Кувада

Кувада (от французского couver — высиживать), первоначально это название было применено к обычаю басков, согласно которому отец после рождения ребенка ложится в постель и как бы изображает из себя роженицу: за ним ухаживают как за больным, приносят ему поздравления с рождением ребенка и т. д. В немецкой литературе к этому обычаю прилагается название Männerkindbett — «муж-ские роды». Постепенно, однако, употребление термина «кувада» расширилось, и его стали применять и к таким фактам, которые, в сущности, не давали никакого повода говорить о «мужских родах». Воздержание мужчины от некоторых занятий и от известных видов пищи во время беременности жены или после рождения ребенка, испытания или даже иногда истязания, которым подвергается отец новорожденного ребенка, — во всем этом видели либо переживания кувады в ее основной форме, либо обычаи, тесно связанные с ней своим внутренним содержанием. Вообще под понятие кувады или ее переживаний стали подводить чуть ли не все необъяснимые с нашей точки зрения особенности поведения отца в связи с рождением ребенка, и вследствие этого самый термин кувада много потерял в смысле своей определенности. Первый пытался объяснить происхождение этого обычая Бахофен. По его мнению, кувада — подражание настоящим родам, необходимое для того, чтобы установить родство между отцом и ребенком. Первоначально, в эпоху материнского права, ребенок считался чужим своему отцу; признавалось только родство его с матерью, засвидетельствованное непосредственно актом рождения. Когда у мужчины явилось стремление установить свои права на ребенка, засвидетельствовать свое родство с ним, он прибегнул к подражанию тому акту, который неоспоримо устанавливал родство между матерью и ребенком, и вот явилась кувада. Теория Бахофена нашла себе очень много сторонников и одно время была господствующей в науке, но затем от нее постепенно отказались. Слабая сторона ее в том, что она исходит из подражания несуществующему акту. У большинства первобытных народов роды проходят очень легко, и мать почти сейчас же после рождения ребенка принимается за свои обычные занятия; того послеродового лежания женщины в постели, которое обычно у нас, и в котором Бахофен видел главный смысл кувады, первобытные народы не знают. Тут, следовательно, мужчины не подражают женщине, а делают что-то иное. Равным образом и там, где имеется не лежание отца в постели, а только ограничения его в пище, диета, налагаемая на отца, не всегда совпадает с диетой матери, а иногда она вообще обязательна только для отца, так что и тут трудно говорить о подражании. Кроме того, необходимо считаться с тем фактом, что кувада в том виде, как ее понимал Бахофен, т. е. дающая картину поведения отца, напоминающего по внешности поведение хотя бы современной женщины после родов, засвидетельствована у сравнительно немногих народов и притом почти  исключительно более старыми авторами, склонными иногда к преувеличиваниям и к разукрашиванию описываемых ими обычаев. Громадное большинство более точных описаний рисует кувада в таком виде, что она мало напоминает поведение роженицы. Другая теория, выставленная Тэйлором, ищет объяснения кувады в области магии, исходит из того, что дикарь по-своему понимает связь между отцом и ребенком. При характерном для первобытных народов отсутствии строгого отграничения между материальным и духовным им легко прийти к выводу, что образ жизни отца может сильно влиять на судьбу ребенка. Если отец ест неудобоваримую и вредную пищу, от этого страдает здоровье ребенка; если он во время беременности жены производит особенно трудные работы, в частности что-либо рубит, режет, колет, это может привести к какому-либо физическому уродству ребенка и т. д. В интересах благополучия ребенка отец должен до родов или после них воздерживаться от некоторых занятий и соблюдать известную диету. В этом Тэйлор видел содержание кувады. Сам он отказался от своего объяснения в пользу теории Бахофена, но это не помешало тому, что именно тэйлоровское объяснение является сейчас господствующим в науке. Оно вполне согласно со всем складом мысли первобытного человека, и следы представлений о зависимости здоровья и судьбы ребенка от поведения отца или даже посторонних лиц сохранились даже в современной Европе. Германские крестьяне верят, что ребенок воспринимает многие свойства своих крестных родителей, и потому очень осторожны с выбором кумовьев. Если крестная мать не наденет на крестины чистую рубашку, ребенок будет нечистоплотным; если крестный отец явится с ножом в кармане, из ребенка выйдет самоубийца. У боснийских крестьян стоит кому-либо при входе беременной женщины в дом сделать топором зарубку на пороге, и ребенок родится с рассеченной губой, и т. д. Теория Тэйлора вполне удовлетворительно объясняет значительное большинство фактов, включаемых обычно в рубрику кувады, но она нуждается в некоторых дополнениях. Одни из них сводятся к простому расширению основной мысли Тэйлора в том направлении, что особенности поведения отца не всегда имеют ввиду магическую охрану интересов только ребенка, а иногда также охрану матери или даже посторонних людей (последнее — поскольку отец новорожденного ребенка считается нечистым). Более далеко нам приходится отступить от Тэйлора для объяснения тех фактов, когда мы имеем дело с истязаниями, которым подвергается отец новорожденного ребенка, с суровым постом, который на него налагается, и т. д. Эти обряды носят скорее характер испытания, чем выполнения диететических предписаний и, что особенно важно, они применяются только при рождении первого ребенка. Кувада такого рода (она встречается, главным образом, в Америке) можно объяснить как обряд посвящения. У большинства первобытных народов проводится резкое различие между несовершеннолетними и взрослыми, и подросток или юноша может перейти в класс взрослых людей только после сложных церемоний, в состав которых входят и разного рода испытания. Эти церемонии приурочены у разных народов к различным моментам жизни: к первым признакам половой зрелости, к общей физической зрелости, к вступлению в брак, — и вот некоторые факты, называемые кувадой, представляют простую церемонию посвящения, приуроченную к моменту рождения у мужчины первого ребенка. Что эта так, видно не только из того, что кувада, так понимаемая, имеет место только при рождении первого ребенка, не и из того, что обряды, выполняемые в таких случаях над отцом, тождественны обрядам коронования вождей у тех же народов или обрядам посвящения в класс взрослых людей у соседних племен, приурочивающих подобное посвящение не к рождению первого ребенка, а к какому-нибудь иному моменту жизни.

Ср.: H. Ling Roth, «On the signification of Couvade» («Journ. Anthrop. Institute», vol. XXII); Н. Ploss, «Das Kind», Bd. I, 143—100; А. Максимов, «Несколько слов о куваде» («Этнографический Обозреватель», XLIV); А. Редько, «Нечистая сила в судьбах женщины-матери» («Этнографический Обозреватель», XL—XLI); I. G. Frazer, «Totemism and Exogamy», vol. IV, 244—255.

А. Максимов.