиссии. Государь пожелал лично выслушать их и потребовал письменного изложения их мнения, которое они представили, и которое было передано на обсуждение комиссии. В записке этой они несколько изменили свое мнение и предлагали предоставить крестьянам земельные угодья в бессрочное пользование «за справедливую повинность», раз навсегда установленную; при этом за крестьянами, как за людьми свободными, должно оставаться право принять землю или отказаться от нее.
1) Орловский губернский предводитель дворянства Апраксин вовсе не желал наделения крестьян землей по окончании 12-летнего срочно-обязанного периода и требовал, чтобы по истечении его вся земля была обращена в полное распоряжение помещиков; он стоял и за сохранение их вотчинной власти. Его поддерживал только Позен. За обязательный выкуп в редакционных комиссиях высказывался один Н. П. Семенов, помещик промышленной Ярославской губернии.
Паскевич и Шувалов перестали посещать заседания комиссии. Государь утвердил мнение большинства комиссии, но выразил желание, чтобы Паскевич и Шувалов остались ее членами, что и было ими исполнено.
Доклад об основаниях и размере надела для крестьян был составлен по поручению хозяйственного отделения князем Черкасским. Исходной точкой его была мысль, что «главная цель правительства состоит в создании обеспеченного сословия сельских обывателей». Имея это в виду, хозяйственное отделение полагало, что за крестьянами должно быть по возможности сохранено право пользования, за определенные повинности, тем же самым наделом, которым их существование обеспечивалось до тех пор. Но имея в виду, что были, с одной стороны, такие имения, где помещики «по своему великодушию» предоставляли крестьянам чрезмерно большие земельные наделы, и что в оброчных имениях «вся принадлежащая помещику земля оставлялась в безотчетном, неограниченном пользовании крестьян», а, с другой, что были и такие помещики, которые отобрали все, или почти все, надельные крестьянские земли, хозяйственное отделение предложило определить для каждой местности известный наибольший и наименьший размер земли на каждую ревизскую душу. В тех имениях, где крестьянский надел превышает наибольший размер, помещику предоставлялось право отрезать излишек в свое непосредственное владение, а крестьянину отказаться от него, если бы он был предложен помещиком за определенную добавочную повинность. Если же у крестьян окажется земли менее наименьшего надела, то производится прирезка к нему, но с тем, чтобы у помещика оставалось не менее 1/3 общего количества земли в его имении. Вообще, если бы у помещиков было менее 1/3 земли имения, то от крестьянских земель производится отрезка с тем только, чтобы у крестьян осталось во владении не менее наименьшего надела на душу. Эти заключения хозяйственного отделения были утверждены общим собранием редакционной комиссии в заседаниях 17, 18 и 20 июня. При этом князь Черкасский высказал, что, по его личному убеждению, не следует допускать уменьшения у крестьян земли, но что «отрезка у них земли будет популярна у дворянства», и «если ее отвергнуть, то произойдет общее неудовольствие». Несмотря на возражение Самарина, Ростовцева и других, отрезка была принята. По вопросу об общинном землевладении в заседании редакционной комиссии 12 августа было принято предложение хозяйственного отделения, что «везде, где ныне существует совокупное пользование всего крестьянского общества мирскою землею, там оно сохраняется. При этом право разверстки земли и повинностей, или так называемой раскладки тягл, между крестьянами принадлежит исключительно обществу». Но вместе с тем мирскому обществу дозволялось приговором 2/3 голосов отменять этот способ пользования земельным наделом (а вместе с тем и круговую поруку) и заменять его наследственным и семейным пользованием; впрочем, в течение 9 лет для этого требовалось согласие помещика.
В первом периоде занятий редакционной комиссии хозяйственное отделение ее предложило разделить нечерноземную полосу на 6 местностей с высшими наделами в З1/2, 4, 41/2, 5, 6 и 8 десятин на душу; черноземную полосу на 3 местности с наделами в 3, З1/2 и 41/2 десятин, и степную полосу на 4 местности с наделами в 61/2, 81/2, 101/2 и 121/2 десятин. Кроме того, особые нормы предложены были для малороссийских губерний — Полтавской, Черниговской и части Харьковской, а также для губерний Западного края. Хотя все эти нормы значительно превышали определенные губернскими комитетами, однако, результатом их постановления являлась отрезка из существовавших наделов, в некоторых губерниях даже в значительной части селений, по 1/4, по 1/2, а иногда и по 1 десятине на душу; прирезки же приходилось бы делать лишь в исключительных случаях. При определении размера повинностей редакционная комиссия проектировала разделить великорусские, белорусские и малороссийские губернии на 4 полосы (без подразделения их на местности): нечерноземную, где более 1/3 крестьян состоит на оброке, нечерноземную, где более 2/3 крестьян состоит на барщине, черноземную и степную. При этом комиссия приняла для распределения оброка по десятинам систему градации, изобретенную в тверском комитете. Впоследствии нормы наделов перерабатывались, величина повинностей также была изменена, но система градации удержалась и вместе с принятой системой выкупа, при которой выкупная сумма исчислялась не по стоимости земли, а по капитализации повинностей, дала возможность помещикам нечерноземных губерний получить вознаграждение не только за землю, но и за уничтожение личного крепостного права. Особенно несправедливо было применение этой системы к малоземельным крестьянским обществам земледельческих черноземных губерний. При обсуждении вопроса об устройстве волостных судов в числе налагаемых ими наказаний были сохранены розги; от них были изъяты только женщины и крестьяне, получившие известную степень образования.
