Магия

Магия у первобытных народов тесно переплетается с религией, и относительно многих отдельных фактов этнологи колеблются, отнести ли их к области магии или к области религии. В виду этого, изданное Британской ассоциацией наук руководство для собирания этнографических материалов («Notes and queries on anthropology», 4-th ed.) рекомендует совсем игнорировать в частных описаниях различие между магией и религией и говорить вообще о магико-религиозных фактах. Но теоретически мы можем различать эти два явления, и наиболее отчетливую формулу такого различения дает Фрэзер. Религия, по его мнению, пытается умилостивить высшие силы, снискать их благоволение, магия же пытается принудить эти силы, заставить их сделать, что нужно. Это до известной степени внешнее различие предполагает и более глубокие различия по существу. Тогда как религия неизбежно предполагает высшие силы, управляющие ходом событий на земле, непременно родственными человеку, способными, подобно ему, поддаваться на человеческие моления и просьбы, для магии такое предположение не является необходимым. Для нее безразлично, являются ли космические силы сознательными или бессознательными, духовными или материальными, потому что она и в том и в другом случае одинаково рассчитывает воздействовать на них принудительно путем чар и заклинаний. Всякая религия содержит в себе известные догматы и из этих догматов выводит известный культ, в магии культ может быть самодовлеющим, не связанным ни с какими общими представлениями. Отправляясь на охоту, дикарь встретил какой-нибудь предмет, камушек, сучок и т.п., привлекший его внимание, и, если охота была удачна, этого иногда бывает достаточно, чтобы связать такие результаты охоты с данным предметом и прийти к выводу, что обладание им может обеспечить удачу. Дикарь не то что не умеет объяснить, почему обладание известным камнем приносит счастье, а просто зачастую не интересуется этим вопросом. В другом случае удаче предшествовало какое-нибудь действие человека, и вот это действие уже намеренно повторяется для обеспечения успеха. Наоборот, какое-нибудь действие или встреча предшествовали неудачной охоте, и тогда создается уверенность в необходимости избегать таких встреч или действий.

Во многих случаях можно до некоторой степени уяснить логические процессы, приводящие к известным магическим верованиям. Нетрудно понять, как случайное сходство какого-нибудь камня с животным могло создать веру, что обладание этим камнем принесет удачу в охоте на данного животного. Легко объяснимы широко распространенные поверья, что свистом можно вызвать ветер, что поливанием воды при известных церемониях можно вызвать дождь, и т.д. Подобные приемы можно до известной степени назвать гомеопатической магией. Не вызывает больших недоумений верование, что для причинения смерти человеку достаточно уничтожить с известными заклинаниями его отрезанные ногти, или волосы, или изображение, так как тут предполагается возможность воздействия на целое путем воздействия на часть. Нет ничего необъяснимого в том, что шаман рассчитывает запугать злых духов ударами в бубен или навешанными на его кафтане ремешками, изображающими морских змей, и т.д., и т.д. Раз возникшие магические верования уже имеют свою логику, отчасти систематизируются, приводят к некоторым более общим представлениям, дают основание для новых магических приемов и действий. Но при всем том в магии даже сравнительно высокоразвитых народов остается очень много совершенно не систематизированного и иррационального не только с нашей точки зрения, но и с точки зрения народов, придерживающихся соответственной магической практики. В виду этого не могут быть вполне удовлетворительными и попытки классифицировать магические верования и действия. Можно не возражать против деления магической практики на магию отрицательную, или покровительственную, имеющую целью предохранить человека от какого-нибудь зла, и на магию положительную, долженствующую обеспечить известные блага, но эти деления не имеют большой ценности для научных целей. Деления же магии, на основании логических процессов, на магию симпатическую, гомеопатическую и т.д. далеко не исчерпывают все виды магии и потому совершенно неудовлетворительны.

