Майков Аполлон Николаевич

Майков, Аполлон Николаевич (1821-1897). Когда в 1841 году вышли в свет «Стихотворения Аполлона Майкова», двадцатилетнего поэта, Белинский приветствовал в прекрасной статье дарование «неподдельное, замечательное и нечто обещающее в будущем». Он отметил, что открыл этот талант еще в 1840 году, когда прочитал в «Одесском Альманахе» и перепечатал в рецензии «дивно-поэтическую, роскошно-художественную пьесу «Сон». В первой книге Майкова были пьесы, посвященные древнему миру и современности, и уже тогда с необыкновенной проницательностью Белинский в антологическом отделе увидел «перлы поэзии», стих «просто Пушкинский», а в пьесах, в которых автор думает быть современным поэтом, нашел «и неточные эпитеты и неопределенность в идее, и изысканность фразы, и чуждые всякого внутреннего значения слова». И если в первом разряде пьес он приветствовал «опытного, искушенного художника», во втором — он не нашел «даже и просто поэта». Одни пьесы были написаны по вдохновению, другие родились из рефлексии. После этой характеристики Майков печатал свои стихотворения 50 лет, и каждой новой пьесой только подтверждал все резче и резче правильность этой оценки, и все, что писалось о поэзии Майкова, было только развитием мыслей Белинского.

В историю русской поэзии Майков вошел, как поэт-живописец и пластик, влюбленный в древний мир и увековечивший его красоту в мраморных, холодных, но прекрасных образах. В своем посвящении Я. П. Полонскому по поводу его пятидесятилетнего юбилея (1887 г.), уже престарелый поэт вспоминает о добром тройственном союзе. Уже в отрочестве Майков, Я. П. Полонский и Фет увлекаются классиками. «Им рано старых мастеров, поэтов Греции и Рима далось почуять красоты». Перед их умственным взором «сквозь разобранные строки» восставал «чудесный образ». Этот чудесный образ сперва по намекам поэтов древности «в огне науки», а потом на основании личных впечатлений, после поездок, создавал в своих барельефах и камеях Майков. Из-за дали веков донеслись до его чуткого слуха «тимпан и звуки флейт и пляски вакханалий». Один, бродя случайно под небом юга «у брега сонных вод», он сумел прислушаться душой «к шептанью тростников, дубравы говору», и полились из его уст размерные октавы, «звучные, как музыка дубравы». Его захватили и вдохновили «Панорма небеса. Фетиды блеск неверный и виноградники богатого Фалорна и розы Пестума... и Рима древнего священные громады». Перед его взором вновь воскресли нимфы, дриады и вакханки. «Фавны с хмелем на челе, Вакх под тигровою кожей и Силен румянорожий на споткнувшемся осле». В его лучших стихотворениях, вошедших уже в первую книгу (1841 г.), были незабываемые, классические по своей законченности и величавой красоте пьесы: «Октава», «Сон», «Эхо и Молчание», «Искусству», «Вакханка», «Поэзия», «Барельеф», «На мысе сем» и т.д. По своей пластичности и глубокой проникновенности может сравниться с ними разве только стихотворение «Пан» (1870 г.). В этом произведении сказалась необыкновенная способность поэта слиться с природой, проникнуться образами древнего мира, эллинским мироощущением.