25 августа 1859 года состоялся прием 32 депутатов первого призыва от 21 губернии в общем присутствии редакционной комиссии, в котором Ростовцев прочел инструкцию, сообщенную ему 11 августа и определяющую действия депутатов. Их роль сводилась к тому, чтобы сообщить редакционной комиссии «местные сведения», местные данные и соображения, какие понадобятся для дальнейшего хода работ. Замечания свои члены должны были представлять отдельно по каждой губернии. Перед составлением этой инструкции Ланской представил государю записку с суровой критикой действий губернских комитетов и с указанием на необходимость помешать образованию сплоченной оппозиции. Ланской напирал на то, что депутаты вызываются «для представления правительству тех сведений и объяснений», которые оно пожелает иметь относительно применения общих начал к особым условиям каждой местности, а не для «разрешения каких-либо законодательных вопросов, или изменения в государственном устройстве». Государь нашел «взгляд этот совершенно правильным», и в этом духе и составлена была вышеупомянутая инструкция. Она вызвала неудовольствие депутатов, так как прежде государем был обещан дворянству вызов депутатов «для присутствия и общего суждения при рассмотрении проектов положений в Главном Комитете». 26 августа депутаты собрались на частное совещание у петербургского губернского предводителя дворянства графа Петра Пав. Шувалова и в проекте адреса государю просили разрешения собраться в Главном Комитете и приступить к исправлению положения губернских комитетов. Адрес этот через Ростовцева был неофициально представлен государю, и официальное представление его не было дозволено. Во втором собрании депутаты ходатайствовали о разрешении собираться на общие совещания с тем, чтобы все их соображения, «и по существу крестьянского Положения, поступили на суд высшего правительства», но государь решил, что это не должно быть допущено. Ростовцев, шутя, сказал Александру II, что «одержал над ним верх», то есть побудил его отказаться от прежних обещаний дворянам, на что государь отвечал, что он этому радуется. 4 сентября депутаты были представлены государю. Упомянув о том, что он «считал себя первым дворянином, когда был еще наследником», «гордился этим, горжусь этим и теперь, — прибавил Александр II, — и не перестаю считать себя» в дворянском сословии, государь обещал, однако, депутатам только то, что их мнения будут ему известны: «Те, которые будут согласны с мнением редакционной комиссии, войдут в ее положение; все остальные, хотя бы и несогласные с ее мнением, будут представлены в Главный Комитет и дойдут до моего сведения». 5 сентября окончился первый период трудов редакционной комиссии. Большинство депутатов первого призыва (они были вызваны от 19 губернских комитетов) стояло за единовременный, обязательный выкуп при помощи кредитной операции, но они стремились понизить наибольшие размеры назначенных нормальных наделов и возможно дороже оценить землю. Отдача помещичьих земель в бессрочное пользование крестьянам за неизменные повинности казалась депутатам нарушением прав собственности дворян, а меньшинство, соглашавшееся на такое пользование ею крестьянами, требовало переоценки земли или денежных повинностей. Были и защитники освобождения крестьян «с правом свободных переходов», то есть попросту освобождения безземельного. В октябре месяце депутаты решили посредством подачи адресов еще раз попытаться повлиять на государя. В адресе, подписанном большинством депутатов, они высказали, что «предположения редакционных комиссий, в настоящем их виде, не соответствуют общим потребностям», и просили, чтобы им было дозволено представить соображения на труды редакционных комиссий до поступления их в Главный Комитет по крестьянскому делу. Симбирский депутат Шидловский в письме к государю утверждал, что необходимо «слияние самодержавия с дворянством» и предлагал для решения крестьянского вопроса созвать «нарочито избранных уполномоченных от дворянства» (от одного дворянства). Государь написал: «Вот какие мысли бродят в головах этих господ». Пять депутатов: тверской — Унковский, харьковские — Хрущев и Шретер и ярославские — Дубровин и Васильев в поданном ими сообща адресе заявляли свое убеждение, что «с увеличением надела крестьян землею и крайним понижением повинностей в большей части губерний помещики будут разорены, а быт крестьян вообще не будет улучшен, по той причине, что хотя крестьянам и предоставляется самоуправление, но оно будет подавлено и уничтожено влиянием чиновников». Этот протест против увеличения наделов крестьян и понижения повинностей (совершенно притом несправедливый) Унковский считал впоследствии, в конце своей жизни, шагом ошибочным, но эти черты адреса хорошо рисуют, какими эгоистическими побуждениями руководились даже столь либеральные и просвещенные дворяне, как этот представитель тверского дворянства. Пять депутатов, подписавших адрес, ходатайствовали пред государем о даровании крестьянам «полной свободы с наделением их землею в собственность посредством немедленного выкупа», впрочем, — спешат оговориться составители адреса, — «по цене и на условиях, не разорительных для помещиков». Вместе с тем они считали необходимым связать крестьянскую реформу с рядом других реформ и ходатайствовали о создании «хозяйственно-распорядительного управления, общего для всех сословий, основанного на выборном начале» (то есть земского самоуправления), гласного судопроизводства с судом присяжных и большей свободы «печатной гласности». Одновременно с этими дворянскими адресами, камергер Мих. Александр. Безобразов, племянник князя А. Ф. Орлова, через шефа жандармов князя Долгорукова представил государю записку, в которой указывал на то, что депутаты прежде предназначались «к поступлению в состав Главного Комитета», а теперь распорядительницей их судьбы сделалась редакционная комиссия, на то, что вызваны были депутаты и от большинства и от меньшинства комитетов, причем депутатов от (более либерального) меньшинства назначали «в большей части случаев губернаторы». Он обвинял главных деятелей по крестьянскому делу в стремлении ввести конституцию в России, советовал обуздать министерство внутренних дел и редакционную комиссию и созвать выборных от дворянства, присоединив к ним «настоящих выборных от (губернских) комитетов, а не подставных партиями». «Собрание выборных», говорит Безобразов (то есть выборных от одного дворянства), «есть природный элемент самодержавия» (против этого места государь написал: «хорош софизм»). «Дворянство горячо сочувствует государю, оно доказало готовность свою исполнить волю его». («Хорошо доказало!», - написал государь против этого места). Указав на то, что «на страже вокруг престола стоит бюрократия в сообществе (сознательно и бессознательно) с так называемыми красными», Безобразов продолжает: «Отняв у дворян возможность дать труду, на него возложенному, правильное развитие, стиснув этот труд в форму совершенно непрактической программы, спеленав губернские комитеты влиянием членов от правительства и вмешательством власти административной, велемудрые преобразователи порицают теперь труд дворянства, обвиняют его в недобросовестности и в намерении уклониться от исполнения желаний государя и клеймят людей, противуставляющих какую-либо препону революционным направлениям, пошлыми прозвищами крепостников и плантаторов». В конце записки Безобразова государь написал: «Он меня вполне убедил в желании подобных ему учредить у нас олигархическое правление». Безобразов был уволен от службы без прошения и временно удален из Петербурга (в свои имения на заводы Пермской губернии) с воспрещением въезда в столицы.