В современной этнографии магия занимает очень видное место. Магические верования и практика различных народностей описываются с чрезвычайно большой подробностью и тщательностью, и, кроме того, есть тенденция приписывать магии исключительно важное значение в жизни первобытных народов. Есть работы (Краулея), сводящие к магии все развитие семьи, еще чаще можно встретить попытки объяснить на почве магических верований происхождение таких институтов, как экзогамия (Дюркгейм), а Фрэзер идет так далеко, что допускает возможность объяснять магией происхождение земледелия и даже, может быть, скотоводства и употребления металлов. Это путь очень соблазнительный, потому что ссылки на магию при полной иррациональности и разрозненности отдельных магических представлений и действий легко могут вывести из затруднений при объяснении непонятных нам явлений, но несомненно, что многие из этнографов преувеличивают роль магии. Если поверить Фрэзеру и особенно более узким из его последователей, то выходит, что первобытный человек не столько живет, борется за существование, страдает или наслаждается, любит или ненавидит, сколько занимается магией, опутывающей каждый его шаг, диктующей ему каждое его действие. Нельзя сводить к магии какие-либо явления, не имея к тому прямых положительных доказательств, нельзя видеть в ней убежище, к которому можно без дальнейших околичностей обратиться, если мы при данном состоянии наших знаний не умеем дать реалистическое объяснение форм общественной жизни или фактов хозяйственной жизни.

Противопоставляя магию религии, Фрэзер считает первую предшествующей второй. У него есть даже более широкое сопоставление. Он связывает магию с демократией и противопоставляет их, как более раннюю фазу религии, связанной с деспотизмом. Магия не знает настоящего деления на высшие и низшие существа, и человек, совершающий известные магические действия, относится к естественным предметам и к сверхъестественным существам, как к равным себе; он не признает своего подчинения какому-либо верховному существу, как не признает такого подчинения и в общественной жизни. Эта связь между верованиями и формами общественной жизни кажется Фрэзеру настолько тесной, что упадок магии, по его мнению, неизбежно приводит к падению демократии и, наоборот, падение демократии вызывает переход от магии к религии. Такое сопоставление магии с демократией является в значительной степени искусственным, но вообще признание магии предшествующей религии имеет за себя много данных, хотя и оно многими оспаривается. Часть возражений против Фрэзера носит в данном случае словесный характер и сводится к различному определению слова «религия», но есть и явные разногласия по существу, причем наиболее решительным противником Фрэзера был Эндрью Лэнг, признававший веру в верховное божество антропоморфического характера у самых первобытных народов.

Как бы то ни было, религия сама по себе не устраняет магию. И та и другая долгое время сожительствуют вместе, и первое время это сожительство носит совершенно мирный характер. В шаманской практике наших сибирских инородцев элементы магические и элементы религиозные переплетаются настолько тесно, что их невозможно обособить. У алтайских калмыков самый обряд камлания носит магический характер, но цель этого обряда — узнать волю верховного божества Эрлик-хана и принести ему соответственную умилостивительную жертву. Лишь постепенно, по мере того как религиозные верования принимают более систематический характер, и по мере того как жречество начинает носить сословный характер, магия сперва просто обособляется от религии, а потом признается прямо враждебной религии. В ней уже видят нечто греховное, как бы бунт против бога и против духовенства. Против бога потому, что магия представляется попыткой обойти волю божества, против духовенства потому, что она является нарушением монополии привилегированных посредников между человеком и сверхъестественными существами. Магия начинает вызывать против себя прямые преследования, но это не мешает ее живучести, так как самые преследования были вызваны убеждением в полной действительности магической практики в том, что известные чары и заклинания действительно дают желательные результаты. Средневековая Европа представляет почти такой же пышный расцвет магии, как и верования австралийцев, и временами магия даже делала известные завоевания на счет религии, добивалась полуофициального признания в некоторых из своих разветвлений в роде астрологии. Средневековая магия является достоянием не одних народных низов; веру в нее разделяют и привилегированные классы, даже ученые, которые пытаются выработать особую систему оккультных, магических наук. Магическая практика заимствует многое из религии, в параллель обычной католической мессе получается «черная» месса, создается магическое причащение, но взамен и религия многое непосредственно заимствует из магии, вводит в культ обряды изгнания бесов и т.п. Еще более живучей оказывается магия народных низов; заговоры и заклинания представляют один из наиболее развитых и богатых отделов народного творчества; народная медицина, носящая в значительной степени магический характер, имеет свою очень богатую рецептуру; приворотные средства, ворожба, приметы играют в крестьянской жизни и до сих пор видную роль. Каждая местность имеет своих знахарей, колдунов, гадалок; происходит до некоторой степени даже приурочение колдовства и знахарства к определенным профессиям. Лишь в самое последнее время, по мере роста просвещения среди масс, магия стала терять почву под ногами. Но она все-таки еще не вполне изжила себя даже в образованном обществе. В газетах и теперь можно встретить много объявлений гадалок, тринадцать за столом или три зажженных свечи все еще продолжают считаться плохими приметами, карточный игрок по-прежнему очень неохотно дает какие-нибудь деньги перед игрой и проч.

А. Максимов.