Майков умел слушать голоса природы; его лучшие образы — это грезы Великого Пана. От этих грез веет парнасским холодком. Поэту, точно задремавшему вместе с его прохладным Паном, недостает страсти, лирического огня, его поэтическая грудь слишком ровно дышит, его сердце слишком бестрепетно. Л. Толстой различал «ум ума» и «ум сердца», Майков смотрел на внешний мир умом ума, а не умом сердца, видел формы, линии и краски, любовался ими, заставлял читателей своих любоваться и осязать, но внутренний мир, борьбу страстей, трагедию человеческого подвига, жар человеческой души он не сумел отразить в своих спокойных зрительных образах. Еще в юности Майков был поражен картиной столкновения «древнего греко-римского мира в полном расцвете начал, лежавших в его основании, с миром христианским, принесшим с собою новое, совсем иное начало в отношениях между людьми», и уже в юности в тягучей поэме «Олинф и Эсфирь» он пытался изобразить борьбу двух миров. Затем в 1852 году он заканчивает прекрасную «лирическую драму» «Три смерти», где были точно из мрамора изваяны образы поэта Лукана, философа Сенеки и эпикурейца Люция, приговоренных к смерти Нероном. В этой «драме» в особенности обаятелен был образ эпикурейца Люция, который хочет умереть шутя, готовый упиться душой «дыханьем трав и морем спящим». С тацитовской силой бичует поэт погибающий Рим и уже предчувствует пришествие нового мира. В 1863 году появляется поэма «Смерть Люция», где рисуется встреча с христианами. Но поэт продолжает работать над темой. Эпикурейца Люция он превращает в великого римского патриота Деция — последнего римлянина времен упадка — и ему противопоставил первых христиан-рабов. Его трагедия «Два мира» была закончена в 1872 году, и в этой трагедии поэт пытается показать новый Рим, Рим рабов, возвестивших «ежеминутное прощенье», смиренье и отреченье, и победу Света бессмертного над гордым, жестоким, железным Римом, где человек «сам себе кумир». В этой трагедии, занимающей 150 страниц, лучшие, строки посвящены все-таки последним римлянам, а не первым христианам; это и понятно: слишком прочными узами связана поэзия Майкова с античностью. Чем ближе Майков к современности, тем прозаичнее его стихи. Его воинственные стихи, посвященные 1854 году, проникнуты шумным национализмом. В них риторика холодная и рассудочная заменяет поэтическое настроение. В современных злободневных произведениях Майкова слишком много посторонних примесей. Это — рефлектирующая поэзия. Все резче и резче в дидактических, патриотических стихотворениях Майкова слышатся славянофильские ноты. Уже в знаменитой поэме «Клермонтский собор» (1853 г.) поэт приписывает России мессианскую идею. Вслед за Тютчевым и Хомяковым стремится Майков выявить смиренную красоту России, ее «божье». Но за редкими исключениями («Дурочка»), ему не удавались произведения этого рода. Постепенно его благородная лира становится лирой бряцающей, его песни становятся гимнами, одами и кантатами в честь и во славу сильных мира сего, Майков становится «рапсодом придворных пиров», певцом «подблюдных песен». Уже в своем «Послании в лагерь» он славословил императора Николая I. Мало было искренности в этом «истиннорусском» восторге, со стороны поэта, который когда-то усердно посещал кружок Петрашевского, еще меньше искренности было в стремлении Майкова снять опалу с гроба Грозного («У гроба Грозного», 1887 г.). Поэт-государственник готов все простить этому кровавому властителю за то, что «навеки духом Русь с царем своим слилась». Сам поэт сознавал слабость своих патриотических стихов и далеко не все включил в собрание своих сочинений. Русь, выросшая в державу, по выражению Майкова, «под сенью Византийского орла», в поэзии Майкова не живая Русь. Ближе и роднее его Эллада и Рим. Здесь он поэт милостью Божией, а не тенденциозный певец византийщины.

Кроме оригинальных стихотворений, кроме очень удачных порой подражаний древним, были у Майкова переводы и вариации. В особенности часто переводил Майков из Гейне, с редким искусством передавая тончайшие оттенки поэзии романтика. Это тем более удивительно, что по духу и по настроению поэзия Гейне чужда холодному бесстрастному Майкову.

В 1869 году Майков переложил в стихи «Слово о Полку Игореве», в котором видел тоже борьбу двух миров. В своих замечаниях об этом памятнике Майков ставит «Слово» в гармонию с его временем. Свое переложение Майков выполнил с большой любовью и каким-то благоговейным отношением к замечательному памятнику старины.

Майков был сыном довольно известного художника-академика, Николая Аполлоновича Майкова (1794-1873), написавшего много образов для Исаакиевского собора и церкви Зимнего дворца, но наибольший талант проявившего в этюдах женских головок. Родился в Москве и до 1834 года прожил в деревне своего отца, близ Троице-Сергиевской лавры. В Петербурге, куда переселились Майковы из деревни, Аполлон Николаевич учился некоторое время у своего дяди, но своим развитием преимущественно обязан благотворному влиянию Солоницына, редактировавшего, вместе с Сенковским, «Библиотеку для чтения», и И. А. Гончарову, который преподавал ему русскую литературу. В 1836 году Аполлон Николаевич поступил в университет на юридический факультет. В этот период своей жизни Майков с особенной любовью отдался живописи и даже думал для усовершенствования предпринять путешествие за границу, но слабость зрения помешала ему выполнить этот план, тем более, что лестные отзывы, данные профессорами Плетневым и Никитенко об его первых поэтических опытах, толкали юношу на другую дорогу. Когда же сам Белинский одобрительно отозвался о первых появившихся в печати стихотворениях Майкова, автор окончательно посвящает себя литературе. В 1842 году Майков отправился в заграничное путешествие; около года жил в Италии, затем в Париже, где вместе с братом Валерианом Николаевичем слушал лекции в Сорбонне и Collège do France; на обратном пути побывал в Праге и близко познакомился с Ганкой. Результатом этой поездки явились, с одной стороны, «Очерки Рима», а с другой — кандидатская диссертация «О первоначальном характере законов по источникам славянского права». По окончании университетского курса Майков поступил на службу в департамент государственного казначейства, после чего был библиотекарем Румянцевского музея до перенесения его в Москву, а затем служил в комитете иностранной цензуры. Библиографию см. XI, 660/61.

В. Львов-Рогачевский.