Вслед за отъездом депутатов, Ланской заручился повелением государя, воспретившим дворянам на своих очередных собраниях вообще рассуждать о предметах, касающихся крестьянского вопроса. Это запрещение вызвало манифестации на нескольких дворянских собраниях и отправку адресов государю. Наиболее настойчиво реагировало на правительственные репрессии тверское дворянство, губернским предводителем которого был Унковский, и дело окончилось отправлением в административную ссылку его, а также и его ближайших сотрудников, Европеуса и Головачева (Унковского — в Вятку, откуда он скоро был возвращен).
С начала декабря 1859 года Ростовцев уже не мог, по болезни, председательствовать в общих собраниях редакционной комиссии, а 6 февраля 1860 года он умер, сказав перед смертью навещавшему его императору: «Государь, не бойтесь». П. П. Семенов представил на другой день Александру II посмертную записку Ростовцева о крестьянском деле, и при этом передал ему мнения покойного по вопросу о возможных его заместителях1). Государь поручил Семенову передать его товарищам, чтобы они спокойно продолжали свою работу в прежнем духе. 8 февраля Александр II принял графа В. Н. Панина в продолжительной аудиенции и употребил три совещания на установление тех условий, на которых он пожелал назначить Панина председателем редакционных комиссий, а именно: 1) чтобы не было допущено никаких отступлений от начал, выработанных редакционными комиссиями и выраженных в посмертной записке Ростовцева, 2) чтобы до окончания действия редакционной комиссии состав ее остался неизменным, 3) чтобы все заключения, выработанные комиссией в ее отделениях, утверждались в общем присутствии под председательством графа Панина не иначе, как по большинству голосов, а председателю предоставлялось представлять государю свои соображения лишь в том случае, если он не согласится с решением большинства комиссии.
1) Великого князя Константина Николаевича Ростовцев не хотел подвергать ненависти противников крестьянской реформы, Ланской, по слабости характера, не мог быть руководителем редакционных комиссий, М. Н. Муравьев очень враждебно относился к делу освобождения крестьян. Государь заметил при этом, что никогда и не думал о назначении Муравьева преемником Ростовцева. Ростовцев не видел также ни малейшей возможности назначить Панина, так как он «вообще не особенно сочувствует делу освобождения крестьян», и всего более в виду полного незнания им народного быта и России вообще, его «крайней необщительности» и «странностей характера». Но вместе с тем Ростовцев был убежден в том, что Панина напрасно считают «принципиальным противником освобождения крестьян»; в Главном Комитете он будет действовать согласно воле государя и готов будет «пробить стену для исполнения этой воли». С П. П. Гагариным, страстным противником освобождения крестьян с землей, Ростовцев считал невозможным войти в какое бы то ни было соглашение. Чевкин сочувствует освобождению крестьян, но слишком упрям и мелочен. Милютина, князя Черкасского, Самарина, Жуковского Ростовцев не считал возможным назначить председателем редакционной комиссии, так как они не занимают высших должностей в государственной иерархии и не состоят в непосредственных отношениях к государю. П. П. Семенов, со своей стороны, высказал убеждение, что кто бы ни был преемником Ростовцева, «весь успех дела будет зависеть не от его личности, а от отношения к делу» государя. «Если вы, Государь, покроете нас (то есть редакционную комиссию) своим щитом, — сказал он, — то мы спокойно окончим нашу задачу в том же духе, в каком она велась под руководством» Ростовцева.
При этих условиях Панину очень не хотелось принимать предложенную ему должность, но он подчинился воле государя, и 11 февраля 1860 года был назначен председателем редакционных комиссий. Это произвело самое подавляющее впечатление и вызвало следующий отзыв «Колокола»: «Глава самой дикой, самой тупой реакции поставлен во главе освобождения крестьян».
Во втором периоде своих занятий (от 16 сентября 1859 г. по 15 марта 1860 г.) редакционные комиссии разделили черноземные губернии вместо трех полос на шесть с максимальными наделами в 23/4, 3, З1/2, 4, 41/2 и 6 десятин на душу (последняя полоса была переходной к степным губерниям). Минимальный надел был принят в 1/3 максимального. Вследствие этого прежние крестьянские наделы должны были подвергнуться весьма большим отрезкам. В третий период занятий редакционных комиссий явились в Петербург «депутаты второго приглашения» (45 человек от 20 губернских комитетов и двух общих комиссий, — виленской и киевской). Между депутатами второго призыва была особенно популярна идея «добровольных соглашений» помещиков с крестьянами, которая легла в основание проекта, выработанного дворянством Петербургской губернии и представленного государю чрез министра внутренних дел. Согласно этому проекту, для добровольных соглашений относительно земли назначался maximum 3-хгодичный срок: по окончании его в тех имениях, где соглашение не состоялось, вводился нормальный надел в бессрочное пользование по З1/2 десятины на душу, или 9 десятин на тягло. Если вследствие неисправности крестьян в исполнении повинностей, или их отказа от земли, будет возвращено помещику до 1/4 тягловых участков одного селения, то он может потребовать отвода их к одному месту. Большинство депутатов «второго приглашения» обратилось к Панину с письмом, где требовало, по истечении известного переходного срока, полной свободы соглашений. По предложенному ими проекту, после трехлетнего подготовительного периода, помещикам предоставлялось заключать добровольные договоры на срок не менее 6 лет относительно количества земли, отводимой им в пользование, и следуемых за то платежей; могут заключать они с крестьянами договоры и о выкупе. Им разрешалось изъявлять согласие и на общие условия выкупа правительством определенной части помещичьих земель для крестьян на основании действительной стоимости земельной собственности. Если к концу подготовительного периода не состоится добровольных договоров с крестьянами, и помещики не заявят желания предоставить землю на выкуп правительством, крестьяне получают право немедленно переселиться на земли казенные и тех помещиков, с которыми они войдут в соглашение по этому предмету. Проект этот не получил осуществления, но редакционной комиссии пришлось сделать дальнейшие уступки относительно размера наделов и ввести более дробное разделение полос на «местности», причем путем мелких отрезок был еще более понижен наибольший надел в той или другой «местности».
10 октября 1860 года редакционная комиссия была закрыта, и началось обсуждение проекта положения в Главном Комитете по крестьянскому делу. Государь потребовал от членов его соблюдения полной тайны, но некоторые члены Главного Комитета нуждались в помощи участников редакционных комиссий: так, например, Н. Милютин был приглашен великим князем Константином Николаевичем (назначенным вследствие болезни А. Ф. Орлова председателем комитета) для постоянных с ним совещаний. Одним из наиболее энергичных противников проекта редакционной комиссии был министр государственных имуществ М. Н. Муравьев, стоявший за отсрочку окончательной ликвидации поземельных отношений «впредь до обмежевания и кадастрирования всех владельческих дач», то есть на весьма долгое время. Панин требовал дальнейшего уменьшения наивысшего надела. Без его голоса большинства за проект редакционной комиссии не составлялось. Чтобы склонить Панина на сторону защитников проекта, устроено было особое совещание его с секретарем редакционной комиссии П. П. Семеновым и его братом Н. П. Семеновым в присутствии некоторых чиновников. При этом крестьянские наделы подверглись дальнейшей урезке. По словам Н. П. Семенова, в черноземной полосе местности с 8 десятинами высшего надела были совсем отброшены из проверки, и 8-десятинные наделы заменены 7-десятинными. Панин настаивал на том, чтобы низший размер максимума наделов установить для черноземной полосы в 21/2 десятин; но от этого ему пришлось отказаться; в местностях степной полосы с 7-десятинным наделом Панин урезал 1/2 десятины. Только столь дорогой ценой составилось в Главном Комитете большинство за проект редакционных комиссий; Муравьеву пришлось остаться в меньшинстве, и шефу жандармов Долгорукову не удалось запугать членов комитета угрозой, что, в виду общего неудовольствия дворян, он не ручается за общественное спокойствие, если предположения редакционных комиссий будут утверждены. Занятия Главного Комитета продолжались с 10 октября 1860 года по 14 января 1861 года, и 18 января проекты Положения были представлены государю. В соединенном заседании Главного Комитета с комитетом министров (26 января) под председательством государя, Александр II благодарил большинство членов Главного Комитета, подавших голос за проект Положения, и в особенности великого князя Константина Николаевича, сказал, что на редакционную комиссию сильно нападали, но по большей части совершенно несправедливо по незнанию дела, и выразил свою непременную волю, чтобы рассмотрение проекта Положения было окончено к 15 февраля. «Этого, — сказал он, — я желаю, требую и повелеваю», и прибавил: «вы должны помнить, что в России издает законы самодержавная власть». Из Главного Комитета в общее собрание государственного совета поступили два проекта общего положения о крестьянах и местных положений об их поземельном устройстве: большинства шести членов — великого князя Константина Николаевича, графа Блудова, графа Адлерберга1), графа Панина, Ланского и Чевкина, и меньшинства — двух членов, князя Долгорукова и Муравьева, с которыми соглашался и Княжевич, а в отдельном мнении князя Гагарина поземельные отношения крестьян к помещикам основывались на добровольных соглашениях. Открывая 28 января 1861 года первое заседание общего собрания государственного совета по рассмотрению проектов положений о крестьянах, государь произнес речь, в которой, повторив свое требование, чтобы дело было кончено в первой половине февраля, сказал: «Я не могу не удивляться и не радоваться... тому доверию и спокойствию, какое выказал наш добрый народ в этом деле. Желал бы то же сказать и о дворянстве2), хотя опасения его до некоторой степени понятны, ибо они касаются до самых близких и материальных интересов каждого... Если вы найдете нужным в чем-либо изменить или добавить представляемую работу, то я готов принять ваши замечания; но прошу только не забывать, что основанием всего дела должно быть улучшение быта крестьян, и улучшение не на словах только и не на бумаге, а на самом деле».
1) Примкнувшего к большинству по личному настоянию государя.
2) Слова, набранные курсивом, собственноручно внесены государем в записанный текст его речи, когда она была представлена ему для просмотра.
Сделав краткий исторический обзор подготовки уничтожения крепостного права со времени императора Павла, государь продолжал: «Мы желали, давая личную свободу крестьянам и признавая землю собственностью помещиков, не сделать из крестьян людей бездомных и потому вредных как для помещика, так и для государства... Мы хотели избегнуть того, что происходило за границей, где преобразование совершалось почти везде насильственным образом; пример этому, весьма дурной, мы видели в Австрии, и именно в Галиции; безземельное освобождение крестьян в остзейских губерниях сделало из тамошних крестьян население весьма жалкое, и только теперь, после 40 лет, нам едва удалось улучшить их быт, определив правильные их отношения к помещикам. То же было и в Царстве Польском, где свобода была дана Наполеоном без определения поземельных отношений, и где безземельное освобождение крестьян имело последствием, что власть помещиков сделалась для крестьян тяжелее, чем прежнее крепостное право». Это резкое порицание императором Александром II обезземеления крестьян является вместе с тем порицанием нынешней аграрной политики, которая, разрушая общинное землевладение, приводит к обезземелению значительной части земледельческого населения. К сожалению, хорошие слова государя не совсем соответствовали постепенной урезке наделов во время окончательной подготовки крестьянской реформы и, наконец, допущению нищенского надела. В заключение своей речи государь потребовал от членов государственного совета, чтобы, «отложив все личные интересы», они «действовали как государственные сановники».
Добровольные соглашения крестьян с помещиками были отвергнуты большинством 29 членов государственного совета против 16, и государь утвердил мнение большинства. Наоборот, когда 19 членов против 17 высказались за проверку цифр наделов и повинностей на местах, что вызвало бы замедление крестьянской реформы, государь утвердил мнение меньшинства. Точно так же утвердил он мнение меньшинства (16 членов против 27), предложившего утвердить расписание цифр наделов для губерний великороссийских, новороссийских и белорусских с теми частными исправлениями, которые могут быть признаны нужными по замечаниям, представленным некоторыми членами государственного совета (высшие размеры наделов были понижены в нескольких уездах)..
К сожалению, было утверждено государем единогласное постановление государственного совета о том, что если помещик, по добровольному соглашению с крестьянами, подарит их обществу не менее 1/4 высшего, а в степной полосе указного размера надела (со включением усадебной оседлости), то крестьяне могут отказаться от обязательного пользования остальной частью своего надела, которая и поступает затем в полное распоряжение помещика. Таково происхождение «сиротского», или «нищенского» надела. Князь Гагарин предлагал дозволить дарить крестьянам «не менее 1/6 высшего или указного надела»1), а общее собрание государственного совета повысило эту норму до 1/4 2). Это правило было признано неудобным только для губерний киевского генерал-губернаторства, а также Виленской, Ковенской, Минской и части Витебской. 17 февраля было последнее заседание государственного совета по делу крестьянской реформы, и 19 февраля государь подписал все представленные на его утверждение положения, а 5 марта был опубликован манифест об освобождении крестьян.
В состав Положения 19 февраля 1861 года входят, во-первых, общие положения, содержащие постановления, действие которых распространяется на все местности, где были поселены крепостные, а именно: общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости, положения об устройстве дворовых людей, о выкупе крестьян усадебной оседлости и содействии правительством выкупу земли, о губернских и уездных по крестьянским делам учреждениях, правила о порядке приведения в действие положений; во-вторых, местные положения в губерниях: 1) великороссийских, новороссийских и белорусских, 2) малороссийских — Черниговской, Полтавской и части Харьковской, 3) Киевской, Подольской и Волынской, 4) Виленской, Гродненской, Ковенской, Минской и части Витебской.
1) Он мотивировал свое предложение требованиями «высшей политики», а именно считал «крайне необходимым всемерно облегчить желаемый большинством просвещенной части дворянства выход из обязательных отношений, который по обнародовании Положения составит всеобщее желание и будет, может быть, единственным средством предотвратить столкновение сословий, опасное для общественного порядка и спокойствия государства».
2) Такие дарственные наделы приняли 461 000 ревизских душ.
Последние два местных положения получили применение только отчасти, так как в губерниях северо-западного края был установлен обязательный выкуп уже указом 1 марта, а в юго-западном крае указом 13 июля 1863 года. Кроме того, в состав Положения 19 февраля вошли 8 дополнительных правил, определяющих отступление от общих начал относительно: 1) крестьян мелкопоместных владельцев, 2) приписанных к частным горным заводам, работающих на пермских частных заводах и соляных промыслах и на помещичьих фабриках, 3) крестьян и дворовых в Земле Войска Донского, Ставропольской губернии, Сибири и Бессарабской области.
Немедленно по обнародовании Положения должны были быть открыты губернские по крестьянским делам присутствия, назначены мировые посредники1), образованы волости, и крестьяне приобретали некоторые личные права: помещикам запрещалось перекреплять, переселять и отдавать их в услужение посторонним лицам и отдавать в исправительные заведения; крестьянам разрешалось вступать в браки, приобретать имущество, заниматься торговлей, искать на суде, женская барщина уменьшалась, отменялись все добавочные работы сверх трехдневной барщины, добавочные сборы с крестьян и дани сельскими произведениями, ограничивалась подводная повинность. В течение года со дня получения Положений помещик должен был составить уставную грамоту с указанием количества земли, состоявшей в пользовании крестьян, тех изменений, которые должны были произойти в их землепользовании на основании Местного Положения, и точного обозначения оброка и барщины, следующих с крестьян по этому Положению.
1) По проекту редакционной комиссии, мировой посредник хотя и был непременно дворянин-помещик, хотя и выбирался из списка кандидатов, одобренного местными дворянами, но выбирался все же крестьянами через особых уполномоченных. Главным Комитетом это было изменено, и по Положению 19 февраля мировой посредник назначался губернатором из среды дворян по совещанию с уездными и губернскими предводителями дворянства.
Если в течение года помещик не представит уставной грамоты, то ее составлял мировой посредник. Он проверяет ее при участии уполномоченных от «мирского» общества, разрешает споры и утверждает грамоту; но при отрезке части прежнего надела и при перенесении усадеб, он должен был представить ее на утверждение мирового съезда, а при изменении повинностей — губернскому по крестьянским делам присутствию. Уставные грамоты должны были быть введены к 19 февраля 1863 года, и ими определялись отношения между помещиками и их временно-обязанными крестьянами. С тех пор, как крестьяне приступят к выкупу своего надела, и им будет назначена выкупная ссуда, они переходят в разряд крестьян-собственников. Общее присутствие редакционной комиссии не успело обсудить Положения о выкупе, и оно было выработано существовавшей при ней финансовой комиссией. Еще указом 2 марта 1858 года запрещено было перечисление крестьян в дворовые со времени подачи ревизских сказок по 10 ревизии1). Через два года со времени утверждения Положений, дворовые получали такие же личные права, что и крестьяне, но земельный надел был дан только тем, которые до того им пользовались или работали на барщине. Крестьянам мелкопоместных владельцев (то есть таких, у которых было менее 21 души мужского пола), если они не имели определенного количества земли, дозволялось переселяться с согласия владельца на казенные земли. Крестьянам по освобождении предоставлялись только права свободных сельских обывателей, так что они подлежали круговой поруке, не могли отлучаться с места жительства без разрешения властей своего общества, в случае недоимок по податям и повинностям могли быть определены обществом на работу, сданы не в очередь в рекруты, даже сосланы обществом на поселение.
1) Но в промежутке между 9 и 10 ревизией (1851-1859 гг.) их численность увеличивалась на 41,7%.
Относительно них было сохранено телесное наказание розгами до 20 ударов по приговору волостного суда и по постановлению мирового посредника. До введения уставных грамот, в течение первых двух лет, помещик сам наблюдает за исправным исполнением крестьянами всех повинностей, выдает им паспорта, судит и наказывает их (телесному наказанию подвергает через полицию). Дворовые в течение двух лет остаются в полном повиновении владельцу. Пока крестьяне остаются временно-обязанными, помещику предоставляется в некотором размере вотчинная полиция, и сельский староста обязан исполнять ряд его требований; помещик мог приостанавливать всякий приговор общества. В течение первых 9 лет, крестьяне обязаны держать в своем пользовании отведенную им мирскую землю за установленные повинности, а потому и не могли выйти из общества, так как условием для увольнения был отказ от надела. По истечении 9 лет, как временная отлучка, так и увольнение из общества были поставлены в зависимость от исправности крестьянами во взносе повинностей или выкупных платежей. Для увольнения из общества в течение первых 9 лет требовалось еще согласие помещика.
Усадебная оседлость, полевые и другие угодья отводились крестьянам в постоянное пользование (термин этот заменил прежнее выражение в проекте редакционной комиссии — «бессрочное пользование» — по настоянию графа Панина). При общинном пользовании, землю получало в надел сельское общество, а при подворном, участковом или наследственном — отдельные крестьянские семейства. Великороссийские, новороссийские и белорусские губернии были разделены относительно размера надела на три полосы: 1) нечерноземную, 2) черноземную (губернии Воронежская, Курская, Симбирская и Харьковская и черноземные уезды или части их 12 средних и поволжских губерний) и 3) степную. Каждая из полос делилась по ценности надела на «местности». Для первых двух полос было установлено два размера наделов: высший и в 1/3 его — низший. Высший размер надела в нечерноземной полосе (9 «местностей») 3-7 десятин, в черноземной полосе (8 «местностей») 23/4-6 десятин. В случае добровольного соглашения, крестьяне могли получить «даровой надел» в размере 1/4 высшего. Помещик имел право удержать до 1/3 общей совокупности удобных земель. В степной полосе, где преобладало залежное или переложное хозяйство, и где крестьянам не отводилось прежде в пользование определенных участков, установлен был указной размер на душу. В малороссийских губерниях низший размер надела определен был в 1/2 высшего и установлены были еще особые пешие полевые участки. Лес не включался в надел, кроме кустарников.
С введением в действие Положений, с помещика слагались обязанности: 1) ходатайствовать за крестьян по делам гражданским и уголовным, 2) продовольствовать и призревать крестьян, 3) отвечать за исправное отбывание ими государственных податей и повинностей. В Австрии было признано законом, что делая треть крестьянских повинностей шла на вознаграждение помещиков за исполнение этих обязанностей; составители же Положения не нашли нужным с этим считаться.
Размер повинностей за землю устанавливался добровольным соглашением между помещиком и крестьянами, а если оно не состоится, то местным положением. Повинности могли быть денежные или издельные, но допускалась и «смешанная» повинность; запрещалось переводить крестьян на барщину без их согласия. По истечении двух лет, крестьянам дозволялось переходить с барщины на оброк и без согласия помещика. Выкупная операция могла применяться только там, где существовал денежный оброк. Несоразмерно большая доля оброчных платежей отнесена была на усадьбы, но крестьяне почти нигде не воспользовались правом отдельного выкупа усадеб, так как он был для них явно невыгоден. Относительно размера оброка «местности» в Великороссии были соединены в 4 группы, для которых был установлен высший душевой оброк в 12, 10, 9 и 8 рублей, причем принимались во внимание и заработки крестьян от неземледельческих промыслов. Выше уже было упомянуто о градации оброка в Великороссии по десятинам. Для нечерноземной полосы за первую десятину, включая усадьбу, уплачивалось 1/2 высшего полного оброка, за вторую — 1/4, а на всю остальную часть надела распределяется остальная 1/4 полного оброка. Для черноземной и степной полос устанавливалось две ступени. На первую десятину из полного 9-тирублевого оброка относится 4 рубля, а 5 рублей раскладываются равномерно на остальную часть надела. Вследствие этого платежи крестьян не только превышали ценность полученной ими земли, но размер их был обратно пропорционален размерам надела: они платили относительно тем больше, чем меньше получали земли. Особенно несправедливой и непосильной оказалась эта система для крестьян черноземной полосы. Денежный оброк, определенный в уставной грамоте, оставался неизменным в продолжение 20 лет, до 19 февраля 1881 года. Эта переоброчка не состоялась: она была отсрочена в 1879 году, а затем для всех не выкупившихся крестьян установлен был обязательный выкуп. При издельной повинности, барщина за высший или указной надел отбывалась в размере 40 мужских и 30 женских дней в год.
При определении размера выкупной ссуды клали в основание денежный оброк, определенный в уставной грамоте. Отвечали за платеж крестьяне не столько землей, сколько лично, и могли за недоимку подвергаться принудительной отработке долга и телесному наказанию. При выкупе по требованию помещика (для которого он был необязателен), помещик получал выкупную ссуду — в случае приобретения крестьянином всего надела 80% капитализированного оброка, а при наделе неполном 75%, при добровольном же соглашении с крестьянином, он мог выговорить дополнительное вознаграждение за землю. Срок погашения ссуды устанавливался 49-летний. В течение первых 9 лет крестьяне не могли отчуждать надел, а затем для этого требовалось только разрешение губернского присутствия (хотя бы и до уплаты выкупной ссуды). Что касается общинного землевладения, то, по Положению 19 февраля, условием действительности приговора о переделе являлось постановление о нем 2/3 голосов. Таким же большинством могло быть постановлено превращение общинного владения землей в участковое или подворное.
Насколько крестьяне переплатили помещикам по выкупной операции, видно из следующего исчисления, произведенного господином Лосицким.
|
Губернии |
Площадь наделов (тыс. дес.) |
Ценность наделов (млн. руб.) |
||
|
|
|
По продажным ценам |
По выкупу |
|
|
1854/58 г. |
1863/72 г. |
|||
|
Нечерноземные |
12286 |
155 |
180 |
342 |
|
Черноземные |
9841 |
219 |
284 |
342 |
В западных губерниях после польского восстания 1863 года правительство приняло во внимание интересы крестьян, и здесь обязательный выкуп производился по цене, соответствующей в среднем выводе ценам на землю в 63-72 годах. Что же касается остальных нечерноземных и черноземных губерний, то в них, как видно из приведенных цифр, действительная ценность надельной земли равнялась 464 миллионам, а выкупная стоимость — 684 миллионам, то есть на 47,4% (почти в 11/2 раза) больше действительной стоимости. Что касается размера отрезков, то, по вычислению Лосицкого, они равнялись относительно освобожденных помещичьих крестьян в 36 коренных русских губерниях 18,1%, а в черноземной полосе вообще (в 21 губернии) 26,2%. Цифра отрезков значительно повышалась в отдельных черноземных губерниях: в Самарской до 44%, в Саратовской до 41%; в Полтавской и Екатеринославской отрезки составляли 40%, в Казанской 32%, в Харьковской и Симбирской 31%. Таким образом, в этих 7 губерниях было отрезано более 1/3 надельной земли. Затем идут Пензенская (28%), Таврическая (27%), Черниговская и Воронежская (по 25%), следовательно, в этих 4-х губерниях у крестьян было отнято не менее 1/4 надела. Наконец, процент был выше, чем средний для всей России, еще в трех губерниях: Тамбовской (24%), Курской (22%) и Нижегородской (21%). Таким образом, сравнительно более умеренная средняя получилась лишь благодаря принятию в расчет нечерноземного севера, где земля была настолько недорога, что помещикам было очень выгодно сбыть ее крестьянам по выкупной оценке, почти вдвое превышающей ее действительную стоимость: в 15 губерниях нечерноземной полосы отрезка в среднем равнялась 9,9%.
Неудивительно, что при таких условиях освобождения, крестьяне были совершенно не удовлетворены полученной волей. Еще ранее, в 1859 году, правительству было сообщено, что крестьяне на Волге (в Саратовской губернии) ждут освобождения со всей землей, уравнения их с казенными, с отбыванием повинностей только казне. После объявления воли министр внутренних дел сообщил Главному Комитету об устройстве сельского состояния, что местами, особенно в губерниях белорусских и литовских, манифест произвел на крестьян неблагоприятное впечатление, и с открытием весной полевых работ обнаружилось упорное нежелание исполнять барщину; администрация прибегала к суровой полицейской расправе, местами приходилось даже вводить войска. В других местностях России наиболее серьезные волнения возникали также в первой половине 1861 года, и большая часть из них была подавлена при помощи военной силы. Наиболее упорны были волнения в губерниях Казанской, Пензенской и Тамбовской. В Казанской губернии, в спасском уезде, в имении Мусина-Пушкина, в селе Бездне, сектант Антон Петров, изучая Положение 19 февраля, пришел к убеждению, что крестьяне свободны еще с 1858 года, а господа утаивали волю. Он толковал, что вся земля принадлежит крестьянам, что не следует ни ходить на барщину, ни платить оброк. Когда крестьяне отказались выдать Петрова по требованию графа Апраксина, присланного с войском для усмирения волнения, был отдан приказ стрелять. По донесению Апраксина, было убито 51 человек, ранено 77, а по донесению прокурора министру юстиции — ранено 90, по счету же доктора, лечившего пострадавших, всех жертв было более 350 человек. Антон Петров был расстрелян по приговору военно-полевого суда. В Пензенской губернии волнение приняло упорный и продолжительный характер в уездах чембарском и керенском и распространилось на кирсановский и моршанский уезды Тамбовской губернии, так что охватило всего 163 000 душ. В селе Кандеевке керенского уезда руководителем был один молоканин; волнение было усмирено здесь войском. В Подольской губернии крестьяне волновались в 11 уездах. Всего волнений и значительных беспорядков в 1861 году было: в первые месяцы после обнародования Положений 647, а в остальные месяцы этого года — 137, всего 784 волнения в 2 034 селениях. Затем число волнений в первую половину 1862 года опять увеличилось в связи с введением уставных грамот: крестьяне не хотели выбирать уполномоченных для поверки грамот, упорно отказывались переходить на оброк, не признавали определенных грамотами повинностей и весьма часто не входили ни в какие добровольные соглашения с помещиками. Всего волнений было в 1862 году — 388 в 573 селениях. Усмирено в 1861 году с содействием войска 499 волнений (в 1 666 селениях); без его содействия — 285 в 368 селениях; в 1862 году с содействием военной силы — 298 волнений в 449 селениях; без ее содействия — 90 в 124 селениях. Всего за эти два года было 1 172 волнения в 2 607 селениях. С 19 февраля 1863 года по 1 января 1864 года было еще 122 волнения.
В одном имении Витебской губернии крестьяне заявили, что «по воле государя им должно служить» помещикам «всего две недели, а потом земля и леса делаются их собственностью». В некоторых местах Киевской губернии ожидали безвозмездного дарования всей находившейся в их пользовании земли. Во время волнения в селе Кандеевке Пензенской губернии развозили по селениям красное знамя, собралось из соседних местностей до 10 000 народа и кричали: «Земля вся наша! На оброк не хотим и работать на помещика не станем!» Местами в Пермской губернии соглашались платить только казенные подати наравне с государственными крестьянами. В Подольской губернии волнение охватило 159 селений с 80 тысячами душ, так как крестьяне ожидали, что обязательные к помещикам отношения прекратятся сразу. В Самарской губернии крестьяне поняли манифест так, что земля принадлежит им, и они избавляются от всякой за нее работы. В Симбирской губернии они считали себя вольными и не хотели признавать никаких властей, кроме Бога и царя. В Тамбовской губернии утверждали, что есть манифест с золотым орлом и крестом, по которому вместе со свободой им даруются вся земля и имущество господ. В одном имении Тульской губернии крестьяне заявили, что через два года все леса будут им принадлежать. В Черниговской губернии они считали землю, находящуюся в их пользовании, своей собственностью. Понятие о человеке временно-обязанном, то есть пользующемся личной свободой, но отбывающего на помещика барщину или платящего ему оброк, было вообще совершенно недоступно крестьянам. Они ждали «слушного часа», когда будет объявлена настоящая воля с отдачей крестьянам помещичьих земель в вознаграждение за даровой труд их на помещиков в течение многих лет; по мнению некоторых, это должно было быть через два года. На Дону чистая воля определялась так: помещиков царь сошлет на Амур, а земля их будет отдана крестьянам, у которых не будет никакого начальства, кроме избранных ими самими властей. В Казанской губернии толковали о полной воле, о праве собственности крестьян на все земли и леса, а местами даже на раздел хлеба в господских амбарах. В Воронежской губернии прямо говорили: «Земля вся наша, и помещикам в деревнях делать нечего: они будут жить в городах на царском жалованье. Может, потребуется раскладка на душу». Д. Ф. Самарин свидетельствовал, что, по народному убеждению, земля есть собственность всего народа, и каждый имеет право ею пользоваться. Однако, крестьянам пришлось покориться силе. К назначенному в Положении сроку (19 февраля 1863 г.) уставные грамоты были введены в 92 001 имении, где числилось 8 364 954 душ крестьян (83,5% общего числа душ, водворенных в имениях немелкопоместных). К 1 мая 1864 года уставные грамоты были введены везде, кроме 12 имений. К этому времени 5 300 000 душ крестьян по 75 412 уставным грамотам оставались в обязательных отношениях, а относительно 4 465 739 по 34 301 уставной грамоте обязательные отношения прекратились или добровольными сделками (местами с получением в дар 1/4 надела), а в западных губерниях на основании обязательного выкупа.
В современной освобождению крестьян русской легальной прессе было невозможно дать надлежащую оценку важнейших сторон освобождения крестьян. Чернышевский хотел сделать это в 2 номере «Современника» 1862 года, в статье «Письма без адреса», но она не была пропущена цензурой. В ней автор говорит, что «срочно-обязанные» (то есть временно-обязанные) крестьяне не принимают уставных грамот, что они, «несмотря на внушения и меры усмирения, остались в уверенности, что надобно ждать им другой, настоящей воли», наконец, что по произведенному им подсчету (на основании статистических данных, собранных губернскими комитетами об имениях более 100 душ) в 18 случайно выбранных уездах различных губерний Великороссии крестьяне при крепостном праве платили за каждую десятину надельной земли 2 рубля 9 копеек, а после освобождения будут платить оброка за каждую десятину надела, урезанного в этих уездах в среднем на 24,3%, — 2 рубля 301/2 копеек. Статистический прием, примененный Чернышевским, дал результат очень близкий к истине, как видно из того, что размер отрезков от крестьянских наделов в великороссийских губерниях в общем выводе равняется 23,2%, следовательно, всего на 1% ниже полученного Чернышевским. Годовой оклад выкупных платежей на одну десятину земли, выкупленной крестьянами, по сделанному мною подсчету относительно именно тех уездов, которые взяты Чернышевским, составляет в среднем выводе 2 рубля 1 копейку, а так как выкупные платежи на 20-25% ниже оброка при выкупе по требованию помещика, то, следовательно, оброк с десятины в этих уездах равнялся приблизительно в среднем 2 рублям 50 копейкам, то есть даже несколько более вычисленного Чернышевским. Что этот оброк после освобождения превышал прежние платежи, по крайней мере, в черноземных губерниях, видно из известной книги профессора Янсона о крестьянских наделах и платежах (изд. 2, стр. 75). Герцен и Огарев были сильно разочарованы Положением19 февраля. В «Колоколе» они возмущались тем, что правительство урезало у крестьян землю, повысило платежи на нее, допустило барщину в переходное время, освободило дворовых без земли, допустило телесные наказания в волостных судах. Они негодовали по поводу расстрела в селе Бездне, возмущались другими экзекуциями крестьян, наказанием их шпицрутенами и вообще экзекуциями и в других местностях при усмирении волнений.
О крестьянах некрепостных и о крестьянах в Малороссии, Слободской Украине, Западной России и Бессарабии см. приложение; о крестьянах после реформы 1861 года см. земельный вопрос и Россия.
В. Семевский.
| Номер тома | 25 |
| Номер (-а) страницы | 441 |